Ключ к Ребекке Фоллетт Кен
– Я теперь уже не так тверд в своем мнении об этих вещах, как раньше. Я старею.
Элин разрезала омлет на две половинки и положила их на тарелки. Затем она поставила хлеб на стол. Отец вымыл руки и прочел над хлебом молитву.
– Благословен будь, Господь, Царь Вселенной…
Элин удивилась тому, что слова молитвы не привели ее в ярость. В черные дни одиночества она проклинала своего отца и его религию за то, что они сделали с ней. Она старалась воспитывать в себе равнодушие или что-то вроде спокойного презрения, но ей это не до конца удалось. Сейчас, наблюдая, как он молится, она подумала: «Как я поступаю, когда человек, которого я ненавижу, приходит ко мне? Я целую его в щеку, приглашаю в дом и ставлю перед ним ужин».
Они начали есть. Отец, видимо, был очень голоден и жадно набросился на еду. «Интересно, зачем он пришел? – подумала Элин. – Чтобы сообщить о смерти деда? Не только».
Она стала расспрашивать его о своих сестрах. После смерти матери ее четыре сестры покинули отца. Две из них уехали в Америку, одна вышла замуж за сына злейшего врага отца, а четвертая, Наоми, выбрала самый надежный путь: она умерла. До Элин вдруг дошло, что ее отец находится на грани отчаяния.
Он спросил у нее, чем она занимается. Она решила рассказать ему правду.
– Англичане пытаются поймать одного человека, немца. Они думают, что он шпион. Мне поручено познакомиться с ним… Я как приманка, понимаешь? Но… я думаю, что не буду больше в этом участвовать.
Он перестал жевать.
– Ты боишься?
Она кивнула.
– Он очень опасен. Он убил военного ножом. Вчера вечером… я пошла на встречу с ним в ресторан, где англичане должны были его арестовать, но все получилось не так, и я была вынуждена провести с ним целый вечер. Я так боялась, а когда все кончилось, англичанин, который… – Она умолкла и набрала воздуху. – В общем, я, наверное, больше не буду в этом участвовать.
Ее отец продолжал жевать.
– Тебе нравится этот англичанин?
– Он не еврей, – сказала она вызывающе.
– Я больше не судья тебе, – сказал он.
«Это уж слишком, – подумала Элин. – Неужели в старике не осталось ничего от прежних времен?»
Они закончили трапезу, и Элин встала, чтобы налить ему чаю. Он сказал:
– Немцы наступают. Это большая беда для евреев. Я больше здесь не останусь.
Она нахмурилась:
– Куда ты поедешь?
– В Иерусалим.
– Как ты туда доберешься? Поезда набиты битком, существует квота для евреев.
– Я пойду пешком.
Она уставилась на него, не веря тому, что он говорит, и понимая, что он не стал бы шутить на такую тему.
– Пешком?
– Не я первый, – улыбнулся отец.
Элин поняла, что он говорит серьезно, и это разозлило ее.
– Насколько я помню, Моисею это не удалось.
– Может быть, меня кто-нибудь подвезет.
– Это безумие!
– Я всегда был немного ненормальным.
– Да! – закричала она. Неожиданно ее гнев испарился. – Да, ты всегда был слегка ненормальным, и отговаривать тебя бесполезно, я должна это понимать.
– Я буду молиться, чтобы Бог сохранил тебя. Здесь у тебя есть надежда: ты молода и красива, и, может быть, они не узнают, что ты – еврейка. Но я, бесполезный старикашка, бормочущий еврейские молитвы… меня они отправят в лагерь, где я наверняка умру. А жить все-таки лучше. Ты сама это сказала.
Элин попробовала уговорить его остаться у нее хотя бы переночевать, но он не согласился. Она подарила ему свитер, шарф, отдала все свои наличные деньги. Элин просила его подождать денек, пока она снимет побольше денег со своего счета в банке и купит ему новое пальто, – но он слишком спешил. Она заплакала, вытерла слезы, а потом расплакалась опять. Когда отец ушел, она выглянула из окна и увидела, как он медленно бредет по улице, старик, направляющийся из Египта в пустыню, по стопам сынов Израиля. Все-таки кое-что в нем сохранилось: его ортодоксальность смягчилась, но характер еще был железный. Он растворился в уличной толпе, и Элин отошла от окна. Думая о его мужестве, она поняла, что не имеет права подвести Вэндема.
– Она непростая девушка, – рассказывал Вольф. – Я не до конца ее раскусил. – Он сидел на кровати, глядя, как Соня причесывается. – Немного сумасбродная. Когда я сказал ей, что мы едем на пикник, она вдруг испугалась, заявила, что почти не знает меня; можно было подумать, что ей нужна компаньонка.
– С тобой нужна, – подтвердила Соня.
– Но в то же время она вполне земная девушка. И за словом в карман не лезет.
– Ты приведи ее ко мне. Я сумею ее «вычислить».
– Понимаешь, какая штука, – нахмурился Вольф. Он размышлял вслух. – Кто-то пытался вскочить в наше такси.
– Нищий?
– Да нет, это был европеец.
– Европейский нищий, – Соня перестала расчесывать волосы и посмотрела на Вольфа в зеркало. – В этом городе полно ненормальных, ты что, не знаешь об этом? Послушай, если ты сомневаешься, представь себе, как она извивается вон там, на кровати, между тобой и мной.
Вольф усмехнулся. Это была бы аппетитная картина, но он мог перед ней устоять: собственно, это была Сонина фантазия, а не его. Инстинктивно он чувствовал, что сейчас должен сидеть тихо и ни с кем не встречаться. Но Соня будет настаивать на своем, а она ему была еще нужна.
– А когда мне звонить Кемелю? – вдруг спросила Соня. – Теперь он уж наверняка знает, что ты по-прежнему живешь здесь.
Вольф вздохнул. Еще одна встреча, еще одна опасность и еще один человек, в чьей защите он нуждается.
– Позвони ему вечером из клуба. Я не горю желанием встретиться с ним, но нам не нужно его дразнить.
– О'кей. – Она была готова, и на берегу ее ожидало такси. – Назначь свидание Элин.
Она вышла.
«Я уже не имею над ней прежней власти, – подумал Вольф. – Стены, которые ты строишь вокруг себя, превращаются в твою тюрьму». Может он позволить себе игнорировать ее желания? В случае очевидной или непосредственной опасности – да. Но ведь сейчас все его страхи сводились к достаточно беспричинной нервозности, к подсознательному желанию пригнуть голову. Соня взбалмошная натура, она может и предать его. Так что приходится выбирать меньшую опасность.
Он встал с кровати, нашел ручку, бумагу и стал писать записку Элин.
Глава 7
Элин получила записку на следующий день после того, как ее отец отправился в Иерусалим. В дверь позвонил мальчишка и вручил ей конверт. Она дала ему монетку и прочла короткое послание:
«Моя дорогая Элин, давайте встретимся в ресторане „Оазис“ в восемь часов в четверг. С нетерпением жду встречи с вами. Обожающий вас Алекс Вольф».
Стиль письма отличался педантичностью, которая показалась ей немецкой – возможно, однако, это было просто игрой ее воображения. Четверг – это послезавтра. Она не знала, радоваться или бояться. Ее первым порывом было позвонить Вэндему, но затем она заколебалась.
Личность Вэндема разжигала в ней любопытство. Она так мало знала о нем. С кем он живет? Чем занимается в свободное от ловли шпионов время? Слушает музыку, собирает марки, охотится на уток? А может быть, он интересуется поэзией, или архитектурой, или старинными коврами? Какого цвета у него пижама?
Она желала загладить ссору с ним, и ей захотелось увидеть собственными глазами, как он живет. Теперь появился предлог связаться с ним, но вместо того, чтобы позвонить ему, она пойдет к нему домой.
Элин решила переодеться, но сначала ей захотелось принять ванну, а заодно и вымыть голову. Сидя в ванне, она раздумывала, какое бы платье надеть. Стала вспоминать свои встречи с Вэндемом и наряды, которые были на ней во время этих встреч. Он никогда не видел ее бледно-розовое платье с рукавами «фонарик» и на пуговицах спереди – очень хорошенькое!
Она слегка надушилась и надела подаренное ей Джонни шелковое белье – в нем она чувствовала себя очень женственной. Ее короткие волосы быстро высохли, и она уселась перед зеркалом причесываться. Темные густые локоны блестели после мытья. «Я потрясающе выгляжу», – подумала она и соблазнительно улыбнулась собственному отражению.
Элин вышла из дома, прихватив с собой записку Вольфа. Вэндему будет очень интересно посмотреть на почерк.
Ему вообще были интересны все мелкие подробности, касающиеся Вольфа. Это оттого, что они так и не встречались лицом к лицу, если не считать их стычки в темноте. Почерк у Вольфа очень аккуратный и легко читаемый, буквы выписаны почти каллиграфически – Вэндем, наверное, сделает какие-то свои выводы из этого.
Она направилась в сторону Гарден-Сити. Было семь часов, и, поскольку Вэндем работал допоздна, она могла не торопиться. Солнце пригревало еще довольно сильно, и Элин с удовольствием ощущала его тепло кожей своих рук и ног. Компания солдат проводила ее посвистыванием – она ответила им улыбкой, и они шли за ней несколько кварталов, пока их внимание не привлек бар.
Ей было весело и совсем не страшно. Хорошо, что она додумалась пойти к нему домой – намного лучше, чем сидеть одной у себя в квартире. Она слишком долго была одна. Для ее мужчин она существовала, только когда у них было время навестить ее, а поскольку она относилась к ним точно так же, то, оставаясь в одиночестве, она не знала, чем заняться. Теперь с этим покончено. Направляясь к Вэндему домой без приглашения, Элин чувствовала, что она – это она, а не персонаж, выдуманный ею в ее мечтах. От этих мыслей у нее чуть не закружилась голова.
Она легко нашла его дом. Это была крошечная вилла, построенная во французском колониальном стиле, фасад которой состоял из колонн и высоких окон и в вечерних лучах солнца поражал своей ослепительной белизной. Она проследовала по короткой дорожке, позвонила в дверь и стала ждать в тени крыльца.
Дверь открыл пожилой лысый египтянин.
– Добрый вечер, мадам, – сказал он, выговаривая слова, как английский дворецкий.
– Мне нужно видеть майора Вэндема. Меня зовут Элин Фонтана, – представилась она.
– Майор еще не вернулся домой, мадам, – заколебался слуга.
– Я могла бы подождать, – ответила Элин.
– Конечно, мадам.
Он сделал шаг в сторону, пропуская ее в дом.
Шагнув за порог, Элин с любопытством осмотрелась. Она находилась в прохладной прихожей с кафельным полом и высоким потолком. Прежде чем она успела все рассмотреть, слуга пригласил:
– Пожалуйста, проходите сюда, мадам.
Он провел ее в гостиную.
– Меня зовут Гаафар. Позовите меня, если вам что-нибудь понадобится.
– Спасибо, Гаафар.
Слуга вышел. Элин пришла в восторг оттого, что она находится в доме у Вэндема и что ей предоставлена возможность побыть в одиночестве и как следует все рассмотреть. В гостиной был большой мраморный камин и много предметов английской мебели; ей подумалось, что обстановку выбирал не Вэндем, а кто-то другой. Все отличалось чистотой и аккуратностью, но дух был нежилой. Что это говорит о его характере? В общем, ничего.
Дверь отворилась, и в гостиную вошел мальчик лет десяти. Он был очень хорош собой: каштановые волосы и гладкая, еще детская кожа. Элин увидела знакомые черты.
– Привет, меня зовут Билли Вэндем, – представился он.
Элин потрясенно уставилась на него. Сын – у Вэндема есть сын! Теперь ей стало понятно, почему лицо мальчика показалось ей знакомым – он похож на своего отца. Как ей не пришло в голову: мужчину, такого, как Вэндем – обаятельного, доброго, красивого и умного, – обязательно берут в оборот еще до того, как ему исполнится сорок лет. Ну и дура: вообразила, что она первая женщина, которой он понравился. Элин залилась краской от стыда за свою глупость.
– Здравствуй, – спохватилась она. – Меня зовут Элин Фонтана. – Они с Билли пожали друг другу руки.
– Никогда не знаешь, когда папа придет домой, – сердито сказал Билли. – Надеюсь, вам не придется долго ждать.
Элин еще не до конца пришла в себя.
– Не беспокойся, я не тороплюсь…
– Хотите выпить или еще чего-нибудь?
Он был очень вежлив, так же как его отец, причем официальность его слов обезоруживала собеседника.
– Нет, спасибо, – поблагодарила Элин.
– Мне пора ужинать. Извините, но я должен оставить вас здесь одну.
– Ничего, ничего.
– Если что-нибудь понадобится, позовите Гаафара.
– Спасибо.
Мальчик ушел, и Элин села в растерянности. Она была озадачена, как будто в своем собственном доме нашла дверь, ведущую в комнату, о существовании которой она раньше не знала. На каминной полке Элин заметила фотографию и подошла к ней, чтобы посмотреть поближе. Она увидела красивую женщину лет двадцати с небольшим, аристократического вида, с едва заметной надменной улыбкой. Элин понравилось платье, которое было на женщине: шелковистое, ниспадающее свободными складками с ее элегантной фигуры. Прическа и макияж у нее вне всякой критики. Глаза женщины показались Элин настораживающе знакомыми: такими же глазами смотрел на нее Билли. Так это была мать Билли – жена Вэндема! У него, конечно, могла быть только такая жена – классическая английская красавица с высокомерным взглядом.
Элин поняла, какая она дура. Такие женщины становятся в очередь, чтобы выйти замуж за Вэндема! А он, конечно, всех их отвергнет и женится на египетской куртизанке! Она заново прокрутила в уме все, что различало их: он был британским подданным, а она – египтянкой; он был респектабельным мужчиной, а она – женщиной с сомнительной репутацией; он был христианином, а она – иудейкой; у него было воспитание, а она вышла из александрийских трущоб; ему было под сорок, а ей – двадцать три. Список можно было продолжить.
За рамку фотографического портрета была засунута сложенная страница, вырванная из журнала и пожелтевшая от времени. На ней была та же самая фотография. Элин разобрала, что страница вырвана из журнала под названием «The Tattler». Она слышала об этом журнале: его обычно читали жены каирских полковников, поскольку он сообщал сплетни и подробности лондонской жизни: о вечеринках, балах, благотворительных обедах, открытии картинных галерей и жизни королевской семьи. Портрет миссис Вэндем занимал почти всю страницу, а внизу под фотографией было написано, что Анжела, дочь сэра Питера и леди Бересфорд, была помолвлена с лейтенантом Уильямом Вэндемом, сыном мистера и миссис Джон Вэндем из Гейтли, графство Дорсет. Элин сложила вырезку и засунула ее обратно за рамку.
Семейная картина была совершенно ясной. Привлекательный британский офицер, надменная красавица жена, умный и обаятельный сын, красивый дом, деньги и семейное счастье.
Она начала бродить по комнате, боясь увидеть еще что-нибудь неожиданное. Обстановку, конечно, выбирала миссис Вэндем – вот откуда этот холодный, безжизненный стиль. Рисунок штор был подобран в тон сдержанному цвету обивки мебели и элегантных полосатых обоев. «Интересно, как выглядит их спальня? – подумала Элин. – Наверняка в таком же выдержанном вкусе. Основным цветом, наверное, является зелено-голубой, который называется „цветом нильской воды“, который ничего общего не имеет с грязной и мутной нильской водой. А кровати у них две или одна? Об этом я никогда не узнаю».
У стены стояло небольшое пианино. Интересно, кто на нем играет? Наверное, иногда по вечерам миссис Вэндем садится за него и наполняет комнату звуками Шопена, а Вэндем сидит вон в том кресле и смотрит на нее влюбленными глазами. А может быть, Вэндем аккомпанирует сам себе, когда поет романсы своим сильным тенором? Вероятно, у Билли есть учитель музыки, который заставляет его играть гаммы после школы? Она просмотрела ноты, лежавшие перед пианино на вертящемся табурете. Вот и Шопен – альбом вальсов.
Наверху, на крышке пианино, лежала книга. Элин взяла ее и прочла первую строчку:
«Прошлой ночью мне приснилось, что я вернулась в Мандерлей».
Она с интересом прочитала еще несколько строк. Неужели Вэндем читает эту книгу? Надо будет попросить ее у него – хорошо будет иметь вещь, принадлежащую ему. С другой стороны, он не похож на человека, увлекающегося чтением романов. А у его жены брать книгу она бы не хотела.
Вошел Билли. Элин быстро положила книгу на место, почему-то почувствовав себя виноватой, как будто она подглядывала. Билли заметил ее движение.
– Книга – дрянь, – сказал он. – Это про какую-то глупую девчонку, которая боялась экономки своего мужа. Там вообще ничего не происходит.
Элин и Билли сели напротив друг друга. Совершенно очевидно, что Билли пришел развлекать ее. Он был Вэндем-отец в миниатюре, за исключением своих ясных серых глаз. Она спросила:
– Значит, ты ее читал?
– «Ребекку»? Да. Мне не понравилось. Но я всегда дочитываю книги до конца.
– А что ты любишь читать?
– Детективы. Я прочел все книги Агаты Кристи и Дороти Сэйерз. Но американские мне нравятся больше – например, Ван Дайн и Раймонд Чандлер.
– Неужели? – Элин улыбнулась. – Я сама люблю детективы. Все время их читаю.
– Ну да?! А кто ваш любимый сыщик?
Элин задумалась.
– Мегрэ.
– Я о таком не слышал. А как фамилия писателя?
– Жорж Сименон. Он пишет на французском, и некоторые его романы уже переведены на английский. Действие почти всегда происходит в Париже. Они очень… сложные.
– А вы можете дать мне почитать? Так трудно найти новые книги. Я перечитал уже все, что есть дома и в школьной библиотеке. Я, конечно, меняюсь книгами со своими товарищами, но они любят, знаете, истории о приключениях школьников во время каникул.
– Хорошо, – сказала Элин. – Давай меняться. А что ты мне дашь? Я не читала американских детективов.
– Я дам вам Чандлера. Американские детективы гораздо ближе к жизни, знаете ли. Мне ужасно надоели истории об английских загородных домах и их обитателях, которые не способны и муху убить.
Странно, – подумала Элин, – мальчик, для которого английский загородный дом является частью его повседневной жизни, вдруг заявляет, что романы об американских сыщиках «ближе к жизни».
Она помолчала, затем спросила:
– А твоя мама читает детективы?
Билли ответил кратко:
– Моя мама умерла в прошлом году на Крите.
– О! – Элин прикрыла рот ладонью и почувствовала, как кровь отхлынула у нее от лица. Так, значит, Вэндем – вдовец!
Минуту спустя ей стало стыдно за эту радостную мысль, и она сразу прониклась жалостью к мальчику.
– Билли, это ужасно. Мне очень жаль.
В их разговор о книжных убийствах неожиданно вмешалась настоящая смерть, и ей стало не по себе.
– Что поделаешь, – промолвил Билли. – Это ведь война.
Он опять стал похож на своего отца. На какое-то время, пока он болтал о книжках, его захватил мальчишеский энтузиазм, но сейчас маска была снова надета – уменьшенный вариант той маски, которую носил его отец, – вежливость, сдержанность, поведение заботливого хозяина. «Это ведь война». Он явно повторял чужие слова, которые взял себе на вооружение. Интересно, его пристрастие к «настоящим» убийствам, противопоставляемым им «событиям в загородном доме», появилось после смерти матери? Вот он сидит, ерзает и оглядывается по сторонам – наверное, сейчас предложит ей сигареты, виски или чай. Трудно найти слова для взрослого человека, которого постигло такое горе, а в случае с Билли Элин чувствовала себя совершенно беспомощной. Она решила переменить тему разговора.
Результатом этого явилась неуклюжая фраза:
– Я полагаю, что, поскольку твой отец работает в генштабе, ты получаешь больше известий об этой войне, чем все мы.
– Наверное, это так, но обычно я не совсем понимаю, о чем идет речь. Когда он приходит домой в плохом настроении, это значит, что мы проиграли очередное сражение. – Он начал было кусать ногти, но затем засунул руки в карманы. – Я хотел бы быть старше.
– Ты хочешь на войну?
Он бросил на нее гневный взгляд, как будто думал, что она дразнит его.
– Я не из тех ребят, которые думают, что война – это как в ковбойских фильмах.
– Я уверена, что ты так не думаешь, – пробормотала она.
– Просто я боюсь, что немцы победят.
«Эх, Билли, – подумала Элин. – Будь ты лет на десять постарше, я бы влюбилась в тебя».
– Ну не так уж все страшно, – успокоила она. – Они же не чудовища.
Билли недоуменно взглянул на нее: «Зачем она сюсюкает с ним?»
– Они сделают с нами то, что на протяжении пятидесяти лет мы делали с египтянами, – сказал мальчик.
Это еще одна отцовская цитата, она была уверена в этом.
– Только тогда окажется, что все было напрасно, – добавил он.
Билли опять стал кусать ногти, в этот раз уже без стеснения.
«Что напрасно? – спросила себя Элин. – Смерть его матери? Его собственные попытки казаться храбрым? Двухлетняя война в пустыне, свидетелем которой он был? Европейская цивилизация?»
– Но ведь еще ничего не случилось, – возразила она тихо.
Билли посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке.
– Мне в девять надо ложиться спать.
Как-то вдруг он опять превратился в ребенка.
– Тогда иди.
– Да.
Он встал.
– Можно я приду к тебе через несколько минут сказать «спокойной ночи»?
– Если хотите.
Он вышел.
«Интересно, что за жизнь они ведут в этом доме? – подумала Элин. – Мужчина, мальчик и слуга живут здесь вместе, и у каждого свои заботы. Существуют ли здесь смех, доброта и любовь? Есть ли у них время на то, чтобы играть, петь песни и устраивать пикники?» По сравнению с ее собственным детством, Билли жил просто в тепличных условиях, но вдруг это слишком «взрослый» дом для такого ребенка? Его рассудительность нравилась ей, но при этом он выглядел как ребенок, лишенный детских развлечений. Она почувствовала прилив нежности к нему, ребенку, который растет без матери в чужой стране, осаждаемой врагом.
Элин вышла из гостиной и поднялась по лестнице на второй этаж. Там находились три или четыре спальни, а в конце коридора узкая лесенка вела на третий этаж, где, наверное, спал Гаафар. Одна из дверей была открыта, и она вошла внутрь.
То, что она увидела, было мало похоже на детскую спальню. Что должно быть у мальчишек, Элин не знала точно – у нее самой были четыре сестры, но она все-таки ожидала увидеть модели самолетов, складные головоломки, игрушечную железную дорогу, спортивное снаряжение и, возможно, заброшенного плюшевого мишку. Она бы не удивилась, если бы обнаружила брошенную на пол одежду, конструктор на постели и пару грязных футбольных бутс на полированной поверхности письменного стола. Но то, что она увидела, вполне могло быть комнатой взрослого человека: одежда аккуратно сложена на стуле, на комоде сверху ничего не лежит, учебники ровной стопкой возвышаются на письменном столе, а единственная игрушка, лежавшая на виду, – картонная модель танка. Билли в застегнутой до подбородка пижаме лежал в кровати с книгой в руках.
– Мне нравится твоя комната, – соврала Элин.
– Хорошая комната, – сказал Билли.
– Что ты читаешь?
– «Тайну греческой гробницы».
Она присела на краешек кровати.
– Долго не читай.
– Я должен выключить свет в девять тридцать.
Неожиданно для себя она наклонилась и поцеловала его в щеку.
В этот момент дверь открылась и в комнату вошел Вэндем.
Его потрясла знакомая картина: мальчик с книгой в кровати, свет, падающий от ночника, и женщина, наклонившаяся, чтобы поцеловать мальчика перед сном. Вэндем замер, глядя на эту сцену, ему показалось, что он видит сон, но не может заставить себя проснуться.
Элин встала и произнесла:
– Привет, Уильям.
– Привет, Элин.
– Спокойной ночи, Билли.
– Спокойной ночи, мисс Фонтана.
Она прошла мимо Вэндема и вышла из комнаты. Вэндем присел на кровать на то место, где она только что сидела, и спросил:
– Развлекал нашу гостью?
– Да.
– Похвально.
– Она мне понравилась – любит детективы. Мы будем меняться книгами.
– Здорово. Уроки сделал?
– Да. Французский вокабуляр.
– Хочешь, проверим вместе?
– Не надо, пап. Гаафар уже проверял. А она симпатичная, скажешь нет?
– Да. Она кое-что делает для меня. Но это секрет…
– Рот на замке.
Вэндем улыбнулся.
– Так и надо.
Билли понизил голос:
– Она что, секретный агент?
Вэндем приложил палец к губам.
– У стен есть уши.
Билли посмотрел на него с подозрением.
– Ну говори, чего там!
Вэндем молча покачал головой.
– Подумаешь! – обиделся Билли.
Вэндем встал.
– В девять тридцать гаси свет.
– Слушаюсь. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Билли.
Вэндем вышел в коридор. Закрывая за собой дверь, он вдруг подумал, что поцелуй Элин значит для мальчика гораздо больше, чем «мужской» разговор с отцом.
Спустившись по лестнице, он застал Элин за приготовлением мартини. Он подумал: надо бы дать понять Элин, что ему не нравится, как она здесь хозяйничает, но он слишком устал и не хотел обострять отношения. Вэндем с удовольствием погрузился в мягкое кресло и принял от Элин бокал.
– Тяжелый был день? – спросила Элин.
Отдел Вэндема работал над системой безопасности радиопередач, которую начали внедрять после захвата немецкого пункта радиоперехвата на Горе Иисуса, но Вэндем не собирался рассказывать Элин об этом. К тому же он чувствовал, что она разыгрывает роль хозяйки дома, а она не имеет права это делать. Он спросил:
Читать бесплатно другие книги:
