Архив Ломов Виорель

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава первая

Врач-невропатолог Вениамин Кузин подогнал свою «Волгу» к южной оконечности Лесозаводской улицы, куда углом выходила колония общего режима – двухэтажный барак, по обе стороны от которого тянулась высокая ограда, опутанная по гребню колючей проволокой. Сюда после полудня должен был явиться досрочно освобожденный Будимир

Леонидович Варгасов.

Жена Варгасова – Ольга – расположилась на заднем сиденье и хрумкала вафлями.

Местность Кузину была мало знакома – далекая окраина города, скорее пустошь, свежерубленный лес да стена деревообрабатывающего цеха, на которой намалевано название улицы. Черная крупная птица хозяйски села на капот автомобиля, склонила голову, равнодушно посмотрела на Кузина, сделала два шага, остановилась.

– Ворона, – произнес Кузин.

– Галка или сорока, я их путаю, – возразила Ольга. – Только не ворона, ворону я знаю.

Кузин нажал на клаксон. Ничуть не испугавшись, птица еще немного постояла и, лениво подпрыгнув, взлетела.

«Странно., – подумал Кузин, – возили его отсюда домой на побывку чуть ли не каждый месяц, а сегодня, в день освобождения, отказали в такой услуге». – Кузин мельком взглянул в зеркало.

Он видел лицо Ольги – круглое, утомленное, синие штрихи краски выделяли глаза, подобно театральному гриму, волосы, загнанные под широкий берет, разглаживали лоб, спрямляя морщины. Необъяснимое раздвоение владеет врачами – он видел тело этой особы, помнил ее тугую не по возрасту грудь нерожавшей сорокалетней женщины, а тут, за его спиной, сидит почти незнакомое существо в берете и жует вафли, как школьница.

– Подождем еще минут десять, – проговорила Ольга. – Не придет, найму такси.

Кузин промолчал. Если Варгасов не появится в ближайшее время, то можно опоздать на работу, а опаздывать Кузину не хотелось, он не предупредил в регистратуре, будут неприятности.

– В такой дыре такси не просто словить, – обронил Кузин.

– Ну, частника найму… Почему-то Будимиру понадобились вы в первую очередь.

– Хорошо, что у меня, в поликлинике сегодня прием с двух, – ответил Кузин.

Последнее время его стали тяготить отношения с Варгасовым. Толчком послужил телефонный звонок старого приятеля-коллекционера, которого Кузин свел с Варгасовым для консультаций. «Веня! – сказал приятель. – Этот парень может плохо кончить. Через его руки проходят раритеты, имеющие государственную ценность. Ты слышал о скандалах в Москве и Ленинграде?! Поимей в виду, Веня, я все сказал». Кузин слышал о неприятностях в Москве и Ленинграде. Такие вести разносятся по воздуху, не надо никаких сообщений. В недалеком прошлом он сам едва не подзалетел, но, спасибо Варгасову, отделался подарком в довольно приличную сумму. Однажды в фойе кинотеатра Кузин повстречал «знакомого» следователя. Тот тепло улыбнулся и поинтересовался здоровьем.

Напрасно обеспокоен приятель-консультант – если Варгасов улаживает чужие проблемы, то для себя он постарается. Но все равно телефонный звонок прибавил Кузину сомнения, лучше быть подальше от этого прохвоста Будимира Леонидовича Варгасова, фигуру которого Кузин увидел в зеркало: Варгасов приближался к автомобилю, с чемоданчиком в руке.

– Идет, кажется, – проговорил Кузин.

Ольга резво обернулась и, радостно прокудахтав, тяжело заворочалась, пытаясь вылезти из машины. Но не успела, Варгасов открыл заднюю дверь и плюхнулся подле млеющей от радости жены.

– Я просил приехать одного Вениамина Тарасовича, – недовольно проговорил Варгасов, сторонясь бурных проявлений радости.

– Вот еще! – обиделась Ольга. – Чем же я помешаю?

– Ладно, извини, волнуюсь. Не часто приходилось освобождаться. Здравствуй, Веня! – Варгасов потормошил Кузина за плечо. – Вот, окончился мой ГУЛАГ. Год и два месяца оттрубил ни за что… Правда, с перерывом на обед.

– Да. Удивительно, – отозвался Кузин, выводя автомобиль на шоссе. – Вы… и вдруг эта история!

– Кому-то надо было, Веня, поставить меня на место. Я и сам понимаю, не обижаюсь, – ответил Варгасов. – Иначе могла сойти лавина и многих прихлопнуть. А так все корректно, как сейчас модно выражаться… – У Варгасова был непривычный плывущий голос.

Кузин взглянул в зеркало, но увидел только Ольгу.

– Я ведь, Венечка, сам себе не хозяин, – продолжал Варгасов. – Это только видимость. Надо мной, Венечка, такие люди… а, что и говорить!

– Слушай, Будимир, да ты пьян? – воскликнула Ольга.

– Ну, выпил, – радостно согласился Варгасов. – Было с кем посидеть.

– Еще бы! Сколько я им перетаскала всего, могли и поделиться, начальнички, – не выдержала Ольга. – Да и к нам хаживали, как к себе домой.

Машина притормозила у светофора. Кузин обернулся и, улыбаясь, посмотрел на Варгасова. Да, кажется, раскачало Будимира Леонидовича, а садился в машину вполне нормальным человеком. Правда, по внешнему виду не скажешь, что он клюкнул, – шарф аккуратно заправлен в отвороты плаща, серая с перепонками кепка ровно сидела на его широкой и сильной голове. Лишь поволока голубых глаз выдавала хмельное бездумство, да черные брови озорно выгибались, морщиня гладкий белый лоб.

– Вот вы какой, – все улыбался Кузин. – А говорите: сам себе не хозяин.

– Поехали, зеленый, – проговорила Ольга.

Кузин включил передачу и тронул автомобиль. Переехал перекресток.

– Наша жизнь, Веня, подобна светофору, – подхватил Варгасов. – Красный, желтый, зеленый. И снова – красный, желтый, зеленый.

Автомобиль колесом угодил в выбоину, более противную, чем все предыдущие. Варгасов чертыхнулся и умолк. Так, молча, они ехали минут десять. Спохватившись, Ольга полезла в сумку, достала бутерброд с колбасой. Варгасов отвел ее назойливую руку.

– Сыт я, Оленька. И пьян.

– Рассказал бы, как тебя освобождали. – Ольга равнодушно надкусила отвергнутый бутерброд.

Ольга Варгасова избежала гнетущего состояния, когда осужденные обществом проступки родного человека ложатся на души близких людей чувством вины и стыда. Наоборот, ей показалось, что интерес к ее мужу со стороны знакомых возрос и на нее пал отблеск необычной судьбы Будимира Леонидовича Варгасова. И это ей нравилось. Даже соседи, проведав о частом гостеваний дома осужденного хозяина, казалось, преисполнились к нему особым уважением… «Холопы! – отозвался на это замечание жены Варгасов. – Мало их стегают. Силу уважают и власть. Такие и дружки мои… Вот если бы меня расстреляли, другое дело, тогда бы ты на них посмотрела – все бы отвернулись. А так, чем черт не шутит?!»

Возможно, Варгасов был и прав, но Ольга не вникала в путаные ходы человеческих отношений. Детство и отрочество, проведенные в деревеньке Миронушка, на Новгородчине, заложили в нее здоровье и оптимизм. А после окончания санитарно-гигиенического института она стала чахнуть от городского воздуха, толстеть, болеть. Особенно ее удручала бесплодность. Где только она не лечилась! Даже у Вени Кузина, пользуя его способности и как психотерапевта: гипноз и внушение… Но пока без особого результата, тайно лелея надежду на особые зарубежные достижения в области лечения бесплодия. Что всецело занимало Ольгу Варгасову.

– Тетка Дарья не появлялась? – спросил Варгасов и, получив отрицательный ответ, добавил: – Надо к ней сейчас заскочить.

– Вот еще, – недовольно пробормотала Ольга. – Нельзя хоть сегодня обойтись без этой бабы-яги?

Кузин нахмурился. Какая там еще тетка? Ему к двум надо быть в поликлинике. Но промолчал, пока маршрут не менялся и вел прямо к дому Варгасова, на Вторую Пролетарскую улицу.

– Как освобождали, спрашиваешь? – вспомнил Варгасов. – Хорошо освобождали. Весело… Лагерное начальство написало представление, мол, хорошо себя ведет гражданин Варгасов, не бузит, власть не поносит. Вполне созрел для условно-досрочного освобождения. Прокурор дал заключение.

– Кто? Юрий Сергеевич? – полюбопытствовала Ольга.

– Он самый. Большой дока по части видеофильмов с девчонками… Словом, приехал судья и все решил, без адвокатов… Вот что значит хорошо себя вести, Веня.

Кузин кивнул. Они пересекли бульвар и выехали на Речной проспект. В полдень главная магистраль города становилась ленивей, поток автомобилей редел, и горожане перебегали мостовую, презирая переходы.

– Не гони, Веня, в колонии не для всех рай, поверь мне, – посоветовал Варгасов. – Притормози здесь, Веня, на минуту.

Машина нервно подрулила к тротуару. За низким забором стыли голые ветлы, в глубине палисадника угадывалось незаконченное строительство. В кирпичных стенах зияли сквозные бойницы без оконных рам. Вытянулся подъемный кран.

Варгасов приоткрыл дверцы автомобиля и выглянул из кабины. Осмотрел площадку и, довольный, засмеялся.

– Поехали, Веня! – он захлопнул дверцы. – Ну, господа! Никак не могут без меня обойтись, – он рассказал, что председатель Госбанка затеял строительство дома и обратился к нему за помощью. Варгасов согласился, помог провести документацию, включил во все планы и даже начал строительство.

– Ни на один кирпич не продвинулись за четырнадцать месяцев! А, Веня?! – смеялся Варгасов. – Теперь они попрыгают без меня, попрыгают. Убедились на деле, отцы города. Все вернут – и должность, и билет, никуда не денутся со своими дачами, коттеджами, сортирами и бассейнами. Поэтому и срок скостили мне, гниды. А ты, Веня, думал, что и впрямь из-за хорошего поведения?

– Что касается тюремщиков, так у них сегодня траур, – вставила Ольга.

– Еще бы… От таких харчей… После суда сели мы в кабинете у начальника колонии, и достает он коньяк. Что, говорю я ему ехидно, что, Витюша, никак французский? Где ты такую роскошь раздобыл? Молчит, жук, ухмыляется, неудобно перед судьей признаться, что на бутылке отпечатки Ольгиных пальчиков… Отсалютовали по рюмашке, а судья и говорит, как бы невзначай: «Ну, товарищ Варгасов, если еще раз заглянете в наши края, то уж, будьте другом, не забудьте и меня. Недаром же я как получил от прокурора поднадзорную бумагу, сразу сюда заявился, без отсрочки. Цените!» Посмеялись… Вот вам мой телефон, говорю, звоните. Смотрю, берет телефон судья народный, в карман пихает и не краснеет. Думаешь, не явится? Еще как прискачет попить-пожрать… Веришь, Веня, лежу я, бывало, на нарах и думаю, что вокруг храпят приличные люди, а настоящая зона там, за колючей проволокой.

«Ах ты, свинья, – снисходительно думал Вениамин Кузин, – за какого дурака ты меня держишь? Ты ведь кровь от крови сын той зоны. Сто очков вперед дашь и прокурору, и судье, и председателю Госбанка, и всем крепким ребятам, что держат оборону в каменной крепости, за бюстом вождя, усыпанного орденами, точно оспой…»

Однако в хмельном голосе Варгасова он слышал искренние, звенящие ноты, и это озадачивало доктора Кузина. «Черт его знает, – еще думал доктор, – действительно, чужая душа загадка». Он многого не мог понять в Варгасове. Например, как тот, человек довольно тонкий, со вкусом, – а в этом Кузин убедился, когда увлек Варгасова покупкой картин, – как он мог связать свою судьбу с этой Ольгой? Да, в молодости она была весьма хороша, но интеллект вряд ли с тех пор изменился.

Кузин почувствовал на своем плече руку Варгасова. Удивительно, как тот догадался, о чем сейчас думает угрюмый водитель?

– В жизни много всяких чудес, мой друг Горацио, – произнес Варгасов.

– Да, мой принц. На свете много чудес, – ответил в тон Кузин. – Кстати, это тоже ваша незавершенка?

Они проезжали мимо запорошенного снежком котлована, что рядом с поликлиникой. Деревянный мосток был запружен людьми. В зыбком полуденном свете их суетливые движения казались искусственными, вроде киносъемки.

– Нет, это не наш объект, – ответил Варгасов. – Что здесь строят?

– Понятия не имею, хотя и работаю за углом… Как-то в котлован угодил Брусницын… ввалился ко мне на прием весь в глине, чудак. – Кузин оживился. – Брусницын, – повторил он, – Ну, тот… из архива. Я встретил его однажды в вашем доме.

– Знаю, знаю, – ответил Варгасов. – Говорят, странный человек. Правда, мы не знакомы, хоть он и бывал у меня.

– Тебя в тот вечер не отпустили, – вставила Ольга. – Странный тип.

– Да, есть некоторые отклонения, – согласился Кузин. – Но у кого их нет?

– А жена… Тоже психованная. Их дочка в моей школе, – вставила Ольга.

– Я жену знаю, росли в одном дворе, – охотно поддержал разговор Кузин. – Удивительно, насколько они разные…

– Зато мы с Олей одинаковые, – хмельно прервал Варгасов. – Да, Оленька? – он притянул к себе голову жены.

– О, да! Одинаковые, – отозвалась Ольга. – Пусти, медведь! Это в колонии тебя так научили обнимать жену?

– Конечно. Специальные были курсы. Любовь без женщин.

Легкие слова, что лениво порхали в уютном чреве автомобиля, понемногу утихали, уступая место колючему молчанию.

Выжимая сцепление, переключая скорость, тормозя У перекрестков, Кузин покорно ждал объяснения – ради чего именно он понадобился сегодня Будимиру Леонидовичу Варгасову. А ведь мог отказаться, не лететь сломя голову на Лесозаводскую улицу, не ждать, точно денщик, пока Варгасов алкает коньяк с тюремным начальством. Нет, не мог! Верно говорят, что в характере человека больше изъянов, чем в его уме. А обладая слабым характером, Веня Кузин не мог позволить себе такую роскошь, как искренность, у него всегда находились причины, по которым он приносил в жертву свои желания. Веня Кузин хотел жить широко и красиво, поэтому он был рабом обстоятельств. Умный человек, он страдал от этого, но, увы, страсть была выше его страданий, поэтому Кузин по-своему считал себя несчастным. «Никогда я не ускользну от него, – с печалью думал Кузин. – Вырвав из лап следователя, он купил меня с потрохами… И не надо лукавить – прикажи, я ночевал бы на Лесозаводской улице, у забора колонии. Не из чувства долга, а из простой человеческой трусости. Та история со следователем отделила истинное от ложного, раз и навсегда указала мне мое место. Я таков, какой я есть, и нечего себя казнить».

– Красиво ведешь машину, Веня, – проговорил Варгасов густым голосом, в котором уже звучала привычная покровительственная нота человека, знающего себе цену.

И Веня Кузин почувствовал восторг, уверенность в себе и какую-то особую радость. Так, вероятно, ликует собака при виде долго отсутствующего хозяина.

– Да, – пискнула Ольга. – Я тоже любуюсь, молодец наш шофер.

– Должен же быть у человека знак отличия, – горделиво ответил Кузин.

– Не прибедняйся, Веня, ты хороший доктор, – милостиво произнес Варгасов. Он понял состояние Кузина и играл им, словно кошка бумажным фантиком. – Ты лучше скажи мне, Веня… Слух до меня дошел, что большая паника среди вашего брата, коллекционера. Идет облава. Верно?

«Ах вот почему он поспешил со мной повидаться, – мелькнуло в голове у Кузина. – Все ясно!» И он проговорил:

– Да, я слышал… Начали трясти букинистические магазины, антикварные. Интересно, откуда вы узнали? – спросил, намекая на специфику недавнего местопребывания Варгасова.

– Именно там все становится известным в первую очередь, Веня, – уклончиво ответил Варгасов.

Лишний раз прихвастнуть о том, что лагерное начальство делилось с ним свежими новостями, было для Варгасова мелковато. Кроме того, у Будимира Леонидовича появился еще один источник информации – осужденные за скупку и перепродажу антиквариата. Последнее время их стали «выдергивать» на допросы как свидетелей. Воротясь, они не слишком скрывали причины повышенного к себе интереса, чтобы избежать ненужных подозрений сотоварищей.

– Просьба к тебе, Веня, – проговорил Варгасов. – Повидай сегодня тех, у кого я покупал картины по твоей рекомендации. Скажи им, чтобы забыли мою фамилию. Пусть вычеркнут ее из своих записных книжек, из блокнотов, из памяти… Пользы она им не прибавит, а навредить сможет. Много у меня друзей, Веня, сам знаешь.

Кузин понимал, что это не пустое предупреждение, даже нынешний, освобожденный из колонии Варгасов весьма силен. И с каждым днем будет сильнее, он из той породы.

– Поэтому, Веня, я и просил тебя заехать за мной, – мягко закончил Варгасов. – Ты уж извини, брат. Я и сам бы мог им позвонить, да ни к чему, не так поймут.

В зеркальном отражении Кузин видел раздвинутые в улыбке губы Варгасова, короткие зубы, крепко схваченные бугристыми деснами.

– Конечно, конечно, – суетливо ответил Кузин. – Я их предупрежу. Зачем же вам это делать? Мало ли? Всех обзвоню…

– Ну и ладно! – заключил Варгасов. – А теперь сверни, пожалуйста, на улицу Достоевского. Надо мне тетку повидать.

– Да будет тебе! – одернула Ольга мужа. – Человек на работу спешит, у него прием с двух.

– А?! Извини, – ответил Варгасов. – Тогда так! Забрось нас к тетке и уезжай. Сами доберемся, на такси. Или пешочком, еще лучше. Давно я по городу не гулял.

Предложение Варгасова устраивало Кузина. Он повеселел. До улицы Достоевского езды минуты три, не больше.

– Странно мы живем, Будимир Леонидович, – благодушно проговорил Кузин. – Словно играем в какую-то игру, где все зависит от условий. Поставишь перегородку – справа будет нарушение законопорядка и криминал, слева – добропорядочная жизнь. Переставишь перегородку – наоборот: справа будет добропорядочная жизнь, слева – криминал…

– Не мы жизнь сделали такой, Веня, – ответил Варгасов. – Нам ее предложили. Мы лишь приняли условия этой игры, не более того. Откажись я от этих игр, думаю, что сел бы в тюрьму сразу же после вступления в должность – служба такая, Веня. Она неявно содержит в себе уголовное наказание – хочешь ты этого или нет. Куда ни кинь, всюду одно и то же, наслушался я в колонии всякого… Система, при которой кто-то должен сидеть, а кто-то – сажать, потом они могут поменяться ролями, но система останется – слишком могуч корень, на котором она проросла, Веня, извини за банальность. Разговор на эту тему превратился в банальность – все всё знают и водят друг друга за нос. Тоже игра, Веня. Не жизнь, а сплошная игротека… Посмотрим, как дальше дело пойдет?

– Кстати, Будимир Леонидович… как отметили в колонии смену караула? – вырвалось у Кузина.

Варгасов умолк на мгновение, соображая:

– Что тебе сказать, Веня? В колонии решили, что дадут амнистию.

– Амнистию? – вставила Ольга. – Такой был траур в стране…

– Какой там траур? – ухмыльнулся Варгасов. – Привыкли ваньку валять… Скажи честно, у тебя был траур, Оленька?

– Ну… жалко, конечно. Привыкли, – неуверенно ответила Ольга.

– Привыкли. Ничего, теперь по-новому привыкнем… Кого-кого, а министра госбезопасности в генеральных секретарях у нас пока не было. Может, заглянет в наши конюшни?

Кузин усмехнулся. Радение Варгасова о делах государства могло показаться верхом цинизма, если бы не странное ощущение – Варгасов проговорил это искренне и даже с печалью. И верно, что никто так горячо не обговаривает все промахи и беды страны, как алкаши у винного погребка.

– Кто переживал, так один осужденный артист. Сидел за мошенничество. Очень уж он лихо деда копировал – намалюет брови углем, лицо перекосит и начинает речи складывать. Так насобачился, стервец, что иной раз от работы освобождали, вызывали послушать…

– Как вызывали? Кто?! Начальство колонии? – недоверчиво произнес Кузин.

– А что? И они. Эх, Венечка, в неволе многое проявляется. Именно там для кое-кого и есть настоящая свобода. Ведь у нас, Веня, все с ног на голову поставлено. Недаром поют – кто был никем, тот станет всем. То-то… В этом и проявляется особая изощренность всевластия – мол, можем позволить себе все! Даже это. И нам ничего не будет. Тут наш закон, так-то, Венечка, – Варгасов помолчал. – Словом, тот актеришка сильно опечалился, дед его своей кончиной привилегий лишил.

Машина притормозила у дома № 5 по улице Достоевского. Высадив Варгасовых у подъезда, Кузин уехал.

Несколько минут Будимир Леонидович и Ольга топтались у щербатой фанерной двери. Дверной звонок нес свою шпанистую трель, словно не было никакой преграды. Но из квартиры никто не объявлялся, а кроме тетки там проживало две семьи.

– Тараканов морят, черти, – пошутил с досадой Варгасов, – все позапирали и разошлись.

– Наверно, – без сожаления ответила Ольга. – Знали бы, не отпустили Веню… Да и вид у тебя, Будимир – мятый плащ, чемоданчик. Чистый фармазон… Надо взять такси.

Они вышли из подъезда. Улица Достоевского походила на дачный проселок. Скудный снежок дерзко проявил все морщины и колдобины старой улицы. Давненько не появлялся тут Будимир Леонидович, а когда-то знал эти места, как свой карман.

– Ничего не изменилось, – пробормотал Варгасов. – Ничего… Слушай, Оля, я решил взять попечительство над Дарьей Никитичной. И не смотри на меня, как на психа, – так надо! Иначе все осложняется. В колонии сидел один юрист, за мошенничество, он мне и посоветовал. Надо уговорить эту старую калошу согласиться на попечительство.

– И… она переедет к нам?! – Ольга остановилась, голос ее дрожал от негодования.

– Посмотрим по обстоятельствам, – жестко ответил Варгасов.

– А если вся эта затея с архивом провалится? И мы…

– Этого не может быть. Ее родная мать была немкой, – перебил Варгасов.

Ольга вздохнула так протяжно и тяжело, словно Дарья Никитична уже въехала со своим кислым стариковским скарбом в их квартиру на четвертом этаже по Второй Пролетарской улице.

Глава вторая

На квадратном экране новых электронных часов пульсировало двоеточие, отделяя важную часовую цифру от непоседы минутной.

– Рубль сорок, – механически отметил про себя Захар Савельевич Мирошук и встряхнул головой, словно отгоняя наваждение. – Тьфу, напасть! Без двадцати два… Это ж надо, с непривычки.

Часы по безналичному расчету купила завхоз Огурцова, смирная маленькая женщина с заметным животом, словно подошла к пятому месяцу. В архиве привыкли к ее виду и перестали обращать внимание.

Огурцову собственная внешность мало смущала, и потому она частенько пользовалась этим, особенно в транспорте.

– Завтра начну инвентаризацию, – сказала Огурцова. – А кабинет Гальперина заперт. Так тогда он и ушел с ключами. Появится он, нет? Считайте, три недели прошло. А если уедет к своим, за границу? Пусть сдаст ключи. Мне инвентарь надо проверить.

– С чего вы взяли, что Гальперин уезжает? – нахмурился Мирошук.

– Люди говорят. Что, неправда? – Огурцова смотрела на директора сонными глазами, едва приоткрыв веки.

Мирошуку даже почудилось, что завхоз его не видит, он заерзал тощим задом, выжимая скрип из рассохшегося кресла, и подал в сторону плечами. «Нет, видит», – удовлетворенно подумал Мирошук. Еще он подумал, что не в первый раз слышит о том, что Гальперин собрался уезжать из страны, что история с сыном лишь пробный камень, испытание.

– Сколько же вы набрали этих часов? Шесть штук? Зачем? – строго спросил Мирошук.

– Раздам по отделам. Год кончается, а деньги висят, управление отнимет, – ответила завхоз. – Еще я купила корзины для мусора. Обещали пишущую машинку из жалости. – Огурцова лукаво улыбнулась, намекая на свой вид. – Утром я приходила к вам, чековую книжку хотела подписать.

– В исполком вызывали, – нехотя ответил Мирошук. – Все собрание наше вспоминают…

Огурцова промолчала, она старалась не вникать в дрязги между отделами и со всеми была в добрых отношениях. Что касалось директора, то лучшего ей и не надо – особенно не придирался, да и по мелочам не изводил, доверял.

– Трудно вам у нас, Захар Савельевич.

– А то, – поддался сочувствию Мирошук. – И все недовольны. Взять того же Гальперина. Я что, виноват? Ладно, ступайте.

Огурцова задержалась на пороге.

– Поедете в исполком, спросите в управлении письмо на пишущую машинку. В магазине просили письмо с требованием. Хорошо?