Мадам Гали – 4. Операция «Сусанин» Барышев Юрий
В этот момент к столу вернулся Моше, и Зви Амит мгновенно сменил тон, снова преображаясь в ворчливого, но доброго пожилого дядюшку:
— Впрочем, мы заболтались. Я понимаю ваши опасения, дорогая мадам Гали, и не требую немедленного ответа. Что же, — он встал со своего места, — мне пора. Оставляю вас на попечение нашего общего друга. Думаю, с ним вам будет интереснее, чем в обществе старика.
Церемонно откланявшись, Зви Амит вышел.
Гали посмотрела на Моше, который снова устроился на своем стуле:
— Ваш… мм… знакомый сделал мне весьма неожиданное предложение.
— Да?! — Моше с видимым удовольствием отхлебнул вина и потянулся в карман за сигаретами. — Ах, старый сатир! Надеюсь, его предложение было в рамках приличий? А не то, клянусь, я вызову его на дуэль. Кажется, именно так принято выяснять отношения во Франции?
— Увы, дорогой друг, вы путаете современную Францию с той страной, которую воспел Дюма. Но, к сожалению, даже она никогда не была реальностью. Это плод воображения пузатого писателя.
— Пузатого?
— Да представьте себе, Дюма внешне больше походил на Партоса, чем на Арамиса или графа Монте-Кристо.
— Скажите, пожалуйста, — хмыкнул Моше. — Век живи, век учись.
Их разговор снова приобрел характер ничего не значащей болтовни, очевидно, это было частью плана Моше и Седого. Но в данной ситуации такое развитие событий вполне устраивало мадам Легаре. Ей нужно было время, чтобы разобраться в своих мыслях и принять решение.
— Мы можем увидеться завтра? — с невинным видом предложил Моше.
— Для чего? Вы хотите узнать, что я отвечу на предложение вашего шефа?
— Не скрою, — Моше улыбнулся, — мне было бы очень интересно знать, что вы ему ответите. Более того, я готов лично передать ему ваш ответ. Но разве, кроме работы, мы не найдем с вами других точек соприкосновения? Давайте, я приглашу вас куда-нибудь?
— И куда же? Признаться, ежедневные посещения дорогих ресторанов со временем не то, чтобы утомляют, но… Как бы это лучше выразиться? Становятся просто скучными.
Моше обиженно скривил губы:
— Почему вы считаете, что я приглашу вас именно в ресторан? Как будто в Иерусалиме нет больше развлечений!
— Вынуждена вас разочаровать, но в последнее время я успела осмотреть все городские достопримечательности. Видела и старый город, и новый и все, все. Жаль, что у вас не было возможности наблюдать за мной все это время, иначе вы не предложили бы мне такой глупости, — с невинным видом добавила Гали.
— Да, действительно, — Моше в шутку сделал вид, что смущен своим промахом. — Но откуда же мне было знать, как вы проводили время своего пребывания на израильской земле?
Они переглянулись и расхохотались. Смешно было предположить, что Гали не заметит, что за ней пристально наблюдают. Смешно было бы отрицать это, после того, как она заметила.
Отсмеявшись, Моше вернулся к ранее поднятой им теме:
— Нет, серьезно. Давайте встретимся завтра, и я поведу вас туда, куда вы никак не ожидаете, и там вам совсем не будет скучно.
— Так-таки и не ожидаю? Предупреждаю, я не понимаю иврита, и поход в местный драматический театр меня не впечатлит.
— Хотите пари?
— Что меня не впечатлит театр?
— Нет, что вы будете удивлены.
— И в случае, если я проиграю, я должна буду принять предложение вашего шефа?
— Признаться, я хотел предложить другой заклад, но идея мне нравится. Так как?
— А как вы узнаете, предполагала ли я, что мы можем пойти именно в то место, куда вы меня приведете, или нет?
