Я люблю Капри Джонс Белинда

16

Потная и раздражительная очередь на автобус берет начало в лабиринте железных поручней на автовокзале и, колыхаясь, перегораживает Виа Рома.

— И не думай! — машет рукой мама. — Мы возьмем такси.

Это кажется невиданной роскошью — длинные старомодные автомобили здесь, на Капри, утрут нос любому лимузину. Нужно быть Валентино или Де Лорентиисом,[71] чтобы иметь право путешествовать с таким шиком. Я вижу свое отражение в сияющем хромированном бампере. Ой-ой-ой. Я не удивлюсь, если водитель завернет меня в кашемировый плед, чтобы я не испортила ему имидж. Возможно даже, он сейчас предложит мне проехаться в багажнике, но нет — он только бросает туда свой пиджак. Водитель приветствует нас легким поклоном. Судя по выражению его лица, мама одета настолько хорошо, что хватит на нас обоих. Жестом он приглашает нас садиться. Прежде чем влезть в салон, я извиняюсь перед кожаным сиденьем цвета слоновой кости — потерпи, старина, что поделать.

По моим прикидкам, наше десятиминутное путешествие будет стоить не меньше сотни фунтов, но уже через мгновение я понимаю, что это заслуженная плата. Дорога на пристань состоит из опасных крутых поворотов, но мы вписываемся в них плавно, овеваемые нежным ветерком, — в итоге получается элегантный вариант поездки на американских горках, снятой замедленной съемкой. Я начинаю понимать, что имеют в виду люди, когда говорят, что в жизни важнее не попасть как можно скорее из точки А в точку Б, а насладиться путешествием.

Мы проносимся мимо приземистых вилл, будто окрашенных горчицей и каламиновым лосьоном, притормаживаем на поворотах, чтобы полюбоваться цветами с ярко-красными лепестками, похожими на щетину — ну точь-в-точь ершики для бутылок, — и кактусами, усыпанными поблекшими рыжеватыми сердечками и инициалами неведомых влюбленных. Гроздья бугенвилей сливаются в алые акварельно-размытые пятна — никогда в жизни не видела ничего более успокаивающего. В конце пути, когда я обнаруживаю, что в переводе на фунты поездка обошлась нам всего в десятку, я отдаю водителю еще пять фунтов за то, что он позволил мне разделить с ним это блаженство.

— Здесь был обычный док, — рассказывает мама, пока мы спускаемся по ступеням к воде, — а дома вокруг него принадлежали ловцам кораллов. Ты только посмотри!

Меня удивили яркие краски береговой кромки — никаких выцветших пастельных тонов: вдоль бетонной платформы выстроились в ряд свежеокрашенные в желто-лимонный и сочно-зеленый цвета домики, а вдоль них — броско-оранжевые шезлонги.

— Похоже на декорацию к мюзиклу, правда? — смеется мама.

Она нрава, так и ждешь, что сейчас появятся актеры в купальных костюмах по колено и начнут выделывать танцевальные па и прыжки, шлепая пляжными мячами. К сожалению, никто не появляется — только на воде кое-где подпрыгивают, как буйки, несколько голов в купальных шапочках.

— Ты здесь когда-то купалась? — спрашиваю я маму.

— Я предпочитала бухточку вон там, дальше, — отвечает она. — Пойдем…

Сначала, кажется, что мы идем в сторону заднего двора «Ристоранте Чиро», но неожиданно показывается потайная дорожка, ведущая на уютный галечный пляж. Низкая шероховатая арка на несколько футов заходит в море, льдисто-зеленая, как мятный лосьон, вода закручивается водоворотами вокруг ее лап, и когда она со шлепком ударяется о скалы, вверх взлетает мятно-зеленоватая пена. На вид она такая освежающая и стягивающая поры, что мне тут же хочется нырнуть в нее. Мама инстинктивно направляется к кучке прибрежных магазинчиков, торгующих розовыми ковбойскими шляпами и посеребренными морскими ракушками. Я остаюсь у арки. Маленькая девочка неподалеку изучает пушистую местную флору, старательно уклоняясь от шипастых лап алоэ-вера. Только когда она спускается ниже, я замечаю, что неподалеку в скале примостилась школа дайвинга. Я бы и не разглядела ее, если бы не мокрые водолазные костюмы, развешанные на зазубренных скальных выступах.

Я сбрасываю обувь и на цыпочках подхожу к воде, разглядывая, сколько самых неожиданных цветов прячется в серой на беглый взгляд гальке. Как будто кто-то во время ссоры вышвырнул в окно всю посуду и она разлетелась на мелкие осколки, превратив в мозаику весь этот берег. Я подбираю камушек — грубая терракота с одной стороны и гладкая синева с белыми крапинками — с другой.

— Как звезды в солнечный день! — говорит Люка, незаметно оказавшись рядом со мной.

Это не мужчина, а воплощенная поэзия.

— Ким! Ким! — толкает меня Нино, он же Ринго, как будто понимает, что главная его забота — заставить меня оторвать взгляд от его отца. — У меня для тебя подарок — смотри!

Он протягивает мне коричневый бумажный пакет размером с обувную коробку.

— Открой! Открой! — настаивает Нино.

Я разворачиваю бумагу и вытаскиваю упаковку печенья «Ринго».

— Боже мой! — Я тронута до слез. — Спасибо!

Я притягиваю к себе несъедобного Ринго. Он

обнимает меня так крепко, что наши сердца почти соприкасаются.

— Попробуй!

— Хорошо, — соглашаюсь я, но сначала читаю вслух надпись на упаковке: «Il biscotto-snak — Di Qua Bianco e di la Nero con Dentro tanta Crema Golosa!»

Помесь молочного крема с бурбоном, решаю я и надкусываю печенье.

— Ким, что ты делаешь? Ты же только что позавтракала.

Знакомьтесь, моя мама — большая мастерица испортить удовольствие. К собственному несчастью, у этой женщины дар пробуждать во мне самые темные стороны характера. Но я не хочу, чтобы Ринго и Люка узнали, какой я бываю раздражительной, поэтому я спокойно объясняю, что это подарок, и предлагаю ей тоже попробовать.

— Да! Да! Обязательно! — настаивает Ринго.

Я с удовлетворением наблюдаю за мамиными мучениями, потому что знаю: для нее сахар — это чистый яд, она убеждена, что ее зубы сгниют, если она тут же не раздобудет зубную щетку.

— Все готовы? — спрашивает Люка.

— Мне нужно на секундочку в дамскую комнату, — говорит мама.

— Хорошо. София ждет у скалы — там и встретимся.

О. нет. Нет! Только не его жена. Когда она вернулась? Я не хочу с ней встречаться. Если она окажется красивой, красота ее будет мне мукой мученической, а если она — уродина, это ранит меня еще сильнее, потому что уродство ее будет означать, что их связывает нечто более сильное, нежели очарование внешней прелестью. И все-таки, пожалуйста, пусть она лучше будет уродиной. Пожалуйста. Пожалуйста.

Мимо школы дайвинга мы поднимаемся по ступеням на скалистый мол.

— Это место известно как Ло Скольоделле Сирене — Скала Сирен, — сообщает мне Ринго. — Возможно, именно здесь Сирены искушали Одиссея…

Очень к месту. Но какая из них заманила Люка к алтарю? Уж не эта ли, похожая на бродяжку, блондинка в красной кожаной куртке и зеркальных, как у летчика, очках? Нет, она с двойником Платинового Блондина. Или вон та, с хвостом на затылке, в шортах и сандалиях? Нет, похоже, она из группы поддержки аквалангистов. Я слежу за взглядом Люка и вижу женщину с длинными, по пояс, волосами, которая сидит к нам спиной в самом конце мола. Подходя ближе, я готовлю себя к худшему — я уверена, что это будет юная Софи Лорен. Клаудиа Кардинале и Джина Лоллобриджида в одном лице. Еще шаг. И вот я уже так близко, что могу столкнуть ее в воду. Она оборачивается.

Ей семьдесят, чтоб мне провалиться! Я отшатываюсь в недоумении. Она радостно меня обнимает. Я, должно быть, ошиблась, я стараюсь повернуть голову так, чтобы посмотреть на ее шею — достаточно ли она морщинистая, но рука в коричневых пятнах, которая убирает мне волосы с лица, — уже достаточное доказательство. Женщина немного отстраняется и вглядывается в мое лицо.

Я тоже гляжу на нее и думаю — как? И еще — почему? Почему она смотрит на меня с такой любовью?

— Ты так похожа на деда. И так похожа на мать.

Не думала, что они встречались. Не могли они встречаться…

— Она здесь? — спрашивает София.

— Она… — начинаю я.

— София! — кричит мама и бежит ей навстречу по камням.

— Джина! Девочка моя, какая ты красавица!

Мама оглядывается на меня.

— Ким, позволь представить тебе Софию Вуотто, одну из моих старейших подруг, — сияет она.

— Эй, ты кого старухой обзываешь? — смеется София.

— Так вы не… — начинаю я.

— Не что? — хором спрашивают София и мама, заинтересованно оглядываясь на меня.

— Не… состоите в родстве с семьей Аморато? — Я машу рукой в ту сторону, где отец и сын готовят лодку.

— Нет, дорогая, я жила по соседству с твоей матерью, когда она была еще девочкой.

— София была такая эффектная! Мне очень хотелось быть на нее похожей…

— Ты была мне, как младшая сестра, — улыбается София. — Я так по тебе скучала, когда ты уехала. — Она на минуту погружается в воспоминания, а потом добавляет: — Когда я увидела тебя вчера, этих лет — как не бывало.

Вчера? Мама определенно выбрала не ту профессию, ей на роду было написано быть секретным агентом. Я понятия не имею, чем она занимается, когда пропадает из виду.

— Все то время, что мы провели вместе… — У Софии такое выражение лица, как будто перед ее глазами проносятся кадры из старого кинофильма.

Потом она поворачивается ко мне:

— Видишь вон тот пляжный клуб с флагами? — Я киваю. — Это Канцоне дель Маре, Песня Моря, бывшая резиденция Грейси Филдс.

— Сомневаюсь, что Ким знает, кто это, — звонко говорит мама.

— Леди Грейси Филдс? Родилась 9 января 1898 года на втором этаже забегаловки своей бабушки, козерог, известна как «Наша Грейси», самая известная мелодия — «Салли», самая высокооплачиваемая в мире звезда 1937 года, похоронена здесь, на Капри, в 1979-м? Та самая Грейси Филдс? — с невозмутимым видом откликаюсь я.

Я знала, что наши с Клео интернетные изыскания однажды пригодятся.

После удивленного молчания Софи продолжает: — После войны она превратила свою резиденцию в купальню, так что в пятидесятых и шестидесятых это было самое модное место. Мы с твоей мамой изучали журналы, а потом подплывали туда и подглядывали — кто там сегодня? Мы видели Ингрид Бергман, Фей Даневей, Элизабет Тейлор…

— Тони Кертиса, Джорджа Гамильтона… — добавляет мама, которую уже тогда мужчины явно интересовали больше.

— Однажды мы даже взяли с собой отцовский фотоаппарат, так что нам пришлось плыть очень осторожно, чтобы его не забрызгать, — вспоминает София.

— Вы были малолетние папарацци?! — восхищаюсь я.

— Точно! — смеется София. — Только мне тогда было уже лет двадцать, и мне следовало быть рассудительнее!

— Мы надеялись, что кто-нибудь нас заметит, — вспоминает мама.

— И сделает кинозвездами, — задумчиво вздыхает София.

— Или влюбится в нас…

На какое-то мгновение я преисполнена сочувствия — их мечты не сбылись. Если судить по следам былой красоты, которые угадывались даже во внешности Софии, обе они когда-то были весьма привлекательными, а стало быть, имели основание для подобных мечтаний. Я вспоминаю эпизод из шоу Опры Уинфри, где приглашенный специалист определяет проблему одной красавицы — она поверила в миф, что красивых людей судьба находит сама: идут ли они просто по улице или ошиваются у киоска с газировкой, их тут же хватают, увозят в Голливуд, по дороге подписывая с ними контракт сразу на три кинофильма, или предлагают поработать пару сезонов моделью в Милане. Такие вещи должны сами собой падать к их ногам. Сорока-с-чем-то-летняякрасотка никогда не строилапланов, не разрабатывала стратегий для достижения своей мечты, потомучто считала, что одной еевнешности вполнедостаточно для успеха, а остальное приложится самособой, помановению волшебной палочки. Она была не столько разочарована, сколько озадачена пробуксовкой собственной судьбы. Более того, спервого взгляда было понятно — она до сих пор ждет, что ее фотографияоднажды появится на обложкежурнала. Мнетоже мельком показалось это очень странным — быть обалденнойкрасавицей и при этом ничего не добиться в жизни. Получается, ты просто профукала свое очевидное преимущество.

— Ким! — Голос Нино прерывает мои размышления.

— Да, Капитан Ринго! — Я салютую самому милому на свете моряку. Ну, почти самому.

— Приглашаю вас на борт нашего корабля! Мы отчаливаем от пляжа, мотор пыхтит и скрежещет, но постепенно набирает обороты, и лодка уходит все дальше в море. Люка стоит у штурвала, Ринго залез с ногами на сиденье слева от него, чтобы смотреть поверх ветрового стекла. Женская часть команды расселась сзади на подушках, все больше и больше клонясь назад с каждым набираемым узлом. София звонко смеется, ветер развевает ее волосы, вихрем вздымает их вверх и закручивает в некое подобие клубка сахарной ваты. Мама предлагает Софии бархатную резинку и обвязывает свою собственную голову легким шарфом. А я наслаждаюсь тем, как мои взлохмаченные кудри вьются по ветру — «Долой тоскливый гнет расчесок!». Я столько времени старательно поддерживала правильную температуру жизни и не допускала никаких вмешательств извне, что теперь с восторгом отдаюсь на милость природы. Я нагибаюсь и опускаю руку за борт, вспенившаяся вода щекочет пальцы. Когда-то в детстве я любила ходить на пляж «Пенарт». Когда я бросила туда ходить? Когда стала настолько тяжела на подъем, что мне уже лень было потратить двадцать минут на эту поездку? Повзрослев, я. наверное, предпочитала представлять, как буду фланировать по какому-нибудь курорту на Карибах. И так я бездействовала в ожидании какого-то особого случая. А когда ничего особенного само собой не случилось, я махнула на все рукой. Перед нами открывается столько дорог, когда мы вырастаем, но на многие ли из них мы в действительности решаемся ступить? На что мы тратим свое свободное время? Смотрим телевизор. Иногда мне кажется, что некоторые вещи должны остаться обязательными и после школы, например — баскетбол, занятия изящными искусствами или психологией.

Лодка подпрыгивает, и все внутри меня взволнованно сжимается — мы преодолеваем высокую волну и громко ударяемся о воду, как лошадь, перепрыгнувшая ограду. Я смотрю на Люка — он трясет мокрой головой, окатывая Ринго шрапнелью соленых брызг. Если бы его здесь не было, была бы я в таком же восторге от поездки? Его присутствие определенно влияет на меня. Я напоминаю себе, что он женат, но какая-то часть меня отказывается с этим считаться. Как будто эта женщина не существует. По крайней мере — сегодня…

— Все хорошо себя чувствуют? — спрашивает Люка, поворачиваясь к нам.

— Да. — Мы улыбаемся в ответ.

— Ким, намажься кремом от солнца, у тебя лоб уже красный, — суетится мама.

Интересно, я когда-нибудь перестану чувствовать себя рядом с ней пятилетней девочкой? Как отвечать на вопросы вроде «Хочешь чего-нибудь вкусненького?» и при этом не выглядеть ребенком.

— Все в порядке, — говорю я.

— Попробуй мой крем. — София протягивает мне дорогой на вид тюбик с золотым колпачком.

— У Софии свой салон-спа, — говорит мама. — Она может посмотреть твою кожу, пока ты здесь.

Большое спасибо, мама.

— Если захочешь попробовать, у нас есть чудесные процедуры, — доброжелательно предлагает София.

— У меня от таких вещей крапивница бывает, — отнекиваюсь я. — Но все равно спасибо.

— У меня, конечно, не такой хай-тек, как в «Ферме красоты» в отеле «Палас», — говорит София маме. — Они там предлагают талласотерапевтические гликолевые пилинги, ультразвуковую диатермию, «Инфрашнелла»…

Вряд ли я могу внести какой-то вклад в их с мамой разговор, поэтому я решаю не вмешиваться и подхожу поближе к Ринго, но в этот момент лодка взлетает на очередную волну и я, поскользнувшись, ударяюсь локтем о дроссель.

— Ой, блин! — вскрикиваю я. — Прости, Ринго!

Терпеть не могу, когда ругаются при детях. Но он как будто и не замечает. Вместо этого он целует мне локоть, чтобы быстрее перестал болеть, и уступает свое место. Ах, если бы он был лет на двадцать пять постарше!

— Итак, тебя интересуют красоты местности или экскурсия? — спрашивает Люка.

— Я хочу все сразу!

— Все? — переспрашивает он и та-ак на меня смотрит.

— И то, и другое, — поправляюсь я. стараясь сохранять спокойствие.

— Некоторые предпочитают просто смотреть, — поясняет он.

— По-моему, это зависит от того, кто говорит. — Я тайком оглядываюсь на маму.

— Ладно, — говорит Люка. — Я начинаю…

— Только без ужасов, — перебиваю я.

Он оглядывается на меня и продолжает:

— Вдоль побережья Капри расположено множество гротов.

— Двадцать! И я их все знаю! — радостно встревает Ринго.

Люка сдается:

— Давай. Нино.

— Во-первых. Гротто Верда — Зеленый Грот.

Люка приостанавливает лодку, чтобы мы могли насладиться изумрудным блеском воды.

— Мы воображаем, что в каждом гроте живут какие-нибудь существа, — шепчет Люка.

— Тогда здесь, должно быть, прячутся марсиане, — предполагаю я.

— S, они делят жилище с ирландскими лепрехунами, — подтверждает Люка.

— Дальше — Гротто Росса — Красный Грот.

Я закрываю Ринго уши:

— Там водятся проститутки?

— Ты хочешь сойти здесь на берег? — поддразнивает Люка.

Я шлепаю его по руке и чуть не ломаю костяшку об его бицепс.

— Потом — Гротто Шампане… — продолжает Ринго.

Там полно кинозвезд и богатых наследниц, я знаю.

— Вон тот, ближе к Фаральони, — Гротто ди Форка.

— Пристанище клептоманов, специализирующихся на столовых приборах?

— По-итальянски вилка «forchetta», — хмурится Люка, — а не «forca».

— Я знаю, — смеюсь я. — Просто дурачусь. Ничего не могу с собой поделать. Голова идет кругом.

— И, конечно, самый знаменитый и посещаемый из всех гротов — Лазурный Грот, Гротто Аззурра! — щебечет Ринго. — Он волшебный!

— В былые времена местные его избегали, потому что считали, будто там живут ведьмы и чудовища, — добавляет Люка. — Теперь там только туристы.

— Мы поплывем внутрь?

— Конечно, — улыбается Люка. — Вы же туристы.

17

До сих пор нам только изредка попадались проходящие мимо лодки и катера, но здесь, у входа в Лазурный Грот, скопилось целое лодочное собрание. Большие корабли, битком набитые туристами со всего света, нависали над стройными яхтами, чьи пассажиры все как на подбор одеты в облегающие костюмы — они, наверное, думают, что снимаются в клипе «Рио» для «Duran Duran». По непонятной мне причине люди на дешевых местах кутаются в свитера, а знойные красотки с яхт красуются в блестящих бикини — неужели богатство делает человека нечувствительным к холоду? Люка глушит мотор и заводит лодку туда, где, как я понимаю, находится наттте место в очереди.

— А что теперь?

— Нужно пересесть в маленькие гребные лодки. Иначе не пролезть во входное отверстие грота.

— Которое находится?..

— Вон там! — Люка показывает на подножие утеса.

— Вон та маленькая дырочка? Да ты смеешься! — Я не успеваю толком испугаться, а Люка уже подзывает две лодочки и объясняет, что нам нужно разделиться, потому что каждая лодка может взять только трех пассажиров.

— Посадите старушек в одну лодку, — говорит София. — Ким может потеснить мужчин.

Она нравится мне все больше и больше.

— С тобой все будет хорошо, милая? — беспокоится мама.

— Я присмотрю за ней, — успокаивает ее Ринго. — Не беспокойтесь!

— Ну же. Джина, это не «Титаник», — подгоняет маму София. — Полезай в лодку!

Воссоединившись, они тут же принимаются по- девчачьи хихикать, а их лодка проплывает вперед и занимает место в очереди.

