Я люблю Капри Джонс Белинда
Странно — нам постоянно внушают, что мы ищем любви, нас убеждают, что «любовь — важнее всего на свете» и «любовь заставляет вертеться мир», а когда ее забирают у тебя из-под носа, ты должен смиренно принять эту потерю и «жить дальше». Здесь нет никакой логики. Если хочешь перепихнуться с кем-то на стороне, то, по крайней мере, имей совесть позволить своему партнеру сделать то же самое.
Я смотрю на маму. Ее обычное самообладание не справляется с нахлынувшими на нее эмоциями — должно быть, ей действительно больно. На похоронах бабушки Кармелы она, казалось, вздохнула с облегчением. Возможно, с Винченцо она чувствует большую общность, чем со своей чрезмерно благопристойной матерью. Она завязывала романы один за другим. Что она ищет? Чего ей так недостает самой, что она старается найти это в другом человеке?
Мама никогда не жаловалась на того, за кем была в данный момент замужем, и только потом говорила: «С ним я чувствовала себя, как в клетке». Или «Он был такой вспыльчивый!». Если это была правда, почему она не бросала его раньше? Потому что тогда она осталась бы одна. Боже сохрани. Поэтому она ждала, предположим, даже страдала — пока не появлялся какой-нибудь внешний источник силы, который она могла бы использовать. Интересно, что в этом случае и муж, которого она покидала, винил не ее. Вместо того чтобы ненавидеть ее, он ненавидел того мужчину, к которому она ушла. А если так случится, что он начнет обвинять ее, — у нее всегда есть союзник, за которого она может спрятаться.
Родители Клео женаты уже тридцать девять лет. Они были бы великолепным образцом для подражания, если бы их взаимная ненависть не была столь сильна.
Я вздыхаю — куца исчезли настоящие романтики? Оглядываюсь по сторонам, читаю надписи на могилах и думаю: «Вот же они!» Любящие жены, которые по шестьдесят лет дарили своим мужьям радость и утешение. Мужья, которые спустя несколько месяцев или даже недель сходили в могилу вслед за женами, потому что не могли без них жить. Разве не так все должно быть?
— Пойдем, — говорит мама, поднимаясь на ноги. — Мне кажется, нам сейчас не помешает убийственный коктейль Марио.
В отеле я направляюсь в бар, усаживаюсь на высокий стул и только тогда замечаю, что мама уже куца-то испарилась. Я выглядываю в холл и вижу, что она забирает со стойки регистрации записку. Она ничего не успевает мне сказать, но я уже понимаю, что это от Платинового Блондина, так что вечер мне сегодня придется коротать в одиночестве.
— Ты выпьешь коктейль перед уходом? — спрашиваю я.
— Да, но, пожалуй, сначала переоденусь. Начинай без меня.
Марио выглядывает в дверной проем:
— Неужели я только что потерял любимых клиентов?
— Нет, — смеется мама. — Ким остается, да и я выпью один коктейль перед уходом. Ты присмотришь за ней здесь, пока я переодеваюсь, Марио?
— Вы уходите на всю ночь? — с надеждой интересуется Марио.
— Нет, к полуночи я вернусь! — предупреждает мама и направляется к лифту.
Марио предлагает мне руку и провожает в бар.
— Ты сегодня немного грустная. Я приготовлю тебе «Напиток счастья».
Я смотрю, как он суетится, будто алхимик, стремящийся найти магическую формулу, позвякивает бутылками и поблескивает пипетками. К моему разочарованию, над бокалом, который он ставит передо мной, не вьется таинственный дымок.
— Что это? — Я осторожно принюхиваюсь, раздумывая, нельзя ли использовать уголок салфетки в качестве лакмусовой бумажки.
— Секретный рецепт. Пей! — настаивает Марио.
Я отпиваю маленький глоток.
— Боже праведный. Марио! — вскрикиваю я. разбрызгивая неведомую жидкость.
— Я думаю, тебя сегодня огорчил мужчина, да?
— Может быть, — сипло соглашаюсь я. приходя в себя после взрыва, только что произошедшего у меня в горле.
— Тогда тебе нужно что-то крепкое. Любовь причиняет самую жгучую боль! — Марио поворачивается и расставляет обратно по полкам бутылки с разнообразными высокоградусными напитками. — Хочешь услышать мою любимую песню про любовь?
— Давай, — соглашаюсь я, ожидая, что это будет какая-нибудь чепуха, вроде «Когда луна похожа на большую пиццу…».
И я не ошиблась.
— «Что дарит нам любовь? Одни бананы, бананы», — поет Марио на какой-то подозрительный мотивчик.
Похоже, других слов в этой песенке нет, и эта строчка повторяется до бесконечности. Парень обладает изощренным вкусом.
— Бананы… — дразнится он.
Я закатываю глаза и говорю, что пойду на террасу любоваться закатом.
— И не пой эту песню при моей матери, пожалуйста, — умоляю я.
На улице все еще жарко. Я сажусь в тени на плетеный стул и пробую на язык «Напиток счастья». Я не грущу, скорее голова идет кругом — до тех пор, пока на террасе не появляется пара молодоженов, которые то и дело сплетают руки и не сводят друг с друга глаз. Если бы здесь была Клео, мы бы похихикали и обменялись шуточками (боже, как мне ее не хватает!), но внезапно мне становится больно и горько, как от тех красных роз в нашем номере, — мне ясно дают понять, чего я лишена. Стараюсь не смотреть, но не могу оторвать от них взгляда. Против собственной воли представляю, как было бы хорошо, если бы это были мы с Люка — одни во всем огромном мире. Я делаю хороший глоток «Напитка счастья», отчего у меня наворачиваются на глаза слезы, а сердце рвется из груди в отчаянном желании присоединиться к влюбленной парочке.
Я перевожу взгляд на море и глубоко вздыхаю — от неожиданного прилива одиночества меня начинает подташнивать. Клео хорошо потрудилась, избавляя меня от этого чувства на протяжении последних двух лет, но вот откуда ни возьмись появляется Люка, и все ее труды идут прахом. От одной мысли о нем внутри у меня все переворачивается и почти забытая тоска возвращается с новой силой.
— Как я тебе? — спрашивает мама, являясь передо мной в жатой золотистой юбке.
Она поправляет вышитый летний шарф так, чтобы он не скрывал ее плечи.
Я говорю, что она выглядит превосходно. Как обычно.
— Не слишком много духов? — Мама наклоняется ко мне и обмахивает шею ладонью.
— Нормально. Если вы с ним, конечно, не будете сидеть рядом в ресторане!
Мама настораживается, потом улыбается.
— С тобой все в порядке?
«Надеюсь», — думаю я, хотя прекрасно знаю, какая я становлюсь плакса, если остаюсь в одиночестве после пары стаканчиков.
— Ваш «Беллини», синьора, — говорит Марио, подавая маме коктейль и тихонько напевая мелодию банановой песни — исключительно чтобы меня поддразнить. — Хочешь тоже, Ким?
— Да, конечно, обязательно его попробуй — он персиковый и очень вкусный! — подключается мама.
Может, если я выпью лишку, то проскочу слезливую стадию и сразу погружусь в забвение?
— С удовольствием, — отвечаю я.
Марио возвращается через минуту со вторым коктейлем и, не переставая напевать, собирает со столика молодоженов пустые бокалы.
Наконец он не выдерживает — это было неизбежно:
— «Что дарит нам любовь? Одни бананы!» — голосит Марио, пресытившись одними намеками.
Поначалу, кажется, что все прошло гладко, поскольку мама машинально начинает ему подмурлыкивать. Но тут Марио замирает с пепельницей в руках и поворачивается к маме:
— Ваша дочь не хотела, чтобы я пел вам эти слова… — Далее следует эффектная пауза, а потом жалобное: — Почему?
Я пытаюсь сообразить, что может причинить Марио больший ущерб — палочка для коктейля или вилочка для оливки, но тут мама смотрит на часы и говорит:
— Ой, мне пора. Не хочу заставлять его ждать.
Я фыркаю и бормочу Марио по-итальянски:
— С каких это пор такие доступные женщины заставляют кого-то ждать?
— Твоя мать не ломака? — отвечает Марио по-итальянски. — Думаешь, она согласится со мной спать?
— Ты же мужского пола? — смеюсь я.
И тут мамин коктейль выплескивается из стакана на пол.
— Ой-ой-ой! Какая я неуклюжая! Так нервничать перед свиданием! Ладно, я побежала.
И мама устремляется к дверям. Марио смотрит ей вслед — ее юбка вьется, приоткрывая изящную щиколотку.
— Забудь, — говорю я. — Теперь уже поздно переключать внимание.
— Ты ревнуешь! — Марио польщен. — Ты сама меня хочешь!
— Да, хочу. — Я уже определенно пьяная.
— Хочешь?
— Хочу… чтобы ты сделал мне еще один коктейль.
— «Беллини»? — вздыхает он.
— Нет, «Секретный рецепт», — говорю я.
Его лицо проясняется. Очевидно, еще не все потеряно…
15
Я открываю глаза. Ничего не меняется — вокруг темно. Прислушиваюсь, дышит ли рядом кто-нибудь. Тишина. Медленно провожу рукой по одеялу. (Вернее, по тому, что итальянцы называют одеялом — по-моему, так это просто скатерть.) Моя рука доползает до маминой кровати. Я тянусь дальше — будет ли покрывало и там гладким и прохладным, или я наткнусь на теплый холмик? Кровать пуста. Я нащупываю над головой выключатель и зажигаю свет. Пуста, и никто в нее и не ложился. Сощурившись, я гляжу на часы — девять утра. Почему мне так плохо? Я вспоминаю вчерашний вечер и падаю обратно на подушку. Когда мама ушла, ужинать я не стала — только прикончила все зеленое «пичене», что было у Марио, и большую часть имевшейся в баре выпивки.
Обслуживая между делом остальных клиентов и выполняя заказы, приходящие из ресторана, Марио составлял мне компанию. Поставив передо мной блюдце с орешками, он рассказал историю, как впервые заехал за девушкой к ней домой: его встретил ее отец и предложил ему выпить чего-нибудь. Марио согласился. На столе перед ним стояла мисочка с фисташками. Марио так нервничал, что отправил в рот пригоршню орешков вместе со скорлупой. Отец посмотрел, как Марио, морщась от боли, старательно проглатывает фисташки, и протянул ему стакан.
— Знаешь, мы обычно их чистим, — заботливо сказал он, силясь понять, сплоховал Марио или у него и впрямь такие странные привычки.
— А мне они больше нравятся со скорлупой, — выпалил Марио, отказываясь признать свою ошибку, и в доказательство отправил в рот еще горсть фисташек.
Я рассмеялась и сказала, что могло быть и хуже — хорошо хоть, это были не грецкие орехи.
Потом я выпила еще бокал. И еще. Марио сказал, что в полночь закрывает бар, а после этого я просто обязана с ним выпить и, возможно, пойти прогуляться. Я сказала, что мне нужно лечь пораньше. Он сказал — неправда. Мне понравилась его настойчивость.
— Слушай, Ким, — сказал Марио, разобравшись с большой группой американцев, которые приехали на Капри отмечать свадьбу, — ты знаешь английский. Скажи мне еще какое-нибудь выражение, которое в Британии обозначает «заниматься сексом». Что-нибудь не такое грубое, как…
— Трахаться! — прервала я его, пока он не вогнал меня в краску, вывалив мне на голову кучу эвфемизмов вроде «бам-трам-мерси-мадам».
— Трахаться? — неуверенно повторил он.
— Да. Это такое шутливое слово, — сказала я. — По-моему, это самое милое выражение.
— Хорошо, — кивнул Марио.
Примерно в половине двенадцатого в бар вошла молодая итальянка — стройная, черные волосы, золотые украшения. Марио нас представил и оставил поболтать друг с другом. Я сначала подумала, что это его местная подружка, но оказалось, что она приезжая и остановилась в отеле с сестрой, ее мужем и их ребенком. Она приехала из Турина и призналась мне, что южане куда более пылкие и горячие, чем их северные собратья, к которым она привыкла.
— Марио такой simpatico.[68] — вздохнула итальянка, отдавая должное его очарованию, но тут же призналась, что опасается его.
Я спросила почему, хотя чувствовала то же самое. Она сказала, что вчера вечером он умолял ее пойти с ним прогуляться. Я стерла со своего лица выражение: «Ты шутишь — меня тоже!» — и сказала:
— Правда? И ты пошла?
— Нет. — Итальянка покачала головой. — Он мне нравится, но знаешь, такие мужчины, как Марио, хотят большего, чем просто держать тебя за руку. Я могу спать с кем-то, только если я его люблю. Так я устроена.
Она рассказала мне о своей сказочной мечте, которую надеется встретить однажды, и мне тут же захотелось взять ее под свою защиту. Я разозлилась на Марио за то, что он к ней пристает — она такая ранимая, а он этим пользуется. Со мной все немного по-другому. Я уже лишилась иллюзий. Думаю, он понимает, что с мужчинами мне не везет и ничего особенного я уже не жду, так что его заигрывания в каком-то смысле мне даже льстят, и я принимаю их с благодарностью. До этого разговора меня подмывало остаться и выпить с Марио, но, побеседовав с Паолой (так звали итальянку), я решила дать ему понять, что ничего такого не случится, и заказала горячее молоко. (Latte caldo — на этот раз я не перепутала.)
Марио запротестовал:
— Детское время! Давай я сделаю тебе еще один «Секретный рецепт»!
Но я была непреклонна, и единственное, что ему удалось, — это уговорить меня добавить в молоко немного коньяка, чтобы лучше спалось. (В результате я получила бокал коньяка, куда было добавлено немного молока. Поспать — это, конечно, здорово, но после этого я не была уверена, что вообще когда- нибудь проснусь.)
Паола заказала ромашковый чай. Более целомудренный вариант, но не особенно изысканный, потому что на вид этот чай напоминал мочу. Каждый раз, подходя к стойке, Марио старался поймать мой взгляд. Он строил рожи за спиной Паолы, как будто говоря: «Она слишком много болтает! Хоть бы она поскорее ушла!» И как бы низко это ни было, в каком-то смысле я испытывала к Марио благодарность за то, что он оказывал мне предпочтение. Оставалось надеяться — причина не в том, что я казалась ему доступнее.
Нужен ли был Марио Паоле или нет, но в ее намерения, похоже, не входило оставить меня в полночь с ним наедине. В пять минут первого мы приняли молчаливое решение уйти одновременно. Надо было видеть разочарование, крупными буквами написанное у Марио на лице… Провожая нас в холл, он исподтишка приобнял меня за талию, умудрился запустить большой палец мне под одежду и дотронуться до моей кожи. Остается только восхищаться его нахальством. Марио вызвал нам лифт, пожелал «Buona notte»[69] и добавил «Sogna mi!» («Пусть я вам приснюсь!»). Мы хихикали и качали головами, а лифт, пошатываясь, тащил нас на второй этаж.
— Было здорово! Может, приедешь как-нибудь в Турин? — предложила Паола, после чего дала мне свою карточку и расцеловала в обе щеки.
Я сказала, что непременно и с удовольствием, и. восхищаясь тем, как быстро могут сдружиться две девушки, нажала на кнопку третьего этажа.
Я вышла из лифта с ключом в руке, но в двух шагах от моей комнаты меня вдруг схватили сзади и утащили в кладовку-прачечную!
— Что?! — взвыла Клео.
Я как раз услаждаю ее этой историей.
— Богом клянусь, не понимаю, как он смог так быстро подняться по лестнице.
— Ты кричала?
— Я пыталась, но получилось плохо, потому что…
— Он заткнул тебе рот подушкой? — разволновавшись, ахает Клео.
— Не-ет! Получилось плохо, потому что он меня целовал! Я еще не успела понять, что это именно Марио, а он уже начал целоваться.
— Он хорошо целуется?
— Нет, ужасно — слишком жадно и агрессивно. И потом, он так сильно меня сжал, что я думала, он мне позвоночник сломает.
— И что было дальше?
— Я вырвалась и спросила, что это он, черт побери, вытворяет?
— Не похоже на тебя, ты обычно такая мямля.
— Наверное, это из-за шока. Я была в ярости!
— И правильно. Он извинился?
— Не совсем. — Я стараюсь сдержать смех. — Он сказал: «Я хочу с тобой немножко потрахаться!»
Клео визжит от восторга:
— Да ты что!
— Да? Вот умора! Он даже хотел войти ко мне в комнату.
— А как лее твоя мама? — Клео поражена.
— Ну, он же знал, что ее еще нет…
— Да, но она могла прийти в любую минуту. Представляю, что было бы, если бы она ворвалась в комнату и застала вас там! Я так и вижу, как он в ужасе прыгает с балкона и повисает, зацепившись трусами за решетку!
— Точно, так все и было!
— Не может быть!
— Нет, конечно, — смеюсь я.
— А тебе хотелось?
— Только если бы за дверью меня ждала бригада «скорой помощи» и костоправ — чтобы тут же меня откачать. Я думаю, нужно иметь черный пояс, чтобы выжить после секса с этим мужчиной.
— Ах, как это страстно звучит! — вдохновляется Клео.
— Думаю, Марио не откажется тебя облагодетельствовать, если ты прилетишь, — он не слишком разборчив.
— Спасибо!
— Я не это имела в виду, — протестую я.
— Все равно я сейчас не могу отлучиться — на форпостах был замечен Гарет!
Я ахаю.
— Рассказывай!
— Ну, я сама его не видела, но Бренвин из «Супердраг» сказала, что он заходил за лосьоном после загара и что был он при этом чернее черного, так что, если мне повезет, он со дня на день принесет нам фотографии, которые он наснимал на пляже.
— А если он надевает на пляж бикини?
— Плевать, по мне — чем меньше одежды, тем лучше. Он та-акой балдежный!
— Может, стоит испробовать на нем фразу про рай земной?
— О боже! — хихикает Клео.
— Представь… — начинаю я.
— Погоди, в дверь звонят, — прерывает меня Клео. — Должно быть, почтальон — сегодня должна прийти посылка от «Фриманс». Я тебе перезвоню.
— Хорошо. — Я вешаю трубку, продолжая ухмыляться.
Приятно услышать вести из дома. Я представляю Клео в нашей комнате, и мне становится спокойнее на душе. Интересно, что она заказала? Уверена, что-нибудь для кухни.
Отбросив одеяло, я спускаю ноги с кровати и только тут понимаю, что спала в одежде. В те времена, когда мне еще приходилось выходить из дома, чтобы отправиться на работу, такое случалось сплошь и рядом: джинсы, джемперы, жакеты на молнии — моя кровать хорошо познакомилась со всем моим гардеробом. Клео была в отчаянии — она опасалась, что какой-нибудь пояс «ли случайный металлический крючок прикончат меня во сне. Сама она такая же разгильдяйка, как и я, но с отходом ко сну у нее связана целая церемония. Единственный раз в жизни случилось так, что она легла в кровать не в пижаме из стопроцентного хлопка от «М & S», — это произошло, когда она неожиданно оказалась в постели со своим бывшим боссом. Клео решила, что будет меньше смущаться, если босс не увидит ее голой, поэтому не стала снимать колготки и лайкровое боди. Он лег в постель с самой красивой из своих сотрудниц, а проснулся с балериной, собравшейся на тренировку.
Звонит телефон. А вот и наша Дарси Бассел[70].
— Здравствуйте, только сегодня и только для вас новое предложение отеля «Луна»: полупансион и немножко потрахаться — всего триста тысяч лир за ночь!
— Звучит заманчиво, и, действительно, недорого, — отзывается мужской голос.
— Марио? — Я горю от стыда.
— Нет, это Люка, менеджер.
Еще хуже. Отчаянный крик замирает у меня в горле.
— Марио — один из твоих постоянных клиентов? — интересуется Люка.
— Нет! Нет! Это бармен из бара на первом этаже… — Вряд ли это меня оправдывает.
— А…
— Э… Мамы сейчас нет. — Я изо всех сил стараюсь, чтобы голос мой звучал ровно.
— Хорошо, тогда напомни ей, что лодка отплывает от Марина Пиккола в полдень.
— Лодка?
— Или ты хочешь обогнуть остров вплавь?
— Мы куда-то собираемся?
— Она тебе не говорила?
— Нет.
— Сегодня мы отвезем тебя во всемирно известный Лазурный Грот, — объявляет Люка голосом профессионального гида.
— А море сегодня спокойное? — беспокоюсь я, невольно сознаваясь в том, что еще не открывала ставни.
— Ты плохо переносишь качку?
— Нет, просто небольшое похмелье. — Я стараюсь не драматизировать.
— Вчера вечером ты куда-то ходила?
— Не дальше бара в отеле.
— Боюсь, мне придется поговорить по душам с твоим барменом! — шутит Люка.
Мне хочется пояснить, что он не мой бармен, но вместо этого я невразумительно мычу:
— М-м-м…
— Ладно, увидимся в двенадцать.
— Марина Пиккола! — говорю я по возможности бодро.
— Марина Пиккола. — повторяет Люка.
Мне кажется, он хочет сказать что-то еще, но он произносит только финальное «Ладно, чао!» и кладет трубку.
Несколько минут я как будто даже не дышу, а просто тупо смотрю в пространство. Наконец я издаю жалобный стон. Подумать только, как сильно он на меня действует. Если я больше никогда его не увижу, то, может, и смогу это пережить, но если будут новые встречи… Я крепко обнимаю подушку.
Снова звонит телефон.
— Алло? — осторожно говорю я.
— Кто это там пищит, как замученная птичка?
— Клео!
— А что удивляться? Я же сказала, что перезвоню.
— Я помню, я…
— У тебя все хорошо? Что-то не так? Что такое?
— Только что звонил Люка, — сознаюсь я.
— Который бог любви?
— М-м-м… — мнусь я.
— Сколько вокруг тебя мужчин?..
— Ах, Клео, он женат! — Я безутешна.
— Не может быть! Когда ты узнала?
— Вчера за обедом. Часа через два после того, как позвонила тебе.
— Почему ты мне не сказала?
— Я чувствовала себя такой дурой…
— Ну, лапочка!
Я начинаю объяснять ей, что у него еще есть сын — маленький Казанова, — как вдруг открывается дверь и в комнату впархивает мама в белой рубашке, заправленной в синие слаксы а-ля Кэтрин Хепберн.
— Мне пора, — говорю я Клео.
— Мама вернулась?
— Точно.
— Ну, держись там и не забудь включить защитное поле вокруг своего сердца.
— Ладно. Я тебя люблю! — улыбаюсь я. — Пока!
— Как тебе мой наряд? — интересуется мама, когда я кладу трубку.
— Здорово, — говорю я. — Последняя коллекция от Платинового Блондина, если я не ошибаюсь.
— Зачем ты называешь его так? Его зовут Тони.
— Наверное, не имеет смысла спрашивать, хорошо ли ты провела время…
— Ах. Ким! Он такой замечательный, — говорит мама, усаживаясь рядом со мной на кровать. — Представляешь, как было бы здорово, если бы, в конце концов, дело закончилось сразу двумя свадьбами — отец и сын, мать и дочь!
— Я за тебя не выйду! — протестую я. — Это противозаконно!
— Ты знаешь, о чем я. — отмахивается мама. — В воскресенье вечером прилетает Тайлер. Я сказала, что мы пообедаем вместе.
— Ага, а еще ты сказала, что сегодня мы едем кататься на лодке…
— Разве я тебе не говорила?
Я качаю головой.
— Ну… — говорит мама, направляясь в ванную.
Читать бесплатно другие книги:
