33 счастья Хмельницкая Ольга

– Быстрее! – толкнул аспиранта в бок Игорь Георгиевич. – Затеряйся в толпе и постарайся услышать, о чем они говорят.

Слегка прихрамывающий Дмитрий поплелся к кассам, стараясь держаться за спинами пассажиров и не привлекать к себе внимания. Через несколько минут, показавшихся Слюнько и Филимоновой долгими веками, Бубнов вернулся.

– Они летят через Новосибирск, – доложил он. – Тот парень хотел продолжить путь через Вену, но билеты закончились за десять минут до того, как он пришел.

– Ха, – сказала Марьяна.

– А до Новосибирска, между прочим, дальше, чем до Вены, – торжествующе объявил палеонтолог, водя пальцем по карте. – И лететь они будут дольше!

– Все еще зависит от скорости пересадки, – не согласилась с профессором Марьяна.

Аспирант горестно вздохнул. Он чувствовал себя очень несчастным. Ревность грызла его изо всех сил.

– Ну, раз так, то нет смысла скрываться, – сказал Слюнько. – Мы можем спокойно взять свои вещи и пойти на посадку.

В этот момент аспирант, который начал было жевать булку, отчаянно закашлялся, побагровел, выпучил глаза и тяжело рухнул возле столика вместе со стулом.

Взяв топор, завхоз принялся вскрывать запертую дверь в комнату Курочкина. Дверь, сделанная из дубовых досок, не поддавалась. Наконец Иванов вытащил отвертку и принялся откручивать петли. Через несколько минут путь был свободен. Мужчина и две женщины зашли в помещение, внимательно глядя по сторонам. В комнате, служившей одновременно спальней и рабочим кабинетом, стояли огромные стеклянные стеллажи, там, нанизанные на булавки, хранились сотни насекомых. Тут были и бабочки, и жуки, и мухи, и муравьи, и пчелы. Сушко на мгновение остановилась, привлеченная одним особо впечатляющим представителем отряда бессяжковых, из тела которого торчала длинная тонкая булавка, похожая на рапиру.

– Его здесь нет, – сказала Колбасова.

Втроем они обошли кабинет, но не обнаружили ни следов ученого, ни признаков борьбы.

– В плохую погоду он всегда сидел в своем кабинете, – заметила директор, скрестив руки на груди и глядя в окно, в которое с силой ударял дождь. – Он выходил только поесть.

– Кстати, где его сумка? – спросила Виктория. – Он всегда выходил на улицу с сумкой, где у него лежал справочник и баночки для образцов.

Она принялась осматривать комнату с удвоенной энергией. Когда девушка наклонилась над столом, с ее носа упали очки, но, по счастью, не разбились. Колбасова открыла шкаф, заглянула туда, направила в его темное и пыльное нутро свет от настольной лампы, но также не нашла ничего, похожего на сумку.

– Нету, – сказала она, с разочарованием разводя руки в стороны.

Завхоз, пыхтя, полез под кровать, поднимая облака пыли. Считалось, что каждый из обитателей биостанции должен сам убирать свою комнату, но Курочкин, которого не интересовало ничего, кроме букашек разных типов и размеров, никогда этого не делал. Иванов чихнул и вылез из-под кровати.

– Отсутствие сумки говорит о том, что Курочкин, скорее всего, покинул комнату добровольно, – сказала Анастасия Геннадиевна.

– Может, он убил Шварца и сбежал? – предположил Василий Борисович, поднимаясь с пола. – Другого объяснения происходящему я найти не могу.

– Да вы что? – испугалась Виктория. – Наш Курочкин? Он же мухи не обидит!

– Э-э-э, тут вы не правы, – не согласился с ней завхоз, почесывая нос, куда тоже набилась пыль, – в этой комнате хранится несколько сотен обиженных мух.

Сушко беспомощно огляделась.

– Да, это так, – согласилась она, – но ведь убить насекомое и убить человека – это…

– Согласен, разные вещи, – кивнул Иванов, – но ведь Шварц мертв, это факт. А Курочкин пропал, прихватив сумку, это тоже факт.

Колбасова тяжело опустилась на стул и прижала руку к сердцу.

– Я не могу поверить, – простонала она, – Курочкин – человек абсолютно безобидный и искренне преданный науке! Он – вылитый Паганель из книги Жюля Верна. Он не может быть убийцей!

– Любой человек может стать убийцей при определенных обстоятельствах, – пожал плечами Иванов, – не обольщайтесь, Анастасия Геннадиевна.

Колбасова встала.

– Пойдемте вниз, – сказала директор после небольшой паузы. – Нам надо положить тело несчастного Шварца в холодильник, а потом позвонить в УВД города Туапсе. О случившемся нужно сообщить в милицию, и как можно быстрее.

Прикрыв снятой с петель дверью вход в кабинет ученого-энтомолога, троица принялась спускаться по лестнице.

– Почему отперта входная дверь? – вдруг испуганно воскликнула Колбасова. – Я же закрывала ее на засов!

Дверь была распахнута настежь. В проем хлестал дождь. На пол натекла уже приличная лужа. Часть воды попадала даже на тело убитого Шварца, лежавшее посреди холла.

– Не знаю, – пожал плечами Иванов, – когда я проходил здесь в последний раз, все было закрыто.

Викторию пронзил ужас.

– Здесь кто-то есть, – тихо сказала она, – на биостанции кто-то есть, и он убьет нас!

Колбасова поморщилась. Что-то беспокоило ее. На станции была странная, гулкая тишина, а ведь еще совсем недавно…

– Яйцо! – истошно закричала директор. – Яйцо!

Стука сердца маленького динозавра не было слышно.

Задыхаясь, директор ворвалась в комнату, где стояли лампы, гревшие яйцо красным, кровавым светом. Вслед за ней вбежали завхоз и Виктория. Яйца не было! Место, где оно обычно лежало, было пустым.

Ева тащила носилки, время от времени останавливаясь и изо всех сил растирая свои руки и ноги, которые сводило судорогами. Она уже ничего не понимала и ни о чем не думала, кроме как о том, что надо любой ценой идти вперед.

– Где же эта биостанция? Далеко ли еще? – спрашивала она вслух, еле шевеля непослушными побелевшими губами.

Полковник сзади кашлял и стонал, время от времени пытаясь уговорить Еву бросить его, но девушка даже не оборачивалась. Каждый разговор был потерей сил и времени, поэтому Ершова, превратившаяся в автомат, который может только шагать и шагать вперед, больше не смотрела назад и в дискуссии не вступала. Она радовалась, когда слышала голос Владимира Евгеньевича: это означало, что он в сознании и у него есть силы кричать на нее. Горы постепенно понижались: они входили в долину. Чуть дальше местность снова начинала подниматься вверх, к высоким снежным пикам. Еве хотелось сесть, а еще лучше – лечь, но она боялась останавливаться, зная, что ей вряд ли удастся снова встать.

В дополнение ко всем прочим проблемам девушке отчаянно хотелось есть. Будь у нее хоть плитка шоколада, хоть маленькая булочка, хоть краюшка хлеба, Еве удалось бы подбодриться и восстановить силы, которые таяли. На повороте девушка споткнулась, упала и потеряла сознание. Когда же она снова пришла в себя, то увидела ангела, смотревшего прямо на нее.

Ершова прищурилась, пытаясь различить человека сквозь дождь, который хлестал ей в лицо. У мужчины, глядевшего на нее, было круглое восточное лицо, очень открытое и благородное.

– Где Володя? – прохрипела Ева, давясь водой, которая все текла и текла с неба прямо ей в рот.

– Вот он, – ответил мужчина, показав куда-то в сторону.

У него был приятный низкий голос.

Девушка повернула голову в сторону. На сделанные ею из веток салазки был положен полиэтилен, а на нем лежал Рязанцев, одетый в сухую одежду и укрытый сверху плащ-палаткой.

– Привет, – сказал он Еве. – Спасибо тебе, дорогая. Я чуть не умер от разрыва сердца, когда ты потеряла сознание. Думал – все.

Мужчина с восточной внешностью улыбнулся и помог Еве подняться. Через несколько секунд в руках у девушки, шатавшейся от усталости, оказался горячий стаканчик ароматного кофе.

– У меня есть шоколад, бутерброды с колбасой и банка сгущенки, – сказал молодой человек. – Что вы будете?

Руки Ершовой так замерзли, что она еле-еле удерживала в руках обжигающе горячий стаканчик.

– Я все буду, – ответила Ева, отхлебывая кофе. – Мне кажется, я в раю!

Мужчина снова улыбнулся.

– Я дал вашему коллеге антибиотики, – сказал он, – видимо, у него бронхит или воспаление легких. А нога, к сожалению, действительно сломана, и, видимо, минимум в двух местах.

Не в силах стоять, Ева опустилась на колени прямо в воду и с наслаждением выпила ароматную жидкость, сладкую и горячую.

– У меня есть для вас сухая одежда, – сказал мужчина и протянул руку. – Юрий.

– Ева, – ответила девушка, пожимая его крепкую руку своей мокрой, холодной и покрытой ссадинами и царапинами ладошкой. – А это Владимир Евгеньевич, мой будущий муж.

– Очень приятно, – кивнул Бадмаев, – примите поздравления со скорой свадьбой.

– Спасибо! – откликнулся с носилок Рязанцев. – Будем надеяться, что у меня все до свадьбы заживет. Не поеду же я к алтарю на кресле-каталке!

Все трое засмеялись. Буря продолжала бушевать, но теперь это было совершенно не страшно.

– Тут неподалеку есть небольшая пещера, – сказал Юрий, – предлагаю переждать непогоду там. Но прежде переоденьтесь. Не хватало, чтобы вы тоже заболели.

Он протянул Еве пакет с одеждой и отвернулся. Девушка быстро сбросила промокший насквозь свитер и натянула сухую футболку, кофту, непромокаемую ветровку с капюшоном и такие же брюки. Потом Бадмаев извлек из своего рюкзака резиновые сапоги на четыре размера больше, чем у Евы, и пару носков.

Переодевшись, Ева почувствовала себя совершенно счастливой. Ей сразу же захотелось спать.

– Мокрую одежду придется выбросить, – сказал Юрий, – это лишняя тяжесть.

Ева кивнула. Полковник вновь закашлялся. Бадмаев взялся сильными руками за ветви и потащил салазки вперед. Ершова пошла рядом.

– Пещера примерно в пятистах метрах отсюда, – сказал Юрий, – когда мы дойдем, я свяжусь по рации с биостанцией и сообщу, что нашел вас. Мои коллеги, наверное, уже все извелись от ожидания.

Ева посмотрела на небо, пытаясь увидеть просвет в низких темных тучах, но ливень, казалось, заканчиваться не собирался. Неподалеку в дерево с громким треском ударила молния. Почти сразу же прогремел оглушительный гром. Непогода бушевала вовсю.

Кресла первого класса в самолете, летевшем по маршруту Москва – Вена, были до чрезвычайности удобными и располагались на довольно далеком расстоянии друг от друга.

– А когда вылетает самолет в Новосибирск? – волновался Слюнько. – Скоро? А аэропорты Анапы и Сочи еще не открылись?

– Аэропорты не открылись, гроза на Кавказе продолжается, – сказала Марьяна, – я только что слышала объявление по громкой связи. Неужели вы не слышали?

– Все мои мысли – только об бариониксе! – с пафосом проговорил профессор. – Я ничего не вижу и не слышу вокруг себя. Я сосредоточен на проблемах высиживания.

Бубнов сидел в своем удобном кресле, повесив голову. Лицо у него было страдальческим. Время от времени молодой человек приглаживал волосы, торчавшие вверх от невыразимой печали, наполнявшей его сердце. В иллюминатор он видел кусок взлетно-посадочной полосы, белый самолет авиакомпании «Сибирь», трап на колесиках, тележку, подвозившую к лайнеру еду и воду, а также снующих туда-сюда сотрудников аэропорта, всех как один занятых срочными делами.

Бз-з-з-з-зынь! Бз-з-з-з-зынь!

У аспиранта зазвонил телефон. Он схватился за трубку, как утопающий за соломинку.

– Это она, она звонит! – сипло воскликнул Бубнов. – Але! – крикнул он в трубку.

От волнения его голос сорвался на фальцет. Услышав звонок, к Дмитрию бросилась хорошенькая стюардесса, одетая в форменный костюм.

– Пожалуйста, выключите телефон, – строго сказала она, – на борту запрещено пользоваться сотовой связью. Это может нарушить работу навигационных приборов.

Но аспирант не слушал стюардессу. Он вскочил и ринулся вон из самолета, толкая входящих пассажиров.

– Бубнов, назад! – страшно заорал профессор, оторвавшись от размышлений об бариониксе.

– Дмитрий, вернитесь! – воскликнула Марьяна, провожая глазами убегавшего аспиранта.

Через несколько минут, в ходе которых он прорывался через толпу возмущенных пассажиров, груженных чемоданами, Бубнов выскочил из самолета.

– Привет. Я лечу в Вену, – сказал аспирант, глубоко дыша после быстрого бега, – то есть я собираюсь лететь в Вену, но если ты скажешь мне, чтобы я вернулся, я приеду! Меня, конечно, после этого из аспирантуры уволят, но я найду работу, и мы сможем снять ква…

– Куда-куда ты летишь? – не поняла девушка, полностью проигнорировав его пассаж о перспективах совместной жизни. – В Вену? Это в Болгарии?

– В Болгарии Варна, моя лапочка, – уточнил Бубнов, голос которого приобрел мягкие сюсюкающие интонации, – а Вена – в Австрии. Впрочем, если ты хочешь, чтобы Вена оказалась в Болгарии…

– Это не важно, – оборвала его красавица, – я звоню тебе не поэтому.

– А почему? – спросил аспирант.

– Потому что я ухожу к Пете! – объявила красотка. – Навсегда! У него больше денег и толще бицепсы. Вот. Удачного полета!

И она отключила связь.

Несколько секунд Дмитрий стоял, не в силах перевести дух. В легких, казалось, лежали большие камни, не дававшие ему вздохнуть. Он тупо смотрел на телефон, но ничего не видел. В его сердце, еще недавно терзавшемся то надеждой, то ревностью, теперь была голая безжизненная пустыня. Глаза аспиранта потухли после слов любимой девушки, а руки опустились. Ему больше ничего не хотелось.

– Вы летите? – спросил за спиной мужской голос.

– Да, – кивнул Бубнов, – да, я лечу.

Ему очень хотелось сейчас умереть.

«Может, меня сожрет злой барионикс? – с дикой надеждой подумал он. – Если нужен будет доброволец, то я готов».

Еле-еле волоча ноги, сунув телефон в карман, Дмитрий поплелся обратно, в салон первого класса.

Виктория, Анастасия Геннадиевна и Иванов стояли и в немом ужасе смотрели на то место, где еще совсем недавно лежало яйцо.

– Кто это сделал? – прохрипела директор. – Кто оказался вором?

– И вором, и убийцей, – поправил ее завхоз.

Сушко сняла очки, потерла ладонями глаза и снова натянула очки на нос. В голове у нее царили полный ужас и сумбур.

– Вероятнее всего, Курочкин похитил яйцо и убил Шварца, который пытался его остановить, – предположил завхоз. – Эта версия объясняет, почему Валерий вышел на улицу в такую погоду. Он увидел улепетывавшего энтомолога и пытался его остановить!

– Нет, – покачала головой Виктория, – этого не может быть. Валерий выходил на улицу при мне. Он просто сказал, что хочет посмотреть, как там, и подышать воздухом. А потом добавил, что скоро придет в столовую. Шварц ни за кем не гнался, это точно!

Колбасова прижала ладони к щекам, по которым текли слезы.

– Я не понимаю, зачем Курочкину яйцо, – сказала она, – просто не понимаю! К тому же как ученый он не может не понимать, что застудить барионикса очень легко. Если в такую погоду Курочкин вынесет яйцо на улицу и будет тащить его десять километров до шоссе, то динозавр не выживет и вся затея окажется лишенной смысла.

– Да, – сказал завхоз, – это правда. Но он мог построить себе убежище заранее. Кстати, – поднял он палец вверх, – с биостанции ушел еще один человек, Юрий Рашидович. Не мог ли он прихватить яйцо с собой? В суматохе, связанной с гибелью несчастного орнитолога, мы за яйцом не следили.

– Нет, – покачала головой Колбасова, – я все время сидела возле барионикса и отошла только тогда, когда вы принесли тело погибшего Шварца. Яйцо было похищено уже после этого.

Повисла напряженная тишина.

– Я думаю, что надо все это срочно сообщить милиции, – сказала директор, которую била крупная дрожь, – я сейчас поднимусь наверх и свяжусь с правоохранительными органами.

– Анастасия Геннадиевна, – сказал Иванов, прислушиваясь, – не ходите по зданию в одиночку. То же касается и вас, Виктория. Непонятно, что тут происходит, но мы все должны держаться вместе.

– Я думаю, что нам ничто больше не угрожает, – сказала Колбасова, – после того, как яйцо пропало, у нас не осталось ничего ценного.

– Согласен, – кивнул Василий Борисович, – и, тем не менее, мне как-то тревожно.

– Я пойду наверх с вами, Анастасия Геннадиевна, – сказала Сушко, – и возьму с собой нож.

– Лучше что-нибудь тяжелое, – сказал завхоз. – Если что, зовите меня на помощь.

Он явно колебался.

– Я тоже пойду с вами, – наконец сказал Иванов, – вы, женщины, совершенно беззащитны.

Втроем они поднялись по темной деревянной лестнице. Справа и слева на стенах висели портреты великих биологов прошлого. Они прошли по коридору и оказались в кабинете Колбасовой, где располагался компьютер и терминал спутниковой связи.

– Запритесь изнутри, – сказал Василий Борисович, – а пока вы налаживаете связь и передаете информацию, я схожу на улицу и посмотрю, не обронил ли убийца каких-нибудь улик.

– Например, каких? – не поняла Анастасия Геннадиевна.

– Ну, зажигалку, носовой платок, пуговицу или еще что-то такое… Или, может, он наследил. Если так, то надо искать отпечатки подошв, потому что их очень скоро смоет ливень, если уже не смыл. На влажной почве должны были остаться отметины от обуви!

– Вы начитались детективов, Василий Борисович, – сказала Виктория, садясь на диван, стоявший в кабинете у стены.

Чувствовала себя девушка плохо.

– Не читал в жизни ни одного детектива, – пожал плечами завхоз.

Проверив, на месте ли кухонный тесак, висевший у него на боку, Иванов вышел. Некоторое время его шаги были слышны на лестнице, а потом затихли.

– Я думаю, что действительно лучше закрыть двери, – сказала Анастасия Геннадиевна.

Они заперли двери на ключ и на засов, после чего Колбасова позвонила в УВД города Сочи и сообщила об убийстве ученого, а также о пропаже еще одного члена биостанции.

– А еще у нас пропало яйцо, – сказала в трубку Анастасия Геннадиевна.

– Мы сейчас свяжемся с ФСБ по этому поводу, – пообещал лейтенант, – наряд милиции прибудет к вам, как только появится возможность. В такую погоду мы не можем отправить к вам даже вертолет.

– Я понимаю. До свидания, – сказала Анастасия Геннадиевна и отключила связь.

Они сидели в кабинете и ждали, когда к ним вернется завхоз. Выходить из комнаты женщинам не хотелось. Но, как назло, Иванов все не приходил.

Вход в пещеру был узким и располагался на склоне белой горы, внешне похожей на меловую. Поднявшись вверх, Ева и Бадмаев аккуратно втащили в темное нутро пещеры полковника.

– Ветки тоже возьмем, – сказал ботаник, – когда буря утихнет, надо будет идти дальше, а они тем временем высохнут.

Внутри пространство пещеры было большим и почти круглым. Пол был неровным и щербатым, свод плавно поднимался вверх. Было сухо, но прохладно. Откуда-то из угла тянуло сквозняком. Снаружи шумел ливень и выл ветер.

– Это карстовая пещера, – пояснил Юрий, – ее вымыла вода, которая в течение многих веков растворяла известняк.

Бадмаев и Ева устроили полковника у стены, где сквозняк был слабее.

– Я сейчас наложу вам на ногу шину, как смогу, – сказал ботаник, – а потом принесу дрова, и мы разложим костер. Дрова мокрые, но у меня есть таблетки сухого спирта.

– У нас они тоже были, – вздохнул Рязанцев, – но мы потеряли все вещи, когда перебирались через валуны, осыпавшиеся при камнепаде и перекрывшие дорогу. Кстати, – добавил Владимир Евгеньевич, – считаете ли вы, что камнепад, отрезавший биостанцию от внешнего мира именно в тот момент, когда там появилось яйцо, был случайным?

– Не знаю, – ответил Бадмаев, – я не могу делать выводы, потому что у меня недостаточно информации. Вот если еще что-то произойдет, тогда будет ясно, что обвал – не случаен. Но если все пройдет спокойно, то можно будет признать, что это всего лишь прихоть природы.

Юрий взял нож и пошел к выходу.

– Я сейчас принесу дрова и выстругаю палки для шин, – сказал он, – а также свяжусь с биостанцией по рации и сообщу, что нашел вас и что у нас есть раненый, чтобы в скором времени нас не ждали.

Ботаник вышел под дождь.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Ева, подсаживаясь к жениху и касаясь губами его лба.

У полковника была небольшая температура.

– Ничего, – улыбнулся тот в ответ. – Ты спасла мне жизнь.

– Ты мне тоже много раз спасал жизнь, – утешила его Ершова, – так что все нормально. Можешь не благодарить.

Они крепко обнялись.

– Я рад, что ты мне не только возлюбленная, но и соратник, и друг, – сказал Владимир Евгеньевич, целуя Еву и проводя ладонью по ее плечам. – И я уверен, что из тебя получится великолепная жена.

– Спасибо, – сказала девушка.

В пещере царил полумрак.

– Кстати, – сказал полковник, – ты поняла, кем раньше был наш спаситель?

– В каком смысле – «кем был»? – не поняла Ершова.

– Я думаю, что он служил в армии. И даже, скорее всего, воевал. У него на тыльной стороне кисти есть характерная вмятина. Я готов биться об заклад, что это пуля. Так что тот факт, что Бадмаев нас нашел и что у него был полный набор снаряжения, не случаен. Он бывший профессионал. Вероятно, спецназовец.

Послышались шаги. В пещеру торопливо вошел Юрий Рашидович. В руках он нес сосновые ветки и две ровные длинные палки. Стряхнув с ветвей капли воды и сложив их домиком, Бадмаев положил внутрь таблетку сухого спирта и поджег ее. Дрова затрещали.

– А теперь давайте ногу, – сказал Юрий.

Он взял две длинные палки, приложил их к пострадавшей ноге полковника и принялся туго обматывать конечность бинтом, который достал из аптечки.

– В каком звании вы уволились из армии? – спросил Рязанцев.

Юрий замер, широко раскрыв глаза, но через мгновение овладел собой. Его лицо снова приобрело дружелюбное и спокойное выражение.

– В моем вопросе не было подвоха, – покачал головой Владимир Евгеньевич, слегка морщась от боли. – Я понял, что вы военный, по вашей выправке, а также по тому, как у вас экипирован рюкзак. Также я заметил у вас на руке отметину от пули, вы были ранены. К тому же вы производите впечатление человека, который ведет себя спокойно в экстремальных ситуациях, а это также свойственно армейским.

– Надо же, – улыбнулся Юрий, – вы прямо-таки Шерлок Холмс. Я воевал в Анголе. С тех пор у меня вьетнамский синдром: шум машин вызывает помутнение сознания. Поэтому, получив биологическое образование, я теперь работаю здесь, в глуши. Ну, хватит об этом, – сменил тему Бадмаев, закончив перевязывать ногу Владимира Евгеньевича, – меня сейчас волнуют другие проблемы. В частности, я только что пытался связаться с биостанцией по рации, но там никто не отвечает. Это странно, потому что когда я уходил, я договорился с Валерием Шварцем, нашим орнитологом, что он постоянно будет на связи.

– Может, вызвать его еще раз? – предложила Ева. – Вдруг он не слышит сигнала из-за шума бури?

– Я вызывал его уже трижды, – ответил Юрий, – впервые, когда только вышел из пещеры, потом, когда рубил дрова, а последний раз перед тем, как войти сюда. И все три раза он не ответил. Даже не знаю, что и думать. Честно говоря, я волнуюсь.

– А до биостанции далеко? – спросил Рязанцев, приподнимаясь на локте.

– Около пяти километров, – ответил ботаник, – самостоятельно вы проделали около половины пути. Правда, уже темнеет, а ночью идти будет гораздо труднее. Я думал, что лучше остаться тут до утра, но прежде хотелось бы убедиться, что на станции все хорошо.

Он сел у костра и задумался. Молчание Шварца, факт в нормальных условиях совершенно невозможный, Бадмаева безмерно волновал.

«Что-то там случилось, – наконец решил он. – Возникли какие-то проблемы».

Но Юрий и предположить не мог, как плохо на самом деле обстоят дела.

На Бубнове не было лица. Он забился на свое место, укрылся одеялом и замер в позе зародыша, всем своим видом показывая, что он никого не хочет ни видеть, ни слышать.

– Дмитрий, что с вами? – спросила Марьяна, но аспирант только нервно задергал ножкой и что-то невнятно промычал.

– Не трогайте его, – желчно сказал Слюнько, – юное дарование думает явно не о бариониксе и не о блестящей карьере ученого, а совсем о других вещах.

Бубнов нервно завозился под одеялом. Самолет выехал на взлетно-посадочную полосу, разогнался и взмыл в воздух. Пассажиров вдавило в кресла.

– Я вот о чем думаю, – сказал профессор Марьяне, – не окажется ли так, что яйцо вовсе не надо греть? Да, птицы высиживают своих птенцов, а вот рептилии – нет. Черепахи просто закапывают яйца в песок, и все. Дальше маленькие черепашата действуют абсолютно самостоятельно.

Говоря это, Игорь Георгиевич крепко прижимал к груди монографию собственного сочинения, под названием «О некоторых особенностях строения первой фаланги левой передней конечности плезиозавра». Он волновался. Для него сейчас на свете не существовало ничего, кроме маленького барионикса.

– А если я его усыновлю, когда он вылупится, – предположил профессор, – тогда его у меня не отберут? И я смогу его растить и дрессировать?

Филимонова, не сдержавшись, улыбнулась.

– Обед! – провозгласила стюардесса – та самая, не позволившая Бубнову разговаривать по телефону.

Пассажиры приободрились. Профессор вытянул шею вперед, пытаясь увидеть, что у них в меню.

– Курица под грибным соусом, горячий бутерброд, картофельное пюре… – начала перечислять бортпроводница.

– А водка есть? – хрипло спросил аспирант, выныривая из-под одеяла.

Пассажиры принялись удивленно оглядываться.

– Это наш коллега, – поспешила сгладить неловкость Филимонова, – он очень боится летать на самолетах и поэтому пьет, чтобы облегчить непереносимое чувство ужаса.

– Ах, вы еще и на самолетах летать боитесь, – проворчал профессор, – то, товарищ аспирант, вы падаете на ровном месте, то давитесь булкой, буквально как Буш крендельками, то просите водки, и побольше, побольше! Вы ведете себя, как лабух из борделя, а не как будущее серьезное научное светило.

Он демонстративно отвернулся от Дмитрия. Аспиранту, алкавшему сочувствия, стало совсем худо.

– Кроме водки мне нужен еще и парашют, – сказал он, с трудом переводя дух. Лицо Бубнова было багровым. – Я сначала напьюсь, а потом сойду, прямо здесь!

– Ага! Он дезертирует! – воскликнул Слюнько. – Причем, заметьте, он планирует выпрыгнуть с парашютом не где-нибудь, а над территорией Украины! К чему бы это?

– Успокойтесь, – попросила бортпроводница, совершенно смущенная этим балаганом, – на пассажирских лайнерах нет парашютов. Они не предусмотрены.

– А как же реклама? – спросил кто-то недоверчиво. – Пилот тихонько идет по салону самолета с парашютом за спиной, собирается спрыгнуть, а в зубах у него конфетка.

– Ну, мало ли что показывают в рекламе, – засмеялся другой пассажир, – там то йогурты в облаках летают, то трусы сами собой надеваются. У вас, скажите, трусы хоть раз сами наделись?

Девушка принялась развозить обед. Марьяна и Слюнько ели с аппетитом, Бубнов к пище не притронулся. Ему было так плохо, так плохо, что он не мог затолкать в себя ни кусочка.

«У Пети больше денег и толще бицепсы, – подумал он про себя, давя рвущийся из груди стон, – подумать только».

И Бубнов вновь спрятался под одеялом.

Вечерело. Обычно в такое время суток было еще довольно светло, но сейчас тяжелые тучи заслоняли солнце. Колбасова подошла к окну и выглянула в него.

– Интересно, что Иванов сможет найти в такую погоду и в условиях сгущающейся тьмы? – пожала плечами директор и почти сразу же увидела луч фонарика, разрезавшего тьму, как нож масло, неподалеку от того места, где завхоз и Виктория обнаружили тело несчастного орнитолога.

– У него фонарь, – сказала Виктория.

– Это разумно, – кивнула директор, – так у него больше шансов найти какие-нибудь следы, пока их полностью не смыл ливень.

– К сожалению, это также может привлечь внимание убийцы, – тихо сказала Сушко, – ночью свет фонаря виден далеко.

В ту же секунду фонарь упал на землю и покатился. Мгновение спустя раздался дикий крик Иванова.

– А-а-а-а-а! – страшно кричал завхоз.

Вопль стих. Наступила тишина. Анастасия Геннадиевна покачнулась и тяжело рухнула на пол, опять потеряв сознание. Сердце Виктории, чей нос был прижат к окну, билось, как сумасшедшее. Она отпрянула от стекла и схватила директрису за грудки.

– Вставайте! – сказала она Колбасовой. – Надо идти туда! Может, Василий Борисович еще жив.

Директор не подавала признаков жизни. Сушко схватила стул и несколько раз ударила его о стену. Оторвав ножку, девушка открыла дверь, выскользнула на лестницу и побежала вниз.

Дверь не была заперта на ключ, а только прикрыта. Виктория толкнула ее, вылетела под дождь и остановилась.

Все вокруг казалось зловещим. И шум дождя, скрадывающий шаги. И ветер, который шевелил кусты, не давая возможности ориентироваться по шелесту. И тьма, которая была уже почти полной, кромешной.