— Теперь мы, — говорит Люка. — Я переберусь первым и помогу тебе спуститься.

Одним махом он оказывается на корме маленькой лодки и протягивает ко мне руки. Я не такая ловкая, поэтому спускаюсь к нему на руки довольно неуклюже. Я пытаюсь сесть, но невольно раскачиваю лодку, визжу и хватаюсь за борт, отчего лодка начинает раскачиваться еще сильнее — теперь мы точно опрокинемся. Люка хватает меня и пересаживает в центр:

— Все хорошо.

— Ким, ты с ума сошла! — смеется Ринго, спрыгивая к нам. — Смотри — я пойду первый, на носу сидеть страшнее всего, — героически заявляет он.

Угрюмый лодочник, ворочая веслами, рявкает:

— На дно!

— Что?

— Нужно лечь на дно лодки, — объясняет Люка, укладываясь на спину и располагая ноги справа и слева от меня.

— Будешь сидеть, останешься без головы — бум! — Ринго показывает, как меня обезглавит низкий вход в пещеру. — И руки тоже — обдерешь их, если будешь держаться за края лодки.

Ладно, теперь я напугана по всем правилам. Я оглядываюсь в поисках мамы и Софии, но они уже, должно быть, улеглись на дно своей лдки, так что я их не нахожу.

— Ложись! — рычит лодочник.

Я откидываюсь назад, отчетливо ощущая, что вместо матраса подо мной — Люка. Моя спина лежит на его груди, я стараюсь не давить, но у меня недостаточно накачан пресс, чтобы долго выдерживать такую позу.

— Не поднимай голову, — напоминает Люка и слегка меня придерживает, чтобы я, чего доброго, не ослушалась.

Его рука лежит как раз у меня на ключице. Я откидываю голову и чувствую, как бородка Люка щекочет мне макушку. Сердце у меня отчаянно колотится.

— Там всю дорогу так низко, это что-то вроде тоннеля? — Меня уже начинает подташнивать от надвигающейся клаустрофобии, но подниматься отчаянно не хочется. Интересно, в какую из его татуировок упирается сейчас моя лопатка?

— Увидишь… мы следующие.

Лодочник хватается за тяжелую цепь, которая протянута вдоль клифа в грот, и подтягивает лодку к скале.

— Сегодня бурно, папа, — замечает Ринго.

Я приподнимаю голову и вижу: вода поднялась настолько, что почти перекрыла небольшую брешь, в которую мы должны протиснуться.

— А что будет, если, пока мы плывем, вода еще поднимется? — отваживаюсь спросить я.

— Нас в дребезги разобьет о скалы! — восторженно сообщает Ринго.

— О боже! — причитаю я.

— Эти люди знают, что делают, — успокаивает меня Люка и добавляет: — Ты же умеешь плавать?

— Что?!

— Теперь наша очереди, — говорит Люка. — Не высовывайся!

Я чувствую прилив адреналина. Лодочник хватается за цепь, перебирает ее рукамии, отклонившись назад, проталкивает лодку в устье грота. Ощущение такое, будто тебя засасывает под землю. Или как родиться наоборот.

— Добро пожаловать в Гротто Аззурра! — восклицает Ринго.

— Добрались! — радостно вздыхаю я. Голова у меня кружится от облегчения, и я потихоньку сажусь. Отсюда вход, кажется еще меньше, но находимся мы сейчас в огромной пещере.

— Гротто в ширину как олимпийский бассейн— двадцать пять метров, — рассказывает Ринго, пока мои глаза привыкают к темноте. — Длина — шестьдесят метров — как крытый спринтерский трек.

У меня создается ощущение, что Ринго помешан на спорте.

Лодочник гребет к середине пещеры.

— Нравится? — спрашивает Люка.

— Да.

У меня нет слов. Здесь очень красиво, жутковато и прохладно, но, если честно, я ожидала чего- то более эффектного.

— Теперь пора назад…

Я поворачиваюсь к выходу.

— О господи! — восклицаю я от восхищения перед чудесным небесно-бирюзовым великолепием, которое открывается моему взору.

Мои глаза широко распахиваются.

— Как?. Откуда такой яркий свет?

— Это солнечный свет, он проходит сквозь подводную расщелину и подсвечивает морскую воду.

— Настоящий? Никаких ухищрений? — Я пытаюсь рассмотреть скрытые прожектора.

— Самая настоящая магия. Дай руку.

Люка переплетает свои пальцы с моими и опускает их в воду. Наша кожа становится светящегося беловато-голубого цвета. Мы неохотно расплетаем пальцы.

— Вот бы здесь искупаться. — Я погружаю руку в воду по локоть. Чистая и прозрачная вода так и манит к себе.

— Говорят, у Тиберия был секретный ход сюда из виллы, которая находилась здесь наверху.

— Ух, ты, Хью Хафнер мог бы у него поучиться, — говорю я.

— Смотри сюда! — кричит Ринго и подталкивает лодочника.

Тот вскользь ударяет веслом по воде и вскидывает его вверх — капли сверкают, будто подвешенные в воздухе бриллианты и сапфиры. Настоящее волшебство. Мне хочется сказать Люка: «Так вот откуда взялся пронзительный цвет твоих глаз!», но вместо этого я кричу:

— Еще!

Люка ерошит мне волосы, смеется, и я чувствую на шее его дыхание. Здесь все кажется возможным. Я не хочу отсюда уходить, но мы уже плывем к выходу.

— О sole mio, — гудит лодочник, стараясь отвлечь нас от того факта, что сейчас мы вернемся в реальный мир.

Мы подплываем к яркому треугольнику дневного света, падающего снаружи. Здесь вода становится мутнее и беспокойнее. Меня тревожит, что чем ближе мы подплываем к выходу, тем меньше становится расстояние от воды до каменного свода этой лазейки. Тут снаружи накатывает большая волна и полностью перекрывает оставшуюся щель. Меня мороз продирает по коже. Если море не успокоится, нам не выбраться. Даже лодочник слегка заволновался. Мы ложимся на дно, как велено, но лодка уже пять минут, подбрасываемая волнами, танцует на месте. Мы приподнимаемся, чтобы посмотреть, что происходит. Сейчас через проход не просунуть даже весло — лодка разлетелась бы в щепки. Мне всегда хотелось, чтобы со мной произошло что-нибудь, «как в кино», но я не ожидала, что на мою долю выпадет фильм-катастрофа. Я пробую ради тренировки задерясивать дыхание и проклинаю себя, что надела белое, — я буду как голая, когда из воды выловят мое бездыханное тело.

— Папа? — шепчет Ринго.

— Все хорошо, — успокаивает Люка. — Ким?

Я не успеваю ничего сказать, как лодочник хрипло кричит:

— На дно! — и крестится.

Это уже серьезно. У меня сердце уходит в пятки, когда лодочник хватается за цепь, которая (теоретически) должна помочь ему вытащить нас на волю. Лодка продвигается чуть вперед. Я раздумываю, не расплакаться ли мне, но тут поднимается волна и с шипением обрушивает на меня водопад холодных брызг. Глаза щиплет от соли. Я промокла до нитки. Но мы выбрались. Я неуверенно сажусь и отплевываюсь. Туристы у входа встречают нас аплодисментами. Я убираю с лица, налипшие крысиные хвостики волос и вижу, что Ринго указывает на меня пальцем.

— Ким, у тебя…

Я закрываю руками грудь. Не то чтобы на мне не было лифчика, но он тоже белый, так что можете представить себе картину. Я слишком рада нашему спасению, чтобы беспокоиться о подобных мелочах, но, пока мы плывем к лодке Люка, я сижу сгруппировавшись, демонстрируя, таким образом, известную скромность. Впрочем, вскоре я понимаю: чтобы подняться на борт, мне придется отпустить футболку. Мама и Софи смотрят заботливо и держат наизготовку полотенце. Тем временем я стараюсь одной рукой дотянуться до лестницы, а другой — оторвать от тела налипший трикотаж. Это не просто — футболка не хочет со мной расставаться.

— Бедняжка! — Мама заворачивает меня в полотенце, укутывая мне не только тело, но и лицо. — А мы ничего с собой не взяли переодеться!

— Она может надеть мою рубашку, — предлагает Люка. — Ей досталось больше всего, а я почти сухой.

Люка начинает расстегиваться, и я выглядываю из полотенца, чтобы посмотреть, какое у мамы будет лицо, когда она увидит его татуировки.