Тайные смыслы Второй мировой Кофанов Алексей

Большая политика

После своей речи 22 июня Черчилль стал вроде как нашим другом — и тут же начал обещать помощь. Щедро обещал: от недостатка словес он не страдал никогда.

На деле вышло иначе…

27 августа наш посол Иван Майский разговаривал с министром иностранных дел Британии Энтони Иденом: [193]

— Простите, сэр, но Англия и второго фронта не открывает, и оружия обещанного не дает.

— Как? — возразил министр. — Мы ведь месяц назад передали вам 200 истребителей «Томагавк»!

— Мы признательны британскому правительству за эти самолеты — которые, кстати, в СССР так и не доставлены, — поклонился Майский очень вежливо, — однако в сравнении с нашими потерями в воздухе это ничто.

Иден молчал с необыкновенно интеллигентным видом.

— Мы просили у британского правительства крупных бомб, — продолжал ненасытный русский[194], — и ваш министр авиации в конце концов согласился. Спасибо вам огромное! Но сколько бомб он дал? Шесть штук. Прописью: ш-е-с-т-ь. У нас это называют: ни в чем себе не отказывай…

Министр осклабился:

— О да, русский язык необыкновенно образный! Вы великая, великая нация!

— Благодарю вас, — качнул Майский головой, но переводить диалог в интеллигентное русло не стал. — Чем еще Англия помогла СССР в течение этих десяти недель?

— Господин посол! — возмущенно отразил Иден. — Мы ведем воздушное наступление на Германию!

— О да, наслышан! Правда, английские бомбежки не заставили немцев снять с нашего фронта ни одной эскадрильи… Если говорить откровенно, то на восточный фронт ваши бомбежки не влияют никак. Мало щипать бешеного зверя за хвост, надо бить его дубиной по голове.

— Но упомянутая вами дубина — это блестящие боевые качества Красной Армии! — жарко подхватил британец. — Мы в восторге от советского мужества и патриотизма!

— Аплодисментам мы предпочли бы поставки истребителей, — не унимался русский зануда.

Иден глубокомысленно улыбался…

8 июля Черчилль начал личную переписку со Сталиным, она продолжалась всю войну. Вот одно из писем:

Сталин — Черчиллю, 3 сентября 1941

Приношу благодарность за обещание продать Советскому Союзу еще 200 истребителей. Однако должен сказать, что эти самолеты не смогут внести серьезных изменений на восточном фронте. Дело в том, что относительная стабилизация, которой удалось добиться недели три назад, потерпела крушение вследствие переброски на восточный фронт свежих 30–34 немецких пехотных дивизий и громадного количества танков и самолетов, а также вследствие активизации 20 финских и 26 румынских дивизий. Немцы безнаказанно перебрасывают все свои силы на восток, будучи убеждены, что второго фронта за западе не будет.

В итоге мы потеряли больше половины Украины, и враг оказался у ворот Ленинграда.

Я думаю, существует лишь один путь выхода из такого положения: создать уже в этом году второй фронт на Балканах или во Франции, могущий оттянуть с восточного фронта 30–40 немецких дивизий. Одновременно необходимо обеспечить Советскому Союзу 30 тысяч тонн алюминия к началу сентября с. г. и ежемесячную минимальную помощь в количестве 400 самолетов и 500 танков.

Я понимаю, что настоящее послание огорчит Ваше Превосходительство. Но что делать? Опыт научил меня смотреть в глаза действительности, как бы она ни была неприятной.

Наконец, разрешите принести благодарность за выраженное Вами чувство восхищения действиями советских войск, ведущих кровопролитную войну с разбойничьими ордами гитлеровцев за наше общее освободительное дело. [404]

4 сентября письмо пришло в Лондон, его расшифровали, Майский лично перевел его на английский и на машинке напечатал (так он поступал с большинством сталинских писем). И немедленно испросил аудиенции у премьера.

Черчилль принял его — тучный, в смокинге, с вечной сигарой в зубах. Он прочел письмо и буркнул, тужась быть приветливым:

— Господин Сталин употребил выражение «продать самолеты». Мы не ставим вопрос таким образом и считаем, что поставки должны покоиться на базе товарищества.

А, бесплатно. Послу почему-то вспомнился сыр в мышеловке.

— Это чрезвычайно благородно с вашей стороны, господин премьер-министр… — сказал Майский, — но мое правительство желало бы ясности относительно второго фронта. Когда вы намерены начать боевые действия?

Премьер вынул сигару изо рта:

— Сожалею, но в ближайшее время мы не имеем такой возможности.

— Иными словами, — любезно подытожил Майский, — я могу передать своему правительству, что Британия готова доблестно сражаться до последнего советского солдата?

Неотесанный русский нарушил первое правило дипломата: никогда не высказывать правду в лицо. Поэтому Черчилль не сдержался:

— Мы целый год дрались с немцами один на один, Россия нам не помогала!!

— Благодарите за это Чемберлена, — спокойно парировал посол. — В 1939-м он сорвал подписание антигитлеровского пакта.

Премьер осекся. Он разыгрывал вражду со своим предшественником Чемберленом, и теперь дипломатишка его на этом подловил. Черчилль так яростно всосал дым сигары, что она аж захрипела.

— Пожалуйста, спокойней, мой дорогой господин Черчилль! — улыбнулся посол. — Мы с вами делаем общее дело, избавляем мир от фашистской чумы. Разве не так?

Премьер курил, насупившись, как перекормленный бульдог. Наконец проворчал:

— Британские вооруженные силы пребывают в плачевном состоянии.

«Как же ты остров свой собрался защищать? — подумал Майский. — Горазд прибедняться…»

— Об открытии второго фронта сейчас не может быть и речи, — упрямо повторил высокопоставленный толстяк, закругляя разговор. Но гость предложил нежданно:

— В таком случае вы могли бы отправить несколько дивизий на Украину. Это несравненно проще, чем открывать второй фронт; а советские и британские войска начали бы биться плечом к плечу с общим врагом! Товарищ Сталин уполномочил меня подать вам такую идею.

Черчилль долго молчал, сигара заметно укоротилась. Реально воевать? Еще и вместе с русскими?! Какой феерический бред!.. Как отказаться, чтоб лицо не потерять?

Тут его озарило:

— А давайте мы введем войска на Кавказ!

— Зачем? — удивился Майский.

— Нефть охранять!

— От кого?

— От немцев!

«Ага, — подумал посол. — Хочешь подмять наши нефтяные месторождения! Разбежался». И ответил:

— Но на Кавказе нет немцев, а на Украине есть!

— Мы должны обдумать ваше предложение, — закрыл тему Черчилль и встал. — Не смею вас больше задерживать, господин посол.

Майский откланялся.

Уж понятно, бритты категорически отказались посылать войска на русский фронт. А Сталин отшил их попытку влезть на Кавказ.

Формулировалось всё это очень дружественно и дипломатично.

Ленд-лиз

А вот поставки военного имущества худо-бедно начались.

Слово «ленд-лиз» (lend-lease) означает «заём-аренда». Закон о нем приняли в США 11 марта 1941 года. Работало это так: Америка шлет некоей воюющей стране технику, оружие, сырье; если эти товары тратились или гибли в боях, то платить за них не нужно; но всё уцелевшее надо после войны вернуть Штатам или оплатить его полную стоимость. На первый взгляд — благородно! И потому подозрительно…

Зачем это понадобилось американцам? Цели три:

1. Поднять свою экономику после Великой депрессии. Программа ведь означала взлет производства, сокращение безработицы и т. д.

2. Пролезть в число победителей с минимальными жертвами. Мол, мы тоже Гитлера бьем!

3. Укрепить свое влияние в Европе — чтоб стать там гегемоном и доллар всем навязать.

И всё сработало…

Как поднялась экономика Штатов? Вот ВВП стран, в миллиардах долларов по ценам 1990 года: [405]

У всех падение, рост лишь у Штатов — и у… Британии, которую вроде как бомбили и терзали! Но нас это уже не удивляет: мы знаем, что Англия и США едины.

Как янки пролезли в победители и навязали миру доллар, мы еще увидим.

Поставляли по ленд-лизу они в 42 страны, больше всех в Англию (на 30,2 млрд долларов), нам (на 9,8 млрд), во Францию (на 1,4) и на 0,6 в Китай. [406] Как видите, почти не воевавшие бритты получили втрое больше, чем мы. Зато и от них нам немножко перепадало.

Поставки шли к нам со всех сторон, кроме перекрытого немцами запада:

— С севера плыли арктические караваны судов под охраной боевых кораблей, они же конвои, именуемые «PQ» (это инициалы руководившего ими офицера П. К. Эдвардса) с порядковым номером: PQ-1 и т. д.

— С юга груз шел через Иран.

— С востока из Штатов корабли плыли в наши дальневосточные порты. А также своим ходом летели боевые самолеты с Аляски, этим занималась целая наша авиаперегоночная дивизия.

Много ли мы получили по ленд-лизу?

4% всех средств, которые применили в войне. В том числе 10 % танков, 15 % самолетов, 33 % грузовиков.

По американским данным, нам было отправлено 14 795 самолетов, 7056 танков, 8218 зенитных орудий, 131 600 пулеметов,[195] а также паровозы, суда, одежда, продовольствие и т. д. Немало. Однако сам СССР в последние три года войны производил ежегодно 40 000 самолетов, 30 000 танков и самоходок. [407] Так что справились бы и без них.

Слать янки норовили старье, зажимали даже новую обувь с высокой шнуровкой («берцы») [408]. «Танки и самолёты, которые нам поставляли, не отличались высокими боевыми качествами, особенно танки, которые, работая на бензине, горели как факелы», — писал Г. Жуков. [409]

Но все же, чего там кривляться — помогли! Без поставок нам было бы труднее, война могла затянуться.

Однако интересно: в самые трудные для нас первые два года «лендлизеры» постоянно срывали сроки, присылали гораздо меньше обещанного — впроголодь нас держали. Лишь в 1944-м поставки стали регулярными.

И тут вы спросите:

— Сперва ясно: действовали по Трумэну («если будет выигрывать Германия, то нам следует помогать России») и помогали нам кое-как — чтоб мы с немцами «убивали друг друга как можно больше». Но почему активизировались после перелома в войне, когда мы и так побеждали?

— А потому, что СССР внезапно стал СИЛОЙ. Теперь американцам пришлось заслуживать расположение «дядюшки Джо».

Однако платить за ленд-лиз мы начали уже в 1943-м: английский крейсер вывез из Мурманска немало золота. Но был потоплен немецкой подлодкой… После войны множество грузовиков пришлось вернуть Штатам.

Катынь

Итак, немцы ломились к Москве. Под Смоленском мы нанесли несколько контрударов, приостановили врага, но и только. 28 июля Смоленск пришлось оставить…

К западу от этого города, возле села Катынь, находились три лагеря особого назначения: 1-ОН, 2-ОН и 3-ОН. Там жили поляки, плененные при освобождении Западных Украины и Белоруссии в 1939 году. Эвакуировать лагеря не успели, и они очутились под немцами — которые поляков вскоре расстреляли. И забыли. Чего там помнить? Для нацистов убить несколько тысяч — повседневная рутина.

Но затем дела у них пошли кисло, русские начали побеждать на всех фронтах. И в апреле 1943-го оккупанты «случайно обнаружили» под Катынью массовое захоронение, 4143 трупа. И завоняли на весь мир:

— Это жертвы сталинизма!!!

Мы отреагировали сводкой Совинформбюро от 16 апреля:

«Геббельсовские клеветники распространяют измышления о якобы имевшем место весной 1940 г. массовом расстреле советскими органами польских офицеров.

Фашистские сообщения не оставляют сомнения в трагической судьбе польских военнопленных, находившихся в 1941 году в районах западнее Смоленска на строительных работах и попавших вместе со многими советскими людьми в руки немецко-фашистских палачей летом 1941 года.

Геббельсовские сих дел мастера пускаются на самую грубую подделку, распространяя вымыслы о каких-то советских зверствах весной 1940 г. и стараясь, таким образом, отвести от себя ответственность за совершённые гитлеровцами зверские преступления.

Патентованным немецко-фашистским убийцам, истребляющим население оккупированных ими стран, истребившим в самой Польше многие сотни тысяч граждан, никого не удастся обмануть своей подлой ложью» [410].

Для расследования немцы в конце апреля 1943-го созвали «международную комиссию». Почему в кавычках? А вы посмотрите список стран-участниц: Бельгия, Болгария, Венгрия, Голландия, Дания, Италия, Словакия, Финляндии, Чехия, Хорватия, Швейцария.[196]

Ничто не настораживает? Все эти страны были либо оккупированы рейхом, либо состояли с ним в союзе! (Кроме «нейтральной» Швейцарии, которая снабжала немцев боевой оптикой…) Посмели бы они вякнуть против решения Берлина!

И «комиссия», конечно, «подтвердила», что поляков убили чекисты в 1940 году. Она очень торопилась нам нашкодить, ведь Красная Армия наступала…

В сентябре 1943-го мы освободили Смоленск — и вскоре советская комиссия провела свое расследование, опровергнув «геббельсятину».

Теперь давайте подумаем.

Могли немцы расстрелять поляков? Глупый вопрос. Вы вспомните, как они относились к ним в захваченной Польше! Грохнули, ни секунды не колеблясь.

Могли поляков расстрелять наши? Нет. ТЕХНИЧЕСКИ не могли.

Во-первых, руки убитых были связаны бечевкой немецкого образца. У нас такой не водилось.

Во-вторых, стреляли в них из разного оружия, вплоть до пулемётов, [411] и пули в телах найдены немецкие — чекисты же расстреливали исключительно из револьверов. Так что почерк убийств — сугубо немецкий.

— Может, НКВД нарочно так подстроил, чтоб свалить на немцев? — заподозрите вы.

Ответ прост:

— А откуда чекисты в 1940 году узнали, что начнется война, и эту территорию захватят немцы?

— Но ты ж сам писал, что Сталин готовил большое отступление!

— Браво. Внимательно читаете, — похвалю я. — Да только мимо. Прежде всего, план Сталина был строго секретным, и уж расстрельным командам его точно не сообщали. Зачем?

— Как «зачем»?! Чтоб на немцев свалить!

— А зачем валить на немцев? Они что, без того мало натворили? Катынский расстрел как-то ухудшил их имидж?

Не было никакого смысла подставлять таким образом нацистов: весь мир и так считал их сказочными уродами. А вот для клеветы на нас у немцев был ярчайший мотив: в 1943-м мы начали их страшно громить и имели во всем мире прекраснейшую репутацию. Обвинение в расстреле могло отшатнуть от СССР западные народы, в итоге накрылся бы ленд-лиз и второй фронт. Если б клевета сработала, рейх получил бы шанс проиграть войну не так позорно.

Далее.

Версию «поляков убили чекисты» выдумал Геббельс. У вас есть основания ему верить? Этот человек прославлен своей исключительной честностью?

При Берии в СССР вообще прекратились массовые расстрелы — их практиковал Ежов.

Немцы заявили, что опознали поляков по знакам различия — однако советское «Положение о военнопленных» [412], действовавшее с 1931 года вплоть до войны, запрещало пленным носить такие знаки.

При советской власти район найденного захоронения был открытым, там все могли беспрепятственно ходить — немцы же его строжайше оцепили. Где проще тайно расстреливать: в закрытой зоне или у всех на виду?

Советское «признание» в катынском расстреле сфабриковал в 1990 году А. Яковлев — один из разрушителей СССР. Его мотив так же ясен, как и цели Геббельса.

И напоследок еще два факта.

1) О Катыни кричат очень громко. Но «мировая общественность» дружно помалкивает о том, что в польско-советскую войну 1920 года поляки захватили в плен множество наших — и убили, по разным оценкам, от 20 до 80 тысяч человек. В Катыни же погибло максимум 20 тысяч (цифры разнятся очень сильно, но это верхний предел). Нормальные для Запада двойные стандарты…

2) Европейский суд по правам человека в апреле 2012 года установил, что СССР в катынском расстреле невиновен. [413]

Тема закрыта.

Московская битва

В. Кожинов подметил такой факт: летом — осенью 1941-го немцы шли к Москве со скоростью 16 километров в день. [414] Вроде арифметика говорит, что это не так: с 22 июня по 24 ноября они преодолели 1100 километров, получается 7 в день. Но дело в том, что вермахт дважды тормозил НЕ из-за сопротивления Красной Армии.

21 августа Гитлер велел приостановить марш на Москву и перебросить ударную группировку группы армий «Центр» на юг, для взятия Киева. [415] Туда отправились 2-я полевая армия и 2-я танковая группа Гудериана. Затем они вернулись, и наступление продолжилось с той же скоростью.

Но в конце октября начались дожди и бездорожье, танки вязли, и вермахту пришлось дождаться заморозков. Тогда возобновился прежний темп.

Как бы героически ни дралась РККА, но немцы шли по нашей земле со скоростью прогулочного шага! 16 километров в день пройдет даже не особо здоровый человек…

А дальше случилось чудо.

В конце ноября враг оказался в двадцати километрах от Москвы. Полтора дня в том же темпе — и всё! 2-я танковая дивизия захватила Красную Поляну, откуда «можно в подзорную трубу наблюдать жизнь русской столицы». В дивизию привезли парадную форму для торжественного марша по Красной площади. 29 ноября один офицер написал домой: «Это конец, дядюшка, Москва наша, Россия наша… Тороплюсь. Зовет начальник штаба. Утром напишу тебе из Москвы!» [416]

30 ноября немецкие мотоциклисты прорвались на мост через канал Москва — Волга [417] (вблизи нынешнего метро «Речной вокзал»). В ту же ночь на Воробьевых горах и в Нескучном саду (4 км от Кремля) высадился авиадесант с целью выкрасть Сталина. Мотоциклистов и десант уничтожили, но немцы не сомневались: пара дней — и победа.

Не вышло.

Они не только застряли, не смогли пройти решающие 20 километров, но 6 декабря (после начала нашего контрнаступления) покатились обратно с той же скоростью!

Как нам это удалось?!

Странности тут не заканчиваются. Отлетев на 150 километров, немцы заняли в районе Ржева оборону настолько жесткую, что выбили их оттуда лишь в марте 1943-го!

Итак. У Москвы мы внезапно стали сильнее немцев и погнали их в «блицкриговом» темпе. Однако через 150 км наша сверхсила куда-то испарилась… Как же так?

— Да немцев «генерал Мороз» погнал, а не русские! — клянутся западные историки.

— Ага. Но почему сей славный военачальник не помешал немцам закрепиться у Ржева? Той же зимой!

Да, спасать Москву пришли «свежие сибирские дивизии». Да, мы были одеты теплее, чем немцы. Но почему эти факторы выдохлись на 150-м километре от столицы?

Как хотите, но тут загадка. Давайте разгадывать.

Сдавать Москву было нельзя. Психологически это жутко подкосило бы советский народ. Кроме того, в столице сходится масса дорог, железных и автомобильных; потеря этого транспортного узла была бы крайне болезненной. Ну и промышленность, конечно.

При сдаче город ждала судьба, скажем так, невеселая. На месте Москвы Гитлер планировал выкопать гигантское водохранилище, чтоб и памяти о ней не осталось [418].

В общем, потеряв Москву, мы, безусловно, продолжили бы сопротивление и победили — но это было бы гораздо труднее…

И случился такой эпизод.

В конце октября в Ставке «раздался телефонный звонок. Сталин, не торопясь, подошел к аппарату. При разговоре он никогда не прикладывал трубку к уху, а держал ее на расстоянии — громкость была такая, что находившийся неподалеку человек слышал все.

Звонил корпусной комиссар Степанов. Он доложил, что находится в Перхушкове, немного западнее Москвы, в штабе Западного фронта.

— Как там у вас дела? — спросил Сталин.

— Командование обеспокоено тем, что штаб фронта находится очень близко от переднего края обороны.[197] Нужно его вывести на восток, за Москву, примерно в район Арзамаса. А командный пункт организовать на восточной окраине Москвы.

Воцарилось довольно долгое молчание.

— Товарищ Степанов, спросите в штабе, лопаты у них есть? — сказал Сталин.

— Сейчас. — И снова молчание. — Лопаты есть, товарищ Сталин.

— Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушкове, а я останусь в Москве. До свидания. — Он произнес все это спокойно, без тени раздражения, и не спеша положил трубку. Не спросил даже, кто именно ставит такие вопросы, хотя было ясно, что без ведома командующего фронтом Жукова[198] Степанов звонить Сталину не стал бы» [419].

Сильный ход.

Но он не стыкуется с тем фактом, что вождь допустил знаменитую столичную панику 16–18 октября. Или стыкуется?..

Дело было так (излагаю по видеоролику [420] А. Меняйлова, куда включены показания очевидцев). Утром 16-го разнесся слух, что столицу того и гляди сдадут. Источник слуха неясен. Вроде как радио утром вместо обычной сводки передало лишь сообщение: немцы прорвали фронт! И еще полдня не работало метро — единственный раз в истории (по официальной версии, его минировали).

Тут же начался бардак.

Толпы со шмотками рванули на вокзалы — удирать. Начальники везли с собой даже мебель. А. Фадеев утверждал, что поэт В. Лебедев-Кумач (между прочим, автор слов песни «Священная война») привёз на вокзал две машины шмоток, но не смог пробить их загрузку в поезд и… сошел с ума. [421] Временно, обратимо, но помешался.

Бежали не все. Помойки рдели от выброшенных партийных книг, флагов и портретов вождей: многие москвичи чистили свои квартиры в ожидании «избавителей». Появилась самиздатовская брошюрка некоего «Союза спасения Родины и революции» с призывом к свержению «жидомасонской клики Сталина» [422]. (Сейчас, в 2015-м, при обострении холодной войны, так называемые «русские патриоты» требуют свергнуть «жидомасонскую клику Путина». Методы англосаксов не меняются!)

Кто-то распорядился открыть магазины, и некоторые граждане тащили оттуда домой шкафы, ковры, рулоны ткани… Уж ясно, что эти тоже бежать не собирались, а рассчитывали сладко приспособиться к новой власти.

И третий контингент: «Наблюдались огромные очереди в женских парикмахерских. Прихорашивавшиеся москвички особо и не скрывали, что с нетерпением ждут галантных немецких офицеров» [423]. Если вдуматься, то между этими тремя группами желавших остаться нет никакой разницы: все они… как бы покультурнее… шлюхи.

Сейчас будет неожиданность.

А. Меняйлов считает, что панику Сталин спровоцировал — чтоб очистить город от паникеров и предателей! И, пожалуй, я с ним соглашусь.

Ведь столицы всегда набиты приспособленческой мразью, карьеристами, подлецами. В Москве этого добра было полно и в 41-м, и сейчас. Эта категория граждан хотела сдать город — потому что Гитлер казался сильнее Сталина, и они уже выбрали его своим новым хозяином.

Они и физически вредили бы обороне, вплоть до диверсий,[199] и (хуже того) создали бы пораженческий настрой. Их следовало удалить.

Что дала паника? Итога два:

— Менее опасные (просто паникеры) удрали, избавив город от себя. Очевидец писал: «„Ответственные“ захватили имущество, казенные деньги и машины и смылись из Москвы. Многие фабрики остались без руководства и без денег. Часть этих сволочей перехватали и расстреляли, но, несомненно, многие улизнут» [424]. Жаль, что «улизнут», но в тот момент важнее всего было очистить столицу.

— А более вредные (приспособленцы, потенциальные пособники врага) выявили себя мародерством в магазинах. Наверняка поблизости стояли чекисты и таких господ фиксировали.

Люди же честные (а их большинство даже в столицах) панике не поддались. Почему? Потому что честные адекватны. Анализируя ситуацию, они поняли, что катастрофического прорыва нет, и столицу сдавать Ставка не собирается.

И эти люди «драпунов» с машинами барахла сами били, порой насмерть. При этом тысячи москвичей записывались в добровольцы; из них создавались отряды истребителей танков, парашютистов-десантников, подрывников, снайперов. Нет, далеко не все поддались панике и драпали!

— Но ведь сам Сталин приказал эвакуироваться! — вспомнит знаток.

Точно! 15 октября появился этот документ:

Постановление № ГКО-801сс «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы»

Сов. секретно

Ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев.

2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также Правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).

3. Немедля эвакуироваться органам Наркомата обороны и Наркомвоенмора в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба — в Арзамас.

4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД — т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию).

И. Сталин [425]

Читаем внимательно: что тут сказано? «Неблагополучное положение Можайской оборонительной линии». От Можайска до Москвы больше сотни километров. И линия даже не прорвана, там лишь «неблагополучно». Учитывая скорость наступления немцев (а ее по сводкам Совинформбюро мог уяснить каждый), можно было понять: уж неделя до подхода врага есть точно! Чего паниковать-то?

Приказ всего лишь подстраховал иностранцев, а также аппарат управления страной и армией — однако четко сказано, что главный руководитель (председатель Совнаркома и Верховный главнокомандующий, т. е. Сталин) остается на месте. Где пункт, что нужно драпать всем??

Дальше читаем: взорвать предприятия и метро в случае появления противника у ворот Москвы. Отсюда ясно, что пока враг вовсе не «у ворот» (а в ста километрах). И далее: через полтора месяца немцы «у ворот» действительно оказались — но было ли взорвано метро? Спросите у москвичей: они в нем каждый день ездят…[200]

И Сталин никуда не уехал, хоть в документе сказано «завтра или позднее»…

Что из этого следует? Только одно: постановление об эвакуации — БЛЕФ. Проверка на вшивость.

Еще. Документ совершенно секретный — то есть адресован узкому кругу лиц. Народ узнать о нем был не должен, если б не утечка информации: кто-то из узкого круга оказался предателем. Думаю, его выявили. Если так, то блеф имел и такую цель.

Уже 19 числа в городе наступил полный порядок, будто ничего и не было. Москва очистилась от большинства паникеров и предателей; теперь ее стало можно защищать.

Кроме того, 600 тысяч москвичей [426] выезжали строить оборонительные укрепления. Больше полумиллиона! В столице жило тогда 5 миллионов, половина из которых эвакуировалась, [427] — а значит, каждый пятый трудился на этих укреплениях (в основном, женщины). Совместный труд для общей цели меняет психику, рождает чувство коллективизма и ответственности. А это для успешной защиты города важнее самих рвов и окопов!

В. Кожинов приводит потрясающий пример мироощущения советского человека.

Баурджан Момыш-улы, казах по национальности, в начале декабря командовал батальоном в районе Крюкова. Описал он это так:

«Моим адъютантом был лейтенант Петр Сулима. Этот юноша принадлежал к тому типу украинских красавцев, что часто встречаются на Полтавщине. Сулима принес мне новую склейку крупномасштабных топографических карт. Я развернул и увидел на юго-восточных листах карты сплошную темную массу. Мне показалось — это был неровный, но четкий оттиск старинной громадной гербовой печати…

„Москва“, — прочел я слово под пятном, вздрогнул и взглянул на Сулиму. Он, бледный, упершись своими длинными сухими пальцами, молча смотрел на карту.

— Вы бывали в Москве? — спросил я лейтенанта.

— Нет, если не считать того, что мы проезжали в эшелоне.

— Я тоже проскочил через Москву-Товарную…

Я всмотрелся — на темном фоне бесчисленных квадратиков и крестов белой нитью проступили ломаные и кольцеобразные просветы московских улиц… В центре был обозначен Кремль.

Я взял циркуль-измеритель: расстояние от Крюкова по прямой всего лишь тридцать километров.

По привычке прежних отступательных боев я поискал промежуточный рубеж от Крюкова до Москвы, где можно было бы зацепиться, и этого рубежа не нашел. Я представил врага на улицах Москвы… строй гитлеровцев в парадной форме во главе с очкастым сухопарым генералом в белых перчатках и с легкой усмешкой победителя.

— Что с вами, товарищ командир?

— Дайте перочинный нож, — прервал я Сулиму… Я аккуратно разрезал карту и протянул половину ее Сулиме: — Нате, сожгите. Нам не понадобится изучать местность восточнее Крюкова» [428].

Момыш-улы в детстве вообще не знал русского языка. Москву лишь однажды «проскочил».

Однако он — как и люди всех народов СССР — ощущал себя частью русского мира, частью Большой России. И сдать врагу сердце этого мира, Москву, он не мог органически!

Украинец Сулима, судя по тексту, чувствовал то же самое.

ПОТОМУ И НЕ СДАЛИ.

Дело не в морозе, не в танках и не в свежих дивизиях — ведь на расстоянии 150 км от столицы все эти факторы перестали действовать.