Самое время для новой жизни Троппер Джонатан

Глава 15

Около половины шестого утра Джек учинил разгром. Я проснулся моментально: в его комнате ударился об пол какой-то тяжелый предмет, с дребезгом разбилось что-то стеклянное. Я вышел, пошатываясь, в коридор – Линдси и Элисон в маечках и шортах, с бледными лицами, на которых болью проступало осознание происходящего, уже стояли там.

– Какого дьявола он творит? – спросил я.

– Выпустите меня, сволочи! – проревел запертый Джек.

Элисон направилась было потихоньку к двери, но тут же отпрыгнула: дверь сотряслась, раздался оглушительный грохот.

– Телевизор, судя по звуку, – заметила Линдси.

– Ушам своим не верю, черт возьми, – прохрипел Чак, выплывая из спальни в лиловых боксерских трусах и потрепанной футболке со Спрингстином. Опухоль на переносице за ночь немного спала, зато синяки появились теперь и под глазами. Он походил на воришку гамбургеров из старой рекламы “Макдоналдса”. Теперь из комнаты доносились шелест и легкие глухие хлопки, будто стайка голубей-камикадзе билась о стены: Джек принялся швырять книги. Элисон села на пол, прислонившись спиной к двери кабинета, и закрыла руками уши.

– Да, надо было, конечно, убрать оттуда все бьющееся, прежде чем запереть его. – Линдси сочувственно посмотрела на Элисон.

– Думаешь? – пробормотала Элисон, потирая воспаленные глаза.

Я понимал, надо что-то сделать, сказать, но все еще затуманенная сном голова отказывалась соображать. Вечером мы, новоиспеченные похитители, были слишком возбуждены, чтобы вовремя лечь спать, и даже после того, как разошлись по комнатам – Элисон и Линдси ночевали вместе, мы с Чаком в отдельных спальнях, – я долго пролежал без сна. Линдси спала совсем рядом, нас разделяла лишь стена, – мысль об этом не давала мне покоя. Подумать только, впервые за пять лет мы лежали меньше чем в полуметре друг от друга. Я пытался почувствовать ее через стену. Ощутила ли и она там, по другую сторону, мою близость? Только в четвертом часу я отключился.

– Откройте дверь, вашу мать! – хрипло проорал Джек под треск ломающегося дерева. Я вспомнил шикарный письменный стол мистера Шоллинга и поморщился.

– Рано или поздно ему надоест, – понадеялась Линдси.

– И как я не додумалась убрать максимум вещей из комнаты, – корила себя Элисон.

– Не могла же ты предусмотреть всего, – попытался я ее успокоить. – В этом деле мы пока новички.

– Точно, – вставил Чак. – И, раз уж мы об этом заговорили, у кого есть идеи, как накормить Джека завтраком?

– Да, попали, – констатировал я.

Мы переглянулись, вчерашнее воодушевление показалось далеким воспоминанием. Мы вступили в терра инкогнита, и каждая минута будто подтверждала с блеском: такое дело нам не по плечу.

Тем временем бешенство Джека, по-видимому, достигло апогея. В кабинете что-то легко и быстро прокатилось по полу, и все стихло.

– Джек? – робко позвала Элисон. Нет ответа. – Джек?

Внезапно в кабинете водворилась гробовая тишина.

– Джек? – теперь уже Элисон встревожилась. – Как вы думаете, он не поранился?

– Да просто не отвечает, – сказал Чак.

– Там повсюду осколки, – забормотала Элисон. – Вдруг он порезался, поскользнулся, упал… Джек!

За дверью – молчание. Неожиданно Элисон подняла руку, достала ключ с верхней планки дверного косяка и уже вставила было в скважину, но Чак схватил ее за запястье.

– Не надо, – предупредил он.

– А если он потерял сознание, истекает кровью?! – Элисон пыталась высвободиться.

– Прикидывается, – урезонивал ее Чак. – Открой дверь – он собьет тебя с ног и вырвется на свободу. Опомниться не успеешь.

