Пропавшая без следа Вадасфи Карл

Глава 6

Вторая часть плана будет гораздо проще. У него больше не осталось надежд. Теперь он хотел лишь причинять боль.

Следующие шесть лет после ухода матери он провел со своим стариком, слушая его ворчанье и жалобы, ругань и попреки. Отец не пытался утешить сына, который испытывал невероятные душевные страдания. На самом деле он занимался лишь тем, что заставлял сына смотреть, как его отец поглощает бутылку за бутылкой, отключается, а протрезвев, снова принимается за уже привычное занятие.

Прошло шесть лет, и он попытался начать новую жизнь, но в ней не оказалось места ни для целей, ни для желаний. В семнадцать лет он пошел работать на завод, собирать коробки. Он понимал, что это никудышная работенка, но ему было наплевать. Для него имело значение лишь то, что теперь он мог уходить из дому, от своего вечно пьяного старика, изводившего его неудержимыми приступами ярости и вечным брюзжанием. Он получил шанс на спасение, на побег от унылой реальности родного дома.

Каждый день он стоял у конвейера, автоматически двигая руками и ни с кем не разговаривая. У него появился интерес к противоположному полу, и, соединяя стенки коробок, он украдкой посматривал на стройные загорелые ножки девушек, проходивших мимо. Он желал их, но не представлял, как вести себя с женщинами. Вскоре его короткие пугливые взгляды сделались долгими и нескромными.

Он ждал, когда одна из них первой заговорит с ним. Но никто не обращал на него внимания.

Ненависть, которую он сначала испытывал к бросившей его матери, а теперь к каждой девушке, не удостаивавшей его вниманием, никогда не покидала его. И хотя он долгие годы пытался противостоять этому разрушительному чувству, оно лишь неумолимо нарастало в его душе.

И вот, наконец, он причинил боль. Но все начиналось совсем иначе, он хотел отыскать и принять чистоту, страстно желая доказать самому себе, что красота и чистота могут идти рука об руку. Несмотря на то что видел. Сара Элсон должна была стать той единственной. Но она оказалась прямой противоположностью тому образу, который он себе придумал, и разрушила его надежды.

Он понял, что все, о чем думал все эти тридцать лет, оказалось правдой.

Рэйчел Прайс была прямой противоположностью той девушки, какой он сначала представлял себе Сару Элсон. Она выставляла напоказ свою броскую внешность и прекрасно знала, как мужчины реагируют на ее красоту.

Каждое утро, в шесть тридцать, она выскакивала из постели, полная сил и бодрости. Подпрыгивая, влетала в ванную своей квартиры с двумя спальнями, набирала две пригоршни ледяной воды и брызгала на лицо, затем добавляла еще немного воды на глаза и начинала ежедневную зарядку. Все так же подпрыгивая, устремлялась из ванной на кухню, открывала холодную воду, доставала из шкафчика над раковиной стакан и подставляла под струю. Ненадолго прекратив прыжки, эта двадцатитрехлетняя девушка отпивала из стакана. Затем снова начинала подпрыгивать на месте, но некоторое время спустя останавливалась и допивала воду. Таким был ее привычный ежедневный ритуал.

Допив воду, Рэйчел выходила из кухни, снимая пижамную майку. Под майкой скрывалось стройное и подтянутое тело, которому могла бы позавидовать любая женщина. Зайдя в спальню, она бросала майку на кровать и выполняла еще пару упражнений, закидывая руки за голову. Затем сбрасывала пижамные шорты. Она небрежным жестом отправляла их следом за майкой и наклонялась, чтобы растянуть коленные сухожилия.

Из ящиков в изножье кровати Рэйчел доставала одежду для бега – спортивный топ на тонких бретельках, трусики, короткие шорты и толстовку. Торопливо натянув носки и кроссовки, она выскакивала на лестницу и сбегала по ступенькам, затем, подпрыгивая на месте в холле, разглядывала себя в зеркале около двери. Ей нравилось любоваться собой, смотреть, как изгибается в движении ее тело, как челка падает на лоб, а тугой хвост, в который были собраны ее темные волосы, раскачивается из стороны в сторону. И ей нравилось думать о том, что, когда она выйдет из дому, все проходящие мимо мужчины будут сворачивать головы в ее сторону. Рэйчел Прайс нравилось мужское внимание, слишком сильно нравилось.

В то утро она выскочила на небольшую боковую улочку, а затем на широкую главную дорогу и побежала трусцой мимо выстроившихся вдоль нее магазинов. Пробегая мимо газетного магазинчика, старалась двигаться как можно медленнее, прекрасно зная, что мужчины, торопившиеся на работу и по пути покупавшие газеты, непременно станут таращиться на нее сквозь витрину. Ей нравились простые парни, работяги, которые свистели ей вслед, не стесняясь показать, что она им нравится. Да, ей нравились открытые и смелые мужчины.

Она пересекла дорогу там, где заканчивались магазины, и устремилась в сторону парка. Ее неторопливый бег трусцой стал более стремительным, а миновав ворота, она помчалась так, будто участвовала в спринтерской гонке.

В конце парка находился лесной массив. Она устремилась туда. Сегодня утром земля здесь была влажной. Ее обступили деревья, кусты и густые заросли бурьяна. Она продолжала бежать вперед, не желая останавливаться, не желая думать, что не сможет с этим справиться. Ей было невыносимо ощущение потерянности и беспомощности. И она продолжала бежать вперед, в глубь леса. Вокруг становилось темно. Она всегда чувствовала холодок страха, углубившись в эти дебри. Но все равно продолжала бежать, не обращая внимания на внезапную острую боль в боку. Продолжала бежать вперед, несмотря на то что впереди собралась подозрительная компания подростков. Продолжала бежать.

Три минуты спустя Рэйчел забралась далеко в лес. Она была совсем одна, впрочем, как и всегда, несмотря на свою уверенность. Наконец она развернулась и начала обратный путь. Обратно сквозь лесную чащу. Миновав компанию подозрительных подростков, она выскочила из-за деревьев, возвращаясь в парк, пробежала через ворота, а затем мимо магазинов устремилась к дому. Оставив позади автобусную остановку, повернула налево на свою улицу. Вот она уже около входной двери. Сжимает ключ в ладони. Замок щелкнул, открываясь. Она распахнула дверь, а затем резко захлопнула ее за собой. Торопливо сбросила кроссовки.

Бег на месте продолжался еще мгновение, а затем она остановилась. Сбросив одежду на пол, зашла в ванную, как обычно по утрам.

Рэйчел всегда быстро принимала душ и скоро вернулась в спальню, держа в руке флакон с лосьоном для тела. Она выдавила немного жидкости на руку и снова взглянула на свое отражение в зеркале, втирая лосьон в кожу. Ее пальцы были холодными. Она смотрела на отражение в зеркальной стене шкафа и победно улыбалась тому, что видела. Смотрела на отражение, которое внезапно задвигалось. И пронзительно закричала, увидев, как зеркальная дверца распахнулась и перед ней появился он.

