Предвечный трибунал: убийство Советского Союза Кофанов Алексей
Назарбаев. О федерации говорить сложно. Может, конфедерация?
Горбачев (подавляя ярость). Даже не федерация?? Кучу предлагаете бесформенную, аморфную? Я вам скажу, на что похожа эта куча… Надо сохранить союзное государство, иначе я вам прогнозирую беду!
Шушкевич. У конфедерации могут быть единые Вооруженные силы.
Ельцин. И транспорт, космос, экология.
Лидеры республик кивают.
Горбачев. И как вы без центральной власти хотите это удержать? Расползется же все! Я ухожу, не могу в этом участвовать (начинает собирать бумаги).
Ельцин. Ну, это эмоции.
Горбачев. Ничего подобного. Я не могу брать на себя ответственность за аморфную кучу. Если президент вам нужен для свадьбы или чтоб об него ноги вытирать – это не ко мне (театрально собирает бумаги, губы поджав).
Шушкевич. Ну Михал Сергеич, ну что вы…
Назарбаев. Пускай будет единое государство.
Горбачев. Точно? (Перестает собирать бумаги.)
Назарбаев. Точно. Конфедеративное.
Горбачев. Так единое или конфедеративное? Это ж несовместимые вещи!
Назарбаев. Единое конфедеративное.
Ельцин. И без общей Конституции. Чтоб у каждой республики была своя.
Горбачев. У каждого государства, хочешь сказать?
Ельцин. Государства.
Горбачев (закатывает глаза). Вы меня замучили. Короче, решайте сами. Вы несете ответственность не меньше, чем я, даже больше.
Ельцин. Надо, чтоб Украина не ушла.
Шушкевич. Из конфедерации не уйдет.
Назарбаев. А как ее заставишь?
Ельцин. Мы тут посчитали… При пересчете взаимных обязательств между Украиной и Россией разница в нашу пользу получилась восемьдесят миллиардов. Долларов. Если Украина входит в Союз, мы должок простим, а если нет – пускай платит, понимаешь. (Наслаждается произведенным эффектом. Немая сцена. Лидеры республик мучительно считают в уме.)
Горбачев. Вы решайте. Я не могу вас насиловать.
Назарбаев. Что журналистам скажем?
Горбачев. Пускай Ельцин говорит.
Выходят. Вспышки, микрофоны, камеры.
Журналисты (хором). Как будет называться страна? Союз, Содружество, Конфедерация? Или еще как-то?
Ельцин. Будет демократический конфедеративный союз.
Все аплодируют, свет гаснет.
– Пережал, конечно, но суть верно ухватил, – одобрительно хмыкнул Горбачев.
– Вот видите: мой клиент отстаивал Союз до последнего! – надавил Адвокат. – Нельзя винить его в развале! А 28 ноября в интервью белорусской «Народной газете» он сказал: «Мы состоялись как сложнейший мир, говорящий на ста двадцати языках. У нас все переплелось. Меня больше всего волнуют люди и их судьбы. Ведь где бы мы ни оказывались, везде считали, что мы у себя дома. Служил кто-то, скажем, в Белоруссии и остался там жить, обзавелся семьей… И вот все, кто так или иначе сменил место жительства, в некоторых наших регионах оказались бы в чужом государстве. Это не простая проблема, и я ее ставлю на первое место… Я уверен, Союз всем нужен».
Кто-то зааплодировал – одиноко, но истово. Горбачев кивнул с довольной улыбкой.
– Слова прекрасные, – согласилась Прокурор, – никто не сомневается в горбачевской способности произносить слова. Однако в том же интервью он добавил: «Бюрократический Центр, который лишал кислорода даже республики, себя полностью и давно изжил».
– И что это доказывает? – спросил Адвокат.
– То, что он, как обычно, вилял – и нашим, и вашим. Вдумайтесь: нужен централизованный Союз, но Центр себя изжил. Это как?
– Это диалектика! – подсказал кто-то в зале и хихикнул.