Элисон повернулась к нам с Линдси, все еще держась за дверную ручку. На ее лице читалось сомнение.

– Что же нам делать?

– Чак прав, – сказала Линдси. – Он хочет тебя напугать, вот и все.

– И у него получается, – Элисон посмотрела на дверь. – Джек, пожалуйста, ответь, – взмолилась она.

Я быстро нагнулся и глянул в старомодную замочную скважину. Темнота, затем яркий луч света: по ту сторону двери Джек отпрянул.

– Попался, Джек, – крикнул я, торжествуя, как ребенок. – Видел его, – я выпрямился. – В порядке он.

– Бен, зараза! Отопри дверь! – завопил Джек.

– Нет уж, дудки. Я пошел спать.

– Ну же! Чак! Элисон! Я поранился, – прокричал Джек, – истекаю кровью!

– Мы тебе просунем пластырь под дверь. – Чак бережно потер нос.

– Да выпустите же, говорю вам! – зарычал Джек и изо всей силы ударил в дверь. – Ну, я вас достану! Вам всем не жить!

– Успокойся, Джек, – попросила Элисон.

– Элисон, отопри дверь сейчас же!

– Прости, Джек.

– Не проси прощения, лучше будь умницей. Хочешь, чтобы я поехал в клинику? Выпусти меня, и мы поедем вместе. Так дела не делаются!

– Я тебе не верю, – Элисон стиснула ладонями виски.

– Обещаю, так и будет, – настаивал Джек. – Давай же. Я голоден и порезался к тому же.

– Прости, Джек, – повторила Элисон.

– Элисон, глупая сучка! – завопил Джек. – Сейчас же открыла дверь… дрянь!

Элисон ахнула, глаза наполнились слезами. Линдси обняла ее и потихоньку повела к спальне.

– Не обращай внимания, – сказала она. – Ты же знаешь, он сейчас не в себе.

Джек принялся методично молотить в дверь.

– Предлагаю всем еще немного поспать, – прошептала Линдси, – сегодня будет длинный день, похоже.

Мы направились к своим комнатам. Напоследок я еще раз обернулся:

– Джек?

– Что?

– Письмо мое прочел?

– Пошел ты, Бен, – рявкнул он, судя по звуку, пытаясь пробить дверь костяшками пальцев.

– Ой-ой, больно, наверное, – я развернулся и пошел спать.

Проснувшись в половине одиннадцатого, я долго смотрел в окно. Деревья укрывали берега озера лоскутным одеялом всех оттенков осени; желтые, оранжевые, красные листья живописно отражались в спокойной водной глади. Несколько минут я сидел в постели, наблюдая за стайкой птиц, купавшихся у берега, и думал, какой романтичной и умиротворяющей была бы эта картина, если бы рядом, завернувшись в одеяло, сидел еще кто-то, если бы я чувствовал тепло другого тела. Сейчас же от озерного пейзажа веяло холодом и пустотой, как от свежей простыни подо мною.

В дверь постучали, вошла Элисон:

– Проснулся?

– Ага.

– Мы собираемся завтракать.

– Хороший план.

Я стащил одеяло и во второй раз за это утро поднялся с постели.

– Угомонился он?

– Наверное, сорвал голос, – предположила Элисон. – Это что, маска Дарта Вейдера?

– А? Ах да. Она самая.

Маска лежала на ночном столике. Элисон поглядела на меня вопросительно.

– Не знаю даже, зачем ее взял, – признался я. – Подумал, вдруг пригодится.

– Все может быть, – согласилась Элисон.

Вот как мы покормили Джека. Элисон приготовила омлет с кетчупом и жареным хлебом, мы положили его на тарелку и поместили в пакет с клапаном. Апельсиновый сок налили в пластиковую чашку со съемной крышкой, а кофе – в автокружку, тоже с крышкой, на которой было написано “Волшебный аквариум”, а сбоку нарисованы дельфины в прыжке. Все это поставили на поднос, мы с Чаком взяли его, потихоньку поднялись вверх по лестнице и прокрались на цыпочках к самому кабинету. Я нагнулся и заглянул в замочную скважину, надеясь, что ковер приглушит слабый стон половицы.