Глава 7

Я по-прежнему сижу в машине около дома Дженни. Воны некоторое время стояли на дорожке, дожидаясь, когда я уеду, и, очевидно, не понимая, почему я этого не делаю. Полчаса назад они, наконец, сдались и вернулись в дом. Наверное, решили, что я свихнулся, раз без причины здесь сижу. Но я пока еще не могу уехать. Понимаю, что мне следует вернуться домой, зарядить телефон, но сначала я должен успокоиться и собраться с мыслями. Потому что это не дом Вонов, здесь действительно живет Дженни, в этом я не сомневаюсь. Сегодня утром я видел, как она выходит из этого дома.

А видел ли я, как она выходит из дома? Возможно, всего лишь видел ее около двери. Чем больше я пытаюсь представить ее сегодня утром, тем туманнее становятся мои воспоминания. Я приехал за ней. Она была там. Но вышла ли она из дома? Или уже ждала меня снаружи? Был ли это обман, хитрая уловка? Возможно, меня специально хотели запутать?

От ощущения недовольства и разочарования из-за того, что я не могу точно вспомнить, как все происходило, мне кажется, моя голова вот-вот взорвется. Я чувствую сильное головокружение. Физически ощущаю, как в моей голове мечется несметное количество сбивчивых мыслей. Мой разум просит меня все бросить, именно этого я и сам сейчас больше всего хочу. Я не представляю, что делать, и не знаю, хочу ли что-то делать, но моя лучшая сторона не позволит опустить руки, как бы сильно я ни устал. Я должен помочь Дженни, должен действовать. Я не могу просто так сдаться.

Я никогда раньше не был в доме Дженни, и в этом абсолютно уверен. У меня просто не было к этому повода. Она всегда сама приезжала ко мне, или мы где-нибудь встречались. Мы столько всего делали вместе. Ходили в боулинг, на каток, на танцы, ужинали в лучших ресторанах, смотрели фильмы, слушали музыку, посещали концерты. Устраивали пикники в Риджентс-парке, где было так красиво. А сегодня собирались в театр, потому что я хотел, чтобы Дженни посмотрела самый страшный в мире спектакль. На какую-то долю секунды я увидел выражение ее лица, которое представлял с тех пор, как заказал билеты, увидел, как она подпрыгивает в кресле, а я обнимаю ее и успокаиваю. И на моем лице появляется улыбка. Мы должны были вместе провести идеальный вечер. И я по-прежнему ясно представляю выражение ее лица, когда мы ужинаем, когда я достаю кольцо и говорю, что люблю ее и хочу провести с ней всю оставшуюся жизнь, всегда быть рядом.

Моя улыбка исчезает, когда я вдруг осознаю ужасную вещь: этого уже может никогда не произойти.

Да, я могу все это видеть, в том числе и то, что еще не произошло, но не могу вспомнить события, случившиеся сегодня утром. Почему так происходит? Почему я способен предугадать будущее, но не в состоянии вызвать в памяти недавние события? Вспомнить, что увидел, когда въехал на эту дорогу, остановился около дома, поприветствовал Дженни. Я ничего не помню.

Ну а в другие дни? Я забирал ее отсюда раз шесть, не меньше. Мы не всегда встречались в городе. Не всегда назначали свидания после работы. Я забирал ее отсюда. Но не могу вспомнить никаких подробностей. Я не могу вспомнить, как она выходит из того дома, который ясно вырисовывается передо мной, стоит только обернуться. Я не могу вспомнить, как стучу в ее дверь, но она живет здесь, я в этом не сомневаюсь. Зачем ей понадобилось просить меня забирать ее отсюда, если она здесь не жила?

Та сумасшедшая китайская парочка, вероятно, лжет мне, возможно, для них это не в новинку. Возможно, они сейчас прячутся за занавеской у окна в гостиной, незаметно наблюдая за мной. И смеются надо мной. Возможно, Дженни попросила их разыграть эту комедию и сейчас там вместе с ними. Потому что, если они не притворялись и говорили правду, это означало бы, что Дженни лгала мне. Зачем она обманула меня? Зачем все это устроила? Неужели она не понимала, каково мне будет? И почему я не замечал простейших вещей, почему ничего не помню?

У меня нет ответов на эти вопросы, а в голове вертятся навязчивые мысли об опасности и обмане. Я прочел много подобных историй в газетных статьях. Чем больше я обо всем этом размышляю, тем больше вопросов у меня возникает. И это неприятные вопросы, настолько неприятные, что я просто не могу с ними смириться. А вдруг, если я закрою глаза, это наваждение рассеется? Я хочу, чтобы Дженни нашлась. Я хочу, чтобы она сидела сейчас рядом со мной в этой дурацкой машине, о которой я мечтал долгие годы. Я хочу, чтобы Дженни была со мной. Я всегда думал, что эта машина сделает меня счастливым, но ошибался. Я отдал бы ее за Дженни и глазом не моргнув. Забирайте эту чертову колымагу. Счастье мне подарила Дженни, а не машина. И ни одна вещь не сможет сделать для меня то, что сделала она.

Я больше не могу это выносить! Я вцепляюсь в руль и принимаюсь так сильно трясти его, что раскачивается кресло. Я хочу выдернуть его, я трясу изо всех сил. А затем с размаху ударяю по нему кулаком. Я бью по нему снова и снова, пока моя ладонь не начинает пульсировать от боли. На мгновение теряю над собой контроль, и это дает мне такую необходимую сейчас передышку. И все-таки мне удается быстро взять себя в руки. После того как я несколько раз ударяю по рулю, на меня снисходит спокойствие. Ну а теперь пора ехать.

Домой.

Глава 8

Руки и ноги Рэйчел Прайс были привязаны к столбикам кровати. Она была обнажена. Он приготовил множество кусков липкой ленты и приклеил ее ноги к кровати так, чтобы они были широко раздвинуты, так широко, что все ее тело сводило судорогами от боли. Эта боль была настолько мучительной, что ее вырвало. Остатки вчерашнего ужина выпачкали ее обнаженную грудь.

Он стоял в изножье кровати и смотрел на нее. Он похож на обычного, нормального парня, решила Рэйчел, или же это был слабый луч надежды, забрезживший среди хаоса в ее сознании, и она сумела ухватиться хотя бы за одну связную мысль. Стройный, с короткими темными волосами и узким лицом. Он стоял, склонив голову, и чтобы разглядывать Рэйчел, ему приходилось смотреть на нее исподлобья. Возможно, он опустил голову, терзаемый стыдом. А возможно, знал, что под таким углом в его глазах отражается больше злобного бешенства. Но как бы там ни было, Рэйчел не могла его понять. Он казался абсолютно непроницаемым.

