Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932 Фельштинский Юрий

Замечания по поводу французского перевода «Истории Февральской революции»

1. Это не перевод, а вариации переводчика на тему автора. Переводчик систематически исправляет автора, заменяет образы, которые ему не нравятся, своими собственными, вставляет длиннейшие фразы для «популярности» и, наоборот, выбрасывает фразы или части фраз, если они ему не по вкусу.

2. Там, где у автора изложение ведется для живости в настоящем времени, переводчик везде применяет прошедшее время. Наоборот, там, где автор, резюмируя рассказ, переходит на формальный исторический тон, переводчик неожиданно прибегает к настоящему времени.

3. В «Предисловии» ясно и точно объяснено, почему автор пользуется старым календарным стилем, а не новым. Читателю указано, что, если ему понадобится перевести дату на новый стиль, он должен прибавить 13 дней. Это не останавливает переводчика от того, чтобы не оставлять в тексте рядом со старой датой новую дату. У читателя двоится в глазах. Он теряет способность следить за последовательностью событий. Педантское дублирование дат не облегчает, а затрудняет читателя. Какое право имеет переводчик навязывать автору свои вкусы? Автор не считает французских читателей менее интеллигентными, чем читатели всего остального мира. «История» уже вышла на многих языках. Ни одному переводчику не приходило в голову нарушать прямую и ясную волю автора, выраженную в его «Предисловии».

4. Мало того, дублирование дат проводится не систематично: очень многие даты показаны только по старому стилю. Таким образом, рядом с произволом переводчик проявляет недопустимую неряшливость.

5. Ни одно примечание внизу страницы от переводчика мною допущено не будет. Моя книга есть «История русской революции», а не маленький «Лярусс»[663]. Я пишу для взрослых людей, а не для школьников. Если один из 100 или из десяти читателей не знает того или другого факта или названия, он справляется в словаре. Но нельзя ради этого одного читателя мешать 9-ти или 99-ти следить спокойно за развитием мысли без ненужных вмешательств переводчика, превращающегося неожиданно в комментатора. Повторения того насилия, которое произведено над моей «Автобиографией», я на этот раз не допущу и в самом ослабленном виде. Ни в какой другой стране ни один из переводчиков не позволил себе такого вандализма.

6. Я просмотрел листы 15–21. В листах 15–19 я делал лишь редкие пометки, пытаясь уловить общий характер перевода. Более детальные указания сделаны на двух листах: 20 и 21. Считаю необходимым оговориться: там, где я вношу французские исправления, в них могут заключаться погрешности. Мое знание французского языка недостаточно для того, чтобы я мог судить о непригодности того или другого перевода.

7. Переводчик везде идет по линии наименьшего сопротивления. Он вставляет глаголы, прилагательные без конца. Вместо пяти моих слов у него получается 10, а иногда и 15. Каждая фраза как бы подбита ватой. Вызывается это отчасти капризностью переводчика (он всегда исправляет перевод, будто перед ним тетрадь школьника), отчасти неряшливостью. В общем, перевод несравненно ниже немецкого или английского.

8. Переводчик ясно не просматривал своей собственной рукописи. Прямые искажения смысла встречаются на каждой странице, нарушения оттенков мысли — в каждой фразе.

Я утверждаю, что из каждых 10-ти страниц этого перевода можно сделать 9, а может быть, и 8 страниц, не опуская ни одного слова из русского оригинала. Я берусь это доказать любой экспертизе. Это значит, что на том в 300 страниц приходится 30 страниц, не меньше, словесной ваты. Я тем меньше могу это допустить, что я потратил несколько месяцев на то, чтобы придать стилю как можно большую сжатость.

Вывод: в нынешнем виде перевод неприемлем.

11 февраля 1932 г.

Письмо министру иностранных дел Чехословакии

Госп[одину] мин[истру] ин[остранных] д[ел]

Г[осподину] Министру

(Такого-то) числа[664] я имел честь обратиться к Прав[ительству] Ч[ехо]сл[овацкой] Респ[ублики] с просьбой о предоставлении мне и семье моей визы для въезда в Ч[ехо]сл[овакию] с целью временного лечения.

(Так[ого]-то числа)[665] Ген[еральное] Консульство Ч[ехо]сл[овакии] в Константинополе предъявило мне определенные условия для въезда в Ч[ехо]сл[овакию] на 8 недель, в течение месяцев март — май.

Так как цель моей поездки была и остается исключительно лечебной, то я немедленно изъявил согласие на принятие поставленных мне ограничительных условий.

Спустя…[666] месяца, 9 июля, я получил от Ген[ерального] Консульства извещение, что «в принципе» мне въезд разрешен в течение месяцев сентябрь — декабрь, если, помимо выполнения уже упомянутых выше условий, я смогу представить паспорт, действительный не только на время моего пребывания в Ч[ехо]сл[овакии], но и в течение дальнейших шести месяцев.

В моем распоряжении имеется советский паспорт, выданный (такого-то числа). С того времени, как сообщали газеты, я лишен советского гражданства[667] (официально я никаких извещений об этом не получал). Г[осподи]ну Генеральному Консулу все эти обстоятельства известны. Во время беседы с ним я высказал уверенность, что вопрос о визе Ч[ехо]сл[овацкое] правительство разрешит под политическим, а не под паспортным углом зрения, так как сомнений в моей личности быть не может. Выданный мне паспорт сохраняет к тому же силу до декабря 1932 г.: на эту дату я особо обратил внимание г[осподи]на генерального консула.

В настоящее время срок моего въезда отодвинут к концу 1932 г.; в то же время от меня требуется паспорт, пригодный на дальнейшее полугодие.

Это новое условие, связь которого с моей поездкой на чехословацкий курорт мне неясна, имеет такой характер, как если бы оно имело целью то, что разрешено «в принципе», сделать неосуществимым на деле.

Так как я не сомневаюсь, что такого рода инструкции не могли исходить от Правительства Ч[ехо]сл[овацкой] Р[еспублики], то я позволяю себе довести до Вашего сведения, Г[осподин] Министр, о создавшемся положении и прошу принять, наряду с извинениями за беспокойство, выражение совершеннейшего уважения.

Л. Т.

[Февраль 1932 г.]

Письмо Натану[668]

Уважаемый товарищ!

Я с большим интересом прочитал ваше письмо. Сведения об эволюции вашей партии доходили до меня только из вторых рук. Сам я никогда не имел случая ближе заняться проблемой Палестины, и в частности ролью, какую там играет Поалей Цион[669], и главным затруднением для меня является тот факт, что я не читаю, к сожалению, ни на древнееврейском[670], ни на новоеврейском языке. Каким из этих двух языков пользуется ваша партия в Палестине? На каком языке написаны основные документы партии?

Имеются ли у вас какие-либо документы, которые в систематической форме излагают разногласия различных фракций и групп внутри рабочего движения Палестины, и в частности внутри вашей собственной партии? Если бы вы могли мне указать, тем более прислать такого рода документы и материалы, я был бы вам очень благодарен. Может быть, вы и ваши ближайшие товарищи могли бы перевести хотя бы краткие и важнейшие выдержки из программных и полемических работ? Если время вам этого не позволяет, я просил бы отметить в еврейском тексте карандашом наиболее важные моменты: я попытался бы перевод произвести уже здесь.

Я не могу сейчас обещать высказаться по спорным вопросам в ближайшем будущем. Сейчас я заканчиваю второй том «Истории русской революции». После этого я перейду к книге о мировом экономическом и политическом положении[671]. Разработка вопросов Ближнего Востока войдет, разумеется, в эту книгу. Сейчас для меня дело идет о подготовке и классификации важнейших материалов.

Высказаться сколько-нибудь определенно о политике пролетариата в Палестине можно, разумеется, не иначе, как на основе изучения экономики Палестины в сочетании с национальными группировками. Я сейчас безоружен и в этом отношении. Как обстоит в этом отношении дело в самой Палестине? На каком уровне стоит экономическая, социальная и национальная статистика? Если вы можете дать мне на этот счет необходимые сведения, я выпишу себе наиболее важные экономико-статистические издания.

Вы пишете, что вместе с группой товарищей давно и с интересом следите за работами левой оппозиции. Если вам нужны какие-либо из книг или журналов левой оппозиции, я готов вам, разумеется, оказать содействие. Во всяком случае, я попрошу товарищей в Берлине, чтобы вам немедленно выслали только что вышедшую книжку мою, посвященную положению в Германии[672].

Ваше письмо не ставит мне какие-либо определенные вопросы, оно заключает в себе пока лишь перечень целого ряда вопросов, которые возникают у каждого активного участника рабочего движения в Палестине. Как уже сказано выше, я и не мог бы дать вам сейчас ответа на наиболее конкретные и практически наиболее вас интересующие вопросы. К ним можно подойти только постепенно, шаг за шагом, исходя от общего к частному. Я подчеркиваю это еще раз, чтобы просить вас запастись терпением. Буду с интересом ждать вашего письма.

16 марта 1932 г.

Письмо М. Истмену с припиской, адресованной Е.В. Истмен[673]

Дорогой друг!

1. Относительно фильма. Я получил телеграмму от Саймона и Шустера по поводу неясного мне предложения Херста (в связи с моей поездкой в Прагу). Одновременно я получил из Парижа сообщение об условиях, которые предлагает «Фокс-Мовиетон»[674], фирма, связанная с газетами Херста. Их условия я считаю абсолютно неприемлемыми. На всякий случай сообщаю вам их. Я должен дать шесть статей для прессы Херста (статей небольшого размера). Кроме того, я должен дать для говорящего фильма речь на 3 минуты (в тексте сказано 3 секунды, но это, очевидно, описка). За это Фокс обязывается: бесплатно заснять две ленты любого моего доклада для левой оппозиции, каждая лента в 300 метров, итого 600 метров. Снимок передается в наше распоряжение. Сверх того Фокс платит 50 000 франков и оплачивает расходы по поездке и пр. Если бы дело шло только о фильме, то, может быть, эти условия были бы приемлемы. Но Херст включает 6 статей, за которые я с него потребовал бы значительно больше той суммы, которую Фокс предлагает за всю операцию в целом. Дать Херсту 6 статей можно было бы только при условии исключительно высокой оплаты, типа «Либерти»[675]. Так как Саймон и Шустер в этом деле замешаны, то я вас очень прошу поговорить с ними об этом немедленно, т. е. разъяснить им в дружественном тоне, что любезные американцы достаточно меня дурачили до сих пор, что я заплатил за выучку достаточную сумму, и больше они меня голыми руками не возьмут. Если Херст хочет иметь от меня статьи, то пусть изволит платить доллар за слово.

Вопрос о фильме надо отделить. Здесь я совершенно профан. В принципе предложение Фокса мне кажется заманчивым: дать фирме речь на три минуты и получить за это в обмен зафильмованный доклад значительного масштаба. На такую сделку я пошел бы. Но я не знаю цену. Может быть, зафильмовать получасовой доклад стоит при нынешней технике настолько дешево, что выгоднее отделить одну операцию от другой, т. е. потребовать за трехминутную речь определенный гонорар, а за зафильмованный революционный доклад заплатить особо.

Из Парижа меня очень торопят, так как хотят как можно скорее получить доклад. Я им ответа не дам, пока не получу от вас необходимых сведений.

2. Насчет турне по Америке с лекциями. Я не сомневаюсь, что при данном положении правительство откажет мне в визе и что было бы поэтому ошибочно поднимать сам вопрос. Мой план таков: возбудить вопрос о допущении меня на три месяца в Америку исключительно для работы в архивах по истории Гражданской войны в Соединенных Штатах. Меня эта тема давно интересует в связи с историей Гражданской войны в России. Можно будет установить поразительные аналогии, которые потрясут сердца ваших янки. Сообщение о том, что после второго тома «Истории» Троцкий вернется к работе над историей Красной армии и Гражданской войны, причем собирается дать широкую аналогию гражданской войны в С[оединенных] Штатах и России, — это сообщение надо по всякому поводу проталкивать в печать. Тут могут помочь Саймон и Шустер. Если второй том будет иметь успех и если нью-йоркская биржа хоть немножко воспрянет духом, а вместе с биржей и «администрация», то осенью можно будет возбудить вопрос о допущении меня на короткий срок для научных работ. Это может удаться. Вопрос о лекциях можно будет поднять уже во время моего пребывания в Америке. Такой путь может гораздо вернее привести к цели.

3. Что слышно с моей статьей о Сталине? Я не посылаю пока больше статей ввиду неопределенности «сбыта». Пока я не закончил второго тома (еще несколько недель), вопрос не имеет злободневного характера.

4. Вопрос с моей поездкой в Чехословакию до сих пор не решен. В Праге идет большая борьба, исхода которой я терпеливо выжидаю.

5. Я очень рад, что все американские издания так единодушно восторгаются вашим переводом. Лишь один из критиков отметил наличие «русицизмов», но это в моих глазах похвала: нельзя передать язык иностранного автора, не введя в собственный язык оттеночки варваризмов.

Пока я нашел только одну мелкую оплошность. В главе об Исполнительном комитете[676] я сравниваю Авксентьева[677] с учителем словесности женской гимназии в Орле. У вас переведено «учитель языка». Дело идет не о языке, а об изящной словесности, бэль-летр[678], — этот оттеночек исчезает.

6. Милая Елена Васильевна! Вы спрашивали, не нужно ли мне еще чего по рыболовной части. Мне нужна хорошая леса: знаете, бело-прозрачная шелковая нить для уды. Она бывает разной толщины. По почте посылать не стоит, так как сейчас сезон кончается. А к осеннему сезону вы успеете сами привезти. Пока пишу об этом для памяти: мне нужен будет ассортимент этой нити разной толщины, и в значительном количестве. Подробности со временем.

7. Я уже давно собирался написать вам, что заглавие второго тома кажется мне неудачным. «Триумф пролетариата» — это слишком похоже на коммунистическую прокламацию и, помимо всего прочего, может повредить сбыту книги, особенно в Америке. «Победа советов» или «Торжество советов» («Триумф советов») гораздо лучше. Можно также «победа большевизма», или, как французы говорят, «Авеньен де большевизм»[679]. Во всех этих случаях дело идет о конкретных для каждого американца исторических образах: советы, большевики. «Триумф пролетариата» — это слишком абстрактно и вместе с тем агитационно и прокламационно. Советую вам обдумать это и поговорить с издателем, пока еще не поздно.

8. А как вы думаете, не согласилась ли бы какая-либо фирма поставить чисто исторический фильм «Падение царизма» («Февральская революция»)? Какое богатое поле для картин, эффектов поучения и умиления! Вряд ли, впрочем, найдется охотник. С точки зрения цензуры Февральская революция неизмеримо более доступна, чем Октябрьская.

Крепко жму руку.

Ваш Л.Д.

22 марта 1932 г.

Письмо болгарским сторонникам

Дорогие товарищи!

Сообщение о том, что вы приступаете к изданию еженедельника[680], чрезвычайно обрадовало меня. В условиях нынешнего страшного кризиса и его необозримых политических последствий на левую оппозицию ложится поистине гигантская ответственность. Трагический опыт Германии показывает, как низко пало руководство Коминтерна. Под грузом непоправимых и неосужденных ошибок прошлого оно уже не способно сделать ни одного правильного шага. Интересы мировой революции приносятся в жертву скомпрометированному престижу бюрократической клики. Большевики-ленинцы призывают указать пролетарскому авангарду правильный путь. Воспитывать и перевоспитывать марксистские кадры можно только на почве живого опыта, как в национальном, так и в интернациональном масштабе. Еженедельная газета даст вам возможность освещать перед передовыми рабочими Болгарии важнейшие этапы пролетарской борьбы во всем мире. К счастью, уже в большинстве стран с развитым рабочим движением имеются организации левой оппозиции. Чем более тесна будет между ними связь, чем живее будет обмен опытом, тем вернее и скорее левая оппозиция освободит мировой пролетарский авангард от слепого и гибельного бюрократического командования.

Идейный и организационный рост левой оппозиции толкает сталинскую бюрократию в борьбе за самосохранение на путь не только все более ожесточенных репрессий, но и все более низкопробного обмана рабочих. Достаточно сослаться на то, что французский орган «Дефанс»[681] поместил в одном из последних номеров статью, в которой подробно излагается, будто Троцкий призывал во время германских президентских выборов[682] голосовать за Гинденбурга! Куда еще спускаться после этого? Революционный марксизм всегда гордился тем, что он рабочему классу говорит правду. Сталинская бюрократия уже не может шагу ступить без лжи, причем ложь эта становится все более грубой, нелепой, чудовищной. К таким приемам может прибегать лишь клика, осужденная историей и проматывающая остатки своего политического капитала.

Выход в свет вашего еженедельника встретит радостное сочувствие всех секций и групп международной «левой» оппозиции. Вы можете твердо рассчитывать на дружественную поддержку большевиков-ленинцев во всех странах.

Ваш Л. Троцкий

29 марта 1932 г.

Письмо М. Парижанину[683]

Надо условиться, что понимать под именем пролетарской литературы. Произведения из жизни рабочего класса составляют известную часть буржуазной литературы. Достаточно вспомнить «Жерминаль»[684]. Дело не меняется и в том случае, если такие произведения проникнуты социалистическими тенденциями и если авторами их являются выходцы из среды рабочего класса. Те, кто говорят о пролетарской литературе, противопоставляя ее буржуазной литературе, имеют, очевидно, в виду не отдельные произведения, а целую систему художественного творчества, составляющую элемент новой, «пролетарской» культуры. Это предполагает, что пролетариат способен в капиталистическом обществе создать новую пролетарскую культуру и новую пролетарскую литературу. Без грандиозного культурного подъема пролетариата нельзя говорить о пролетарской культуре и литературе, ибо культуру в последнем счете создают массы, а не одиночки. Если бы, однако, капитализм открывал пролетариату такие возможности, то он не был бы капитализмом, и его незачем было бы низвергать.

Рисовать картину новой, пролетарской культуры в рамках капитализма — значит быть утопическим реформистом, т. е. считать, что капитализм открывает перспективы безграничного совершенствования.

Задача пролетариата состоит не в том, чтобы создать новую культуру в капитализме, а в том, чтобы опрокинуть капитализм для новой культуры. Разумеется, отдельные художественные произведения могут способствовать революционному движению пролетариата. Талантливые рабочие могут выдвигаться в разряд выдающихся писателей. Но отсюда до «пролетарской литературы» еще очень далеко.

В условиях капитализма основной задачей пролетариата является революционная борьба за власть. После завоевания власти задачей является построение социалистического общества и социалистической культуры. Я помню короткую беседу с Лениным (одну из последних) на эти темы. Ленин настаивал, чтобы я выступил против Бухарина и других теоретиков «пролетарской культуры». В беседе он употребил примерно такую фразу: «Поскольку пролетарская, постольку еще не культура. Поскольку культура, постольку уже не пролетарская». Мысль совершенно ясна: чем выше пролетариат, завоевавший власть, поднимает свою собственную культуру, тем более она перестает быть пролетарской культурой, растворяясь в социалистической.

В СССР создание пролетарской литературы провозглашено официальной задачей. С другой стороны, нам говорят, что СССР в течение ближайшей пятилетки превратится в бесклассовое общество. Но в бесклассовом обществе может быть, очевидно, бесклассовая, а не пролетарская литература. Здесь явно концы не сведены с концами.

Переходному режиму СССР отвечает до известной степени руководящая роль «попутчиков»[685] в литературе. Перевес попутчиков облегчается еще тем, что бюрократический режим удушает самостоятельные творческие тенденции пролетариата. За образцы пролетарской литературы выдаются произведения менее даровитых попутчиков, отличающихся гибкостью спины. Среди попутчиков есть ряд подлинных талантов, хотя и не без червоточины. Единственным же талантом Серафимовичей[686] является талант мимикрии.

Ликвидация грубой механической опеки сталинской бюрократии над всеми видами духовного творчества является необходимым условием повышения литературного и культурного уровня пролетарского молодняка в СССР, на путях к социалистической культуре.

31 марта 1932 г.

Письмо М. Парижанину

Товарищу Парижанин

Во избежание недоразумений я хотел бы в вопросе о пролетарской литературе и культуре подчеркнуть один момент, в сущности само собой разумеющийся для каждого марксиста, но тщательно затемняемый сталинской и иной бюрократией. И при капиталистическом режиме мы должны, конечно, делать все для повышения культурного уровня рабочих масс. Сюда относится, в частности, и забота об их литературном уровне. Пролетарская партия должна с чрезвычайным вниманием относиться к художественным запросам рабочей молодежи, поддерживая и направляя их. Создание кружков начинающих рабочих писателей может при правильном отношении к делу дать вполне благотворные результаты. Но как ни важна эта область работы, она все же неизбежно останется заключенной в узкие пределы. Новая литература и новая культура не могут быть созданы одиночками, выходящими из угнетенного класса: они могут быть созданы лишь всем классом, всем народом, освободившимся от угнетения. Нарушение исторических пропорций, т. е. в данном случае переоценка возможностей пролетарской культуры и пролетарской литературы, ведет к перенесению внимания с революционных задач на культурнические, отрывает молодых рабочих писателей или «кандидатов» в писатели от «собственного класса», разлагает их морально, превращает их слишком часто во второстепенных подражателей с претензиями мнимой избранности. Против этого, и только против этого надо вести, на мой взгляд, непримиримую борьбу.

Принкипо, 2 апреля 1932 г.

Письмо М. Истмену[687]

Дорогой друг!

Я сейчас не имею, к сожалению, ни малейшей возможности отвлекаться от второго тома. Немецкий издатель хочет выпустить его как можно скорее, еще в течение весны. Политическая обстановка в Германии настоятельно требует этого. Я работаю над последними главами не отрываясь.

Поэтому я не могу вам дать сколько-нибудь серьезно разработанной канвы для вашей статьи для «Либерти». Могу лишь наспех напомнить несколько фактов, которые, впрочем, вам, вероятно, и без того известны, особенно если вы заглядывали в книгу «Сталинская школа фальсификации», издательство «Гранит», Берлин, 1932. Надеюсь, что вы ее в свое время получили.

Вопрос о политике по отношению к специалистам, прежде всего военным, был впервые поднят мною при формировании Красной армии. Мне пришлось выдерживать большую борьбу в ЦК. Ленин поддержал меня только после первых побед (взятие Казани).

Первая пятилетка была применена на железных дорогах в 1920–1921 [г]г., когда я был наркомпутем. Отзывы Ленина и Дзержинского напечатаны.

Борьба за плановое начало вам известна, как и признание Ленина, что в основном я был в этом вопросе прав (см. Письмо в Истпарт).

На XII-м съезде партии в феврале 1923 г., когда Ленин был уже болен, я сформулировал принципы социалистического планового хозяйства и провел на съезде первую программную резолюцию на эту тему. Растерянное Политбюро не заняло в этом вопросе позицию. Но вскоре после съезда началась бешеная борьба против планового начала: «Мы зависим от дождика, а не от плана». Это длилось, в сущности, до 1927 года. Только с этого времени начали работать над пятилеткой, необходимость которой я выдвигал практически с 1921 года (железные дороги), а теоретически с 1922 года.

Борьба оппозиции за индустриализацию связана с теми же датами. Борьба за коллективизацию развернута была нами более систематически с 1926 года.

История борьбы за пятилетку, за правильные коэффициенты роста, изложена в разных статьях русского «Бюллетеня оппозиции». Елена Васильевна вам может это без труда найти.

Циркулярными письмами в Россию я предупреждал против чрезмерного заскока сплошной коллективизации за несколько месяцев до того, как Сталин написал свое письмо «Головокружение от успехов». Приостановка сплошной коллективизации явилась в такой же мере результатом отпора снизу, как и нашей критики.

Нарушение пропорций между тяжелой и легкой промышленностью в ущерб легкой, т. е. в ущерб потреблению масс, составляло предмет многочисленных наших предупреждений. Последняя административная реформа: создание комиссариата легкой промышленности — явилась переводом мысли оппозиции на язык административного аппарата.

В области мировой политики можно было бы привести никак не меньшее число примеров, но вряд ли они подойдут для «Либерти». Вопрос о новой роли Америки после войны, о посадке Европы на паек никак не входил в сознание Политбюро. Лозунг Соединенных Штатов Европы в 1923 году был принят, затем был отвергнут, что политически разоружило Коминтерн в центральном вопросе европейской политики. Теория «третьего периода» была постепенно и воровато ликвидирована под ударами нашей критики. Опыт китайской революции, опыт Англии в 1926 году, проблема фашизма и социал-фашизма и пр., и пр., и пр.

Я очень жалею, что не могу сейчас уделить этому вопросу больше времени.

Об интервью для «Либерти». Я уже писал Саймону и Шустеру, что больше не буду давать интервью, так как это у меня отнимает много времени. Американские газетчики считают, очевидно, что я знатный иностранец, которому нужна трибуна для пророчествования. Они ошибаются. Я — журналист, и если им нужны мои статьи, пускай обращаются ко мне. Я готов ответить на вопросы «Либерти» лишь в том случае, если они будут рассматривать мои ответы как статью и, следовательно, соответственным образом оплатят ее. Они же должны оплатить и перевод. В случае получения вопросов от «Либерти» я не буду отвечать, пока не получу от них телеграфного подтверждения, что они будут рассматривать ответы как статью.

Посылаю вам сегодня главу о крестьянстве. Я очень рад, что вам понравилась национальная глава. Сейчас я работаю над повествовательной главой, которая должна завершить книгу, как вы совершенно правильно указываете.

Крепко жму руку.

Ваш Л.Д.

5 апреля 1932 г.

Только что получил чрезвычайно интересное письмо из Москвы через Берлин. Посылаю вам копию той его части, которая представит для вас большой интерес и которую вы немедленно сможете использовать для американской печати, прежде всего для вашей статьи в «Либерти». За достоверность письма можете взять на себя полную ответственность.

Одновременно с этим прилагаю свое «Открытое письмо ЦИКу»[688], хотя думаю, что оно уже дошло до вас и без того. Эти два документа (московская корреспонденция и мое «открытое письмо») придадут вашей статье полную актуальность. Если же статья будет достаточна и без этих документов, то вы можете их использовать отдельно, развернув, комментировав и литературно «размазав» содержание московской корреспонденции. Разумеется, надо принять все меры к тому, чтоб она не казалась направленной против Советского Союза, а исключительно против Сталина и его клики. В этом отношении вам может пригодиться моя последняя брошюра «Немецкая революция и сталинская бюрократия»[689], особенно глава «Противоречие между экономическими успехами СССР и бюрократизацией режима».

Интернациональному секретариату

Уважаемые товарищи!

Прилагаю для вашей информации два письма, полученные от группы Ландау. Первое письмо требует, чтобы с моих немецких брошюр снято было объявление о «Перманентной революции»[690]; при этом условии группа Ландау великодушно берется их распространять. С группой «Перманентной революции» эти господа не могут, видите ли, объединяться ввиду ее оппортунизма: «Ленин учил непримиримости» и пр.

Предложение имело настолько нелепый характер, что я на него, разумеется, не ответил. Спустя некоторое время я получил от той же группы второе письмо, в котором предлагается уже «блок» организаций левой оппозиции. Для создания «блока» предлагается конференция в Берлине: нам предоставляется назначить для этой конференции двух представителей; группа Ландау назначит двух со своей стороны.

Хотя мы достаточно хорошо знаем из двухлетней практики эту безыдейную и интриганскую группу, все же предложения ее не могут не вызывать изумления. Сперва они заявляют, что наша организация оппортунистична и поэтому они не могут с ней работать. Не получив ответа, они предлагают блок с оппортунистической организацией.

Что они понимают под «блоком», им, конечно, самим неясно. «Блок» можно заключить для каких-либо определенных практических действий. Они же имеют в виду не временный блок, а постоянную федерацию. Строить работу на принципе федерации — если бы дело даже шло о серьезной группе! — противоречит азбуке демократического централизма. По каждому вопросу договариваться с группой Ландау, как с великой державой! Если для совместной работы есть общая почва, то надо говорить об объединении. Однако же опыт совместной работы показал, что общей почвы нет. Несмотря на наше слишком терпеливое отношение к этим политически и морально разложившимся элементам, они сами поняли, что им не место в наших рядах. Теперь, убедившись, что наша организация растет, а они остаются в стороне бессильной группой, эти господа предлагают «блок», т. е. федерацию интернациональной левой оппозиции с их «направлением». Другими словами, они хотят, чтобы мы согласились присоединить к нашей организации аппарат деморализации и саботажа.

Я, разумеется, не ответил и не собираюсь отвечать им. Левая оппозиция не заслуживала бы никакого внимания, если бы она не училась на собственном опыте проверять группы и людей не на основании дешевых формул, а на основании действительной их работы. Не сомневаюсь, что в рядах Интернациональной левой оппозиции ни один серьезный революционер не подаст голоса за то, чтоб вступать в какие бы то ни было переговоры с обанкротившимися мелкими интриганами. Но так как у нас есть новые секции, мало знакомые с прошлым, то, может быть, небесполезно было бы разослать для информации всем секциям копии писем Ландау и мое настоящее письмо.

Принкипо, 6 мая 1932 г.

Редакции еврейской газеты «Наша борьба»[691] (орган Коммунистической Лиги С[оединенных] Ш[татов])

Дорогие товарищи!

Возникновение вашей газеты явилось само по себе уже важным шагом вперед. Первые успехи газеты подтверждают, что она нужна. Да и можно ли было хоть на минуту сомневаться в этом?

Еврейские рабочие составляют в С[оединенных] Ш[татах] крупную и важную часть всего пролетариата страны. Исторические условия сделали еврейских рабочих восприимчивыми к идеям научного коммунизма. Самый факт рассеяния еврейских рабочих в ряде стран должен внушать и внушает им идеи интернационализма. Уже ввиду этого одного левая коммунистическая оппозиция имеет все основания рассчитывать на большое влияние в среде еврейских пролетариев в С[оединенных] Ш[татах].

Что характеризует прежде всего левую оппозицию, это ее глубоко интернациональный характер. Именно поэтому она должна говорить на всех национальных языках. Существование самостоятельного еврейского издания служит не для того, чтобы обособить еврейских рабочих, а, наоборот, чтобы сделать им доступными те идеи, которые связывают всех рабочих в одну интернациональную революционную семью. Вы, разумеется, решительно и непримиримо отвергаете старый бундовский принцип федерации национальных организаций. Мы стоим полностью на почве демократического централизма. Завоеванные вашей газетой еврейские рабочие должны бороться в общих рядах коммунистической Лиги и массовых организаций американского пролетариата.

По мере того как ваше издание будет развиваться и крепнуть, оно может получить значение и за пределами С[оединенных] Ш[татов]: в Канаде, в Южной Америке, в Европе и в Палестине. В экономическом и правовом смысле еврейские рабочие составляют слабое звено пролетариата. Политика бюрократизированного Коминтерна пагубнее всего отражается как раз на наиболее угнетенных и бесправных частях пролетариата: в Польше, во Франции, по-видимому, и в Палестине. Рабочий класс не может идти к своему освобождению по команде. Революционное мужество и политическая воля могут укрепляться только при помощи творческих идей, которые рабочие должны самостоятельно усиливать путем критики, обсуждений и проверки на опыте. Без этого неизбежно высыхают самые источники движения. И мы действительно видим, как крупнейшие национальные секции Коминтерна, несмотря на исключительно благоприятные условия, терпят поражения за поражениями.

Рабочие способны преодолеть самые тяжкие политические удары, если они имеют возможность продумать причину неудачи и самостоятельно извлечь из нее все необходимые выводы для будущего. Но проклятие состоит в том, что бюрократия Коминтерна не только не способна вести рабочих к победам, но и не может позволить им обдумать причины поражений. После каждого нового удара врагов центристская бюрократия, со своей стороны, бьет рабочих по черепу, запрещая им думать, критиковать и учиться. Этот преступный режим становится главным источником разочарования и апатии. Первыми жертвами ударов, как со стороны классового врага, так и со стороны центристской бюрократии, падают, как уже сказано, наиболее слабые звенья рабочего класса.

Ваша газета является органом Коммунистической лиги. Ее непосредственная задача — собирать еврейских рабочих в С[оединенных] Ш[татах] Америки под знамя Маркса и Ленина. Чем успешнее будет выполняться эта работа, тем скорее она поднимется на интернациональную высоту, тем больше идеи левой оппозиции будут проникать в среду еврейских рабочих Старого света, в том числе и СССР.

От всей души приветствую ваше издание и постараюсь быть полезным вашей работе всем, чем смогу.

Ваш Л. Троцкий

9 мая 1932 г.

В Административный секретариат

Дорогие товарищи!

Некоторые из секций снова поднимают вопрос об интернациональной конференции. Несомненно, что созыв конференции чрезвычайно запоздал по сравнению с первоначальными общими нашими предположениями. Причины этого двоякого рода: общие, лежащие в условиях мирового рабочего движения, и частные, лежащие в условиях развития самой левой оппозиции.

Несмотря на исключительно благоприятные объективные условия, коммунизм во всем мире терпит поражения и отступает. Этот факт неизбежно захватывает на данной стадии, в той или другой степени, и левую оппозицию, в которой рабочие массы видят только часть коммунизма. В этом процессе наступит неизбежно свой критический момент поворота в сторону левой оппозиции, но сегодня он еще не наступил.

Что касается самой левой оппозиции, то ряды ее с самого начала были засорены элементами, совершенно чуждыми нашим идеям и методам. Никто не причинил и не причиняет оппозиции столько вреда, сколько субъекты типа Паза, Горкина, Ландау и пр. Не все они, к сожалению, еще удалены из наших рядов. Очищение от них является необходимым предварительным условием для самой возможности созыва международной конференции.

Надо отдать себе заранее совершенно ясный отчет в том, чего можно требовать от международной конференции и что она сможет дать. Мертвым и полумертвым группкам или отдельным деморализованным элементам типа Ландау международная конференция представляется ареной, где они смогут заниматься личными комбинациями, интригами, вообще имитировать политическую активность. Было бы самоубийственной глупостью предоставить им такую возможность.

Иногда, однако, и вполне честные сторонники левой оппозиции мечтают о такой интернациональной конференции, на которую должны получить доступ все без исключения группы, которые считают или объявляют себя стоящими на почве идей левой оппозиции. Этому ошибочному взгляду надо дать решительный отпор.

Только политические младенцы могут думать, что конференция сама по себе может что-то принципиально новое создать или, наоборот, сделать бывшее небывшим. На самом деле конференция может только записать и закрепить то, что уже фактически проведено и завоевано опытом. В этом, и только в этом значение конференции. Требовать от нее большего значило бы сеять организационные суеверия.

Ни одна серьезная секция, ни один серьезный революционер на конференцию, построенную по образцу Ноева ковчега, не пойдет, ибо это значило бы отбрасывать развитие левой оппозиции по меньшей мере на два года назад. Политический характер отдельных организаций и отдельных лиц узнается и проверяется не на конференциях, а в повседневной работе, в течение месяцев и лет. Кто не знает прошлого группы Ландау, австрийской группы «Манруф», греческой группы «Спартакос»[692], парижской группы Росмера и пр., тому конференция ничего не даст. А те национальные секции, которые, на основе долгого и дорого оплаченного опыта, порвали с названными выше и им подобными группами, не пойдут, разумеется, на общую с ними конференцию.

Нам нужна конференция действительных единомышленников, т. е. таких секций, солидарность которых во всех основных вопросах проверена опытом совместной борьбы. Конференция должна исходить из уже произведенного размежевания и очищения рядов левой оппозиции, а не начинать историю сначала.

Кто-нибудь может, пожалуй, возразить: но есть группы, которые не участвовали в предшествующей идейной борьбе, не следили за ней и не выработали себе мнения: как же быть с ними? Совершенно верно. Такие группы есть. Чаще всего именно они и выдвигают идею о созыве «универсальной» конференции, которая-де все разберет и все приведет в порядок. Такого рода группам можно подать только один совет: изучить на основании документов старые спорные вопросы, уже разрешенные левой оппозицией, и выработать по этим вопросам свое коллективное мнение. Другого пути быть не может.

Интернациональная конференция вообще может иметь значение лишь в том случае, если делегаты будут выражать не свое только личное мнение, а будут представлять мнение своих организаций. Но если эти последние не обсуждали спорных вопросов в рядах интернациональной левой, какое значение может иметь случайное голосование делегатов на конференции?

Каждая организация и группа, которая хочет принадлежать к интернациональной левой, обязана не только следить за внутренней борьбой в других секциях, но и открыто сделать свой выбор между основными секциями интернациональной левой и теми группами, которые оказались вынуждены порвать с большевиками-ленинцами или были извергнуты из их среды.

Австрийская оппозиция (группа Фрея) вышла из рядов интернациональной оппозиции около полутора года тому назад, ссылаясь на неправильные организационные методы интернациональной левой. На самом деле группа Фрея не желала терпеть критического отношения к своим собственным методам, во многом ошибочным. После длительного пребывания вне рядов интернациональной левой группа Фрея обратилась в Секретариат с просьбой о новом допущении ее в наши ряды. Значит ли это, что австрийская оппозиция отказалась от своих ошибочных методов? Будем надеяться, что именно так. Во всяком случае, мы не имеем права отказаться проделать опыт нового сотрудничества с австрийской оппозицией с самым искренним намерением добиться полного единения.

Аналогичным образом надо поступать и по отношению ко всякой другой группе, которая хотя и считает себя солидарной с левой оппозицией, но на практике вступает в конфликт с основными организациями левой оппозиции, с ее принципами и методами и по существу очень мало дорожит своей принадлежностью к нашей интернациональной организации. В сто раз лучше предоставить такую группу временно самой себе, чем позволить ей влиять на решения левой оппозиции и тормозить ее развитие. Для группы, которая поднимется и разовьется до солидарности с нашей фракцией, ворота всегда будут открыты.

Во Франции борьба шла по трем вопросам: а) одна или две партии (вторая партия выступала нередко под псевдонимом «независимой» (?) фракции); б) отношений между партией и синдикатами; в) отношений между национальными секциями и интернациональной организацией. По этим основным вопросам, а вовсе не по «личным» мотивам произошел откол группы Навилля — Росмера. Сам Навилль предпочел, правда, остаться внутри Лиги, но это нисколько не меняет характера его группы, как принципиально враждебной левой оппозиции.

В бельгийской секции внутренняя борьба шла по вопросу об отношении к партии, Коминтерну, Советскому Союзу, с одной стороны, к массовым организациям — с другой. Долго не встречая интернациональной поддержки, рабочая организация в Шарлеруа проявила замечательную выдержку и настойчивость в борьбе против группы Оверстратена, которая компрометировала дело левой оппозиции. Неужели же кто-нибудь предложит вернуться к Оверстратену? Между тем течение Росмера — Навилля представляет, лишь в слегка разжиженном виде, идеи и методы Оверстратена.

Группа Ландау представляет собою разложившиеся отбросы фракционной борьбы без какой бы то ни было принципиальной почвы под ногами. В Австрии группа «Манруф» в течение нескольких месяцев переменила несколько принципиально различных платформ. Берлинская группа Ландау находится в блоке с полусиндикалистской группой Росмера в Париже, хотя сама к синдикализму не имеет никакого отношения. Кто в рядах интернациональной левой незнаком с историей группы Ландау — «Манруф», того правление каждой национальной секции обязано познакомить по крайней мере с основными документами этого вопроса. Каждый серьезный рабочий без труда поймет, что с такими элементами, как Ландау и К^о, у нас не может быть ничего общего.

По всем данным, греческая группа «Спартакос» принадлежит к той же категории, что и группа Ландау. Развитие левой оппозиции в Греции совершается через фракцию «архивомарксистов».

Итальянская группа «Прометео» оставалась и остается внутри интернациональной левой в качестве инородного тела. Группа «Прометео» связана своей внутренней дисциплиной по отношению к интернациональной левой, не допуская в своих рядах пропаганды тех взглядов, которые являются для нас основными. В период борьбы с правоцентристским блоком, когда главным боевым вопросом являлась самостоятельность организации в по литике коммунизма (Гоминьдан, Англо-советский комитет, рабоче-крестьянские партии и пр.), бордигистов многое сближало с нами: ультралевые часто оказываются на стороне марксизма в его борьбе с реформистами. Но в период, когда бюрократический централизм вступил в ультралевый зигзаг, бордигисты фактически оказались гораздо ближе к сталинцам, чем к нам. В «Бюллетенях» новой итальянской оппозиции, в органе французской секции «Ля Лютт де Клясс» (статья тов. Сюзо), в интернациональном «Бюллетене», наконец, в изданиях самих бордигистов имеется достаточное число документов и статей, чтобы показать с полной несомненностью, что бордигисты ничего не забыли, ничему не научились и по основным своим взглядам не принадлежат к интернациональной левой. Участие их в интернациональной конференции означало бы возрождение бесконечных споров на тему о том, нужно ли или не нужно проводить политику единого фронта в отношении социал-демократии, и вообще [по] политическим вопросам. Нужно или не нужно в фашистской Италии, не говоря уже об Индии и Китае, мобилизовать массы также и под лозунгами демократии? Споры на эту тему означали бы возвращение оппозиции в приготовительный класс и превратили бы интернациональную конференцию в компрометирующую нас карикатуру.

Ввиду вышеизложенного я позволю себе поставить на голосование всех секций нижеследующие пункты:

1. Интернациональная левая оппозиция стоит на основе решений первых четырех конгрессов Коминтерна; в частности и в особенности, она считает безусловно правильной политику единого фронта, как ее формулировали III и IV конгрессы Коминтерна, и категорически отклоняет в корне ошибочные взгляды группы «Прометео» в этом вопросе, как и в вопросе о борьбе за демократические лозунги в конкретных исторических условиях.

2. В интернациональной конференции могут принимать участие только те секции, которые участвовали в жизни и работе интернациональной левой не менее года и солидарность которых с интернациональной левой проверена на совместной работе.

3. По всем вопросам, касающимся подготовки интернациональной конференции, необходимо не только решение правлений (центральных комитетов) национальных секций, но и всех без исключения членов организаций. С этой целью главные документы должны быть своевременно переведены на национальные языки и обсуждены всеми ячейками каждой национальной секции. Цифры голосований должны быть своевременно доведены до сведения интернационального секретариата.

Г. Гуров

20 мая 1932 г.

Письмо А. Вейсборду[693]

Тов. Вейсборд!

Ваша организация делегировала вас по собственной инициативе для обмена мнениями по вопросам, отделяющим вас от американской Лиги, которая является секцией интернациональной левой оппозиции (большевики-ленинцы). В течение нескольких совещаний вы подробно изложили взгляды вашей организации на основные спорные вопросы. Вы настаиваете на том, чтобы свои выводы из бесед с вами я изложил письменно. В нижеследующих строках я попытаюсь это сделать, отнюдь не претендуя исчерпать поднятые вами вопросы.

1. Важнейшим я склонен считать вопрос о «лейбор партии»[694]. Здесь дело идет об основном инструменте пролетарской революции. Всякая неясность или двусмысленность в этом вопросе гибельна. Развитые вами соображения в защиту лозунга лейбор партии я подверг критике в отдельном документе, который я вам вручил. Здесь я считаю необходимым прибавить лишь несколько слов.

В вопросе о лейбор партии ваша организация очень близка к организации Ловстона, заведомо оппортунистической. Группа Ловстона последовательна в своем отрицании самостоятельной исторической роли коммунистической партии. Эта группа до сих пор одобряет политику Коминтерна в отношении Гоминьдана и британских тред-юнионов, т. е. принципиальную капитуляцию коммунизма в одном случае перед буржуазией, в другом — перед лейтенантами буржуазии в рабочем классе.

Ваша группа, насколько я знаю, осуждает политику сталинцев в Китае и Великобритании, но в то же время принимает лозунг лейбор партии. Это значит: занимая или пытаясь занять марксистскую позицию по отношению к прошлому в других странах, вы занимаете оппортунистическую позицию по отношению к будущему в вашей собственной стране. Я считаю, что без радикального пересмотра позиции в центральном вопросе о партии не может быть действительного сближения между вашей организацией и интернациональной левой.

2. Ваша группа отвергала до сих пор принятое нами определение международной сталинской фракции как бюрократического центризма. Вы исходите из того, что именем центризма можно называть лишь те группировки, которые занимают место между официальным лагерем реформизма (социал-демократии) и официальным лагерем коммунизма. Под этим чисто формальным, схематическим, недиалектическим пониманием центризма скрывается на самом деле неясность политической позиции вашей собственной группы. Вы стараетесь стереть различие между официальной партией, правой фракцией (группа Ловстона) и даже американской Лигой: это облегчает вам возможность оставаться на эклектической позиции и отстаивать ваше право на блок с группой Ловстона.

Что группа Ловстона не представляет собою чисто реформистской организации, это бесспорно, но вопрос — в тенденции и в политической орбите. Группа Ловстона представляет собою разновидность правого центризма, эволюционизирующего от коммунизма к социал-демократии. Немецкая САП, оторвавшаяся от социал-демократии, заключает в себе более прогрессивные тенденции, чем брандлерианцы, хотя по теоретическим формулировкам эти последние как будто ближе к ним. Статически группа Ловстона, немецкие брандлерианцы, как и САП, представляют собою разновидности правого центризма. Но динамически они отличаются друг от друга, а решает динамика.

Разумеется, в ряде вопросов группа Ловстона занимает более правильную позицию, чем официальная партия, но заключать с группой Ловстона блок значило бы повышать ее общий авторитет и тем помогать ей выполнять ее реакционную историческую миссию.

Я не останавливаюсь здесь подробнее на вопросе о центризме и позволяю себе отослать вас к моей последней книжке, которая должна вскоре появиться в Америке[695].

Без ясности в этом важнейшем вопросе не может быть, на мой взгляд, сближения между вашей фракцией и интернациональной левой.

3. Ваша критика американской Лиги исходит в значительной мере из неправильных предпосылок (важнейшие из них указаны выше). В то же время вы придаете вашей критике такой громадный, преувеличенный и заумный характер, который заставляет видеть в вас не идейный оттенок в лагере левой оппозиции, а ее противников, если не прямых врагов.

На основании критериев, отчасти ложных, отчасти недостаточных и произвольных, вы отрицаете, как сказано, наличие принципиального различия между американской Лигой, группой Ловстона и официальной партией. Этим вы провозглашаете не только то, что руководство Лиги стоит на оппортунистической позиции, но и то, что интернациональная левая в целом совершенно не способна отличить марксизм от оппортунизма в самых основных вопросах. Можете ли вы удивляться после этого, если большевики-ленинцы спрашивают себя, что может связывать вашу группу с интернациональной левой?

4. Вы с особенной энергией настаиваете на необходимости активного участия левой оппозиции в целом и каждого оппозиционера в отдельности в движении и борьбе рабочих масс. Будучи на данной стадии в большинстве стран организацией по преимуществу пропагандистской, левая оппозиция пропаганду свою строит, однако, не сектантски, а марксистски, т. е. на основе участия во всей жизни пролетариата. Я не допускаю, чтобы кто-либо из руководителей или членов американской Лиги отрицал этот принцип. Вопрос здесь в значительной мере сводится к реальным возможностям, в число которых надо включить, разумеется, и умение, опыт, инициативу.

Допустим на минуту, что американская Лига упускает те или другие возможности массовой работы. Я готов допустить, что ваша группа могла бы дополнить в этом отношении работу американской Лиги. Но работа в массах должна совершаться на почве определенных принципов и методов. До тех пор, пока в ряде основных вопросов не достигнуто необходимое единодушие, споры о «массовой работе» по необходимости останутся безжизненными.

5. Выше я назвал позицию вашей группы эклектической. Этим я вовсе не хотел выразить какое-нибудь огульное осуждение, исключающее возможность дальнейшего сближения. Вопрос и здесь решается динамикой. Вам необходимо открыто, ясно и внимательно пересмотреть ваш багаж и постараться при этом вскрыть не только ваши явные политические ошибки, но также исторические и принципиальные корни этих ошибок. Я потому с такой горячей похвалой отозвался о тезисах второй конференции американской Лиги по поводу [о] лейбор партии, что в этих тезисах не только занята правильная позиция по существу вопроса, но и дана открытая и мужественная критика собственного прошлого. Только таким путем революционное течение может серьезно застраховать себя от плачевных рецидивов.

6. Ваша группа выдвигала лозунг интернациональной конференции с участием всех организаций и групп, причисляющих себя к левой. Этот путь представляется мне в корне ложным. Интернациональная левая существует не первый день. В борьбе за свои идеи и методы она очищала свои ряды от чужеродных элементов. Интернациональная конференция может и должна исходить из уже проделанной идеологической работы, закрепить ее результаты, систематизировать их. Встать на тот путь, который предлагала ваша группа, значило бы поставить крест на прошлом и вернуться в состояние первобытного хаоса. Об этом не может быть и речи.

Международная левая оппозиция не есть механическая сумма шатающихся групп, а интернациональная фракция, воздвигаемая на гранитной основе принципов марксизма. Сближения и слияния с международной левой нельзя достигнуть путем организационных манипуляций или авантюристских комбинаций, типа Ландау. Я был очень рад услышать от вас, что ваша группа с Ландау и его методами не имеет ничего общего. Именно поэтому необходимо раз навсегда отказаться от мысли превратить интернациональную левую в Ноев ковчег. Надо выбрать другой путь, менее скоропалительный, но более серьезный и надежный.

Прежде всего вы должны ясно отдать себе отчет в том, что путь к интернациональной левой ведет через американскую Лигу: другого пути не может быть. Объединение с американской Лигой возможно только на основе единства принципов и методов, теоретически сформулированных и проверенных на опыте.

Самым лучшим было бы, на мой личный взгляд, если бы вы посвятили ближайшие номера вашего органа критическому пересмотру вашего идейного багажа, в особенности в отношении спорных вопросов. Только характер этого пересмотра (прежде всего, конечно, его содержание, но отчасти и его форма) может показать, в какой мере действительно назрели практические шаги в сторону объединения.

Важнейшие выдержки из ваших статей могли бы быть напечатаны в интернациональном «Бюллетене», в качестве информационного материала. Вопрос, конечно, будет решаться американской Лигой. Но все наши секции хотят быть в курсе дела. Ни одна из них не потребует от американской Лиги каких-либо принципиальных уступок. Все они окажут, конечно, полное содействие делу сближения и слияния, если подтвердится наличие общей принципиальной основы.

Незачем говорить, что я буду очень рад, если ваша поездка сюда и наши объяснения окажут содействие переходу вашей группы в лагерь большевиков-ленинцев.

22 мая 1932 г.

Письмо Натану

Дорогой товарищ!

Спешная работа и целый ряд побочных обстоятельств помешали мне на этот раз немедленно ответить на ваше письмо от 14 апреля. В промежутке я послал вам несколько номеров еврейской газеты, издающейся американской Лигой (организацией левой оппозиции). Сегодня посылаю вам последние номера. Может быть, для вас представит интерес связаться с редакцией непосредственно. Буду очень рад узнать ваше мнение и мнение других палестинских товарищей об этой газете: я, к сожалению, лишен возможности составить себе самостоятельное мнение.

Вы спрашиваете о моем отношении к политике советского правительства в еврейском вопросе. В таком общем виде мне очень трудно ответить на этот вопрос, так как в еврейской политике, как и во всякой другой, пересекаются самые разнородные элементы: общие методы рабочего государства, зигзаги и половинчатость в центристской фракции, ужасающий бюрократизм и пр. Вам следовало бы просто сформулировать вашу оценку как можно конкретнее, так как весьма возможно, что именно в этой области я упустил многое, на что вы обратили внимание. Во всяком случае, я бы хотел, чтобы вы сформулировали более конкретно ваш вопрос.

В рамках общего загнивания капитализма происходят и будут еще происходить очень сложные и противоречивые процессы как экономического, так и политического характера. Я не знаю, имели ли вы случай ознакомиться с полемикой между Лениным и Бухариным при выработке программы партии (1918–1919 годы). Бухарин стоял на том, что раз наступила эпоха империализма и социальной революции, то лозунг должен быть один: диктатура пролетариата. На этой приблизительно позиции стоит сейчас итальянская группа «Прометео» (бордигисты). Ленин же доказывал, что империализм есть завершение и увенчание экономического процесса, который живет сегодня перед нами в разных странах, и даже в одной и той же стране в лице разных своих стадий. В последнем счете разрешение всех проблем сводится к диктатуре пролетариата. Именно поэтому не может быть другой концепции для нашей эпохи, как теория перманентной революции. Но путь к диктатуре пролетариата имеет в разных странах разные исходные позиции и разные этапы. В связи с этим приобретает большое значение вопрос о демократических лозунгах. Случайно я сегодня наткнулся на написанное мною полтора года тому назад письмо по вопросу о демократических лозунгах[696]. Прилагаю его при сем. Может быть, вы найдете в нем косвенный ответ на тот вопрос, который вы ставите мне в вашем письме.

Испанская оппозиция насчитывает свыше тысячи членов. Издает теоретический ежемесячник и политический еженедельник. Оппозиция могла бы быть гораздо сильнее, если бы в начале революции было сколько-нибудь серьезное ядро. Но начинать там приходилось отдельным лицам почти на пустом месте, при этом немало было сделано ошибок. О силе официальной партии затрудняюсь сказать. Советская печать называла чуть ли не десять тысяч членов. Более критические голоса говорят о двух-трех тысячах.

Я поручу товарищам в Берлине выслать вам последнюю мою брошюру «Немецкая революция и сталинская бюрократия» на русском языке (брошюра вышла также на других языках).

Письма можете писать по адресу:[697]

Ограничиваюсь пока этими строками. Надеюсь на то, что переписка на этом не оборвется.

23 мая 1932 г.

Письмо Л. Клингу

Дорогой товарищ Клинг!

Я оказался на этот раз неаккуратен по отношению к вам, в чем извиняюсь. У меня накопилось за последние недели много неотложной работы, я оказался вынужден сильно запустить корреспонденцию.

Во всяком случае, я успел за это время послать в «Унзер Камф» небольшое приветственное письмо. Надеюсь, что оно было получено.

Один экземпляр всех дошедших до меня номеров газеты я переслал в Палестину группе «Поалей Цион», один из членов их центрального комитета, подписывающийся Натан, вступил со мной в переписку. Судя по письмам, это серьезный товарищ, тяготеющий к левой оппозиции. Симпатии к левой оппозиции у них имеются. Может быть, в их среде найдется хороший корреспондент для «Унзер Камф».

Вы спрашиваете, удобно ли ставить в профессиональных союзах и других массовых организациях резолюции, протестующие против преследования левой оппозиции. Это зависит, на мой взгляд, от конкретных условий. В реакционном союзе, разумеется, нельзя ставить таких резолюций на голосование. Но если данная организация сочувствует СССР, то вполне можно попытаться провести резолюцию, в которой СССР обещается полная поддержка и в то же время выражается требование: прекратить репрессии против левой оппозиции.

То же самое я должен ответить на второй ваш вопрос: о борьбе против деморализованных и нечистоплотных деятелей компартии. Строить на этом основную кампанию, разумеется, недопустимо, ибо это создало бы атмосферу ужасающей склоки и облегчило бы сталинской бюрократии применение методов погромного характера. Но в тех случаях, когда почва политически достаточно подготовлена, можно нанести и дополнительный удар, разоблачив субъектов, стоящих на защите «генеральной линии». Но в такого рода ударах личного характера нужна величайшая точность, обоснованность и добросовестность. Руководствоваться слухами и непроверенными сведениями ни в каком случае, разумеется, нельзя.

Спасибо за книжки.

С ком[мунистическим] приветом

Л. Троцкий

23 мая 1932 г.

Дополнение к письму А. Вейсборду

P. S. В целях большей ясности я хочу прибавить еще, в качестве примечания:

1. Если я говорю о недопустимости прямо или косвенно поддерживать группу Ловстона и брандлерианцев вообще, то я этим вовсе не хочу сказать, что эти элементы ни при каких условиях не могли бы найти себе места в коммунистических рядах. Наоборот, при здоровом режиме Коминтерна большинство брандлерианцев выполняло бы, несомненно, ту или другую полезную работу. Одно из пагубных последствий режима сталинской бюрократии состоит в том, что она при каждом новом эмпирическом зигзаге вынуждена под страхом собственного крушения выталкивать из партии своих вчерашних союзников.

Зиновьев и Каменев представляют собою высококвалифицированные элементы. При режиме Ленина они выполняли очень ответственную работу, несмотря на свои недостатки, достаточно хорошо учитывавшиеся Лениным. Режим Сталина обрек Зиновьева и Каменева на политическую смерть. То же самое можно сказать о Бухарине и о многих других. Идейное и моральное разложение Радека свидетельствует не только о том, что Радек сделан не из первоклассного материала, но также о том, что сталинский режим может опираться либо на безличных чиновников, либо на людей, морально разложившихся.

Факты приходится брать такими, каковы они в действительности. Изгнанные из Коминтерна брандлерианцы, и в том числе худшая их часть, группа Ловстона, оказались обречены на политическое вырождение. Их идейные ресурсы равны нулю. Масс у них нет и быть не может. В качестве самостоятельной группы они способны вносить только путаницу и разложение. Чем скорее они будут ликвидированы, тем лучше. Какая часть из них при этом превратится в сталинских союзников, а какая — в социал-демократов, для нас совершенно безразлично.

2. Сделанное выше замечание в том смысле, что САП заключает в себе больше прогрессивных элементов, чем брандлерианцы, ни в коем случае не подлежит расширительному истолкованию. О политическом блоке между левой оппозицией и САП с ее нынешним явно центристским руководством не может быть и речи. Прогрессивные тенденции в САП могут вскрыться лишь при условии нашей непримиримой критики руководства САП, в том числе и тех бывших брандлерианцев, которые сейчас внутри САП играют явно реакционную роль.

Ваших американских левых социалистов ни в коем случае нельзя ставить на одну доску даже с центристскими вождями САП, которые все же порвали с социал-демократией. При правильной политике германской компартии САП, прежде чем она распадется, может стать ценным вспомогательным орудием разложения социал-демократии. Что касается американских левых социалистов, то у нас нет ни малейшего основания отличать их от Хилквита[698], т. е. видеть в них что-либо другое, кроме агентов буржуазии в рабочем классе.

3. В вопросе о лейбор партии вы ссылаетесь на решение IV-го Конгресса. Левая оппозиция целиком стоит на почве решений первых четырех конгрессов, но она отличает принципиальные и программные решения от тактических и эпизодических. Решение IV-го конгресса в этом вопросе могло быть только тактической гипотезой. Гипотеза после того подверглась гигантской проверке. Ошибка вашей группы в том и состоит, что вы в этом основном вопросе игнорируете работу левой оппозиции.

4. То же самое относится к вопросу о центризме. Вы ссылаетесь на Ленина. Но задача состоит не в том, чтобы ссылаться на те или другие цитаты Ленина, игнорируя и другое время, и другие условия, а в том, чтобы правильно применять метод Ленина. У Ленина вы ничего, конечно, не найдете о бюрократическом центризме, ибо сталинская фракция политически сложилась после смерти Ленина. На борьбе с этой фракцией выросла интернациональная левая оппозиция. Вы и в этом вопросе игнорируете ее критическую работу.

5. Я вовсе не хотел сказать, что ваша группа защищала в прошлом недостойные методы группы Ландау. Вы ошибались, однако, считая этот вопрос внутренним вопросом левой оппозиции. С группой Ландау левая оппозиция не имеет и не может иметь ничего общего, как и со всеми теми, которые поддерживают эту группу.

24 мая 1932 г.

Циркулярное письмо

Дорогие товарищи!

Вопрос о конгрессе против войны[699], по формальной инициативе Роллана[700] и Барбюса[701], получает, видимо, большее значение, чем мне казалось неделю тому назад на основании недостаточной информации. Статьи «Ля Ви Увриер»[702] (еженедельник Унитарной Конфедерации) не оставляют сомнения в том, что за спиною Роллана и Барбюса стоит Коминтерн.

Факт этот кажется с первого взгляда прямо-таки невероятным. Роллан — чистейший мелкобуржуазный радикал, честный пацифист, поклонник Ганди[703], романская разновидность Максима Горького с более высокой культурностью, но с еще меньшим революционным опытом. Барбюс есть Роллан младшего поколения и несравненно меньшего масштаба. В качестве издателя журнала «Монд»[704] Барбюс ведет пропаганду за объединение коммунистов с «социал-фашистами». Трудно представить себе лозунг более нелепый, реакционный и вредный. И вот по вопросу о защите Советского Союза Коминтерн считает нужным прятаться за спину двух мелкобуржуазных пацифистов. Отрицая политику единого фронта с массовыми рабочими организациями, сталинцы передают инициативу единого фронта в руки Барбюса, который стоит за полное слияние с социал-демократией. Трудно выдумать более вопиющее и отвратительное сочетание ультралевизны с оппортунизмом.

Если судить по симптомам, то готовится поворот вправо по всей линии. Наиболее важное значение имеет, разумеется, поворот хозяйственной политики СССР. Газеты еще продолжают трескотню о ликвидации кулачества как класса, а практические меры хозяйственной политики неизбежно подготавливают условия восстановления кулачества. Голова уже повернута резко вправо, а хвост еще торчит влево: таков внешний образ сталинской бюрократии. В Германии отказываются от единого фронта с профессиональными союзами, а через Барбюса и Роллана пытаются растворить пролетарский авангард в самой разношерстной международной братии.

Какой позор! Можно ли хоть на минуту представить себе, чтобы большевистская партия при Ленине «примкнула» к Горькому в деле созыва международного конгресса против войны. Ленин десятки раз говорил и писал: Горький, конечно, прекрасный писатель, но в политику лучше ему не соваться, ибо, кроме путаницы, из этого ничего не выйдет. Сталинцы же, несомненно, подбили Роллана и Барбюса взять на себя инициативу международной путаницы, чтобы попытаться скрыть в ней тупик своей политики.