Наш пленник безостановочно ходил из угла в угол, как зверь в клетке. Джек подошел совсем близко к двери, и я видел его только частично – от колен до пояса, но и эта часть языком телодвижений красноречиво сообщала: он зол и готов на все. Левую руку я поднял, чтобы подать Чаку сигнал, а правой неслышно вставил ключ в замочную скважину. Сердце билось отчаянно, но я старался дышать ровно и не производить ни звука. Чак присел рядом на корточки и подался к двери. Когда Джек развернулся и направился в дальний угол комнаты, я махнул левой рукой, одним стремительным движением повернул ключ, распахнул дверь, при этом крепко держась за ручку. Чак тотчас швырнул в кабинет поднос, стоявшие на нем тарелки-чашки подскочили от удара об пол. Я успел увидеть, как Джек резко обернулся от неожиданности, глаза его под спутанной, засаленной светлой челкой сверкнули, в следующий миг он рванулся вперед, но я успел захлопнуть дверь и повернуть ключ. Дверная ручка вздрогнула в моей руке: Джек врезался в дверь в тот самый момент, как она захлопнулась. Ключ вылетел из замочной скважины и упал на пол.

– Бен! – заорал Джек, в отчаянии молотя в дверь кулаком. – Выпусти меня!

– Заткнись и наслаждайся завтраком, Джек, – любезно предложил Чак.

– Я вас упеку за решетку, так и знайте! Клянусь, вы заплатите за это! – Джек в последний раз оглушительно врезал по двери, а через минуту мы услышали, что он собирает с подноса еду.

– Как все прошло? – спросила Линдси, когда мы спустились в кухню.

– Без сучка без задоринки, – ответил Чак.

– Но он и впрямь обезумел, – сказал я, немало потрясенный неистовством Джека.

– У него ломка, – объяснил Чак. – Привык с утра взбодрить себя щепоткой-другой кокаинчика. Теперь паникует, думает, как достать.

– Паникует? – переспросила Элисон.

– Представь: просыпаешься ты утром и дышать можешь только вполсилы, получаешь только половину кислорода против обычного, – растолковал Чак.

– Действительно ощущение именно такое?

– По личному опыту сказать не могу, но в приемном отделении нарков повидал, они почти на все пойдут, лишь бы заполучить дозу. Такие выдумщики. Некоторые готовы отрезать себе ухо или загнать гвоздь в ладонь, только чтобы им прописали наркосодержащее обезболивающее.

– Боже ты мой, Чак, а можно обойтись без подробностей? – взмолилась Линдси.

– Да пожалуйста, – Чак впился зубами в английский маффин. – Я просто хотел вас подготовить.

– К чему?

– К тому, что самое интересное начнется, когда он перестанет сходить с ума.

– То есть?

– Пока еще у него не было времени подумать. Паника затуманивает мозг, – принялся объяснять Чак. – Как только Джек успокоится, оценит ситуацию, он начнет строить планы побега. – Чак проглотил кусок маффина и оглядел нас. – И вот тогда держитесь.

Глава 16

– Я еще в том возрасте, когда люди говорят “она пока не замужем”, – рассказывала Линдси спустя несколько часов.

Мы ехали в город на автомобиле Элисон, чтобы запастись пластиковыми кружками для Джека. Двухполосная дорога – асфальт со щебенкой – петляла по лесу километров двенадцать, а затем вливалась в 57-ю трассу – главную транспортную артерию, пролегающую через городок Кармелина.

– Тебе всего лишь тридцать, – ответил я.

– Знаю. Но пора, видимо, начать жить соответственно возрасту. Вернуться в школу, отставить свое сумасбродство. Может быть, сейчас еще и говорят: “Она пока не замужем”, но после тридцати в какой-то момент пересекаешь невидимую черту, и формулировка меняется: “Она уже не выйдет замуж”.

– Но тебя ведь волнуют не только семантические оттенки.

– Нет, – Линдси помолчала с минуту. Дохнула на стекло и принялась рисовать ногтем в туманном облачке, возникшем от ее дыхания. – Я хочу когда-нибудь завести семью, – добавила она тихо.

– Что тебя тревожит? – спросил я.

Рыхлый щебень под колесами забормотал скороговоркой, и мы выехали на трассу.

– Да ничего. Не знаю даже, – она запустила средний и безымянный пальцы в волосы таким знакомым движением, что к моему горлу подступил ком. – Нет у меня ни работы, ни семьи, я не знаю, куда идти дальше. Так хотелось избежать какого бы то ни было постоянства, и вот я ни с чем. А если другого постоянства, кроме его отсутствия, у меня и не будет?

– Да, тогда хреново дело.

– Ну спасибо за поддержку, – криво усмехнулась Линдси.

На обочине у столов, заваленных тыквами, сидел старик с трубкой в зубах, в клетчатой рубашке поверх толстовки с капюшоном. Деревянный знак за его спиной сообщал: “До Хэллоуина осталось 5 дней”. Я заметил, что пятерка нарисована на перекидной табличке, как на старых табло тех времен, когда мы играли в детской бейсбольной лиге.

– Да все мы ни с чем. – Я смотрел в зеркало заднего вида на удалявшегося старичка с тыквами.

– Нет, – возразила Линдси. – Ты пишешь, Джек стал известным актером, Чак – свят-свят – хирургом, Элисон – успешный юрист…

– Чак не может построить нормальных отношений, у Элисон тоже с мужчинами швах – она помешана на Джеке. О блестящих достижениях последнего мы все знаем. А я разведен, разочаровался в своей работе, и роман мой на той же стадии, что и три года назад, когда я женился. Вот теперь и я расстроен, спасибо тебе.

– Ты и не был особенно веселым, – улыбнулась Линдси.

– Думаю, есть одно препятствие тому, чтобы не менять свою жизнь: нельзя быть уверенным, что, бездействуя, ты тем самым ее не меняешь, – сказал я.

Улыбка Линдси померкла, стала грустной.

– В свое время мы были полны решимости, точно знали, куда идем, а теперь будто заблудились и ходим кругами. – Она отстегнула ремень безопасности: мы въехали на парковку супермаркета Эдвардса. – Словно в колее, понимаешь?

– Колея отличается от могилы только глубиной, – вздохнул я.

– Боже ты мой, как мрачно.

– Впереди ведь уже не целая вечность, чтобы все уладить, вот я о чем. Иногда мне кажется: нет, я не потерялся, а вроде как отстал от расписания. И часики тикают, нужно догнать поезд, а я даже не знаю, с чего начать. Поэтому, может быть, я и женился сгоряча. – Я повернулся и поглядел на Линдси. – Мне, черт возьми, тридцать. К этому времени я рассчитывал опубликовать хотя бы один роман, иметь жену, детей, домик в каком-нибудь тихом местечке, по ночам слышать стрекот сверчков. И эта другая жизнь, которую я намеревался вести, где-то там, а где, я уже, кажется, и не узнаю.

– В молодости ты совершенно уверен: будущее пойдет по твоему сценарию, – заметила Линдси.

– Да, – я задумался на секунду. – Будущее уже не то, что раньше.

Линдси захихикала.

– Смеешься. А ведь так и есть. Все не по плану.

– А знаешь, что нужно, чтобы хорошенько посмеяться?

– Что?

– Составить план.

Центр Кармелины обозначало пересечение двух улиц – Главной и Кленовой, они сходились в круговой перекресток, вымощенный булыжником, а в центре круга располагался маленький парк со скамеечками и позеленевшей медной конной статуей солдата времен Гражданской войны. Кармелина не была похожа на бедные маленькие города в Катскильских горах вроде Роско и Монтичелло, где основу экономики составляют туристы, “летние приезжие”, а доходы, полученные в сезон, помогают жителям протянуть суровую зиму. Кармелина находилась довольно близко к мегаполису и привлекала значительное количество семей среднего класса, которые жили здесь круглый год. Поэтому “деловой центр” городка, хотя и имел вид провинциальный, даже сельский, вовсе не казался обветшалым. Вдоль улицы выстроились в ряд очаровательные семейные магазинчики с названиями вроде “Комиксы у Керли”, “Экономмагазин Паркера”, “Кармелинские сладости”, “Магазин пустячков и подарков”, “Скобяные товары у Ричи”, “Книги в мягком переплете и не только” и, наконец, парикмахерская “Укротители буйных грив”. Ну а если уж вам нужно в “Банана репаблик”, “Ти-Си-Би-Уай” или “Сэм Гуди”, милости просим обратно, вниз по 17-й трассе, километров пятьдесят до мегамолла в Мидлтауне.

Наступил час послеполуденных покупок, и Главная улица была оживленна, то есть по ней разгуливало человек тридцать горожан, в основном мамочки с детьми и пожилые пары. Все прохожие здоровались с нами или улыбались в знак приветствия, и я уверился, что вообще-то имею некоторую массу и занимаю место в пространстве. Такой уверенности не хватает порой на Манхэттене, где в переполненном вагоне метро усомнишься, бывает, существуешь ли вообще.

– Городок будто сошел с экрана, – заметила Линдси и взяла меня под руку. – Ни дать ни взять сцена из рождественского кино.

Мы прогулялись немного, разглядывая магазинчики (магазин для коллекционеров “У Коры”, “Лавка толстяка-мороженщика”), очень приятно было думать, что всем прохожим мы тоже кажемся парой, обычной парочкой. Маленькое незатейливое пространство этого городка порождало реальность, где такой запутанной ситуации, как моя, просто не могло существовать. На данном отрезке времени мы были парой. Не останавливаясь, я прижал локоть к боку, притянув Линдси поближе. Она не сопротивлялась, я взглянул на нее мельком, не поворачивая головы, и увидел, как удивленная улыбка тронула уголок ее губ.

Линдси хотелось пройтись, и мы отправились дальше, вышли из делового района туда, где Главная улица огибала высохшее пшеничное поле и уходила вдаль, теряясь из вида. Тротуар закончился, и я прямо чувствовал, как цены на недвижимость падают с каждым новым изгибом дороги. Дома, мимо которых мы шли, представляли собой одноэтажные сборные конструкции, их возят из штата в штат на прицепных платформах грузовики с проблесковыми маячками и предупреждающим знаком “негабаритный груз”. На каждой подъездной аллее – грузовичок-пикап или масляные пятна, обозначающие место, куда он вернется к вечеру. Такие автомобили водят мужчины с суровыми лицами и огрубелыми, испачканными солидолом руками. Мужчины иной, закаленной породы, которые заставляют городских хлыщей вроде меня чувствовать себя изнеженными слабаками.

– Ты не заметила случайно железнодорожных путей? – спросил я Линдси.

– Нет, а что?

– Мы как будто пересекли полосу отчуждения и оказались в трущобах.

– Может, мы и в Кармелине, но все равно это Катскильские горы.

Я заметил, что Линдси больше не держит меня под руку, и подумал: это вышло нечаянно или она намеренно отодвинулась от меня?

– Уж и вспомнить не могу, когда мы в последний раз были вдвоем, – только так малодушно я и осмеливался завести разговор на главную тему.

Линдси нахмурилась, и я убедился – увы, слишком поздно, – что зря это сказал.

– Уверена, можешь. – В голосе Линдси зазвучали нотки сарказма.

Теперь разумнее всего было попридержать язык, замять неловкость и идти себе дальше, поэтому я остановился и спросил:

– Да что случилось-то?

Она, мрачнее тучи, посмотрела на меня:

– Можешь ты хоть немного подождать?

– С чем подождать?

Линдси бросила на меня убийственный взгляд:

– Ты прекрасно знаешь с чем. Вечно тебе нужно ворошить прошлое. Оставь ты его в покое.

– Да о чем ты?

– Я-то? О нечуткости твоей.

– Нет, почему у тебя такая мысль возникла? – сказал я, надеясь, что этот вопрос не прозвучал попыткой оправдаться. – Ничего я не хотел ворошить.

– Хотел-хотел, – Линдси сердилась. – Не упускаешь ни единой возможности.

Верно, я выглядел очень несчастным: она вдруг смягчилась, подошла и положила руки мне на плечи.

– Послушай. Я правда рада, что мы можем побыть вместе. Мне очень не хватало наших бесед. Не усложняй все, поминая прошлое. Не найдешь ты в нем ответов на свои вопросы.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.

– Хорошо, – я скорее уступил, чем согласился. Теплый трепет в груди постепенно замирал. Пусть это покажется смешным, но я почувствовал, что сердце мое разбито. – Прости.

– Прощаю, – Линдси улыбнулась и коротко обняла меня. К счастью, я поборол желание зарыться лицом в ее волосы и поцеловать. – Просто будем проводить время вместе, и не надо ничего усложнять.

– Конечно, – согласился я, а сам подумал: “Да куда уж сложнее?”

Все испортил. Навязал ненужный разговор, и меня быстренько осадили. Я просто дурачил сам себя, полагая, что может быть иначе. Линдси разомкнула объятия. Стена из слов, которую она воздвигла нечаянно, с моей помощью, разделила нас. Нам по тридцать, и снова мы “просто друзья”. Новый отрицательный рекорд.

– Идем, – Линдси повернула обратно. – Пора возвращаться.

Мы направились в город. Гул за нашими спинами постепенно перешел в рев, и мимо пронесся на “харлее” устрашающего вида бородач в футболке с надписью на спине: “Если ты читаешь это, значит, сучка наконец свалилась”. В другое время я посмеялся бы, но тут было совсем не до смеха.

Зайдя в “Экономмагазин Паркера”, где продавалась всякая всячина, мы купили пластиковых кружек. Здоровяк лет сорока, наверняка тот самый Паркер, выбил нам чек на антикварном кассовом аппарате: в окошечке появилась итоговая сумма, и тут же выскочила красная табличка “продано”.

– Как поживаете? – спросил он, складывая покупки в пакет.

– Лучше некуда, – соврал я.

Обратно ехали молча, Линдси глядела в окно, тихонько напевая, я обдумывал невеселые свои дела. Чернила на бумагах о разводе еще не высохли, но горюю я не поэтому, моя печаль – разрыв более чем пятилетней давности. Мне пришло в голову, что сейчас ситуация странным образом уравновесилась. Когда ушла Линдси, все чувства к ней я направил на Сару, теперь ушла Сара, и чувства мои освободились, чтобы вновь вернуться к своему источнику. А если так: пустоту, образовавшуюся после развода, я пытаюсь заполнить Линдси просто потому, что именно она сейчас рядом? Менее вероятно, но тоже возможно. Украдкой глянул на Линдси, считавшую, что я всегда все усложняю. И вспомнил литературный анекдот о Курте Воннегуте. Когда некий посетитель отметил с удивлением, какой беспорядок у Курта в кабинете, тот ответил: “Думаете, это беспорядок? Знали бы вы, что творится здесь” – и указал на свою голову.

Глава 17

Возвратившись, мы обнаружили Элисон на кухне, с убитым видом она сидела за столом и ела мороженое из пластикового контейнера. В гостиной играли Indigo Girls, но, насколько я понял, они тут были ни при чем.

– За весь день от него ни звука, – пожаловалась Элисон. – Пробовала с ним поговорить – не отвечает.

– Рассержен или просто спит, – предположил я.

– Не так я все это себе представляла, – удрученно призналась Элисон. – Думала, мы сможем составить ему компанию, говорить с ним. Ему там так одиноко.

– Сегодня только первый день, – попыталась утешить ее Линдси. – Нам тут еще целую жизнь предстоит прожить, не забывай. Все изменится.

– Ты права, – отозвалась Элисон неуверенно.

– А где Чак? – поинтересовался я.

– Взял машину напрокат и поехал в Нью-Йорк подлечить нос и договориться на работе, чтоб его подменили. Вернется поздно вечером или завтра с утра.

Элисон поднялась, поставила мороженое в холодильник.

– А еще я проверила сообщения на автоответчике у себя дома, – добавила она медленно.

– И?

– Одно от Сьюарда. Интересовался, не общалась ли я с Джеком в последние пару дней.

– Итак, началось, – сказала Линдси торжественно, будто со сцены.

– Да просто не будем ему отвечать, и все, верно? – спросила Элисон.

– Пожалуй. Пока, – ответил я. – Сейчас Сьюард думает, видимо, что Джек загулял, но скоро объявится.

– Не впервой, – ввернула Линдси.

– Я так понимаю, на следующей неделе начнется подготовка к съемкам “Голубого ангела – 2”, – сказала Элисон. – И, если Джек не найдется, Сьюард взбесится.

– А уж режиссер и продюсеры будут просто рвать и метать, если Джек не появится, – добавила Линдси. – И, учитывая последние его подвиги, подумают они о самом плохом.

– Джеку могут предъявить обвинение в нарушении условий договора, – заметила Элисон. – И это, конечно, подорвет его репутацию. Никто не захочет его страховать.

– Может, поговорить со Сьюардом? – предложил я. – Попробовать привлечь его на нашу сторону.

– Весьма сомнительное предприятие, – сказала Линдси.

Элисон села и поглядела на нас:

– Как бы наша авантюра не принесла больше беды, чем пользы.

– Ну нет. Нужно верить: мы все делаем правильно, – возразил я. – Продолжай Джек в том же духе, он в конце концов нанес бы своей карьере куда больший вред.

– Верно, – согласилась Линдси. – Надо думать об отдаленной перспективе.

– Поговорил бы он с нами, – вздохнула Элисон.

– Поговорит, – ободрил я ее, – не тревожься. В глубине души он прежний.

– Он словно и не хочет излечиться.

– Вот поэтому мы не оставляем ему выбора, – подытожил я.

Хотелось бы мне быть таким же уверенным, как мой голос.

Тем вечером смотрели новости втроем. Никто не высказал этого вслух, но всем хотелось узнать, не просочилась ли новость об исчезновении Джека в прессу. Оказалось, нет, и я так этому обрадовался, что чуть не забыл про подсчет трупов. На сегодня погибших оказалось шестеро – пять жертв взрыва на заводе в Монтичелло и некий вооруженный субъект, подозреваемый в домашнем насилии, застреленный полицейским в каком-то тупике.

Позже мы с Линдси поднялись наверх отнести Джеку ужин. Оба усердно делали вид, что никакой ссоры между нами не было. Актерами мы оказались никудышными. Я заглянул в замочную скважину: Джек спал, раскинувшись на постели. Уверенный, что Джек притворяется, я наблюдал за ним, пока Линдси отпирала, а затем потихоньку толкнул дверь внутрь. Джек не шелохнулся. Я чуть помедлил, осматривая комнату, на которую будто налетела стая саранчи, по ошибке приняв ее за пшеничное поле.

Повсюду валялись разорванные, искореженные книги, осколки стекла. Покалеченное мифическое чудовище – стол красного дерева без двух изогнутых ножек – было перевернуто на бок. Не думал я, что одному человеку такое под силу. За дверью в луже стекла лежал телевизор (мы слышали, как Джек разбил его) с зияющей зубастой трещиной на пластиковом корпусе. Белые электронные детали усеивали ковер, словно перхоть – костюмную материю.

Увидеть такое разрушение – как заглянуть в истерзанную душу. Я посмотрел на распростертого на диване Джека, по жилам пробежал ледяной холодок. Никогда бы не подумал, что где-то внутри него живет неистовая, мрачная ярость, способная вдохновить на такой разгром. Я взглянул на Линдси, потрясенную не меньше моего: правая рука прижата ко рту, глаза широко распахнуты.