Разведенцы Теплякова Лариса

Глава 11
Здравствуй, кризис средних лет!

Он никогда не верил в реальность «кризиса какого-то там возраста», и всегда считал, что всё в его руках. Он, Виктор Калиновский, сумеет совладать с обстоятельствами и с самим собой, и уж точно не допустит никаких депрессий. Нужно жить и делать дело – так он полагал. Главное – сохранять ясность мышления. Калиновский следовал этим простым принципам, и ему нравился результат. У него всё складывалось как в старой доброй песне – «Я люблю тебя жизнь». Он был доволен работой, дорожил семьёй, друзьями, и даже собственное имя ему нравилось. Виктор – победитель. Настоящее мужское имя, звучащее коротко и бодро.

Широко шагая по жизни, он незаметно очутился в широкой черной полосе бытия. Проблемы на работе вздыбились до размеров, угрожающих карьере и благополучию. Лучший друг, с которым он привык советоваться и вместе структурировать любой житейский хаос, скандально расстался с женой и из здравомыслящего товарища превратился в рефлектирующего чудака. А тут ещё и здоровье наглядно продемонстрировало свою недолговечность и уязвимость. Его накрыло такое мощное и внезапное эмоциональное затмение, что Виктор некоторое время ощущал себя жалким котёнком, мечущимся в запертой комнате…

Всё усугубилось настолько, что даже собственное имя стало казаться нелепым. Виктором нарекла его мать – она, матушка, родилась в год Великой Победы, в 1945-ом. И он сразу, с пелёнок, был заряжен своей родительницей на свершения, бегал этаким маленьким «победёнышем», и все им любовались. Особенно дед-фронтовик, чудом выживший после серьёзного ранения. Дед прошел штрафбат, потому что был репрессирован перед самой войной – вот уж кому досталось, так досталось, хватил дедуля лиха! По сравнению с ровесниками деда нынешние строители новой России просто сопляки, однако, у каждого поколения своя война, свои горячие и болевые точки.

Неприятности предательски наслаивались одна на другую, куда ни кинь – всюду клин, но Виктор не привык сдаваться. Первым делом он взялся за починку организма – надеялся оздоровить тело и вернуть здравомыслие. Собрал информацию, переговорил с бывалыми товарищами, вышел на нужного специалиста и записался на приём.

Калиновский решительно зашёл в кабинет к доктору и сразу понял, что попал в новую ловушку: лучшим врачом, которого ему настоятельно рекомендовали знающие люди, оказалась бывшая одноклассница! Да причём не просто некая девочка из класса, а его воздыхательница, когда-то обиженно сопевшая за спиной и утиравшая слёзы, причиной которых он, Виктор, и являлся. Он всегда любил вышучивать ситуации, и еще подростком щеголял колкостями, мимоходом задевая таких тихонь, как она, эта Рита Самойлова. Они не виделись много лет, как-то не случалось, и вдруг уже зрелыми людьми очутились вдвоём в одном кабинете.

Она была очень мало похожа на себя прежнюю – тот тип женщин, которые раскрываются медленно, обычно после тридцати лет, но зато обретают особый шарм и значительность, и обязательно берут от жизни своё. Виктор попытался затеять с ней непринужденный приятельский разговор, но Рита сразу напомнила ему, что он пациент, а она врач, и только потому их пути пересеклись. Калиновский уже предпочёл бы ретироваться, но не хотел выглядеть трусом. Виктор остался и покорился ей, девчонке из далекого прошлого.

Легко угадывалось, что в её просторном кабинете всякий важный господин превращался в мужскую особь с набором хворей. Уж не назло ли всем бравым парням эта некогда угловатая девчушка окончила мединститут, вышла-таки замуж, сменила фамилию на какую-то бесполую – Кевлер – и сделалась одним из известных урологов Москвы?! Ловеласы и острословы записывались к ней в очередь. Пациенты удручённо сопели, потели, кряхтели, вздыхали и по команде доктора униженно снимали штаны различных фасонов и всевозможных престижных марок, чтобы затем принять ту неудобную позу, которую она сочтёт нужной.

Она, доктор Кевлер, была полноправной хозяйкой положения и деловито теребила то, что вообще-то считалось мужским достоинством. В её беспощадных руках, затянутых резиновыми перчатками, под её пристальным взглядом, личное достоинство Виктора Калиновского стыдливо сжималось, конфузливо съеживалось, безвольно опадало и превращалось в морщинистую вялую морковку. Один в один – никчемный корнеплод, завалявшийся в дачном чулане вместе с двумя ссохшимися картофелинами, оставленными на семена, да так и не дождавшимися посева. Доктор Кевлер пыталась добыть изнутри какую-то субстанцию для анализов, но весь организм пациента Калиновского пребывал в тот момент в таком глубоком ступоре, что даже умелая стимуляция предстательной железы не помогала. Ритка Самойлова, коварно законспирированная под фамилией Кевлер, когда-то безнадежно мечтала о Витюшиных поцелуях, а теперь вертела свою первую любовь, как хотела, и властно проникала пальцем туда, куда ни одна прелестница ранее не добиралась. «Вот он, перст Судьбы, прямо в заднице!» – думал Виктор, терпя её врачебные манипуляции. Он казался себе неудачливым актёришкой, вынужденным сниматься в сомнительных фильмах в стиле жёсткого порно и ненавидящем себя за это. Однако жизнь – не кино, из кадра не улизнёшь. Жизнь – это то, что неизбежно происходит с человеком на самом деле.

Интимное свидание с бывшей однокашницей окончательно принизило и выбило из колеи. Затасканное и унылое словосочетание «полная задница» всё чаще всплывало в его мозгу, а ведь раньше Виктор-победитель его не употреблял. Отныне он начал находить изъяны повсюду, раздражаясь всё больше. Он мысленно бороздил своё прошлое, как-то бессердечно и безотрадно копался в настоящем, потом от личного перетекал думами к глобальному, отчего и вовсе начинал ощущать беспомощность и беспросветность.

Все подписанные контракты с треском разваливались, рассыпались, обязательства не исполнялись надлежащим образом и в срок. Виктор впервые оказался в такой обвальной ситуации, и совершенно не мог ничего изменить. Холдингом владели два брата по фамилии Прыгуновы. Документы от их имени подписывал он, Виктор Калиновский. Именно он смотрел в глаза субподрядчикам и поставщикам, но финансовые потоки распределяли только Прыгуновы. Хозяева по неизвестным причинам сдерживали все платежи, срывали графики выплат, и вынуждали Виктора ловчить. К чему они подводили дела – оставалось только догадываться, но ничего утешительного на ум не шло. Прыгуновы отдавали странные распоряжения, словно выстраивали запутанную многоходовку под названием «кидалово». Мутные ходы, мутные обещания, и он, Виктор, участвовал в этом спектакле абсурда против своей воли.

Такая свистопляска длилась около полугода, и кое-какая ясность появилась в апреле, но информация не утешила, а встревожила ещё больше.

А как-то утром секретарша Оля влетела в кабинет Калиновского с вытаращенными глазами.

– Что, что такое? – первым спросил он сам.

– К вам из мэрии, – приглушенно произнесла она. – Шпагин пожаловал. Александр Александрович.

– Какого лешего его принесло? – вполголоса возмутился Виктор. – Я не договаривался ни с каким Шпагиным! И вообще меня на объекте ждут. А, чёрт, зови, пусть заходит!

Спустя секунды в кабинете нарисовался посетитель со смеющимися глазами и тугими щёчками, совсем не похожий на чиновника из столичной мэрии. Виктор слышал о нём, но сам лично никогда не встречался со Шпагиным.

– Ну, Виктор Михалыч, ты даёшь! – панибратски заявил Шпагин, раскинув руки в стороны, словно для объятий. – К тебе человек с горы, а ты как маленький, мнёшься чего-то, в кабинет не приглашаешь. Так не поступают! Мне ждать некогда, я спешу. Дело моё короткое. Мне поручили тебе весточку передать.

– Какую весточку? – удивился Виктор.

– А хозяевам твоим напоминание сделать. Васе и Сене. На Тверской ими не довольны. Хотят по-тихому дела свернуть? Не выйдет. Достанут, где угодно. Хоть в Лондоне, хоть на Луне. Пусть ребятишки на связь выйдут.

– С кем? – не понял Виктор.

– Ты просто скажи – Шпагин приходил. Просил срочно выйти на связь. Они всё поймут.

Александр Александрович уже засунул руки в карманы короткого плаща, который и не думал снимать. Он выглядел случайным прохожим, который по ошибке не туда забрёл, и теперь с любопытством осматривался в незнакомом месте. Обычный горожанин средних лет. Немного разбитной, но с налетом интеллигентности. Незадачливый, чудаковатый. Такого встретишь в метро и не удивишься, что он оказался в подземке на равных со всеми. Только наметанный глаз определит, что господин из особого племени. Городской управленец. Чинуша. Деловар. Хитрец и проныра.

Виктор не знал, как строить разговор и не понимал, какая комбинация разыгрывается – провокация, наезд, обман, происки, шантаж. Ничего доброго от чиновников Калиновский никогда не ждал. Все пояснения Шпагина были туманны, а Виктор чувствовал себя наивным ёжиком, который застигнут врасплох хитрющим серым волком. В таких ситуациях лесные ёжики сворачиваются в клубок, ощетиниваются иголками и пережидают опасность.

Шпагин, видимо, уловил его замешательство, и сказал:

– Да ты расслабься, Виктор Михалыч! Будь со мной проще. Когда у тебя связь с хозяевами?

– Завтра вечером планировали по скайпу переговорить, – с вежливым раздражением произнес Виктор.

– Вот и отлично! – весело отреагировал Шпагин. – Ты им мои слова передай. А послезавтра давай прямо ко мне приезжай! Знаешь, где меня найти?

– Нет, не знаю.

Шпагин чуть надменно ухмыльнулся и пояснил:

– Подходишь к зданию мэрии на Тверской, смотришь на него с пиететом, и видишь справа красивые такие ворота. Заходишь в них, оказываешься в Вознесенском переулке, там тоже держись правой стороны. Увидишь большой застекленный вестибюль, в него и заходи. Постовому скажешь – иду, мол, к Сан Санычу. Он со мной созвонится и пропустит. Давай так часиков в двенадцать. Договорились?

– Да, договорились, буду, – пообещал Виктор.

Виктор передал Прыгуновым слова Шпагина, но не сказал, что чиновник назначил ему встречу. Он и сам не понял, почему промолчал, не доложил о предстоящем свидании с Сан Санычем. В конце концов, владельцы холдинга тоже многое замалчивали. Прыгуновы держали его, Виктора, в неведении, как пешку, совершая ходы по своему усмотрению. Впрочем, Виктор не стремился погружаться в их финансовые секреты. Меньше знаешь – крепче спишь. Он просто хотел работать без помех и форс-мажора. Нормальное человеческое желание.

Виктор без труда нашел застекленный вестибюль и обратился к скучающему постовому:

– Я к Шпагину, мне назначено.

Почему-то ему показалось, что одной фамилии чиновника мало, стражник может не понять, и для пущей ясности добавил:

– К Александру Александровичу.

– К Сан Санычу? – уточнил охранник и просиял. – Сейчас узнаем, примет ли он вас. Как ваша фамилия?

– Калиновский Виктор.

– У меня вы уже в списке. Сан Саныч заранее позаботился. Проходите!

– А куда, где его кабинет?

– Департамент экономической политики. Второй этаж, первая комната направо.

«Посмотрим, где же обретается экономический политик Шпагин!» – угрюмо подумал про себя Калиновский.

Кабинет Сан Саныча оказался тесноватым и узким, как типовое купе в вагоне, и сам чиновник вовсе не выглядел деловитым даже в таком официальном месте. Словно беспечный пассажир в поезде дальнего следования, Шпагин неторопливо и увлечённо рассматривал фотографии, потягивая коньяк мелкими редкими глотками. Для полноты картины на дорожную тему на столе не хватало только сочной жареной курочки в фольге и крепкого чая в стаканах с подстаканниками.

Калиновского чиновник встретил приветливо:

– Виктор Михалыч, заходи, закрывай дверь. Вот, фоты разбираю. Был, понимаешь, в составе официальной делегации в Финляндии. Обмен опытом, то, сё. Сегодня фотографии принесли. У меня этих снимков из поездок уже полным-полно, складывать некуда, а всё равно всякий раз интересно! На, полюбуйся, может, кого и узнаешь.

Виктор из вежливости перебрал фотокарточки и действительно заметил лица некоторых московских чиновников и депутатов Мосгордумы, чаще других мелькавших на телеэкране. Шпагин комментировал кадры с пошлыми подробностями, неофициально пошучивал, глумился над коллегами, не спешил переходить к основному делу. Виктор понимал, что его пригласили не картинки разглядывать, и не коньяк распивать, и потому держался настороженно, боясь упустить что-нибудь важное. Нехорошие догадки вызывали легкий озноб.

Впрочем, насчет коньяка он ошибся, Шпагин достал рюмочку и для него.

– Ты не за рулем?

– Нет, я на метро. В центр на машине трудно добираться.

– Вот и правильно! – похвалил Шпагин. – Я тоже, понимаешь, на метро езжу. Зато никуда не опаздываю, и выпить могу, когда захочу. Хочу с утра – употребляю с утра! Для бодрости. Давай, глотни коньячку! И поговорим.

С этими словами он налил себе и Виктору. Калиновский не стал отнекиваться, пригубил рюмку.

– Как коньячок? – поинтересовался Шпагин.

– Отличный. Мягкий.

– То-то! У меня всегда такой! – самодовольно заявил Сан Саныч. – Мне самый лучший приносят! А теперь давай-ка, пойдем, прогуляемся с тобой по Тверской. Здесь нам поговорить спокойно не дадут. Звонки, визитёры. Начальство опять-таки! На совещание могут вызвать. А так будут искать Шпагина, а его нет! А где он? А уехал по делам. А по каким – не важно! Пусть без меня совещаются!

Прогулка со Шпагиным оказалась занятной. За час-полтора они заглянули в несколько ресторанов и кафе, и везде их встречали с почтением, как самых дорогих гостей. Видимо, такой обход для Шпагина был обычным делом. Его все знали, и он знал многих по именам. Сан Саныч общался с людьми непринужденно, журил, балагурил, острил, а Виктор чувствовал себя приезжим экскурсантом в родном городе. Чиновник легко и наглядно демонстрировал ему, кто в Москве хозяин. Рядовой гражданин должен за все услуги платить, а избранные люди пользуются любыми столичными благами свободно, в силу своего положения и значимости. А всё потому, что есть Мы, и есть Вы. Вы – электорат, Вас много. Нас мало. Но именно Мы устанавливаем правила игры, и Вам, большинству, приходится придерживаться этих правил. А кто определяет нормы жизни, тот и элита общества.

Приходилось выпивать, но Виктор не хмелел. Он напряженно вслушивался и пытался понять самое важное. Со слов Сан Саныча получалось, что прыгуновский капитал сомнительного происхождения, и сами братцы-предприниматели – неэффективные собственники, а весь их бизнес никакой социальной значимости для города не имеет. Москва нуждается в детских садах, поликлиниках и доступных спорткомплексах, но с этих организаций впоследствии навару мало, одни хлопоты по содержанию. А в торгово-развлекательных объектах растёт зелёная «капуста» сама по себе, то есть эту недвижимость можно втридорога сдавать внаём, и за счёт сдачи самим жить припеваючи, да и своих благодетелей одаривать щедро. Но братья Прыгуновы шикуют не по средствам и поступают не по понятиям. Они решили, что если в Москве воцарился новый мэр, так и все расклады в бизнесе поменялись.

– Все нужные люди на своих местах. Было трудно, но те, кому надо, удержались, – Шпагин ухмыльнулся. – На Прыгуновых жалуются, не платят по обязательствам. Свои долги надо обслуживать. А если они решили бабки из дела вынуть и дёру дать, соскочить, так это наглость! А тебя, Виктор Михалыч, они и вовсе подставляют под тяжёлую артиллерию. Тебя же по арбитражным судам затаскают, и проверками замордуют! Того и гляди, уголовную ответственность пришьют. Тебе первому удар принимать. Если что.

Шпагин высказывался конфиденциально об официальном, общался в вольном стиле гонзо, как ушлый пронырливый журналюга или добрый следователь, который сноровисто лезет в душу подозреваемого, но вполне может оказаться опаснее злого коллеги. Говорил в основном Александр Александрович, Виктор лишь односложно отвечал.

– Я же твоих Прыгуновых давно знаю! Отец их родом с Урала, из Уфы, и я оттуда, ага, – смачно, с заметным удовольствием рассказывал Шпагин. – Жили мы когда-то в одном дворе. Там и братцы-близнецы, Сеня с Васей, родились. Но их ещё маленькими детишками в Москву перевезли. Чтобы мальчики получили хорошее образование.

– Значит, вы земляки? – уточнил Виктор.

– Ну, да земляки. Так вот старший Прыгунов ещё в советские времена в нефтянке работал, ну, и подсуетился, приватизировал там какой-то завод нефтяного оборудования. Не каждого функционера к такому стратегическому объекту подпускали, а он сумел! Сильный мужик. Сыновья против бати – мелочь пузатая. Но деньги рекой потекли, а потоками надо управлять! Вот папа сынков и пристроил. Не чужих же людей к деньгам подпускать! Пусть балбесы, но свои. На эти деньги они и поднялись здесь, в Москве, строительную фирму открыли. Я им в самом начале помогал, сводил с нужными человечками. Я-то ведь в Москве давно, ещё при Горбачеве перебрался. Приехал парнем молодым, к дяде родному. Спасибо дядьке, помог в жизни разобраться! Хм-хм, да… Ну, речь не обо мне. Теперь-то отец Прыгуновых от дел почти отошел, заводик свой продавать надумал, покупателей подыскивает. И правильно делает, всякий бизнес надо вовремя сворачивать. Вот так, Виктор Михайлович, а ты и не знал! – чиновник от души наслаждался эффектом неожиданности, который производили его слова.

Свой мобильник Шпагин отключил, и когда он вновь оживил его нажатием кнопки, аппаратик сразу же пронзительно заверещал. Александр Александрович принял входящий звонок, коротко и властно бросил кому-то «жди, сейчас буду», и пояснил Калиновскому:

– Ко мне человечек подъехал. Прощай, Виктор Михалыч, у меня ещё одна встреча. Надеюсь, мы друг друга поняли. Звони, если возникнут вопросы. Ну, и вообще. Если что. Я умею быть полезным.

Шпагин удалился, а Виктор остался в уютном уголке, за столиком у окна, чтобы немного посидеть в одиночестве и справиться с оцепенением рассудка. На улице хлопотала весна. Веселые солнечные лучи прорывались в узкий переулок, скатывались с крыш, шлепались об асфальт и нагревали его. Виктор любил старые переулочки, теснящиеся за помпезными фасадами Тверской улицы, но в тот момент он не мог расслабиться, ему мешало раздражение. Его неприятно мутило – то ли от алкоголя в неподходящий час, то ли от нахлынувшего отчаяния. «Интересно, очередного человечка Сан Саныч опять поведёт по центровым кабакам?» – мрачно усмехнулся про себя Калиновский. – «С него станется! Вон он, с утра поддатый, дела решает!»

В непринужденной беседе с чинушей из мэрии резкими штрихами прорисовалась мрачная картинка. Самодостаточность улетучилась в одночасье. Он, Виктор Калиновский, мог по воле братьев Прыгуновых сделаться мальчиком для битья, и бить его будут как официальные, так и неофициальные лица. Попинают и растопчут, и будут жить себе дальше, а ты иди-ка, поднимись заново. Он не раз видел, как это бывает с другими. Человек запутывается в ворохе неразрешимых задач, и его склёвывают. Налетают стаей и клюют – чиновники разных ведомств, налоговики, партнеры по бизнесу, братва, неблагодарные родственники. Жёны пилят, долги растут, друзья сторонятся. Теперь такая перспектива замаячила и перед ним, хотя он по своей воле никогда не лез в авантюры. Трудился Виктор Михайлович, карабкался по карьерной лестнице, а на самом деле топил себя самого в океане проблем. Статус, работа, налаженный благополучный быт – всё под ударом. Если что – как выражается Шпагин. Фраза пустячная, короткая, но в этом «если что» очень многое заключено.

Виктор вышел на улицу и направился к станции «Чеховская». По дороге он смотрел вокруг новым, изменившимся взглядом. Мир будто покосился и исказился, сделался уродливым под влиянием Шпагина. Калиновского, коренного москвича, раздражало всё. Его родной, любимый город наводнили проходимцы, Москву отдали им на растерзание. Омерзительные нищенки сидели прямо на асфальте и тянулись к прохожим, сложив грязные ладошки горсточкой. Девки с жадными наглыми глазами дефилировали в дерзких мини-юбках, беззастенчиво сверкали ляжками, дымили сигаретками. В подземке, прямо перед Виктором, два лохматых джигита воровато осмотрелись и потом лихо перепрыгнули через турникеты – чтобы не платить за проезд. Чернявые небритые парни проворно растворились в толпе, а Виктор ощутил себя униженным и оскорбленным. Это его город, и он себе такого никогда не позволял! А эти понаехали и творят что хотят, беспредельничают!

В вагоне, среди приличных граждан, толкались потрепанные алкаши, а злые, вонючие гастарбайтеры бросали исподлобья колкие взгляды. Какие-то тусклые существа с баулами стекались по эскалаторам, разбредались по составам и уносились во тьму тоннелей. И везде, куда падал взор, пестрели плакаты с коммерческими призывами. Ешьте это, пейте то, носите эти марки одежды, глотайте эти модные таблетки. Какофония рекламы нервировала и сводила с ума. Но слоганы проникали в подсознание, и люди в самом деле покупали всякую дрянь.

Наверху, над ордами спешащих и кишащих пассажиров метрополитена, в красивых особняках восседали федеральные и городские чиновники. Лощеные и выбритые – они были ничем не лучше этих полубезумных народных масс. Все жаждали денег, денег, денег. Разных сумм, но любой ценой, без всякой жалости, без любви к ближнему, к стране, к родному городу. Сердца работали как механизмы, и все давно превратились в зомби, и оттого страдали, но ничего не меняли в своей жизни. Верхи не могли, низы не хотели, но как-то существовали и дышали одним зараженным воздухом. И он, Виктор Калиновский, существовал с этими людьми под одним небом, но никого не интересовало, что он обо всем думает.

Редкий мужчина выкладывает жене неприглядные подробности своих проблем и обрушивает на неё сорный поток воспаленного сознания. Виктору не хотелось показывать супруге Альбине слабину и жаловаться ей на плохих дядей, которые могут всё испортить в их жизни. Своим сочувствием и вопросами она только ухудшит его положение. Ему и так тошно, да ещё и Алька будет бродить по квартире, излучая тревогу и сострадание. Альбина – хорошая жена, но она не лягушка-царевна из старой доброй сказки. Из своей шкурки не выпрыгнет, в Василису Премудрую не обратится, широким рукавом не взмахнет, удачу не наколдует. Да и вообще, кто надеется на чудо, тот пускает ситуацию на самотёк. Виктор решил для начала перетолковать с Эдуардом, давним надежным товарищем.

Виктор позвонил другу, сказал, что надо бы увидеться.

– Сходим куда-нибудь, посидим в баре? Или столик в ресторане заказать? – спросил Эдик.

– Нет, давай без кабаков. Они мне сегодня уже поперек горла, – ответил Виктор. – Может, погуляем где-нибудь, подышим, разомнемся?

– Ты чего, прямо с утра в загул ушёл? Теперь измученному мальчику захотелось на воздушок? – добродушно усмехнулся Эдик. – Хорошо, давай, махнем в Коломенское, побродим там, напитаемся высокими эмоциями. Согласен?

– Идёт! – оценил Виктор.

Огромный мегаполис, расползающийся во все стороны, давно поглотил село Коломенское и бывшую царскую вотчину, но не подавил дух благословенного места. По-прежнему, как и века назад, высится над Москвой-рекой шатровая церковь Вознесения, и даже старый яблоневый сад шелестит листвой и плодоносит. Благодаря таким местам жива Москва, и москвичам есть куда пойти, чтобы отдохнуть душой и смягчить своё сердце.

Два друга шагали по дорожкам Коломенского и неторопливо вели свои очень специфические мужские разговоры.

– Ты знаешь такого чиновника в мэрии по фамилии Шпагин? – спросил Виктор.

– Сан Саныча? – быстро откликнулся Эдуард. – Лично не знаком, не удостоился, но слыхал от верных людей. А что, ты с ним пересёкся?

– Представь, он сам ко мне приезжал в офис! А потом и меня пригласил для внушений и промывки мозгов, – сообщил Виктор.

– Ого! – присвистнул Эдуард в ожидании дальнейших пояснений.

– Чем он вообще занимается, чем ведает? Ты в курсе? – спросил Виктор.

– По должности он рядовой чиновник Департамента экономической политики. Он из тех, про кого говорят «и другие официальные лица». Но на самом деле Шпагин – передаточное звено между вышестоящими господами градоначальниками и тем деловым народцем, кому надо наладить полезные контакты в высоких сферах и решить серьёзные вопросы. Вестовой, доверенное лицо. Называй, как хочешь. Он такой говорливый, шутник, да? Ходят слухи, что даже выпивоха, – Эдуард быстро выложил всё, что знал про Шпагина.

– Ну-ну, так и есть! – коротко отреагировал Виктор. – Но в своём деле, он, похоже, дока.

– Это особый стиль поведения, к которому не придерешься. Вроде что-то сказал, а ты уж понимай сам. А если что, то это был обычный нетрезвый трёп, и спроса с него, со Шпагина, никакого, – дополнил Эдуард. – За трёп ведь теперь давно не сажают. Мели, Емеля! У нас плюрализм мнений.

– Вот именно! – воскликнул Виктор. – И фразочка его – если что!

– Давай, излагай всё по порядку, – сказал Эдуард и глубоко вздохнул.

Виктор постарался коротко, не растекаясь мыслями и не пыля эмоциями, передать суть беседы со Шпагиным и сжато, по-мужски, сформулировал свои самые главные опасения.

Эдуард слушал молча, не перебивал и не задавал уточняющих вопросов. Виктору даже показалось, что друг попутно думал о чём-то своём. Однако Эдик дал ему обстоятельный ответ:

– Ой, Витечка, я вот прямо дивлюсь, как же ты умудрился сохранить девственность и легкую наивность, работая в таком крупном холдинге? Типичный современный бизнес. Отжим бабок в свою сторону. Создание финансовых потоков, от которых можно к себе ручеёк направить. Твои Прыгуновы с помощью чиновников берут всякие льготные кредиты. Протаскивают свои замыслы в какую-нибудь программу городских застроек. Строят. Вот это твой этап, твоя добросовестная работа. Потом сдают помещения арендаторам. Огребают деньги. Делятся с нужными людьми. Братцы-деляги, видно, выгребать стали много. И за границу, похоже, выводят непомерно. Всё у них стало чересчур. Вот и прикатил к тебе Шпагин. Они, надо думать, давно не оказывали чести кому положено. Не откатывали.

– Да я в эти схемы не вникал никогда, – с досадой сказал Виктор. – Моё дело – строительство, организация работ.

– Хорошо, хорошо, ты – честный созидатель! Но всё же ты должен понимать, что благодаря таким прытким бизнесменам Прыгуновым и всяким важным дядечкам из мэрии, которые хотят сладко есть и иметь замки в Европе, Москва застраивается, как попало. Ну, кому нужны уже эти ваши торгово-развлекательные коробки из стекла и бетона? Ты спроси у людей, что им сейчас нужно! В городе теснотища, пробки, здания сооружаются с нарушением всех норм! Дорогами надо заниматься, наземный транспорт делать, как в европейских городах скоростные трамваи. Стоянки нужны, развязки. А ваши эти рынки-ярмарки надо выносить за МКАД. Кому надо – туда съездят за покупками. Пусть там подмосковные жители работают. Вот возьми пересечение Люблинской улицы с Волгоградским проспектом. Ну, сам бы расстрелял тех, кто там прямо на перекрестке воздвиг торговый комплекс! Это же вредительство! – с пылом заявил Эдуард.

– Значит, я вроде как занимаюсь бесполезным и даже вредным делом? – глухо произнес Виктор.

– Ты, Витёк, честно вкалываешь там, где сумел хорошо зарабатывать! Я тоже, знаешь, гоняю финансы по счетам, и стараюсь не рассуждать об их происхождении и назначении. Эти самые грязные потоки денег через меня и проходят. Мы с тобой решения не принимаем, мы – винтики большой системы. Пусть мы важные, крупные винтики, но всё равно детали большого механизма, которые можно заменить в случае сбоя. Что теперь делать, если времена такие? Времена не выбирают, друг ты мой.

– Ну, да, в них живут и умирают, – согласился Виктор, ввернув известную цитату.

– У нас не жизнь, а анти-жизнь, и бизнес наш в основном ублюдочный! – с раздражением продолжил Эдик. – И ничего, дети рождаются, и цветы по весне цветут, и Земля вращается. А что прикажешь делать? Идти на баррикады? Нет уж, жизнь одна! И вообще, Витька, нет ничего важнее семьи и ценнее любимой бабы с родными детишками! Свой дом – это такой уютный остров в бушующем океане, куда ты приплываешь, приползаешь, и зализываешь раны, нанесенные чужаками. Вот и тащи добычу в зубах на свой личный остров. Всё туда, всё туда! Всё для единственной женщины! Делай её счастливой и не морочь себе голову. И будет тебе самому счастье!

– Ты так говоришь, будто сам по другой схеме живешь! У тебя тоже полный житейский комплект… – заметил Виктор, но друг нетерпеливо перебил его.

– Нет, Витя, мой комплект уже не полный. Разводимся мы с Алкой!

– Иди ты! – не поверил Виктор и раздраженно махнул рукой. – Если повздорили, так уж и сразу разводиться? Может, просто ты чего наговорил ей сгоряча, обидел?

Эдуард промолчал и быстро отвернулся в сторону. Виктору показалось, что его глаза увлажнились, как порой случается с пацанами в подростковом возрасте, когда приходится впервые сталкиваться с внезапной, обескураживающей жестокостью окружающего мира.

– Неужели официальный развод? – вполголоса уточнил Виктор и в который раз ощутил мерзкий озноб.

– Да, Витя, да! Это брак бывает всякий. Пробный, гражданский, счастливый, неравный, дурной… А развод бывает только официальный и однозначный. Без вариантов! – выпалил Эдуард. – Ты ведь сам один разок разводился. Или уже забыл?

– Это другое! – возразил Виктор. – Там был глупый брак, не семья, а хохма. Мы совсем не подходили друг другу, и детей не заводили, и вообще через полгода совместной жизни сами удивлялись, к чему женились. Разбежались легко, и я вскоре встретил Альбинку. А с ней мы совпали как ключик с замочком, и всё получилось к лучшему. С Алькой я понял, что такое семья. Я ощутил всей натурой, что мне приятно и радостно быть семейным человеком. Но вы-то, вы-то с Аллой хорошо же жили, Эд!

– Не лечи меня, Витя, не лечи! – взмолился Эдуард. – Я и так ни о чём думать не могу, мозги набекрень.

– Так я не пойму, ты-то сам хочешь разводиться или нет?

– Да в том-то и вся штука, что не хочу! – почти выкрикнул Эдуард. – Это она, Алла моя, уперлась, и ни в какую. Сам во всё поверить не могу. Меня вот-вот разорвёт от этих мыслей!

– Ну, и дела! – удрученно произнес Виктор. – Ну, может, ещё остались какие-то варианты, что-то предпринять, поговорить по-хорошему, по-семейному? Может, мне попробовать с твоей Аллой потолковать? Скажи, я сделаю всё, что потребуется. Но для начала хоть объясни вкратце – в чём причина?

– Да банальная история у нас вышла… Как в плохих романах. Не хочу я об этом сейчас. Не готов я сегодня к душевному стриптизу. Давай как-нибудь в другой раз обсудим. Ты прости, друг, поеду я, и рискну ещё раз наладить контакт со своей строптивицей. Сам виноват, сам и буду просить свою прекрасную даму о великой милости, – Эдуард горько иронизировал и заметно нервничал. Его нервозность передалась Виктору, разговор выдохся сам собой. Калиновский не знал, чем приободрить друга и высказал простое, немудреное пожелание:

– Давай, Эд, действуй! Удачи!

На том и расстались.

Калиновский вернулся домой в подавленном состоянии. Разговор с другом не принёс облегчения. Сообщение Эдуарда о разводе с его женой Аллой подействовало как новый штормовой удар. Шатались привычные основы бытия, и Виктор болезненно ощущал эти колебания. Когда знаешь человека много лет, связан с ним дружескими узами, то желаешь ему стабильности как самому себе. Эдуард Кирсанов – умница, жизнелюб, интеллектуал – сломлен внезапным разводом. Он, Виктор, ослаблен, обескуражен, ожесточён. В жизни двух мужчин наступил переломный момент, когда существовать по-старому уже вдруг сделалось невозможно, а как жить иначе – ещё не известно.

Коротко всё можно было назвать одним затасканным словом – кризис. Калиновский вспомнил этот излюбленный термин врачей и экономистов, и сам себя поддразнил: «Вот тебе, Витенька, и кризис средних лет! Не обошёл стороной, разразился. Ну, здравствуй, что ли, кризис! Будем пробовать, какой ты на вкус. И решать проблемы по мере важности».

Кирсанову было плохо. А Калиновскому – хреново. И если сложить одно с другим, то получалось хуже некуда.

Глава 12
Служили два товарища

Про друзей юности говорят: вместе росли. А Виктор и Эдуард вместе мужали. Парни познакомились в армии. Им выпало служить в одном взводе, в Южной группе советских войск, на территории Венгерской народной республики. Их часть базировалась возле Веспрема, и в живописных предместьях этого городка никакая военная угроза не ощущалась как реальная. Гарнизон очень напоминал пионерский лагерь или туристическую базу, и климат был мягкий, почти курортный. Кормили хорошо, сытно, вкусно, а в солдатской жизни это самое главное.

За забором простирались венгерские виноградники, за ними располагались опрятные, словно игрушечные деревеньки, где люди рано ложились спать, чтобы с рассветом приступить к простой крестьянской работе. Венгерские сельские домики один другого краше – черепичные крыши среди густой, пышной зелени, цветы в палисадниках. По улочкам вальяжно бродили чистенькие утки и гуси, и встречались глазастые красавицы-мадьярки, с которыми хотелось свести короткое знакомство. В Венгрии всё было ново и интересно, и двухгодичное пребывание в гарнизоне напоминало познавательную поездку, хотя и непростую, нелёгкую, но всё трудности перекрывались необычностью условий.

В армии очень важно выделиться из общей солдатской массы каким-нибудь полезным умением, и тогда служба не покажется тягостной. Мать Эдуарда была искусной портнихой-самоучкой, и кое-чему успела обучить и сына. Эдик вполне мог подшить шторы для столовой, сострочить на швейной машинке большие полотна для чехлов, незатейливо починить какую-то форменную одежду. Витя умел чертить и рисовать красками. Ещё солдат Калиновский обладал хорошим почерком, а в те годы это свойство ценилось. К тому же оба могли кое-как настучать текст на печатной машинке, и за месяцы службы значительно развили этот нужный навык делопроизводства, выполняя частые поручения старших по званию.

Приятелей нередко откомандировывали в ближайшие населенные пункты за необходимыми покупками для гарнизонного хозяйства. Они приобретали нитки, иголки, гуашь, кисти, карандаши, бумагу, клей, а для расчетов им выделяли настоящую европейскую валюту – венгерские форинты. Солдатское ежемесячное пособие тоже платили в форинтах, и советские военнослужащие могли тратить иностранные денежные знаки по своему усмотрению. Однажды Эдуарда и Виктора отправили вместе с политруком в Будапешт, друзья провели в венгерской столице почти целый день. Город на Дунае обоим запал в душу, а Венгрия навсегда вошла в их жизнь.

Друзья-сослуживцы считали себя везунчиками и старались пользоваться возможностями. Они изучали достопримечательности и вникали в местные нравы, пытались заводить знакомства. Им удалось увидеть «венгерское море» – озеро Балатон, и испробовать натуральные вина – сладкие, густые, очень подходящие к сытным мясным блюдам. В воинской части проводились занятия, где солдатам рассказывали о стране пребывания и немного учили языку, но освоить венгерский было невероятно трудно. Однако это не стало препятствием в общении с населением: многие венгры сами неплохо говорили по-русски, им преподавали государственный язык Страны Советов в общеобразовательных школах.

Друзья были юны и увлеченно строили планы на будущее. Хотелось прилично зарабатывать и черпать жизнь полной ложкой. Однако почти все задумки полетели к чёрту, потому что за время их вынужденного отсутствия родная отчизна неузнаваемо изменилась. В новой жизни приходилось много маневрировать и всё схватывать налету. Выручил армейский опыт выживания: оба быстро смекнули, что опять нужно чем-то выделиться и быть полезными. Для начала решили повертеться челноками – возить импортный товар для продажи, удовлетворять растущий потребительский спрос населения. Служба в Южной группе войск позволила расширить представления о мире. Лучше всего приятели знали Венгрию и умели немного изъясняться на сложном языке. Виктор и Эдуард собрали первый небольшой оборотный капитал и покатили в Европу закупать бытовую аппаратуру, одежду, деликатесы. Визы не требовалось, а липовое приглашение новоявленные коммерсанты смастерили сами. Кроме того, они уже знали наверняка, что самые лучшие оптовые рынки находились в Шопроне и под Будапештом. Привезенный оттуда товар ушёл на «ура», «сарафанное радио» мигом разнесло молву о торговом тандеме. Друзей засыпали заказами, и деньги платили вперёд. Так и пролетело почти три года.

Приходилось работать и учиться, но парням всё легко удавалось. Они почитывали те учебники, которые считали толковыми, и умели договариваться с преподавателями. И личная жизнь вполне радужно пузырилась. Девушки вились вокруг, и одаривали молодых удачливых коммерсантов вниманием.

Первым семьей обзавелся Виктор. Он женился на развеселой однокласснице, с которой ещё в школе целовался и танцевал на дискотеках. Молодая жена любила тратить шальные «челночные» деньги и в будни умудрялась находить причины для шумных праздников. Звали её Марина. Она красиво курила, много болтала по телефону и совсем не стремилась заниматься хозяйством. Марина радостно встречала Виктора из поездок, но у него портилось настроение при виде несвежего постельного белья и горы грязной посуды в раковине. От чего уезжал, к тому и возвращался. Виктор вырос в правильной семье с добротными традициями, и не сумел перебороть свои привычки ради приятной ему девушки. Он и не считал нужным себя ломать, потому что ценил чистоту и порядок. Чтобы не раздражать мать, Эмму Васильевну, сын снял однокомнатную квартирку в хрущевке. Марина оказывалась настолько беспечной, что забывала вовремя платить деньги хозяйке за жильё и так не удосужилась поменять паспорт, чтобы на законных основаниях носить фамилию Калиновских. Детьми супруги тоже не обзавелись. Все эти упущения жены обернулись плюсами при разводе.

Виктор первым сделал предложение жене – разбежаться подобру-поздорову. Случилось это после очередного визита хозяйки съёмного жилья. Та, получая деньги, выразила молодожёнам недовольство вопиющим бардаком в квартире. Виктор пообещал организовать генеральную уборку, Марина равнодушно промолчала. Когда муж заговорил о разводе, она вопросительно подняла брови, пожала плечами, эффектно выпустила облачко дыма и согласилась. Видимо, ей не хотелось драить полы, сантехнику и начищать оконные стекла. Ей было легче запихнуть раскиданные вещи в сумку, чем терпеливо раскладывать и развешивать всю одежду в шкафах. Она считала секс первичным, а быт вторичным. Виктор предпочитал иметь и секс, и уют, и прожаренный кусок мяса к обеду. Его нервировал застоялый запах табака, а затвердевшие слои пыли снижали его либидо и нагоняли тоску. Марина виртуозно удовлетворяла мужа по-женски. Она была «талантлива на передок», как выражался остроумец Эдуард, но Виктор оказался чистюлей, чему и сам немало удивлялся. Мамочкино воспитание! Эммочка всегда поддерживала в доме образцовый порядок, и приучила их с Ларкой к тому же. А привычка – вторая натура. Однако Виктор не собирался устраивать домострой и перевоспитывать жену против её воли. А Марина не намеревалась уступать ему, ей был мил иной уклад жизни – праздный, богемный, феерический, спонтанный, непредсказуемый. Семейная жизнь оказалась слишком прихотливо устроенной, и замужество уже тяготило молодую свободолюбивую женщину. Оба супруга поняли, что одним сексом трещины в отношениях не склеишь. Очарование исчезло. Обнажилась суть: он – мещанин, она – вдохновенная неряха. Разошлись без скандалов. Быстро уладили формальности, сдали хрущобу хозяйке жилплощади и разъехались в отчие дома, под родительский надзор. Семьи как не бывало.

Этот развод никого не огорчил. Эммочка даже повеселела, когда сын Витюша вернулся. Никто не осыпал его упреками и не изводил поучениями – ни родители, ни старшая сестра Лариса, ни родственники бывшей жены, ни одноклассники. Была семья – и не стало. Жизнь есть жизнь, со многими случается.

Эдуард Кирсанов женился позже и подошел к выбору жены ответственней. Его невеста Алла на свадьбе держалась истинной леди, чем вызвала уважение у свидетеля, армейского дружка жениха Вити Калиновского. Холостой пробег самого Виктора тоже не растянулся во времени. Вскоре он встретил чудесную девушку Альбину и вновь обзавелся семьей.

Жены закадычных приятелей, Альбина и Алла, не сблизились настолько, чтобы стать задушевными подругами, но всё же Кирсановы и Калиновские встречались семьями по разным приятным поводам. Каждый из друзей, Виктор и Эдуард, выбрал свою карьерную стезю, пути их разошлись, но теплота и доверительность в отношениях остались.

С Эдиком всегда было не скучно. Кирсанов имел харизму и мозги. Он обладал здоровым пофигизмом, разумным эгоизмом и весёлым оптимизмом. Всем этим Эдуард щедро делился с близким другом. Нестандартные советы Эдика часто выручали Виктора. Калиновский ценил и уважал незаменимого друга. С таким, как говорится, хоть в разведку, хоть в бой, хоть на тусовку. Армия и челночный бизнес – чем не испытания? Они оба прошли сквозь тернии и сохранили дружбу.

Впоследствии друзья работали в разных сферах, но двигались по жизни вместе. Сообща у них получалось улавливать ритм времени, гибко реагировать на события. Из всех ситуаций всегда находился выход. Виктор брал высоты старательностью и трудолюбием, а Эдуард фонтанировал идеями, остроумием, энергией. Настоящая дружба – это подзарядка внутренних батарей. Именно так Виктор Калиновский воспринимал контакты со старым товарищем.

И всё же оказалось, сколько не дружи, а всё равно другая душа останется тёмным чуланом, а чужая семья – засекреченной зоной. Развод Кирсановых будто сорвал какой-то важный клапан в организме лучшего друга. Эдик сник. Из него вытекало прежнее жизнелюбие, и улетучивался оптимизм. Жена нанесла ему сокрушительный удар своим поспешным решением уйти. Ему тоже надо было что-то решать – твёрдо, по-мужски, совершить целесообразные действия, но всё получалось из рук вон плохо. Виктор пытался помочь другу, но тот копался в себе, произносил какие-то неразумные монологи и скатывался в пошлую мелодраму. Виктор не мог сказать эту правду, он опасался ранить Кирсанова ещё больше. Эдуард и так день за днем делался мужчиной средних лет, траченным коварной жизнью.

Преодолевая хроническую занятость, Виктор изыскивал время для разговоров с другом. Он тщился понять, можно ли загасить конфликт, вспыхнувший в семье Кирсановых высоким пылким костром, или хотя бы спасти друга от болезненных ожогов и опасного угара. Эдуард собрался с мыслями и рассказал Виктору обо всём. История оказалась банальной по сути, но весьма оригинальной по форме.

– В нашем банке топ-менеджеров осчастливили бонусом. Бесплатные уроки иностранных языков. Хочешь в группе, хочешь индивидуально. Я выбрал персональные занятия и гибкий график. И мне такую учителку подогнали – загляденье! Глаза как озёра. Груди как холмы. Волосы струятся по плечам, и так блестят, что кажется, если не прикоснёшься к ним, то погибнешь от желания! – живописал Эдуард.

– Тормози немного, а то прямо Омар Хайям получается! – поморщился Виктор. – И что, ты прикоснулся к её волосам, спасся от гибели, удовлетворил желание? В этом заключается твоё страшное преступление?

– Вначале я подумал, на фиг мне надо такие занятия, слюной истекать и организм понапрасну мучить. А потом подумал, ну, не мальчик же уже, совладаю как-нибудь с собственной плотью, – пояснил Эдуард.

– Ты мне лучше скажи, на фиг тебе вообще эти занятия сдались? – раздраженно спросил Виктор. – Ты же и так по-английски говоришь!

– Да чего я там говорю! Так, туристский набор слов и выражений.

– Хотелось улучшить, – догадался Виктор. – А лучшее, как известно, враг хорошего!

– Ага! Ну, занимаемся мы с ней. Она каждое слово произносит так, будто манит к себе. С придыханием. А когда слушает тебя, то смотрит распахнутыми голубыми глазами внутрь, в сердце. Ты уже не ты, а послушный кролик в её руках.

– Околдовала медовыми иноземными речами! – иронично вставил Виктор.

– Со мной такого давно не случалось. Я уже не столько языком занимался, сколько себя перебарывал.

– И чем ваша борьба завершилась? – усмехнулся Виктор. – Барахтаньем в постели? Где боролись-то? У неё на квартире или номер в отеле сняли?

– У неё, – признался Эдуард. Она живёт на Спиридоновке, возле Патриарших прудов. Квартирка маленькая, но уютная. И кровать большая.

– Типа сексодром? – подсказал Виктор.

– Он самый, – подтвердил Эдуард.

– Хорошо, вот ты овладел прелестной дамой. Вы качественно совокупились. Остается за тебя только порадоваться! Нескучно живёшь! – по-мужски пошутил Виктор. – Но я никогда не поверю, что ты, Эдичка, из-за этого события совсем разум потерял!

– Кто вожделенно смотрит на чужую женщину, тот не её пытается наполнить, а себя опустошить, – задумчиво процитировал Эдуард.

– Слушай, умник, столько высокопарных слов сразу трудно выдержать! Это слишком! – дружески возмутился Виктор. – Ты что, не раз её наполнял и себя опустошал?

– Не раз. Многажды, – повинился Эдуард.

– Ладно! Но ты же не собирался эту связь затягивать до абсурда и круто менять свою жизнь? – уточнил Виктор.

– Нет, не собирался.

– А кто же оповестил твою жену о коварной измене? Добрые люди? Или ты сам прокололся?

– И сам прокололся. И эта моя дама совершила весьма неосторожные деяния. Она оказалась популярной персоной в социальных сетях Интернета, – сообщил Эдуард.

– Она, что, в Интернет своё домашнее видео выложила с твоим участием? – возмущенно произнес Виктор. – Ну, знаешь, это пошло и низко! Тоже мне, совратительница банковских менеджеров! Порно-звезда с Патриарших прудов!

– Погоди, Витя, не горячись, тут надо по порядку рассказывать. Мою жену зовут Алла…

– А я не знал! – едко перебил Виктор.

– А мою даму – Элла, – продолжил Эдик.

– И что?

– Они обе ведут блоги в Живом Журнале. Они – френдессы, виртуальные подруги. Живьём никогда не виделись, но общаются давно. Элла ведёт подзамочный блог, в закрытом режиме, для узкого круга пользователей. Она там смело откровенничает о своей личной жизни. Знаешь, как её блог называется? Blanky. Одеяльце по-английски!

– Красиво и остроумно! – иронично оценил Виктор и хохотнул. – Не без изящества!

– В этом она вся! – воскликнул Эдуард. – С виду кроткая, немногословная, но штучка горячая. И очень непростая!

– Но болтливая, – осадил друга Виктор.

– Да у неё всё под замком было, и без имён! – простонал Эдуард. – Вернее, у неё есть виртуальное имя – Эля Чебурашкина.

– Не понимаю! – удивился Виктор. – Зачем взрослой, красивой, образованной, занятой бабе обзываться какой-то Чебурашкиной и стучать по клавишам, чтобы сообщить другим чудикам, кто у неё сегодня был в постели, под одеяльцем?

– Вот ты – на какие сайты в Интернете чаще всего заглядываешь? – спросил Эдуард.

– Тут за день так наковыркаешься, что не до компьютерного развлекалова! Я пользуюсь электронной почтой, выхожу на связь через скайп, изредка читаю новости, – заявил Виктор. – Что ещё? Захожу на сайты поставщиков, на сайты государственных органов, на тендерные электронные площадки. Остальная фигня мне без надобности.

– И я мало в Интернете зависаю, мне компьютер за день на работе надоедает. Но у нас есть сотрудники, причем очень даже высокого ранга, которые по ночам сидят в Живом Журнале и Фейсбуке часами! Он на работе Иван Иванович, а в Живом Журнале какой-нибудь Джон-дракон или Терминатор. Пишет про свои путешествия, сплетничает, флудит, комментирует, ехидничает, спорит, – растолковал Эдуард. – Ну, зачем-то это нужно людям! Иначе эти социальные сети давно бы свернулись, а их всё больше становится. Есть даже такие товарищи, которые объединяются вдвоем, втроем, чтобы вести один блог. Как будто это один человек.

– Зачем? – не понял Виктор.

– Чтобы усилить эффект и мощнее противостоять чужим нападкам, – растолковал Эдуард.

– Да-а-а! Так вот на работе общаешься с человеком, воспринимаешь его всерьёз, а он в Интернете ночами развлекается, шалит там, как шкодливый подросток и описывает про тебя всякие мерзости! – возмутился Виктор. – Чокнуться можно!

– Всё возможно! Так вот, Элла под именем Эли Чебурашкиной пишет в Живом Журнале что-то типа эротической прозы. Короткие зарисовки. И моя Алла не первый год почитывала её опусы. Изредка Эля, которая Элла, выкладывала фото, но такие загадочные, фрагментарные. Она писала и обо мне, понимаешь? Как я её возбуждаю, какие у меня красивые руки. Руки ей мои нравятся, – сказал Эдуард и повертел кистями рук перед лицом Виктора.

– Ну, руки как руки. Что я, твоих лап загребущих не видел что ли? – усмехнулся Виктор.

– Она такую фотографию сделала – крупно только мои руки. И выложила!

– А имя твоё, фамилию и место работы она не указала? – допытывался Виктор.

– Нет! Только завуалировано писала о наших свиданиях.

– И что, ты хочешь сказать, что жена опознала тебя по рукам в кадре? Я бы не опознал, хотя видал твои ручищи не раз, – усомнился Виктор.

– У женщин особое чутьё на деталь, – со значением возразил Эдуард.

– Ну, допустим, – нехотя согласился Виктор. – У баб чутьё тоньше. И что из этого следует?