Я Пилигрим Хейз Терри

Глава 1

Австралийский воронковый паук почти наверняка самый опасный в мире. Он даже хуже бразильского странствующего паука, а тот очень ядовит.

Помню, много лет назад я вел дело об убийстве американского инженера, агента одной из наших тайных организаций, работавших в Румынии. Так там преступники как раз использовали нейротоксин воронкового паука. В ходе расследования биолог продемонстрировал мне черное толстенькое тельце – мужскую особь этого тарантула, самого ядовитого и агрессивного из всех известных науке видов.

Будьте уверены: даже если вы раньше вообще никогда не видели пауков и не можете отличить это насекомое от дырки в земле, в тот момент, когда вы заметите воронкового паука, мигом сообразите, что перед вами нечто убийственное. То же самое справедливо и для некоторых представителей мира спецслужб, среди которых, между прочим, встречаются и женщины. Вы сразу ощущаете, что они не тронуты печатью человечности, свойственной большинству людей. Так стоит ли удивляться, что в свое время я с радостью покинул это сообщество, чтобы дать себе шанс выйти наконец из тени на солнечный свет.

А сейчас три человека, явно принадлежащие к миру спецслужб, пристроились в последнем ряду, ожидая конца дискуссии. Я не сомневался, что они пришли по мою душу. После того как участники конференции по одному покинули зал, чтобы пообедать, в нем остались только я, Брэдли и двое боснийцев, мирно спавших у звукового пульта. И тогда трое мужчин направились к нам.

Брэдли успел их заметить и поинтересовался:

– Вы их знаете?

– Отчасти, – ответил я.

– Кто они?

– Лучше не спрашивать, Бен.

Коп почувствовал исходящую от незнакомцев угрозу, и, конечно, ему это не понравилось, но я положил свою ладонь ему на руку и тихо сказал:

– Вам лучше уйти.

Брэдли колебался: я был его коллегой и в случае какой-то опасности он хотел быть рядом. Но я знал, как таким людям дают задание: кто-то шлет мне послание, и никаких переговоров не предполагается – надо просто делать, что они скажут.

– Уходите, Бен, – повторил я.

Неохотно, оглядываясь через плечо, он направился к двери. «Пауки» остановились передо мной.

– Скотт Мердок? – спросил самый высокий из них, очевидно старший группы.

«Ах вот как, даже Скотт Мердок! – подумал я. – Такой далекий экскурс в прошлое».

А вслух произнес:

– Что ж, это имя – одно из многих других.

– Вы готовы следовать с нами, доктор Мердок?

Я наклонился и взял свой роскошный кожаный портфель – сделал себе этот подарок, когда впервые приехал в Нью-Йорк, ошибочно полагая, что распрощался с прежней жизнью.

Не было смысла спрашивать этих людей, куда мы едем. Я знал, что они все равно не скажут мне правду, а ко лжи я был пока не готов. Мне пришло в голову, что я заслужил еще несколько мгновений солнечного света.

Глава 2

Первым делом они отвезли меня на Ист-Ривер, где на специальной площадке нас ждал вертолет. Долетели на нем до аэропорта в Джерси, где уже стоял наготове реактивный самолет. Он взлетел, едва мы взошли на борт.

За час до заката на фоне темнеющего неба я увидел Монумент Вашингтона[16]. Мы сели на базе ВВС Эндрюс, где нас уже встречали три внедорожника, управляемые парнями в строгих костюмах. Я решил, что это агенты ФБР, но оказался не прав – они представляли гораздо более серьезную организацию.

Водитель первой машины включил мигалку, и мы быстро проехали по забитым транспортом улицам. Повернув на Семнадцатую улицу, добрались до старого здания Исполнительного управления президента США, миновали контрольный пункт системы безопасности и съехали по пандусу на автомобильную парковку.

Здесь «пауки» передали меня четырем парням в костюмах, а те провели через холл по коридору без окон к лифту. Тот двигался только вниз. Мы вошли в подземное помещение, охраняемое вооруженными людьми. Мне даже не пришлось выворачивать карманы, потому что меня просветили насквозь, продемонстрировав на дисплее охранникам не только металлические предметы, но и мои внутренние органы во всех подробностях.

После этого нас пропустили. Мы сели на мототележку и проехали по целой череде широких коридоров. Все это очень дезориентировало, но самым странным было то, что никто не смотрел на меня, как будто им всем приказали не встречаться со мной взглядом.

Мы доехали еще до одного лифта, который поднялся вверх приблизительно этажей на шесть, после чего четверо парней в костюмах передали меня пожилому седеющему человеку, одетому значительно лучше, чем они.

– Следуйте за мной, мистер Джексон, – сказал он.

Меня звали вовсе не Джексон – такой фамилии среди моих многочисленных вымышленных имен не было. И тогда я понял, что я призрак, несуществующая тень без имени. Похоже, все очень серьезно.

Серебряный Лис – так я окрестил про себя провожатого – провел меня через рабочее помещение без окон. За компьютерами сидели люди, но опять-таки никто даже не взглянул в мою сторону. Миновав маленькую кухню, мы вышли в гораздо более просторный офис. Здесь наконец-то оказались окна, но тусклый свет, сочившийся сквозь, по-видимому, пуленепробиваемое стекло, не давал возможности толком разглядеть, где мы находимся.

Мой проводник что-то тихо произнес в микрофон, прикрепленный к лацкану своего пиджака, дождался ответа и открыл дверь. Он жестом пригласил меня, и я вошел внутрь.

Глава 3

Первое, что поражает вас в Овальном кабинете, – он гораздо меньше, чем кажется по телевизору. Президент же, напротив, оказался значительно крупнее, чем я ожидал.

Мужчина шестидесяти двух лет, без пиджака, под глазами большие мешки. Он встал из-за стола, пожал мне руку и указал на кушетку в углу. Взглянув туда, я обнаружил, что мы не одни: в полумраке сидел еще один человек. Мне следовало догадаться сразу: именно он послал за мной «пауков». Думаю, он хотел убедиться, что я понял: этот вызов не подлежит обсуждению.

– Привет, Скотт, – сказал он.

– Привет, Шептун, – ответил я.

В давние времена мы встречались с ним множество раз. Он был старше меня на двадцать лет и карабкался, расталкивая конкурентов локтями, к вершине разведывательной пирамиды, я же тогда был восходящей звездой «Дивизии». После падения башен-близнецов наши дороги разошлись. Ходили слухи, что в тот день, одиннадцатого сентября, Шептун до позднего вечера писал длинный отчет, содержавший ошеломляющий разбор полного провала всего разведывательного сообщества США.

Хотя никто из моих знакомых не читал этот доклад, в нем, судя по всему, крайне нелицеприятно оценивалась деятельность многих разведчиков, включая самого Шептуна. Его критика ФБР и ЦРУ была столь беспощадной, что после того, как Шептун передал свой отчет президенту и четырем лидерам конгресса, не оставалось ни малейшей надежды на то, что его карьера продолжится. Как умный человек, он должен был понимать, что совершает профессиональное самоубийство.

Однако все обернулось иначе. Когда масштаб постигшего страну бедствия стал окончательно ясен, тогдашний президент сделал вывод, что единственным безрассудно честным чиновником в его администрации оказался Шептун, все же остальные попросту прикрывали свои задницы. Не знаю, как это звучит по-латыни, но Шептуну следовало взять своим девизом «Из ярости – победа»: не прошло и года, как его назначили директором Национальной разведки США.

Не скажу, что во время наших профессиональных стычек мы выказали большую симпатию друг к другу, скорее, это можно назвать сдержанным восхищением, как если бы белая акула столкнулась с гребнистым крокодилом.

– У нас тут возникла небольшая проблема, – сказал Шептун, когда мы уселись. – Она связана с оспой.

Так я стал десятым человеком, посвященным в эту тайну.

Президент сидел справа, и я чувствовал, что он наблюдает за мной, пытаясь оценить мою реакцию. Как, впрочем, и Шептун. Но никакой реакции не было, по крайней мере в традиционном смысле. Я, конечно, испытывал отчаяние, но никак не удивление. Единственное, что пришло мне в голову, – воспоминание о человеке, с которым я однажды встречался в Берлине, но упоминать о нем в этой ситуации было бы неуместно, поэтому я только кивнул.

– Продолжайте, – сказал я Шептуну.

– Дело в том, что один араб…

– Мы не знаем наверняка, что он араб, – вмешался президент.

– Да, вы правы, – согласился главный шпион страны. – Не исключено, что это попытка дезинформации. Скажем так: один человек из Афганистана, говорящий по-арабски, синтезировал вирус оспы. В последние несколько дней он проверил его действие на людях, осуществил, так сказать, клинические испытания.

И вновь оба посмотрели на меня, надеясь увидеть реакцию. Я пожал плечами: если уж кто-то взял на себя такой труд, естественно, он захочет узнать его результаты.

– Вирус сработал? – спросил я.

– Конечно, черт возьми! Иначе мы не стали бы здесь собираться! – воскликнул Шептун, раздраженный моей невозмутимостью. Мне показалось, что сейчас он перейдет на крик, но Шептун сдержался. – Кроме того, выяснилось, что вирус был смоделирован с таким расчетом, чтобы преодолеть вакцинную защиту, – добавил он.

Глава государства буквально ел меня глазами, но поскольку я хранил молчание, он покачал головой и выдавил на лице улыбку:

– Одно могу сказать наверняка: испугать вас трудно.

Поблагодарив президента за комплимент, я взглянул ему прямо в глаза. К этому человеку трудно было не испытывать симпатию. Как я уже говорил, он мало напоминал обычного политика.

– Что еще вам удалось узнать? – поинтересовался я.

Шептун вытащил из своей папки и вручил мне отчет «Эшелона». Принявшись за чтение, я увидел, что ни одно слово не было вымарано или вырезано: мне вручили сырой, не подвергнутый цензуре разведывательный материал. И тут я понял, какая паника их охватила. Вспоминая впоследствии этот вечер, я подумал: оба тогда всерьез поверили, что вся страна оказалась у края пропасти.

– Два телефонных звонка, – сказал Шептун, видя, что я отложил бумаги в сторону. – С интервалом в три дня.

– Да, – прервал я свои раздумья. – Первый раз этот парень звонил из Афганистана в телефонную будку на территории Турции, где его вызова ждала какая-то женщина. Она потратила немало времени на шифровку своего сообщения и точно знала, что он выйдет на связь. Откуда ей это было известно?

– Договорились заранее, – ответил Шептун. – Вы же знаете, как этому учат на занятиях. Он должен был позвонить в определенный день в конкретное время…

– С Гиндукуша? Во время испытаний уникального оружия биологического террора? Не думаю, что этот человек пошел бы на такой риск. Скорее, что-то случилось, и женщине понадобилось срочно с ним поговорить. Следовательно, у нее было какое-то средство дать ему знать, что необходимо срочно с ней связаться.

Президент с Шептуном молчали, обдумывая услышанное.

– Допустим, – сказал глава государства, – она сама вышла на связь с ним. Почему «Эшелон» не зафиксировал этого?

– Существует множество возможностей, – пояснил я. – Звонок вне зоны поиска; сообщение, отправленное за несколько дней до того на неизвестный мобильник; записка, переданная из рук в руки. Все, что угодно. Моя гипотеза: банальное с виду сообщение на каком-нибудь неприметном форуме в Интернете.

– В этом есть смысл, – сказал Шептун. – Этот человек мог получить автоматическое текстовое предупреждение, что, мол, кто-то отправил ему новые сведения, что-нибудь в этом роде.

– Да, и едва увидев этот сигнал тревоги, он сразу понял, что нужно ей позвонить. И он сделал это при первой же возможности с другого телефона. Выслушал ее шифрованное сообщение, получив какую-то информацию. Там говорилось также, чтобы он связался с ней через три дня. Вот почему он сделал второй звонок.

– Два телефонных разговора и какое-то предупреждение или сообщение, которое мы не можем идентифицировать, – подытожил президент. – Не так много, но это все, что у нас есть. – Он взглянул на меня. – Начальник разведки считает, что вы самый лучший агент, наиболее подходящая кандидатура, чтобы отправиться в Турцию и разыскать эту женщину.

– В одиночку? – уточнил я.

– Да, – ответил Шептун.

Что ж, это разумно, подумал я. Меня решили использовать в качестве следопыта под глубоким прикрытием, который ощупью найдет путь по темной тропе. В качестве разведчика, которого сбрасывают с парашютом, чтобы он осветил дорогу штурмовым подразделениям. Я прекрасно знал: большинству подобных следопытов не удается обеспечить себе приличную «выслугу лет», как выражаются эксперты.

– А как насчет турецкой разведки? – спросил я.

– Похоже, тут помощи ждать не приходится, – сказал Шептун. – Эти ребята работают исключительно на себя. Любую полученную от меня информацию они через час сливают, а скорее, даже продают половине мира.

Все ясно. Когда Шептун говорил, что хочет отправить на задание кого-то одного, он именно это и имел в виду. Я сидел в тишине, размышляя о Турции и всяких других вещах.

– Что-то не вижу энтузиазма, – заметил наконец президент, обеспокоенно глядя на мое лицо. – Что скажете?

Тут зазвонил телефон, и я подумал: учитывая масштаб обсуждаемых нами вопросов, наверняка стряслось что-нибудь серьезное. Возможно, Северная Корея начала атаку с применением ядерного оружия, чтобы удачно завершить и без того замечательный день.

Президент взял трубку и повернулся к нам спиной, желая создать себе немного личного пространства. Шептун занялся проверкой сообщений на мобильнике. Я выглянул в окно – не каждый день выпадает шанс полюбоваться видом из Овального кабинета, – но из него ничего не было видно.

Я размышлял о несбывшихся мечтах вернуться к нормальной жизни, о привлекательной женщине в бирюзовой блузке, чей номер телефона я никогда не узнаю. Думал о празднике Четвертого июля, о времени, проведенном на морском побережье, обо всем, что так быстро сгорает в огне прожитых лет. Но особенно навязчиво в голову лезли мысли о том, что мир спецслужб никогда не оставляет тебя: он всегда настороже и, затаившись в темноте, готов в любой момент забрать назад своих детей.

И тут мною внезапно овладело дурное предчувствие относительно того, что ждет меня впереди: я увидел нечто столь ясно, словно бы смотрел сквозь стекло. Я плыл на старой яхте с залатанными парусами, ветер быстро гнал ее по чужеземному морю, только звезды над головой служили ориентиром в темноте ночи. И ничего кругом, кроме тишины: громкой, кричащей. И я со стороны видел, что яхта и я сам становятся все меньше. Наблюдая за собственным исчезновением на фоне черной бескрайней воды, я испугался до смерти, до ощущения пустоты в глубине живота.

За все годы, когда я подвергался ужасным опасностям, я в первый раз испытывал такое отчаяние, да и видения никогда прежде меня не посещали. Не нужно быть обладателем докторской степени Гарварда по психологии, чтобы понять: это предчувствие смерти.

Потрясенный до глубины души, я услышал, как президент вешает трубку, и повернулся к нему.

– Дайте нам ответ, – сказал он. – Вы едете в Турцию?

– Когда надо отправляться? – спросил я.

Нет смысла спорить или жаловаться на судьбу. Мрачные у тебя предчувствия или нет, жизнь все равно найдет способ загнать человека в угол. Ты или выдерживаешь испытание, или нет.

– Утром, – ответил Шептун. – Вы будете там глубоко законспирированы. Только мы трое будем знать, кто вы и в чем заключается ваша миссия.

– Нам нужен оперативный псевдоним для работы с вами, – добавил Гросвенор. – Есть какие-нибудь предпочтения?

Яхта и океан, должно быть, застряли в моем сознании, потому что непрошеное слово само сорвалось с губ.

– Пилигрим, – тихо ответил я.

Шептун и президент обменялись взглядами, чтобы убедиться: возражений нет.

– Мне нравится, – сказал Шептун.

– Да, кажется, в самый раз, – кивнул президент. – Пусть будет Пилигрим.

Глава 4

Когда я покинул Белый дом, уже наступил поздний вечер и машин на улицах было мало. Мы с Шептуном ехали по городу, сидя на заднем сиденье правительственного лимузина. Директор разведывательной службы выглядел ужасно: каждый час внеурочной работы брал свою дань, а после двадцати двух часов кризиса его лицо стало серым, как могильный камень.

Хуже того – и ночь не сулила ему покоя.

Поскольку подлинную цель задания знали только мы трое, а расширять круг посвященных было крайне нежелательно, Шептун уже успел предложить себя на роль моего непосредственного руководителя, так сказать резидента. Я буду исполнителем, ему же предстоит курировать мою деятельность. В таких случаях агенту и его резиденту необходимо обговорить миллион мелких подробностей, поэтому я думал, что мы направляемся в его офис, чтобы приступить к этой работе. Планировалось, что я вылечу в Турцию рейсом коммерческих авиалиний через каких-то двенадцать часов.

Президент пожал мне руку и предложил сувениры на выбор: свою фотографию в рамке или набор мячей для гольфа, которыми играли в Белом доме, – в данных обстоятельствах он сохранил чувство юмора. Шептун же остался, чтобы перекинуться с ним парой слов наедине. Серебряный Лис поместил меня на карантин в пустой офис, откуда я был эскортирован в гараж Белого дома директором Национальной разведки, появившимся через пять минут. Чтобы свести до минимума количество людей, видевших меня, мы пошли пешком по лестнице. Уже через дюжину ступенек Шептун начал дышать с присвистом: у него был лишний вес, а физическими упражнениями он себя явно не изнурял.

Я надеялся, что по пути мы обсудим мою легенду, но Шептун, пробормотав распоряжения шоферу, тут же уединился, подняв в машине перегородку. Проверив, нет ли сообщений на мобильном телефоне, директор Национальной разведки вытащил из портфеля работающий на батарейках прибор для измерения артериального давления.

Он надел на предплечье манжету и закачал в нее воздух. Когда Шептун взглянул на показания тонометра, я тоже прочитал их.

– Господи! – сказал я. – Сто шестьдесят пять на девяносто, так и умереть недолго.

– Нет-нет, это не так уж плохо, – отозвался он. – Представляете, каким высоким было бы давление, будь я таким же разговорчивым, как обычные люди.

Умение шутить не было отличительной чертой Шептуна, поэтому я оценил по достоинству его попытку. Отставив аппарат в сторону, он поудобнее устроился на сиденье. Наверное, ему требовалось несколько минут, чтобы отогнать усталость. Но, к моему удивлению, Шептун выглянул в окно, а потом заговорил:

– Знаете, а у меня юбилей: завтра исполняется тридцать лет с тех пор, как я поступил на работу в управление. Тридцать лет – и ни дня покоя. Такая уж у нас профессия, сами знаете. Все время воюешь с какой-нибудь сволочью.

Я видел его лицо, отраженное в зеркале. Шептун выглядел гораздо старше своих лет и, несмотря на браваду, наверняка беспокоился из-за высокого давления, думал о том, как долго выдержит его организм такие нагрузки.

– Три брака, четверо детей, которых я едва знаю, – продолжал он. – И все-таки у меня завидная судьба, если сравнить ее с участью многих других людей. Но только дуракам не приходит в голову мысль: а удалось ли мне изменить что-нибудь в этом мире? Ну, у вас-то, наверное, не возникнет такой проблемы? Если вы справитесь с поставленной перед вами задачей, даже через полвека люди будут говорить о Пилигриме.

Видимо, я не слишком тщеславен: подобные вещи для меня мало что значат. Я только пожал плечами.

Он отвернулся к окну и продолжил:

– Вы действительно так равнодушно к этому относитесь? Совсем наплевать на подобные материи? Но я вам завидую. Эх, будь я на двадцать лет моложе… Было бы здорово приложить свои усилия в настоящем деле, получить хотя бы один шанс…

– Можете взять этот, Дэйв, – мягко сказал я. Его звали Дэйвом, но вряд ли кто-то об этом помнил. – Отдаю его вам бесплатно. Это задание напугало меня до полусмерти.

Мой собеседник едва заметно улыбнулся:

– Тогда вам прекрасно удается это скрывать. Я задержался у президента – узнать, что он о вас думает.

– Я так и понял.

– Вы произвели на него сильное впечатление. Он сказал, что вы самый хладнокровный сукин сын, которого ему доводилось видеть в жизни.

– Тогда ему просто не повезло.

– Я наблюдал за вашим лицом, когда рассказывал об оспе, – продолжал Шептун. – Возможно, приближается апокалипсис: четыре его всадника уже оседлали коней. Они уже в пути, а вы не проявляете ни малейших эмоций – ни паники, ни даже удивления.

– Верно подмечено.

– Просто потрясающе. Да любой бы на вашем месте…

Меня все это начинало раздражать: я злился, что опять оказался втянут в эту жизнь, в которой никоим образом больше не хотел участвовать.

– Я не был удивлен, – резко сказал я, – потому что, в отличие от так называемых вашингтонских экспертов, кое-что слышал.

– Что именно? – живо спросил он.

Я увидел впереди длинный хвост автомобилей, стоящих в пробке.

– Вам не приходилось бывать в Берлине, Дэйв?

– А при чем тут Берлин? Какое он имеет ко всему этому отношение?

Глава 5

Шептун не знал, к чему я клоню, но решил говорить со мной начистоту:

– Да, я бывал там, еще в восьмидесятые годы, незадолго до разрушения Берлинской стены.

Мне, конечно, следовало это помнить: он тогда работал в ЦРУ, являлся начальником резидентуры в самой жаркой точке холодной войны – в те годы Берлин был столицей шпионажа.

– Вы помните Бебельплац, большую площадь перед собором?

– Нет, она находилась по другую сторону границы, в Восточном Берлине. Парни моей профессии не лазили через Стену.

Шептун улыбнулся, и у меня возникло впечатление, что он с удовольствием вспоминает давно прошедшие деньки, когда врагом были Советы и все знали правила игры.

– В самом начале моей карьеры, – продолжал я, – меня направили в берлинский офис «Дивизии». Оттуда я поехал в Москву, где встретился с тогдашним Синим Всадником.

Он пристально посмотрел на меня, осознав, что мы никогда не говорили с ним об этом. И заметил:

– Да, это была нешуточная ситуация – оказаться посреди Москвы. Всегда думал, что это требует большого мужества.

– Спасибо, – тихо сказал я, испытывая к нему благодарность за эти слова. Приятно услышать такое от человека с его послужным списком. – Так вот, пока я жил в Берлине, любил по воскресеньям прогуляться на Бебельплац. Это место притягивало меня не величественной архитектурой, а царящим там духом зла.

– Какого зла? – спросил Шептун.

– Однажды, в мае тридцать третьего года, нацисты привели на эту площадь толпу с зажженными факелами. Эти люди разграбили библиотеку близлежащего университета Фридриха-Вильгельма. Сорок тысяч собравшихся приветствовали сожжение более чем двадцати тысяч книг евреев и других писателей, которых фашисты именовали «антинемецкими». Через много лет на площади была установлена стеклянная панель, чтобы обозначить место, где был разожжен костер. Она служит окном, и, если, наклонившись, заглянуть внутрь, вы увидите внизу комнату, которая заставлена обычными книжными полками до самого потолка. Однако ни одной книги там нет.

– Пустая библиотека? – спросил Шептун.

– Вот именно, – ответил я. – Мир, в котором нам пришлось бы жить, если бы победили фанатики.

– Хороший мемориал, – сказал он, понимающе кивнув. – Лучше какой-нибудь дурацкой статуи.

Я взглянул на дорогу впереди. Пробка начала рассасываться, и я продолжил свой рассказ:

– Посетив пару раз Бебельплац, я убедился, что пустая библиотека не единственное, что заслуживает там внимания. Старый уборщик с водянистыми глазами, подметавший площадь каждое воскресенье, оказался не тем, за кого себя выдавал.

– Как вы узнали? – спросил Шептун с явным профессиональным интересом.

– Его легенда выглядела не вполне убедительной. Он чересчур усердно делал свою работу, а серый рабочий комбинезон был слишком ладно скроен. Однажды я спросил, зачем он подметает площадь. Старик ответил, что ему семьдесят лет, работу найти трудно, а человеку нужно чем-нибудь зарабатывать себе на жизнь. Потом он увидел выражение моего лица и перестал лгать. «Дворник» присел, закатал рукав и показал татуировку – семь выцветших цифр на запястье.

Оказалось, что он еврей. На скамейках грелись на солнце его ровесники в воскресных костюмах. Старик сказал, что, как и большинство немцев, эти люди утратили уверенность в себе, но по существу не изменились: в глубине души звучат прежние песни. Он сказал, что подметает площадь, чтобы они смотрели на него и видели: еврей выжил, его народ все вытерпел, нация жива. Эта площадь была его местью. А в детстве она служила ему площадкой для игр. Он находился здесь и в тот вечер, когда пришли нацисты. Я не поверил ему: что мог делать в таком месте семилетний еврейский ребенок? Тогда он указал на университет и сказал, что его отец работал там библиотекарем, а семья жила здесь же, на служебной квартире.

Через несколько лет после факельного шествия толпа пришла за ним и его родными. «Всегда одно и то же, – сказал старик. – Сначала они сжигают книги, а потом принимаются за людей». Из всей его семьи, состоявшей из родителей и пяти детей, выжил он один. За пять лет он прошел через три лагеря смерти, включая Аушвиц. Просто чудо, что этот еврей остался жив, и я спросил его, какой опыт он из всего этого вынес.

Старик рассмеялся и не сказал ничего оригинального. Смерть ужасна, страдание еще хуже, большинство людей по обе стороны колючей проволоки – идиоты. Подумав немного, он добавил, что все-таки кое-что усвоил: «Когда целая политическая система, бесчисленное количество граждан, миллионы людей, верящих в Бога, говорят, что хотят убить тебя, – к ним следует прислушаться».

Шептун повернулся ко мне:

– Значит, вот что вы имели в виду… Слушали речи исламских фундаменталистов?