Прокурор строго возразила:
– Нет, это лицедейство. Ясно, что и в показанной истцом сценке Горбачев лишь имитировал борьбу за Союз.
– Зачем? – спросил тот же голос.
– Хотя бы затем, чтоб историков обмануть, белопушистость свою повысить…
– Истец, продолжайте, – исправил Судья ход дискуссии.
Я ответил:
– Хорошо. Итак. Россию Ельцин отколол, теперь врагам важнее всего стало отколоть Украину. Надеюсь, вы помните мнение Бжезинского: «Без Украины Россия перестает быть евразийской империей…» И вот на 1 декабря 1991-го там наметили референдум о независимости.
Из воспоминаний Дж. Буша
Оперативный документ № 28
За день до референдума я позвонил Михаилу, чтобы сказать, что как демократическая страна мы должны поддержать украинский народ вне зависимости от исхода референдума[316]. Я добавил, что нам бы хотелось, чтобы были приняты определенные решения: централизованный контроль над ядерными вооружениями, безъядерный статус для Украины[317], уважение прав человека и прав меньшинств… Михаила явно не порадовало, что мы серьезно обсуждаем возможность признания Украины (эта информация, к сожалению, просочилась в СМИ после моих встреч с американцами украинского происхождения). «Похоже, что Соединенные Штаты пытаются вмешаться в ход событий», – выразил он свое недовольство[318]…
Горбачев все еще верил, что республики по своей воле останутся в составе Союза[319]. Он призвал меня не предпринимать шагов, которые могли бы подтолкнуть события в «неверном» направлении. Он подчеркнул, что если Украина уйдет, то живущие там русские и прочие неукраинцы станут гражданами иностранного государства. Далее, Крым (ранее принадлежавший России[320]) в случае провозглашения республикой независимости грозился «пересмотреть» свой статус «как части Украины»…[321]
Я пояснил этот документ:
– Очевидно, что референдум об отколе Украины организовали янки, они же изо всех сил влияли на его исход. Агитация, мухлеж при подсчете… В итоге 90 процентов поддержали откол. А самое смешное вот что: на недавнем Всесоюзном референдуме 70 процентов украинцев проголосовали за сохранение Союза. А вторым вопросом в УССР тогда был: «Согласны ли Вы с тем, что Украина должна быть в составе Союза?» – и это поддержало 80 процентов.
– И что тут смешного? – обиделся Адвокат.
Я пояснил:
– Всесоюзный прошел 17 марта, украинский – 1 декабря. Всего за восемь месяцев мнение поменялось на противоположное… Так что либо жители Украины вообще не думали, куда галочки ставить, либо второй референдум точно сфальсифицирован.
– Ганьба! – донеслось из зала. – Слава Украине!
Опа… И сюда добрались…
– Убедительно аргументируете… – пробормотал я. Глубина мысли им вообще свойственна.
– Ганьба! Ганьба! Ганьба! – надрывался неведомый патриот, считая, что повторением усиливает доказательную базу. Пришлось его вывести.
– А вы не думали о том, что за восемь месяцев ситуация изменилась? – въедливо осведомился Адвокат в наступившей тишине. – Летом-то путч произошел, который вы нам столь красноречиво живописали! Центр доказал свою слабость, теперь ему не хотелось подчиняться.
Я кивнул:
– Отчасти согласен. Однако ничего принципиально нового не стряслось, ослабление Центра и развал плавно нарастали все пять лет. Впрочем…
У меня наклюнулась новая мысль. Стараясь сформулировать ее, я потер лоб согнутым пальцем и повернулся к Горбачеву:
– Вот что я подумал… Украина и прочие республики стали отшатываться не от России и не от союзного Центра…
– А от чего же? – брезгливо пошевелил губами Горби.
– Лично от вас.
В зале кто-то хмыкнул, брови подсудимого поползли вверх.
– Ну, это, я вам скажу…
А я развивал мысль, показавшуюся мне весьма интересной:
– К 1990 году за измену и бабьи виляния вас ненавидел весь Советский Союз – вот лично от вас республики и хотели очутиться как можно дальше. А вы именно для этого и цеплялись за трон. Если б его занял кто угодно другой, отторжение могло пойти на убыль, и развал бы не случился.
– А знаете ли вы, молодой человек, – невольно польстил мне Адвокат, – что мой клиент неоднократно пытался подать в отставку?
– Конечно. Это я и называю бабьими виляниями.
– Увольте меня от этого человека! – застонал подсудимый, но я продолжил:
– Он прекрасно понимал, что никакой отставки не будет.
– Это почему же? – вцепился Адвокат.
Я объяснил:
– Во-первых, все выглядело так, что он наломал дров, а теперь пытается улизнуть от ответа. Никто из его окружения не хотел брать ответственность на себя. Во-вторых, он знал их психологию царедворцев: они нуждались в лидере – а другого лидера не нашлось.
– А Ельцин? – спросили из зала.
– Ельцин играл в этом шоу особую роль: отгрызал Россию. На роль союзного президента он никогда не претендовал. Ну и наконец, заявлял об отставке Горбачев всегда лишь на словах, типа «злые вы, уйду я от вас». Ни разу это не было оформлено официально, так что ничем он не рисковал.
Адвокат взглянул на клиента, тот промолчал. Нечем крыть.
– Последнюю точку в убийстве страны поставила встреча в Вискулях, – говорил я дальше. – Сейчас я вам ее опишу. Но сразу предупреждаю: сведения о ней противоречивы и отрывочны, так что полную достоверность диалогов не гарантирую. Однако все известные факты я проанализировал и обобщил – и думаю, все происходило примерно так…
Исторический сговор
К светлой цели – развалу Руси на Великую, Малую и Белую – перестройка стремилась долгих шесть лет. Все прежние заслуги Горбачева (паралич власти, массовые убийства в национальных конфликтах, ограбление народа, сдача оружия врагу) теряли смысл, если б не привели к этому ликующему финалу.
Поэтому встречу трех бонз стали тайно готовить уже год назад, а в начале декабря 1991-го директору заповедника Беловежская Пуща приказали: накрывай поляну. 5-го числа туда прибыла ельцинская челядь: два десятка охранников и ЗИЛ-членовоз. Бойцы мигом принялись строить Пущу по росту: шерстить персонал, белить снег, менять гаишников на дорогах. Местные почуяли: что-то будет…
Вискули – это охотничья ВИП-усадьба посреди заповедника, там развлекались пальбой вожди. От нее до Польши 8 километров. Есть версия, что в случае чего переговорщики собирались, аки партизаны, пробираться туда кустарником. Вторая версия: они хотели подчеркнуть сходство своих действий с похабным[322] Брестским миром: до Бреста там километров тридцать.
Днем 7 декабря на военный аэродром Зосимовичи (ближайший к Вискулям) прибыло минское начальство: председатель Верховного Совета Станислав Шушкевич и предсовмина Вячеслав Кебич. Вскоре там же сел украинский членолет с президентом Леонидом Кравчуком и премьер-министром Витольдом Фокиным. Царь-батюшка Борис, как обычно, заставил себя ждать – чтоб все знали, кто тут главный.
Ждали, не скучая. Кравчук и Фокин отправились на охоту и пристрелили кабанчика. Настроение у них такое было: убивать.
А Ельцин в Минске подзастрял. Прилетел он туда утром и успел даже выступить в Верховном Совете Белоруссии. Пресса разместила его слова с опозданием в несколько дней; так ей приказали. А слова такие: «Ушла в историю попытка воссоздания Союза ССР в ленинской интерпретации. Сегодня терпит неудачу идея полуфедерации, полуконфедерации. Если останется хотя бы небольшой элемент унитаризма, есть риск возрождения той системы, которая уже завела нас в тупик. Всех пугает наличие Центра и его возможное возрождение в старых формах… В резиденции „Вискули“ руководители славянских республик будут обсуждать четыре-пять вариантов Союзного договора. Встреча трех руководителей государств, возможно, станет исторической»[323].
Явственно проглядывает намек на развал. Потому и придержали материальчик.
Стало быть, утром Борис был еще дееспособен. Что делал днем, осталось тайной…
Вечером из облаков вывалился российский борт № 1. Подкатил трап, Ельцин шагнул на него – и тут же стал падать, чуть ребрами ступени не пересчитал; спасибо привыкшей к подобным выпадам охране. Под руки; нежно; камеру убери, сука; ваше величество, еще шажочек…
Злые языки зашелестели: «Понятно…»
Добрые языки вступились: «Ничего не понятно – Борис Николаевич просто устал с дороги!»
Ну, устал так устал. Бывает. Президента-всех-россиян привезли в охотничий домик. Неизвестно, что происходило в течение следующего часа. Затем высокий гость показался в дверях. Лица разглядеть не успели, заметили съехавший на сторону галстук. Кто-то сдуру попытался запечатлеть исторический момент, но охрана отточенным взмахом выбила аппарат из его рук, а главный телохранитель Коржаков пояснил вежливо:
– Я тебе скажу, что снимать и когда снимать. Понял?
И отпустил воротник незадачливого фотографа.
Галстуку вернули приличие, а в холл Борис Николаевич спустился сам. Годы тренировок. Сам дошел и до зала, где его уже ждали Шушкевич и Кравчук. Тяжело сел за стол, накрытый царскою трапезой.
– Борис Николаич, ты как? – участливо, как и подобает хозяину, осведомился белорус.
– Я в порядке, – медленно и отчетливо выговорил Ельцин.
Шушкевич успокоился:
– Ну и славненько. Давайте, мужики, за встречу.
Накатили по первой. И минут пять хрустели челюстями, закусывая радость общения. Затем хозяин поинтересовался:
– Так, чего мы собрались-то?
– Надо Союз, – отрезал россиянин.
– Сохранить или развалить? – попытался шутить Шушкевич, но смешно не стало.
Ельцин молчал минуту, собирая мысли, и вспомнил:
– Эта… понимаешь… Михал Сергеич сказал сохранить.
Кравчук скривился и возразил словами какой-то оперы:
– Нет, Борис. Нельзя, Борис. У меня референдум был.
– Э… Где?
– На[324] Украине, конечно. Первого числа. 90 процентов народа поддержало независимость.
– При чем тут народ? – искренне удивился Ельцин.
Действительно: кого в этой компании волновала судьба какого-то там народа? Глупости какие… А Кравчука вдруг осенило:
– Погоди. Ты же мне на другой день сам звонил, поздравлял и сказал, что признал независимость!
– Да?!
Московский гость долго думал, сопел и смотрел куда-то внутрь себя. Потом уверенно врезал:
– Я все помню.
Но было видно: продолжает усиленно думать. Коллеги переглянулись и молчаливо решили старшему брату не мешать.
– Что, и Донбасс против Союза?! – сообразил наконец уральский мыслитель.
– Все против, Боря.
– Та-а-ак… – выдохнул Борис Николаевич и опять надолго замер. И затем предложил очень серьезно: – За независимость.
За такое грех не накатить. Накатили.
Вот тут показания расходятся. Одни вспоминают шампанское, другие – коньяк. Видимо, кто что пил, тот то и запомнил.
Переговоры длились уже больше часа. За окнами давно сгустилась ночь, где-то бродили заповедные дикие звери. Трое седеньких сытеньких пенсионеров вершили по заморскому приказу судьбы мира…
– Надо, понимаешь, выдумать такую бумажку, чтоб Союз… эта… демонтировать, – вспомнил президент слово из строительного прошлого.
– Надо, Борис. Но как?
– Да…
Еще посидели.
– Мужики, так у нас дело не пойдет, – догадался Шушкевич.
Ельцин поднял на него тяжелый взгляд и подтвердил:
– Да. Надо слуг звать.
Щелкнули пальцами, и на сцене появились еще трое: Кебич, Фокин и Бурбулис. Последний был госсекретарь.
Должность для России новая, непривычная, содранная ясно откуда. Оттуда и Дом правительства РСФСР прозвали Белым домом… Челядь всегда хочет быть похожей на хозяина. Заокеанского в данном случае.
Царским замам по чину полагалось кирять меньше, так что они пока были трезвы. Однако и для них распорядились принести столовые приборы. Как же можно положить на Советский Союз без прибора?!
– Ребятки, налетайте, икра сохнет, – великодушно взмахнул рукой хозяин.
Это было кстати, ибо в суете дня отощали. Замы почтительно подкрепились.
– Ну что, есть идеи?
– Товарищи… господа, – ответил зам с булькающей фамилией. – У меня тут родилась фраза, которой можно начать документ. Значит, так: «СССР как геополитическая реальность прекратил существование».
– Браво, Бурбулис! – восхитился Ельцин. – Гей епта… опа… гео-поли-тическая. Ну ты загнул, понимаешь! Надо отметить.
Накатили. Добавили. И еще раз. Очень уж фраза приглянулась.
– Полдела сделано, – решил Борис Николаевич, грохнув по столу трехпалой рукой. – Пошли все в баню. Теперь пускай спецы парятся, а мы будем… париться.
Удачная шутка развеселила всех, и шестерка отправилась в банный корпус. Впрочем, Ельцин и туда позвал охрану, так что потных дядек в перегарном пару белело под дюжину. История не сохранила, куда орлы засунули себе табельное оружие… По мемуарам Шушкевича, чувство судьбоносности момента сохранилось лишь у Бурбулиса: он еще пытался что-то формулировать, дирижируя себе веником.
А вне бани ночью «парились» так называемые эксперты, которых президент-всех-россиян привез с собой: Егор Гайдар, Сергей Шахрай, Андрей Козырев и Виктор Илюшин. Участвовал ли кто-то из минчан и киевлян, осталось неизвестным.
– Слушайте, у нас проблема, – заметил лоснящийся жиром внук детского писателя. – Насколько я помню, договор о Союзе в 1922-м подписывали Россия, Украина, Белоруссия и Закавказская республика. А последней не только с нами нет – ее вообще нет. Юридически мы не вправе расторгать договор.
Опечалилась братия. Начальство велело составить документ, а он выходит филькиной грамотой…
– А я думаю вот что, – вкрадчиво заговорил Шахрай, умудренный крючкотворством. – Закавказская республика умерла, а выморочное имущество получают наследники. Кто докажет, что наследство перешло не к нам? Значит, мы по праву наследников можем расторгнуть договор.
Такой поворот заставил всех примолкнуть и осмысливать.
– Что-то это белыми нитками, – усомнился Гайдар.
Министр иностранных дел России Козырев добавил:
– Наследники Закавказской республики – уж скорее эти… которые за Кавказом. Грузия всякая.
– Ничего, и так сойдет. Мировое сообщество поддержит, – заверил автор идеи, на том и порешили.
Три из четырех инициаторов Союза разорвут договор, и все дела. Правда, позднее республик стало пятнадцать, это закреплено в Конституции – так что и расторгать должны все пятнадцать… И решать это должны не президенты, а Верховные Советы… Да и хрен с ним. Мировое сообщество (то есть Америка) действительно одобрит любой вариант развала Союза.
Текст полился сам. Начисто его переписывал Гайдар: почерк у него был красивый. Однако рукопись – это несерьезно, надо перепечатать. Своей секретарши ни у кого из лидеров не нашлось, так что еще с вечера в усадьбу вытащили Евгению Патейчук, секретаршу директора заповедника. Прямо из-за праздничного стола: отмечался юбилей ее мужа. Встать, руки за голову, не оборачиваться, вопросы здесь задаю я! Идем вершить свободу и демократию.
Несколько часов она сидела в какой-то каморке, затем Бурбулис принес ей первый вариант текста. Распад СССР…
От шока машинистка ошиблась в первом же слове: пальцы не слушались.
Отпечатанный лист снова правили. Итог работы «экспертов» министр Козырев глубокой ночью сунул под дверь дачи (или номера – показания расходятся), куда поместили машинистку. Так он думал. Однако утром Патейчук чистовую распечатку не выдала: ничего ей под дверь не совали… «Эксперты» омертвели. Пропал секретнейший документ, фиксирующий – ни много ни мало – измену Родине!
Забегали. Запаниковали.
Но начальник ельцинской охраны Коржаков зарплату получал не зря. Он заставил Козырева пройти ночным маршрутом; все затаив дыхание крались сзади. И выяснилось, что министр перепутал двери.
Дальше показания вновь расходятся. Одни говорят, что бумажку просто нашли и отдали машинистке. Другие – что дверь была клозетная и кто-то успел документ разорвать и применить по назначению. Вынули из ведра, обтерли бережно. СНГ – Соглашение, Намазанное Г…
Думаю, это байка. Слишком уж красиво.
Отоспавшиеся шестеро главных сделались почти адекватными. Вместе с Гайдаром они сели дотачивать бумажку.
– «СССР как геополитическая реальность прекратил существование», – прочел вслух Ельцин и снова восхитился. – Эх, хорошо задвинул Геннадий! Как младенца назовем?
– Я думаю, Борис Николаевич, Союз Независимых Государств, – подобострастно ответил Гайдар.
– Независимых – это хорошо. Это, понимаешь, свободнее, чем суверенных, – похвалил президент, но Кравчук вдруг вскинулся:
– А почему Союз? Опять Союз?! Меня с этого слова блевать тянет! Вы незалэжну неньку в имперскую узду вновь не втащите!
– Тоталитаризм, понимаешь… – сочувственно покачал головой москаль поганый. Его блевать не тянуло: ночью успел.
– Что ж ты предлагаешь, Леня? – спросил Шушкевич, чтоб хоть как-то проучаствовать в процессе.
– Ну там… сообщество… объединение… клуб, – навскидку вбросил киевлянин.
Ельцин хмыкнул:
– Скажи еще: групповуха.
– Позвольте, господа… у меня есть мысль, – осмелился вмешаться Гайдар, и все повернулись к нему. – Что, если Содружество?
– Э-э-э-э… – предложил российский лидер.
А Шушкевич прикинул:
– А что, звучит красиво и ни к чему не обязывает. Вроде годится, а?
– Содружество Независимых Государств, – взвесил на языке Кравчук. – Солидно.
– Эсэнгэ. Чукча какой-то, – усомнился Ельцин, но его уговорили. Он предложил вопросительно: – Отметим?
Однако коллегам здоровье не позволяло начинать праздновать с утра, так что замысел отвергли с некоторым сожалением. И еще пару часов точили формулировки, чувствуя себя запорожцами с письмом турецкому султану. С цепи сорвавшись, эйфорию испытываешь невероятную. Ельцин потом сообщил: «Вдруг пришло ощущение какой-то свободы, легкости… я почувствовал сердцем, что большие решения надо принимать легко»[325]. Правильно, чего там мозги напрягать – обсуждаем-то пустяки всякие…
Кравчук с напряжением ждал, когда Ельцин поднимет тему Крыма. Незаконность хрущевского подарка была очевидна всем, и киевляне между собой решили: когда москаль свердловский потребует полуостров обратно – покочевряжиться для приличия полчасика и отдать. Крыть-то нечем, Крым русский!
Но Ельцин о границах даже не вспомнил. Кемская волость? Да забирайте на здоровье!
Изведя кучу бумаги, выродили итоговый текст, вновь отдали машинистке. Продукт следовало размножить. Тут выяснилось, что в усадьбе нет ксерокса, и пришлось несколько раз прогонять его через факсы: отправить и получить. Кстати, отсутствие техники косвенно свидетельствует о том, что Шушкевич (хозяин встречи) не ожидал подписания важных документов. Баня, охота, бухло – тут все было на высшем уровне, а вот ксерокса завалящего не нашлось…
Готово. Скопирован последний листик, осталось подписи поставить.
Наступила пустота. Возней больше не заняты, мозг свободен – и туда начали ползти разные мысли…
Все понимали, что исполняют волю Горбачева. Но прямо он эту волю не высказал – напротив, постоянно бубнил о сохранении Союза. Они-то точно знали, что «путч» тоже был детищем генсека – однако исполнители сели, а кое-кто даже и лег… Как бы под нож не попасть.
От Горбачева может спасти лишь его начальник.
– Э… понимаешь, – сказал российский президент после паузы. – Надо Бушу звонить.
– Правильно, Борис Николаич! – с облегчением в один голос подхватили Кравчук и Шушкевич. – Ты с ним встречался – вот и давай!
– Хотя… – Ельцин задумался. – Лучше сначала… Он поднял трубку и приказал соединить с министром обороны СССР маршалом Шапошниковым. Буш далеко, лучше сперва заручиться собственной военной поддержкой… Маршалу он сообщил о принятом решении, а главное – о том, что ему предлагается пост Главнокомандующего Объединенными Вооруженными силами СНГ. Маршал обрадовался, конечно, – он ведь не понял, что СНГ останется призраком, и никаких Вооруженных сил у него не будет…
– Ну вот, вояки с нами, – удовлетворенно отметил президент и набрал номер Буша. И дальше я дам слово самому американскому лидеру.
Из воспоминаний Дж. Буша[326]
Оперативный документ № 29
8 декабря Ельцин позвонил мне, чтобы рассказать о своей встрече с Кравчуком и Президентом Беларуси Станиславом Шушкевичем. Он все еще находился с ними в охотничьем домике неподалеку от Бреста. «Произошло очень важное событие, и я хочу рассказать вам о нем лично, прежде чем вы узнаете о нем из газет», – сказал он напыщенно.
Короче, они с Президентами Украины и Беларуси решили распустить Советский Союз.
Он пояснил, что это соглашение открывает содружество для всех бывших республик. Этот документ уже подписан тремя присутствовавшими руководителями республик. Он только что закончил разговор с Президентом Казахстана Назарбаевым, который полностью поддержал их действия и намеревался подписать соглашение как можно скорее[327].
Я не хотел преждевременно выражать нашу поддержку или неодобрение, поэтому просто сказал: «Понятно».
«Господин Президент, – добавил он, – должен сказать вам доверительно, что Президент Горбачев пока об этом не знает. Господин Президент, сегодня я был с вами очень, очень откровенен. Мы надеемся на ваше понимание. По сложившейся между нами традиции, я сразу позвонил вам, не прошло и десяти минут».
Я ощущал некоторый дискомфорт[328]. Обойдя вопрос поддержки со стороны Америки действий Ельцина, я добавил, что, по нашему мнению, во всем этом должны разобраться прежде всего сами участники.
– Вот гад: уклонился от ответа! – плюнул Ельцин, положив трубку и убедившись, что босс его точно не услышит. – Вроде поддержал, но ничего не обещает, понимаешь!
– Что ж ты хочешь, он политик, – ответил Кравчук с невольным придыханием, как младшеклассник о директоре школы. – Наш тоже ничего прямо не говорит… Ничего, поддержит!
И повисла пауза. Очень неловкая. Все понимали, что должно произойти, – и это каждого крайне тяготило.
– Не буду я Горбачеву звонить!! – взорвался наконец Ельцин.
Кравчук подхватил:
– Да, пускай Станислав звонит.
– А чего сразу я?! – вскинулся Шушкевич.