Письмо императрицы Свириденкова Ольга

Взгляд убийственного сарказма, которым наградил Наташу Павел, заставил ее почувствовать себя пригвожденной к позорному столбу.

– Да потому, – ответил он, отвратительно ухмыляясь и растягивая слова, – что с моей стороны было бы крайне глупо лишать себя удовольствия, раз вы сами хотели мне его доставить.

Говорить было больше не о чем. Отвернувшись от Павла, Наташа на негнущихся ногах направилась в свою комнату. В голове у нее шумело, окружающие предметы покачивались перед глазами, как бывает от большого количество выпитого вина. Она почувствовала невероятную слабость во всем теле и поняла, что если сейчас не приляжет, то с ней точно случится обморок. Но теперь ей этого совершенно не хотелось: не хватало еще, чтобы Павел, в довершении ко всему, начал испытывать к ней презрительную жалость! Нет уж, довольно с него и сознания одержанной победы. Победы над строптивой, злопамятной и неуступчивой кокеткой, которая теперь уже никогда не сможет задирать перед ним нос.

Оказавшись в своей комнате, Наташа первым делом закрыла дверь на задвижку. Потом резким движением сорвала головной убор и бросилась на кровать. В тот же миг из ее глаз мощным потоком хлынули слезы, которые ей удавалось столько времени сдерживать. Но теперь она не пыталась их остановить, а, напротив, дала им волю, надеясь утопить в этих слезах свое горе и почувствовать хоть небольшое облегчение.

Никогда в жизни Наташа не чувствовала себя такой униженной – даже в тот далекий день, когда Михаил с помощью своего ловкого друга уличил ее в двойной игре. Но даже в тот день она не чувствовала себя такой несчастной. Потому что тогда она не любила по-настоящему, и ее сердце не было разбито.

Постояв немного возле двери, из-за которой доносились приглушенные рыдания, Павел удовлетворенно улыбнулся и пошел в свою комнату, прихватив по дороге бутылку с недопитым шампанским. Он осознал, что уже давно не чувствовал такого душевного подъема, как сейчас. И это было совсем не удивительно. В первый раз после того, как они с Наташей пустились в путешествие, ему удалось взять верх над этой злобной, капризной и мстительной женщиной, доставившей ему столько горьких минут. И не просто «взять верх». Как сказала сама Наташа, это был полный реванш за все его многочисленные обиды и унижения. Потому что теперь Наташа уже никогда не сможет смотреть на него сверху вниз, с сознанием своего превосходства и неуязвимости. Он заставил ее почувствовать себя жалкой, отвергнутой и униженной. И это не шло ни в какое сравнение с тем, что было пять с половиной лет назад!

Он заставил ее отдаться ему, распахнуть перед ним свою душу, фактически вытянул из нее признание в любви, а затем жестоко посмеялся над ней. И теперь она горько плачет, чувствуя себя самым несчастным существом на свете. Что ж, поделом ей: будет знать, как безнаказанно издеваться над другим человеком! Она вполне заслужила, чтобы с ней обошлись столь безжалостным образом, и ей некого винить в своем унижении, кроме самой себя. Пусть теперь рыдает и в приступе бессильной ярости молотит кулаком подушку. Ее слезы не тронут его ожесточенного сердца, потому что именно из-за нее его сердце и ожесточилось. Выражаясь ее же собственными словами, она получила по заслугам, не более того.

Наполнив бокал, Павел заговорщицки подмигнул своему отражению в зеркале и медленно, наслаждаясь каждым глотком, осушил бокал до дна. Потом развалился в кресле и закурил сигару. Его голова слегка кружилась от выпитого вина и сознания своей победы – нежданной, а оттого особенно ощутимой и сладостной. Ведь еще в тот момент, когда Павел посетовал, что это не ему довелось разбудить чувственность Наташи, он и не думал, что все обернется так благоприятно.

Мысль отомстить Наташе за свои унижения возникла у него, когда она подошла к нему и сказала, что хочет объясниться. В первое мгновение Павел не поверил своим ушам, но когда он вгляделся в доверчиво тянущееся к нему лицо Наташи, все его сомнения рассеялись. Надменная гордячка влюбилась в него – это было ясно, как ясный день. Павел и раньше догадывался, что она не равнодушна к нему и только из чистого упрямства пытается отрицать очевидное. Теперь же он понял, что все гораздо серьезнее, чем ему казалось. Должно быть, именно ночь, проведенная со Стентоном, заставила Наташу понять, кто ей нужен на самом деле. Но именно этой самой ночи Павел и не мог ей простить!

Если бы Стентон принудил Наташу к близости, все было бы поправимо. Но она отдалась ему сама, и Павел подозревал, что ею двигало не только одно желание заполучить письмо. Она хотела побывать в объятиях Стентона, и она в них побывала. И после этого она еще смеет рассчитывать, что он, Павел Ковров, захочет иметь с ней серьезные отношения! По мнению Павла, это было просто возмутительное нахальство, за которое Наташу следовало хорошенько проучить.

Вылив в бокал остатки шампанского, Павел с сожалением посмотрел на пустую бутылку. Пожалуй, ему следует пойти к Куракину и, если тот ничем не занят, продолжить пировать в его компании. Завтра он снова вернется к делам, а сегодня у него праздник, и он будет пить до тех пор, пока у него не начнут заплетаться язык и ноги. А Наташа пусть сидит одна в своей комнате и продолжает оплакивать собственную дурость, из-за которой она потеряла человека, любившего ее до самозабвения и потери гордости: самый достойный удел для жалкой гусыни!

– Дорогая Натали, вы просто необыкновенная женщина. Еще сегодня утром вы были подобны поникшему цветку, а сейчас выглядите румяной и свежей, как садовая роза. Ну что ж, я очень рад, что вы так быстро оправились от каверзного подарка судьбы. По крайней мере, это избавляет меня от угрызений совести, которая, признаться, уже начинала меня мучить.

Проигнорировав колкое высказывание Павла, Наташа набросила на плечи тонкую кружевную накидку и направилась к дверям. Они собирались ехать в театр, и Наташа приложила все усилия, чтобы выглядеть достойно – назло предателю-компаньону, а также для того, чтобы снова обрести уверенность в своей женской силе и привлекательности. Платье из красно-коричневого шелка, отделанное на рукавах и по низу юбки крохотными розочками с травянисто-зелеными листочками, идеально подходило к типу ее внешности. Волосы Наташа уложила в свою излюбленную прическу, которую не делала уже давно – изящную круглую ракушку, украсив ее двумя черепаховыми гребнями. Бежевые перчатки выше локтей и накидка в тон платью дополняли наряд.

А вот дорогих украшений Наташа сегодня не надела – только скромные сережки и золотую цепочку с медальоном. Этот самый медальон и послужил поводом для новых нападок Павла.

– Должен заметить, что вы выглядите сегодня необычайно элегантно, – проговорил он, когда они начали спускаться по лестнице. – Только я не понимаю, почему вы не надели бриллиантов? На мой взгляд, они были бы более уместны с этим роскошным нарядом, нежели скромный медальон. – Он секунду помолчал и, так как Наташа ничего не ответила, продолжал: – Бьюсь об заклад, что внутри этого медальона спрятан портрет вашего покойного супруга. Как трогательно… и как глупо! Перед кем вы пытаетесь показать, что до сих пор…

Он замолчал, потому что Наташа резко остановилась и повернулась к нему лицом.

– Вы, я вижу, никак не уйметесь, – с презрением проговорила она. И неожиданно рассмеявшись, с насмешливым сожалением прибавила: – Бедный молодой человек! Как же он измучился от ревности и уязвленного самолюбия! Уж, кажется, после вчерашнего он должен был успокоиться, а он все продолжает бушевать!

Павел просто позеленел от бешенства и досады. У него было такое ощущение, словно ему только что залепили пощечину. Самым же обидным было то, что Наташа попала в точку: он действительно никак не мог уняться. Ему хотелось без конца поддевать Наташу, говорить ей всякие колкости и обидные вещи. И лишь сейчас он осознал, что рискует сделаться смешным в ее глазах, если не возьмет себя в руки.

– Не принимайте желаемое за действительность, – пренебрежительно бросил он. – Те времена, когда вам удавалось задеть мое самолюбие, безвозвратно прошли.

Наташа не сочла нужным отвечать и лишь состроила презрительную гримасу. В полном молчании они продолжили спуск и вскоре оказались во дворе. Почти тотчас к крыльцу подъехала карета, однако не успели Наташа и Павел сесть в нее, как наперерез им бросилась женщина в траурном платье, с вуалью на шляпке. Остановившись в двух шагах от них, женщина порывистым движением отбросила с лица вуаль, и Наташа, к своему ужасу и смятению, узнала Анриэтту де Грансе.

– Не ожидали увидеть меня здесь, прекрасные господа? – с ехидством спросила маркиза, и по ее голосу, а также блуждающему, мутноватому взгляду Наташа определила, что она пьяна. – Ну, понятно, не ожидали! – утвердительно повторила Анриэтта, окинув их обоих внимательным, злобно-прищуренным взглядом. – Судя по вашим лицам, вы уже и думать забыли о Люсьене де Бомоне, погибшем во цвете лет по вашей вине!

– Сударыня, – сухо произнес Павел, – поверьте, мы с графиней очень сочувствуем вашему горю, но это совсем не означает, что мы собираемся выслушивать несправедливые обвинения. Уверяю вас…

– Несправедливые обвинения?! – возмущенно перебила его маркиза. – Да ведь это вы, князь Павел Ковров, являетесь главным виновником гибели моего брата! Если бы вы не вмешались в его дела, ничего ужасного не случилось бы!

– Конечно, не случилось бы, – спокойно отозвался Павел. – Если бы ваш брат не состоял в тайной организации заговорщиков, не занимался недозволенными делами и не охотился за тем, что ему не принадлежит. – Он выразительно посмотрел на стоявшую перед ним женщину. – К сожалению, месье де Бомон не вел себя столь благоразумно, поэтому его жизнь и оборвалась самым трагическим образом. И я – а тем более, графиня Струйская – здесь совершенно ни при чем.

Анриэтта де Грансе сверлила его пылающим взглядом, потом подошла к нему совсем близко и, понизив голос, злобно зашипела:

– Вы думаете, я ничего не знаю, да? Ошибаетесь, сударь! Мой брат посвящал меня во все свои дела, и мне прекрасно известно, с какой целью вы явились в Париж! И вы, и Люсьен с его друзьями хотели завладеть одной и той же вещью, и вот вы стоите передо мной, живой и невредимый, а мой бедный брат с этого дня покоится в холодной земле!

– Так не я же отправил его на тот свет! – с закипающим раздражением процедил Павел. – Если вам все так хорошо известно, то должно быть известно и то, кто его убил.

Маркиза рассмеялась истеричным, беззвучным смехом.

– О да, я знаю, что это не вы всадили пулю ему в грудь. И я еще рассчитаюсь с тем негодяем, клянусь своей родовой честью!.. И все равно, Люсьена погубили именно вы! – Она вперила в Павла обвиняющий, полный горячей ненависти взгляд. – Он все рассчитал: и как завладеть нужной ему вещью, и как выйти при этом сухим из воды. А вы вмешались и разрушили все его планы. Больше того, вы навлекли на Люсьена подозрения властей, вынуждая его затаиться и отказаться от своих замыслов. Но именно это и толкнуло его на безрассудные действия! Он понял, что все рушится, и повел себя как безумец. А кто, скажите на милость, во всем этом виноват?

– Довольно, сударыня, – решительно оборвал ее Павел. – Вы уже сказали все, что хотели, и выслушивать ваши рассуждения по второму кругу у меня нет ни желания, ни времени.

С этими словами он взял Наташу за руку и подвел к карете, описав вокруг неуемной маркизы широкий полукруг.

– Не надейтесь, что я смирюсь с происшедшим или струшу! – прошипела ему в спину Анриэтта. Затем она опустила на лицо вуаль и быстро направилась к экипажу, ожидавшему ее за воротами посольства.

Минут пять после того, как их карета тронулась в путь, Наташа и Павел молчали. Наконец Наташа поняла, что больше не в силах сдерживать эмоции. Издав многозначительное покашливание, она выпрямилась на сидении и выжидающе посмотрела на Павла.

– Ну, и что вы обо всем этом думаете? – спросила она.

Павел философски пожал плечами.

– А что тут можно думать? Эта женщина только что потеряла близкого человека, и ее нервы находятся в расстроенном состоянии. К тому же, она порядком надралась на поминках, и ее, что называется, потянуло на подвиги. Завтра, когда она выспится, она сама испугается того, что натворила.

– А ее угроза, которую она произнесла напоследок? Ведь это была самая настоящая угроза, разве не так?!

Из груди Павла вырвался беззаботный смешок.

– Успокойтесь, моя дорогая, – мягко сказал он, – и не забивайте свою голову всякими нелепыми страхами. Если кто-то и представляет для нас опасность, то это явно не Анриэтта де Грансе. Ну, подумайте сами, что она может нам сделать? Скорее, это уж мы способны доставить ей неприятности при помощи нашего друга Фабьена. – Он выразительно посмотрел на Наташу. – Забудьте об этом досадном происшествии. В конце концов, у нас хватает других забот, кроме взбалмошной бабенки, вообразившей себя великой авантюристкой.

Не отвечая, Наташа тяжко вздохнула и устремила взгляд за окно. Конечно, Павлу видней, откуда исходит опасность, а откуда нет. И все-таки, Наташа находила, что он отнесся слишком беспечно к угрозам маркизы де Грансе. Эта женщина была связана с заговорщиками и даже оказывала им некоторые услуги, как, например, с лошадью или желтым платьем. И хотя это были мелочи, они все равно настораживали. Неужели заговорщики стали бы обращаться за помощью, к кому попало? Павел сам много раз говорил, что нельзя судить о людях по первому впечатлению и недооценивать их. Так почему же сейчас он не следует своему правилу?

«А впрочем, это совсем не моя забота, – тут же сказала себе Наташа. – Ведь Анриэтта де Грансе угрожает не мне, а Павлу. Вот пусть он и думает, стоит ли беспокоиться на этот счет или нет».

И действительно, не хватало еще, чтобы она стала волноваться за человека, который так низко с ней поступил, причем, уже не в первый раз. Но кто в этом виноват, кроме нее самой? Можно подумать, она не знала, что представляет собой Павел Ковров и на какие штучки он способен! Этот человек – воплощенное коварство, а его артистическому таланту позавидовал бы любой актер. И ведь она все это прекрасно знала: и то, что он способен прикинуться пылко влюбленным, когда на уме у него лишь мстительные планы, и его способность вскружить женщине голову. Ее вчерашнему поведению просто нет оправданий. Словно последняя дурочка, она растаяла от сладких речей и прочувственных взглядов Павла и распахнула перед ним свою душу. По сути, она призналась ему в любви, и если не сказала это словами, то продемонстрировала всем своим поведением. Наверное, она просто безнадежно глупа, вот и все.

С такими мыслями Наташа вошла в театральную ложу и стала смотреть роскошное представление, которое сегодня увлекло ее гораздо меньше, чем в прошлый раз – ничего удивительного, учитывая, в каком она находилась настроении! Да еще назойливые поклонники, то и дело заходившие в их ложу, досаждали ей, вынуждая вести пустые светские разговоры. Когда, наконец, пришло время возвращаться домой, Наташа была этому только рада. Вопреки мнению Павла, она еще не отошла от вчерашнего, и ей хотелось пораньше улечься в постель.

Павел не стал задерживать ее в гостиной. Он лишь сказал, чтобы она встала завтра пораньше, потому что они поедут кататься в Булонский лес.

Погода выдалась чудесная, и в Булонском лесу было полно гуляющих. Как обычно, Наташу с первых минут окружила толпа кавалеров. Из-за них она не могла разговаривать с Павлом, чему в глубине души была очень рада. И в самом деле, о чем им теперь говорить? Они могут лишь обсуждать то, что касается царского поручения, но как раз этим и невозможно было заниматься в столь людном месте. А если так, то лучше держаться порознь и стараться поменьше попадаться друг другу на глаза.

Впрочем, вскоре Наташа заметила, что Павел старается не выпускать ее из виду. Вероятно, он все-таки опасается, что родственники покойного де Бомона могут доставить им неприятности, например, устроить скандал на виду всего общества или даже оскорбить. Хотя такое едва ли было возможно и, скорее всего, угрозы маркизы де Грансе так и останутся пустыми угрозами. Единственное, что могут сделать их недруги – это вызвать Павла на дуэль. Ну что ж, если такое случится, пусть он сам решает, как ему быть. Она же, со своей стороны, лишь займет позицию стороннего наблюдателя. И, уж конечно, не станет беспокоиться за жизнь этого бессердечного мерзавца!

Словно почувствовав, что она думает о нем, Павел обернулся и пристально посмотрел на Наташу. Потом пришпорил лошадь и подъехал ближе.

– Вы сегодня так мрачны и задумчивы, что распугали всех своих поклонников, – сказал он, поглядывая на нее с насмешливым вызовом. – Готов спорить, вы уже придумали, как отомстить мне за позавчерашнюю проделку. Или еще нет?

Наташа окинула его безразличным, скучающим взглядом.

– Если бы вы только знали, как вы мне надоели, – протянула она, демонстративно зевнув в ладонь. – Я просто жду не дождусь, когда все это закончится и я, наконец, смогу отделаться от вашего общества.

– Терпение, моя дорогая! – рассмеялся Павел. – У меня есть предчувствие, что все закончится гораздо быстрее, чем нам кажется… Мы с Куракиным и нашими офицерами собираемся прогуляться до границы леса, – внезапно сообщил он безо всякого перехода. – Едемте с нами, я не хочу оставлять вас здесь одну.

Выехав на широкую аллею, они пустили лошадей в галоп. Минут через десять их компания оказалась далеко от той части парка, где скапливались нарядные экипажи. Теперь навстречу им попадались лишь одинокие всадники да влюбленные парочки, а деревья вокруг становились все гуще. Внезапно Наташа почувствовала смутную тревогу, которая вскоре сделалась настолько ощутимой, что она решила поделиться ею с Павлом.

– Долго мы будем нестись, непонятно куда и зачем? – спросила она, подъехав ближе и переводя лошадь на шаг. – Моя лошадь уже выдохлась, да и потом, мне кажется, что не слишком благоразумно удаляться так далеко от людных мест.

– Наверное, вы правы, – неожиданно согласился Павел. – Однако возвращаться назад вдвоем было бы еще более неблагоразумно. Я сейчас поговорю с Куракиным, а вы догоняйте остальных и старайтесь не отрываться от них.

Так как Куракин с одним немолодым французом в штатском ехали позади них, Павел развернул лошадь и стал ждать. Наташа, следуя совету компаньона, поспешила догнать шумную компанию. Однако не успела она отъехать от Павла и на десять метров, как позади нее прогремел выстрел, а вслед за тем послышалось протяжное лошадиное ржание. Вскрикнув от испуга, Наташа обернулась назад и увидела, как ее компаньон медленно сползает с седла, а по его белому офицерскому мундиру стремительно растекается красное пятно.

– О боже! – закричала она, соскакивая с лошади и бросаясь к Павлу. В этот момент ей даже в голову не пришло, что следующая пуля может запросто угодить в нее саму. – Они убили его – сестра графа де Бомона и роялисты! Только вчера она угрожала нам, и вот…

По счастливой случайности собеседник Куракина оказался врачом. Он категоричным тоном потребовал, чтобы к раненому никто не подходил, пока он не осмотрит его. Наташе волей-неволей пришлось подчиниться. Что же касается офицеров, то они устремились в погоню за стрелявшим, и вокруг установилась зловещая, напряженная тишина.

– Ну, что с ним? – нетерпеливо спросила Наташа, не в силах выносить затянувшегося молчания. – Он убит или… всего лишь ранен?! – она с надеждой взглянула на врача, который, наконец, закончил осмотр.

– Успокойтесь, мадам, ваш приятель жив, – ответил тот, послав молодой женщине ободряющую улыбку. – И его рана не такая опасная, как могло показаться на первый взгляд. Но, разумеется, и с такой раной человеку недолго отправиться на тот свет, если за ним не будет должного присмотра.

– О, не волнуйтесь, присмотр мы ему обеспечим! – заверил Куракин.

Они перевязали Павла полосками разорванной рубашки, а затем перенесли его в раздобытую офицерами карету. Врач сел в экипаж вместе с раненым, Наташа и остальные двинулись следом на лошадях. Офицеры бурно обсуждали происшествие, но Наташа была так взволнована, что почти не слышала, о чем они говорят. Она поняла лишь то, что им не удалось схватить негодяя, стрелявшего в ее компаньона, и это безумно расстроило ее. Неужели они так и не узнают, кто хотел убить Павла? Подозрение падало на Анриэтту де Грансе, но здравый смысл подсказывал, что она могла быть здесь и ни при чем. Скорее, кто-то воспользовался ее неосмотрительностью, чтобы устранить человека, стоявшего поперек дороги. Роялисты? Скорее всего, это сделали именно они. Но ведь с таким же успехом в Павла мог стрелять и Стентон!.. Наташа чувствовала, что ото всех этих мыслей у нее начинает мутиться разум и она просто сойдет с ума, если хотя бы на время не отвлечется на что-то другое.

Когда они, наконец, добрались до посольской резиденции, Куракин не допускающим возражений тоном объявил, что поместит раненого в своих покоях.

– Поверьте, графиня, так будет гораздо надежнее, – ответил он на робкое возражение Наташи. – Во-первых, он будет находиться под моим постоянным присмотром, а во-вторых, вы все равно не сможете ухаживать за ним лучше врача. Да и вам нужно больше отдыхать: ведь ваши дела еще не закончены, и нужно сохранять силы и бодрость духа.

«Бодрость духа!» – с горькой иронией повторила про себя Наташа. Откуда ей взяться, когда неприятности сыплются на ее бедную голову, словно из рога изобилия, и конца затянувшейся эпопеи с письмом не видно?

– Поступайте, как считаете нужным, князь, – со вздохом сказала она, понуро направляясь к лестнице.

Остаток дня Наташа провела, расхаживая из угла в угол по гостиной. Только два раза она оторвалась от своего занятия. Первый – чтобы пообедать, а второй – чтобы принять ванну с розовым маслом, аромат которого, как она надеялась, хоть немного поднимет ей настроение. Ничего такого, правда, не произошло, но, по крайней мере, она почувствовала себя бодрее.

Высушив волосы, Наташа уложила их в свою любимую ракушку, а затем облачилась в легкое травянисто-зеленое платье с короткими рукавами и глубоким треугольным вырезом. Потом подошла к зеркалу, чтобы нанести на бледные щеки немного румян, и внезапно почувствовала, как ее сердце учащенно забилось. Это платье… Она надевала его только один раз за время путешествия – в тот памятный день, когда они с Павлом гуляли по Магдебургу. В тот самый день, когда она впервые поняла, что не равнодушна к Павлу, когда они первый раз поцеловались, и когда она впервые оттолкнула его от себя, наполнив его сердце горечью и унижением.

– Боже ты мой! – прошептала Наташа, стискивая руки. – Сколько времени мы могли наслаждаться счастьем разделенного чувства! А вместо этого мы только и делали, что враждовали и старались причинить друг другу боль. И кто в этом больше всех виноват, если ни я?

Не такой уж Павел и бессердечный злодей, если разобраться. Конечно, он тоже не всегда вел себя должным образом, но в большинстве случаев это ведь она провоцировала его на недостойное поведение. В конце концов, он же первый открылся ей в своих чувствах, сдался, что называется, «на милость победителя». И ему, наверное, было очень нелегко это сделать. А как повела себя она в тот момент? Не просто отвергла его, а еще и жестоко посмеялась над ним, унизила его так, что больше уже некуда. И после этого она еще удивляется, что он больше не испытывает к ней добрых чувств!

Горько рассмеявшись, Наташа отвернулась от зеркала и снова заходила по комнате. Она поняла, что больше не держит на Павла обиды за то, как он поступил с ней два дня назад. Он имел полное право устроить ей эту месть: ведь она столько мучила его и издевалась над его чувствами! Как она однажды выразилась, она получила по заслугам, не более того. И если сейчас она жестоко страдает, то винить ей некого, кроме самой себя.

Самое ужасное, что теперь ничего нельзя поправить. Наверное, это было бы возможно, если бы она не побывала в постели Стентона. Причем, Павел прекрасно понял, что Стентон не принуждал ее к близости, а все произошло с ее согласия. И то, что она надеялась таким способом заполучить письмо, не служит ей оправданием в его глазах. Он скорее согласился бы провалить их миссию и впасть в немилость у императрицы, чем отдать любимую женщину другому. Да и какой нормальный мужчина мог рассуждать иначе?!

Последний шанс спасти их отношения был у нее, когда Павел, уличив ее в обмане, спросил, почему она солгала ему. Если бы она тогда все объяснила, может, он бы и сумел ее простить. Но она лишь подлила масла в огонь, вызывающе заявив, что ни о чем не сожалеет и ни в чем не раскаивается. И тогда любовь, которая еще теплилась в сердце Павла, сменилась глубоким презрением…

Деликатный стук в дверь прервал тягостные размышления Наташи. Она рассеянно откликнулась, и в комнату вошла горничная.

– Желает ли госпожа графиня ужинать? – спросила девушка, приседая в реверансе.

Наташа взглянула на часы, и ее брови взлетели от удивления. Оказывается, был уже одиннадцатый час вечера, да и в комнате стало почти совсем темно. Попросив горничную зажечь люстру, Наташа немного подумала и сказала, что ужинать она сегодня не будет.

– Принеси-ка ты мне лучше чашечку кофе и рюмочку коньяка, – попросила она служанку. – И еще… – из ее груди вырвался глубокий, протяжный вздох, – пожалуйста, загляни к его сиятельству господину Куракину и спроси, как чувствует себя господин Ковров.

Горничная кивнула и выскользнула за дверь. Минут через десять она вернулась, поставила на столик поднос и сообщила, что господин Ковров чувствует себя вполне сносно и что в данный момент он не спит.

– Он не просил, чтобы я навестила его? – спросила Наташа.

– Прошу прощения, мадам, но я не разговаривала с самим господином Ковровым, – ответила девушка. – Я лишь спросила о нем камердинера князя Куракина.

Отпустив горничную, Наташа плеснула в кофейную чашку немного коньяка и медленными глотками осушила ее до дна. Она блаженно вздохнула, почувствовав, как по телу разливается приятное тепло. И тут же снова нахмурилась, вспомнив, что коньяк – любимый горячительный напиток Павла, и что до встречи с ним вкус коньяка никогда не казался ей привлекательным, а о том, что его можно смешивать с кофе, она даже не подозревала.

Нет, так больше невозможно! Если она не перестанет заниматься самоистязанием, то просто сойдет с ума. Надо чем-то отвлечься, хотя бы почитать книжку или… «Или навестить Павла, – внезапно пришло на ум Наташе. – Если он и в самом деле «чувствует себя вполне сносно», мы сможем немного поболтать. Да и невежливо с моей стороны за целый день даже не поинтересоваться, как он там».

Допив оставшийся коньяк, Наташа поправила перед зеркалом прическу и платье и решительно направилась к дверям.

Гостиная Куракина оказалась не заперта, и Наташа беспрепятственно вошла туда. Она хотела позвать камердинера, но потом передумала и наугад открыла одну из дверей, ведущих в смежные комнаты. И сразу встретилась глазами с Павлом. Он лежал в кровати, подложив под спину пару подушек, и перелистывал книгу. Кроме него, в комнате никого не было, и это порадовало Наташу. Не хватало им еще общаться при свидетелях, которые будут жадно ловить каждое их слово.

– Бог мой, я просто не верю собственным глазам! – оживленно проговорил Павел, захлопывая книжку и поворачиваясь в сторону Наташи. – Неужели вы все-таки снизошли до того, чтобы навестить меня?

– А вы разве хотели меня видеть? – спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал вежливо и в то же время несколько отчужденно. – В таком случае, нужно было послать ко мне горничную, и я бы, разумеется, заглянула к вам.

Павел окинул ее быстрым, изучающим взглядом.

– Какой официальный тон, – усмехнулся он. – Можно подумать, что мы с вами не лежали в одной постели и не выделывали такие штучки, при воспоминании о которых у меня до сих пор захватывает дух.

– Послушайте, Павел! – вспыхнула Наташа. – Если вы собираетесь снова оскорблять меня, я сейчас повернусь к вам спиной и уйду!

– Ладно, я прошу прощения, – поспешно сказал он, и его лицо внезапно сделалось серьезным. – Пожалуйста, дорогая Натали, присаживайтесь. – Он подвинулся на кровати, освобождая для нее место. – Ей-богу, я не хотел говорить вам гадостей, это вышло как-то случайно.

Расправив юбки, Наташа опустилась на краешек кровати и внимательно посмотрела на Павла. Она ощутила огромную радость, обнаружив, что его дела не так уж плохи. Лицо Павла показалось ей несколько бледным и осунувшимся, но на умирающего он явно не походил.

– Как вы себя чувствуете? – мягко спросила она. – Вам лучше?

– Гораздо, – ответил он. – Доктор говорит, что если ночью не начнется жар, то дней через пять я уже смогу стоять на ногах.

Наташа тяжко вздохнула, покачивая головой.

– Это было просто ужасно, – сказала она, содрогнувшись от еще свежих воспоминаний. – Я думала, что он убил вас, я чуть с ума не сошла от страха и волнения!.. К счастью, этот мерзавец оказался не слишком метким стрелком. – Ее лицо на мгновение исказилось от гнева. – Как вы думаете, кто подослал к вам убийцу? Роялисты?

Павел сделал протестующий жест.

– Ради бога, давайте не будем сейчас об этом. Мы уже обсуждали эту тему с Фабьеном, и у меня нет ни малейшего желания возвращаться к ней еще раз.

– Хорошо, – поспешно согласилась Наташа, – не будем. Скажите мне только одно, – ее глаза наполнились неподдельным сочувствием, – эта проклятая рана доставляет вам не слишком много мучений?

Не отвечая, Павел откинулся на подушки и очень пристально посмотрел на Наташу.

– Неужели вам может быть меня жалко? – тихо спросил он. – После того, как я обошелся с вами два дня назад?

Не в силах усидеть на месте от внезапно нахлынувшего волнения, Наташа встала и быстро прошлась по комнате. Затем резко остановилась и обернулась к Павлу.

– Черт вас побери, Павел Ковров! – в сердцах воскликнула она, с досадой сознавая, что ее голос полностью выдает обуревающие ее чувства. – Вы хотя бы немного раскаиваетесь в своей жестокости?

– А вы? – тут же задал он встречный вопрос.

Наташа едва не выпалила «да», но опасение снова угодить в ловушку заставило ее сдержаться. Если бы ни ночь со Стентоном, все еще можно было бы вернуть назад, но Стентона – Наташа была в этом абсолютно уверена – Павел ей не простит. О боже, да ведь она же изменила ему с другим мужчиной! Это внезапное открытие потрясло Наташу до глубины души, заставив поспешно отвернуться от Павла. Конечно, она ему изменила, а как еще это можно назвать? Ведь между ними уже была любовь, и то, что она из дурацкого упрямства не хотела это признавать, ничего не меняет. Она изменила Павлу с другим мужчиной. Грубо говоря – она наставила ему рога. Но слово «рогоносец» было так же неприменимо к Павлу Коврову, как вьючная упряжка – к породистому рысаку. И поэтому ей даже нечего рассчитывать на его прощение.

– Пожалуй, мне пора идти, – решительным тоном объявила Наташа, снова поворачиваясь к Павлу. Она изо всех сил старалась выглядеть беспечной, хотя слезы просто душили ее. – Мы заговорились, а вам надо отдыхать. Не хватало еще, чтобы по моей вине у вас начался жар! – Она рассмеялась деланно-беззаботным смехом, который едва не перешел в судорожные всхлипывания. – Если такое случится, ваш строгий доктор устроит мне нешуточный нагоняй, а такая перспектива меня совсем не прельщает.

– Но ведь я не стану рассказывать ему, что вы просидели у меня полночи и не давали мне спать, – возразил Павел, и его лицо озарилось такой обаятельной, теплой улыбкой, что у Наташи перехватило дыхание.

«Если я немедленно не уйду отсюда, я брошусь перед ним на колени, закричу, что не могу без него жить, и буду умолять простить меня», – подумала она, чувствуя, как ее охватывает настоящая паника.

– Нет, нет, мне действительно пора уходить, – сказала она, покачав головой. – Так что до свидания, Павел, и… надеюсь, что завтра вы будете чувствовать себя еще лучше, – скороговоркой проговорила она, закрывая за собой дверь.

Маска невозмутимости мгновенно слетела с лица Павла, сменившись выражением глубокого душевного волнения. О боже, он и не подозревал, что Наташа способна так сильно страдать из-за него! До этого разговора Павел был уверен, что ее чувства к нему не слишком глубоки, и что ее гордость страдает намного больше, чем сердце. Но сейчас она, что называется, выдала себя с головой. Он прекрасно видел, что она находится на грани истерики, и если бы он не дал ей сбежать, она, наверное, разразилась бы слезами прямо у него на глазах. Собственно, она потому и сбежала, что боялась разрыдаться. Боялась, что он поймет, как сильно она страдает и как… любит его.

Наташа любит его! Павла охватил столь бурный восторг, что он едва не вскочил с кровати, забыв о своем положении. Неужели ему все-таки удалось покорить эту женщину, внушить ей такую же страстную, глубокую и мучительную любовь, какую он сам испытывал к ней? После всего, что он выстрадал из-за нее, это казалось невероятным. И, тем не менее, сомнений не оставалось. Если она нашла в себе силы простить его бессердечный поступок, значит, она действительно любит его… до самозабвения и потери гордости.

«А как же Стентон? – пронеслась у него в голове отрезвляющая мысль. – И то, что она была с ним близка?»

Павел почувствовал, как его восторженное настроение начинает таять. Его сердце наполнилось пронзительной, нестерпимой болью, а вслед за тем в нем закипел гнев. Проклятье, и как только Наташа могла так бездумно предать его? Неужели он заслужил, чтобы с ним обошлись так гадко и подло? Конечно, теперь она раскаивается, но ведь дело-то уже сделано, и назад ничего не воротишь. Разве что он найдет в себе силы простить ее и…

«И смирюсь с тем, что мне самым натуральным образом наставили рога, – с жесткой усмешкой проговорил про себя Павел. – Да, ничего не скажешь, веселенькие дела! После того, как я столько раз наставлял рога другим мужчинам, взять и самому сделаться рогоносцем».

Но ведь Наташа ему не жена, а, значит, его нельзя назвать настоящим рогоносцем… Внезапно Павел почувствовал такой прилив бешенства, что едва не разорвал бинты на своей груди. Наверное, он совсем спятил, если начинает выдумывать причины для того, чтобы простить предательство. На самом же деле перед ним стоит довольно четкий и простой выбор: расстаться с женщиной и сохранить самоуважение или сохранить женщину и лишиться самоуважения.

«А так как потерять уважение к себе я не могу, то значит, у меня вообще нет выбора, – твердо и решительно сказал себе Павел. – И довольно заниматься ерундой».

Загасив свечи, он натянул одеяло и закрыл глаза. Но заснуть ему удалось совсем нескоро.

В это же самое время Наташа сидела на диване, обхватив руками колени и устремив в одну точку хмурый, сосредоточенный взгляд. Перед ней лежала записка, которую она нашла на столе в гостиной и которую она перечитала столько раз, что выучила наизусть.

«Милая Натали! – гласила записка. – Завтра, в семь утра, сядьте в наемную карету и поезжайте по адресу, указанному в этой записке. Мои планы относительно условий передачи письма – и, к сожалению, вас самой – изменились, и мне необходимо срочно переговорить с вами. Чтобы вы не сомневались, что письмо написано именно мною, привожу одну фразу из нашего разговора: «Вы тоже были великолепны, милорд. И я хочу сказать, что ни о чем не жалею»… Надеюсь, мой ангел, теперь вы убедились, что это не ловушка, подстроенная роялистами? Заклинаю вас, не приводите за собой полицию: в этом случае я буду вынужден уйти, и наш разговор не состоится».

Подписи в конце записки не стояло, но для Наташи ее и не требовалось: она отлично помнила слова, которые сказала Стентону сразу после их близости. И сейчас она была просто вне себя от ярости из-за того, что он привел здесь именно эти слова, а не какие-то другие. Предусмотрительный мерзавец! Он прекрасно знал, что такое письмо она не посмеет показать Павлу: тот просто на стену полезет, когда прочитает злополучную фразу.

Да и что толку сообщать о записке Павлу, когда он прикован к постели? Пожалуй, она только напрасно разволнует его. А повода для серьезного беспокойства, по мнению Наташи, не было. Во-первых, она уже общалась со Стентоном без свидетелей, и ничего ужасного он с ней не сделал. Во-вторых, они сами хотели, чтобы он связался с ними, и очень боялись, что этого не произойдет. А, в-третьих, он ведь пишет про свои изменившиеся планы… Не означает ли это, что он попал в затруднительное положение и намерен предложить им выкупить письмо? Немного подумав, Наташа нашла, что это было бы весьма разумно с его стороны. Едва ли кто-то другой заплатит ему больше, да и есть ли другие покупатели? Пожалуй, только сам Наполеон Бонапарт, но, если Стентон обратится к нему, то рискует не только не получить денег, а еще и лишится головы.

«Итак, решено, – сказала себе Наташа. – Я поеду на встречу со Стентоном. И если все пойдет так, как я надеюсь, то к тому времени, когда Павел проснется, у меня будет готов для него приятный сюрприз».

На другое утро, неприметно одевшись, Наташа вышла из ворот посольства и двинулась в направлении шумного бульвара, где рассчитывала взять экипаж. Она не прошла и половину дороги, как навстречу ей попалась пустая наемная карета. По знаку Наташи извозчик остановился и услужливо распахнул дверцу.

– Прошу вас, мадам! – сказал он, оскалившись в любезной улыбке.

Назвав ему адрес, Наташа села в карету. Рассудив, что запомнить дорогу будет совсем не лишним, она стала внимательно смотреть в окно. Некоторое время они ехали по просторным улицам центральной части города, затем карета свернула в тесный переулок и выехала в квартал, который уже никак нельзя было назвать фешенебельным. Теперь им не попадалось богатых особняков и шикарных магазинов. Все дома, стоящие вдоль дороги, имели скромный и несколько потертый вид, и точно так же выглядели прохожие, изредка попадавшиеся им навстречу.

Вскоре картина сделалась еще более унылой – пустыри да наглухо заколоченные дома с запущенными садами. Внезапно Наташа почувствовала, как в ее сердце начинает закрадываться тревога. Почему Стентон не выбрал для их свидания более приличного места? Или он все-таки не был до конца уверен, что она явится к нему одна? Так или иначе, а с каждой минутой Наташе становилось все беспокойней. Она уже начинала раскаиваться, что не рассказала о записке Стентона Павлу, и подумывала, не повернуть ли назад. Но в этот момент карета остановилась, и извозчик торопливо распахнул дверцу.

– Приехали, мадам, – объявил он. – Это та самая улица и тот самый дом, который вы мне назвали.

«Интересно, за кого он меня принимает? – подумала Наташа, выбираясь из экипажа. – Наверное, за легкомысленную замужнюю дамочку, ищущую приключений на свою голову».

– Сколько я должна заплатить, чтобы вы подождали меня? – спросила она возницу. – Я не задержусь здесь надолго, а поймать другой экипаж в таком безлюдном месте не представляется возможным.

Немного подумав, извозчик назвал сумму, с которой Наташа без колебаний согласилась. Потом экипаж отъехал от дома на некоторое расстояние, а Наташа, трепеща от волнения и недоброго предчувствия, поднялась по шатким ступеням высокого крыльца. В тот же миг массивная дверь отворилась, и Стентон поспешно затянул Наташу внутрь дома.

– Давайте поскорее поднимемся в мансарду, – сказал он, не тратя времени на любезные приветствия. – Оттуда хорошо видна улица, а я, знаете ли, не уверен, что за вами кто-нибудь не увязался.

– Напрасное беспокойство, милорд, – возразила Наташа, поднимаясь вслед за ним по довольно крутой деревянной лестнице. – Я не показала вашей записки своему компаньону, и он даже не подозревает, что я куда-то поехала. Тем более что он сейчас прикован к постели.

– Я знаю, – улыбнулся Стентон. – Именно поэтому я и поспешил назначить вам встречу. Однако об осторожности никогда не следует забывать! Иначе можно жестоко поплатиться, как случилось со мной совсем недавно.

Они, наконец, достигли мансарды, и Стентон завел Наташу в просторную комнату, где почти не было мебели. Окна помещения выходили на две противоположные стороны, и Стентон первым делом посмотрел в каждое из них. Потом он шумно вздохнул и повернулся к Наташе.

– Милая Натали, – вкрадчиво проговорил он, обводя ласкающим взглядом ее лицо, – я безумно рад, что мы снова вместе.

«Многообещающее начало», – с мрачной иронией подумала Наташа. С каждой секундой ей все больше становилось не по себе, и лишь огромным усилием воли она сохраняла внешнюю невозмутимость. Как легкомысленно она поступила, отправившись на эту встречу одна! Но теперь предаваться сожалениям было поздно.

– Джонатан, – заговорила она мягким, спокойным голосом, – вы написали, что ваши планы насчет письма изменились и что вам необходимо срочно поговорить со мной об этом. Давайте же не будем терять времени. Вы же понимаете, что мне просто не терпится поскорее покончить с этим делом!

Он рассмеялся, лукаво сверкнув глазами.

– Вы не поверите, мой ангел, но здесь наши желания сходятся. Мне тоже не терпится поскорее все завершить и уехать в Англию.

– Так за чем же дело стало? – оживилась Наташа. – Ведь наше предложение остается в силе. Я могу прямо сейчас съездить за бриллиантами, и… отправляйтесь в путь хоть сегодня!

Его черные брови удивленно взлетели.

– За бриллиантами? – переспросил он. – А… это еще зачем?

– Как? – в свою очередь удивилась Наташа. – Но ведь вы же писали, что… – она не договорила, застыв на месте от ужасной догадки.

Стентон подошел к ней вплотную и положил руку ей на плечо.

– Дорогая моя Натали! Мне не нужны ваши бриллианты, мне нужны вы сами. Я уже десять раз говорил, при каком условии соглашусь отдать письмо, и не намерен что-то менять.

– Но я не хочу ехать с вами в Англию! – с отчаянием воскликнула Наташа. – Я не люблю вас, и у меня нет никакого желания проводить несколько месяцев в вашей стране! Я соскучилась по Петербургу, по своему дому, и хочу как можно скорее вернуться туда!

– Сожалею, мой ангел, – бесстрастно произнес Стентон, – но расставаться с вами в ближайшее время не входит в мои планы. А потому вам остается лишь смириться с неизбежным. Но, конечно, – прибавил он с жесткой усмешкой, – если вам безразлично, в чьи руки попадет письмо вашей покровительницы, вы можете повернуться ко мне спиной и уйти.

Наташа почувствовала, как внутри у нее все сжалось. Стентон не оставлял ей выбора. Судя по тому, что он был одет в дорожный костюм и слегка загримирован – она и сама могла бы не узнать его, встретив на улице – он собирался прямо отсюда двинуться в дорогу. И если она сейчас расстанется с ним, не видать им с Павлом заветного письма, как своих ушей. Пока они будут гоняться за Стентоном, он успеет продать письмо людям, которые используют его в интересах чужого государства.

– Где письмо? – хмуро спросила Наташа. – Я хочу уничтожить его, прежде чем мы сядем в экипаж.

Лицо Стентона озарилось торжествующей улыбкой. Помедлив несколько секунд, он запустил руку во внутренний карман сюртука и неторопливым движением извлек оттуда сложенный вчетверо листок бумаги.

– Держите, моя дорогая, – сказал он, с галантным поклоном протягивая Наташе письмо. – Это и есть ваш долгожданный трофей. Можете поступить с ним, как вам заблагорассудится.

Взяв письмо, Наташа осторожно развернула его и принялась внимательно изучать. Почерк как будто Марии Федоровны, и печать вроде бы тоже ее. Плотная бумага с голубоватым отливом, без сомнения, произведена на Павловском заводе. И все-таки, что-то смущало Наташу. Но что именно, она никак не могла понять. Она рассматривала письмо и так, и этак пока, наконец, Стентон не потерял терпение.

– Послушайте, это уже становится смешно, – с закипающим раздражением проговорил он. – Вы что, не знаете почерка своей государыни? Я уж не говорю о том, как сильно меня оскорбляет ваше недоверие, для которого я до сих пор не давал ни малейшего повода.

Тяжко вздохнув, Наташа заставила себя оторваться от письма.

– Дайте мне свечу и огонь, – велела она Стентону.

Он тотчас поставил перед ней подсвечник и зажег свечу. Наташа поднесла письмо к огню и, дождавшись, когда оно оказалось достаточно охвачено пламенем, бросила его в стоявшую на столе фарфоровую тарелку. Она не отрывала глаз от письма до тех пор, пока оно не превратилось в крохотную горстку пепла. Лишь тогда она облегченно вздохнула, набрав полную грудь воздуха, и… тут же закашлялась от дыма.

– Откройте окно, – попросила она Стентона. – Я сейчас задохнусь от этого жуткого запаха…

И тут Наташа поняла, что ее так смущало в письме, которое передал ей Стентон. Запах! Или, вернее, его отсутствие. Листок бумаги, который она так долго вертела в руках и даже подносила к самому лицу, не источал абсолютно никакого запаха. А должен был источать, потому что благородные дамы имеют обыкновение надушивать письма ароматическими водами. В последнее время было модно использовать воду с ароматом розового масла – довольно-таки въедливый запах, который было просто невозможно выветрить с бумаги. И Мария Федоровна была одной из тех, кто имел пристрастие к надушиванию писем розовой водой.

– Ну все, Натали, идемте, – нетерпеливо сказал Стентон. – Мой кучер уже заждался, мы не можем больше медлить.

Он потянул ее за руку, но она тотчас высвободилась и, отступив от него на пару шагов, с мрачной решимостью посмотрела ему в глаза.

– Подождите, Джонатан, – сказала она. – Прежде чем мы покинем этот дом и сядем в карету, я хочу кое о чем попросить вас.

– О, боже ты мой! – простонал он. – Ну, что вы еще от меня хотите?

– Я прошу, – звонко и отчетливо произнесла Наташа, – чтобы вы позволили мне обыскать вас.

От неожиданности Стентон оторопел.

– Прошу прощения, но я не совсем понимаю…

– Я хочу обыскать вас, – с расстановкой повторила Наташа. – Видите ли, дорогой Джонатан, – пояснила она, – я все-таки не совсем уверена, что вы не подсунули мне подделку, а потому мне хотелось бы осмотреть ваши вещи и, прежде всего, ваш сюртук.

Стентон посмотрел на нее ошарашенным взглядом, а затем его лицо начало багроветь.

– Какого черта? – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Не кажется ли вам, сударыня, что вы начинаете перегибать палку?

– Но почему же? – спокойно возразила Наташа. – Я всего лишь хочу убедиться, что вы не надули меня. Во время нашей последней встречи вы столько раз говорили, что боитесь остаться в дураках, что ваш страх волей-неволей передался и мне. – Она немного помолчала, ожидая ответа, и, так как его не последовало, шагнула навстречу Стентону и решительным тоном сказала: – Пожалуйста, Джонатан, снимите сюртук и дайте его мне!

Вместо того чтобы подчиниться, он отступил на пару шагов назад и воззрился на нее пылающим, гневным взглядом.

– Объясните, на чем основаны ваши подозрения, – потребовал он.

Наташа глубоко вздохнула, возведя глаза к потолку.

– То письмо, которое вы передали мне, не имело абсолютно никакого запаха. А между тем императрица Мария Федоровна имеет привычку надушивать все свои письма розовой водой. Этот въедливый запах не выветривается от времени, потому что бумага пропитывается им насквозь. – Она сделала паузу и с некоторой торжественностью докончила: – Вот поэтому-то я и заподозрила, что письмо, которое вы дали мне – всего лишь искусная подделка. А ваше нежелание подвергнуться обыску лишь укрепляет меня в моих подозрениях.

Несколько секунд Стентон смотрел на Наташу таким взглядом, будто хотел просверлить ее насквозь. Ярость, досада и злость на самого себя за допущенную оплошность попеременно сменялись на его лице. Куда только делось его хваленое самообладание, подумала Наташа, не удержавшись при этой мысли от усмешки. Но уже в следующий момент ей стало совсем не до смеха, потому что Стентон с мрачной, злой решимостью шагнул ей навстречу и железной хваткой стиснул ее запястье.

– Разрази меня гром, – прошипел он сдавленным голосом. – Подумать только: какая-то изнеженная дамочка пытается вывести меня на чистую воду!.. Да! – яростно прокричал он ей в лицо. – Твоя догадка оказалась верной, маленькая чертовка! И ты можешь с полным правом гордиться своей сообразительностью. К сожалению, это ничего тебе не даст. – Его лицо растянулось в ядовито-злобной усмешке. – Напротив, своим неуместным разоблачением ты лишь осложнила свое положение, ибо теперь я не спущу с тебя глаз, пока мы не окажемся вдали от французских берегов.

С этими словами он потянул Наташу к лестнице. Призвав на помощь все свои силы, она яростно сопротивлялась, но все было тщетно. Когда они уже были внизу, Наташа вдруг вспомнила про наемный экипаж, который, наверное, еще дожидался ее на улице. Ах, если бы вырваться и добежать до него! Карета Стентона спрятана за домом, а пешком ему ни за что их не догнать… В последнем отчаянном усилии Наташа изловчилась, быстро наклонилась к руке Стентона, сжимавшей ее руку, и что было сил впилась в нее зубами.

Он взвыл от боли и яростно выругался, выпустив от неожиданности Наташину руку. Не теряя времени, она бросилась к входным дверям и, обнаружив, что они заперты, торопливо осмотрела их, ища засов. Но… никакого засова на дверях не оказалось. Тогда Наташа изо всех сил толкнула дверь плечом, а потом еще раз и еще. Бесполезно! Массивные двери были надежно заперты за ключ, который, судя по всему, лежал в кармане Стентона.

– Потрясающе, – послышался за ее спиной издевательский голос. – Вот уж, признаться, не ожидал я от вас такой прыткости. Впрочем, я еще тогда, когда мы общались в Петербурге, подозревал, что вы, моя дорогая Натали, и есть тот самый тихий омут, в котором водятся черти. Пока омут никто не баламутил, они сидели себе мирно и спокойно. Но стоило всколыхнуть водную гладь… А впрочем, довольно болтать, – неожиданно прервал себя Стентон. – Мы и так потеряли уйму времени, так что бросьте артачиться и идемте со мной. – Он кивнул в сторону двери, расположенной по другую сторону лестницы.

– Никуда я с вами не пойду, – упрямо заявила Наташа. – Можете тащить меня волоком, если хотите, но по доброй воле я не сделаю и шага.

– Прекрасно, – с жесткой усмешкой произнес Стентон. – Значит, придется воспользоваться старым испытанным способом. Проще говоря, дать вам хорошенько по голове, чтобы вы надолго потеряли сознание. В этом случае у меня будет намного меньше проблем – особенно, если нас вздумают остановить на городской заставе.

Наташа почувствовала, как от страха у нее подкашиваются ноги. Выражение лица Стентона говорило, что он вполне способен исполнить свою угрозу. Но ненависть Наташи к этому человеку была так сильна, что затмевала здравый смысл, и она не могла заставить себя пойти на попятную.

– Ну так что же? – нетерпеливо спросил Стентон, окидывая ее грозным взглядом. – Вы будете вести себя послушно, или мне все-таки…

Не докончив фразы, он громко чертыхнулся и стремительно бросился вверх по лестнице. Пробежав всего лишь один пролет, он так же внезапно остановился и, прислонившись к стене, сардонически расхохотался.

– Разрази меня гром! – произнес он с убийственной самоиронией. – Они провели меня… словно неопытного, глупого новичка!

– Поднимите руки, Джонатан Стентон, и не двигайтесь с места!

Громкий голос Фабьена раздался так близко от Наташи, что она испуганно вздрогнула. А в следующий момент едва не рассмеялась от радости и облегчения. Она не поняла, как это произошло, но вестибюль был заполнен людьми, среди которых Наташа, к своему непередаваемому изумлению, увидела Павла. Это так потрясло ее, что она даже забыла о Стентоне. Ведь Павел должен был находиться в постели, и доктор говорил, что он не сможет вставать еще, по крайней мере, пять дней!

И тут Наташа все поняла. Они просто разыграли ее: и Павел, и тот доктор, и все остальные. Никакого ранения не было, так же, как и не было покушения на жизнь Павла. Это был хорошо продуманный спектакль, имевший целью притупить бдительность Стентона. Но почему они не посвятили в свои планы ее? Наташа почувствовала такое негодование, что даже не ответила на приветственную улыбку Павла. Она хотела прямо сейчас уйти отсюда, не дожидаясь, чем кончится дело, но дверь, ведущая на улицу, была по-прежнему заперта.

– Только не порите горячку, Фабьен, – заговорил Стентон, к которому уже вернулось самообладание. – Предупреждаю: если вы сейчас прикончите меня, вас ждут крупные неприятности. Я оставил у своих друзей письмо, где подробно описал всю эту историю, и если я не появлюсь в назначенный час в назначенном месте, это письмо попадет прямиком на стол к Бонапарту. Сомневаюсь, что он будет в восторге от вашего поведения. Ведь то, чем вы сейчас занимаетесь – не что иное, как двойная игра.

Но Фабьен лишь презрительно пожал плечами.

– Моя совесть перед государем чиста, ибо, помогая князю Коврову, я действую исключительно в интересах Франции, – с достоинством ответил он. – Так что побеспокойтесь лучше о себе, милорд. Как вы будете оправдываться перед своим правительством за то, что упустили письмо государственной важности?

В напряженной тишине, последовавшей за этими словами, Наташа услышала, как из груди Стентона вырвался глубокий, шумный вздох. Видимо, он до последней минуты не был уверен, что его выпустят отсюда живым. Теперь же его лицо снова приобрело уверенное выражение, а в голосе послышались деловитые нотки.

– Ну что ж, господин Фабьен, в таком случае, давайте договоримся. Я не буду вредить вам, а вы, в свою очередь, не будете вредить мне. Бонапарт не узнает о ваших проделках, а английское правительство – о моих. Что же касается письма, – он мучительно поморщился, – то, к сожалению, у меня нет иного выхода, кроме как отдать его князю Коврову. Черт побери! – он с грустно-ироничной усмешкой посмотрел на Павла, а затем на Наташу. – Как подумаю, что мог бы без всякого риска получить за него приличную сумму, так мне хочется надавать самому себе пощечин.

Под направленными на него дулами пяти пистолетов он запустил руку во внутренний карман сюртука и извлек оттуда сложенный вчетверо листок голубоватой бумаги – точно такой же, как давал перед тем Наташе. Описав в воздухе грациозный пируэт, письмо приземлилось прямо в руки Павла, который без промедления развернул его и принялся внимательно изучать.

– Да, это оно, – сказал он, кивнув Фабьену.

– Подождите! – закричала Наташа, видя, что он собирается поджечь письмо. – Постойте, дайте я тоже его посмотрю…

Выхватив у растерявшегося Павла письмо, Наташа быстро осмотрела его со всех сторон, а затем поднесла к лицу. Приторный аромат розового масла защекотал ей ноздри, и она невольно рассмеялась от радости и облегчения.

– Да, похоже, на этот раз он нас не надул, – довольно проговорила она, возвращая Павлу письмо. И видя, что он смотрит на нее таким взглядом, будто опасается за ее рассудок, пояснила: – Перед вашим появлением Стентон уже дал мне «письмо Марии Федоровны». Оно было точной копией этого, за исключением лишь одного: оно не имело запаха.

– Натали, вы просто умничка, – с восхищением заметил Павел, поднося письмо к огниву.

– А теперь, милейший Фабьен, прикажите своим людям освободить мне проход к садовой двери, – громким и собранным голосом произнес Стентон, и Наташа не удержалась от легкого вскрика, увидев в его руке пистолет. – Не волнуйтесь, сударыня, я не собираюсь никого убивать, – с усмешкой сказал Стентон, перехватив ее взгляд. – Я всего лишь хочу благополучно выбраться отсюда, целый и невредимый.

Фабьен начал отдавать приказы своим людям, но в это мгновение входные двери сотряслись от мощного стука. Павел с Фабьеном растерянно переглянулись, Стентон, который уже начал спускаться по лестнице, настороженно застыл на месте.

– Именем императора, откройте! – послышался за дверями звонкий и властный голос. – Дом окружен, и сопротивление бесполезно.

– Это майор Лонгвиль, один из доверенных людей Фуше, – тихо сказал Фабьен Павлу. – Вероятно, роялисты настрочили на нас донос. Самое благоразумное, что мы можем сделать – это открыть двери и постараться вести себя невозмутимо.