— Полагаюсь на вашу честность. Вы сами признаетесь. Я даже заранее сделаю вам подсказку: можете быть уверены, в здание Главного управления «Моссада» мы не пойдем.
Гали с улыбкой кивнула, давая понять, что оценила шутку. Потом подняла бокал:
— Идет. Итак, завтра?
— В два пополудни.
— Чудесно.
Они выпили.
На следующий день, ровно в два, Моше ждал Гали у главного входа в ее гостиницу. Загадочно улыбаясь, он провел мадам Легаре к своей машине, предложил ей занять заднее сиденье, а сам сел за руль. Загудел мотор.
Ехать пришлось недолго, машина остановилась возле здания, говорящего всем своим видом.
— Но ведь это же… — слегка растерянно протянула Гали.
— Именно, — Моше выглядел страшно довольным. — Спортивный комплекс. Вы любите спортивные состязания?
Гали едва могла сдерживать подступивший хохот:
— О, Господи! Неужели вы привезли меня на футбол? В последний раз такое со мной случалось лет двадцать назад, в Москве. В то время московская шпана сходила с ума по футболу. Неужели и в Израиле то же самое?
— Увы, Иерусалим не Москва и не Париж, хотя уверяю вас, здесь в футболе тоже разбираются. Но мы идем не на футбол.
Они уже вышли из машины и двигались в сторону комплекса.
— А куда же? — поинтересовалась Гали.
— Представьте себе, на турнир по тяжелой атлетике.
— Что, что? — Гали не могла больше сдерживаться и в голос расхохоталась. — Штанга? В Израиле? Может быть, вы оговорились и имели в виду шахматный турнир?
— Почему вы разделяете нелепое заблуждение, что все евреи — слабаки? Между прочим, в Израиле регулярно разыгрывается первенство по штанге. Много очень сильных атлетов эмигрировало сюда из Советского Союза и других стран. Если помните, некоторое время представитель нашего народа даже считался сильнейшим человеком планеты.
— Что-то не припомню.
— Правда, он представлял Советский Союз. Я имею в виду Леонида Жаботинского.
— Разве Жаботинский — еврей? — искренне удивилась Гали.
— Конечно. Я в этом уверен. И он победил, если помните, этого задавалу Власова.
— Припоминаю. В шестьдесят четвертом, на Олимпийских играх в Токио? Ну, тогда действительно можно поверить в его еврейское происхождение. Насколько я понимаю в спорте, Власова он тогда просто обманул.
Заметив, что после этих ее слов Моше рассердился ни на шутку, Гали мягко взяла его за руку:
— Не обижайтесь. Ну, скажем, не обманул, а переиграл в тактической борьбе. Неужели вы могли заподозрить меня — меня! — в каких-то антисемитских выпадах? Уж чем действительно славится наш народ на весь мир, так это непревзойденным чувством юмора. Проявите же его.
Складка, залегшая, было, между бровями Моше, разгладилась, и он весело спросил:
— Ну, так идем?
Но Гали покачала головой:
— Все-таки давайте сходим еще раз в какой-нибудь ресторан. Признаюсь, я ничего не понимаю в тяжелой атлетике и, боюсь, мне будет скучно.
И, помолчав, произнесла фразу, которую заготовила еще с утра, после мучительных ночных раздумий:
— Вы выиграли. Можете передать своему шефу, что я согласна.
В конце концов, это даже интересно. Ведь ей еще ни разу не приходилось сталкиваться в интеллектуальной схватке с компьютером.
Моше удовлетворенно хмыкнул.
Глава 8
За сутки до часа испытания Гали поместили на конспиративную квартиру. Квартирка оказалась ничего себе, в ней присутствовал даже небольшой, со вкусом подобранный бар. Впрочем, Гали на этот раз больше устроила бы со вкусом подобранная библиотека, которой как раз не было, потому что ей запретили принимать алкоголь, медицинские препараты, даже пить кофе.
С нее не спускали глаз двое здоровенных охранников. Это уже и вовсе казалось глупым, ну куда она побежит? Однако мадам Легаре решила подчиняться во всем, и претензий высказывать не стала.
Да и кому их было высказать? Разве что все тем же охранникам. Да еще женщине средних лет, которая постоянно находилась рядом, молча и безучастно наблюдая за своей подопечной повсюду, даже в ванной и туалете.
Никакого телевидения или даже газет. Отбой последовал в 22.00.
Ранним утром за ней заехал Моше. Теперь он совсем не походил на того оптимиста, роль которого обычно играл перед Гали. А что, вполне вероятно, что волновался он не только за успех операции, а значит, и за себя, но и за нее, Гали.
Они молча ехали по улицам еще не проснувшегося города. Не смотря на то, что стекла машины были затемнены, мадам Легаре автоматически записывала в памяти маршрут следования: приметные дома, повороты, площади.
Наконец, они въехали в какой-то узкий проезд, резко свернули налево и оказались в подземном гараже.
За всю дорогу Моше так и не проронил ни слова.
Они поднялись на два пролета по какой-то лестнице. Потом по коридору прошли в комнату-приемную, где их встретила миловидная женщина с добрым, открытым лицом.
В соседней комнате, куда проводили Гали, стояло кресло с широкими подлокотниками и почти вертикальной спинкой.
«Похоже на электрический стул», — с мрачным юмором подумала Гали.
Женщина, которая вошла за ней следом, по-английски предложила ей устроиться в кресле.
Гали выполнила приказание, и на несколько минут ее оставили одну.
Из соседней комнаты доносился сдержанный голос Моше, который беседовал, очевидно, с оператором. Разговор велся на иврите, и мадам Легаре, увы, не понимала ни слова.
У нее было время оглядеться и привыкнуть к необычной обстановке.
Гали чувствовала, что волнуется, как перед первым выпускным экзаменом в школе. Как же давно это было!
Предстоящий экзамен может круто изменить ее жизнь.
Чтобы отвлечься и расслабиться, Гали принялась изучать комнату, в которой находилась.
Похоже, что это стационарная лаборатория. Окна плотно закрыты жалюзи. Свет приглушенный. С улицы не доносится никаких звуков. Стены светло-зеленого цвета. Сейф, удачно поставленный между окнами.
Ага! Вот и сам полиграф.
Справа от нее на небольшом столе стоял прибор, напоминающий атташе-кейс. От этого прибора к ее креслу тянулись провода с датчиками на концах. Рядом с полиграфом стоял присоединенный к нему компьютер.
Гали так увлеклась разглядыванием чудес техники, что вздрогнула от неожиданности, когда в комнату вошел рано располневший мужчина с большими залысинами на голове. На вид мужчине было лет сорок, одет он был в мешковато сидевший на нем, мятый, серый костюм.
Мужчина бесцеремонно, по-хозяйски взял стоявший у стены стул и уселся напротив Гали.
Потом, поглядев на женщину сквозь стекла дымчатых очков, начал:
— Госпожа Легаре, судьбе было угодно, чтобы мы встретились с вами. Вот скоро уже двадцать лет, как я занимаюсь поиском Истины и Лжи. То есть, в меру своих скромных сил, ищу возможность отличить одно от другого. В этом я вижу смысл своей работы. Изначально я верю всему, что говорят люди. И только после получения результатов проверки на полиграфе позволяю себе иногда усомниться в искренности некоторых из этих людей. Если у вас есть вопросы, задавайте их прямо сейчас. Я готов ответить.
Гали не преминула воспользоваться предоставленной возможностью:
— Скажите, мм… профессор?
Мужчина предупредительно и явно польщено поклонился.
— Профессор, когда профессионального лгуна, успешно прошедшего испытание, отпускают на все четыре стороны, а невиновного сажают за решетку, как реагирует на все это ваша совесть?
Разумеется, это был удар ниже пояса.
