Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции, мода Марочкин Владимир
В том же году состоялись первые гастроли новой группы: летом «Бегемоты» отправились в составе институтского стройотряда в Мирный. Кстати, именно там, а не в Москве состоялся дебютный концерт ансамбля. «Бегемоты» исполняли песни из репертуара Shadows, The Beatles и других английских бит-ансамблей.
Когда «Бегемоты» вернулись домой, в группе произошёл раскол, и совершенно непонятно, как развивались бы события дальше, если бы Юрий Лашкарёв, будучи на картошке – а осенняя поездка на уборку картофеля всегда и во всех вузах имела формообразующее значение, – не встретил бы Сергея Харитонова.
«Он вместе с одним парнишкой из его группы на два голоса пел песни „Битлз”, – вспоминает Юрий, – и было полное ощущение, что это звучит трек с пластинки. На меня очень подействовали их чёткость, раскладка на голоса и то, как они держали ритм. Я тогда сказал Гусю, что надо обязательно разыскать этого классного чувака и пригласить его в группу…»
Сергей Харитонов выступал тогда в составе институтского джазового ансамбля «Ритм». Этот ансамбль был очень популярен среди студентов МЭИ, но Сергей сразу же откликнулся на приглашение Юры Лашкарёва, ведь песни The Beatles ему хотелось играть больше всего на свете.
«У нас дома, в коридоре, – рассказывает Сергей Харитонов, – стоял сохранившийся с давних времён ламповый приёмник. Для меня он был окном в мир. Помню, что на шкале настройки было написано: „Рига”, „Вильнюс”, „Нью-Йорк”… И вот однажды я крутил риску на этом приёмнике, и вдруг из хаоса звуков появляется: „А теперь послушайте The Beatles!”
А вообще-то я учился играть на фортепиано. Когда все мальчишки из нашего двора играли в футбол, меня тащили к училке, которая жила у метро „Октябрьская” (тогда эта станция называлась „Калужская”). Она ела бутерброд с сыром и колбасой, пила чай и одновременно стучала мне по пальцам: „Не так! Не так ты играешь!” Мне на всю жизнь запомнился запах её бутербродов.
А потом появились The Beatles, и музыка приобрела смысл. Первой битловской песней, которую я запомнил, была „I’m Looser” („Неудачник”), а первой песней, которую я разучил, была „Hard Days Nights”…»
«Оловянные Солдатики»: Юрий Лашкарёв, Виктор Гусев, Андрей Горин, Сергей Харитонов
Но вот в чём была проблема: втроем нельзя сделать группу, ведь The Beatles играли вчетвером, а это значит, что надо было найти ещё одного музыканта. Тогда Сергей Харитонов привёл в группу своего приятеля-битломана Андрея Горина.
Андрей учился в Московском авиационном институте и играл на барабанах в большом джазовом оркестре МАИ. Но однажды, желая показать своим подружкам, какой он ловкий и смелый, Андрей спрыгнул с четвёртого этажа – и вышло это очень неудачно. Он свалился прямо на штакетник, и доска из забора проколола ему ногу. Играть на барабанах Андрей больше не мог, но благодаря этому несчастному случаю в полной мере раскрылись его вокальные и композиторские дарования – так часто бывает с людьми творческими, волевыми и целеустремленными.
Юрий Лашкарёв позже вспоминал, что Сергей Харитонов охарактеризовал своего приятеля как «абсолютного хиппи», поэтому он ожидал встречи с парнем в рваных джинсах и с длинными волосами. Но на очередную репетицию «Оловянных Солдатиков» в ДК МЭИ пришёл солидный чувачок с тросточкой в руках. Он взял гитару и заиграл «Sounds of Silence» Саймона и Гарфанкела. И хотя гармония этой песни была достаточно простая, тем не менее Лашкарёв был восхищён, насколько ловко всё выходило у их нового знакомца.
В разгар гитарного джема пришёл запоздавший Гусев, поздоровался и начал раскладывать свои барабанчики и тарелочки. А когда Горин, прихрамывая и опираясь на палочку, вышел перекурить, барабанщик шёпотом спросил друзей: «А он согласится с нами остаться?!»
Горин согласился.
Так сложился классический состав ансамбля «Оловянные Солдатики»: Андрей Горин (гитара, вокал), Сергей Харитонов (гитара, вокал), Юрий Лашкарёв (бас, вокал), Виктор Гусев (барабаны). Начинали ребята с исполнения хитов The Beatles и Саймона и Гарфанкела, но стали знамениты благодаря песням, которые сочиняли сами на русском языке…
«Все тогда мечтали сочинять песни на русском языке, а я – особенно, – рассказывает Андрей Горин. – Но я никак не мог это реализовать. Я пытался петь свои песни сам, под гитару, но всегда понимал, что нужны люди.
В 1967–1968 годах ансамблей было уже огромное количество. Ткни в любого парня: „Я на гитаре играю… у нас – ансамбль…” Людей было много, но как найти тех, кто тебе нужен? Тут ведь важно, чтобы случился некий зацеп.
И когда я встретился с Юркой, Серёгой и Виктором, я вдруг почувствовал, что мы не только одинаково музыку понимаем, мы и жизнь понимаем одинаково! Что меня притягивало к этим трём людям? Это были люди, которые кроме любви друг к другу ничего другого не испытывали. Ни желания подсидеть или кому-то перекрыть клапан, ни желания стать более популярным, чем кто-то другой, или пробить себя в музыкальной тусовке. Было просто потрясающе здорово быть вместе! Это была абсолютно чистая атмосфера. И это именно то, что я когда-то услышал у The Beatles…»
И как результат вскоре родилась первая песня на русском языке. Она называлась «Осталось немного печали». Следом появились и другие песни, которые немедленно стали популярными: «Баллада о водосточной трубе», «Воспоминания», «Старый крест» и многие другие.
Часто бывает так, что если начинает везти, то везёт сразу на всех фронтах. Тогда «Оловянным Солдатикам» подвалило счастье обзавестись ещё и хорошей аппаратурой. Венгерские студенты, игравшие в институтском ансамбле «Вокс», защитили дипломы. Собираясь домой, они продали своим младшим товарищам комплект усилительной аппаратуры Beag, которая являлась предметом вожделения многих музыкантов.
– Это были «непереносимые» колонки, настолько они были тяжёлыми, – шутит Андрей Горин.
– Зато у других аппаратура была самодельная, – гордо говорит Юра. – А мы уже перешли на фирменные усилители и фирменную акустику. Мы стали самостоятельной единицей…
Тут же понеслись концерты. Музыканты «Оловянных Солдатиков» до сих пор с восторгом вспоминают ту концертную зимнюю сессию 1969/70 года.
«Фактически у нас не было никакого репетиционного периода, – рассказывает Андрей Горин. – Я принёс в башке все песни, которые знал и мог изложить, и зачастую мы их играли на концерте, даже не репетируя. К себе, как к музыкантам, мы предъявляли минимальные требования, потому что и так всё было весело за счёт энергетики, харизмы, любви. Ребята смотрели на меня:
– Что мы сейчас играем-то?
Я говорил:
– Лови! Лови!
Это была хорошая школа!»
«Он иногда даже не говорил, какую вещь будет играть, – подтверждает Юрий Лашкарев. – Я ориентировался по его пальцам: смотрел и шёл за ним».
«В этом, кстати, был элемент, завораживавший нас самих, – говорит Андрей. – Я мог себе даже позволить, чтобы публика меня повела куда-то. Или вдруг мне хотелось сыграть ещё один проигрыш или спеть совершенно по-другому, и, хотя это происходило в процессе концерта, мне в тот момент казалось, что сыграть сейчас надо именно так, а никак не иначе. И они, бедолаги, находились в постоянном напряжении: куда меня понесёт? Но отсюда и лёгкость была! Это действительно было извержение чего-то такого, что происходит сейчас, сиюминутно. И это была постоянная нацеленность на приключение.
Я рискну сказать, что рок-н-ролл, каким он нам достался и каким мы его пытались нести дальше, это музыка любви, а вовсе не зла. Ты только твори! Твори сейчас, раскройся, потому что завтра тебе опять надо будет идти в институт, потом – на работу, а там – и… на кладбище. Поэтому я просто не мог отыграть концерт, не поменяв три майки, мокрые от пота. Мне надо было поднять людей, я не мог видеть безразличные глаза, для меня это всегда было личным оскорблением. Если народ на уши не встал, если не началась всеобщая истерия, я считал это выступление неудачным. Но если был кураж, то мы заводили любые залы.
