Капитан. Наследник империи Дубчек Виктор

Глава 17. Снова Вивальди

Приходилось признать: орки вели себя вполне достойно.

Увы; страсть их к бесконечным бессмысленным поношениям, разумеется, не иссякла, в известном смысле сделавшись даже и ещё грубее и непристойнее — ежели только признать таковое возможным. Однако меч Кави орки предоставили вполне пристойной работы, каких-нито пакостей чинить не пытались и даже давали роздых после каждого поединка, бесконечной чередой застивших последние часы.

Для самого Кави это было хорошо. О нет, фантомных чаяний эльф не питал — в конце концов ему предстоит оказаться повергнутым. Ежели и понадеяться на некое итоговое везение, то лишь на достойную гибель в бою. Никто в здравом рассудке не пожелает себе угодить в плен, принять, быть может, годы пыток, превратившись в топливо тёмного шаманского колдовства… орки истязают своих жертв отнюдь не затем, чтоб выведать какие-нито особенные секреты.

Но даже орки не чужды своеобычного воинского благородства — и способны даровать быструю смерть противнику-храбрецу. Поэтому-то до предела измотанный Кави с таким отчаянным упорством вызывал на Ритам всё новых и новых поединщиков.

Впрочем, готовность вожака авангарда продолжать бойню свидетельствовала вернее всего о том, что спешить оркам некуда. Орда пришла всерьёз; ослабленной нестроением последних недель Варте предстояло отразить полномасштабное вторжение Степи.

Что же; не впервой, подумал Кави, жадно хватая ртом тяжёлый холодный воздух импровизированного ристалища.

Он тут же спохватился и заставил себя дышать носом. Глубокие, медленные вдохи… вот так, до самого нутра — как бы ни хотелось бросить окровавленный деревянный клинок и упасть на колени, дать измождённой плоти заслуженный роздых, отринув прочее всё.

Вздор.

Плоть ничто — без побуждающей её воли.

Сударь капитан сражался бы до конца.

Сударь капитан сражался до конца.

Кави снова бросил взгляд на курган, обретая силы в памяти о человеческом героизме.

— Ритам! — хрипло бросил эльф в галдящую толпу орков.

Чадящие факелы и высокие костры поодаль давали не так уж много света. Что же; милость суров, природное эльфийское преимущество — орки в темноте видят почти так же скверно, как люди. Куда более важным стало то обстоятельство, что Кави приучил воинов орды бояться себя.

Второму поединщику он отсёк кисть руки, в первые же мгновения боя.

Третьего, — огромного мускулистого простака, выставленного на бой с явной целью задавить эльфа грубой массой, — изрезал множеством мелких царапин, да так, что зеленокожий бедолага насмерть истёк кровью прежде, чем успел осознать собственное поражение.

Четвёртому вогнал в глазницу выпавший из меча осколок каменного стекла — деревянные клинки слабели, расшатывались, и Кави сумел незаметно забрать один из зубьев в левую руку.

Затем… так ли уж важно, как умирают орки? Плодятся они, подобно сорной траве — и столь же беспечно гибнут; убивай сколько достанет умения и силы, главное — убивай. Эльф отнюдь не рассчитывал когда-нито поведать об этом дне своим внукам.

Севати…

Что же; теперь, когда старший Кави убран с чалайной доски, младшему волей-неволей придётся… о да — повзрослеть.

Подумать только, усмехнулся бывший принц-консорт. А ведь он почти смирился с тем, что рука прекраснейшей Севати и впрямь достанется сударю капитану…

«Во благо Великой Варты».

Он посмотрел на собственную руку — та ощутимо дрожала. Сердце с натугой толкало словно бы загустевшую кровь, и разбухшие от непомерного труда жилы не успевали опадать, как назначено им сурами. Пот сделался вязок, почти перестал улетучиваться и тем снимать жар. Несколько полученных ссадин, по отдельности ничтожных, кровоточили уж совсем слабо.

Пожалуй, лишь хорошо знавший Кави наблюдатель мог бы отметить, что уши эльфа стоят по-прежнему вызывающе, а узкие, с полопавшимися жилками глаза, не утратив и капли дерзости, исполнились безразличия к чему бы то ни было, кроме жажды убивать.

О, ненависть! славная, благородная, всевозвышающая ненависть! Сколь ни воспевают стихотворцы любовь — но воссиять она оказывается способной лишь после того, как исполнит свой долг ненависть. И сколь ни упиваются самые отъявленные дикари сознанием своей дикости — всё бледнеет пред яростью цивилизованного разумного. Лишись люди всех прочих своих способностей, помимо способности впадать в умоисступление — даже и тогда господствовали бы они над континентом; и Кави, всю сознательную жизнь стремившийся уподобиться людям, и теперь не собирался отступать от стремления сего.

Тёмная гундосая толпа уже выплюнула в круг очередной зелёный сгусток, и эльф, не позволяя себе шататься от усталости, двинулся навстречу.

Орк, — жилистый, упрямый, низколобый, — атаковал сходу, и Кави немедля же парировал удар. Связки руки отозвались ноющей молочной болью; впрочем, эльф и без того понимал уж, что в силовом противостоянии с зеленокожим рубакой шансов у него не особенно много. Что делать! надобно иной раз и отступить.

Отказываясь от прямого противостояния, он вовсе перестал принимать точные резкие атаки противника на свой клинок. Развернувшись так, чтобы представлять собою как можно более узкую цель, Кави опустил переднюю руку и принялся отступать от орка мелкими короткими шажками. Удары он более не парировал, но всякий раз чуть смещался влево, разрывая при том дистанцию — и отбрасывая, подправляя концом клинка линию вражеской атаки.

Зубья клинков крошились, сталкиваясь с блёклым звоном; дерево тревожно вибрировало в руке. Зеленокожий был полон сил — и тратил их с беспощадной расточительностью; эльф с холодной расчётливостью берёг каждую алпаку оставшейся в нем энергии. Ни разу с начала поединка не отступил он далее самого необходимого минимума, ни разу не позволил противнику задуматься о тщетности таких, казалось бы, беспроигрышных атак. При этом всякий раз, как орк, теряя терпение, рвался вперёд, Кави вскидывал меч чуть выше — угрожая, вынуждая умерить пыл.

Колоть он уже не мог — не позволяли ни форма клинка, ни изнеможенное тело. Орк пытался навязать бой в бешеном темпе, но Кави избегал любого лишнего движения, позволяя противнику изматывать себя самого.

Упрямый поединщик, кажется, понемногу привыкал к тому, что эльф, выдерживая круг, всякий раз отступает в одну и ту же сторону…

Некстати забурчало в животе — как давно довелось эльфу насладиться последней трапезой?.. Странно: теперь он должен бы грезить о воде — однако ж мечтает о куске мяса. Да, кусок мяса довершил бы дело! Вот чего не хватает ему сейчас для решающего удара, вот из-за чего проигрывает он этот бой! Обыкновенный кусок говядины сейчас мог превратиться для него в разницу между победой и поражением.

С великой, почти осязаемой горечью устремил он все помыслы к вожделенному куску мяса; и в момент очередного своего малого отступления чуть замешкался, «забыл» сдвинуться влево. Зеленокожий, безотчётно восполняя несуществующий ныне разрыв, сместил линию атаки вправо.

Кави мгновенно шагнул вперёд и, разворачивая кисть руки, нанёс короткий удар снизу вверх, целясь противнику в низ живота. О, далеко не тот мощный, способный рассечь ажно до грудины удар, коим славился эльф в лучшие свои военные годы. Однако ж вполне точный — из-под распоротой плахты по грязно-зелёным ногам обильно хлынула кровь.

Орк, — ослеплённый болью; не умирающий, но убитый, — взвыл дурниной и в последнем остервенении рубанул наугад, почти не целясь. Кави видел направление удара и в иных обстоятельствах с великой лёгкостью избегнул бы угрозы. Но теперь он даже не пытался оторваться; он сделал всё, что мог, и для него всё было кончено.

Эльф прикрылся мечом — в той мере, в какой повиновались ему мускулы. Удар орочьего клинка пришёлся на рукоять, отсёк Кави два пальца и глубоко задел третий.

Cтиснув зубы от боли, эльф перекинул липкую рукоять меча в левую ладонь. Орк стоял перед ним на коленях, выронив меч и зажимая руками распоротый пах. Красная горячая жижа хлестала на землю. Кави неловко замахнулся и, уже из чистой солдатской добросовестности завершая работу, ударил ровно по темечку. Стеклянные зубья глубоко застряли в черепе — меч вывернуло из обессиленно дрожащей руки.

Он мягко опустился на землю.

Вот теперь — всё.

Прости, Варта — я не успел всполошить твоих воинов о приходе орды.

Прости, капитан… видишь? я совсем взрослый.

Звёзды и факелы кружились над ним в упоительном беззлобном хороводе. Капитан рассказывал, что рисунок созвездий в Вишве совершенно отличен от привычного ему… да, теперь это было ясно и эльфу.

Младший. Теперь ты один.

Железная личина вплыла в круг света и заслонила небо. Кави улыбнулся ей, как доброму знакомцу.

Дурта — прости, что звал тебя Дуртой.

Искалеченная ладонь судорожно вцепилась в траву.

Пальцы… вряд ли кто-нито озаботится их подобрать. Они останутся здесь, втоптанные во влажную землю, прорастут высокими стройными друпадами, дадут плоды — мириады маленьких смеющихся Кави…

Севати…

— Ритам! — прошептал он в железное лицо.

Его грубо перевернули, проволокли по грязи, принялись вязать руки. Тяжёлая нога наступила эльфу на голову, ухо оказалось плотно прижатым к земле.

Он втянул разбитыми ноздрями запах сырой крови и беззвучно засмеялся: земля сотрясалась под каменными подковами боевых коней. Кавалерия шла споро, в боевом порядке — и приближалась со стороны Нагары.

Первые десятки имперской конницы вывернули с дороги. Могучие боевые кони, яростно храпя и отбрасывая копытами комья земли, набирали ход. Расстояние от опушки было совсем не велико, но невозможность взять образцовый разгон с лихвой компенсировалась узостью площади перед гробницами.

В этот раз человеческие маги вчистую переиграли увлечённых созерцанием бесконечного поединка шаманов: нападение оказалось замеченным не более как за пару минут, иначе говоря — совершенно внезапным. Не все орки успели даже и подняться в сёдла, тем паче — собрать встречный строй. Главарь орков ревел на своих лейтенантов; лейтенанты надсаживали глотки, пытаясь организовать оборону. Пехоты в ордынском авангарде, разумеется, не оказалось вовсе; наскоро выставленные копейные заслоны выглядели откровенно жалко.

Имперский ударный строй выходил на конечную прямую, выгибался хищным полукругом, стремительно покрывал последние алпаки расстояния. Всадники трёх передних десяток, — дюжие, рослые, опытные солдаты, поголовно в стальных доспехах, — пригибались к сёдлам, баюкая тяжёлые таранные копья в сдвоенных ременных петлях.

В последний миг пред столкновением воздух словно застыл. Звуки угасли — исступлённые орочьи вопли сделались неслышны, как будто воины разевали клыкастые рты лишь потому, что им не хватало дыхания. Причудливые факельные тени замерли; даже ветер иссяк.

Стылая тишина продлилась самое краткое мгновение.

Тяжёлая конница империи вошла в соприкосновение с первым заслоном орков.

Металл копий не находил преграды в дощатых орочьих доспехах, рвал зелёную кожу, сминал плоть, крушил кости. Отчаянно визжали поднимаемые в воздух воины заслона. Зеленокожие дрогнули, ломая строй и растекаясь в стороны.

Прочные, — в запястье толщиной, — таранные копья щепились, как лучины. Редкие встречные стрелы находили всадников, дырявили броню. Люди вылетали из сёдел, пропадая под копытами зашоренных коней, но это ничего не меняло — оркам приходилось многажды хуже.

Жестоким ударом атакующие смели первый заслон. Теряя скорость, опрокинули второй. Завязли в третьем, совсем уж, впрочем, жидком.

Вторым составом прошла мечная кавалерия. В бешеном темпе прижимаясь к флангам, всадники посекли множество орков, пытавшихся укрыться в проходах между курганами. Затем мечники покрыли остаток расстояния до кавалерии первого состава и ввязались в жестокую рубку, окончательно ломая сопротивление заслона.

Отхлынувшие к дальним гробницам орки, понукаемые железнолицым главарём, всё-таки успели организовать копейный строй и теперь набирали скорость для, — пусть не встречного, — ответного удара.

Человеческая конница, однако, на сей раз боя не приняла, расступаясь к курганам. Орки на всём ходу прошли мало не половину площади — для того лишь, чтоб оказаться под ливнем стрел. Подоспевшие лучники Варты, — вперемешку армейские и гвардейцы, — били часто и наверное. Опустошив тулы, стрелки немедля рассыпались по опушке, где всадники уже не могли бы до них дотянуться.

Поредевшая, ещё более упавшая духом конница орков преодолела последние алпаки площади. Путь сей вёл к Нагаре, но нечего было и думать о продолжении скачки — лесная дорога оказалась напрочь перекрыта стволами поваленных деревьев. С импровизированной баррикады снова посыпались стрелы, но отнюдь не это обстоятельство послужило причиной для очередного жестокого расстройства: со стороны площади уверенно приближалась грозная кавалерия Варты. Резня у гробниц утратила принципиальную остроту, и теперь основные силы были брошены на добивание орков конных — всё ещё способных на прорыв.

Люди успели устать, измахаться — но кровь зовёт кровь, первая решительная победа призывает следующую. Изломанный орочий строй превратился в толпу; теперь степь не могла уж оказать существенного сопротивления империи.

Зеленокожих кололи пиками, рубили в сёдлах, сбивали с коней стрелами и цепами, стягивали наземь баграми — и там, на священной земле Варты, топтали копытами и ногами, глушили палицами, резали костяными ножами; убивали, убивали, убивали — как только и должно поступать с орками. Как от веку заведено в такой войне, пленников брали неохотно; да, правду молвить, и сами степняки, меряя по собственной мерке, предпочитали биться до конца.

Многие из орков, — особенно пешие на площади, на время выведенные из-под удара, — стремились уйти в лес. Но и там находили их стрелы: малые группы городских эльфов успели рассеяться по округе во время основного боя и теперь выслеживали беглецов. О да, городская жизнь постепенно притупляет и остроту ночного зрения, и навык обращения с луком — однако ж и того, и другого вполне хватало для действенной стрельбы по непривычным к лесу оркам в зябкой предутренней тьме.

Впрочем, уйти удалось тако же многим.

Возможно, железнолицему следовало поставить сильнейших воинов не в первый, но в третий заслон.

Возможно, авангарду следовало, не принимая боя, загасить факелы, крупными группами разойтись по редколесью, дождаться рассвета и подхода основных сил… возможно.

Более чем разумно предположить, что оркам и вовсе не следовало приходить в Варту; хотя дальнейшие события показали, что не прийти они не могли.

Так или иначе, этот бой империя выиграла бесспорно. Авангард орков оказался разгромлен наголову.

Железнолицего главаря настигли у ближней ирины и, захлестнув арканом, выдёрнули из седла. Он грянулся оземь, попытался было вскочить на ноги — но старый, опытный лейтенант Первого легиона задавил степняка своим конём. Орка схватили, сдёрнули шлем, заломили руки. Он дёрнулся раз, другой, изогнулся всем своим сытым надменным телом, цапнул быструю солдатскую руку мыльным ртом. Рука отдёрнулась, орка принялись топтать ногами, выколачивая клыки, суставы и пенную юшку — вместе с остатками силы, спеси и воли к сопротивлению.

— Спокойно, — коротко бросил подъехавший Содара, сплёвывая осколок зуба. Капля пота сорвалась с подбородка; принц вытер разбитые губы латной перчаткой, не замечая, что разошедшиеся кольца креплений саднят кожу. — Хватит покамест. Вяжите эту суку. Сур весть — потом обменяем.

Несмотря на усилия лучших зелёных магов, Содара ещё не успел полностью оправиться от последствий ранения у стен Нагары. Однако, — такова природа юности, — не утерпел, влез в драку. В лютой сшибке у баррикады Его Высочеству напрочь ссекли правую бровь. Лицо Содары, наскоро замотанное прокровавленным холстом, дёргалось от боли — но дёргалось как бы само по себе, вне сознания принца.

Телесные ощущения начали возвращаться к нему лишь тогда, когда один из лейтенантов доложил, что у гробницы Адинама Бессловесного, в отбитой у орков волокуше найден эльф по имени Кави; и найден живым.

— Сударь капитан погиб… — сказал эльф по имени Кави, с трудом раскрывая заплывшие чёрной синевой глаза.

— Я знаю, — ответил склонившийся над ним Содара. — Сейчас он подъедет.

«Коробочка» выкатила на взгорок весело, — мало что не с молодецким посвистом, — и встала так резко, что гвардейцы горохом обсыпались с брони.

Немец откинул крышку водительского люка и высунул наружу небритое лицо. Всё вокруг благоговейно затихло. Он повертел головою, нырнул обратно в люк, выключил фары и только затем, наконец, выбрался на землю целиком.

— Ну и побоище, — пробормотал капитан, рассматривая в зябком утреннем свете площадь перед гробницами.

— Удачное выступление, — с бледной улыбкой сказал неслышно подъехавший Содара. — Здравствуй, капитан. Твои говорящие шкатулки сильно помогли управлять строями. Жаль, не захватил ты побольше…

— Батареи всё равно скоро сдохнут, — рассеянно перебил капитан, — на большой поход с рациями даже не надейся. Где Кави?

Вместо ответа принц кивнул на заводного коня; верная Лента шла с обозом из столицы, и выбирать не приходилось. Впрочем, в седле капитан держался уже намного увереннее и чувствовал себя в силах справиться с лошадкой и поноровистее.

— Охранение, — коротко бросил он лейтенанту и поставил ногу в стремя.

— Да, сударь капитан! — отсалютовал гвардеец, потирая ушибленные при падении места.

Никакой официальной должности у Немца по-прежнему не было.

«Спаситель Варты», «будущий повелитель Северных княжеств» и «наречённый принцессы Севати» — не официальные, правильно, капитан?..

Он кривовато усмехнулся и направил коня вслед за Содарой. Лекарский шатёр был разбит прямо посреди площади; добрались буквально за пару минут.

Кави оказался в сознании и поприветствовал капитана взмахом руки. Правой, обмотанной бинтами. Судя по благостной ухмылке, эльф пребывал под воздействием некоего местного анестетика.

— Ну, слава богу! — со вздохом облегчения сказал капитан. — А я-то боялся, что тебе указательный отрубили.

— П-почему, сударь капитан?

— А чем бы ты тогда в носу ковырялся? — рассудительно объяснил Немец. — Согласись, трагедия. А так всего один мизинец потерял.

— И безымянный, — ревниво заметил Кави. Похоже, боевым увечьем он вроде как даже и гордился.

— Ну, два. Будешь, как Ельцин. Тот тоже — в детстве спёр гранату, товарища убил, а себе два пальца оторвал. И ничего, на самый верх пролез.

— Он сделался царём? — с живым интересом спросил Содара.

Капитан поморщился.

— Да нет, какой там царь… так, говно пьяное.

— Сударь капитан! — с обидой сказал Кави. — Как не совестно Вам сравнивать меня…

— О, лаешься! — сказал Немец, расплываясь в улыбке. — Считай, здоров.

Следующие четверть часа ушли на выкачивание из героического эльфа подробностей. Не о ранении, и даже не о поединках. Выясняли планы орков — ну, вдруг при пленном-то не особо стеснялись.

Увы — «быстрый» оргну Кави не понимал.

— Значит, про драконов ничего не говорили? Не хвастали? — в очередной раз уточнил Немец, понимая, что теперь «очередной» означает «последний». Мучить парня и дальше было просто незачем.

— Нет, сударь капитан, — пожал плечами эльф, — простите…

— Вот чудак-человек, — сказал Немец, — он Варту спас — и туда же: «простите».

Кави смотрел на него странно. Вероятно, «анестезия»-то выветрилась не совсем.

— Он покамест просто не понял, — сказал Содара, обращаясь к капитану; но тут же повернулся к эльфу. — Мы успели подтянуть конницу только потому, что ты всю ночь развлекал орков… чем ты их тут развлекал. Иначе зеленомордые успели б закрепиться на курганах, и выбить их к пределу стало бы многажды сложнее. По счастию, наши копьеносцы оставались по сю сторону Нади: не было нужды вводить их в город. А лёгкую пехоту мы перекинули прямо из лагеря, благо, им-то собраться — что крми раздавить.

— Но как вы узнали, что орки здесь? — озадаченно спросил Кави. — Маги?..

— Ну так что, не передумал спорить? — ухмыляясь, спросил капитан Содару. Тот покачал забинтованной головой.

Некоторое время все молчали. Раненый растерянно, посетители — выжидающе.

— Почему Вы живы, сударь капитан? — спросил Кави, поднимаясь на локтях.

— Ага, — сказал капитан, — «наркоз», гляжу, отходит.

— Перстень твой, — неохотно признал Лорд-Хранитель.

— В Фонд Мира отдай, — отмахнулся капитан.

— Почему Вы живы?! — настойчиво повторил эльф.

Капитан привычным жестом потрогал подбородок, присел на край соломенного тюфяка, служившего тут чем-то вроде госпитальной койки. У Кави-то тюфяк оказался ещё довольно чистым и даже почти не рваным.

— Итальянцы меня уважали, — пробормотал Немец.

Тут он поймал испытующий взгляд эльфа и решил, что всё-таки имеет смысл несколько и посерьёзнеть.

— Не знаю, — честно сказал капитан. — На третьей стреле я отрубился. Сколько всего стрел-то было, кстати? Ну вот, на третьей. Открываю глаза — стою среди халуп каких-то белокаменных.

— Дворцовый парк, — подсказал Содара.

— Так точно. Стою в фонтане по колено. Одежда в клочья, на самом — ни царапины. Смотри.

Он оттянул ворот и продемонстрировал поражённому эльфу щетинистое горло. Затем руку. Кави убедился в заявленном отсутствии царапин и непроизвольно покосился на собственную попорченную ладонь.

— Не журысь, хлопче, — сказал чуткий капитан, — до свадьбы отрастут.

Кави изобразил ушами почтительное сомнение, но спорить не стал. Правильно: чудесное спасение Немца явно произвело на эльфа куда большее впечатление.

В несколько фраз обсудили подробности.

— Нет, — покачал головой капитан, — Пагди не появился. Но в гробнице его тоже, кстати, нет.

Он тут же сообразил, что этим замечанием перечёркивает собственные слова о том, будто не чувствует никакого «сродства» с мечом; впрочем, Кави проговорки не заметил.

— Но как же в сём случае, — озабоченно проговорил эльф, — соотнести ту непреложную истину, что…

— Никак, — сказал капитан, решительно поднимаясь. — Сам подумай: откуда мне-то знать?

— Пора, — напомнил Содара.

— Знаю, что пора, — сказал Немец, отряхивая брюки. — Извини, Кави, у нас тут войнушка намечается.

Он надавил эльфу на плечо, не давая тому вскочить на ноги.

— Отставить. Ты, Лёха, хоть и в новом костюме, и вообще парень отличный… Поправляйся, ладно? Я тобой действительно горжусь, но на текущий момент — отвоевался ты. Поправляйся давай.

Не слушая слабых возражений Кави, товарищи покинули шатёр. Содара ещё задержался, настрого приказав айболитам героического эльфа с поводка не спускать.

Капитан сидел на изрубленном пеньке, оставшемся от привратного шеста, и задумчиво пинал каблуком втоптанный в грязь колокольчик. Содара молча остановился рядом.

— Так как? — спросил капитан.

Вместо ответа Лорд-Хранитель только пожал плечами.

— Тогда работаем по основному варианту, — резюмировал Немец. — Разворачиваемся здесь, стругаем духа — там видно будет.

Дух спёкся практически сразу — на втором пальце. Похоже, доканала его даже не боль, а безразличная готовность капитана продолжать эту размеренную шинковку до упора. Норматив полевого допроса — пятнадцать минут; ещё полчаса Немец потратил на изучение орочьей физиологии — суставы, основные артерии, болевые точки. Принципиальных отличий от человека обнаружить не удалось. Ну клыки, ну шкура… кстати, кожа у орка оказалась действительно на редкость прочная, вот только не зелёная, а серая. Харкотно-долларовый оттенок придавала ей щетина: густая растительность покрывала почти всё тело пленника и, очевидно, призвана была служить чем-то вроде естественного камуфляжа — местная степь, по слухам, отличалась высокой и свежей травой.

— Не журысь, хлорофиллушка, — добродушно сказал капитан, оттирая нож обрывками плахты, — до свадьбы… мда. Хотя как знать.

— Моё имя Урмика, — в очередной раз напомнил орк, изо всех сил сохраняя хотя бы видимость достоинства. — Я младший сын Ангъула, вождя руки Паани, Вождя Вождей, Попирателя…

- «Попирателя»? — перебил Немец. — Много попёр-то?

— Шестая часть Степи, — важно заявил Урмика.

Капитан аж присвистнул:

— Папочку-то твоего, кстати, не Чубайсом кличут?

— Его имя — Ангъул, — заново принялся вещать орк, — вождь руки Паани, Вождь Вождей, Попиратель…

Не очень умный орк, с усмешкой подумал Немец. А вслух сказал:

— В общем, знатно попёр, одобряю. А я вот тоже бывший император, веришь? Одной шестой мира владел.

— Бывший? — жадно спросил сын попирателя.

Но и не дурак, подумал Немец, далеко не. И ведь как быстро отошёл от боли, а?

— Моя империя была разрушена. Чёрным колдуном, с кровавым пятном на черепе и опарышами внутри. Теперь мои города зарастают сорной травой, а народ мой распался на множество враждующих меж собой племён — примерно как у вас в степи.

— В Степи, — машинально поправил впечатлённый былинной интонацией орк, и капитан задумался: с чего бы это ему самому удаётся понимать такие тонкости, как регистр букв — в устной-то речи.

— В Степи, — переглядываясь с Содарой, повторил он на пробу — и отметил согласный кивок пленного.

— А как же Чёрный Колдун одолел твои громовые стрелы? Ведь ты один поразил три полных ладони воинов, прежде чем…

Орк замялся. Вряд ли он боялся разозлить капитана упоминанием о гибели. Скорее, просто не знал, как эту гибель, — и последующее воскрешение, — обозвать.

— А что стрелы, — сказал Немец, придирчиво осматривая лезвие, — стрелы… стрелы-стрелы-стрелы… Вот граната — это да. Если бы тогда Кави успел усики разогнуть…

Он с великим почтением снял с пояса «лимонку». Игнорируя обеспокоенные взгляды Содары, продемонстрировал орку усики, которые надлежало разогнуть. Так же благоговейно вернул гранату на пояс. Урмика, затаив дыхание, впитывал вражескую мудрость. Про искромсанную ладонь парень явно и думать забыл.

— А ты думаешь — почему Кави так сражался? — пафосно вопросил Немец. — Граната — оружие величайших воинов. Надо только успеть усики разогнуть.

— Эльф… — сказал Урмика, очевидно, что-то там себе прозревая.

— Эльф, эльф, — ответил капитан голосом мультяшного волка. — И у нас таких бойцов — каждый первый. Кто с гранатами, кто так. Спрашивается: чего вы на Варту-то полезли?

— Испокон, — объяснил орк. — Таково наше умонастроение.

Нет, всё-таки дурак, подумал Немец. А вслух сказал:

— Правильно. Менталитет.

— Что?