Я Пилигрим Хейз Терри

Глава 14

Я без всяких трудностей прошел турецкий иммиграционный контроль, а когда отправился получать чемодан, он уже вращался на «карусели» для выдачи багажа. Забирая свой «Самсонайт», я заметил, что никаких других чемоданов с моего рейса еще не прибыло. И понял, что мой «Самсонайт» выгрузили первым и отправили в находящийся в аэропорту офис Турецкой разведывательной службы, чтобы осмотреть его и сфотографировать.

Я не обиделся, поскольку был офицером другого государства и моя персона представляла для них интерес, но, бога ради, неужели нельзя было сделать все более профессионально, отправив мой чемодан на «карусель» вместе с багажом остальных пассажиров? Я оглядел зал таможенного досмотра, но не обнаружил никого, кто мог бы следить за мной. Возможно, наблюдатели сидели выше этажом и смотрели в камеры.

Пройдя таможенный досмотр, я очутился среди зазывал, предлагавших такси, и нашел маршрутку, доставившую меня в аэропорт, обслуживающий местные рейсы. По сравнению с международным он был пустынен, лишь мужчины с большими латунными электрическими самоварами, пристегнутыми к спине, продавали яблочный чай в стаканчиках. На прилавках была разложена засахаренная выпечка, орехи продавались прямо с угольных жаровен. Температура здесь, наверное, приближалась к сорока градусам, а на то, чтобы выбраться в город сквозь скопление транспорта, даже у пожарных ушла бы неделя.

Я занял очередь у стойки регистрации на рейс компании «Турецкие авиалинии» и, медленно продвигаясь вперед, наконец оказался перед сильно накрашенной молодой дамой, увешанной тяжелыми ювелирными изделиями, с платком на голове согласно исламским обычаям. Забрав чемодан, она обменяла мой билет на посадочный талон и указала, куда мне следует пройти.

Мне удалось миновать длинную очередь, выстроившуюся перед посадкой для проверки, объяснив контролеру на английском с вкраплением нескольких известных мне турецких слов, что у меня имеется пистолет. Я был тут же препровожден в помещение без окон, где пятеро отчаянно дымивших мужчин в костюмах изучили мой паспорт, личный жетон и другие документы, включая копию письма из Белого дома на имя президента Турции, где ему выражалась благодарность за помощь ФБР «в этом прискорбном деле».

Письмо произвело на сотрудников аэропорта столь сильное впечатление, что они тут же вызвали мототележку, подкатившую меня прямо к выходу на рейс до аэропорта Милас близ Бодрума. Я оказался там первым пассажиром. До отправки оставался еще целый час, и я решил открыть ноутбук и заняться изучением своих прошлых дел. Но не тут-то было.

Едва присев, я бросил взгляд на экран телевизора, подвешенного к потолку. Турецкий новостной канал показывал кадры кинохроники: явно какие-то горы в Афганистане. Я подумал, что это очередная история о бесконечной войне, идущей в тех краях, и уже собирался отвернуться, когда показали схему самодельной бомбы, размещенной внутри чемодана.

Я знал, что Шептун устроил утечку информации о том, что Сарацин якобы пытается купить полоний-210, и, судя по всему, шеф подгадал, чтобы она совпала с моим прибытием в Турцию. Неудивительно, что агенты турецкой службы разведки, ответственные за рейсы, прибывающие из других стран, так поверхностно осматривали мой чемодан: их отвлекла новость о самом значительном за последние годы террористическом заговоре. Я улыбнулся, восхищаясь про себя работой шефа: хорошего резидента характеризует умение отвлечь внимание от своего подопечного.

Подойдя к женщине, сидевшей за стойкой, я попросил пульт дистанционного управления для телевизора. В течение следующего часа, пока накопитель заполнялся пассажирами моего рейса, я, нажимая на кнопки пульта, просмотрел новости по Би-би-си, Си-эн-эн, «Майкрософт нэшнл бродкастинг компани», «Аль-Джазире», «Скай ньюс», «Блумбергу» и еще нескольким англоязычным каналам, чтобы узнать подробности истории про ядерный заряд. Как обычно, без конца повторялось одно и то же небольшое количество информации, иногда добавлялся какой-то незначительный фрагмент, который всячески пережевывали ведущие и эксперты. Было принято решение послать более двух тысяч агентов разведки в Афганистан и Пакистан. США запросили помощь у правительств Саудовской Аравии, Ирана и Йемена. Белый дом объявил, что президент выступит с обращением к своим гражданам.

Мне хотелось услышать, что скажет Гросвенор, но, когда журналисты вскочили со своих мест, а камера показала президента, направлявшегося к микрофону, по радио объявили, что посадка на мой рейс заканчивается.

Возвратив пульт, я прошел на самолет по крытому переходу, нашел свое место и через пятьдесят минут увидел бирюзовое Эгейское море, возможно самое красивое водное пространство в мире. Сделав широкий круг, наш самолет совершил посадку в аэропорту Милас, расположенном в двадцати пяти милях от Бодрума. Пройдя неизбежный ритуал получения своего «Самсонайта» и не обнаружив на этот раз признаков внимания турецкой разведки, я прошел к окошку аренды автомобилей.

Эта процедура длилась целую вечность. Похоже, компьютеры еще не добрались до границ Турции. Документы тут оформляли от руки, причем в нескольких экземплярах. Наконец подкатил четырехдверный «фиат», и, после того как с помощью двух клерков удалось задать английский язык для навигатора, я выехал из аэропорта в сторону Бодрума. Из-за плотного потока машин я продвигался медленно и, когда достиг вершины подъема, увидел впереди вереницу кричаще-ярких трейлеров и грузовых платформ. Ну и ну: цирк, причем в буквальном смысле этого слова.

То была не какая-то бродячая труппа с дешевой интермедией, а Турецкий государственный цирк, включавший в свою программу, если верить афише на одном из трейлеров, «сто акробатов, восемьдесят канатоходцев и четырех заклинателей змей». К счастью, на выезде из Миласа они разбили лагерь, чтобы установить купол цирка; пробка рассосалась, и я надавил на газ.

Проехав пять миль, я опустил стекло, позволив жаркому ветерку ворваться в салон автомобиля. Ощущая запах сосен, я предчувствовал новую смертельно опасную миссию. Да, я вышел в отставку и теперь испытывал страх. Да, я был одинок, и жизнь моя превратилась в детально разработанную ложь. Но какая-то часть моего существа наполнилась хмельным азартом.

Глава 15

Мелькали мили на столбах придорожной полосы. Я проезжал мимо оливковых рощ и маленьких деревень с белыми домиками, выстроенными в духе кубизма, заброшенных ветряных мельниц на дальних холмах, где крестьяне когда-то мололи муку, но нигде не видел того, что искал.

Я высматривал место, где мог бы остановиться так, чтобы не вызвать подозрений. Вновь прибывшему агенту ФБР нужно было погреться на солнышке и проверить сообщения на мобильнике. Вскоре я проехал через большую деревню, мало изменившуюся за многие века, с мечетью и богатым фермерским рынком. Свернув за поворот, я увидел справа кафе. Отсюда открывалась панорама моря. Я достиг побережья.

Заехав на парковку, я остановился подальше от открытых террас и, не обращая внимания на окрестные красоты, вышел из машины и достал мобильник. Глядя на его экран, якобы для просмотра сообщений, я беспокойно прохаживался вокруг «фиата». Все это было притворством чистой воды, спектаклем, разыгранным для людей в машинах, ехавших следом. Зная, что никаких сообщений не будет, я включил одну из программ, которую технические специалисты из Лэнгли установили на моем телефоне. В задней части машины раздался зуммерный сигнал, который сделался громче, когда я приблизился. Очевидно, где-то в нише правого заднего колеса мои коллеги из турецкой спецслужбы установили датчик слежения с доступом через багажник. Для меня не стало сюрпризом, что они хотели знать о моем местонахождении, но я испытал тихую радость от того, как это было сделано. Любой опытный агент скажет вам, что гораздо легче избавиться от автомобиля, чем от хвоста.

Удовлетворенный тем, что путешествую в одиночку, я отключил телефон, отсоединил аккумулятор и сунул обе части устройства в карман. И лишь тогда осмотрел окрестности. Неудивительно, что кафе было переполнено: неровные холмы спускались к водам Эгейского моря, весь Бодрум раскинулся передо мной. День клонился к закату, солнечный свет лился на пристань для яхт. На фоне двух бухт, охватывающих город, виднелись стены расположенного между ними великолепного замка пятнадцатого века, построенного еще крестоносцами. Я вспомнил его название: замок Святого Петра.

В последний раз я видел этот город больше десяти лет назад. За это время он вырос и изменился. Поток воспоминаний вернул меня в прошлое: я вновь стал молоденьким агентом, наблюдающим, как пляшут на воде огни дорогих отелей, слушающим музыку, которая доносится из бесчисленных ночных клубов. Как могла миссия, столь много обещавшая поначалу, закончиться таким провалом?

Пытаясь отогнать прочь воспоминания, я подошел к одному из нескольких биноклей, установленных на треногах, чтобы туристы могли за несколько лир полюбоваться пейзажем. Бросив в прорезь монетку, я увидел в мельчайших подробностях дорогие виллы, цепляющиеся за утесы, роскошные яхты, слишком большие для пристаней в Средиземном или Эгейском море. Они стояли на якоре недалеко от берега. Я перевел бинокль вверх и обнаружил одинокий особняк, возвышавшийся на мысе среди садов.

Он был построен больше пятидесяти лет назад и имел легкое сходство с римской виллой – высокие колоннады, лоджии, увитые виноградными лозами, каскады террас. Ставни были закрыты, дневной свет угасал, и дом казался погруженным во мрак. Несмотря на свою внушительность, особняк мне не понравился: даже на таком отдалении он выглядел зловеще. Я мало что знал о нем, но был уверен: передо мной Французский дом. С дальнего конца этой широкой лужайки сорвался в воду и утонул Додж.

Я сел в машину и направился вниз, в Бодрум, навстречу своему прошлому.

Глава 16

Гостиницу, в которой я остановился, нельзя было назвать фешенебельной, хотя для того, чтобы войти в нее, конечно, существовали двери, а не просто проломы в стене.

В заведениях такого сорта, располагающихся вдоль береговой линии, имеются круглосуточно работающие бары, танцевальные площадки под открытым небом и украинские модели, раздевающиеся до нижнего белья на частных пляжах.

Мой отель находился на глухой улице с авторемонтной мастерской в одном ее конце и магазинчиком, где торговали подержанной мебелью, в другом. Выстроенный из цементных блоков, покрашенных в голубой цвет, он имел весьма потрепанный вид, – думаю, это еще самое мягкое слово, которое можно было к нему применить. Подняв шторы, чтобы полюбоваться видом из окна, я вынужден был признать, что созданный Шептуном отдел обработки документации поработал замечательно: это было именно такое место, где и должен был остановиться агент ФБР, путешествующий на выделенный его страной десятицентовик.

Едва ступив на крыльцо, я уже догадывался, чту найду внутри: выцветшие шторы, шаткий буфет и пару чахлых пальм в горшках. Человек за конторкой портье, как и сама гостиница, знавал, по-видимому, лучшие времена. С годами, однако, черты его лица стерлись, на нем осталось лишь выражение какой-то неопределенности. Позже я узнал, что некогда этот мужчина был одним из самых известных в Турции боксеров-любителей среднего веса. Если так выглядел победитель, что уж тогда говорить о проигравших. Когда я вошел, он широко улыбнулся, так дружелюбно, что я с первого взгляда почувствовал к нему расположение. Пожав мою руку, турок назвался владельцем и управляющим гостиницей, вручил бланк регистрации, на котором мне следовало написать свое имя, паспортные данные и домашний адрес, а потом снял ксерокопии с трех моих кредитных карточек.

– Это необходимо, чтобы быть на безопасной стороне, – радостно сообщил он. Его английский был весьма своеобразным. – Очень жаль, ужасная досада, что вас не было здесь субботним вечером, мистер Броуди Дэйвид Уилсон, – продолжал турок, как видно решив, что при обращении ко всем англоговорящим следует называть их полное имя, указанное в паспорте. – Фейерверки присутствовали такие, что вряд ли вы могли где-то такое увидеть.

– Фейерверки? – переспросил я.

– Зафер-байрам, – пояснил он.

Я не имел ни малейшего понятия, о чем идет речь. Может быть, эти слова – какая-то форма благословения? И лишь повторил:

– Зафер-байрам?

– День Победы. Все люди мира знают эту дату, когда тридцатого августа тысяча девятьсот двадцать второго года нация великой Турции откручивала головы врагам, главным образом греческим людям.

– А, тогда ясно, почему были фейерверки.

Туркам и грекам, наверное, суждено долго помнить это событие.

– Я поднялся на крышу для любования. Огромная фосфорная бомба взорвалась на юге мыса. Греческие люди, наверное, подумали, что мы снова атакуем их. – И управляющий громко засмеялся, решив, что это отличная шутка.

– На юге мыса? Где стоит Французский дом?

Тень промелькнула на его лице.

– Да.

– Кажется, кто-то умер там в субботу вечером?

– Несчастье первого ранга, человек очень юных лет. Ужасно, – сказал турок, горестно качая головой. Думаю, он так любил жизнь, что его бы расстроила смерть любого человека. Разумеется, если тот не был греком. – Вы приехали к нам, чтобы расследовать это, мистер Броуди Дэйвид Уилсон?

– Да, – кивнул я. – А кто вам сказал?

– Полиция, – ответил он, словно это было в порядке вещей. – Они были здесь утром, двое. Одна женщина, она оставляла вам сообщение. – И с этими словами он вручил мне конверт и вызвал коридорного.

Глава 17

Моя комната во многом оказалась именно такой, как я и ожидал, вплоть до выцветших штор и стопки журналов с пятнами кофе на обложках.

Как только мы вошли, появился коридорный, албанец лет тридцати. Он тут же начал усиленно открывать и закрывать дверцы платяного шкафа, как видно разделяя устоявшееся убеждение, что чем больше проявишь активности, тем больше получишь на чай. Я не обратил на него никакого внимания: мои мысли были заняты ядерным зарядом. Интересно, что сказал президент, чтобы успокоить нацию?

Найдя пульт дистанционного управления, я включил стоявший в углу телевизор. Канал «Аль-Джазира» как раз передавал эту информацию, но в собственной интерпретации: они объясняли своей преимущественно арабской аудитории, что развитие событий за последние двенадцать часов вызовет в аэропортах и на вокзалах всего мира повышенное внимание к пассажирам, обладающим определенными расовыми признаками. И хотя причина этого была неизвестна, информация оказалась совершенно достоверной.

Я стал переключать каналы, нашел две местные новостные программы, ток-шоу для домохозяек, несколько довольно странных мыльных опер, столь ярких и искрящихся, что могли заболеть глаза, и вновь попал на «Аль-Джазиру». Тут что-то было не так: куда же подевались Би-би-си, Си-эн-эн и другие каналы? Я принялся лихорадочно нажимать на кнопки. С оружием я умел обращаться прекрасно, чего не скажешь о пультах дистанционного управления.

Коридорному я объяснил, отчасти жестами, а в какой-то мере – на смеси английского с турецким, что хотел бы посмотреть кабельные новостные каналы на своем родном языке. Даже во избежание недоразумения выписал их названия на бумагу.

– Нет, здесь нет, – повторял коридорный, указывая на телевизор, где был включен канал «Аль-Джазира», давая понять, что это единственная возможность услышать новости на английском. Он был столь категоричен, что я принял это как должное: другие каналы на моем родном языке в Бодруме попросту недоступны.

После ухода коридорного я опустился в кресло. Ситуация была серьезной по одной простой причине: сообщения, передаваемые женщиной из Бодрума находившемуся на Гиндукуше мужчине, были целиком составлены из фрагментов новостей англоязычных каналов.

Из анализа ЦРУ мы знали, что качество звука новостных программ было слишком высоким, чтобы получить их с компьютера. Они записывались вблизи телевизионных динамиков. Я представил себе, как женщина тщательно фиксирует передачу, а потом редактирует материал.

Но если такие каналы нельзя принять в этой части Турции, выходит, она записала новости где-то в другом месте, а потом доставила материал в Бодрум, чтобы отсюда, из телефонной будки, отправить свое сообщение. Для этого она, возможно, проехала сотни миль – прибыла из Ирака, Ливана, да откуда угодно.

Я задумчиво провел рукой по волосам. За те десять минут, что я нахожусь в Бодруме, потенциальные биографические данные этой женщины стали значительно более расплывчатыми. Я устал как собака и решил пока не ломать голову над этой проблемой. Лучше согласно первоначальному плану принять душ, взять мобильник и, пользуясь запечатленной в моей памяти картой центра Бодрума, найти и сфотографировать телефонные будки. Но план этот осуществить не удалось.

Проснувшись в том же кресле в три часа ночи, я подумал, что человек, гуляющий в это время по улицам, да к тому же делающий снимки, привлечет к себе внимание, которого я всячески старался избежать.

Выбора у меня не было, и я решил хотя бы одну ночь хорошенько выспаться. Уже собираясь лечь в постель, я увидел конверт с письмом от бодрумских копов. Оно содержало весьма прискорбные новости.

Там весьма лаконично и, к счастью, на хорошем английском языке говорилось, что они пытались связаться со мной, еще когда я был в США, чтобы избавить от необходимости совершать эту поездку. Многочисленные свидетельства о смерти Доджа давали ясную картину: это был трагический инцидент, несчастный случай. Таким образом, за отсутствием состава преступления расследование дела прекращено.

Глава 18

А без расследования, разумеется, никакой надобности в пребывании в Бодруме агента Броуди Уилсона не было.

Отправляясь к девяти часам утра в управление полиции, я твердил себе, что не следует спешить – у меня здесь еще остались дела.

Женщина-полицейский назначила мне это время для встречи во вчерашнем письме.

«Вы без проблем вылетите завтра из Бодрума, – писала она. – Визит ко мне не займет у Вас больше двадцати минут».

Войдя внутрь, я увидел юного копа в тщательно выглаженной униформе и ботинках, блестевших, как у моряка из почетного караула. Ему было не больше шестнадцати. Он провел меня вверх по лестнице в задней части здания. Там было множество кабинетов, занимаемых детективами. В конце коридора мы вошли в комнату с двумя столами и видом на двор соседнего дома. Побелка на этом доме осыпа`лась, штукатурка отваливалась, а крыша была усеяна битой черепицей, но все это казалось не столь важным: уж больно хорош был росший во дворе красный жасмин.

За одним из столов сидела молодая женщина с темными взъерошенными волосами, очевидно секретарь. Она прижимала к уху телефон, не переставая стучать по клавиатуре компьютера, столь древнего, что на нем, возможно, еще играли в «Понг»[19].

Секретарша была из тех женщин, в которых экстравагантно все: жесты, груди, выпирающие из-под тесной блузки, макияж, задница под юбкой в обтяжку. Пока я ждал, когда она освободится, у меня возникло подозрение, что и характер у нее столь же сумасбродный. Во многих отношениях секретарша олицетворяла противоречия современной Турции: молодая представительница прекрасного пола, существующая в традиционно восточной культуре; беззастенчиво женственная в обществе, где доминируют мужчины; нерелигиозная и похожая на женщину Запада в стране, обращенной к Востоку и принадлежащей к исламскому миру.

И конечно же, в государстве, куда я приехал, имелось еще одно противоречие, самое серьезное для глубоко консервативной нации, – наркотики. Турция невольно участвовала в чрезвычайно прибыльном бизнесе, став важнейшим звеном в мировом маршруте наркоторговли, современном Великом шелковом пути, по которому перевозили опиум, полуочищенный героин и гашиш высшего сорта: из Пакистана и Афганистана в Западную Европу, через границу – в Ливан или через горы Кавказа – в Россию. Наркотики сделались современным ходовым товаром, транспортируемым через Турцию подобно тому, как нефть перекачивается по трубопроводам из одной страны в другую.

Я узнал обо всем этом в ту пору, когда готовил на острове Санторини убийство греческого наркоторговца Кристоса Николаидиса. Занимаясь им, я получил информацию от Управления по борьбе с наркотиками: там говорилось, что семейство Николаидис и шесть других главных картелей завязаны на Турции, особенно южной ее части. Несмотря на героические усилия отдельных честных турецких офицеров, здесь процветает коррупция, а доходы от торговли наркотиками становятся все более впечатляющими.

Поскольку женщина-секретарь явно не собиралась завершать телефонный разговор, я пододвинул стул, сел и погрузился в раздумья о Патросе Николаидисе и его мордоворотах-албанцах. Вернувшись к проблемам национальной безопасности США, я перестал думать об этом человеке, но теперь должен был признать, что по иронии судьбы в этот кризисный момент мы вновь с ним пересеклись: я оказался в том уголке мира, который он так хорошо знал. Я терялся в догадках, где он сейчас, надеясь, что в Салониках – ухаживает за лавандой и оплакивает старшего сына.

Я, конечно, был не прав: мне следовало обдумать этот вопрос гораздо более тщательно. Женщина наконец повесила трубку и одарила меня улыбкой, столь же экстравагантной, как и она сама. Секретарша расправила блузку, чтобы я наверняка заметил ее самые главные достоинства, и высказала предположение, что видит перед собой мистера Броуди Уилсона.

В ответ на мой кивок она сообщила, что ее босс задерживается на пятнадцать минут.

– Она прогуливается со своим маленьким пижоном в парке каждое утро. Не успела купить машину, как та тут же сдохла. Авто у нее итальянское, полное дерьмо.

Из этой болтовни я сделал вывод, что дружок ее босса, наверное, тоже итальянец. У меня также создалось впечатление, что английский язык секретарши позаимствован главным образом из современных американских песен, голливудских блокбастеров и общения в Интернете.

– С маленьким пижоном? – переспросил я.

– Это ее сын.

– А муж у нее, наверное, тоже коп? – Не то чтобы меня все это так уж сильно интересовало. Но надо же было поддержать разговор, хотелось немного потрепаться.

– Нет, она разведена.

– А сколько лет сыну?

– Маленькому пижону шесть.

Моей собеседнице явно нравилось это выражение, благодаря ему женщине казалось, что по части употребления модных словечек она не уступает заезжему американцу.

– Одинокой матери трудно воспитывать мальчика такого возраста.

Секретарша пожала плечами: наверное, даже не задумывалась об этом. Уж не пытается ли она завязать со мной знакомство? Это могло бы закончиться катастрофой.

– У вас есть дети, мистер Уилсон?

– Маленьких пижонов точно нет, – ответил я не задумываясь, ненароком выдавая правду о себе, прямо противоречащую моей легенде. Я тут же понял свою ошибку и хотел было взять свои слова обратно, но отбросил эту глупую идею. Мне удалось сохранить хладнокровие. – Во всяком случае, со мной дети не живут, – продолжил я с улыбкой. – Я разведен, поэтому знаю, как нелегко приходится с ними матери. Бывшая жена держит меня в курсе.

Секретарша рассмеялась, не заметив никаких нестыковок. Я подумал, что вышел сухим из воды, но ладони вспотели от волнения. Пришлось мысленно дать себе шлепок по голове, чтобы проснуться.

– Это ваш босс? – спросил я, пытаясь сменить тему разговора, и кивнул в сторону соседнего рабочего места, где стояла фотография.

На ней была запечатлена улыбающаяся женщина в платке и рабочем комбинезоне. Взобравшись на лестницу, она белила стену маленького бодрумского домика. По-видимому, фото было сделано где-то в районе старого порта, на большом здании висела вывеска на английском и турецком: «Гул и сыновья. Пристань для яхт и корабельные плотники».

– Да, – ответила секретарша, подойдя ко мне. – Снято пару лет назад, как раз после ее приезда.

Я более внимательно посмотрел на фотографию: красивая женщина за тридцать, тоже весьма экзотической внешности, с высокими скулами и большими миндалевидными глазами.

– Очень привлекательная, – сказал я.

– Спасибо, – раздался ледяной голос сзади. – Говорят, я унаследовала красоту от матери.

Я оглянулся и увидел женщину-копа. Положив на стол сумочку и мобильник, она повернулась к секретарше:

– Сядь за свой стол, Хайрюнниса. – Повторять дважды ей не пришлось.

На женщине-полицейском был платок, заправленный в жакет с высоким воротом. Под жакетом, доходившим ей до колен, она носила блузку с длинным рукавом и широкие брюки, чуть-чуть открывающие каблуки. Вся одежда была высокого качества и очень стильная, но ни кусочка тела, кроме рук и лица, не было открыто. Эта женщина представляла собой другую грань Турции – консервативную, исламскую, подозрительно относящуюся к Западу и его ценностям.

– Меня зовут Лейла Кумали.

Руку дама не подала. Не надо было быть детективом, чтобы понять: я ей не понравился. Возможно, потому, что вторгался в зону ее служебной ответственности, а может быть, она просто питала неприязнь к американцам. Скорее всего, и то и другое, решил я. Так, наверное, заведено в Турции: поставить собеседника на место с самого начала. Пара ударов – и ты вне игры.

– Очень жаль, что вам пришлось ехать издалека на такое короткое время, – сказала она, садясь. – Как я уже упоминала в письме, причиной смерти молодого человека стал несчастный случай. Это совершенно ясно.

– Когда вы собираетесь завершить расследование? – спросил я.

– Сегодня. Папка с документами будет отправлена моему начальству уже утром. Если не возникнет никаких возражений, дело перешлют в Анкару главе департамента, который закроет его и опечатает папку.

– Боюсь, что с этим придется подождать. Мне необходимо ознакомиться с ходом расследования до того, как будет принято какое-либо решение.

Обычно я не столь резок, но допустить, чтобы дело прошло мимо меня, я не мог. Мне надо было выиграть время.

По брошенному на меня взгляду я понял, что женщина-коп не на шутку рассердилась, хотя и постаралась скрыть это. Она не отвела глаз, желая вынудить меня сделать какой-нибудь примирительный жест, но мне доводилось выдерживать и более суровые взгляды.

– Не думаю, что есть какая-то нужда в подобной задержке, – сказала она наконец. – Я уже упоминала, что могу изложить вам суть этого дела за каких-то двадцать минут, может быть даже быстрее. Здесь все абсолютно ясно.

Открыв шкаф, Лейла Кумали извлекла стопку папок и, найдя фотографию лужайки позади Французского дома, швырнула ее на стол.

– Вот сюда он упал, – пояснила она, показывая, как летел молодой человек с отвесной скалы.

Вдоль осыпающегося обрыва шло деревянное ограждение, которое опоясывало всю относящуюся к поместью территорию мыса и заканчивалось у красивого бельведера в самой верхней точке.

– В четырех метрах к северу от бельведера он или вскарабкался на ограду, или перелез через нее, – продолжала женщина. – Мы знаем точное место, потому что человек из моей команды криминалистов нашел зацепившуюся за древесину нитку из хлопчатобумажных брюк, принадлежавших погибшему.

Английский язык Кумали был очень хорош, но она слишком сильно выделила «команду криминалистов», все еще кипя от негодования и давая мне понять, что здесь не какое-нибудь захолустье: они тщательно проводят расследование, используя все современные методы. Я открыл рот, чтобы задать вопрос, но она меня опередила:

– Вы хотели ознакомиться с делом, так дайте мне закончить. Молодой человек умер в двадцать один тридцать шесть. Мы знаем это, потому что в кармане Доджа был мобильник, и его часы остановились, когда американец разбился о скалы. Это случилось через шесть минут после того, как большая фосфорная звезда взорвалась над мысом. То был сигнал к началу фейерверка. Вряд ли вам это известно, но в субботу вечером праздновали…

– Зафер-байрам, – сказал я.

Она была удивлена:

– Браво! Возможно, вы менее невежественны, чем большинство ваших соотечественников.

Я не стал возражать. Зачем? Мне предстояло столкнуться с куда более сложными проблемами, чем ее неприязнь.

– Когда взорвалась фосфорная звезда и началось вечернее празднество, погибший, мистер Додж, сидел у себя дома в библиотеке, пил спиртное и принимал наркотики. Об этом говорится в токсикологическом отчете. Он взял бинокль – мы нашли его рядом с ограждением – и пошел на лужайку, чтобы полюбоваться фейерверком.

Этот бинокль включил в моем сознании сигнал тревоги, чутье подсказывало: здесь что-то нечисто. Но времени на размышления у меня не было. Я хотел сконцентрироваться на словах Лейлы Кумали, а она говорила очень быстро:

– Чтобы лучше видеть фейерверк, он или взобрался на ограждение, или перелез через него. Из-за воздействия наркотиков и алкоголя, а также повторяющихся вспышек света молодой человек потерял ориентировку, утратил опору на осыпающемся краю обрыва и сорвался вниз. Вы слушаете меня, агент Уилсон?

Я кивнул.

– Мы воссоздали всю эту сцену с манекеном его роста и веса. Примерно через секунду после падения мистер Додж пролетел сквозь кусты, свисающие с утеса. Мы обнаружили сломанные ветки и несколько клочков волос в листве. Возможно, вы сочтете это важным: траектория его движения полностью согласуется с тем, как падал бы человек, соскользнувший с утеса. Вот отчет об этих экспериментах. – Кумали положила на стол тонкую стопку графиков. – Мы думаем, что Додж пытался уцепиться за эти ветки – у него были царапины на одной руке, – но продолжал падать, пока не ударился о скалы, пролетев сто четыре фута. Это высота десятиэтажного здания. Помимо других многочисленных травм, он сломал позвоночник в двух местах и умер мгновенно.

Я кивнул: именно так была сформулирована в файле Государственного департамента причина смерти Доджа. Оставалось только признать: эта Лейла Кумали отлично поработала вместе со своей командой криминалистов. Да поможет нам Бог, подумал я. Пришлось перейти в наступление: у меня не было другого выхода. И я запустил пробный шар.

– В поместье были охранники, – сказал я. – Множество людей находилось в лодках. Некоторые из них, по-видимому, совсем близко к мысу. Кто-нибудь слышал, как он кричал?

– Нет. Его крик в любом случае был бы заглушен взрывами фейерверков. Вы хотели спросить именно об этом?

– Не совсем, – ответил я с раздражением. – Я хочу точно знать, кто еще находился в поместье в тот вечер.

– Это смешно! – огрызнулась Кумали. В ее голосе послышался сарказм: – Мы тоже интересовались этим вопросом. Кроме охранников, там никого не было.

– Откуда такая уверенность? Имение огромное.

Она бросила на меня испепеляющий взгляд.

– Суммарная площадь – шесть целых девять десятых акра, – объявила Кумали, открывая другую папку и доставая оттуда новую порцию фотографий. Там же лежала пачка ксерокопий. – Люди, арендующие поместье, чрезвычайно богаты, поэтому по всему периметру установлено сто восемь камер слежения. Эта система была смонтирована одной из ведущих в мире корпораций, специализирующихся на обеспечении безопасности, кстати американской – вам, наверное, приятно будет об этом узнать. По территории невозможно и шагу ступить, чтобы тебя не заметили и не сделали видеозапись.

И Кумали разложила фотографии дюжины разнообразных камер: установленных на стойках, расположенных по бокам здания, спрятанных в листве. Некоторые были закреплены, другие вращались, при этом абсолютно все камеры оказались оснащены системами инфракрасного излучения и ночного видения. Глядя на них, я понимал, как специалист, что это оборудование стоит целое состояние.

Женщина продемонстрировала несколько ксерокопий:

– Это спецификации системы. Можете убедиться: нет ни дюйма территории, не охваченного камерами.

Потом последовала серия отчетов, утверждавших, что камеры работали без сбоев. На них я даже не взглянул: был уверен, что так оно и есть. Положение ухудшалось с каждой секундой. Возможно, мне удастся задержать отправку дела в Анкару на несколько дней, но не больше.

– А как насчет утеса? – спросил я. – Не мог ли кто-нибудь еще забраться туда?

Она вздохнула:

– Есть маленький пляж, примыкающий к нему, его называют Немецким пляжем. Там имеются аппарель для спуска катеров, бассейн с морской водой и сарай для лодок. Эта территория является частью имения, своего рода караульным помещением. Там находилось два человека, четыре камеры держали под наблюдением ступеньки, ведущие к имению, и весь торец утеса. Вы хотите знать, насколько хороши камеры контроля движения? Наше внимание привлекло небольшое расплывшееся пятно, зафиксированное одной из них. До меня не сразу дошло, что на экране летящее вниз тело жертвы. Одна пятидесятая доля секунды, но камере этого было достаточно.

Я взглянул на кусты красного жасмина во дворе, пытаясь выиграть немного времени и собраться с мыслями для новой атаки.

– Итак, вы утверждаете, что Додж был один, но это не соответствует действительности, – сказал я. – Там были охранники. Что могло помешать одному из них подойти сзади и столкнуть его в пропасть?

Женщина-детектив едва взглянула на свои записи, готовая дать мне отпор, даже если бы ее глаза были завязаны.

– В тот вечер там дежурили восемнадцать человек.

Кумали выложила на стол их фотографии: перед моими глазами предстала шеренга головорезов.

– Не все из них вполне добропорядочные люди – таков уж этот бизнес, но это не столь важно. Перед ними не ставилась задача обходить территорию. Охранники должны оставаться на своих постах, следить за экранами телевизоров и покидать свое место группами по шесть человек во главе с руководителем только при каком-то нарушении. Все посты находились под наблюдением камер. Видеозапись показывает, что никто из этих людей не уходил с постов в течение часа до гибели Доджа и часа после. Возможно, я вас разочарую, но группа охраны вне подозрений.

– Вы вовсе меня не разочаровываете, – солгал я. – Просто мне хочется докопаться до истины. Да, возможно, охранники чисты, если, конечно, на дисках и магнитофонных лентах ничего не подправлено.

Я хватался за любую соломинку, пытаясь не потерять при этом лицо.

– Существуют диски, – парировала Кумали, не поддаваясь на мои уловки. – Все они проверены, к тому же имеют встроенный код: если вы станете редактировать материал, это немедленно будет зафиксировано. Я уже говорила, что аналогичную систему используют в Белом доме.

Мне нечего было возразить ей: вся прелесть мер безопасности во Французском доме состояла в том, что жившие там богачи обладали полной свободой. Они не находились под постоянным присмотром, что было очень важно для богатых любителей наркотиков, но никто не мог войти на территорию поместья, не будучи замеченным и остановленным. Его обитатели вряд ли могли рассчитывать на бо`льшую безопасность, чем они имели.

– Кто-нибудь мог желать смерти Доджа? – поинтересовался я, стараясь не показать, что это всего лишь еще один карточный ход, еще одна брошенная кость в игре.

– Если только жена. Погибший не имел ни братьев, ни сестер, родители его умерли. Она была единственной наследницей. Ее зовут Камерон.

Кумали бросила на стол фотографию.

Камерон была сфотографирована общим планом, она смотрела прямо в камеру. Все у нее было на месте: высокая, элегантная женщина лет двадцати пяти. Ощущалась холодная надменность, характерная для настоящих красавиц, например моделей. В отчете Госдепа было сказано, что она познакомилась с Доджем в фирменном магазине «Прада» на Пятой авеню, где работала продавцом-консультантом. Это выглядело логично: где еще красотка без роду без племени могла встретить молодого миллиардера? В прачечной самообслуживания?

– Как долго они были женаты? – спросил я, не отрывая взора от лица Камерон. Трудно было ею не залюбоваться.

– Восемь месяцев.

Я озадаченно взглянул на Кумали:

– Восемь месяцев супружества, а потом миллиардное наследство – я расцениваю это как серьезный мотив для преступления.

Женщина-коп покачала головой:

– С восьми часов вечера Камерон находилась в вертолете мужа с четырьмя другими любителями вечеринок. Они посетили целый ряд клубов на берегу моря. Мы просмотрели материал, отснятый камерами видеонаблюдения: зафиксирована каждая минута их пребывания там.

Это я легко мог себе представить: обычно гуляки приезжают на танцы в клубы на «порше», «БМВ», иногда на «феррари». А потом появляется она – в легком вертолете «белл джет рейнджер». Нелегко утереть нос миллиардерше.

– Ладно, будем считать, что у жены есть алиби, – задумчиво произнес я. – Но что ей стоило нанять убийцу?

– Кого, интересно? У супругов здесь было мало знакомых: несколько богатых парочек, которые приплывали к ним из Монако и Сен-Тропе, да немногие иностранцы, которые тут отдыхают. Просто знакомые. Мы допрашивали их всех, но не нашли никого, кто мог бы сделать такое.

– А что, если это был профессиональный наемный убийца?

Кумали рассмеялась, но вовсе не потому, что сочла это забавным.

– Где же найдешь первоклассного киллера? Скорее нарвешься на какого-нибудь неумелого подонка, который возьмет задаток и тут же скроется. Опять-таки американец был в поместье один, и тут уж ничего не поделаешь.

– И все же миллиард долларов, – сказал я даже не ей, а как бы размышляя вслух, – это чертовски большие деньги.

– Да что вы за люди такие, янки? – спросила она, не скрывая презрения. – Убийство – первое, что приходит вам в голову. Если жене нужны были деньги, хватило бы нескольких миллионов. Она бы просто развелась с ним.

Я устал безуспешно накачивать воздух в окончательно сдувшееся расследование и понимал, что мой план не сработал. Но больше всего меня раздражала эта женщина и ее отношение ко мне и Америке. Хотелось раскритиковать ее действия, найти в них серьезные просчеты. Пусть ответит за наркоторговлю, за новый Шелковый путь, за геноцид курдов и прочие грехи своих соотечественников. Но я сдержался и не дал волю чувствам. Именно так и следовало вести себя ради успеха нашего дела.

– Скажите, а они заключали брачный контракт? – устало спросил я.

– Не узнавала, – ответила Кумали без всякого интереса. – Да и какая разница? Как я уже говорила, на территории имения никого больше не было. Единственный человек, у которого мог иметься мотив для убийства, находился в двадцати милях, действия мистера Доджа понятны и недвусмысленны, свидетельства криминалистов неоспоримы. Это был несчастный случай.

Она стала убирать со стола фотографии и отчеты, чтобы поместить их обратно в шкаф с документами.

– Таково мое мнение об этом деле, мистер Уилсон. Думаю, даже ФБР согласится, что турецкая полиция проделала кропотливую и высокопрофессиональную работу.

– Мне нужны эти папки, необработанные данные и все остальное, детектив Кумали, – заявил я, указывая на груду материалов.

Признаться, я ожидал в ответ взрыва и не обманулся в своих предчувствиях.

– Что?! – воскликнула она.

Я поймал взгляд Хайрюннисы, с интересом следившей за нашей стычкой, и сказал спокойно:

– Я уже говорил вам, что должен подготовить собственный отчет по этому делу.

– Нет! – отрезала Кумали и для убедительности повторила это по-турецки.

– Я проделал долгий путь. Мой визит был организован в высших эшелонах правительства. Вы хотите, чтобы я позвонил и сказал им, что со мной не хотят сотрудничать?

Женщина-коп даже не шевельнулась, как, впрочем, и секретарша, которой, вероятно, не приходилось раньше слышать подобных угроз в адрес ее босса. Словно бы в их офис ворвался американский гангстер с базукой. Я протянул руку, чтобы взять папки, но Кумали покачала головой:

– Это оригиналы. К тому же в основном на турецком.

– Уверен, что большинство этих документов переведены для вдовы, – возразил я, но Кумали явно не собиралась отдавать их мне. – Пожалуйста, детектив, – воззвал я, – давайте не будем ссориться.

Она пристально посмотрела на меня и, кажется, сдалась.

– На какое время они вам нужны?

– Дня на три, может, на четыре, – ответил я. Конечно, этого было мало, но на большее я вряд ли мог рассчитывать.

Женщина-коп взглянула на секретаршу, все еще кипя от гнева, и тут мне, вообще-то, следовало бы понять, что у нее созрел определенный план. Она резко заговорила по-турецки, но одно слово я понял, оно звучало почти по-английски: «фотокопи».

– Спасибо, – вежливо поблагодарил я.

– Здесь, в Бодруме, для вас нет ничего интересного, агент Уилсон, – заявила она после короткой паузы. – Абсолютно ничего.

Сказав это, Кумали повернулась ко мне спиной и занялась своими делами. Когда Хайрюнниса принесла мне ксерокопии документов, я положил их в рюкзак и вышел. Женщина-коп даже не подняла глаз.

Глава 19

Случилось так, что в поисках благовидного предлога для моего визита в Турцию мы с Шептуном выбрали именно смерть Доджа. То, что вначале виделось большой удачей, оказалось ужасной ошибкой.

Его гибель, совершенно очевидно, произошла в результате несчастного случая. Расследовать тут было нечего, и поэтому Броуди Уилсон мог спокойно сесть на самолет и отправиться домой. Детектив Лейла Кумали верно оценила ситуацию.

Мне удалось выторговать для себя несколько дней, но этого было явно недостаточно. Выходя из полицейского участка, я вновь задумался о том, сколь опасны догадки, которые не подвергаются сомнению. Нам с Шептуном следовало бы глубже проработать вопрос о том, что конкретно я собираюсь расследовать. Честно говоря, мы устали и впали в отчаяние, когда принимали решение. В большинстве случаев смерть двадцативосьмилетнего человека на омываемых морем скалах дает хоть какую-то пищу для следствия. Но эти оправдания нам не помогли: мы подняли флаг на мачте и, как всякие пираты, заплатили за это, когда корабль пошел ко дну.

Вопрос заключался в следующем: что же мне теперь делать? Ответ был прост: не имею ни малейшего представления. Я знаю два способа борьбы со стрессом: обычно я или хожу пешком, или с головой погружаюсь в работу. Бодрум предоставил мне обе эти возможности, и я напомнил себе, что моя первоочередная миссия – установить местонахождение телефонных будок в Старом городе.

Вытащив из рюкзака свой мобильник со специально модифицированной фотокамерой, я поставил на место аккумулятор и в конце улицы повернул направо. Я передвигался, руководствуясь внутренней картой, которая хранилась в моей памяти, и после пяти минут быстрой ходьбы, ощущая, что беспокойство снизилось до разумного уровня, добрался до границы зоны поиска.

Мысленно разделив ее на секторы, полный решимости не упустить ни одной потенциальной цели, я перешел на медленный шаг. Это было нелегко. Бульшую часть года Бодрум – сонный городишко, в котором живет около пятидесяти тысяч человек, но летом его население увеличивается до полумиллиона. Несмотря на конец сезона, улицы были переполнены отпускниками и всевозможными тусовщиками, а также огромным количеством людей, которые на отдыхающих наживаются.