Побег из Вечности Южный Саша
– Ты разве не узнал меня?
Ишак всмотрелся внимательней и с некоторым облегчением произнес:
– Бензин!
Похоже, он тоже до сих пор не считал меня способным на поступок.
– Что будешь делать, Ишак? – спросил я, с удовольствием делая ударение на последнем слове. – Либо возьмешь документацию и все остальное, что вас так интересует, и поклянешься, что вы отстанете от меня…
– Либо? – спросил Ишак.
Его мутные глаза смотрели на меня без страха. Эта банда наотрез отказывалась принимать меня за серьезного человека. Видимо, и смерть Братишки они приписывали кому-то другому, но никак не мне.
– Либо получишь пулю в живот, – закончил я.
Ишак некоторое время внимательно рассматривал меня, затем перевел глаза на портфель:
– Так вот куда делись все бумаги из сейфа.
– Здесь все, – сказал я, колыхнув портфелем. – Бери и иди. И забудь обо мне.
Я кинул портфель на пол и сделал два шага назад. Ишак, не спуская глаз с моего пистолета, поднял с пола портфель.
– Теперь иди, – повторил я.
Я держал бандита под прицелом, пока он не вошел в лифт. Когда где-то наверху раздался звук раскрываемых створок кабины, я достал небольшой пульт и нажал кнопку. Взрыв был не очень сильным, но все равно где-то вылетели стекла. Я вышел из подъезда и направился к машине. Кружился мелкий снег, под каблуками поскрипывало битое стекло. Я вдохнул холодный воздух, сел в машину и подумал, что на удивление легко отправил на тот свет двух своих врагов, но до той легкости и небрежности, с которой проделывал подобные вещи Саня, мне далеко. Для этого надо иметь легкость внутри. У меня она отсутствовала.
Да, миром правят психи! При жизни Железо иногда случались моменты, когда мне хотелось от него сбежать, а теперь я то и дело вспоминал о нем. Оказалось, он занимал в моей жизни много места, а я даже не подозревал об этом. И вот теперь, когда Сани не было, мне стало его не хватать. И только сейчас я начал понимать, что крылось за этой его нарочитой небрежностью по отношению ко мне. Санина одинокая душа! За каким чертом ему нужно было подбирать какого-то щенка с заправки, который и делать-то ничего не мог, я тоже теперь понимал. Всадник Без Головы вовсе не нуждался в телохранителе или адъютанте. Ему просто было жутко одиноко. Это уже потом относительно меня у него появились планы. И прав был Виктор, когда сказал, что Саня относился ко мне, как к брату. А я ведь мог догадаться. Что-то такое иногда проглядывало в его жестах, словах. Но он был осторожен. Возможно, боялся наткнуться на безразличие, холодное удивление.
Я тронул машину. Оставался Гарри. Он жил за городом в особняке. Собаки, камеры наблюдения. С ним могло оказаться хлопотней. К тому же после смерти своих подельников он станет предельно осторожен. Идиотом нужно быть, чтобы не понять – кто-то срезает макушку группировки. Гарри может лечь на дно или принять дополнительные меры предосторожности. И когда он снова решит всплыть – неизвестно. Кроме всего прочего, следить за особняком из машины не представлялось возможным. Ее некуда было спрятать на узкой дороге, окаймленной просевшими сугробами. Я мог ждать месяца полтора, самое большее. Потом почти все бумаги, которые я вывез из офиса, потеряют свою ценность, поскольку реанимировать хозяйство, которое за ними кроется, станет практически невозможно. Но пока убрать Гарри было нереально.
Я сидел на кухне перед стынущей кружкой чая. Два дня назад, когда я ездил за город, мне удалось разглядеть тонкую проволоку, натянутую над самым забором особняка Гарри. Раньше ее не было. Я попытался до минимума сбросить ход, но из калитки выглянула чья-то недовольная физиономия, и мне пришлось надавить на педаль акселератора и ехать дальше, до самого тупика.
Зазвонил телефон. Я взял трубку. Это был Виктор.
– Привет, Отто! – произнес он. – У нас новости. Гарри взяли по обвинению в убийстве.
– Убийстве кого? – спросил я.
– Братишки.
– Ерунда какая-то.
– Не ерунда. У Гарри нашли пистолет, из которого был убит Братишка. А еще отыскался свидетель, который видел Гарри в ту ночь возле автостоянки. Так что скоро сможешь перейти на легальное положение. Пока.
– Пока, – ответил я и озадаченно положил трубку.
Первая мысль, пришедшая мне в голову, была о том, что исчезновение пистолета с места убийства Братишки оказалось не случайным. Его взяли для того, чтобы впоследствии подбросить Гарри. Мне явно кто-то помогал. Но с какой целью?
Через несколько дней после ареста Гарри умер в Бутырке. Кто-то играл со мною втемную. И мне это не нравилось. С врагами, которые находились на виду, мне было спокойней, чем с тайными доброжелателями. От последних неизвестно чего можно было ожидать. Предъявят счет в самое неподходящее время. Каков он окажется, оставалось только гадать. Я решил на время уехать из Москвы. Скрыться из вида, переждать и попытаться разобраться, что к чему. Но прежде надо было избавиться от «скоропортящихся» бумаг, пока они не потеряли ценности. Таковых имелось в наличии немногим меньше половины. На другой день я поехал в офис.
На входе, скрестив руки, скучал незнакомый мне охранник. Внешне все выглядело как и прежде. Только теперь эти осиротелые апартаменты не аккумулировали деньги, скорей, наоборот.
– Тебе чего? – уставил на меня пустые глаза охранник.
– Кто теперь здесь главный? – спросил я.
– А что такое?
– Да так, работал я здесь. Бензин! Слышал, может? – произнес я, поворачиваясь к охраннику спиной.
– Дроздов теперь всем заправляет. Только сейчас его нет.
– Телефон?
– Записывай.
Я позвонил Дроздову из телефонной будки недалеко от офиса. Я его не знал и даже не представлял, как он выглядит.
– Алло, Дроздов? Это Бензин. Ты в курсе насчет бумаг, что искали в сейфе Железо.
– В курсе. Говорят, ты прибрал их к рукам.
– Знаешь, что в них?
– Знаю. Легальные фирмы, финансовые схемы и другие структуры. Месячный доход в общей сумме порядка трех – пяти миллионов рублей.
– Примерно так, – заметил я, усмехнувшись.
– И что ты предлагаешь? – спросил Дроздов.
– Купить их у меня.
– За сколько?
– Пятьсот тысяч евро.
– Как я узнаю, что ты меня не надул?
– Возьми понимающего человека. И еще: на встрече, кроме тебя, его и, разумеется, денег, никого не должно быть.
– Договорились. Где и когда?
Очень легко согласился, подумал я, когда переговоры закончились. Либо умница и, моментально все просчитав, понял выгоду, либо тупой громила, решивший просто отобрать у меня все, даже не удосужившись для вида поторговаться. Пойди пойми. Среди этих ребят можно встретить кого угодно. Риск был. Но деньги тоже нужны. Кроме всего прочего, я стремился хотя бы отчасти – потому что знал, что на полную не получится, даже нечего пытаться быть таким, как Саня, – ощутить то, что ощущал он, когда легко, словно монетку, подкидывал вверх свою жизнь и ждал, какой стороной она упадет. А она падала всегда на ребро. И потому я завидовал Сане даже сейчас.
Встреча была назначена на два часа дня недалеко от офиса, в машине Дроздова. Я пришел раньше на пятнадцать минут и, сутулясь на пронизывающем ветру, прятался за углом. «Мерседес» Дроздова появился минута в минуту. В салоне было двое. Сам Дроздов и еще одна личность на заднем сиденье с сухим серым лицом, в очках, идентичных тем, в которых я поджидал в подъезде Ишака, и таких неуместных на этой уголовной физиономии. Я присел на заднее сиденье и окинул взглядом этого «бухгалтера». Даже при беглом осмотре было видно, что к нашей теме он имеет весьма отдаленное отношение. Единственное, что он мог сделать, это забрать у меня бумаги, но не разобраться в них. Я хмыкнул и скосил глаза на Дроздова.
– Принес? – спросил он, не оборачиваясь.
– Разумеется! Но сначала покажи деньги.
– Володя! – произнес Дроздов.
И его напарник, бросив на меня взгляд поверх своих бутафорских очков, протянул руку к портфелю.
– Да ты фармазон, Дроздов! Наверное, на побегушках у Ишака был. Нахватался манер! – произнес я, дергая портфель на себя и одновременно пытаясь открыть дверь.
Она оказалась заблокированной.
– Фармазон?! А что это такое? – Дрозд повернулся и с любопытством взглянул на меня.
Володя достал из-под куртки пистолет с глушителем и произнес:
– Ты можешь отдать портфель и выйти. Или сдохнуть в этой машине.
Я, глядя ему в лицо, медленно распахнул пальто. Глаза у Володи стали округляться:
– Дрозд, ты посмотри, с чем он пришел!
Дроздов заглянул через спинку сиденья и выругался. У меня на поясе висели пара килограммов тротила с механическим детонатором.
– Не говоря уже о нас, здесь даже от твоего корыта колес не останется, – произнес я.
– Псих! – сказал Дроздов.
– Дверь разблокируй, – мягко попросил я и, когда щелкнул замок, выбрался на улицу.
– Даю тебе последний шанс, Дрозд, – сказал я на прощание. – На этот раз должен быть только один человек – специалист, который сможет разобраться в бумагах. Жди завтра звонка.
На следующий день я встал в семь утра. В этом не было никакой нужды, но мне не спалось. За окном стоял март. Его начало. Зыбкая переменчивая реальность на грани зимы и весны. Я вдруг вспомнил, что Саня собирался в марте слетать на Сицилию.
– Другой уклад жизни, Бензин, – говорил он, предлагая составить ему компанию. – Старые стены, люди, не обремененные лизинговыми платежами, и море без края.
Я тогда согласился. Меня почему-то сразу потянуло на Сицилию. Железо мог двумя фразами создать в воздухе заманчивую картинку.
В десять утра я позвонил Дроздову. Вызов шел, но никто не отвечал. Несколько следующих звонков, сделанных мной в течение каждого часа, дали тот же результат. Я собрался и поехал в офис. У его дверей маячил все тот же охранник.
– Дроздов на месте? – спросил я.
– Вчера убили, – ответил он мне.
– А кто за него? – невозмутимо поинтересовался я.
– Их тоже убили.
– Вчера? – тупо спросил я и, получив утвердительный ответ, отошел от офиса, оглушенный услышанным.
Надо срочно уезжать, думал я, направляясь к трамвайной остановки. За это время что-то произойдет, но меня по крайней мере это не коснется. Следующая моя мысль была о том, что если в группировке убрали и второстепенный командный эшелон, значит, теперь никто не знает о бумагах из сейфа. Сначала я обрадовался, а потом подумал, что лишился всех потенциальных покупателей на «горящие» схемы. На какой-то момент возник соблазн остаться и запустить их, но меня сильно смущали мои доброжелатели, до сих пор предпочитавшие оставаться инкогнито. Они могли оказаться кем угодно. Например, одной из силовых госструктур.
Вечером я поехал на Курский вокзал и купил билет до Белгорода.
Поезд Москва – Симферополь замер у первой платформы белгородского вокзала. Я вышел из вагона. По сравнению с Москвой в Белгороде было намного теплее. На асфальте не было луж и мокрых разводов, а с крыши вокзала полностью сошел снег. Перекинув куртку через руку, я направился к выходу.
Привокзальная площадь, сухая и тщательно выметенная, лежала в ожидании грядущего настоящего тепла.
Я взял такси и теперь через его окно рассматривал город, в котором не был пять лет. Он изменился к лучшему.
Спустя двадцать минут такси остановилось у старого трехэтажного здания. Я рассчитался с водителем, вышел из машины и окинул взглядом выцветшие стены детдома. Пять лет назад они были, кажется, зелеными. Чуть позже из здания вышел человек. Старший воспитатель Казимир Юрьевич. Узнав меня, он долго жал мою руку, с некоторым изумлением повторяя:
– Какой стал, какой стал, а!
Когда я вошел в кабинет замдиректора, он, уже весь седой, заключил меня в объятия:
– Молодец, что зашел! Теперь редко кто бывает. С каждым годом все реже. Где живешь? Чем занимаешься?
– В Москве, – ответил я. – Закончил юридический. Открыл свое дело.
– О! – уважительно произнес зам. – Каким ветром к нам?
– Хочу мать найти.
Зам долго глядел на меня мудрыми выцветшими глазами, потом произнес:
– Это правильно, сынок! Но, если мне не изменяет память, ты уже искал.
– Искал, – подтвердил я. – Еще до армии. Но у них что-то с архивом было не в порядке. То ли подмок, то ли сгорел.
– Восемьдесят пятый год рождения, Кондратов, – палец старшей медсестры опять заскользил лакированным ногтем по длинным спискам в журнале.
Я терпеливо ждал.
– Нет такого! – наконец произнесла она.
Я тихо выругался и произнес:
– Но в доме малютки сказали, что я прибыл от вас.
– Могли напутать, сменить фамилию – да всякое случается.
Глядя на сочувственное лицо женщины, я отодвинулся чуть в сторону, пожилая нянечка сосредоточенно возила шваброй по полу у самых моих ног.
– Так что, Отто, извините, ничем помочь не могу.
Похоже, произносить мое имя медсестре доставляло удовольствием.
– Отто?! – вдруг подняла голову нянечка, вглядываясь мне в лицо. – Боже мой!
– Что такое? – уставилась на нее медсестра.
– Боже мой! – опять повторила нянечка.
– Да не тяните вы, Домна Петровна! Дело серьезное, – прикрикнула на нее медсестра.
– Какого года, вы говорите? – спросила нянечка.
– Восемьдесят пятый, февраль месяц, – опередила меня медсестра.
Нянечка немного подумала и всплеснула руками:
– Так и есть. Помню я его мать. Холод тогда собачий был. А эта девчушка несколько раз приходила. Встанет под окнами и плачет: «Там мой Отто!» Зачем тогда от ребенка отказалась… Да и то понятно, – нянечка в сердцах махнула рукой. – Она неделю у нас пролежала. Ни единая живая душа навестить не пришла. Я потому и запомнила, что имя редкое. А когда тебя в дом малютки переводили, спросили, как звать младенца. Я и сказала, что Отто. Ты не в обиде за имя-то?
– Что вы, мне нравится. Тем более и мама так меня называла. А какая она, вы не помните?
Нянечка пожала плечами:
– Девчонка совсем была. Худенькая, глаза большие, на твои похожи.
– Значит, все-таки вы наш, – произнесла медсестра и снова заглянула в журнал. – Седьмого февраля родились четверо младенцев. Две мамаши не подходят – возраст не тот, а вот две других… – Медсестра вдруг хлопнула по журналу рукой. – Да вот же она! Мария Оттовна Гюйз. Оттовна, понимаете. Потому и он Отто!
– Послушайте, я сейчас! – произнес я и побежал к выходу. Мне нужны были цветы, шампанское, шоколад и еще не знаю что. Не каждый день находят мать!
Железнодорожная, двенадцать оказалась общежитием – четырехэтажка старой постройки на краю города. Стоял вечер, когда я подошел к нему. Дом светился окнами, виднелись силуэты людей. Мне нужна была комната семьдесят шесть. Поднимаясь по лестнице, я вдруг понял, что волнуюсь, не имея на то повода, – вряд ли моя мать до сих пор живет здесь. Но по крайней мере у меня была ниточка.
Комната находилась на третьем этаже. По полутемному коридору целыми выводками носились дети и мелькали женские силуэты в халатах, а на общих кухнях парили на плитах оцинкованные баки с бельем.
Я постучал. Дверь открыла женщина лет тридцати с небольшим. У нее был измотанный вид.
– Скажите, – задал я по сути уже риторический вопрос, – Мария Гюйз здесь не живет?
– Нет, – ответила женщина.
– А вы давно здесь?
– Больше десяти лет, – глаза женщины равнодушно скользнули по мне.
Тусклые глаза, в которых не было надежды.
Из-за ее спины с любопытством выглянул мальчишка лет десяти.
– Коля, найди Вику, ужинать пора, – сказала ему женщина.
– Она жила когда-то в этой комнате, – пояснил я. – Может, кто-то что-то знает?
Женщина еще раз окинула меня взглядом:
– Ничем помочь не могу, – и, видя, что я не ухожу, немного раздраженно добавила. – Не знаю я такой.
Ей было не до меня.
– Извините за беспокойство, – я развернулся, чтобы уйти.
– Кто она вам? – произнесла женщина уже мне в спину.
– Мать!
– Мать?! – удивленно повторила женщина и неожиданно пригласила меня в комнату.
Я вошел. Обстановка была убогой. Мебель наполовину казенная, наполовину приобретенная самой хозяйкой. В общагах я разбирался. На двух веревках висело белье, детские и женские вещи. И ничего, что могло принадлежать мужчине.
– Присаживайтесь, – женщина указала на стул. – Я дам вам адрес подруги. Она когда-то жила в этой комнате. Поселилась намного раньше меня. Возможно, что-то и знает.
Уходя, я незаметно положил двести евро на гладильную доску.
Я пробирался по общаговскому коридору к выходу. В полумраке из-под ног прыскали стайки детей, мелькали усталые и уже не юные лица, и среди них не было ни одного мужского. Это был дом сокрушенных надежд. В моем кармане лежал листок с адресом, который дала мне женщина из семьдесят шестой.
На улице в свете фонаря я еще раз прочел адрес: улица Гагарина, шестьдесят три, квартира семнадцать, Устинова Наталья Петровна. Затем убрал бумагу обратно в карман и зашагал по тротуару. Сумерки пахли чем-то знакомым. Это был город, в котором я родился.
Наверное, было бы лучше ничего не предпринимать. По крайней мере думал бы, что моя мать все же где-то есть. Но теперь я точно знал, что ее нет. Причем очень давно. А сколько раз я представлял эту встречу! Я бы сказал ей: «Чепуха все, мама. Главное, я тебя нашел».
Сосны на кладбище качались под теплым ветром. Я стоял и смотрел на сваренную из железа пирамидку, увенчанную звездой. И то и другое давно стало одинакового цвета – ржавого. Сохранилось лишь выполненное на эмали фото и надпись: «Мария Оттовна Гюйз. Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой – тысяча девятьсот девяносто третий». Моя мать улыбалась на снимке, но глаза ее казались невеселыми. Сейчас мы были почти ровесники, и от этого она казалась мне еще ближе.
Через полторы недели на месте пирамиды появился обелиск из розоватого гранита с надписью: «Марии Гюйз от любящего сына». Слегка избито, но зато точно. И металлическая оградка.
Когда рабочие ушли, я достал из пакета бутылку водки и стакан. Двести граммов вошли в меня как вода. Я повесил стакан на штырь оградки и прижал кулак к губам. Мать по-прежнему улыбалась мне со старой фотографии невеселой улыбкой. Мир казался полустанком, с которого все уехали.
В Москве заметно потеплело. Солнце топило последний снег на газонах, а мокрый асфальт улиц слепил глаза яркими бликами. Первым делом я поменял фамилию. Из чуждого и никогда не нравившегося мне Кондратова я стал Отто Гюйзом. Теперь уже окончательно немцем. С русской душой. Спустившись по ступеням учреждения, я медленно шел по улице, рассматривая новый паспорт. «Отто Гюйз!» – произнес я вслух. Это звучало! И мое прошлое имя – Отто Кондратов – казалось теперь полной нелепостью.
Я убрал паспорт в карман, прошел погруженный в свои мысли еще некоторое время и вдруг остановился. Впереди, метрах в пятидесяти, маячило здание, в котором находился офис Сани Железнова. После некоторого колебания я пересек улицу, прошел по ней до автобусной остановки, которая находилась прямо напротив офиса, и присел на лавку.
Было солнечное утро. Подъезжали автобусы, маршрутные такси, толкался народ. Сквозь эту суету я наблюдал за входом в офис. Никто не выходил и не заходил в него. Так прошел час. Наконец я встал и направился к пешеходному переходу.
Когда до офиса оставалось метров десять, я немного заколебался. Мне ничего здесь не было нужно. Абсолютно. Меня толкало сюда любопытство и еще ностальгия по той жизни, которая безвозвратно канула в прошлое вместе с Саней Железо. С удивлением ощущая, что меня тянет к этому месту едва ли не как на заправку на Профсоюзной, я подошел к офису и быстро поднялся по его ступенькам. Дверь оказалась закрытой. Я повернулся лицом к проспекту. Мой взгляд остановился на пятисотом «мерседесе». Он тормозил, собираясь встать в неположенном месте – прямо напротив офиса. Едва машина остановилась, из нее вышли двое хорошо одетых мужчин и быстро направились в мою сторону. Я слегка насторожился и сошел со ступенек, чтобы иметь больше места для маневра. Хотя это мало чем смогло бы помочь. Сегодня я был чист – без оружия.
Между тем мужчины были уже рядом. Один остановился в паре метров от меня, второй вбежал на ступени офиса к дверям.
– Закрыто! – произнес я, пытаясь разглядеть мужчину, стоящего передо мной. Но солнце светило мне в глаза. Потом я почувствовал, как что-то твердое уперлось мне в спину в районе позвоночника. Подобные ощущение я испытывал и раньше и потому стоял смирно, поскольку знал, что предпринимать какие-либо действия бессмысленно.
– Мы знаем, – раздался за моей спиной голос второго мужчины. – Шагай к машине.
Они взяли меня в клещи и повели.
В «мерседесе» сидели еще двое. Один из них, в бежевом костюме, значительно старше остальных, обернулся с переднего сиденья и произнес:
– Здравствуй, Бензин!
Глаза человека напоминали глаза крокодила. Их взгляд медленно сфокусировался на мне.
– Здравствуйте, – ответил я, зажатый с обеих сторон своими конвоирами.
– Если ты еще не знаешь, то группировки Железо больше не существует. Потому и офис закрыт. По сути, все держалось на Железнове. Возможно, это трио: Гарри, Ишак и Братишка – смогли бы еще какое-то время сохранять позиции, но двоих из них ты оперативно убрал. А третий, в одиночку, уже не являлся грозной силой.
Я собрался возразить, но человек, чуть повысив голос, произнес:
– Не перебивай! Мы наблюдали за тобой. И выручили тебя на кладбище, рассчитывая, что ты предпримешь какие-то действия. Ты оправдал наши надежды. А бедняга Гарри скончался в тюрьме.
Глаза человека, не мигая, смотрели на меня.
– Мы давно знали про тебя, – продолжил он. – Когда Железо убили, все думали, что ты сбежишь. Казалось бы, ничего другого тебе не остается, поскольку ты, мягко говоря, не был популярен. Мы очень удивились, когда нам сказали, что Бензин сам пришел в офис и имел разговор с Ишаком, Гарри и Братишкой. А потом сумел уйти оттуда. Один! Мы поняли, что недооценили твою личность. А когда последовала команда взять тебя живым, стало ясно, что ты располагаешь чем-то ценным. Казалось, у тебя остался только один выход – бежать. Любой разумный человек в подобной ситуации так бы и поступил. Но этого не произошло. Стало понятно, что ты ведешь свою игру. И мы решили поставить на тебя. Ваш полукриминальный трест приносил солидный доход. Почему не подобрать лакомый кусок, который остался без хозяина? Мне было все понятно. Уточнять мелочи я не стал. Зачем задавать глупые вопросы.
– А теперь давай начистоту, – продолжил этот тип. – Если будешь с нами откровенен, мы, в свою очередь, отнесемся к тебе лояльно. Нам понятно, что у тебя есть кое-что, принадлежащее Железо, так сказать ключ к вашему бизнесу. То, что Ишак, Гарри и Братишка так хотели заполучить. Что это?
Я быстро взвесил все: серьезность этих людей, их осведомленность и то, что в данный момент нахожусь у них в руках. А потому колебался недолго:
– Пакет документов. Действующие полулегальные структуры, финансовые схемы и прочее. Гарри, Ишак и Братишка не вложили туда ни идей, ни денег. Так что они принадлежат только Железо и мне. Ежемесячный доход около пяти миллионов рублей. Если и дальше развивать все это, то доход можно увеличить. При наличии хорошего прикрытия, разумеется.
– Ну что ж, ты честный парень, – похвалил меня этот крокодил в бежевом. – Едем в офис, – повернулся он к водителю.
«Мерседес» утюжил улицу со скоростью сто километров в час. Мимо мелькали дома Ломоносовского проспекта. Я смотрел на тяжелый затылок господина в бежевом костюме и пытался понять, чем все кончится. Этот тип, словно почувствовав мой взгляд, обернулся и вопросительно посмотрел на меня. Когда проезжали мимо супермаркета, он приказал водителю припарковаться.
Машина свернула с проспекта и, заехав на стоянку, встала. Человек, не говоря ни слова, вышел из нее и направился в магазин.
Некоторое время все сидели молча.
– За абсентом пошел, – нарушил тишину водитель.
– Помалкивай, – одернул его мужчина, сидевший справа от меня. – Твое дело вести машину.
– Я вожу, – вяло огрызнулся водитель. – Только Аллигатор определенно на абсент подсел. Я точно знаю. А при такой работе… – Водитель не договорил.
Я усмехнулся про себя. Точнее прозвища и быть не могло. Ни дать ни взять Аллигатор.
– Абсент действует на потенцию. Был в свое время запрещен во Франции и других странах, – произнес я.
– Вот ему и скажешь, когда придет, – произнес мужчина, что находился слева.
На подоконнике, за стеклом, чирикали воробьи. Я сидел в помещении, окна которого выходили на Комсомольский проспект. Оно было респектабельней и просторней моего прошлого кабинета в офисе Железо. Но при всем этом просторе – только от двери до окон около пяти метров, да по длине еще пять с половиной – у меня отсутствовало ощущение свободы.
Я оторвался от бумаг и подошел к окну. По проспекту неслись машины. Глядя на них, мне вдруг остро захотелось сесть в свой новый «ягуар», который я приобрел неделю назад, и скрыться в неизвестном направлении. И это была не беспричинная весенняя хандра, когда становится душно среди бетонных коробок и тебя тянет в сторону далекого горизонта. Работая на Железо, откровенного гангстера, я мог в любой момент уйти от него. И он не стал бы препятствовать. Что он обо мне подумал бы – другой разговор. И то, что я подумал бы о себе, – тоже. Эти два фактора и еще кое-что другое держали меня возле него, не лишая ощущения свободы.
Здесь же все было респектабельно: на входе в офис висела большая бронзовая доска «Проект-Инвест», а ниже, мелкими буквами, шли подробности. На парковке перед зданием стояли дорогие машины, и господа, что шагали по его коридорам, совсем не походили на клерков среднего пошиба. От них пахло деньгами и дорогими одеколонами. При всей этой солидности, я понимал, что уволиться отсюда смогу только через утилизатор. Интересно, есть ли здесь отдел кадров? Об этом у меня не было ни малейшего понятия. Для таких как я, видимо, нет. Жаль. Хотелось бы, при необходимости, уволиться цивилизованным путем. Внутри меня жила неясная тревога, которая заставляла время от времени думать об отходе. Масштаб и возможности корпорации я до конца не представлял, но если то, чем я занимался у Железо, приносило доход, равный пяти миллионам рублей, то здесь от меня потребовали довести его до семи с половиной.
– Сколько для этого нужно вложить? – спросил Бернштейн, мой новый босс.
Я, долго не размышляя, назвал сумму. Она была весьма немалой.
– Хорошо, – легко согласился Бернштейн и пошел по коридору в свой кабинет, оставляя меня стоять с озадаченным видом.
Через полтора месяца работы я сумел довести сумму дохода до шести с половиной миллионов, а вскоре и до семи с половиной. Мне пришлось расширить структуры, это было связано с риском заинтересовать компетентные органы. На что Бернштейн сказал, чтобы я не волновался, а спокойно делал свое дело. У этих ребят был размах и связи. Я сидел на проценте, и потому мой доход тоже ощутимо увеличился. Кроме того, мне по-прежнему приходила доля от Виктора.
Я был весьма обеспеченным молодым человеком. Даже по московским меркам. Я продал «мазду» и приобрел новый «ягуар». И вполне мог купить себе квартиру, но что-то удерживало меня от этого шага. Не было ощущения стабильности положения. Впрочем, у меня никогда его не было. Меня не заставляли ходить на тренировки к Доминиканцу и в тир и, едва я вечером покидал офис, как становился человеком, принадлежащим самому себе. Но это была лишь видимость, не более. Мне принадлежало только время – с шести вечера до девяти утра, – но не я сам.
Черт, как опутан человек! Он только думает, что свободен. За ним словно тянется сеть, которая цепляется за все, что ни попадись. И он не летит по жизни легко и красиво, как птица. Он даже не идет, а передвигается, толчками, рваными импульсами. Наверное, свобода – это всего лишь идеал. И все мы стремимся к нему. В конце концов нам удается его достичь, и тогда мы цинично улыбаемся этому миру фотографией с собственного надгробия. Потому что по-настоящему свободен только покойник. Никто не станет тыкать ему в физиономию пачкой неоплаченных счетов или пистолетом, рисовать какие-то перспективы или взывать к родственным чувствам, поскольку это бессмысленно. Внешне он смирно лежит в гробу, скрестив руки на груди, а на самом деле они свернуты у него в две хороших фиги, которые он с удовольствием адресует этому миру.
Я отошел от окна и сел обратно за стол. В двери постучали, и вошел человек лет тридцати. Светлый клетчатый костюм – стандартная одежда клерка – делал его безликим существом. Это был Андрей. Возможно, секретарь Бернштейна. Или кого-то другого. Мне не считали нужным сообщать. Андрей приносил необходимые документы, иногда новую информацию, записанную на диске. «Здравствуйте. Попросили, чтобы вы ознакомились», – обычно говорил он или: «Просили вам передать». Кто именно просил, никогда не уточнялось. Я не спрашивал. Я вообще ничего и ни у кого не спрашивал. Меньше знаешь, дольше проживешь. В особенности здесь. Я не спрашивал, но глаза у меня были, а еще некоторый опыт, которого вполне хватало, чтобы понять, где нахожусь: серьезная структура, в которой явно прослеживалась связь с госаппаратом и силовыми ведомствами. Насос, качающий деньги. Как чистые, так и грязные. Точка смычки чиновника и жулика. Коррупция.
Обедал я тут же, в здании. На первом этаже в кафе. Во время одного из таких обедов я познакомился с двумя сотрудниками, Вячеславом и Аркадием. Как-то оказались вместе за одним столиком. Они были из разных отделов, но когда-то вместе учились в институте. Занимались, как я понял, чем-то вполне легальным, в отличие от меня. С тех пор мы обедали вместе. Пока ели, трепались о разной ерунде. Когда они спрашивали, чем я занимаюсь, мне приходилось говорить о внешних связях и разработке новой маркетинговой программы.
– Скромничаешь, – сказал по этому поводу Аркадий. – У тебя отдельный кабинет, к тому же на четвертом этаже. А это почти олимп. Мы с Вячеславом, может, к пенсии до него и доберемся. Не раньше. И то при благоприятном стечении обстоятельств.
В столовой несколько раз появлялся Аллигатор.
– Что за тип? – как можно менее заинтересованно спросил я у своих новых знакомых.
– Нравится? – ухмыльнулся Аркадий.
– Очень.
– Нам тоже. Симпатяга! Начальник безопасности.
– Ну и рожа! – произнес я.
– Что ты хочешь, работа такая. Говорят, когда-то состоял в КГБ, при каком-то секретном отделе. А отдел занимался черт знает чем, – произнес Вячеслав.
– Что еще говорят? – спросил я.
– Да больше ничего. Преферанс любит. Говорят, хорошо играет.
Летом, купив грабли и веник, я поехал навестить Сашу Железо. Могила оказалась ухоженной. Кто-то об этом заботился. Возможно, Диана. Я уже не держал на нее зла.
Поставив инструмент в угол, я присел на лавочку и посмотрел на обелиск из черного мрамора. Мои глаза машинально пробежали по надписи:
Саша Железнов – Всадник Без Головы.
«Этот мир ловил меня, но не поймал».
Эпитафию сделали по заказу Виктора. Странная надпись. Глядя на нее с минуту, я вдруг уловил тонкий смысл. Более краткой и в то же время емкой сопроводительной записки в приемную Господа придумать было невозможно.
Я перевел взгляд на фотографию. У Сани было ироничное выражение лица, словно ему действительно удалось обмануть этот мир. Возможно, и так. Только он не оставил секрета, как это сделать. Фраза «Миром правят психи…» – была лишь обрывком рецепта. Остальное Саня утаил.
О его группировке и о нем самом было несколько статей в газетах. И даже передача по телевизору. А некий писатель на волне этой «популярности» быстро состряпал книжонку. Саня выглядел там не то чтобы совсем нелицеприятно, но уж как-то слишком приземленно и примитивно. И выходило так, что все свои поступки он совершал лишь в меркантильных целях. И в итоге умер, якобы пытаясь отхватить слишком большой кусок. Я нашел этого писаку. Оказался совершенно ничтожным человечишкой. Меня это не удивило. Я представился, ни мало ни много, одним из совладельцев ЭКСМО. На мне был костюм от Риккардо, галстук за восемь тысяч рублей, на нем прищепка с бриллиантом. В руках дорогой кожаный портфель. Этот прохиндей, быстро все оценив, пустил меня в квартиру.
– По какому поводу? – спросил он.
– Нам подходит ваш стиль, – сказал я.
Человечек заважничал. Раздувал щеки, без конца говорил о себе и очень напоминал манерами одного Бориса из Петербурга. Тот так же мудро мог прикрывать глаза!..
– Однако перейдем к делу, – не совсем вежливо перебил я его и достал из портфеля книжку о Саше Железо и литровый пакет молока.