– Та, первая, – пробормотал он, – была красавица. Она должна была стать моей королевой. Я долго ждал. Я был очень терпелив. И хотя я желал, чтобы все произошло быстрее, все равно ждал. Но она оказалась обычной шлюхой, как и другие. – Он расхохотался. – Как ты. Разница лишь в том, что потребовалось море выпивки, чтобы растопить ее лед. А когда это случилось, она точно с цепи сорвалась. И потому я подумал, что следующая станет вести себя гораздо свободнее. Этакая бескомпромиссная шлюха. И вот тогда я увидел тебя. С первого взгляда я понял, что ты – именно то, что мне нужно. Ты сгораешь от желания, чтобы тобой каждый день любовались, как же ты предсказуема. Мне нравится в тебе уверенность в собственной сексуальности. Но больше в тебе ничего нет, слышишь? Ты всего лишь чертова шлюха.

У него с собой была сумка. Рэйчел еще не видела ее, но вот он отошел от кровати и вернулся туда, откуда впервые разглядел ее во всей красе, – к шкафу. Искаженное ужасом лицо Рэйчел все еще отражалось в зеркале. Он положил на кровать сумку, большую черную, с логотипом Nike на боку, достаточно объемистую, чтобы в ней поместилась теннисная ракетка и другие вещи, и расстегнул ее. Он извлек из сумки пилу около восьмидесяти сантиметров длиной.

В ответ Рэйчел издала лишь глухой стон, ее рот тоже был залеплен скотчем. Он взялся за концы пилы и слегка изогнул ее. Не отрываясь, смотрел на сияющий металл, поверхность пилы сверкала после того, как сегодня утром он тщательно ее вымыл, и Рэйчел показалось, что на его непроницаемом лице отразилось удовольствие.

– Теперь все будет гораздо проще, – сказал он. – То, во что я верил много лет назад, оказалось правдой – Сара Элсон доказала мне это. Вы, женщины, показываете мне путь. Элсон. Те две стервы. И теперь ты.

При мысли о том, что этот чокнутый извращенец улыбается, глядя на лезвие пилы, Рэйчел снова ощутила, как к горлу подкатывает тошнота, но на этот раз ее рот оказался крепко заклеен. Она закашлялась и была вынуждена проглотить тошнотворный ком.

Ее глаза были широко раскрыты, она и представить себе не могла, что способна так раскрыть глаза, и, когда он слегка подвинулся в ее сторону, попыталась высвободиться из связывающих ее пут. Но ее усилия не увенчались успехом, изо всех сил раскачивая кровать, она через некоторое время окончательно выдохлась. Как бы она ни старалась, как бы ни билась, ей не удавалось освободиться.

Он снова перевел взгляд на лезвие пилы. Широкая улыбка расплылась по его лицу, обнажив кривые зубы.

Он молниеносно опустился на колени в изножье кровати и поднес пилу в то место, которое оставил свободным, когда широко развел ее ноги и намертво приклеил скотчем. И в то же мгновение ее полоснула самая страшная и невыносимая боль – боль агонии. А затем она уже больше ничего не чувствовала, получив успокоение и облегчение, которые принесла смерть.

Глава 9

Я сижу в кресле перед камином. На улице не холодно, но я замерзаю. Сжимаю в ладонях кружку с чаем и по-прежнему ощущаю странное оцепенение. Скорее всего, это состояние не покинет меня полностью до тех пор, пока не найдется Дженни. Но все-таки мое сознание начинает медленно проясняться. Я пытаюсь размышлять, тщательно обдумываю каждый свой следующий шаг.

Уже перевалило далеко за полночь, прошло почти десять часов с момента похищения Дженни. Я не сомневаюсь, что ее действительно похитили. Время от времени выходя из оцепенения, я не сомневаюсь лишь в этом. Она ни за что не стала бы меня так мучить. Никто бы не стал. Дженни любит меня, я знаю. Ее похитили, и одному Богу известно, что с ней происходит, пока я здесь сижу.

Итак, настало время придумать, как заставить полицию поверить мне, выслушать меня и помочь найти Дженни, прежде чем – и эти слова застревают у меня в горле – будет слишком поздно.

Я много читал на эту тему и знаю, что первые сорок восемь часов становятся решающими в расследовании дела о похищении. В это время легче всего отыскать улики и направить следствие по правильному пути. И жертва, как правило, еще находится поблизости. В этот период полиция должна не покладая рук искать пропавшего человека. Искать Дженни. Именно этим они обязаны сейчас заниматься. Сколько она уже находится в беспомощном состоянии, всеми покинутая? И сколько это еще продлится, прежде чем кто-то согласится ей помочь?

Завтра я все сделаю. Заставлю полицию начать поиски. И если для этого мне потребуется бросаться на них, вопить и драться, я готов, я сделаю все, чтобы только привлечь их внимание.

И у меня осталась еще одна зацепка – ее работа, Дженни работает в центре, в юридической фирме «Браунз солиситорз». Это мой второй шаг.

В пять часов утра я уже на ногах. На самом деле я почти не сомкнул глаз. Просто всю ночь просидел в кресле, проваливаясь в сон на несколько минут, но мне тут же виделась страдающая от боли Дженни, и я, вздрагивая, просыпался. Я с трудом передвигаю ноги, чтобы налить себе очередную чашку кофе. У меня совсем нет сил.

Я понимаю, что еще не могу ехать в полицию. Я должен дать солидным полицейским чинам время, чтобы приступить к работе. Какой толк колотить в двери, требуя найти Дженни, если в это время там не окажется нужных мне людей. Нет, еще рано. А вот восемь часов – самое время отправляться в участок и заставить их выслушать меня. А затем я поеду в офис Дженни и постараюсь разузнать о ней все, что возможно.

Я готов быть жестким, потому что преисполнен решимости. Я заставлю людей слушать и говорить. Я долго и напряженно размышлял над этим и понял, что готов схватить за горло любого полицейского, который попадется мне на пути, и угрожать сломать ему шею, если это потребуется для того, чтобы меня внимательно выслушали и помогли.

Следующие три часа я провожу словно в тумане, не в состоянии сосредоточиться даже на самых простых домашних делах. Я пытаюсь погладить белье, выбросить мусор, просто посмотреть телевизор. Но никак не могу не думать о том, что будет происходить в полицейском участке. Раньше мне никогда не приходилось там бывать, и потому я не могу представить себе это место, а мне это просто необходимо. Хочу спланировать все до мельчайших деталей, создать мысленную картину происходящего, прежде чем попаду в полицейский участок: где буду стоять, каким тоном разговаривать. Но неосведомленность лишает меня возможности предугадать события, и, в конце концов, я сосредотачиваюсь на единственном, что могло бы помочь, – на собственном расследовании.

Я думаю о пропавших женщинах. Я смотрел последние новости, просматривал газетные заголовки. Никакой исчерпывающей информации, но я знаю, что это происходит, просто нутром чувствую. За последние две-три недели на юго-востоке похитили уже нескольких женщин. Возможно, все эти похищения как-то связаны между собой; нет, не возможно, а, скорее всего, так оно и есть. Просто полицейские пока еще не сделали официального заявления.

Я поднимаюсь по ступенькам и захожу в комнату, расположенную на самом верху лестницы. Мой кабинет чудесно обставлен – все из ИКЕА. Комнатка небольшая, но она заполнена множеством нужных вещей. Напротив двери располагается письменный стол, а справа от стола у стены стоит шкаф для хранения документов. Рядом – два небольших комода. На стенах развешаны афиши моих любимых фильмов. И двух театральных пьес.

Я усаживаюсь за стол и включаю компьютер. Кажется, что система загружается дольше чем обычно, но я так ослаб от недосыпания и нервного напряжения, что промедление не раздражает меня, как прошлым вечером.

После того как компьютер окончательно загрузился, вхожу в Интернет и печатаю в поисковой строке: Лондон, юго-восток, пропавшие женщины, похищения.

Компьютер выдает мне огромный список информации. Конечно, многое уже устарело. Я выбираю «новые результаты». Нажимаю на одну ссылку, затем на следующую. И еще на одну. Одинокие женщины, похищенные из собственных домов. Кажется, я уже слышал об этом. Похоже, исчезает две-три женщины в неделю, все это уже известно. Интересно, этих женщин незаметно преследовали до самого дома или жертвы все-таки знали злоумышленников в лицо? Злоумышленники, похитители, убийцы… Я даже не знаю, как их называть. И в этот момент меня вдруг обжигает ужасная мысль: убийцы.

Тела были найдены. Дженни… Нет, этого не может быть! Нет. Я не смог бы жить дальше, если она…

Я не смог бы простить себе этого. Знаю, что произошедшее было бы исключительно на моей совести. Я должен был остановиться.

И я оставил ее в машине.

Глава 10

Он заполучил меня, и теперь я абсолютно беспомощна. И я сама на это согласилась. Я подписала свой смертный приговор, и все ради работы. А он должен был быть рядом. Он должен был помочь мне.

Меня изо всех сил ударили в лицо. Боль в левой скуле просто невыносима. Я чувствую, как начинает заплывать глаз. Я лежу на земле не в силах пошевелиться. Та часть моего разума, что должна приказать телу двигаться, встать, бороться, делать все что угодно, лишь бы выбраться отсюда живой, та часть моего разума бездействует, она просто исчезла, стерлась в тот момент, когда я больше всего в ней нуждаюсь. Мое тело словно парализовано, возможно, всему виной сковавший меня ужас, а возможно, дело в том, что я сильно ударилась обо что-то головой и, возможно, вообще больше не в состоянии управлять своим телом. Я уже ничего не знаю, и все, что могу, – это смотреть на него сквозь туман, застилающий мои глаза, и ждать, что он теперь станет делать.

Он поглаживает свой пах и улыбается, опускаясь на колени надо мной.

Я с трудом выдавливаю из себя: «Пожалуйста, не надо».

Но моя мольба напрасна. Это все равно что взывать к глухому. Он не останавливается, словно не слышал меня, а медленно расстегивает ширинку, готовясь к тому, что так долго предвкушал.

– Пожалуйста, – снова повторяю я. Мой хриплый голос звучит совсем слабо, и теперь я уже не уверена, слышит ли он меня на самом деле, такой ничтожной оказывается моя попытка заговорить с ним.

Он стягивает с себя джинсы. Его трусы болтаются вокруг лодыжек.

Он ложится на меня. Разрывает мои чулки. И засовывает мне в рот.

Этим утром Кейт Нельсен проснулась в семь тридцать пять. Она, как обычно, проспала, и теперь ей придется мчаться со всех ног, чтобы успеть на работу. У нее слипались глаза, ей ужасно хотелось поспать еще. При мысли о том, что пора вставать, она застонала, чувствуя себя так, словно только сейчас легла спать.

У нее всегда были проблемы со сном.

Большую часть ночи она лежала на спине, глядя в потолок, и так каждый раз. Очень быстро ее глаза привыкали к темноте, и она могла разглядывать краску на потолке. Кейт много лет назад оставила попытки закрыть глаза, заставить себя уснуть, понимая, что сон придет, когда она будет готова, зная, что, если закроет глаза, ее окружит слишком много образов и картин, которые ей не хотелось видеть. Перед ее мысленным взором проплывали не картины безмятежных моментов отпуска и не счастливые воспоминания минувших дней. Стоило ей закрыть глаза, и перед ней начинали возникать ужасные лица, которые она отчаянно хотела забыть. И она продолжала вглядываться в потолок, пока, наконец, не проваливалась в сон. И тут же неумолимо наступало утро.

Преодолевая сонливость, с трудом открыв глаза, Кейт усилием воли подняла себя с постели. Ее ступни тяжело опустились на пол. Словно выполняя некий каждодневный ритуал, она некоторое время посидела на краю кровати, закрыв лицо ладонями и бормоча себе под нос: «Опять все сначала».

Еще две минуты, и Кейт поднялась с кровати. Все как всегда. Даже в выходные. Но повседневный порядок нельзя было нарушить, даже если ей это не нравилось. Все еще не проснувшись полностью, она, спотыкаясь, побрела на кухню и включила чайник, который наполнила водой еще прошлым вечером. Она всегда наливала воду в чайник накануне, сомневаясь, что сможет справиться с этим простым заданием с утра.

Пока в чайнике закипала вода, Кейт зашла в ванную и уселась на унитаз. И наконец, умывшись и растерев полотенцем лицо, взглянула на себя в зеркало. Ей совсем не понравилось то, что она там увидела. И в то же время было абсолютно наплевать, кто и что о ней подумает. Она с отвращением окинула взглядом свое лицо, светлые волосы с секущимися концами, ниспадающие на плечи, и отправилась на кухню. Теперь уже окончательно проснувшись, она налила себе кофе и, прихватив с собой чашку, вернулась в спальню. Там она принялась одеваться. Ни намека на моду и стиль. В ее жизни не было места желаниям и страстям, мужчины не толпились у нее под окнами. Она просто схватила первые попавшие вещи, лежавшие сверху на полке в шкафу. Зеленый свитер и джинсы.

Одевшись, Кейт залпом проглотила свой кофе. Горячая жидкость обожгла ей горло, она так и не смогла приучить себя не торопиться. Ей понадобилось бы несколько минут, чтобы почувствовать прилив бодрости. Но к тому времени она налила бы себе вторую чашку.

