Предвечный трибунал: убийство Советского Союза Кофанов Алексей
Выполнялся и сахаровский планчик по расчленению самой России.
6 августа 1990-го Ельцин пролаял знаменитое: «Берите суверенитета, сколько можете». И начался «парад суверенитетов» автономных республик из состава РСФСР: Карелия (9 августа), Коми (29 августа), Татарстан (30 августа), Удмуртия (20 сентября), Марийская республика (22 сентября), Якутия (29 сентября), Бурятия (8 октября), Башкирия (11 октября), Калмыкия (18 октября)…
– Спасибо, истец. Картина преступления ясна, – подытожил Судья мой рассказ. – Введите Ельцина.
Седой увалень с оплывшей тумбой вместо лица медленно вошел в зал. Его вели два конвоира – но не для охраны, а просто чтоб не упал. За локти поддерживали. Уральский царь смотрел перед собой стеклянным взором, и неясно было, понимает ли он хоть что-нибудь.
Адвокат вскочил:
– Вы пытаетесь доказать, якобы мой клиент был в сговоре с этим предателем??
Я усмехнулся:
– Уже доказал.
– А известно ли вам, – напирал Адвокат упруго и стремительно, – что 29 октября 1991-го Горбачев беседовал с Джорджем Бушем, Фелипе Гонсалесом и королем Испании Хуаном-Карлосом? Он сказал: «Ельцин – человек, который не всегда надежен. Такова реальность. Его, честно говоря, на сутки нельзя отпустить. Работаешь с ним, договариваешься, а потом оказывается, что надо начинать сначала». Видите?! Мой клиент даже мировым лидерам жаловался, что с Ельциным нельзя иметь дело, что они враждуют!
– Какая интересная у вас манера: обрывать цитату, – усмехнулась Прокурор. – Напомню, что дальше Горбачев сказал: «Было бы большой ошибкой идти на конфронтацию с Ельциным. И я буду работать с ним»[233].
Адвокат сник. Не ждал он такой осведомленности от обвинения.
– Да и вообще, нет нужды к словам цепляться, – вставил я. – Сами действия Горби и Ельцина прекрасно изобличают и умысел, и сговор.
Судья величаво поднялся:
– Истец, считаете ли вы господина Ельцина виновным в убийстве СССР?
– Несомненно, – ответил я.
– Его вина косвенная или прямая?
– Прямая.
– Вы настаиваете на придании ему статуса подсудимого?
– Нет.
Зал изумленно колыхнулся. Донеслось даже чье-то: «Вот идиот!»
– Почему же? – спросил Судья, помолчав секунду.
Я объяснил:
– Уходя в отставку в 1999-м, под Новый год, Ельцин попросил у всех нас прощения. Я не помню, чтоб еще хоть один политик просил прощения у народа, не принято у них так! Он осознал свою вину – а значит, достоин милосердия.
Ельцин стоял, покачиваясь, и глядел куда-то внутрь себя. Я с кафедры изучал публику. В ее глазах светилась и накопленная годами ненависть к этому человеку, и равнодушие, и брезгливость; кое-где угадывалось что-то вроде сочувствия к его бессильной дряхлости… Но ни любви, ни уважения, ни благодарности я не заметил ни в ком. Даже либералы уже от него отвернулись.
Худшее наказание – оставить по себе такую вот память.
– Прокурор не возражает? – уточнил Судья после долгого молчания. Обвинитель сидела опустив глаза, лицо ее покрылось пятнами, было видно, как она взволнованно и мучительно дышит. Наконец она взглянула на Ельцина, на меня, на Судью – и отозвалась тихо:
– Не возражаю.
Горбачев вскочил, весь красный, хотел крикнуть, очки сорвал и замахал ими в воздухе. Адвокат тоже встал, что-то шепнул ему на ухо и усадил. Судья произнес:
– Ступайте с миром, Борис Николаевич.
Глядя в пол, тот тяжко и медленно вышел.
День седьмой
Марионетка
И настал новый день.
Адвокат после удара гонга заявил так:
– Мой клиент признает умышленное убийство СССР и совершенный им для этой цели сговор с Борисом Ельциным.
– Слушания закрыты, можно выносить приговор? – осведомился Судья.
Адвокат выкрикнул нервно:
– Нет!! – и, успокоясь, добавил: – Мы признаем умысел и сговор, однако мой клиент действовал не самостоятельно, он был лишь орудием более влиятельных сил! А следовательно, его вина смягчается.