Когда я был уже достаточно взрослым человеком, я увидел концерт Rolling Stones и понял, за что люблю эту группу! Это – беспрецедентная отдача! И вообще все первачи – это беспрецедентная отдача! И это – сумасшедшая любовь к тому, что ты делаешь…»
Конечно, самые отвязные концерты проходили в родном институте. В МЭИ обожали «Оловянных», потому что не было в Москве другого ансамбля, который мог бы сравниться с ними по посылу, по стёбу, по желанию всех поставить на уши, по исконной любви и доброте, которые кипели внутри музыкантов. И если какой-нибудь местный руководитель пытался остановить концерт – нет, не из-за идеологических причин, а просто потому, что время было уже позднее, – ему довольно веско объясняли, что не надо мешать отдыху студентов.
«И если он приходил закрывать концерт один, без охраны сорока дружинников, – вспоминает Андрей Горин, – то в итоге его находили где-нибудь за унитазом. А так всё было тихо и спокойно…»
… Недалеко от МЭИ, на Солдатской улице, в фойе кинотеатра «Спутник» в мае 1972 года наши герои довольно нервно обсуждали последствия одного приключения.
Незадолго до этого Архангельский горком комсомола пригласил «Оловянных Солдатиков» приехать на гастроли, выступить перед архангельскими студентами и военными моряками из Северодвинска. Поскольку тяга к приключениям жила в крови у всех четверых «Солдатиков», то эта идея была воспринята с колоссальным воодушевлением.
Но как «Оловянные» представляли себе гастроли в 1972 году? Для них гастроли – это просто поездка куда-нибудь на сейшен в Подмосковье. Отыграв концерт, они получали наличными оговорённые двести рублей, ловили машину – и уезжали. Наши герои даже не подозревали, что в те времена официальные гастроли могли организовывать только филармонии, Москонцерт или Росконцерт.
Меж тем архангельские комсомольцы настаивали на поездке, говорили, что в городе все с нетерпением ожидают приезда популярной столичной рок-банды, но за день до отъезда они позвонили и огорошили проблемой: «Вот только билетов у нас нет…» Комсомольцы имели в виду, конечно, билеты из филармонии. «Привезите свои билеты!» – попросили они.
Задним умом понятно, что можно было пойти в ДК своего родного института и, договорившись с дирекцией, взять там билетную книжку с проставленными штампами, печатями и сквозной нумерацией. Но «Оловянные» решили это проблему по-своему, по-современному. Они отправились к своим друзьям-программистам и попросили отпечатать на принтере, на широкой перфорированной ленте 20 тысяч билетов с таким примерно текстом: «Концерт… Ансамбль из Москвы… Цена 1 рубль».
Этот рулон перфорированной бумаги с отпечатанными на нём «билетами» наши герои и вручили ребятам из архангельского горкома комсомола. Те подивились таким нестандартным «билетам», тем не менее пустили их в продажу.
Гастроли прошли феерично. Наши герои с восторгом вспоминали ту поездку.
Сергей Харитонов: «Мы выступали в Северодвинске, в секретном городе, где базируются подводные лодки и куда обычному человеку невозможно въехать. Мы играли там и свои песни, и The Beatles, а матросики-то – все парни молодые, им хочется подвигаться, но старшины с красными повязками сразу же рыкали: „Нельзя!” Но приняли нас там очень тепло. Подарили каждому по тельняшке…»
Андрей Горин: «В зал строем ввели морячков. Они сначала гаркнули: „Здравствуйте!” – а потом расселись по рядам. В первых рядах – адмиралитет, а матросики и курсанты – сзади. Как концерт окончился, они отхлопали, встали и опять же строем пошли на выход».
Юрий Лашкарев: «Мы получили те деньги, о которых договаривались: устроители оплатили дорогу и нам, и нашему „Бигу” и заплатили небольшой гонорар за концерты, которого хватило, чтобы раздать накопившиеся долги…»
Прошёл месяц. Эйфория от гастролей в Архангельск стала постепенно спадать. Наши герои начали готовиться к защите дипломов. И вот тут-то дома у Сергея Харитонова раздался звонок с Петровки, 38, и следователь в довольно жёсткой форме потребовал прибыть к нему для допроса.
– Остальным мне тоже звонить или ты сам всех соберёшь и вы придёте к нам? – спросил следователь и рассмеялся. Его смех прозвучал очень зловеще.
Поначалу «Оловянные» были уверены, что их вызвали на Петровку, 38 из-за того, что они исполнили какую-нибудь недозволенную песню. Но следователь объяснил:
– Ребята, дело не в вашем репертуаре, не в идеологической стороне, тут вы с комсомолом разбирайтесь. У вас другая статья: использование общественных организаций в целях личной наживы. Так что стоимость ваших гастролей составит от восьми лет, а то и больше…
– Но у нас скоро защита дипломов! – хором воскликнули четверо «Оловянных Солдатиков».
– Ребята! Какие дипломы? Восемь лет – это минимум! А дальше – посмотрим…
Выяснилось, что весь этот сыр-бор разгорелся из-за того, что, по данным милиции, сумма, которую наши герои должны были заработать за эту поездку, зашкаливала за все мыслимые представления. Однажды получив такие деньги, можно было несколько лет вообще нигде не работать! Но в то же время никаких внешних примет обладания такими деньгами не было. Ни автомобилей, ни бриллиантов ребята себе до сих пор не купили! И это тоже вызывало подозрения. Милиционеры были уверены, что наши герои спрятали эти деньги до поры до времени.
Их долго допрашивали, но потом отпустили под подписку о невыезде.
Покинув сумрачные своды дома на Петровке, «Оловянные» машинально направились на свою репетиционную базу в ДК МЭИ, видимо, подсознательно надеясь, что родные стены как-то им помогут, но, не доходя до института, свернули на Солдатскую улицу в сторону кинотеатра «Спутник». Они купили билеты на ближайший сеанс, но в кинозал не пошли. Взяв в буфете по бутылочке пива «Московское», ребята устроились за дальним столиком. Тётечка-администраторша попыталась их прогнать, но потом, видимо почувствовав подавленное настроение ребят, отстала от них и отправилась поболтать с бабушками-контролёршами.
Вот тут и произошёл серьёзный разговор о том, что теперь вся жизнь будет сломана, хотя, конечно, и на зоне можно найти художественную самодеятельность и как-то пристроиться…
– Если бы нас посадили всех вместе, то мы собрали бы ансамбль и ещё поиграли бы! – попробовал пошутить Андрей, но его шутке никто не улыбнулся.
Допросы продолжались целый месяц. В поисках денег дознаватели выворачивали ребят буквально наизнанку. Их спасло то, что дотошный следователь раскопал, что главным спекулянтом в этом деле оказался сынок одного местного архангельского начальника. Когда следователь показал нашим музыкантам цифры дохода, который получили устроители тех концертов, они были просто ошеломлены.
– У нас была цена 1 рубль, а там билеты шли по червонцу! – возмущался Андрей. – Если бы я об этом узнал в Архангельске, я не стал бы работать, потому что это ненормально. Это слишком! Тогда я сказал бы: «Ребята, заходите все! Просто с улицы!» Мы были уверены, что работали по рублю. А как иначе?
Но тогда никто из музыкантов даже предположить не мог, что кто-то вот так по-хамски и безжалостно мог эксплуатировать их жажду романтики.
Обвинения с «Оловянных» были сняты, а истинные виновники задержаны, и следователь, подписывая музыкантам пропуска на выход, весело приговаривал:
– Продолжайте, ребята, играть свой замечательный рок-н-ролл!
Когда четверо «Солдатиков» уже стояли в дверях, следователь остановил их:
– Не забудьте пригласить на концерт! Я обязательно приду вас послушать!
И «Оловянные Солдатики» ещё и поиграли, и попели, и записали немало замечательных песен…
«Мне кажется, что та ставка, которую мы сделали очень много лет назад, и сейчас себя оправдывает: нельзя врать! Всё очень просто: надо быть честным и любить то, что делаешь. Причём любить заполошенно! Любить по-сумасшедшему!» – так говорит Андрей Горин.