Выглянув в окно, Кейт поняла: утро выдалось холодное. Допив вторую чашку, она поставила ее в раковину, чтобы вымыть позже, и отправилась в коридор, где стояла ее обувь. Натянув черные кроссовки и пальто, распахнула дверь, вышла и заперла ее на ключ.

Она торопливо подошла к своей машине, зеленой, под цвет свитера. «Фольксваген-поло». Забралась на сиденье и нажала на педаль газа, начиная свое двадцатиминутное путешествие на работу, зная, что на десять минут она уже опоздала.

Дорога оказалась запружена машинами. Когда Кейт опаздывала, здесь всегда образовывалась пробка, а опаздывать ей приходилось нередко. Она время от времени бросала на себя взгляды в зеркало заднего вида и, как и в ванной у себя дома, ловила презрительное неудовольствие в собственных глазах. Кейт не нравилась себе. Ей не нравилось собственное прошлое. Не нравились воспоминания. И еще больше не нравилось собственное настоящее.

Каждые несколько минут она повторяла: «Ну вот опять то же самое», словно это бесконечно воспроизводимая фраза могла бы сделать предстоящий день хоть немного лучше. А мысли о предстоящей работе лишь вдесятеро усиливали ее отвращение и чувство гнетущей скуки. Кейт просто был необходим отдых. Необходимы перемены.

Но она сомневалась, что сделает хоть шаг в этом направлении.

Спустя тридцать пять минут скуки, а поездка на машине до работы всегда казалась ей невыносимо скучной, Кейт Нельсен прибыла на место. Она припарковала машину у здания и направилась через вымощенную камнем территорию к входу. Поднимаясь по ступенькам, заметила наверху мужчину. Когда она поравнялась с ним, он заговорил. Поначалу Кейт не расслышала, что он говорит.

– С вами все в порядке? – спросила она. Ей до сих пор еще было не все равно, что происходит с другими, хотя порой для того, чтобы проявить неравнодушие, ей требовались усилия.

– Прошу вас, помогите мне, – прошептал он.

Глава 11

Два с половиной часа я внимательно изучаю информацию в Интернете и совсем забываю о том, что пора ехать в полицейский участок. Только сейчас я замечаю, что не раздевался ночью и на мне все та же одежда, что и вчера, и я не умывался. Торопливо заскакиваю в душ, понимая, что могу опоздать в участок. Тщательно растираю себя мочалкой и мою голову.

Выйдя из душа, я одеваюсь. Затем спускаюсь по лестнице в кухню, достаю из хлебницы кусочек хлеба и намазываю маслом. Зажав его зубами, надеваю ботинки и завязываю шнурки. Хлеб размокает, и я запихиваю его остатки в рот, жуя, натягиваю пальто и выбегаю из дому.

Я приезжаю в полицейский участок на двадцать минут позже, по пути остановившись на бензоколонке, чтобы купить все газеты, какие у них найдутся. Я сажусь в машину, сжимая в руках стопку из семи газет. Сегодня утром на дорогах сплошные пробки, чего я никак не ожидал. Оставляю машину на стоянке перед полицейским участком и поднимаюсь по ступенькам, прижимая к груди стопку газет. Прохожу мимо женщины, которая оживленно разговаривает с каким-то мужчиной. Слышу, как она дает ему указания, а затем открываю массивную стеклянную дверь в фойе. Останавливаюсь перед пластиковым окном, за которым стоит полицейский. Он что-то пишет и не сразу меня замечает. Чувствую, что настойчивость, переполнявшая меня совсем недавно, начинает испаряться. Я должен вновь разжечь ее в себе. Если я не проявлю настойчивости, как смогу убедить их помочь мне отыскать Дженни? Они должны поверить моим словам, и вот я начинаю вспоминать последние двадцать часов моей жизни. Удивительно, как быстро ко мне возвращается прежнее упорство, мне не приходится даже делать над собой усилие.

Я слегка покашливаю, чтобы привлечь внимание полицейского, и он говорит:

– Одну минуту, пожалуйста.

– Простите, – отвечаю я, – но это очень важно.

– Ну вот, – говорит он, заполняя последнюю строку, – вот так. – Он ставит точку. – Все, – говорит он. – Закончил. Так чем я могу вам помочь, сэр?

Я слышу, как открывается дверь в фойе. Ледяной порыв ветра, ворвавшийся внутрь, обжигает меня, словно удар хлыста. Я не смотрю на дверь.

– Меня зовут, – говорю я, – Джон Симмонс. Вчера я был вместе с подругой Дженни Майклз, но она неожиданно исчезла. Я попытался сообщить об этом в полицию, но мне не поверили. Тогда я поехал к ней домой, но ее там не оказалось. Люди, которые там живут, сказали, что не знают ее. Но послушайте… – Я смеюсь, впервые задумавшись, как, должно быть, нелепо звучит мой рассказ, и отчаянно желая, чтобы офицер воспринял меня серьезно. – Я много раз приезжал за ней к этому дому. Вчера я забрал ее оттуда. И потому уверен, что ее похитили. Вы должны помочь мне найти ее.

Я с мольбой простираю к нему руку, но не могу установить контакт, потому что нас разделяет окно. Моя рука безвольно застывает в воздухе, и мне приходится опустить ее, когда я замечаю, что офицер удивленно смотрит на меня, не говоря ни слова.

– Прошу вас, – повторяю я.

Слева от меня открывается и снова захлопывается дверь. Мимо кто-то проходит.

– Присядьте вон там и подождите. – Офицер указывает на кресла у меня за спиной. – А я пока поищу кого-нибудь, кто сможет вам помочь.

Итак, наконец хоть кто-то мне поверил. У меня словно гора с плеч упала. Я ощущаю легкость. Надеюсь, что все мои старания не пройдут даром и, возможно, мы сумеем отыскать Дженни.

Пятнадцать минут спустя, просмотрев пару газет и прочитав о неприятных подробностях двух похищений и о найденном трупе, я все еще сижу здесь в одиночестве, доверчивый идиот. Достаточно сказать что-то упрямцу, чтобы заставить его заткнуться и спокойно заниматься своими делами, пока он будет надеяться, что все уладится. Мне осточертело сидеть здесь и ждать, пока они там делают из меня дурака. Слишком много времени прошло.

Я встаю, сгребаю в охапку газеты и решительно направляюсь к окну, за которым работал офицер. Он еще не вернулся. Несомненно, все еще старается разыскать кого-нибудь, кто поможет мне. Хотя на самом деле я сильно в этом сомневаюсь. Так они только теряют время. Но им не заставить меня больше ждать здесь ни одной минуты.

От пустой комнаты, в которой пятнадцать минут назад был полицейский, меня отделяет пластиковое стекло. Я принимаюсь стучать в него. Я стучу три раза и жду. Никто не появляется, и я снова начинаю стучать, на этот раз с такой силой, что ощущаю, как стекло вибрирует под ударами моего кулака, грозя расколоться на части. Но мне уже все равно. Кто-нибудь наконец должен прийти сюда и помочь мне. По крайней мере, кто-нибудь должен начать действовать умело и решительно, чтобы помочь мне определить точное местонахождение Дженни.

Из-за сильного шума, который создаю, я не слышу, как позади распахивается дверь, не слышу топота бегущих ног. Я не слышу, как кто-то кричит на меня. Не вижу полицейского прямо у себя за спиной. Я понимаю, что он там, только когда он скручивает мне руки. Его действия несомненно помешают мне найти Дженни, и я тоже начинаю вопить на него и пытаться вырваться из его хватки, отчаянно стараясь освободиться, рассыпаю по полу свои газеты.

В это мгновение за окошком появляется другой офицер и, оценив ситуацию, торопливо выбегает в фойе и тоже хватает меня. Неожиданно откуда-то выскакивает и третий полицейский и тоже вцепляется в меня мертвой хваткой. Я хочу освободиться. Я хочу найти выход из этой нелепой ситуации и сделать все, чтобы найти Дженни. Но эти трое слишком сильны. Я больше не в состоянии сопротивляться. И вдруг так же внезапно, как вспыхнувшее во мне нетерпение, на меня накатывает апатия, и я начинаю жалеть, что пришел сюда, потому что мог бы сам искать Дженни. Я с тоской думаю, что ошибся, поверив в помощь полиции.

Теперь я лежу на полу. Пытаюсь что-то сказать, но слова застревают у меня в горле. Один из офицеров сидит у меня на спине, двое заламывают руки мне за спину, чтобы надеть наручники. Я вижу женщину, ту самую, что разговаривала с мужчиной около входа в участок. Она стоит над ними и дает указания. Я едва дышу, таким тяжелым оказался офицер, взгромоздившийся мне на спину. Пытаюсь закричать, но у меня ничего не выходит, я вынужден и дальше терпеть это унижение. И вот силы окончательно оставляют меня. Моя голова падает на пол, холод бетона обжигает мое разгоряченное лицо, и я полностью покоряюсь власти своих мучителей.

Я уже целую вечность сижу в камере. Я не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как меня здесь заперли, полицейские отобрали у меня часы. И даже если бы у меня остались часы, не думаю, что смог бы узнать время. Я не сомневаюсь, что они разбились, когда офицеры повалили меня на пол. Они забрали даже газеты.

Я меряю шагами камеру, не в состоянии сидеть на месте. Я пытался колотить в дверь, стучал, пока не заболели руки. Но никто не пришел, конечно, они и не должны были откликнуться. Не стоило и надеяться, что они станут обращать на меня внимание. Для них я всего лишь псих, который оказался в камере, нарушив общественный порядок.

И о чем я только думал? Зачем я все это натворил? Зачем, как ненормальный, стучал в это окно, зачем устроил сцену? Я невероятно зол на самого себя. Мне необходимо как можно скорее выбраться отсюда и придумать, как разыскать Дженни самому, теперь, когда я больше не могу рассчитывать на поддержку полиции.

Но я не смогу отсюда выбраться, пока они мне не позволят. А прежде чем это сделать, они наверняка захотят поговорить, предостеречь от дальнейших глупостей или что-то вроде того. По крайней мере, я очень надеюсь, что этим все и ограничится. Но неожиданно в мое сердце закрадывается тревога. Я начинаю думать, что случится, если они решат чуть дольше подержать меня взаперти. Что, если они предъявят мне обвинение и не разрешат выйти под залог? Могут ли они так поступить?

Да, могут, ведь я нарушил общественный порядок. Но у меня была весомая причина, и, надеюсь, они примут это во внимание.

Наконец, я опускаюсь на жесткий матрас. Я совсем обессилел и безвольно зарываюсь лицом в ладони. И все же ощущение бессилия стремительно сменяется новой волной ярости, нарастающей во мне, такой сильной, что мне хочется завопить во весь голос. Понимая, что никому не причиню вреда и, судя по всему, меня никто не услышит, я принимаюсь кричать во все горло. Звук отражается от четырех стен, пронзая мои уши, и на мгновение я чувствую себя немного лучше.

Я ложусь на спину. Мне надо ждать, это ведь так просто. Больше я ничего не могу поделать. Постараюсь немного поспать. Так, возможно, время пробежит быстрее.

Но как только я закрываю глаза, около двери раздается шум.

Я быстро сажусь на кровати, в глазах темно. Когда темнота рассеивается и я снова начинаю видеть, замечаю, как дверь слегка приоткрывается. Но она не распахивается до конца, и я гадаю, кто же там снаружи. Спустя две, три, четыре секунды никто не заходит в камеру. Я вижу лишь свет, пробивающийся из коридора. Затем замечаю чью-то руку, но это все. Никто не входит внутрь. Это просто рука, касающаяся двери. Я встаю, уже собираясь сам распахнуть дверь, но вдруг понимаю, что это женская рука. Ее кожа кажется такой нежной. Она напоминает мне руку Дженни и то ощущение, когда я слегка сжимал ее в своей ладони. Неприятная мысль о том, что вчера днем я, возможно, последний раз в жизни видел Дженни, то и дело заслоняла все вокруг, но я изо всех сил старался гнать ее от себя. Я должен сохранять оптимизм.

Дверь со скрипом распахивается. Раздается гулкий звук шагов, и она входит в камеру, это оказывается та самая женщина, что разговаривала с мужчиной на ступеньках около полицейского участка, та, что давала указания офицерам, когда они повалили меня на пол. Я настораживаюсь, она не из тех, кому можно доверять.

– Мистер Симмонс, – начинает она, – я сержант уголовной полиции. Прошу прощения за то, что вас так долго здесь держали. Я уже знаю, в какой ситуации вы оказались.

– В какой ситуации? – Я удивлен, возможно, она не так уж и плоха. Ей будто бы даже небезразлично, что происходит.

– Прежде всего, я хочу сказать, что вы не под арестом. Мы поместили вас сюда ради вашей же безопасности. Со стороны все выглядело так, что вы способны причинить вред себе самому. Когда офицеры поместили вас в камеру, я сделала несколько звонков. Дежурный офицер посвятил меня в детали вашей ситуации. Сочувствую вам.

От ее слов я почувствовал себя гораздо спокойнее. Напряжение спало. Она верит мне.

– Так, значит, вы в курсе? – Я не знаю, что еще сказать.

– Дженни Майклз, ваша девушка, – говорит она и кивает. Она ведет себя абсолютно естественно. Я чувствую, что она ждет, когда я сам расскажу ей подробности своей истории.

Теперь я ощущаю новый прилив сил. Я рассказываю ей о Дженни, о том, как мы познакомились, о моих планах на вчерашний день. Я так тороплюсь, что начинаю беспокоиться, поймет ли она что-нибудь из моего рассказа, но просто не могу сбавить темп. Она слушает меня, наконец хоть кто-то из полицейских снизошел до меня, и потому снова набираю полную грудь воздуха и продолжаю рассказ. Я вспоминаю, как остановился около супермаркета, чтобы сходить в туалет, как оставил Дженни в машине, как на обратном пути зашел купить кофе. Рассказываю, как вышел из здания и застыл на месте, не увидев Дженни в своей «мазде». Как терпеливо ждал, когда вернется Дженни и в конце концов не выдержал и запаниковал. Я рассказывал о том, как ощутил полную беспомощность. «И тогда позвонил в полицию. Не сомневался, что там мне помогут. Я был уверен, что вместе мы сможем ее найти. Но все шло именно так, как я и предполагал, до того момента, как те офицеры обвинили меня во лжи». Я передаю ей мой разговор с полицейскими, и детектив Нельсен кивает. Она ничего не говорит, но, согласно кивая, очень ободряет меня. Я говорю с такой горячностью, что у меня пересыхает в горле.

– А как вы объясните историю с ее мобильным? – спрашивает она, когда я умолкаю. – Почему такой номер не существует?

Я качаю головой:

– Не знаю. – Простой, бессмысленный ответ, но больше мне нечего сказать.

– Когда вы в последний раз звонили ей перед исчезновением по этому номеру?

– Вчера утром, – отвечаю я, не задумываясь. – Я звонил Дженни, чтобы уточнить время, когда заеду за ней. – В ее дом. В дом Вонов.

Она задумчиво смотрит на меня.

– Кто такая Дженни Майклз, Джон?

– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я.

– Опишите мне ее такой, какой знаете. Скажем, вы хотели бы рассказать мне о ней вкратце. Что бы вы сказали?

Я пожимаю плечами:

– Она самый прекрасный человек, которого мне доводилось встречать. Благодаря ей я еще никогда не был так счастлив. – Я опускаю глаза в пол. – До вчерашнего дня.

– Что еще вы можете рассказать о ней?

Я не знаю, с чего начать. Задумавшись, молчу. Я так много хочу рассказать и так же много должен сказать. Пытаюсь мыслить логично, но чем больше копаюсь в своих мыслях, тем больше запутываюсь. У детектива Нельсен ко мне много вопросов, и у меня к ней не меньше. Я тоже о многом хочу расспросить. Мне во что бы то ни стало нужно выведать все, что хочу узнать.

В конце концов, я так ничего и не смог прояснить. И вот я сообщаю детективу Нельсен все, что, на мой взгляд, может пригодиться. Описываю внешность Дженни, рассказываю, как мы познакомились, чем занимались вместе. Чем больше я говорю, тем длиннее становятся мои фразы, и меня начинает захлестывать паника. И я постепенно умолкаю и пытаюсь успокоиться. Мне кажется, что со стороны мое волнение очень заметно.

Вероятно, на моем лице отражается смятение, потому что детектив Нельсен говорит:

– Расскажите, о чем вы думаете.

– О ее доме. Я не один раз забирал ее оттуда, но тот человек сказал, что они с женой живут там уже два года. Как такое возможно? Ведь я и вчера забрал ее оттуда.

– И тогда вы во второй раз позвонили в полицию. – Она кивает и рассказывает, что оба моих звонка были записаны в полиции. Она объяснила, что прослушивала запись, поэтому не смогла сразу со мной встретиться. Она много говорит, но у нее нет ответов на мои вопросы. И хотя мы оба сбиты с толку, и все, что я говорю, делает меня в глазах окружающих настоящим психом, что-то в ней заставляет меня надеяться, что она верит мне, или, по крайней мере, пытается поверить.

Эта мысль посетила меня, когда я впервые взглянул на нее. У нее светлые волосы до плеч, слегка завивающиеся на концах. Она убирает их за уши, очень маленькие и аккуратные. На лбу у нее залегли складки, под глазами – темные круги. И никакого макияжа, чтобы скрыть следы очевидной усталости, она не пытается выглядеть лучше. Какая жалость, ведь она могла бы быть очень привлекательной. Она среднего роста и совсем не похожа на полицейского. И говорит по-другому. Она кажется обычным человеком. И в ее глазах я читаю сочувствие, понимание того, какую боль мне приходится терпеть, словно и сама когда-то пережила нечто подобное.

– Зачем кому-то понадобилось похищать ее? – спрашиваю я.

– Похищение – пока всего лишь версия. Мы все выясним в течение часа.

– Но все эти женщины… Сообщения в новостях.

– Я знаю. – Она опускает глаза. – Я знаю. – Она больше ничего не объясняет и, кажется, старается скрыть свои чувства. – Я собираюсь в лондонский «Гейтуэй», чтобы просмотреть запись камер видеонаблюдения. Если ее похитили, я смогу установить, кто это сделал, на чем они уехали и в какую сторону направились. Я смогу все увидеть.

– Хорошо. Спасибо вам. И еще, детектив, я принес с собой газеты.

– Я непременно пришлю их вам.

Я улыбаюсь. Теперь я точно знаю, что она верит мне. Если бы я лгал, она не захотела бы смотреть записи с камер видеонаблюдения. Но, как бы там ни было, она увидит, лишь как я выхожу из машины, иду в туалет и покупаю два кофе. Она убедится, что я говорю правду, а затем будет создана оперативная группа, или как это там у них называется. В течение часа группа полицейских займется поисками Дженни, я уже буду не один, и, возможно, наши усилия увенчаются успехом.

– Спасибо, – снова говорю я.

– Меня пока еще не за что благодарить. Я ничего не сделала и ничего не выяснила. Если вашу девушку похитили, мы скоро об этом узнаем и тогда начнем искать ее. Но я должна предупредить вас, мистер Симмонс, что, если запись с камер видеонаблюдения покажет нечто совсем другое и ее не похитили, если ее вообще с вами не было, вы окажетесь в незавидном положении, и я не смогу вам помочь. И даже не захочу этого делать.

– Этого не произойдет. – Я говорю решительно, чтобы она могла и дальше мне доверять.

– Я надеюсь, – отвечает она и улыбается. У нее приятная улыбка, но она кажется слегка натянутой и словно лишенной чувств. У нее ровные, белые зубы, но когда она улыбается, под глазами собирается множество мелких морщинок. Она долго и напряженно работала, ей просто необходим отдых.

– Высоко ценю то, что вы для меня делаете, – говорю я.

Она поднимает на меня глаза, ожидая услышать большее. Возможно, всему виной выражение моего лица. Пожимаю плечами и просто спрашиваю:

– Почему это случилось с ней?

Она поднимает вверх ладони.

– На самом деле людей похищают по целому ряду причин, мистер Симмонс.

– Прошу вас, называйте меня Джон, – прерываю я ее, но не думаю, что она недовольна этим.

– Существует множество причин, Джон. Чаще всего это деньги. В основном ради выкупа. А кроме того, месть, долг, одержимость. Даже желание убивать. У некоторых людей в душе скрывается настоящее зло, и они выпускают его на свободу, причиняя боль другим. Все дело в том, что эти причины кажутся чем-то нереальным, пока нечто подобное не произойдет с вами. Но я не сомневаюсь, последнее время вы много думали об этих причинах. Иногда… – Казалось, она решила не продолжать фразу, но, вздохнув и немного помолчав, все-таки заговорила снова: – Иногда люди просто больны.

– Я не могу думать ни о чем другом.

– Что ж, настало время взять передышку. Отдыхайте, а я сама займусь этим делом. Через пару часов я вернусь, и мы еще поговорим. У меня появятся вопросы, это я могу вам точно пообещать. Как мне получить фотографию Дженни?

– Она есть в моем мобильном. В фотоальбоме. – Я понимаю, как глупо это звучит, когда объясняю, что это единственное фото Дженни, которое у меня есть: снимок крупным планом, сделанный телефоном, когда мы сидели друг против друга за столиком в ресторане.

– Хорошо, я распечатаю его. И попрошу кого-нибудь принести вам чашку кофе, – говорит она, ободряюще кивнув. – И конечно же ваши газеты.

Мне хочется улыбнуться ей, но она уходит, прежде чем я успеваю это сделать. Дверь захлопывается, и я чувствую, как поток прохладного воздуха овевает мое лицо.

Она непременно получит ответы на многие вопросы. Я ничего не могу поделать с охватившим меня волнением, что этих ответов окажется недостаточно. До сих пор мне не очень-то везло, поэтому сложно представить, что мы вот так сразу достигнем поворотного момента. И не важно, с какими ответами она могла бы вернуться, главный вопрос стоял по-прежнему остро: где сейчас Дженни? Записи с камер видеонаблюдения могут многое прояснить, но они не ответят на вопрос о местонахождении Дженни. Не подскажут не только где она, но и, это еще важнее, что с ней происходит. В то время, как я сижу здесь, живой и здоровый, что чувствует она? Что ей приходится терпеть?

Я уже давно не отличаюсь горячей религиозностью, а именно с тех пор, как был ребенком и родители каждое воскресенье брали меня с собой в церковь, заставляли верить, заставляли молиться, но теперь я падаю на колени. Это почти инстинктивный порыв, несмотря на долгие годы отчуждения между мной и Создателем. На самом деле вопросов гораздо больше, чем ответов, которые сможет найти детектив Нельсен. И вот я обращаюсь к Тому, Кто, как меня убеждали в детстве, знает ответы на все вопросы, и молюсь, и вопрошаю. И жду ответа.

Глава 12

Дом номер 4 на Сандерс-Роуд выглядел как обычный одноквартирный, с тремя спальнями. Дом, в котором могла счастливо жить обычная семья. Кейт Нельсен хотела взглянуть на него и решила, что, если поедет в лондонский «Гейтуэй» в объезд, это будет очень полезно. Она хотела представить этот дом во всех подробностях, думая о последнем дне Джона Симмонса и Дженни Майклз. Прежде чем их мир предположительно превратился в ночной кошмар.

Она не стала стучать в дверь, не хотела попусту беспокоить Вонов. Только не сейчас. Но если ей удалось бы доказать существование Дженни Майклз, Вонов она навестила бы первыми.

А пока она немного прогулялась по округе, пройдя улицу из конца в конец и заговаривая с проходящими мимо людьми. Она показывала им фотографию Дженни Майклз, которую распечатала на принтере в участке. Хотела сравнить их ответы и надеялась, что ей все-таки повезет. Она вытаскивала свою визитку и вручала ее каждому, требуя позвонить, если кто-то сможет вспомнить хоть что-то относящееся к делу.

Никто не узнал девушку на фотографии, но, по крайней мере, если ей придется снова сюда вернуться, она уже неплохо изучила это место. А еще она позвонила и назначила встречу с начальником службы безопасности лондонского «Гейтуэя».

Через двадцать минут Кейт покинула Сандерс-Роуд и полчаса спустя подъехала к лондонскому «Гейтуэю».

Род Тейлор оказался коротышкой с лысой головой, на носу торчали очки с толстыми стеклами. На первый взгляд ему было далеко за сорок.

Он приветствовал Нельсен, протянув ей руку, после того, как целых пятнадцать минут заставил дожидаться своего появления:

– Детектив Нельсен, рад познакомиться. – В его тоне прозвучала нарочитая небрежность.

Она с трудом подавила настойчивое желание заметить ему, что у нее куча дел, а он имел наглость заставить ее так долго ждать.

– Спасибо, что согласились встретиться.

– Вы сказали, что хотели бы просмотреть запись вчерашней пленки с камер видеонаблюдения?

– Именно.

– Пойдемте со мной.

Он повел ее из холла главного здания мимо, как заметила Нельсен, ларька с кофе, а затем свернул налево и распахнул дверь. Они оказались в коридоре, куда был запрещен вход покупателям, и Нельсен шла следом за Родом, пока они не оказались у четвертой двери справа. Он набрал код и распахнул дверь.

– После вас, – сказал он галантно.

Нельсен вошла в комнату. Слева располагался большой письменный стол, на котором возвышались четыре монитора. Справа находились книжные стеллажи, на них лежало несколько папок формата А4, доверху набитые бумагами. Она уселась на вращающийся стул, когда Род широким взмахом руки предложил ей садиться. Он устроился на соседнем стуле.

– Мне нужна информация, – начала Нельсен, – о том, что происходило на парковке. У вас есть камеры с хорошим обзором той части парковки, что ближе всего к зданию, и той части, что ближе всего к входу в здание?

– Конечно, – кивнул он. – У нас есть и то и другое. Есть камера, на которой видно, как машины проезжают по мосту, еще одна – с панорамным видом на главную парковку, она дает общий план территории, и потому видимость не очень отчетлива. А также у нас есть камера, охватывающая первые несколько рядов машин, припаркованных перед главным зданием. И еще одна – над главным входом.

Нельсен надеялась, что ответ на вопрос, который беспокоил ее с самого начала, а именно угодил ли Джон Симмонс в неприятности или сам был ходящей неприятностью, скоро будет раскрыт.

– Я хочу посмотреть записи начиная со вчерашнего дня.

– А зачем вам все это, детектив? – Он вскинул брови. – Я действительно должен знать. Вы слишком много просите.

– Я уверена, вы знаете, что мне достаточно получить ордер и разговорам конец.