Щеки профессора налились вишневым цветом, на шее от напряжения вздулась вена. Он резко вскочил и заходил по комнате.
Потом неожиданно остановился напротив Гали и сказал почти шепотом:
— Да, у меня были такие случаи. Но надеюсь, что ваше испытание пройдет успешно.
Гали не сомневалась, что после этих слов она отыграла еще одно очко в этой бесконечной игре.
Через некоторое время на мадам Легаре, обвешанную со всех сторон датчиками, должны были посыпаться вопросы. По инструкции, которой ее снабдил все тот же профессор, она должна была отвечать односложно, только «да» или «нет». Гали чувствовала себя как спринтер, стоящий на старте стометровки. Она пыталась расслабиться, но не могла. И, самое неприятное, чем больше она старалась, тем хуже у нее получалось. Профессор и его ассистентка сидели в метре от мадам Легаре и настраивали полиграф. Гали не могла видеть экрана монитора, но чувствовала, что ее экзекутору с самого начала что-то не нравилось. В тягостном молчании прошло несколько минут. Профессор изредка отрывался от своей аппаратуры и бросал на Гали изучающие взгляды поверх очков.
— Итак, начнем, — наконец сказал он. — Госпожа Легаре, смотрите прямо перед собой, не вертите головой, постарайтесь не чихать и не кашлять. Сидите ровно, не шевелите пальцами ног и особенно рук. Отвечайте правдиво на все вопросы. Вы готовы?
— Да.
Дальнейшее было для Гали каким-то кошмаром, хотя больно ей не было, а вопросы поначалу были самые невинные.
— Вы сидите в кресле?
— Да.
— Вы живете в Париже?
— Да.
— Вы когда-либо ранее проходили испытание на полиграфе?
— Нет.
— Вы когда-либо прыгали с самолета с парашютом?
— Нет.
Вопросы сыпались один за другим, они касались всего на свете. А вопросам не было видно конца…
— Вы когда-либо обманывали людей, которые доверяли вам?
— Да.
— Вы встречались с сотрудниками КГБ перед выездом из СССР на постоянное место жительство во Францию?
— Да.
— У вас есть водительские права?
— Да.
— Вы выполняете задание КГБ?
— Нет!
— Вы периодически приезжаете в Москву?
— Да!
— Ваши приезды в Израиль связаны с выполнением заданий органов государственной безопасности Советского Союза?
— Нет! Нет, и еще раз нет! — вспылила Гали.
— Пожалуйста, отвечайте односложно: только «да» или «нет», — ровным голосом охладил ее профессор.
— Вы готовы в случае необходимости пройти повторную проверку на полиграфе?
— Нет, хватит! С меня достаточно и этого!
— Отвечайте односложно: «да» или «нет», — все тем же ровным голосом, как будто говорил робот, увещевал ее очкарик. — Вы готовы в случае необходимости пройти повторную проверку на полиграфе?
— Да, — выдохнула Гали.
— Спасибо. Через некоторое время мы снимем с вас датчики, и вы будете свободны.
«Черт меня дернул ввязаться во все эти заморочки», — думала Гали. Руки у нее заметно дрожали. Ничего себе, дожила.
Впрочем, ничего хорошего от этого яйцеголового профессора она и не ждала. Да, скорее всего, она провалилась. Может, ее спасет чудо, или ее ангел-хранитель, который столько раз выручал Гали из всевозможных переделок. Хотя, конечно, надежд на всю эту мистику немного.
Как ни странно, больше всего она напряглась, отвечая на дурацкий вопрос о парашюте. Всю жизнь ей хотелось испытать себя, вернее, — ощутить запредельное состояние души и тела. Страх падения на землю с высоты птичьего полета, погружение в океан на двадцать — тридцать метров, обследование затонувшего судна, неожиданная встреча с акулой или еще каким-нибудь морским чудовищем… Гали всегда завидовала спелеологам, диггерам, альпинистам и всем тем, кто по долгу своей профессии постоянно имел дело с риском, опасностью.
Конечно, предполагалось, что после испытания на детекторе лжи она останется жива и здорова, будет готова к новым жизненным испытаниям.
Многие не понимали ее. По представлениям большинства людей, все эти устремления к опасности должны естественно затухнуть годам к тридцати — тридцати пяти. Дальше наступает размеренная жизнь, полная комфорта и созерцания.
…Гали очнулась от своих мыслей. Ассистентка профессора аккуратно, стараясь не прикасаться к телу, снимала с груди мадам Легаре датчики дыхания.
— Все, вы свободны, — сказала она. — Спасибо за сотрудничество. Ваше волнение легко объяснимо и вполне нам понятно. Результаты мы сообщим вашему куратору.
Пройдя по коридору, Гали стала спускаться по уже знакомой ей лестнице и посмотрела на часы. Надо же, прошло всего сорок минут с того момента, когда она вошла в лабораторию. А ей показалось, что ее пытали не менее полутора часов.
Моше стоял возле машины и разговаривал с каким-то человеком, очевидно, охранником. Заметив Гали, он поспешил к ней навстречу:
— Ну, как вы?
— Отвратительно, — Гали не сочла необходимым лгать. — Даже на приеме у гинеколога-мужчины чувствуешь себя лучше, лежа перед ним в кресле. Там он проникает в самую потаенную и чувствительную часть твоего тела. Здесь же копошились в моей черепной коробке. Бр-р-р. Ощущение, уверяю вас, не из самых приятных. Ладно. Дела делами, но мне нужно возвращаться в Париж. Мне трудно будет объяснить мое длительное отсутствие.
— Объяснить кому? — приподнял бровь Моше.
— Человеку, который меня там ждет. Надеюсь, вы не предполагаете, что у такой женщины, как я, не может быть никакой личной жизни?
Гали вдруг действительно мучительно захотелось в Париж. И слова о далеком возлюбленном вдруг показались ей почти правдой.
Моше кивнул:
— Да, да, конечно. Сейчас водитель, — он поманил пальцем человека, с которым за минуту до этого разговаривал, — отвезет вас в гостиницу, или куда вы скажете. Я остаюсь здесь. Часа через два, с учетом срочности, результаты будут готовы, и я готов снова с вами встретиться.
Вердикт, который вынес «яйцеголовый», гласил: «Виновна, в связи и в выполнении заданий органов КГБ против Израиля. Доверять, тем более, — безоговорочно верить мадам Легаре нельзя».
Моше, сообщая Гали о заключении экспертов, выглядел расстроенным.
Его можно было понять, как оперработник он почувствовал, что у него в руках волею случая оказалась ниточка, которая другим концом привязана к сейфу в кабинете известного советского ученого-ядерщика.
«Конечно, — рассуждал Моше, — Гали имеет контакты с людьми с Лубянки. А как же иначе она могла пролететь незамеченным мотыльком через густую, многослойную паутину, любовно и надежно сотканную с 1918 года стараниями тысяч и тысяч чекистов? Но ведь разведка Израиля — «Моссад» никогда не боялась работать с двойными агентами, если игра стоила свеч. А ведь она стоит, непременно стоит! Почему же не попробовать поиграть в эту игру с Гали? Ведь подобраться к Когану, минуя рентген Лубянки, все равно будет просто невозможно».
Между тем, Гали, услышав вердикт, прямо при Моше начала быстро собирать свои вещи. Она даже не предприняла ни малейшей попытки защититься:
— Если вы больше верите вашему дурацкому детектору лжи, чем мне, пусть эта железная машина и добывает для вас атомную бомбу. А меня увольте, я пас!
Заметив, с каким облегчением мадам Легаре произнесла эти слова, Моше даже не догадался, что облегчение женщины было вполне искренним. Больше всего на свете Гали хотелось сейчас вернуться в Париж и навсегда забыть об Израиле. А там уж пусть играют во все эти шпионские игры без нее!
Наблюдая за тем, как Гали собирает вещи, Моше ощущал, что в его душе борются два чувства. Профессиональное чутье, холодный логический расчет и трезвый анализ ситуации подсказывали ему, что доверять Гали нет достаточных оснований. Но в то же время какой-то голос как будто шептал ему в ухо, что он впервые в жизни вытащил по-настоящему счастливый лотерейный билет, что он перехитрит Гали, и когда-нибудь о нем будут написаны книги.
Конечно, все, что она рассказывала о Когане, может оказаться не более, чем приманкой, которую подбрасывает КГБ. Пусть и все факты свидетельствуют о том, что мадам Легаре действительно знакома с этим ядерщиком. Недооценивать интеллектуальный потенциал людей с площади Дзержинского смертельно опасно. Но и у самого неуязвимого Ахилла была его знаменитая пята.
Моше вспомнил, что, когда после совещания в Хельсинки в семьдесят пятом году начался массовый исход евреев из Союза, среди них были десятки, если не сотни и тысячи агентов, завербованных КГБ. И многие из них во время первых же дней своего пребывания на земле обетованной добровольно признавались в том, что давали согласие на сотрудничество ради обретения свободы.
Гали не была похожа на них.
Человек, который хочет втереться к тебе в доверие, так себя не ведет.
Моше невольно начинал верить Гали в том, что ей будет легче перенести запрет на въезд в Израиль, чем необходимость доказывать, что она сбежала из коммунистического «рая» не для того, чтобы работать на его спецслужбы.
— Вам, кажется, очень интересно смотреть на то, как я собираюсь в дорогу, — язвительным голосом вывела Моше из задумчивости Гали, — но все же вынуждена попросить вас покинуть меня. Мне осталось уложить вещи, которые я не хотела бы доставать из шкафов на глазах мужчины.
— Гали, — решившись, Моше посмотрел прямо в глаза мадам Легаре, — я хотел бы с вами поговорить.
Усмехнувшись, Гали рухнула в ближайшее кресло и положила ногу на ногу:
— Конечно, валяйте. Для того, чтобы закончить все дела в гостинице, сесть в такси и вовремя успеть в аэропорт, у меня осталось чуть более получаса. Времени, как видите, куча, так что не стесняйтесь.
Моше постарался пропустить ее иронию мимо ушей:
— Может так случиться, что вам не придется сегодня ехать в аэропорт…
— Вот как? И что же меня удержит? Уж не вы ли?
Пройдясь по комнате, Моше остановился и снова взглянул на рассерженную Гали:
— Я сообщил своему руководству, что вы очень эмоциональный и ранимый человек.
— Представьте, вы угадали, — усмехнулась Гали. — Однажды у меня появились слезы на глазах, когда на улице мне повстречалась собака со сломанной ногой. Я не успокоилась, пока собаку не отправили в больницу, и даже оплатила ее лечение. И что из этого?
— Я настоял перед руководством на проведении повторного испытания. Если вы во второй раз провалите экзамен, тогда я признаю свое… признаю наше поражение.
— Что?!
Гали не нужно было играть ни изумления, ни возмущения при этих словах Моше. Сообразив, что отлет в Париж, на который она так уже настроилась, скорее всего, будет отложен, Гали ударилась в истерику:
— Я вас всех ненавижу! Опять эти проводки, датчики?! Меня уже сейчас трясет от одной только мысли, что мне предлагают еще раз добровольно пройти это унижение. Не забывайте, Моше, что я — гражданка Франции и могу обратиться к консулу моей страны за юридической защитой. Я согласилась на эту, с позволения сказать, невинную процедуру только из-за моих чувств к Израилю, потому, что я сама еврейка и ненавижу арабов! И что я получила взамен? Клеймо агента КГБ?! Спасибо!
Моше торопливо подал женщине стакан с водой, который она яростно оттолкнула.
Крыть было нечем. Моше сдался. Гнев и негодование Гали были настолько естественны, на ее щеках проступил румянец, голос ее дрожал.
Нет, так может сыграть только профессионально подготовленная актриса, да и то не всякая.
— Ну, хорошо, хорошо, успокойтесь.
Решившись, Моше взял вскочившую с места Гали за руку и почти силой усадил обратно в кресло. Все еще держа горячую руку женщины в своей, он присел рядом на стул и заговорил почти нежно:
— Успокойся.
Гали никак не отреагировала на это его неожиданное «ты», и Моше, приободрившись, продолжал:
— Успокойся. Если хочешь знать, я сам не доверяю всем этим ученым и их приборам. Хотя некоторые у нас прямо-таки молятся на полиграф. Но я не из таких. Что же, давай попробуем, как говорят в России, где ты родилась, объехать эту дуру на козе. В последний раз. Ну, если не получится, ты свободна. Просто свободна. Представь, что все это происходит не с тобой, а с кем-то другим, а ты только присутствуешь при эксперименте. Я уверен, ты справишься. Пойми, наша страна и наш народ идут на величайшие жертвы, стремясь сохранить нашу священную землю в неприкосновенности. Арабы, не смотря ни на что, пытаются создать свое собственное ядерное оружие, чтобы потом обрушить его на наши головы. И мы должны, просто обязаны иметь оружие возмездия. Тогда они просто не посмеют причинить нам вред. Речь идет о спасении миллионов людей. Ради этого любой еврей должен быть готовым отдать свою жизнь. Ты согласна?
Вместо ответа Гали отвернулась и чуть пожала мужскую руку, в которой вот уже несколько минут лежала ее собственная.
Если бы Моше в этот миг мог видеть ее лицо, он разглядел бы на нем мимолетную удовлетворенную усмешку. На такое еще час назад не приходилось даже рассчитывать: офицер израильской разведки лично давал ей советы о том, как лучше обмануть детектор лжи.
На следующее утро все повторилось заново, так, что Гали казалось, будто она смотрит один и тот же фильм второй раз. Было то же кресло. Те же датчики. Та же тишина. Та же подбадривающая улыбка ассистентки яйцеголового, очкастого профессора.
Вот только Гали была — она чувствовала это — уже совсем другой. Ночью ей приснился китаец-иглоукалыватель, с которым она была знакома в теперь уже далекой юности. Тогда он пересказывал ей наизусть Лао-Цзы, китайского мыслителя, который жил за две тысячи лет до Христа. Во сне китаец процитировал Гали эти максимы еще раз. Это были удивительно понятные мысли о происхождении мира и силах, в этом мире взаимодействующих, о том, как избавиться от страданий и бед, о причинах наших неудач и поражений.
«Будь ровным и спокойным, словно переправляешься через реку зимой.
Будь раскрытым вовне, подобно замерзшему озеру, которое начало освобождаться ото льда.
Будь простым и естественным, подобно самой Природе.
Будь пустым и открытым, подобно долине в горах».
Еще во сне Гали почувствовала, как с этими стихами в ее тело вливается удивительное спокойствие. Она чувствовала себя легкой и свободной, как воздушный шарик, унесенный однажды в детстве на ее глазах ввысь порывом ветра во время первомайского праздника. Она тогда долго глядела ему вслед, пока он не превратился в маленькую алую точку на фоне голубого неба и не исчез за крышами домов.
— Вы сидите в кресле?
— Да.
— Вы иногда пьете кофе?
— Да.
— Вы иногда лжете?
— Да.
— Вы когда-либо проходили проверку на полиграфе?
— Да.
— Вы выполняете задание КГБ на территории Израиля?
— Нет.
— Вы совершали какие-либо действия, наносящие ущерб безопасности Израиля?
— Нет.