Кстати, именно Московский энергетический институт сыграл замечательную роль в создании музыкального имиджа Московского театра имени Ленинского комсомола. Когда главный режиссёр театра Марк Захаров решил привлечь настоящую рок-группу для участия в спектакле «Автоград-ХХI», то его редакторы первым делом позвонили Юрию Лашкарёву:
– Мы хотели бы прослушать ваш ансамбль…
«Я пришёл на репетицию, – вспоминает Юра, – и первым делом рассказал ребятам о звонке из Ленкома. Но сам я даже не думал туда идти, а потому переживал: а вдруг они все решат туда рвануть?! Что я тогда делать буду? Придётся и мне тогда бросать Госплан и идти туда лабать? Но смотрю: все задумались. Предложение вроде серьёзное. Но Андрей сразу сказал, в тот же день:
– Да вы чего? Какой Ленком? Да я диплом инженера получил! Мне надо инженерить!»
В тот момент «Оловянных» больше привлекала наука, которая тоже была своеобразным приключением, путём в неведомое.
Юрий Лашкарёв, обрадованный тем, что никто из его друзей не попался на приманку шоу-бизнеса, поспешил позвонить Юрию Шахназарову, который учился вместе с ним в МЭИ по специальности прикладная математика, но давно уже мечтал о профессиональной сцене. Некоторое время Шахназаров играл у Градского в «Скоморохах», а потом вошёл в состав группы «Аракс».
«Когда мы сказали „нет”, – рассказывает Юрий Лашкарёв, – я решил сделать Шахназарову подарок. Позвонил ему, рассказал, что есть приглашение от Ленкома, и предложил позвонить в театр. И тогда он сам перезвонил в Ленком, сообщил, что мы отказываемся, и порекомендовал им группу „Аракс”…»
Так «Аракс» появился на театральных подмостках.
Московский энергетический институт и в последующие годы оставался кузницей кадров отечественного рока. Именно здесь произошло знакомство Владимира Холстинина и Виталия Дубинина, которое в итоге привело к созданию популярной группы «Ария».
Владимир Холстинин и Виталий Дубинин, первокурсники МЭИ, 31 августа 1975 года прибыли на субботник, который деканат устроил для вновь поступивших студентов. Ребята получили задачу: перетаскать кровати из одного конца общежития в другой. Сначала работа показалась не очень сложной, но коридоры были длинными, кроватей много, а студентов, откликнувшихся на зов деканата, оказалось всего четверо: Холстинин с товарищем да Дубинин с другом. Поскольку всем четверым хотелось покончить со зловредным субботником как можно быстрее, то по коридорам они передвигались почти исключительно бегом, устроив настоящие гонки с кроватями в руках. Несколько раз две пары, несущиеся по институту со скоростью ветра, едва не столкнулись и едва не устроили кучу малу, но это лишь добавляло веселья субботнему мероприятию. Запыхавшись, студенты присаживались на те же самые кровати и разговаривали о любимой музыке, в основном о Deep Purple. И Холстинин, и Дубинин выказали себя настоящими знатоками творчества этой группы. В те времена Deep Purple был сродни некоему волшебному эликсиру, можно было даже не слушать музыку этой группы, а просто поговорить о том, какие мощные соло «мочит» гитарист Ричи Блэкмор, или о том, какие классные брэки отвешивает барабанщик Иэн Пэйс, или поспорить о том, кто лучше поёт – Иэн Гиллан, Гленн Хьюз или Дэвид Ковердейл, но откуда ни возьмись появлялись новые силы и можно было продолжать нудное дело.
В одной из таких «музыкальных пауз» Холстинин похвастался, что у него есть ноты некоторых песен Deep Purple. Дубинин попросил принести их посмотреть.
– А есть ли у тебя голос, чтобы такое спеть? – скептически усмехнулся Холстинин.
Скептицизм Холстинина исчез после факультетского конкурса рок-ансамблей, на котором выступили оба наших героя, но если Виталик и его группа заняли первое место, то Володин состав – только последнее…
Знакомство с рок-музыкой для Виталия Дубинина началось ещё в 1969 году, когда старший брат принёс ему магнитофонную катушку с записями песен групп The Beatles и Animals. Первой на этой катушке была песня «Дом восходящего солнца», которая очень взволновала 11-летнего романтичного паренька.
Увлечение рок-музыкой требовало какого-то выхода, и в 1972 году Виталий Дубинин, который тогда учился в седьмом классе школы № 41 подмосковного города Внуково, получил приглашение войти в состав первой в своей жизни рок-группы.
Так как все гитары были уже заняты, то Виталику предложили присесть за барабанную установку. Но, перейдя в девятый класс, он всё-таки добился своего и взял в руки желанную бас-гитару.
Окончив школу, Виталий Дубинин успешно сдал вступительные экзамены в Московский энергетический институт. «У друга, с которым мы играли в группе, бабушка жила на „Авиамоторной”, – рассказывает Виталий, – и когда мы подросли, то вместе с ребятами с „Авиамоторной” стали ходить в ДК МЭИ, где играли и „Аракс”, и „Машина Времени”, и „Удачное Приобретение”, то есть самые популярные рок-ансамбли того времени. МЭИ – это огромный студенческий городок, который состоял из нескольких учебных корпусов и массы общежитий, а в общежитиях была масса комнат отдыха, и в один день там могли играть и „Машина Времени”, и какие-то другие ансамбли. Это был настоящий хипповский центр. И мы поняли, что вся музыкальная жизнь – именно там, в МЭИ. И только поэтому мы туда и пошли. А так, чтобы говорить о каком-то призвании? Нет… Тем не менее я выбрал специальность „Электрооборудование летательных аппаратов”, потому что я – внуковский парень, а раз так, то должен быть связан с летательными аппаратами».
Это удивительно, но увлечение Владимира Холстинина рок-музыкой тоже началось с песни «Дом восходящего солнца». Учась в музыкальной школе, он услышал, как какие-то парни в коридоре играли эту песню на обычных акустических гитарах. «Дом восходящего солнца» настолько захватил Володю, что он прямо-таки заболел этой песней и задался целью во что бы то ни стало тоже научиться её играть. На освоение легендарного хита группы Animals ушёл почти год. В конце концов Холстинин понял, что одному эту песню играть невозможно, и принялся сколачивать группу. И вот начиная с 1973 года ансамбль Холстинина ежемесячно играл на танцах в люберецкой средней школе № 5.
Но на сцену Володя начал выходить ещё раньше. «В 9 лет я пошёл в музыкальную школу по классу домры, – рассказывает Володя. – При этом я совершенно не понимал, зачем мне это нужно. Просто пришли в школу взрослые дяди и спросили: „Кто хочет играть на домре или на балалайке?” И мне мама сказала: „Сходи!” Ну, я и пошёл…
Три года я играл в Люберецком оркестре народных инструментов, причём выступали мы на довольно больших площадках. И только потом, в 13 лет я впервые взял в руки акустическую гитару и научился играть „Дом восходящего солнца”, а потом начал пробовать себя в местном ансамбле.
Но родители не видели во мне будущего музыканта, они хотели, чтобы я стал инженером и после окончания школы подал бы документы в технический вуз. А я к тому времени уже понял, что хочу играть на гитаре, поэтому мне было всё равно, куда поступать. Я подал заявление в МЭИ, потому что из технических вузов он был ближе всего к Люберцам, до остальных было дольше ехать.
Кроме того, поступить в вуз мне нужно было для того, чтобы не ходить в армию. И я решил, что МЭИ – это оптимальный вариант, потому что лучшего социального положения, чем студент, не придумаешь. Да и окружение там будет именно то, как казалось мне, которое поможет продвинуться. К тому же энергетический институт – это государство в государстве. На его территории очень широко поставлена культурная жизнь, там был огромный Дом культуры и прекрасно работал культмассовый сектор. Многие люди, которые потом стали работать артистами, певцами и музыкантами, окончили МЭИ. Я был очень доволен институтом. Я тут же перезнакомился со всеми музыкантами и больше играл на гитаре в Доме культуры, чем учился. То есть учился я ровно столько, чтобы не вылететь…»
Отношение к рок-музыке в МЭИ было очень трепетное, и, разумеется, от нового поколения требовалось продолжить славные традиции и совершить новые рок-н-ролльные подвиги. Руководство института прекрасно осознавало – недаром же все они были технарями, – что движение вперёд в наше время возможно лишь при надлежащем техническом оснащении. Поэтому победитель конкурса получил комплект аппаратуры и комнату для репетиций, а кроме того – любовь студентов и преподавателей. Но группа Виталика, которая выиграла конкурс, впрочем, как и группа Володи, были ансамблями, которые ребята собрали, ещё учась в школе. Просуществовав по инерции ещё какое-то время, они развалились, и осенью 1976 года во время занятий физкультурой Холстинин подошёл к Дубинину и предложил сделать группу сообща. С этого разговора началась история популярной в 1970-х годах группы «Волшебные Сумерки», которую организовали Владимир Холстинин и Виталий Дубинин.
А потом на стебельке, что пророс в Доме культуры Московского энергетического института, расцвёл цветок под названием «Ария»…
Часть 3. Факультет журналистики Московского Государственного Университета
Журфак МГУ знаменит тем, что в его здании на Охотном Ряду (в те времена – проспект Маркса) родилась группа «Второе Дыхание», которая в начале 1970-х годов была, безусловно, самой модной и продвинутой столичной рок-командой. Гитарист Игорь Дегтярюк играл громче всех в Москве, басист Николай Ширяев – техничнее всех, а барабанщик Максим Капитановский – быстрее всех. Трое красавцев и одевались в то время моднее других. «Это было во времена „Второго Дыхания”», – так говорят старые хиппаны, когда хотят подчеркнуть, что то или иное событие произошло в первые годы 1970-х…
«Название группы родилось, когда мы с Максимом Капитановским стояли под центральной лестницей факультета журналистики и советовались, какое взять имя для нашего ансамбля, и решили, что это будет „Второе Дыхание”, – рассказывает Игорь Дегтярюк. – А началось всё с того, что я, окончив школу, поступил в музыкальное училище, в Ипполитовку, но учиться не стал, потому что классическая музыка меня совершенно не интересовала. Поэтому я ушёл оттуда и поступил в МГУ на факультет журналистики. Так случилось, что, ещё учась в 10-м классе, я начал работать на телевидении. Тогда на Шаболовке была программа „Эстафета новостей”, и я делал репортажи о Москве.
Итак, поступил я на журфак, но на вечернее отделение, потому что, сдавая экзамены на дневное, я написал сочинение на двойку.
Через полгода я перевёлся на дневное отделение. Тогда же начал играть в группе, которая называлась „Путники”. Репетировали мы ещё не на журфаке, а во Вспольном переулке, рядом с домом Берии – на последнем этаже дома, который стоял напротив. Я играл на бас-гитаре, а на гитаре – Виссарион Меркулов, внук того самого Завенягина и того самого Меркулова.
Максим Капитановский
В составе „Путников” также играли Дарик Щукин и Володя Хлебников. Дарик обладал очень хорошим голосом. Позже мы вместе с ним учились в Гнесинском училище. Потом он работал в кабаке, женился, жил где-то на площади Коммуны, но его дальнейшая судьба мне неизвестна… Володя Хлебников учился на химическом факультете МГУ, он – очень талантливый человек, кандидат наук.
Но нам всё время не везло с барабанщиками. То у нас был Володя Чугреев, то Володя Дудко, то кто-то ещё.
Первый концерт „Путников” состоялся в 1969 году в Белых Столбах, что по Павелецкой дороге, в клубе кирпичного завода. Потом нас заприметил один деловой человек, который работал в МИДе, и сделал нам ангажемент в Щёлкове, где мы играли на танцах. Это было, конечно, здорово. И надо сказать, что нас там до сих пор помнят. „Путники” исполняли песни только на русском языке. Мы играли, например, „Birthday” с такими словами:
- День рожденья! Невзгоды отбросьте!
- День рожденья! Ждём вас в гости!
- Ждём с нетерпеньем! День рожденья!..
В августе 1970 года, когда „Путники” собрались после летних каникул, я предложил:
– Ребята, надо менять направление, потому что сейчас в моде Хендрикс и Клэптон.
Но ребята со мной не согласились, предпочтя битловское направление. Может, это было правильно, а может, и нет. Не мне судить. Но в итоге „Путники” распались.
Мы с Меркуловым перебрались на факультет журналистики, получили там базу, но у нас опять возникла проблема с барабанщиком. Мы попытались наладить контакт с Борей Багрычевым, но Боря тогда стал невероятно крутой. Он был очень гнесинский мальчик, знал себе цену и держался весьма уверенно.
Тогда мой однокурсник Сергей Грызунов, который был председателем Комитета Российской Федерации по печати в правительстве В. С. Черномырдина, привёл на факультет журналистики своего приятеля-барабанщика Максима Капитановского. Сначала мы репетировали в телевизионной студии на втором этаже факультета. А потом нам дали комнату на самом верху, где потом располагался комитет комсомола. Вот там мы и гремели.
Была у нас на журфаке такая преподавательница русского языка Аникина, её назначили нашим куратором, она приходила к нам, высказывала разные пожелания по репертуару, советовала, что исполнять. Например, она посоветовала, чтобы мы спели на русском языке „Сквозь волнистые туманы пробирается луна, на печальные поляны льёт печальный свет она…” Хорошая песня, и мы её очень здорово тогда сделали!
Первое время мы выступали под названием „Путники”. А потом поехали на картошку. И как раз умер Джимми Хендрикс, а потом – Дженис Джоплин. И там, в тесном кругу мы всё это обсуждали, потому что с нами были ребята, которым тоже нравилась такая музыка. Например, Костя Успенский, у которого папа работал в нью-йоркском представительстве „Аэрофлота”, и он возил оттуда все свежие записи. Мы думали, что надо нам как-то продолжать дело, которое начали Джимми Хендрикс и Дженис Джоплин. Раз люди ушли, мы должны здесь, в России продолжить их дело. У нас была целая концепция, что мы – продолжатели традиций Хлебникова, Татлина, Скрябина, символистов. И Хендрикса.
Однажды случилось так, что Меркулов уехал на рыбалку. А нам нужно было выступать. У нас тогда всё уже было на хозрасчёте, потому что аппаратура стоила денег, мы у кого-то занимали и должны были отдавать. И Меркулов сорвал нам несколько выступлений. Мы отчислили его из группы.
Я за месяц выучил все гитарные партии. А на бас Максим привёл Колю Ширяева, они познакомились где-то в военкомате. Коля был очень талантливый, я не могу сказать „гениальный”, потому что „гениальный” – очень ответственное слово, но он был феноменальный человек.
Дальше события развивались бурно и драматично. После Аникиной нас стала курировать Галя Скоробогатова, которая тогда была председателем комитета комсомола. Позже она стала редактором „Кинопанорамы”. У Гали с Максимом был роман, поэтому Максим, который учился на юридическом факультете, хотел перевестись на журналистику. И однажды Галя попросила:
– Игорь, вы должны обязательно выступить на Дне журналиста, потому что Максиму нужно переводиться, а вы – наша факультетская группа…
– Галя, но нам играть нечего! – ответил я. – Мы целое лето репетировали программу, состоявшую из песен Джимми Хендрикса, а русскоязычный репертуар позабросили.
– Ну, сыграйте что-нибудь инструментальное, – посоветовала она.
И чтобы Максим мог показать себя в самом выгодном свете, мы решили сыграть цеппелиновскую композицию „Моби Дик”, так как в ней есть соло барабанов.
И вот настал День журналиста. Сначала всё шло хорошо. Открылся занавес, мы врубили „Моби Дик”, но едва началось соло барабанов, как на сцену выбежала замдекана Марина Ивановна Алексеева, дала команду отключить ток и схватила Максима за руку, пытаясь вырвать у него барабанные палочки…
В ту же ночь радиостанция „Голос Америки” передала о скандале на факультете журналистики. Короче, этому делу придали политическую окраску. И вроде бы это – моя политическая диверсия. А у меня тогда было два хвоста. И декан факультета журналистики Ясен Николаевич Засурский объявил мне:
– Всё! Я тебя исключаю! Ты не достоин звания советского студента!
И лишь благодаря моим родителям мне удалось уйти оттуда „по состоянию здоровья”. То есть отчислили меня не по статье, а по болезни. И это, кстати, дало мне потом возможность восстановиться.
А группа после этого инцидента перебазировалась на Раушскую набережную, в ДК „Энергетик”…»
После «Второго Дыхания» других рок-групп на факультете журналистики долго не было. Правда, во второй половине 1970-х здесь гремел ансамбль «Плакат», в котором на барабанах играл Максим Никулин, сын клоуна Юрия Никулина. Но это был ансамбль политической песни, а не рок-группа.
«Факультет журналистики предпочитал не политизироваться. И поэтому самое лучшее, что там было, – это студенческий театр. А рока не было, потому что это было напрямую связано с политикой», – так объясняет Игорь Дегтярюк отсутствие на журфаке рок-групп.
И лишь с приходом 1980-х на журфаке вновь зазвучал рок. В начале десятилетия существовала некая рок-группа, за ударной установкой которой выступал Дмитрий Олегович Рогозин, будущий советник президента России.
В 1985 году студент журфака Валерий Кондаков и художник Гоша Бирюков собрали группу «Удаff», которая исполняла весёлые песенки в стиле электронной «новой волны». Но поскольку рок-музыка в то время находилась на полулегальном положении, то на факультете «Удаff» предпочитал не светиться, чтобы не нарваться на неприятности.
В мае 1987 года два студента факультета журналистики – вокалист Андрей Добров и басист Кирилл Мошков, ранее игравший в панк-группе «Кондитер», – собрали группу «Секретный Ужин». Поначалу это был акустический дуэт, который активно осваивал Арбат, превратившийся в общественную сцену. Но уже к осени, когда к Доброву и Мошкову присоединились гитарист Владимир Громов и барабанщик Евгений Малявин, «Секретный Ужин» превратился в полноценный электрический бенд. Группа исполняла быстрые и весёлые песенки сатирического содержания, которые пользовались огромной популярностью среди университетской молодёжи. Рок-н-ролл принёс «Секретному Ужину» победу в университетском рок-конкурсе, а затем – успех на фестивале «Живой звук». В конце 1980-х «Секретный Ужин» стал постоянным участником сборных концертов «Звуковой дорожки», это был очень большой успех для студенческой группы.
В 1990-х годах кумирами факультета журналистики стали музыканты из группы Orange, весело экспериментировавшие с разными рок-н-ролльными стилями. Маркером их успеха стала победа на престижном рок-фестивале «Пророк».
На этом рок-история моего родного журфака МГУ пока заканчивается…
Рок-н-ролл на Раушской набережной
Если уйти со «Стрита», прошмыгнуть Красную площадь, перейти через Москву-реку и свернуть налево, то мы выйдем на Раушскую набережную к ДК «Энергетик», где в начале 1970-х размещались репетиционные базы групп «Цветы», «Скоморохи», «Второе Дыхание» и «Машина Времени» и где проходили наиболее значимые рок-концерты той поры. Среди хиппи и вообще поклонников рока в 1970-х годах даже ходила присказка: «Центр Москвы там, где сегодня рок-концерт».
Рассказывают, что 31 мая 1971 года здесь прошёл сейшен группы «Рубиновая Атака», который стал знаменит тем, что впервые конная милиция была использована для того, чтобы освободить проезжую часть от бурлящего народа, не попавшего на концерт. Было весело и страшно: лошадиные гривы смешались с длинными хаерами хиппи. Милиционеры не знали, как себя вести, стеснялись, паниковали, а хиппи кормили лошадей сахаром, который был выужен из их бездонных карманов, и звали молодых ребят-конников на сейшен.
Перед концертом на танцах в фойе играла малоизвестная тогда группа «Машина Времени», а ещё должны были приехать артисты из Театра имени Маяковского Александр Лазарев, его жена Светлана Немоляева и Армен Джигарханян.
Народу собралось невероятное количество, зрительный зал был забит задолго до начала сейшена, а ещё больше народу столпилось у входа в Дом культуры. Администрация поспешно закрыла ворота, но уже после первых аккордов, взятых «Рубиновой Атакой», публика, остававшаяся на улице, выломала те железные ворота и ворвалась, сметая контроль, в зрительный зал. Лидер группы Владимир Рацкевич рассказывал, как он видел и ощущал экстремальный прорыв своих фанатов со сцены: «Тот зал представлял собой партер, который разделяли два прохода. Начали мы играть какие-то пьесы, то ли Doors, то ли Rolling Stones, и вдруг я увидел, что просветы между рядами исчезли, видимо, наступил тот самый момент, когда на улице рухнули ворота и весь народ, который стоял на набережной, прорвался сюда…»
Лидер группы «Рубиновая Атака» Владимир Рацкевич. 1970 г.
А артисты из Театра имени Маяковского так и не попали на своё выступление, поскольку даже не смогли протолкнуться ко входу в здание…
Как-то раз я свернул с моста на набережную в сторону ДК «Энергетик» в надежде найти людей, которые делали легендарные бит-концерты в начале 1970-х. Подошёл к Дому культуры, огляделся: нет уж тех трёхметроворостых ворот, через которые когда-то так отчаянно сигали жаждущие рок-н-ролла люди, войти в ДК можно не только с набережной, но и с Садовнической улицы (бывшая улица Осипенко), а в зале стоят новые кресла – мягкие, бархатные, уютные, более пригодные для созерцания спектаклей, чем проведения рок-концертов. Но прикоснёшься ладонью к стенам, и кажется, будто ещё слышится слабый отзвук биг-бита, что звучал здесь когда-то.
«Цветы» с духовой секцией на репетиции в «Энергетике»: Владимир Окольсдаев, Александр Лосев, Александр Чиненков, Стас Намин, Алексей Козлов
Меня встретил директор Дома культуры Борис Сергеевич Ершов, седой невысокий человек с внимательными глазами. Он работает здесь давно, с начала 1970-х, но концерта, на который не попали артисты Театра имени Вл. Маяковского, к сожалению, не помнит.
«При мне ничего такого тут уже не было, – сказал он, – хотя я здесь работаю более тридцати лет. Но о том, что здесь были концерты, что здесь выступали и „Машина Времени”, и Градский, и „Цветы”, я слышал. Об этих вечерах рассказывают совершенно потрясающие вещи! Однажды наш электрик, когда концерт уже закончился, пошёл осматривать помещение. „Вдруг слышу, – говорит, – на чердаке какие-то шорохи. Что такое? Кошка, что ли, залезла?” Короче, он пошёл туда и нашёл там… студента, который хотел попасть в зал обходным путём! Каким-то образом тот залез на крышу, через слуховое окно проник на чердак, однако до зала добраться так и не смог. Заблудился! В общем, электрик его оттуда вытащил…
Но обо всём этом лучше меня может рассказать Надежда Львовна Оспанова, которая и устраивала эти вечера…»
На следующий день я снова спешил в ДК «Энергетик», где встретился с Надеждой Львовной Оспановой. Эта плавная, улыбчивая и неторопливая женщина была вовсе не похожа на тех «железных леди-рок», которые устраивали подпольные концерты во времена советской власти. Но, как оказалось, в ДК «Энергетик» проходили не просто концерты, это был устный журнал «Орбита», который и проводила группа комсомольцев-энтузиастов, возглавляемая Надеждой Львовной.
Мы прошлись по помещениям ДК, зашли в зал, потом прошли в фойе с красным роялем.
– Здесь на танцах когда-то играла «Машина Времени». – Надежда Львовна обвела помещение восторженным взглядом.
– Что-то фойе очень маленькое! – удивился я.
– Да и музыканты «Машины Времени» тогда тоже были «маленькими». Они только-только начинали, и на большую сцену их ещё не выпускали.
Эти вечера начались с осени 1970 года. Тогда Надежду Львовну, которая работала в Мосэнергопроекте, а в комитете комсомола отвечала за культмассовую работу, и нескольких её друзей вызвали к зам. управляющего Мосэнерго Виктору Евфстафьевичу Леонову, который сказал, что надо бы сделать какое-нибудь зрелищное мероприятие, чтобы мосэнерговская молодёжь посещала эти вечера.
– Тогда как раз были популярны КВНы студенческий театр начал зарождаться, – вспоминала Надежда Львовна. – А мы придумали сделать вечер, который состоял бы из нескольких страничек, как устный журнал. На первую страничку мы обычно звали кого-нибудь из радиокомитета, благо он у нас здесь рядом, на Пятницкой. Приходили очень хорошие международные комментаторы, Юрий Визбор рассказывал о своих поездках. Вторая страничка у нас была театральная. Мы приглашали ведущих артистов из лучших театров. Были у нас и Андрей Миронов, и Александр Ширвиндт, и Зиновий Высоковский, и Владимир Высоцкий. А в самом конце вечера – музыкальная страничка.
Надежда Оспанова принялась с увлечением рассказывать, как радиокомментаторы преподносили аудитории истории на самые злободневные темы, причём совсем не так, как это обычно писалось в советских газетах, и публика слушала их, от удивления широко раскрыв глаза. Но меня, разумеется, больше интересовали рокеры.
– Надежда Львовна, – перебил я её, – а как отбирались группы для концертов?
– У нас в Мосэнерго работали ребята, которые увлекались биг-битом, вот они и советовали нам, кого пригласить. Но мы обязательно сначала отсматривали группы, которые собирались позвать на вечер. Бывали удачные выступления, а бывали и неудачные. Кто-то не посмотрел, и вот они пришли, начали играть, и понимаешь, что этих не надо было приглашать. Но они уже на сцене… Чтобы просмотреть группы, мы, как правило, ездили к ним на базу: либо в институт, где я сразу знакомилась с секретарём комитета комсомола этого института, так как именно он должен был брать на себя ответственность, отправляя группу к нам на концерт, либо, что бывало чаще, в какой-нибудь подвал, где репетировал ансамбль. Иногда музыканты нам говорили, что они будут выступать там-то или там-то, и давали нам билеты на концерт, чтобы мы смогли их услышать, а потом пригласить на свой вечер. Так я попала на концерты в город Долгопрудный и в кафе «Синяя птица». У меня в телефонной книжке было записано более трёхсот телефонов музыкантов. Этот даст телефон того, тот – телефон другого. Они же друг друга рекламировали: я про тебя скажу сегодня здесь, а ты завтра в другом месте будешь выступать – меня там станешь рекламировать. И практически все группы, что существовали тогда в Москве, у нас переиграли.
Мы спустились в бар Дома культуры, который находится в том самом подвале, где когда-то размещались репетиционные помещения для рокеров.
– Помните, какой был самый первый вечер? – спросил я.
– С самого-то начала у нас были литературные чаепития, которые проходили здесь в буфете. Мы покупали много всяких булочек, заваривали чай, зажигали свечи. Обстановка, можно сказать, была полудомашняя. На наши чаепития мы приглашали писательскую молодёжь. Работники Мосэнерго тоже читали свои произведения. Поскольку эти вечера имели огромный успех, то мы решили перебраться в большой зал со сценой. А почему нет? Это же была наша база и мы могли делать здесь всё, что хотели! Тогда же появилось и название – «Орбита». Его предложил инструктор из райкома комсомола, который нас курировал.
– В этом названии отразилось веление времени: космос, Гагарин… – сказал я.
Надежда Львовна согласилась:
– Вообще это было очень приподнятое время. У молодёжи был какой-то особый подъём! Ажиотаж стоял везде, где выступали эти ансамбли! Никаких афиш, извещающих о выступлении бит-ансамблей, в городе тогда не было, вся информация о концертах передавалась только из уст в уста. Одно-единственное объявление висело только в вестибюле управления Мосэнерго. Но, несмотря на это, какие толпы собирали эти ансамбли! А улыбки? Люди шли после концерта и улыбались! А сколько благодарностей мы получали! Потому что люди действительно хорошо и интересно провели вечер. Даже если бы был один ансамбль, и то было бы хорошо, а тут у нас столько интересного! Наши вечера проходили раз в месяц. Но едва вечер прошёл, как несколько дней спустя начинали спрашивать: а когда следующий вечер?
Я высказал мысль, что ДК «Энергетик» в начале 1970-х был воплощённым рейтингом популярности ансамблей, ведь там выступали все лучшие музыканты.
– Да, – подтвердила Оспанова, – потому что у нас была возможность отбора. Позвонил бы один человек, мы сказали бы ему: «Ладно, приходите!», а когда позвонило пятьдесят человек, то есть из чего выбрать. А раз ты начинаешь выбирать, то и те, кто звонит сам, начинают по-другому к тебе относиться. Значит, попасть на сцену ДК «Энергетик» – уже хорошо, потому что там есть выбор. Когда тебя выбрали из нескольких претендентов, это дорогого стоит. Мы приглашали группы со всей Москвы. Все старались сюда попасть, потому что выступить в нашем ДК было престижно. Но бывало и так, что молодые группы отказывались у нас выступать, объясняя это тем, что они ещё не доросли до уровня «Энергетика». Однажды я была в ДК «Правды», где Юрий Маликов, руководитель ансамбля «Самоцветы», организовал просмотр молодых бит-групп. Мне очень понравилась группа «Амазонки», состоявшая из одних девчонок. Но когда их подвели ко мне знакомиться и я пригласила их выступить у нас, они ответили нервным отказом: «К вам? Нет! Нет! Мы ещё „сырые”. Мы ещё не готовы!» Мне так это польстило! Концерты начинались в семь вечера и продолжались до одиннадцати. А вернее, как договоримся с гардеробщицами. Когда танцы никак не кончались, когда все говорили: «Нет! Нет! Давайте ещё немного потанцуем!», мы спускались в гардероб и уговаривали бабушек подождать ещё. Иногда доплачивали. А уж если они никак не соглашались, даже за деньги, тогда мы посылали танцующих вниз за одеждой: «Идите и заберите свои пальто!» Наверху стояли кушетки, вот на них все пальто тогда и сваливались. После концерта мы, организаторы, ещё долго сидели наверху, в том фойе, где стоял рояль. Зажигали свечи и просто разговаривали. А как же?! Надо же поделиться впечатлениями, поговорить. Интересные были посиделки. Ничем не хуже, чем сами концерты, потому что мы там и стихи читали, и песни пели. Расходились мы уже далеко за полночь. А бывало, шли через «Бухарест» ко мне продолжать. «Бухарест» – так назывался ресторан на Балчуге. У меня там мама работала в бухгалтерии, поэтому мы подходили с заднего хода и у буфетчицы покупали водку. А закуска дома всегда найдётся…
Поскольку постоянных мест проведения концертов было мало, а желающих послушать такую музыку – много, сюда устремились тысячи любителей рок-н-ролла. Но так как зал в ДК небольшой, рассчитан всего на 480 мест, а жаждущих попасть на концерт было намного больше, то в день проведения устных журналов ДК «Энергетик» напоминал осаждённую крепость. Иной раз люди стояли по два-три часа в надежде попасть на концерт любимой группы.
– Как распространялись билеты на эти вечера? – спросил я.
– Львиную долю билетов, конечно, забирали управление Мосэнерго и Мосэнергопроект. Часть билетов мы отдавали в энергетический техникум и в Московский энергетический институт, которые готовили кадры для Мосэнерго. Кроме того, билеты распространялись ещё в пяти-шести вузах. На институт мы обычно выделяли тридцать билетов, и, как они там делились, я не знаю. Но что такое тридцать билетов для такого большого института, как, например, МИСиС?! Оттого такой ажиотаж и возникал!
Иногда звонили откуда-то из другого района Москвы или даже с окраины, и у меня глаза на лоб вылезали: господи, откуда они о нас узнали?! А они просят: «Ну дайте хотя бы пяток билетов! Наши ребята были на вашем вечере, им так понравилось! Давайте дружить!» Тогда я спрашивала: «А чем вы можете нам помочь?» Я говорила: «Нам нужны дружинники». Выдавая какому-либо институту двадцать билетов, я каждый раз оговаривала, что они могут привести ещё пять человек, которые будут дежурить у входа. И требовала, чтобы ребята были очень ответственными. Дружину мы подбирали качественную, поэтому у нас в принципе всегда был порядок. Каждая организация выставляла дружинников по очереди, это не были постоянные люди. Например, сегодня такой-то институт даёт пять человек, а другой – десять. Выручали нас, конечно, мальчики из Академии имени Дзержинского. Их мы ставили на самые тяжёлые участки.
– Они были в форме?
– Нет, мы просили, чтобы они приходили в брюках и свитерах.
В те времена тот красавец дом, что сейчас похваляется своими формами, стоя рядом с ДК, ещё не был построен, Дом культуры окружала кирпичная стена, и попасть в «Энергетик» можно было только с набережной, миновав высокие ворота – чёрные чугунные пики с жутковатыми остриями наверху, – которые в день концерта закрывались на цепь, а цепь запиралась на огромный амбарный замок. Дружинники оставляли в воротах небольшую щель, в которую мог протиснуться только один человек. Здесь у него проверяли билет, после чего зритель уже мог пройти в сам ДК.
Те же, кто билетов не имел, искали другие пути. Встав друг другу на плечи, хиппи взбирались на забор, окружавший Дом культуры.
Александр Градский
– Эти наивные товарищи полагали, что главное – попасть за ворота, – продолжала рассказ Оспанова. – Поэтому они взбирались на забор, который был хоть и высокий, но достаточно широкий, и бегали по забору от наших дружинников, пытаясь где-то потом незаметно спрыгнуть, чтобы попасть внутрь ДК. Но так делали только те, кто приходил в первый раз. А те, кто шёл во второй, уже знали, что за воротами их ждут человек двадцать дружинников и двери в ДК запираются на огромный крючок. Причём там была вторая проверка билетов. Но когда один полез на забор, за ним тут же лезут ещё пятеро: ага! значит, он знает дорогу! Это – закон толпы: делает один, за ним – другой и третий. Но тот, кто уже бывал здесь несколько раз, знал, что, даже попав во двор, ты в ДК не попадёшь… А музыкантам, конечно, льстило, что на их концерты люди пытались попасть всеми правдами и неправдами. Из-за этого происходили те ужасные сцены, когда хиппи катались на воротах. Мне кто-то тогда сказал: «Зачем надо было снимать взятие Зимнего где-то там, когда у вас на каждую „Орбиту” приходи и снимай эти ворота!» Эти чугунные ворота были нашим единственным слабым звеном. Ведь внутрь нам приходилось запускать по одному человеку. Вечер уже начался, но народ, не попавший на концерт, ещё долго не расходился, и ребята-дружинники ещё два-три часа стояли возле ворот, чтобы пресечь попытки попасть в ДК неправдами. И мы всё время боялись, что эти ворота снесут. Ведь за ними – море народа!
– Градский говорил, что однажды он проникал на собственный концерт через второй этаж. Рассказывал, что перед самым выступлением своей группы он решил сбегать в булочную за хлебом, а поскольку было воскресенье и магазины в округе не работали, то бежать пришлось далеко, к «Дому на набережной», где был гастроном. Возвращается Градский назад, а у ворот ДК «Энергетик» уже стоит страшная толпа и пробиться к дверям нет никакой возможности. «Я – Градский!» – кричит Градский, на что ему вполне резонно отвечают: «Мы тут все градские!» (Поскольку по телевизору тогда рок-звёзд не показывали, то далеко не все поклонники рока знали в лицо своих кумиров.) Пришлось Александру Борисовичу проникать в ДК через женский туалет на втором этаже. Он лез туда по водосточной трубе… Такое было возможно? – спросил я.
– Да, – рассмеялась Оспанова, – такое бывало, и не раз. Когда вы выйдете на улицу, то увидите балкон. Они залезали по водосточной трубе на этот балкон, открывали двери и так пытались попасть на концерт. Но мы знали, где можно пройти, и у нас везде стояли люди. Если смотреть на ДК, то с левой стороны было окно какой-то комнатушки, там тоже обычно пытались пролезть. И там мы тоже поставили дружинников. То есть все дырки, все окошки, где можно было пролезть, мы знали, и везде стояли наши люди. Поэтому чаще всего пытались взять обманом: «А вызовите такого-то!» или «Ой? У вас сегодня вечер? А мне надо в ДК пройти!». Бывало так, что кто-то стучался, ему открывали: «Ой, мне надо…» Его пропустят, а вместе с ним войдут ещё пять человек. Самое главное: войти в дверь. А там они сразу же бежали на лестницу, с которой можно было спуститься куда угодно.
– А кто вёл инструктаж дружинников?
– Я, – призналась Надежда Львовна. – И ещё был мальчик из комитета комсомола, который расставлял их по местам. У нас каждый занимался своим делом. Я отвечала за приглашения, Таня Симагина – за деньги, третий человек занимался билетами…
– Кстати, как выглядели ваши билеты?
– Это была книжечка размером десять на пятнадцать сантиметров, которая открывалась, как открытка. Первую обложку нам рисовал художник. На обратной стороне было написано, что будет сегодня в программе. Иногда мы какие-то пожелания для ребят печатали, что-нибудь с юмором. И здесь же указывалась стоимость билета. Но всё равно с рук его продавали в 10 раз дороже…
Тут к нам подошла Елена Иванова, которая ведёт в ДК «Энергетик» хореографический кружок, красивая женщина с фигурой танцовщицы, и сразу же включилась в разговор:
– Я тогда учились в 9-м классе 518-й школы и пела в вокально-инструментальном ансамбле, который назывался «Эдельвейсы». В подвале, там, где сейчас курительная комната, у нас была репетиционная база. Там все занимались: и Макаревич с «Машиной Времени», и Градский со «Скоморохами». У нас было составлено расписание, кто когда репетирует. Мы приходили раньше всех, потому что были школьниками. Как уроки заканчивались, так мы шли на репетицию. Потом приходили институтские ребята… Макаревич над нами шефствовал, ведь у нас даже аппаратуры толком не было! Ударную установку мы собрали из разных пионерских барабанов! И ребята из «Машины» с нами делились, чем могли.
– Я очень любила «Машину Времени», потому что у них были остросоциальные песни, – поделилась Оспанова. – И «Цветы» мне нравились, потому что они были очень спокойные и воспитанные ребята. А с Градским я постоянно ссорилась! Помнишь, Лена, у него в «Скоморохах» был очень хороший ударник? Кажется, его звали Фокин. Ох, какой же хороший ударник! И вот однажды, когда у нас был молодёжный вечер в помещении Министерства энергетики, наш конферансье Валя Шелков влетает к нам в комнату с криком: «Бегите скорее сюда! Там Градский опять хулиганит!» А что делал Градский? Перед Фокиным стояло пять барабанчиков, больших и маленьких. И Градский начал один за другим их отодвигать в сторону. А Фокин тем временем продолжал играть. Градский забирал барабан за барабаном, а Фокин играл, и мелодия оставалась. И всё, что он делал на пяти барабанах, продолжал делать на трёх, а потом – на одном барабане. А наш Шелков стоит – весь трясётся. Он был ответственным за этот вечер, потому и переживал, что сейчас всё вот-вот сорвётся.
Но мы-то знали, что Фокин – барабанщик от Бога! Он и на одном барабане сыграть сумеет!
Мы с Леной дружно рассмеялись, а Оспанова продолжала:
– В другой раз, когда у нас в ДК шёл показ моделей, Градский сидел в зале прямо передо мной и отпускал разные колкие реплики: мол, они и не так ходят, и не так выглядят. Женщина-ведущая в конце концов заявила, что если эти реплики сейчас же не прекратятся, то она вечер прикроет. У меня с собой была какая-то толстая книжка, которая ужасно мне мешала и всё время сваливалась с колен, и вот я этой книжкой, разозлившись, изо всей силы ударила Градского по голове, закричав на него: «Да будешь ты сидеть молча или нет?!» Но, конечно, вокал у Градского был сказочный. И хоть я его и не люблю, но дома у меня его пластинка всё-таки лежит и я её иногда с удовольствием слушаю.
– А у меня даже не одна пластинка! – похвасталась Лена. – Я очень любила и «Жил-был я», и «Синий лес», а когда они со «Скоморохами» исполняли серию песен на слова Гарсии Лорки, я просто рыдала!
– Но постоянно от него какие-то неприятности исходили! – пожаловалась Оспанова. – Как-то неспокойно с ним рядом было. Зато «Второе Дыхание», например, были очень тихие ребята. Бывает, заглянешь к ним, а они репетируют… Но хорошо, что у нас были эти ансамбли. Это была палочка-выручалочка. Если, скажем, что-то срывается, какая-то заминка, то… к ним всегда можно было подойти и попросить сыграть, тем более что они же тут базировались, поэтому им можно было сказать, что сегодня вечером или через три дня они отыгрывают на танцах. Так как они базировались здесь, они должны были раз или два в месяц отыграть там, где им скажут. «Машину Времени» мы постоянно брали к себе на танцы. Они играли в розовом фойе. Это были именно танцы. Но потом они выступали и на сцене. Так что база была очень хорошая. И инструменты им не принадлежали, инструменты были дэковские…
– Да! У нас был шикарный подвал! Но после капитального ремонта не осталось репетиционных помещений, – вздохнула Лена. – Архитектор так всё перекроил, что получился просто зал для заседаний – так тогда было модно. И все наши репетиционные помещения накрылись…
– И всё-таки ответьте мне, дамы: был тот случай с Джигарханяном или не был? Когда Авторское телевидение снимало по моему сценарию фильм «Да здравствует рок-н-ролл!» о первом поколении советских рокеров, мой соавтор Игорь Васильков дозвонился до Армена Джигарханяна, который ответил, что никогда не выступал в ДК «Энергетик» и не помнит такого, чтобы его туда не пустили…
– Да! Было! – в один голос подтвердили обе женщины.
– Я сама стояла в подворотне с этими артистами! – с возмущением в голосе заговорила Лена. – Я пошла встречать артистов из Театра Маяковского Александра Лазарева, Светлану Немоляеву и Армена Джигарханяна. И мы вчетвером стояли в подворотне и не могли пройти к воротам, потому что толпа здесь собралась невероятная! И Джигарханян, прижатый к железным воротам Дома культуры, спросил: «Даже интересно посмотреть, что же это за группа такая! Даже на меня так не ломятся!»
Это была «Рубиновая Атака»: Владимир Рацкевич, Сергей «Баски» Ляшенко и Александр Самойлов…
Успех Владимира Рацкевича и его команды был основан на том, что они играли очень веселую и негрузящую музыку, а потому на всех их концертах всегда бывал переаншлаг. Хотя, если анализировать, они пели очень много шлягеров, которые к рок-музыке не относились, например, «Little man» из репертуара Сонни и Шер. Но они эту песню играли с такой отдачей, что без нее концерт считался неудачным. Кроме того, они исполняли хиты из репертуара Джими Хендрикса, Rolling Stones и все вместе это звучало очень стильно.
– Я их хорошо помню. «Рубиновая Атака» – это наша недоработка, – неожиданно сердито сказала Надежда Львовна. – А ведь прежде чем поставить её в программу вечера, мы ездили эту группу прослушивать в Долгопрудный! И мне так понравилась молодёжь, так понравилась сама атмосфера, что у меня сразу же возникло желание пригласить «Рубиновую Атаку» к нам в большой зал! Но у нас вечер прошёл почему-то гораздо более бурно, чем в Долгопрудном. То ли там публика поспокойнее, то ли там уже привыкли к «Рубинам»… А здесь был настоящий кошмар, потому что они привели своих людей, которые заводили всех остальных. Мы были удивлены, что кресла в зале остались целы, потому что они прыгали на них! После таких концертов обязательно в ДК что-то ломали, поэтому Борис Сергеевич и не любит этот период. Он тогда только пришёл, был молодым директором…
– Я слышал, что на этом концерте публику разгоняла конная милиция. Это правда?
– Да, конная милиция здесь разгоняла тех, кто не попал в ДК и загородил проезд по набережной, – подтвердила Лена.
– А кто вызвал милицию? И почему именно конную?
– Не знаю, – сказала Лена. – Это сделал кто-то из руководства ДК. Но я тогда в первый раз увидела, как в Москве работает конная милиция.
Сергей «Баски» Ляшенко («Рубиновая Атака»)
Александр Самойлов («Рубиновая Атака»)
– Вообще мы в принципе старались такие ансамбли не приглашать. У нас выступали хорошие ребята. А это был прокол, за который мне потом очень здорово попало, – сказала Надежда Львовна.
– От кого? И почему? – удивился я.
– От управления, естественно. Милиция сообщила начальству о беспорядках, и нас вызвали на ковёр: почему вечер прошёл так шумно и бурно? почему было так много дружинников?
В этом месте Елена сказала, что у неё уже начинаются занятия в хореографическом кружке, и ушла, а мы с Надеждой Львовной продолжили разговор о взаимоотношениях с начальством.
– Наш зал вмещал четыреста восемьдесят человек, а билетов мы делали всего четыреста. А восемьдесят – это бесплатные пригласительные, которые мы раздавали тем, кого считали нужным пригласить. Много людей приходило из руководства Мосэнерго. Поскольку эти ансамбли были невероятно популярны и собирали очень много народу, там сразу же проявили большую заинтересованность.
– Они тоже увлекались битом? – наивно спросил я.
– Нет, они не увлекались, – ответила Оспанова. – Они нас контролировали. Это ведь всё только началось и не очень-то приветствовалось. Особенно комсомольской организацией.
– Какие были претензии к вам и к музыкантам у вышестоящих инстанций?
– Во-первых, управленческое начальство было недовольно толпами, которые собирались у входа в ДК во время проведения вечеров. Как правило, на следующее утро после «Орбиты» наш куратор из управления Мосэнерго Виктор Евстафьевич Леонов вызывал меня: «Мне сказали, что у вас вчера опять была толпа…» А что делать?! Эти толпы были вполне объяснимы, поскольку у нас было мало мест в зале, а людей, увлекающихся этими ансамблями, было огромное количество. Тем более что у нас всё было качественно, мы же старались держать марку! Кроме того, здесь собирались молодые ребята, которые вели себя довольно шумно, а дирекции ДК и управлению Мосэнерго хотелось, чтобы это всё было тихо и спокойно, как в кружке вышивания или кружке вязания. Это сейчас всё просто, а тогда, если певец выходил на сцену, он должен был стоять по стойке «смирно». А Андрюша Макаревич, например, вышел как-то на сцену и поставил на рояль… калоши. Это так всех шокировало! Во-вторых, главбуха управления Анну Викуловну Голицыну очень волновали наличные деньги. Ведь если музыкантам платили чисто символически, то артисты театров требовали за своё выступление достаточно большие суммы. Однажды Анна Викуловна собрала всех, кто имел отношение к молодёжной работе, и заявила: «Нельзя продавать билеты!» Я ответила: «Очень хорошо! У нас как раз намечен показ моделей из Дома моды. Давайте сделаем так: я им позвоню и спрошу, сколько это может стоить». И когда я им позвонила, они назвали какую-то ужасно громадную сумму. Я сообщила об этом Анне Викуловне, та воскликнула: «С ума сойти!», но тем не менее все оплатила. А вот наличные деньги для ансамбля она выдавать категорически отказалась. И в результате народу было всего ползала. Даже меньше. И я сказала, что так будет и дальше, потому что если не будет ансамбля, то никто не пойдёт на вечер. А ансамбли берут только наличными. Анна Викуловна лично пришла на вечер, убедилась, что народа нет и зал полупустой, и сказала мне: «Да, наверное, надо за наличные…» Я спросила: «Анна Викуловна, а что, если меня – и в тюрьму?» Она рассмеялась: «Я первая принесу тебе сухари…» Но больше всего начальство волновали не деньги, а тексты песен, которые часто не соответствовали требованиям «взрослого» населения, поэтому и райком комсомола, и наше мосэнерговское начальство часто бывали очень недовольны. Например, когда Андрюша Макаревич спел песню «Если бы я был миллионером», начальство устроило мне настоящую проработку. «У меня такое ощущение, что вы никогда не слушаете слова, которые идут со сцены! – выговаривал мне наш куратор Леонов. – Послушайте, о чём они поют! Это же ужасно! Как вообще советский мальчик может такую мысль держать в голове?!» А ведь у Макаревича было очень много таких песен, над которыми надо было бы призадуматься. И конечно, молодёжь с ума сходила по «Машине Времени» именно из-за текстов. Их популярность росла очень быстро. Сначала они играли только на танцах в фойе, а потом стали выступать и в большом зале. И тогда народ целенаправленно шёл только на них, а во время других страничек устного журнала молодёжь скапливалась в нашем буфете… Но закрыли нас всё-таки не из-за острых рокерских текстов, а из-за того, что «умные» люди стали спекулировать билетами на наши концерты. Они же были дешёвыми! У нас билеты стоили 50 копеек, а возле Устьинского моста с рук они продавались по три с лишним рубля! Нас, конечно, очень раздражало то, что наши билеты продавали гораздо дороже, чем они стоят, ведь мы не брали себе ни копейки, а кто-то наживался на нашем труде! Мы сами устанавливали цену на билеты и старались сделать её минимальной. Она могла быть и 30 копеек, смотря по тому, кто из артистов приглашён на вечер. Мы сначала расписывали, сколько нам надо получить денег, а потом уже ставили цену. Спекуляция нашими билетами стала основным поводом для придирок к нам со стороны начальства, и в конце концов всё было запрещено. Но я думаю, что на закрытие «Орбиты» повлияла не только спекуляция билетами, в том повинны сразу несколько факторов.
Стас Намин и Сергей Кавагоэ
Во-первых, в ДК «Энергетик» пришёл новый директор, Борис Сергеевич Ершов, который только-только окончил ГИТИС и мечтал создать свой театр. И этот театр получился именно благодаря поддержке команды Надежды Оспановой, которая сказала тогда:
Читать бесплатно другие книги:
