Предвечный трибунал: убийство Советского Союза Кофанов Алексей

Из воспоминаний А. Яковлева[137]

Оперативный документ № 11

Переговоры продолжали носить зондажный характер до тех пор, пока на одном из заседаний в узком составе (я присутствовал на нем) Михаил Сергеевич не вытащил из своей папки карту Генштаба со всеми грифами секретности, свидетельствующими о том, что карта подлинная. На ней были изображены направления ракетных ударов по Великобритании, показано, откуда могут быть эти удары и все остальное.

Тэтчер смотрела то на карту, то на Горбачева. По-моему, она не могла понять, разыгрывают ее или говорят всерьез. Пауза явно затягивалась. Премьерша рассматривала английские города, к которым подошли стрелы, но пока еще не ракеты. Затянувшуюся паузу прервал Горбачев:

– Госпожа премьер-министр, со всем этим надо кончать, и как можно скорее.

– Да, – ответила несколько растерянная Тэтчер.

Уголовный кодекс РСФСР, статья 64

Оперативный документ № 12

Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР, оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти, – наказывается лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества или смертной казнью с конфискацией имущества.

– Подчеркиваю: уже в 84-м году будущий генсек раскрыл вероятному противнику сверхсекретные стратегические планы! – продолжил я. – Уже одно это по Уголовному кодексу карается смертной казнью. Вот, убедитесь: «Выдача военной тайны иностранному государству». Тайна-то серьезная, пятнадцатью годами он бы не отделался.

Так что преступления подсудимого тянули на высшую меру, даже когда он еще не стал генсеком. О дальнейшем и говорить нечего, – подвел я предварительный итог. И не удержался от ехидного вопроса: – У защиты есть возражения?

Яковлев сидел отрешенно, Адвокат яростно шептался с Горбачевым и не сразу услышал меня. Потом вскинулся – и заявил:

– Запад не представлял для СССР военной угрозы, а потому не могло быть и военной измены!

Зрители загудели даже не возмущенно, а презрительно. Настолько белыми нитками защита еще не пользовалась… Я хмыкнул:

– Не представлял, говорите? Значит, холодной войны и гонки вооружений не было?

– Были, – отчаянно выкручивался Адвокат. – Но навязал их Союз, а Запад защищался. А доказывает это следующий факт: когда мой клиент прекратил гонку вооружений, западного вторжения в СССР не последовало. Значит, нападать они и не собирались!

– Вторжение не всегда бывает с танками… – покачал я головой. – Один китайский мыслитель писал: «Важнее сохранить государство противника в целостности, чем разгромить его. Поэтому сто раз вести бой и сто раз одержать победу не является лучшим из лучшего. Кто искусно ведет войну, тот покоряет чужие войска без сражения, захватывает чужие крепости без осады, сокрушает чужие государства без длительной кампании. Поэтому, не прибегая к войне, можно иметь выгоду. Это и есть правило стратегического нападения»[138]. Нынешние стратеги тоже прекрасно понимают, что победа без стрельбы гораздо выгоднее… Значит, вы утверждаете, что Запад, НАТО, США не планировали атаки на СССР?

– Насколько я знаю, нет, – дипломатично уклонился Адвокат.

– Что ж, вы меня вынуждаете перегружать заседание еще одним длинным документом. Кто не верит в агрессивные планы Америки – ознакомьтесь.

Директива Совета Национальной Безопасности США 20/1 [139]

Совершенно секретно, 18 августа 1948 года

Оперативный документ № 13

Мы едва ли можем завершить войну с Советским Союзом с той же определенностью, как последнюю войну с Германией и Японией. Поэтому наши задачи не состоят в военной победе ради победы.

Советский Союз непрерывно конфликтует с остальным миром – в рамках войны или формального мира. Но демократия не может, подобно тоталитарным государствам, отождествлять задачи мирного и военного времени. Ее неприятие войны настолько сильно, что она неизбежно будет склоняться к решению своих задач без обращения к оружию[140].

Однако чем меньше расхождение между задачами мирного и военного времени, тем успешнее будут военные усилия. Поэтому правительству следует еще до начала боевых действий уяснить в отношении России[141] задачи мирного времени и задачи военные, предельно сократив разрыв между ними.

Наши задачи в отношении России:

1. Уменьшить ее мощь и влияние до пределов, не представляющих угрозу;

2. Изменить кремлевскую теорию и практику международных отношений.

Рассмотрим эти задачи подробнее.

1. Влияние Москвы простирается за пределы СССР в двух сферах. Первая – зона сателлитов, которая территориально прилегает к Советскому Союзу. Вторая (за пределами зоны сателлитов) охватывает партии, которые обращаются к России как к политическому вдохновителю.

Сателлиты должны освободиться от русского господства. Также следует разоблачить миф, который заставляет миллионы[142] людей в странах, удаленных от советских границ, видеть в Москве источник надежды человечества на улучшение.

Эти задачи могут быть решены, не затрагивая престиж Советского государства. Во второй сфере это возможно, поскольку московское влияние в ней распространяется по скрытым каналам, существование которых отрицает сама Москва. То же отчасти верно и для первой сферы: Москва отрицает факт советского господства в зоне сателлитов и пытается замаскировать его механизм.

Более сложная проблема: расширение границ Советского Союза после 1939 года. Особенно это касается Прибалтийских стран[143]. Их полная независимость сократила бы территорию СССР и уязвила его достоинство и жизненные интересы. Не стоит полагать, что это может быть осуществлено без войны.

Поэтому в условиях мира наша задача – лишь побудить Москву разрешить репатриацию в Прибалтийские страны всех насильственно высланных и установление в этих странах автономных режимов.

2. Противоположны нашим советские концепции международных отношений:

а) Что мирное сосуществование государств невозможно;

б) Что конфликты – основа международной жизни[144];

в) Что режимы, не признающие авторитета и идеологического превосходства Москвы, пагубны для прогресса человечества и долг всех здравомыслящих людей – добиваться свержения таких режимов[145];

г) Что невозможно сближение коммунистического и некоммунистического мира;

д) Что контакты между людьми из мира под коммунистическим господством с людьми за пределами этого мира являются злом.

Необходима замена этих концепций на противоположные:

а) Что страны могут мирно сосуществовать без попыток установить одностороннее господство[146];

б) Что народы могут общаться без конфликтов, даже не имея согласия в идеологии и не подчиняясь единому авторитету;

в) Что народы других стран могут преследовать цели, расходящиеся с коммунистической идеологией, и что долг всех здравомыслящих людей проявлять невмешательство во внутренние дела других и использовать только честные методы в ведении международных дел[147];

г) Что международное сотрудничество может сближать интересы сторон даже при различии их идеологических платформ;

д) Что индивидуальные контакты между людьми по разные стороны границ желательны и способствуют прогрессу человечества.

Нынешние лидеры Советского Союза никогда не воспримут изложенные выше концепции как разумные и желательные. Но из этого не следует, что нашей целью является война и свержение Советской власти. Тот же итог достижим в результате длительного процесса перемен и эрозии.

Во-первых, мы не связаны временными ограничениями.

Во-вторых, мы не должны испытывать чувства вины, разрушая концепции, несовместимые с миром во всем мире, и заменяя их нашими концепциями. Не наше дело вычислять, как они могут развиться в другой стране, мы не обязаны ощущать за это ответственность[148].

1. Для сокращения российской мощи и влияния необходимо наращивать напряженность в отношениях сателлитов и России. Все, что заставляет русских проявить жесткость контроля над правительствами стран-сателлитов, служит дискредитации этих правительств, увеличивает недовольство народов и их стремление к объединению с другими нациями[149].

Этого можно достичь искусным использованием нашей экономической мощи, информационной деятельностью, приложением максимальной нагрузки на железный занавес и т. д. Внутри советских границ мы должны поощрять развитие институтов федерализма.

Затем перед нами стоит проблема разоблачения мифа, посредством которого Москва поддерживает влияние вне зоны сателлитов.

Большевикам удалось распространить идеи: что Октябрьская революция была народной; что советский режим был правительством рабочих; что советская власть связана с идеалами свободы и экономической[150] безопасности. Благодаря советской власти западные государственные деятели получили врага в своих собственных странах.

Этот миф создан Кремлем с одной стороны и неудовлетворенными интеллектуалами[151] (именно они, а не «рабочие», составляют ядро коммунизма вне СССР) – с другой. Поэтому недостаточно заставить замолчать агитаторов. Следует устранить источники горечи, приводящие людей к утопическим идеям такого рода[152].

Однако лишь часть коммунизма вне России обусловлена ее влиянием. Остальное – результат биологических мутаций. Определенный процент людей подвержен наследственной склонности к «пятой колонне», к отрицанию собственного общества, готовности следовать за любой противостоящей ему внешней силой. Этот элемент присутствует в любом обществе и используется не слишком щепетильными аутсайдерами[153].

Необходимо извлекать преимущества из советских ошибок, разлагать структуры морального влияния, при помощи которых кремлевские власти управляют людьми за пределами достижимости советских полицейских сил.

2. Вторая задача: изменение московской концепции международных отношений.

Мы не сможем изменить политическую психологию людей, находящихся сейчас у власти в Советском Союзе. Их злобный взгляд на окружающий мир, их отказ от мирного сотрудничества, их вера в неизбежность окончательного разрушения одного мира другим[154] – все это сохраняется потому, что советская система не выдержит сравнения с Западом и никогда не будет в безопасности, пока существует пример процветающей западной цивилизации[155].

Однако советские лидеры способны к осознанию если не аргументов, то хотя бы ситуаций. Когда последняя война вынудила их заключить союз с западными державами, их действия и даже тон пропаганды изменились. Если аналогичная ситуация сохранится столь долго, что нынешних лидеров сменят другие, то произойдет эволюция советской политической жизни и станет достижимым изменение кругозора и поведения Советов.

3. В мирное время нашей целью не является переход в военную стадию. Задачи в отношении России могут быть решены без войны.

В мирное время нашей целью не является свержение Советского правительства. Мы лишь стремимся к созданию ситуаций, которые затруднительно переварить советским лидерам.

1. Сначала выясним, чего мы не можем надеяться достичь.

Оккупация всей территории СССР для нас невыгодна, да и неосуществима. Это следует из размеров территории, количества населения, разницы в языке и обычаях, а также минимальной вероятности обнаружить какую-то местную структуру власти, при помощи которой мы могли бы действовать.

Маловероятна капитуляция советских лидеров. Скорее они отступят в самую отдаленную сибирскую деревню и погибнут под вражеским огнем, подобно Гитлеру.

Если не возбуждать вражды между советскими людьми и нашей военной полицией, то в ходе войны может начаться распад советской власти. Но это не гарантирует падения советского режима на всей территории России.

Кроме того, мы не уверены, что найдутся российские политики, полностью «демократичные»[156] в нашем понимании этого слова. Среди российских изгнанников есть группировки, которые в той или иной степени приобщились к принципам либерализма, и любая из них была бы, с нашей точки зрения, лучшим руководителем России, нежели Советское правительство. Но никто не знает, насколько либеральными окажутся эти группы, придя к власти. Действия людей, находящихся у власти, гораздо сильнее зависят от обстоятельств, в которых им приходится работать, нежели от идей, воодушевлявших их в оппозиции.

Политическая психология любого режима должна отражать психологию самого народа. А мировоззрение великого народа нельзя изменить быстро.

Вывод: мы не можем надеяться в результате войны создать в России власть, полностью подчиненную нашей воле. Нам придется продолжать иметь дело с российскими властями, которых мы не будем полностью одобрять, которые будут иметь цели, отличные от наших, и чьи взгляды и намерения мы будем обязаны принимать во внимание, нравятся они нам или нет.

Теперь о том, какие цели возможны в случае войны с Россией.

2. Удары по советским силам должны привести к свержению коммунистических режимов стран-сателлитов.

До какой степени надлежит изменить советские границы? Ответ зависит от типа режима, который в итоге войны останется на этой территории. Если режим будет соблюдать либерализм во внутренних делах и умеренность во внешней политике, то можно оставить под его властью большинство нынешних советских территорий[157]. Если же будет трудно полагаться на либерализм и умеренность послевоенных российских властей, то потребуется более значительное изменение границ.

3. Если после войны на части русской территории сохранится советская власть, как мы можем гарантировать соответствие ее политики нашим желаниям?

Прежде всего, если коммунисты сохранят власть над некоей территорией, необходимо отсечь их от ключевых военно-промышленных структур. Если отсечь не удастся, тот же результат может быть получен воздушными бомбардировками промышленных и экономических объектов. Возможно, потребуются оба этих средства. Нельзя оставлять под контролем коммунистического режима даже часть нынешнего военно-промышленного потенциала Советского Союза.

Также потребуется заключение какого-то договора с таким режимом. Условия должны быть тяжелы и унизительны – наподобие Брест-Литовского договора 1918 года. Чем меньше территорий останется в распоряжении такого режима, тем проще навязать ему удовлетворяющие нас условия.

От любой сохранившейся советской власти нам следует требовать:

а) Военных уступок (сдача вооружений, эвакуация ключевых районов и т. п.), обеспечивающих гарантии военной беспомощности;

б) Соблюдения условий, обеспечивающих экономическую зависимость от внешнего мира;

в) Гарантии свободы национальных меньшинств (как минимум – освобождения Прибалтийских государств и предоставления федеративного статуса Украине);

г) Устранения железного занавеса, обеспечения свободного потока идей извне и установления широких личных контактов между людьми в зоне советской власти и вне ее.

Каковы наши цели по отношению к любой некоммунистической[158] власти, которая может быть установлена на российской территории вследствие войны?

Независимо от идеологического базиса такой власти и от степени ее приобщения к идеалам демократии и либерализма мы должны проследить, чтобы даже дружественный нам режим:

а) Не обладал большой военной мощью;

б) Экономически зависел от окружающего мира;

в) Не обладал слишком большой властью над национальными меньшинствами;

г) Не установил ничего, напоминающего железный занавес[159].

Если же Россия окажется в состоянии хаоса, это обяжет нас формировать политическое будущее страны. В этом случае необходимо рассмотреть три основных вопроса.

4. Территории Советского Союза останутся объединены одним режимом или желательно их разделение?

Прибалтийские государства не должны оставаться под какой-либо коммунистической властью[160].

Проблема Украины сложнее. С одной стороны, украинцы были несчастны под управлением России[161], и необходимо защитить их положение в будущем. Но нельзя упускать из виду ряд существенных нюансов. Пока украинцы были важным элементом Российской империи, они не проявили никаких признаков «нации», способной успешно нести бремя независимости перед лицом сильнейшего российского противодействия. Украина не является определенным этническим или географическим понятием. Ее население образовалось в основном из беженцев от русского и польского деспотизма и трудноразличимо в тени русской или польской национальности. Затруднительно установить разделительную линию между Россией и Украиной. Города на украинской территории были в основном русскими и еврейскими. Основой «украинизма» являются «отличия» специфического крестьянского диалекта и небольшая разница в обычаях и фольклоре между районами страны. Наблюдаемая политическая агитация – дело нескольких романтично настроенных интеллектуалов, которые имеют мало представления об ответственности государственного управления[162].

Экономика Украины неразрывно сплетена с экономикой России. Попытка оторвать ее и сформировать нечто самостоятельное была бы столь же искусственной и разрушительной, как попытка отделить Зерновой пояс, включая Великие озера, от экономики Соединенных Штатов.

Наконец, мы не можем оставаться безучастными к чувствам великороссов. Они были и останутся самым сильным национальным элементом Российской империи, Советского Союза. Украинская территория настолько же является частью их национального наследства, насколько Средний Запад является частью нашего. Попытка отделить Украину от остальной России может поддерживаться только силой.

Великороссы могут смириться с возвращением независимости Прибалтийских государств. По отношению к украинцам дело обстоит иначе. Они слишком близки к русским, чтобы суметь организоваться во что-либо совершенно отличное. Лучше или хуже, но они будут строить свою судьбу в виде какой-то особой связи с великорусским народом.

Впрочем, если без нашего участия на территории Украины возникнет независимый режим, мы не должны противодействовать этому. Такой режим будет постоянно подвергаться проверкам на прочность со стороны России. Если он сумеет сохраниться, это означает, что вышеприведенный анализ не верен и Украина имеет моральное право на независимый статус.

То же применимо к усилиям по достижению независимого статуса другими российскими меньшинствами. Маловероятно, что какое-либо из них сможет поддерживать реальную независимость длительное время. Однако если они попытаются – наше отношение должно быть таким, как в украинском вопросе.

5. В случае распада советской власти мы должны избежать ответственности за решение, кто будет управлять Россией. Оптимальным было бы позволить всем изгнанным элементам вернуться в Россию и проследить, чтобы всем им были даны равные возможности заявить о своих претензиях на власть. Народ сделает свой выбор, и мы не намерены оказывать влияние на него.

Между конкурирующими группами возможны случаи насилия. Мы не должны вмешиваться, если не будут затронуты наши интересы или если одна из групп не попытается утвердить свою власть варварскими репрессиями.

6. На освобожденной территории мы столкнемся с человеческими остатками советского аппарата власти. Вероятно, он уйдет в подполье, как проделал это в районах, захваченных немцами[163] во время последней войны, – и всплывет в виде партизанских отрядов. На этой стадии нам нужно лишь предоставить военную поддержку любой некоммунистической власти, способной контролировать район.

Сложнее с рядовыми членами компартии или госаппарата, которые будут арестованы либо сдадутся на милость наших сил. Здесь мы снова должны избегать ответственности за судьбы этих людей. Это проблема российской власти.

Политические процессы в России загадочны. В них нет ничего простого, и ничто не гарантировано. Большинство лиц, по своей подготовке и склонностям подходящих к участию в процессах управления, работают в коммунистическом аппарате власти. Любой новый режим будет вынужден использовать службу этих людей, чтобы вообще иметь возможность управлять.

Мы не способны вникнуть в каждом индивидуальном случае в мотивы, которые привели человека к участию в коммунистическом движении. Не в состоянии мы и понять, до какой степени такое участие явится преступным в глазах других россиян. Мы должны помнить, что преследования со стороны иностранного правительства делают мучеников из людей, которые при других обстоятельствах сделались бы лишь объектом насмешек.

Таким образом, мы не ставим целью осуществления нашими силами на территории, освобожденной от коммунистической власти, какой-то крупномасштабной программы декоммунизации[164]. Эту проблему нам следует оставить местной власти.

Документ отзвучал, и из зала крикнули:

– Это ж старье дремучее! Ты еще татаро-монгол вспомни!

– Мифическое «монгольское иго» я вспоминать не буду, поскольку оно выдумано от начала до конца. А этот план действительно давний, – подтвердил я. – Однако он выполнялся неуклонно. Фактически именно он реализован в 1991 году, когда Союз развалили.

– А план Даллеса? – напомнила Прокурор.

Я согласился:

– Он тоже полностью реализован. Но проблемка в том, что Аллен Даллес, скорее всего, его не писал, подлинник не найден… Директива же 20/1 полностью достоверна. И это не случайная выходка; уничтожить Россию Запад стремится очень давно.

– Докажите! – потребовал Адвокат.

– Пожалуйста. Официальную версию истории помните в общих чертах? Там полно нестыковок, многое надо уточнять – но, чтоб не спорить сейчас, пойдем по официальной версии.

– Только без фоменковщины, – ухмыльнулся Адвокат.

– Разумеется. Я об этом и сказал. Итак, уже в VIII веке появился лозунг Дранг нах Остен (Натиск на Восток). Звучит по-немецки, но идея эта не германская, а общеевропейская: «натискивал» сильнейший в тот момент западный народ. Напомню вторжения: 1018 год – польский король Болеслав Храбрый захватил Киев, ему помогали немцы и венгры. Оккупантов насилу выбили.

– Погодите… Но поляки ведь – славяне! – встрепенулась Прокурор.

Я развел руками:

– Конечно. По крови они наши. Но их очень давно окатоличили, сделали орудием против нас. Когда-нибудь одумаются… Продолжу. 1242-й, Ледовое побоище – мы отбили агрессию немцев. 1380-й – Куликовская битва…

– Стоп! Это тут при чем? – обрадовался Адвокат. – Там татары были, какой Запад?

– В составе войск Мамая билась генуэзская, то есть итальянская, пехота, – объяснил я.

– Обычные наемники, – презрительно хмыкнул Адвокат. – Они кому угодно служили.

– А ничего, что после поражения Мамай удрал не куда-нибудь, а в Крым, то есть в генуэзскую колонию? Удрал на базу. Оттуда его направили во главе войска, туда и вернулся… Вы же юрист, проанализируйте. Гораздо вероятнее, что генуэзцы наняли Мамая, а не наоборот! Мамай ведь был темник, то есть профессиональный полководец, кондотьер… Кстати, в Крыму его и убили, потому что не справился с заданием.

Поскольку это давнее дело никак его клиента не касалось, Адвокат позволил себе быть объективным. И проворчал:

– Допустим…

– Далее. 1612 год – те же поляки захватили Москву, – продолжил я. – 1709-й – шведы под Полтавой. 1812-й – нападение на нас уже всей Европы («двунадесяти языков») под рукой Наполеона. Середина 1850-х – агрессия сильнейших стран тогдашней Европы…

– Крымская война? – переспросила Прокурор.

– Да, почему-то ее принято так называть, хотя нападали враги и на Петербург, и даже на Дальнем Востоке. По сути, это была Вторая Отечественная война. Цель британцы заявили так: «Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции; Прибалтийский край отходит к Пруссии[165]; королевство Польское должно быть восстановлено как барьер между Россией и Германией; Молдавия и Валахия и все устье Дуная отходит Австрии; Крым и Кавказ отбираются у России и отходят к Турции»[166]. Короче – развал Российской империи…

– Вот так номер, – сказали из зала. – А мужики и не знали.

– Да, о той войне почему-то мало говорят. Затем британцы спровоцировали Первую и Вторую мировые войны.

– Британцы?! Не немцы?

Адвокат постарался вложить в эту реплику все презрение к моему историческому невежеству. Но я-то свою правоту знал и потому ничуть не смутился:

– Да, британцы. Отчасти также янки и французы. Но сейчас не время это доказывать… Даже предположим, что я не прав, – в любом случае на нас тогда тоже нападал Запад. Спорить не будете? И на том спасибо… Стремление убить Россию – одна из основ западной внешней политики во все времена.

– То есть все эти войны – не случайные эпизоды с независимыми друг от дружки причинами, а части единой политики? Смелое заявление. Вот его вам придется доказать, – очень серьезно заявил Адвокат.

– Попробую, – заверил я. – Пригласите, пожалуйста, свидетеля Дугина.

Дугин