– Что ж, доказывайте… – согласился Судья несколько разочарованно.
– Защита приглашает свидетеля Болдина!
– Он уже выступал, – возразил Судья, но Адвокат продолжал настаивать:
– Тогда его вызвало обвинение! Мы тоже вправе.
Судья вздохнул:
– Извольте…
Вновь появился носитель квадратных очков – бывший помощник Горби. Публика встретила знакомого радостным оживлением. Он даже слегка поклонился.
– Валерий Иванович, – обратился Адвокат, – расскажите, пожалуйста, как Михаилом Горбачевым управляли внешние силы.
– Знаете, я бы начал с другого, – нарушил ход дела Болдин. – Управляла Горбачевым прежде всего его собственная жена[234].
По залу прокатился смешок. А подсудимый, мне показалось, слегка вздрогнул.
– Генсек был не только обычным подкаблучником, – продолжал свидетель, – жена вела его даже в плане идеологии. Ведь Раиса Максимовна читала в вузе курс марксистско-ленинской философии, видела себя серьезным специалистом в этой области – а дома, как признал ее супруг, «возглавляла нашу семейную партийную ячейку». Вдумайтесь: членом ячейки, то есть ее подчиненным, был генеральный секретарь ЦК КПСС!
– Валера, да ты вообще без чувства юмора! – засмеялся Горбачев. – Я же пошутил!
– Понимаю. Но в каждой шутке есть доля шутки… Ваша жена стала самостоятельной политической фигурой и «весила» больше многих высших чиновников. Ее машину даже оборудовали спецсвязью на уровне генсека!
– Михал Сергеич, это правда? – изумился Судья. – Зачем??
– Ну… Она попросила, – смущенно поведал бывший супруг. Даже голову опустил.
А Болдин продолжил:
– И она требовала преклонения. Вот пример: приехали в Куйбышев, и Раиса Максимовна пожаловалась:
«Жена первого секретаря обкома должна была сопровождать меня в поездке по городу – но заявила, что ей не с кем оставить собаку. Вы понимаете, что это значит?»
Мы посмеивались, но первого секретаря Е. Ф. Муравьева вскоре сняли…
– Да не за это его сняли! – отмахнулся генсек.
– Как знать, как знать… – покачал головой Болдин. – Кстати, Нэнси Рейган (жена президента) вспоминала об их первой встрече… впрочем, дословно я не помню – можно вас попросить?
– Разумеется, – отозвался Секретарь. И огласил следующее:
Из воспоминаний Н. Рейган
Оперативный документ № 20
Я не знала, о чем буду говорить с ней, но скоро выяснилось, что это не имеет значения. С первой минуты она сама говорила, говорила – так много, что мне едва удавалось вставить словечко. После почти дюжины наших встреч в трех странах основное впечатление, которое осталось у меня от Раисы Горбачевой, – что она никогда не перестает говорить[235].
А точнее, читать лекции. Иногда темой был триумф коммунистической системы. Иногда – советское искусство. А чаще всего марксизм-ленинизм. Один или два раза она даже прочла мне лекции о недостатках американской политической системы.
Я к этому не была готова, и мне это не понравилось. Я предполагала, что мы будем говорить о личной жизни: о мужьях, детях, о трудностях существования на виду у всех или, наконец, о наших надеждах на будущее. Я хотела рассказать Раисе о нашей программе борьбы с наркоманией. Но как только я начала, она быстро сменила тему, заявив, что в Советском Союзе проблемы наркомании не существует[236]. Ой ли?
В тот первый раз в Женеве, придя на чай, она явно хотела казаться женщиной, чье слово – закон. Ей не понравился стул, на котором она сидела, – она щелкнула пальцами. Охранники из КГБ тут же подали ей другой. Я глазам своим не поверила. Я видела первых леди, принцесс, королев, но никто из них не вел себя подобным образом[237].
– Когда мы работали над документами, Раиса Максимовна вторгалась в каждую строчку, – говорил дальше Болдин. – Меня и Александра Яковлева это порой бесило, поскольку все сделанное нами приходилось перекраивать.
Услышав свое имя, Яковлев вздрогнул и поднял взгляд. А Судья чуть заметно улыбнулся:
– Текст от этого выигрывал?
– Знаете, мне трудно быть объективным… – честно признал свидетель. – Еще вот что: генсек всюду таскал жену, даже за руки держались. Сперва это умиляло. Но чем хуже становилось в стране, тем меньше людей радовала эта семейная идиллия. Например, Горбачевы вместе возлагали цветы к монументам, даже если это протокол не предусматривал. Зачем? Это выглядело навязчиво и неуместно.
– Это раздражало людей? – уточнил Судья.
Болдин ответил:
– Да. Возможно, они чувствовали, кто в действительности командует государством, – но на матриархат-то согласия не давали! И потекли письма в Кремль. Сначала недовольство поведением генсекши выражали отдельные граждане, затем жаловаться стали секретари парткомов, а с ними подписывались целые партийные организации подчас крупных предприятий…
– Подсудимый, вы понимали, что это бесит людей? – спросила Прокурор, но ответа не дождалась.
А Болдин продолжал:
– Чета необыкновенно много ездила по стране и миру. Однажды Раиса Максимовна потребовала отмечать их маршруты на особой карте, я позвонил картографам. Постепенно Москва на этой схеме превратилась в солнце: красные лучи – линии маршрутов – от нее разлетелись повсюду. Горбачевы посетили больше стран, чем все остальные генсеки, вместе взятые.
Болдин сделал паузу. А Горбачев вдруг поднял руку и попросил – робко, как ребенок:
– Скажите… а можно мне ее увидеть?
Зал мигом притих. Все знали, что этот бетонный атеист никогда не верил ни в Бога, ни в загробный мир. Подобных слов от него никто не ждал.
Судья минуту смотрел на подсудимого, читал что-то в его глазах. И тихо ответил:
– Извольте.
Дверь открылась, и в просвете возникла женская фигура.
Горбачев встал.
Раиса медленно шла между кресел, вся публика смотрела на нее. Но мое внимание приковал ее муж. Он снял очки. Надел. Снова снял и дрожащими руками протер их – даже не платком, а галстуком.
Я наконец увидел в нем что-то человеческое…
Раиса подошла вплотную и остановилась. Они смотрели друг другу в глаза, не отрываясь и не шевелясь. Я невольно отвел взгляд. Искрилось там что-то такое, что посторонним трогать нельзя.
– Товарищи… – вырвалось у Горбачева из какого-то давно задавленного подсознания. – Можно нам?…
– Конечно, – ответил Судья. – Перерыв.
Все исчезло.
Хрущев
Я вновь очутился в зале; не знаю как. Все было по-прежнему, Горбачев опять сидел непроницаемо-глиняный. Яковлев, казалось, дремал.
Возвращать Болдина Адвокат не захотел – видать, боялся, что опять возникнет эмоциональная сцена и придется терять нить. Он возгласил:
– Приглашается свидетель Островский!
Неужто драматург из девятнадцатого века?! Он-то тут каким боком?
Но нет.
Вошел пожилой грузный дядечка в обычном пиджаке. Как я позже выяснил – доктор исторических наук, профессор питерского вуза. Осматривался он с большим любопытством, а заметив генсека на скамье подсудимых, не сдержал радостной улыбки.
Вот таких людей приходится вызывать защите… Неужто вообще никого нет, кто огорчился бы, узнав, что Горбачева судят?!
– Александр Владимирович, пожалуйста, расскажите о том, кто управлял моим подзащитным при развале СССР.
Историк заговорил. Голос его оказался высоким и довольно резким.
– Здравствуйте. Начать я хочу вот с чего. Перестройка в Советском Союзе уже однажды запускалась, у Горбачева был предтеча. И это не кто иной, как Никита Сергеевич Хрущев. Он делал практически все то же самое, что затем повторил сидящий в этом зале господин.
Вот почему мне казалось, что оба широкоплеших генсека чем-то неуловимо схожи!
– Что вы имеете в виду? – спросила Прокурор.
Островский пояснил:
– Да все подряд. Скажем, уничтожение Вооруженных сил. Сравните: в 1953-м в Советской армии было 5,4 миллиона человек, в начале шестидесятых оказалось 2,4 миллиона[238]. Более чем двукратное сокращение за считаные годы – притом что Запад вел против нас холодную войну.
– Да, знакомо, – качнула головой Прокурор.
Адвокат не возражал, что она перехватила инициативу: любая злая правда о предшественниках облегчала вину его клиента.
– Более того, планировалось принятие новой Конституции (1964 года), по которой союзные республики получали собственные вооруженные силы! – сообщил Островский. – Сами понимаете, это вернейший шаг к распаду. Далее. В 1956 году в СССР обсуждались планы объединения Германии[239]. Как мы с вами знаем, Горбачев довел это славное дело до конца.
– А в экономике что происходило? – спросил Адвокат со скорбной миной.
Историк укрепил худшие опасения:
– Хрущев снижал ее управляемость: в 1953-м планируемых показателей было 9490, в 1958-м – 1780. Фактически, он вводил нерегулируемый рынок.
– Неужели уже Хрущев? – удивились в зале.
Свидетель подтвердил:
– Да. Он же распылял экономику, лишал ее центрального подчинения. В 1953-м бюджет распределялся так: 79 процентов – союзный, 21 процент – республиканские; а в 1965-м стало соответственно: 42 процента и 58 процентов. Страна теряла единство, расползалась на регионы.
– А что там с отдачей Крыма? – подсказали из публики.
– В феврале 1954 года Крымскую область передали из России в состав УССР. При этом нарушили целый ворох законов. Прежде всего, по тогдашней Конституции изменять границы республик могли лишь их Верховные Советы, но дело решили Президиумы этих Советов, что не входило в их компетенцию. Есть и другие «мелочи», которые делают передачу юридически ничтожной[240].
– Зачем Хрущев это сделал? – спросила Прокурор.
Историк ответил:
– Его сын Сергей объяснил так: после войны начали строить Северо-Крымский канал[241], ведущий в Крым от Каховского водохранилища. Госплан обеспокоился тем, что канал начинался в одной республике, а заканчивался в другой. Это проблемно, поскольку правительствам республик придется постоянно увязывать работы между собой. И решили упростить дело, передав Крым Украине[242].
– Вы считаете, это правда?
– Думаю, это часть правды. Четко ответить я не готов, но есть также мнение, что Хрущев «кинул кость» Украине, которой он правил с 1938 по 1949 год, проводя жесточайшие репрессии. Чтоб не мстили. Впрочем, передача Крыма из одной республики в другую в составе Союза мало что значила: о распаде тогда никто и не помышлял. Меньше известен другой факт: в 1954 году Хрущев отдал китайцам Порт-Артур. Это уж потеря бесспорная, тем более что там находилась советская военно-морская база.
Историк примолк, и возникла пауза, съедавшая время. Я решил ее заполнить:
– Вы позволите? Хочу напомнить о пресловутой денежной реформе[243]. В 1961 году деньги образца 1947 года обменяли на новые, причем в соотношении десять к одному, то есть за десятку давали рубль. Десятикратно упали цены, зарплаты и прочее. Объяснялось это так: «в целях облегчения денежного обращения и придания большей полноценности деньгам». То есть вроде как обычная деноминация…
– А на самом деле? – захотел правды Судья.
– А на самом деле… – Я вытащил заготовленную бумажку. – Мало кто заметил тогда одну странность: до реформы доллар стоил 4 рубля, а после – 90 копеек. При десятикратном соотношении-то он должен был упасть до сорока копеек! Значит, относительно доллара рубль обесценился более чем вдвое. Ну не интересовали баксы советских людей, ни к чему были – вот и проскочило мимо внимания… Кстати, и золотое содержание рубля должно было стать 2,22168 грамма, а стало 0,987412. Так что во внешней торговле рубль упал в 2,25 раза.
– Да много ль там было внешней торговли? При железном-то занавесе! – усомнился зритель.
Я возразил:
– Торговли хватало… В общем, реформа была весьма вредной. Недаром Арсений Зверев, бывший министром финансов аж с 1938 года, сразу после решения о реформе подал в отставку – не хотел в этом пачкаться. Настоящий сталинский нарком.
– В чем вред реформы-то? – прицепился Судья. – Поясните.
– Вот один итог: в госторговле цены упали в десять раз, но на рынке лишь в 4,5. Его не обманешь! Что из этого вышло? Директора магазинов стали перепродавать качественный товар спекулянтам, чтоб те его на рынке толкнули. На прилавках осталось дерьмо. Люди перестали его брать, все покупали на рынке, сильно переплачивая. А чтобы этот перекос исправить, Хрущев что сделал? Догадайтесь! Повысил цены в госторговле! В 1960 году средняя зарплата позволяла купить 1044 килограмма картошки, а в 1961-м – лишь 246.
– Два вполне горбачевских итога: и народ властью недоволен, и возник гнойничок капитализма… – задумчиво обобщила Прокурор.
Я одобрил:
– Именно. А недовольство разрослось серьезно. В марте 1962-го в Новочеркасске грянула забастовка и демонстрация против повышения цен. Хрущевский режим расстрелял демонстрацию, 24 человека погибло. И таких крупных выступлений после реформы произошло одиннадцать, восемь из них подавляли со стрельбой.
– И Хрущев посмел что-то вякать о «сталинских репрессиях»?? – не сдержался кто-то в зале.
Я подхватил:
– Да, именно этот субъект начал чернить Сталина – дословно повторяя выдумки Геббельса. А продолжил это господин Горбачев. Три злейших врага России ненавидели Сталина. Выводы делайте сами…
Тут пауза вышла довольно длинная, потому что люди начали включать мозг. Иногда полезно. Затем я вернулся к теме:
– И еще реформа 1961 года создала в стране нефтяную мафию. Когда доллар резко вырос относительно рубля, стало выгодно продавать нефть – чтоб получать рублевую прибыль. Продавали-то на Запад, а тратили внутри Союза! Возник тот самый «нефтяной кластер», о котором говорил свидетель Фурсов, – еще одна рушившая страну сила. Можно я таблицу покажу?
Что тут режет глаз? Сталин после высылки Троцкого (в 1929-м) резко поднял нефтедобычу – почти не увеличив экспорт. «Нефтяной иглы» не было даже намеком! Сказочный послевоенный взлет экономики обошелся без углеводородных денег, потому и был прочным, настоящим.
Однако тут же после смерти Сталина экспорт вырос в 5–7 раз, затем второй скачок из-за денежной реформы… Так что на «иглу» нас посадил именно Никита Сергеич.
– Вы можете что-то добавить? – спросил Судья.
Я смог:
– Недавно мне попался доклад зампредседателя Совета министров СССР Дмитрия Полянского, который планировали прочесть на пленуме ЦК КПСС 1964 года, если Хрущев заупрямится идти в отставку. Судя по всему, доклад готовили в КГБ: он изобилует закрытой на тот момент информацией. Хрущев ушел сам, доклад оглашать не стали и постарались его забыть. Однако «рукописи не горят»…
– Позвольте, Полянский – это… – припомнил что-то Островский, я подтвердил:
– Тот еще фрукт. Раньше он Хрущева облизывал; и именно он правил Крымом, когда Кукурузник подарил его Украине. Наверное, для чтения доклада его выбрали просто как «говорящую голову» – что, впрочем, ничуть не снижает ценности текста. Вроде он не по нашей теме, но я все же вас с ним ознакомлю. Многие абзацы тут будто прямо о Горбачеве…
Из доклада Д. С. Полянского[244]
14 октября 1964 года
Оперативный документ № 21
Тов. Хрущев, сосредоточив в своих руках неограниченную власть, обнаружил полное нежелание правильно пользоваться ею. Он вышел из-под контроля ЦК, перестал считаться с высказываниями товарищей. Даже крупные, принципиальные вопросы он решает единолично, а любую разумную инициативу, если она исходит не от него, – глушит. Во всех его действиях за последнее время на первом месте стоят интересы не общего дела, а собственной персоны.
По адресу тех, кто ему неугоден, он все чаще стал прибегать к угрозам. Он так отвратительно сквернословит[245], что, как говорится, не только уши вянут, – чугунные тумбы краснеют. «Дурак, бездельник, лентяй, вонь, грязная муха, мокрая курица, дерьмо, говно, жопа» – это только «печатные» из употребляемых им оскорблений. А наиболее «ходкие», к которым он прибегает гораздо чаще, никакая бумага не выдержит и язык не поворачивается произнести. И это сыплется без разбора даже в присутствии женщин.
Так он нередко доводит товарищей до полной душевной депрессии.
Он все реже прислушивается к настроениям масс. Могут возразить, – ведь Никита Сергеевич много ездит по стране. Действительно, ездит. Но видит он не то, что есть в жизни, а то, что ему хочется видеть. В поездках он теперь не учится у народа и не слушает, что люди скажут. Нет, он сам всех поучает и сам без конца говорит.
У нас раздувается миф, будто за 10 лет власти тов. Хрущева в хозяйственном развитии страны произошли чудеса. Но правда, товарищи, такова, что именно в это «великое десятилетие» наша экономика резко ухудшила свои показатели.
Вот среднегодовые темпы прироста общественного продукта (в %):
1950–1953 – 10,6
1953–1956 – 11,1[246]
1956–1959 – 8,9
1959–1962 – 6,9
1962 – 6,0
1963 – 5,0
Снижение темпов прироста за 8 лет более чем вдвое – явление небывалое.
Ухудшились и показатели использования основных фондов. За четыре года семилетки они снизились в целом по народному хозяйству на 9 процентов, а в сельском хозяйстве – даже на 21 процент. Если в 1953 году на один рубль основных фондов было произведено продукции на 1 руб. 88 коп., то в 1963 году – лишь на 1 руб. 72 коп. Выходит, что мы используем свои основные фонды и оборудование не лучше, а хуже.
В 1950–1955 гг. среднегодовой рост производительности труда в промышленности достигал 7–8 процентов. В годы нынешней семилетки он снизился до 5,6 процента и продолжает снижаться. За 1962 год темпы роста составили 5,5 процента, в 1963 году – 5,2 процента и за первое полугодие 1964 г. – 4,2 процента.
Мы законно гордимся достижениями нашей науки; но в ряде отраслей наш технический уровень далеко отстал от уровня развитых капиталистических стран. Одной из причин этого является некомпетентное вмешательство тов. Хрущева.
А во что обошлась его директива о строительстве 4-5-этажных домов? Он разогнал Академию архитектуры СССР за то, что она не соглашалась с его выводами, будто такие дома – самые дешевые и самые удобные в эксплуатации, будто они рассредоточивают и сохраняют население от атомного нападения и т. д. и т. п.
Жизнь показала, что в академии сидели разумные люди. Выяснилось, что стоимость квадратного метра площади, если учесть затраты на коммуникации, в 4-5-этажных домах гораздо дороже, чем в 9-12-этажных. Установка на «пятиэтажное» строительство привела к тому, что плотность застройки в городах резко упала; транспортные, водопроводные, теплофикационные, канализационные и иные коммуникации недопустимо растянулись. Внешний вид городов ухудшился, а об удобствах и говорить нечего – в этих домах нет лифтов.
Еще больше ошибок допущено по прихоти тов. Хрущева в сельском хозяйстве. Он всюду и везде уверяет, что только он один знает сельское хозяйство[247] и сумел «вытащить» колхозы и совхозы чуть ли не из пропасти. Но положение в деревне у нас крайне неудовлетворительное.
В прошлом году в стране возникли серьезные трудности с хлебом. Тов. Хрущев предлагал даже ввести карточную систему – через 20 лет после войны! Мы вынуждены были за 860 тонн золота купить зерно у капиталистов. Если бы сельское хозяйство находилось в цветущем состоянии, то как мог один неурожай выбить нас из колеи?
Реальная картина такова: по семилетнему плану среднегодовые темпы прироста продукции сельского хозяйства в 1959–1963 гг. должны были составить 8 процентов. В действительности же они составляли за первые четыре года 1,7 процента, а 1963 год был завершен с минусовыми показателями. Объем валовой продукции оказался ниже показателей 1958 года. За 5 лет себестоимость сельскохозяйственной продукции в совхозах надо было снизить на 21 процент, а фактически она повысилась на 24 процента.
Трудности с хлебом вынудили нас пустить большое количество скота под нож. В результате сложилось тяжелое положение с мясом, маслом, яйцом и другими продуктами. Судя по всему, заготовки скота и птицы в нынешнем году уменьшатся примерно на 1,9 миллиона тонн по сравнению с прошлым годом. Во втором полугодии будет продано мяса на 35 процентов меньше прошлогоднего. Мы все еще очень далеки от того, чтобы удовлетворить потребности народа даже в таких продуктах, как хлеб, мясо и молоко, картофель и овощи[248].
У нас не решен вопрос о материальной заинтересованности работников сельского хозяйства. В среднем на один колхозный двор было выдано зерна в счет оплаты труда (в центнерах):
1940 – 8,2
1953 – 7,2
1959 – 7,1
1961 – 5,8
1963 – 3,7
Эти цифры начисто опровергают заявления тов. Хрущева, будто до 1953 года[249] труд большинства колхозников не оплачивался.
Или другой пример: по его указанию специалистов сельского хозяйства лишили гарантированной зарплаты. Это привело к тому, что за последние пять лет из 230 тысяч студентов, окончивших сельскохозяйственные учебные заведения, пошли работать в деревню лишь 40 тысяч человек.
По воле тов. Хрущева мы шарахаемся из одной крайности в другую. Сегодня всюду заставляем сеять кукурузу, а после того, как обожглись на ней, – даем отбой.
Была брошена повсеместно директива: запретить сеять травы. Спустя некоторое время дается отбой – травы надо сеять[250].
По его настоянию решили ограничить количество скота в личной собственности и сократить размеры приусадебных участков. В итоге: скот порезали, мяса и молока стало значительно меньше, а земля, отрезанная от приусадебных участков, зарастает травой. Тот, кто раньше нес свои продукты на рынок, сам теперь оказался в роли покупателя, что еще больше затрудняет снабжение продуктами трудящихся города.
Он решил свести к нулю роль парткомов, превратить их в придаток хозяйственных органов. И недавно сказал в Президиуме ЦК: «Хорошо, что парткомы теперь на заднем плане»[251]. Но разве пристало партийному руководителю радоваться тому, что парткомы на заднем плане?
Вот среднегодовые темпы роста национального дохода (в %):
1950–1953 – 11,0
1953–1956 – 12,0
1956–1959 – 8,9
1959–1962 – 6,9
1962 – 6,0
1963 – 4,0
Снижение шло неуклонно из года в год.
Десятилетие после 1953 года прошло под знаком непрерывных перестроек[252]. Вся структура управления оказалась перепахана сверху донизу.
Никто не станет заявлять, что не надо было никаких перестроек. Жизнь идет вперед, аппарат управления надо совершенствовать. Однако новая система не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Положение в народном хозяйстве ухудшилось, и это беспощадный приговор новой системе.
Люди открыто говорят: «Осточертели перестройки, работать некогда из-за них. Не хватает хлеба и овощей, молока и мяса, зато изобилие перестроек». И они правы. Пора кончать с этой вакханалией.
Наша партия выработала ясную линию по внешнеполитическим вопросам. Она творчески разработала методы мирного сосуществования, с тем чтобы обеспечить построение коммунистического общества в СССР и дальнейшее развитие мировой социалистической системы.
Тов. Хрущев осуществляет другие установки. Опасность войны не раз становилась очень близкой[253].
Вспомните Суэцкий кризис. Мы находились на волосок от большой войны! А на каком основании? Ведь с Египтом у нас не имелось даже договора о взаимопомощи.
Теперь о Карибском кризисе. Тов. Хрущев самодовольно заявляет, что Сталину не удалось проникнуть в Латинскую Америку, а ему удалось. Но, во-первых, «проникновение» – это не наша политика. А во-вторых, только авантюрист может утверждать, будто наше государство может оказать реальную военную помощь странам этого континента. Ведь он отделен от нас океанами на расстоянии многих тысяч километров. Как туда переправить войска, как снабжать их?
Тов. Хрущев заявил, что если США тронут Кубу, то мы нанесем по ним удар. Он настоял на том, чтобы на Кубу были направлены наши ракеты. Это вызвало глубочайший кризис, привело мир на грань ядерной войны, это страшно перепугало и самого организатора столь опасной затеи. Не имея другого выхода, мы вынуждены были принять все условия, продиктованные США, вплоть до позорного осмотра американцами наших кораблей. Ракеты, а также большая часть войск по требованию США были вывезены с Кубы.
Эта история нанесла ущерб престижу нашего государства и подняла авторитет США. Серьезно ухудшились и советско-кубинские отношения. Кубинский народ расценил вывоз ракет как оставление Кубы на произвол судьбы.
Мы не отказываемся от помощи народам, ведущим справедливую войну за национальное освобождение. Помогать необходимо, но с учетом их просьб и наших интересов, с учетом реальных возможностей и последствий вмешательства.
Тов. Хрущев заявил, что «если СССР и США договорятся, то войны в мире не будет». Это неправильный лозунг. США рвутся к мировой гегемонии, стремятся всем навязать представление, будто они являются хозяином современного капиталистического мира. А этот лозунг означает, что мы считаем Англию, Францию и ФРГ только послушными исполнителями воли американцев. Такой лозунг толкает и малые европейские страны в подчинение США.
Читать бесплатно другие книги:
