Капитан. Наследник империи Дубчек Виктор

Вот так, капитан. Живой ты, а? Пагди-шмагди, магия-шмагия. Ведь до конца-то не верил.

А вона как — живой. Дома.

Он огляделся по сторонам и быстро спрятал руку с «макаром» в карман бушлата.

Недостаточно быстро.

Со стороны заколоченного пластиковыми щитами бывшего Мавзолея ко всё ещё приходящему в себя капитану уже выдвигались люди в форме с оружием… и люди в гражданском, но тоже, очевидно, не с пустыми руками. От ближайшего поста охраны торопились двое автоматчиков… кавказцы из кремлёвского полка. Славян, признанных ненадёжными, сюда не набирали уже года два, после памятного инцидента с младшим сержантом Юрьевым, который получил письмо из дома, — откуда-то с-под Ставрополя, — ночь просидел, глядя в одну точку и не отвечая на вопросы… а на утро отобрал у караула автомат и расстрелял шестерых чернявых сослуживцев.

Громкая была история-то, рассеянно вспомнил капитан, тоже ускоряя шаг и прикидывая, рискнут ли снайперы работать по толпе. Гуляющие на площади расступались перед ним, как перед инопланетным диверсантом из какого-то идиотского фантастического романа, который он читал пару лет назад… нет, слишком мало было народу, чтобы надеяться затеряться в толпе.

Зря «макара» засветил… ага, надо было зарезаться попробовать, что ли, вот этой самой саблей. Оно, ясное дело, не так удобно-то…

Он всё-таки не выдержал и украдкой ощупал висок. Дырки, конечно, не обнаружилось.

Сзади раздался полицейский свисток, тут же к нему присоединился ещё один, справа. Немец вильнул в сторону, всё ещё машинально притворяясь незаметным. Получалось плохо: от угрюмого мужика с мечом люди разбегались уже откровенно.

Вот так, капитан, теперь и ты сам в «ролевики» угодил.

Он непроизвольно рассмеялся.

В этот момент левую щиколотку хлестануло огнём, брусчатка под ногами звонко цокнула. Рядом кто-то взвизгнул. Капитан автоматически порадовался за боеготовность кремлёвской снайперской группы и метнулся к Воротам Толерантности — больше отходить было некуда.

Один из постовых полицейских в арке что-то кричал в переговорник. Второй как раз отлепил спину от рамки металлоискателя и поворачивался навстречу бегущему капитану.

«Не за дубинку-то хвататься надо, клоун», подумал Немец, сходу вынося ему челюсть. Второму полицаю он с удовольствием влепил с ноги, — распоротая кожа щиколотки отозвалась острой, но поверхностной болью, — и «замком» добил сверху.

Собирать трофеи было некогда. Капитан шагнул к «Нулевому километру».

Со стороны Манежки раздался шум, грубые и злые крики. Немец присел и резко выглянул из-за края досмотрового стола. Оценивать ситуацию бывший капитан спецназа ГРУ умел профессионально.

ОПОН, автоматчики… ого — броневики подогнали. Брошенный букет, разбитая в суете бутылка шампанского… на четвереньках отползает какая-то невезучая невеста… вот непруха-то!.. разбегаются гости и испуганно матерящиеся «стрельцы»… не на то ты смотришь, капитан — вот лучше-то на серых посмотри… Всё, с этой стороны тоже перекрыли.

Как ждали.

Ладно, капитан, ладно. Ты парень-то лихой, да и, на крайняк, Пагди поспособствует.

Он понадёжнее перехватил рукоять меча и отступил в глубину арки.

Один из полицаев так и валялся в глухой отключке, широко раскинув по брусчатке руки. Второй понемногу приходил в себя, и Немец крепко ухватил его за шиворот, другой рукою вытягивая Пагди из ножен. Понятно, не целиком — сантиметров двадцать.

— Фамилия, — негромко и убедительно проговорил капитан во всё ещё мутноватые глаза полицая.

— С… с-старший сержант… Бугаенко.

— Дети есть?

— Д-двое.

— Жаль, — с искренним огорчением сообщил капитан, деловитым движением лезвия срезая пистолетный шнур и прохлопывая карманы форменного бушлата, — жаль детишек-то сиротами оставлять.

— Не надо, — жалобно согласился старший сержант.

— Да тут такое дело.

— Не уйдёшь ты, — сказал старший сержант, — по Красной точно не уйдёшь, а на Манежке митинг тут, за выборы…

Вот оно что, подумал капитан, защёлкивая клинок в ножны. Значит, просто совпадение — никто не ждал.

— Извини, дружок, — сказал он, перекидывая меч за спину и проверяя табельный Бугаенко. Полицай, не реагируя на собачью кличку, проследил за переменой приборов и судорожно сглотнул. — На митингах-то народу много, авось и уйду. Придётся тебе заложником поработать. Поработаешь, а?

— Не надо, — сказал Бугаенко, снова сглатывая и понятливо ведя глазами вправо. Немец проследил за его взглядом и обнаружил в стене арочного свода неприметную плоскость листового металла.

Он мысленно пожурил сам себя, что проворонил такой очевидный вариант, и вопросительно встряхнул сержанта за воротник.

— Служебка, — пояснил полицай. — А там из цоколя…

Не дослушав, капитан чуть наклонился и кинул взгляд на видимый отсюда сектор Красной площади. Кремлёвцы подходить вплотную как-то не особо торопились. С другой стороны — с чего б им торопиться-то?..

Так, снайперы здесь не достанут… вторая арка забрана решёткой, слышно будет сразу. Служебка? да, служебка у этих наверняка отработана. Надо спешить.

Зевак на площади уже разогнали. Немец привстал и с лёгким сердцем несколько раз выстрелил из полицайского ПМ в направлении приближающихся серых фигурок. Фигурки рассыпались в стороны. На Манежке тоже сделалось тише, но было ясно, что и это тем более не надолго.

— Ну твою ж демократию… — пробормотал Бугаенко, с тоской наблюдая за собственным пистолетом в злодейских руках, — ну заколебусь же рапорта теперь писать…

— Вот не о том ты щас думаешь, сержант, — успокоил его Немец, — ну вот не о том.

— Ты не убийца, — мотнул головой полицай, — что, думаешь, мы тут…

— Очухался ты, погляжу, — заметил капитан таким укоризненным тоном, что Бугаенко мгновенно втянул голову в воротник бушлата. — Ключ есть?

— Нет. Там электронный…

— Ну твою ж демократию, — сказал Немец, прикидывая возможность прострелить замок. По всему выходило — нет возможности.

— Я полностью исключаю даже тень подобной возможности, Ваше Высочество, — твёрдо сказал Кави. — Даже ежели не брать в расчёт высочайшую ответственность, столь свойственную характеру сударя капитана, следует указать и на откровенную бессмысленность подобного, как Вы изволили поименовать его поступок, «предательства». Я уверен, что…

— Спокойно, эльф, — отрывисто проговорил Содара, раздражённо поводя латными плечами. — Никто не говорит о предательстве… покамест.

Вполне заметно было, что досада Лорда-Хранителя в высшей степени естественна; о да! и сам Кави чувствовал себя расстроенным донельзя. Эмоциональное напряжение, связанное с обстоятельствами ухода сударя капитана…

Он впервые всерьёз задумался о тех чувствах, которые должен был вызвать его собственный добровольный уход в Вартулу. Севати… но нет, нет! тот шаг в ритуальный круг не был шагом изменника — даже если и оказался вынужденным отступлением. Отступлением на сорок лет в прошлое…

Теперь оставалось лишь твёрдо верить, что и немыслимое самоумерщвление Немца — такой же вынужденный отход… несомненно, в его родной мир, ибо оснований для предположения об ином месте назначения просто нет.

Но и там, в Земле — никто не ждёт сударя капитана… ежели верно понял Кави немногое рассказанное человеком, рассказанное скупо и с застарелой душевной болью, которую Немец, разумеется, считал необходимым скрывать — и которая казалась столь очевидной чуткому эльфу. Судя по всему, Земле не нужны истинные воины — честные, умные, ответственные, подлинно благородные…

Возможно, Земле вообще не нужны люди.

Он закусил губу, удерживаясь от впадения в неуместную и недостойную умственную экзальтацию, и накрепко наказал себе подробно расспросить сударя капитана про обстоятельства, превратившие того в изгоя.

Когда сударь капитан вернётся.

— Он вернётся, — сказал Кави, упрямо встряхивая головой.

— И с чего ты так решил? — спросил Содара, недовольно наблюдая, как опадают иссиня-чёрные локоны эльфа. — Он забрал Пагди. С таким призом твой капитан спокойно проживёт остаток жизни где-нибудь… а, впрочем, при должной сноровке — и вернёт себе своё царство. При должной сноровке… хм.

Не дожидаясь, пока в глазах принца разгорится возбуждённый злой огонёк, Кави уверенным тоном произнёс:

— Он человек. Это не та порода, что может позволить себе уйти навсегда.

Разумеется, на столь грубую расовую лесть Лорд-Хранитель купиться не мог. Однако ж — смягчился.

— Ты определённо утверждаешь, что в момент выстрела капитан держал рукоять меча?

— Да, Ваше Высочество. И держал крепко. Это не могло быть ничем иным, нежели намерением…

— Мне решать, чем это могло быть, а чем не могло, — резко оборвал его Содара. — И чем бы это ни было, известие об утрате меча Адинамов — не та новость, которая порадует моего победоносного отца. Не говоря уж об остальных… новостях.

Что же, подумал Кави, чуть заметно улыбаясь. Обсуждая с ним подобные вопросы, — да ещё именуя Его Величество в терминах родства, — Содара демонстрировал, что по-прежнему расценивает эльфа в качестве персоны, достойной… пусть не доверия — хотя бы опосредованного участия в принятии решений такого масштаба. Даже если это явилось непроизвольным следствием умопотрясающих событий последних дней.

Лорд-Хранитель испытывал явное раздражение. Столь же явным представлялось, что вызвано это раздражение не именно Кави, и, сознавая это, эльф всё же решил задать ещё один вопрос.

— Ваше Высочество, — деликатно поинтересовался он, — но, ежели Вы придаёте Пагди такое великое… обоснованно, впрочем, великое значение, то почему отдали его сударю капитану?

Содара расправил закованные в броню плечи. Большую часть времени он нынче проводил в доспехе, и плетёная друпада кресла жалобно заскрипела под тяжестью августейшего тела.

— Не знаю, — сказал принц, поднимая на эльфа потемневшие от усталости глаза, и неожиданно улыбнулся. Тонкий шрам на подбородке заживал хорошо и почти уж перестал быть заметным. — Твой капитан зашёл ко мне в шатёр, отдал склянки со снадобьем — и забрал меч. Просто сказал, что ему теперь нужен меч. И я отдал.

Кави молчал. Улыбаться в ответ было глупо, но он улыбался.

— Зачем ему алмазы? — спросил Содара.

— Он купит на них лекарства.

— Я дал бы ему золота… — задумчиво произнёс Лорд-Хранитель, — разве можно хоть что-то взять за алмазы?

— Он возьмёт.

— Но как?

— Так же, как взял Пагди, — сказал Кави, остро осознавая в этот момент разницу в возрасте между собой и Содарой.

— В плече магов умерло ещё трое… Академия уже не в состоянии обеспечивать даже себя. Это означает, что скоро и в остальных плечах лагеря поветрие будет некому сдерживать.

— Возможно, если Ваше Высочество решит истребовать магов из подходящих отрядов Его Величества… — осторожно заметил Кави. — Нет необходимости подвергать опасности заражения всё войско. По крайней мере, до возвращения сударя капитана.

— Он вернётся, эльф? — спросил Содара.

— Он вернётся, Ваше Высочество.

— А мне вернуться надо.

— Куда вернуться? — с некоторым интересом уточнил сержант. Понятно: жить-то охота парню.

— Куда надо, — сказал капитан, защёлкивая браслет на второй руке невезучего полицая. Бугаенко с живым интересом следил за обнаручиванием напарника. — В Интернет-то ходишь? Слышал про меня поговорку? он, мол, вернётся, придёт за тобой и накажет. Обязательно.

— Кого накажет?

— Кого надо. Главное — что обязательно.

Он поправил бушлат, присматриваясь к своему блёклому отражению в рамке металлоискателя. Коротка кольчужка-то… ладно, сойдёт. Кого сейчас удивишь обтёрханным ментом… У администрации денег не хватает уже и на полицаев — опору режима. Ставка сделана на отдельные «элитные» подразделения, ЧОПы и армейцев. Ну и овцеватость населения, это уж как полагается.

Он хмыкнул и повернулся к Бугаенко:

— Ты понимаешь, что я тебе шанс даю?

— Не дурак, — с тоской вздохнул сержант. — Оставил бы ты меня здесь? Всё равно из органов попрут. Как минимум.

— Зато живой останешься. Когда я вернусь.

Полицай покачал головой:

— Здесь, может, и останусь. А на Манежке точно положат, с тобой за компанию.

— Не ссы, котяра, — сказал Немец, выглядывая из-за стола, — там ещё митинг-то разгонять не начали. Говно командование у тебя, а, сержант?

— Другого нет, — безразлично согласился Бугаенко.

— Потому и нет… вставай давай. Поиграем в смерть хазарскую.

Было ему совершенно ясно, что из сержанта хазарской смерти особо-то не вылепишь. Не тот характер у сержанта. Скучноватый у сержанта характер.

Немец весело оскалился и ощупал глубины экспроприированного бушлата — всё-таки алмазы надо забрать с собой. Прочая снаряга была не так важна, только оружие и камешки. Оставались у капитана кой-какие связи с прошлых времён… сложно столько прожить на нелегале и не обзавестись соответствующими знакомствами. Сбыть алмазы — так хватит на столько тетрациклина этого… Конечно, гранёные бриллианты стоят куда дороже. Но и рынок этот посложнее, а «сырой» камень можно спихнуть под видом якутской контрабанды.

Один мешочек он сунул в карман бушлата, уминая завалявшуюся там сигаретную труху и коробок спичек. Второй надорвал и достал прозрачный камешек. Покрутил под носом у разминавшего ноги Бугаенко.

— Знаешь, что такое? Выведешь — отсыплю.

Тот только кивнул и отвёл глаза.

Хреново. Не верит сержант.

И не верит, похоже, не персонально ему — а что вообще уйти удастся.

Ладно, капитан, терять-то тебе всяко нечего, а?

Он сложил меч с дубинкой в одну руку, так, чтобы ПР-73 больше бросалась в глаза, чем ножны. Подхватил Бугаенко под локоть.

— Сделай вид, что говоришь по рации. И лицо поскоромнее давай. Всё нормально, короче, на обед идёшь.

— Нам не положено.

— А ты как бы самоходом.

Он вытолкнул сержанта из-под арки, навстречу вялому митингу и вражеской армии с автоматами, броневиками и матюгальниками.

— Вынужден указать тако же и на то обстоятельство, что речь идёт всё же не о чьей-либо вражеской армии. Да и Его Величество в народе не просто так называют Добрым.

— Эээ… не просто, конечно. Величество у нас доброе. Вот злое бы на крюк повесило, за-под ребро, а доброе — за шею, как положено. Да ведь всё одно повесит.

— Ну нормально, вообще… За что повесит-то?

— Говорю же: за шею.

— Ну нет, я в смысле, что…

— Кави, прошу тебя, не сбивай с толку почтенного мудреца.

— Да какой я мудрец, драконья погибель! Был бы мудрец…

— Тебе решительно не в чем укорить себя, о почтенный Думья! Если уж лучшие маги Академии, — и не только лишь одного зелёного её крыла, — по сю пору не в состоянии распознать источник заразы, паче того — изыскать хоть какое-нито средство противостоять ей!..

Но тут уж Кави осёкся, ибо взгляд Дурты как-то особенно убедительно наводил на мысль, что сравнение даже и с лучшими магами Академии гордый мудрец вовсе не воспринимает в качестве комплимента.

Что же; гордость и гордыня суть понятия различные. Достойный Дурта имел полное право испытывать гордость, ибо всю жизнь свою подчинил обретению знания, а тако же, — что, правду молвить, куда важнее, — поиску закономерностей, кои позволяют из знания наличного произрастать знанию новому, доселе небывалому. Есть ли в мире высший повод для жреческой гордости, нежели умение постигать тончайшие невидимые связи, коими и связали великие суры крупицы наших манасов и судеб?.. пусть покуда и не столь высоко приподнимается полог вселенской тьмы — однако ж приподнимается, приподнимается! позволяя питать надежду, что когда-нибудь, глядишь, да и поднимется он напрочь.

Гордыня ли служит основанием сей надежде? о, как раз гордыня многажды более свойственна тем самым академикам, что нынче до донца исчерпывают свои силы в скорбных попытках хоть как-то сдержать распространение поветрия. И пусть маги несоизмеримо превосходят доброго Дурту в могуществе своего колдовства, пусть опираются они на традиционные, веками отточенные декрипитации мастерства… сколь бы споро ни научился ты преодолевать однажды и навсегда проторенный путь — но увы, путь этот способен привести тебя лишь в ту же самую, однажды и навсегда определённую точку. Попытайся ты не то что изменить цель прибытия, но даже и просто срезать дорогу — тут же и завязнешь в непролазно-глухом лесу незнания да непонимания. И никогда, никогда не одолеть тебе сию чащобу, пока не заставишь ты самоё себя обучиться особым навыкам и правилам хождения там, где нет ещё торных, истоптанных путей.

Вот этому-то принуждению и посвятил свою жизнь Дурта; и ладно б одну лишь собственную жизнь!.. Отца-пандарина, с немалым скандалом изгнавшего Дурту из монастыря, где провёл тот сиротскую юность, в чём-то можно понять — и уж точно не следует осуждать слишком строго.

О да, улыбнулся про себя Кави, вспоминая грядущие годы. Что с того, что годы эти с неизбежностию сложатся теперь совсем иначе, нежели сложились в памятной ему реальности?.. не таков друг Дурта, чтоб позволить какой ни на есть реальности отвлечь его от истинно важных вопросов.

— Мы не знаем истинной причины поветрия, — сказал он, не желая далее углубляться в тонкости фундаментального противостояния Дурты с магами Академии, — но на сей момент несомненно одно: Варта не извлечёт никакой выгоды от применения репрессий в адрес вольных либо случайных спутников сударя капитана. Кроме того, я только от Его Высочества — и должен отметить, что благородный принц Содара не испытывает по отношению к нам какой-либо враждебности.

— Он не считает?.. — спросил Дурта, приглаживая растрёпанную рыжую шевелюру.

— Нет, — твёрдо сказал Кави, — Лорд-Хранитель разделяет наше мнение о причинах ухода сударя капитана.

— Ну, он, конечно, человек… но он не предатель вообще!

— Слезь с верстака. И сколько можно грызть эти яблоки, скажи на милость?

— Они вкусные.

— Самые обычные.

— В лесу он до сей поры имел возможность отведать лишь дичков, — пришёл на выручку младшему Кави Кави старший. — Нам ли с тобою, о достойный Думья, осуждать юного лесного эльфа за неожиданное пристрастие к…

— Да пусть, пусть ест! — отмахнулся Дурта, дёргая рукавом халата слишком резко для того, чтоб принц-консорт не сумел разглядеть за этим жестом некоторого смущения. — Живота не жалко — пусть ест! Вы, дикари… кругом чума, кругом гибнет весь мир, и мы вместе с ним, а этот юный тумул…

— Ну тем более, вообще, а чего еде пропадать? — с удовольствием сказал юный тумул, вальяжно подкидывая на ладони вполне ещё мясистый огрызок.

Да, с усмешкой подумал Кави-старший, быстро этот я освоился: спервоначалу-то выедал до косточек, да и косточки тоже потом разгрызал. Лучше бы о Севати думал, что ли…

А вот к Севати теперь, когда Немец исчез, дорожка им обоим заказана… ладно, в самом деле, пусть уж младший, — чем с тоски понатворить глупостей, — заедает разлуку вторым ящиком сочных краснобоких яблок.

— Эээ… хотя бы огрызки не разбрасывай, драконья ты погибель, — напомнил Дурта, явно более из желания оставить за собою право старшинства.

— Ага, — покладисто согласился мальчишка.

И, — разумеется, — тут же запустил огрызком в узкое оконце «избы-читальни».

И, — удивительно, — промазал.

— Баба-ах! — вдохновенно произнёс Кави-младший, ничуть не смущённый густым сочным звуком, порождённым соприкосновением остатков яблока с тонкой дощатой стеной домика. — Нормально, да? Как «калаш» у человека, да?

— Даже не похоже, — раздался за их спинами знакомый насмешливый голос, и сердце Кави-старшего пропустило такт. — У «калаша»-то звук стальной, хлёсткий. И резкий — ну вот примерно как у тебя с этих яблок понос-то будет.

— Ра! Он вернулся! — дурниной заорал мальчишка, спрыгивая с верстака, но Кави-старший успел первым. Шагнув к ухмыляющемуся человеку, он что было сил заключил того в объятия, с трудом, правду молвить, удерживая уместную, но всё же не вполне достойную слезу.

Сударь капитан отсутствовал всего-то менее половины суток…

— Вот так, орлы, — сказал видимо довольный Немец, выворачиваясь наконец из тройных объятий, — ну всё, отставить сопли. Здесь твой меч-то, всё в порядке.

— Сударь капитан!.. «Меч»!..

— Всё, всё. Отставить.

Человек вздохнул, оправляя свой новый камзол… о да; прежний был пятнисто зелёным, этот же — куда менее приятного глазу мглисто-серого оттенка. Определённо, искусство туалета в Земле нуждалось в решительном переосмыслении…

Мешка при сударе капитане тако же не наблюдалось.

Но сам Немец — да, определённо был жив, здоров и привычно жизнерадостен.

Капитан прислушался к чему-то и поднял указательный палец. Не сразу, но все замолчали.

Прежде, чем Кави сообразил как следует насторожить и свой слух, дверь «избы-читальни» распахнулась вовнутрь от сильного удара каменной подошвы. В проёме, широко расставив ноги, стоял грозный Содара. За спиной его маячили не менее одоспешенные караульные.

— Та-ак, — сказал Содара, старательно багровея лицом. — И как это понимать?

— За спичками ходил, — сказал сударь капитан, вынимая из кармана маленькую сплющенную коробочку. — А вы чего тут все переполошились-то?

— Да ты понимаешь, высочество, это у нас на Земле традиция такая. Мы с друзьями каждый год отдыхать ходим, во соседние миры, — окал капитан окладисто, с удовольствием: он был… ну, пусть не дома, но в мире Вишвы всё хотя бы казалось не настолько тошным, как на Земле. — Вот я и подумал: принесу-ка Варте вашей дар огня. Нельзя же попасть в другой мир — и не попрогрессорствовать чуток, как считаешь?

— Самогарные прутья известны в Варте со времён Манаса Горы, — сухо сообщил Содара, — но не пользуются популярностью по причине дороговизны в сравнении с обыкновенным огнивом. Кроме того, они имеют склонность отсыревать.

— Беда. Воском пробовали покрывать?

Лорд-Хранитель неприятно сузил глаза.

— Не морочь мне голову… капитан. Мне нужны не измышления, а ответ на заданный вопрос.

— Который?

Принц раздул ноздри, пару раз прерывисто вздохнул, но багроветь на этот раз не стал. Наверное, уже поленился.

— Ты отправился за своим снадобьем. Я могу это понять и не буду покамест обсуждать осуществимость подобного шага. Да, вероятно, у нас и нет иного выхода… по сведениям из Нагары, чума всё же проникла в город — твой «карантин» не помог!

«Ну-ну», хмуро подумал капитан, «мой — помог бы».

— Ты не присягал Варте, — продолжил тем временем Содара, — у меня нет права ни карать, ни даже бранить тебя, сколь бы вздорным и неоправданным ни казался мне такой риск. Ты вернулся целым и невредимым, ты даже принёс обратно Пагди. Но где, люби тебя суры, снадобье?!

Да, вздохнул Немец, Содара прав. Операция спланирована и проведена безграмотно. Любовь-то сурова нам без надобности, а в остальном — твёрдая двойка. Дорвался, называется, до дела.

Нет, капитан, вот только оправдываться-то не надо, а?

— Оправдываться не буду, — сказал капитан. — А дело было так.

Со стороны — ну, выбредают двое полицаев на Манежку. Мало ли, какие у них там были мероприятия, под Воскресенскими-то. А только что на Красной стреляли — так это, дорогие россияне, дело привычное: Чечня кругом. Пока там ведомства раскачаются, оповестят друг дружку, мол, подозреваемый направляется в сторону несанкционированного собрания граждан, примите меры… Инерция, сила природы. Или, кому больше нравится — божественная сила.

У вас ведь щас всё божественное, а? Даже власть-то из откуда? из «от бога». Каким богам молитесь — такая у вас и власть, дорогие россияне.

— Да не дёргайся, — сказал капитан, — ты ж представитель власти, идёшь на митинг. На Охотном тачку поймаем, прокатимся — и отпущу.

Бугаенко принуждённо улыбнулся и неосознанно неприличным жестом потеребил рацию.

— А то смотри, — добавил Немец, больше из озорства, — со мной пойдём, до Педжента.

— Куда? — вяло поинтересовался сержант.

— Куда надо. Дела намечаются большие.

— Не, — сказал Бугаенко, — у меня тут… а это точно алмазы у тебя?

— Точно.

— Из Педжента?

Вот же твари, с привычной ледяной ненавистью в адрес администрации подумал капитан, даже это умудрились отнять.

Сколько этому сержантику? Ты семьдесят третьего, он, самое позднее, девяностого… и совсем другой народ. Это же из вот таких мелочей и складывается: отщипывай в каждом поколении по кусочку — и в русских очень скоро не останется ничего русского.

Ты, Немец, хоть и немец — но ты русский немец. А этот серый хоть и русский — а уже вроде как и нет.

— В Педженте, в Педженте, — вздохнул Немец, сдержанно оценивая обстановку. Он намеревался пройти сборище так, чтобы не слишком светиться перед настоящими полицаями, но и не попасть дуриком под раздачу от митингующих.

Ленивые патрули на Воскресенке внимания на них не обращали — больше высматривали, кого бы выдернуть из толпы. Предстояло пройти внешний кордон. Перед выходом в «БээР» Немец чисто выбрился; теперь оставалось надеялся, что в нахлобученной на самые брови форменной ушанке его разрекламированная внешность окажется не такой приметной.

Как сказал бы Кави — «увы».

У грязного ППСного «бобика» с ноги на ногу топтался скучающий лейтенант. Сперва он только скользнул по двум сослуживцам рассеянным взглядом, с недоумением задержавшись на Пагди. Потом посмотрел пристальнее, в лицо капитану. Потом безразлично отвернулся.

Отвернулся очень безразлично.

И постукивать себя палкой по бедру перестал.

Бугаенко что-то почувствовал и тоже напрягся, вопросительно посматривая на капитана.

Ладно, подумал капитан, зато не скучно.

— Здорово, Смирнов! — забубнил Немец, шагая прямо к полицаю и выпучивая глаза, — вам суточные выдали? И нам нет, прикинь? Ты когда тут? Ты как хочешь, а мы с Бугаём щас к полкану. Давай с нами? Вам же тоже не выдали?..

Зачарованный нехитрым «цыганским гипнозом», лейтенант машинально отступил на шаг назад, за машину — только для того, чтобы тут же пропустить прямой в подбородок. Место было хорошее: высокие полицайские машины стояли в ряд, перекрывая сектора обзора.

Но не везёт — значит, не везёт.

Во-первых, челюсть у лейтенанта оказалась чугунная: от поставленного капитанского удара поплыть-то поплыл, а в осадок не выпал — и даже что-то замычал, вскидывая к лицу полусжатые кулаки.

Во-вторых, всё-таки заметили. Заржали и заулюлюкали.

Прежде, чем веселящиеся ОПОНовцы успели сообразить, что происходящее не может быть объяснено простой дракой двух полицаев, капитан приложил одну руку к груди, развернулся на пятках и, указывая мечом куда-то в сторону Александровского сада, заорал:

— Двое! Флаги, холодняк!

Рефлексы… ОПОН как ветром сдуло.

Бугаенко смотрел на происходящее разинув рот. Капитан подцепил его под локоть и выволок из-за машины, к митингующим.

Волнение докатилось уже и до первых кордонов: сотрудники суетились и переговаривались по рациям, но машинально смотрели всё-таки на толпу. Капитан наклонил голову пониже и увлёк сержанта за собой, неназойливо прикрываясь от ненужных взглядов его по-прежнему вялой тушкой.

Сзади кричали и матерились бегущие ОПОНовцы, топали тяжёлые рифлёные подошвы.

Они почти вклинились в толпу, когда какая-то сутулая полицайская спина, — явно случайно, — перегородила им путь.

— Стоять! — заорали сзади.

Немец знал, что кричат-то не им, но тут же почувствовал, как напрягся Бугаенко. Прежде, чем капитан успел отреагировать, внезапно набравшийся духовитости сержант рванулся вперёд и, ухватив сослуживца за плечо, полуразвернул полицая к себе, одновременно прячась за ним и оттаскивая в сторону.

— Это он! — завопил Бугаенко, указывая на Немца. — Это!..

«Дурак», с оттяжкой подумал капитан, вытряхивая из ушей собственную фамилию. Теперь он оказался в центре внимания. Притихшая было толпа раскрывалась ему навстречу, начинала роптать. Обострившимся, почти эльфийским слухом капитан ловил знакомые оружейные звуки.

— Стоять! — заорали сзади. Вот теперь уже адресно. — Руки за голову, мордой в пол!

«Простите, ребята», подумал капитан, пригибаясь и противолодочным зигзагом ныряя в толпу митингующих. Если щас стрелять начнут… ну да вы тут все за свободу митингуете, а за свободу-то и пулю словить не жалко.

Это, конечно, была мыслишка животная, подлая, но выхода не было. Несмотря на огрехи планирования и подготовки, операцию следовало вытягивать, и, когда полицаи первого кордона вломились за ним в толпу, он, по-прежнему пригибаясь, запустил руку в карман бушлата и, резким движением разрывая ткань мешочка, вычерпнул полную горсть камней.