Содом и умора Кропоткин Константин

ВИННИ-ПУХ И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ

Как и предсказывало радио «Погода», к полудню небо вспучилось пеной и загромыхало. По веткам тополя напротив, едва обернутым в молодую зелень, заколотили тяжелые дождевые капли. Я едва удержался от искушения раскрыть окно и радостно заорать, приветствуя грозу — первую в этом году.

Сверкнула молния. Вирус взвизгнул и спрятался под диван. Марк с удовольствием присоединился бы к «поддиванной коалиции», но там даже наш пес помещался едва-едва. Наслушавшись в детстве россказней про самовзрывающиеся шаровые молнии, Марк боится майских гроз не меньше, чем торговки с открытого рынка, где мы по субботам покупаем еду на неделю, — налоговых инспекторов. Меня смешит эта боязливость, странная для мужчины тридцати годов, но я помалкиваю, чтобы не спровоцировать у Марка нервного срыва.

— Скоро «День защиты детей», — сказал я, завистливо слушая детские крики, доносившиеся откуда-то издалека.

Календарик, пришпиленный к оконной раме, подтверждал мои прогнозы. До лета оставалось две недели. 1 июня — воскресенье. Неудобный день. В понедельник всем на работу, значит беспробудному пьянству в этом году не бывать.

— Одного из нас троих угораздило родиться первого июня, — напомнил я. — Это не ты и не я. Кто он? На размышление минута. Время пошло.

— Кирыч? — удивленно спросил Марк.

— Ответ верный. 1 июня Кириллу Андреевичу — упитанному мужчине в самом расцвете сил, — исполняется сорок лет. Следующий вопрос. Что мы подарим юбиляру?

— Цветы! — сказал Марк. — Сорок роз, например.

— Ответ неверный, — покачал головой я. — Четное число цветов годится для покойников. Конечно, глубокий смысл в этом есть — все там будем, но зачем напоминать о неизбежном в праздничный день?

— Духи! То есть туалетную воду для мужчин. Дорогую, — придумал Марк.

— Не подходит. Вспомни, что случилось с бутылкой «Kenzo»?

— А что с ней случилось? — удивился Марк. — Стоит себе, как новенькая.

— Вот именно «как новенькая»: не нужен ему парфюм. Никакой. Ни дешевый, ни дорогой. «Мужчина должен пахнуть мылом, а не духами», — процитировал я идиотское присловье Кирыча.

Марка перекосило. Я с ним согласен, но бороться с предрассудками Кирыча также бесполезно, как и с марусиными страхами.

За окном опять грохнуло. Марк ойкнул и пригнулся. Надо чем-то отвлечь его от природных катаклизмов, иначе он и впрямь полезет под диван.

— Может ему плюшевого медведя подарить? — сказал я заведомую глупость.

— Точно, — не понял шутки Марк. — Сиреневого. Из «Детского мира». Прикрепим ему табличку «Кирилл» на шею и дело в шляпе.

— А мы в луже, — осадил его я. — Я очень сильно удивлюсь, если после торжественного вручения «винни-пуха», празднование не превратится в панихиду.

Марк обиделся. Осадки сказываются на марусиных мыслительных способностях самым губительным образом.

С той поры, как вес Кирыча преодолел отметку «105», его характер стал стремительно портиться. Теперь все съестное он проверяет на предмет калорийности, сверяясь с какой-то загадочной таблицей. Я могу лишь догадываться, что в ней написано. Полагаю, что картофельные чипсы проходят по разряду «смертельно опасные яды», потому что, когда я вскрываю очередной хрустящий пакет, Кирыч смотрит на него так, будто в блестящую фольгу упаковано 500 граммов чистейшего кураре. Чтобы не подвергать свой организм опасности, Кирыч демонстративно уходит на кухню, где его ждет пара вареных морковок и свекла. Этот низкокалорийный набор я вежливо именую «усладой вегетарианца», а бессердечный Марк — «кормом».

Подозреваю, что Кирыч отправляет себя в ссылку потому лишь, что боится дать слабину и слопать пару другую упаковок, как часто бывало раньше. Эх, золотые были времена! Кирыч ел все, что хотел, и не отравлял нам жизнь советами, сколь правильными, столь и скучными.

— Хорошего человека должно быть много, — попытался как-то Марк снять напряжение.

— Раз ты толстеешь, значит, у тебя все хорошо. Организм забыл, что такое стресс и теперь накапливает резервы на случай экстремальных ситуаций, — подвел я научную базу и тут же пожалел, что презрение, которым Кирыч меня окатил, нельзя конвертировать в деньги.

Тогда мы точно были бы миллионерами.

До крайности Кирыч еще не дошел. Но судя по решимости, с которой он изучает всевозможные способы похудания, скоро грянет гроза — сядет на диету. Это означает, что и нам придется потуже затянуть пояса. На то, чтобы ежевечерне готовить два варианта ужина — человеческий и диетический — ни у кого нет ни времени, ни желания, ни денег.

…Гроза прекратилась также внезапно, как и началась.

На марусиных щеках вновь расцвели маки — обрадовался, что шаровые молнии на сей раз облетели его стороной. Вместе с маками к нему вернулась и ясность мысли.

Марк решительно отправился к компьютеру, включил модем и, дождавшись подсоединения, начал бодро бить по клавишам, приговаривая:

— «Дабл-ю-дабл-ю-дабл-ю-точка-бир-точка…».

— Какой «бир»? — возмутился я. — Пиво Кирычу тоже противопоказано. Знаешь сколько в нем калорий?

— «Bear» — поправил меня Марк. — То есть «медведь».

— В дополнение к псу, нам не хватает только медведя, — сварливо сказал я.

— Ага, нашел, — обрадовался Марк.

Я заметил на экране только ухмыляющуюся мохнатую морду.

— Мы должны избавить Кирю от комплекса неполноценности, — пояснил Марк.

— Оплатить ему сеансы психотерапии? — не понял я.

— Нет, показать, что лишний вес — не препятствие на пути к гармонии. Он должен понять, что есть тысячи счастливых толстяков! Или даже миллионы!

— При чем тут «медведи»? — все еще недоумевал я.

На меня затишье после бури, видимо, действует противоположно — глупею на глазах.

— Это общество такое. По интересам. Собираются люди разные — ну, ты знаешь, такие полненькие с бородами…

— А бородой они, как правило, компенсируют лысину, — начал я понимать, о чем речь.

— Ну, не всегда лысину… — возразил Марк задумчиво, будто вспоминая какой-то романтический эпизод из своей жизни.

Официально среди его «бойфрендов» мохеровых бочонков я не помню. Значит, какой-то «медведь» проходит по списку «краткосрочные контакты»: знакомство по ходу, невинные поцелуи, может даже анонимный секс…

— Во всяком случае, не вешалка, как мы с тобой, — подытожил я.

В виду я имел, конечно, Марка, но прописал по худосочному разряду и себя, чтобы ему не было скучно, а мне — обидно за пару-тройку лишних килограммов на талии.

— Не подходит, — поразмыслив, сказал я. — Кирыч из другого огорода. Подобный сорт мужской красоты не в его вкусе. Он предпочитает изящных юношей…

Соблазнительная поза, которую я попытался при этом принять, видимо, не удалась.

— То есть, вешалок? — оглядел меня Марк. — Мы же не сватать его будем. Хватит уж, наигрались. Помнишь Ханса? «Илюша, милый! Я ваш навеки!».

— В общем, ты собрался Кирыча «медведями» осчастливить? — оборвал его я, не имея ни малейшего желания вспоминать постыдный эпизод своей биографии.

— Точно, у них как раз выборы «Медведя года», — милостиво сменил тему Марк и, на всякий случай, опять сверился с компьютером. — Да, в ночь с 31 на 1-е. Начнем праздновать чуть раньше.

Вирус, к которому уже вернулось привычное самодовольство, одобрительно гавкнул.

Вообще-то идея встретить день рождения в казенном месте была не так плоха. Во-первых, никто не назюзюкается в стельку, как нередко случалось на домашних посиделках — мы слишком жадны, чтобы наливаться алкоголем в публичных заведениях. Во-вторых, узнаем что-такое «медведи» и с чем их едят. В-третьих, Марк может оказаться прав: какой-нибудь веселый пузан избавит Кирыча от тяжких дум о похудании. Последний довод был решающим. Пусть лучше Кирыч изыщет красоты в ста пяти своих кило, чем уподобляться козе, тоннами изгрызающей овощи.

— Куда мы идем? — потребовал ответа Кирыч.

— Ты все узнаешь! — пообещал Марк и загадочно улыбнулся.

Мы только что втиснули Кирыча в мой подарок — темно-зеленые кожаные штаны иноземного производства, купленные за бешеные деньги (какое счастье, что юбилеи случаются не каждый день!). Марк презентовал ему черную кожаную бандану и заставил одеть пару металлических колец из своей коллекции. Не знаю, насколько Кирыч соответствовал заведению, в которое мы собрались его отвести. На мой взгляд, вид у него был скорее рокерский, но Марк, рекомендуя к покупке портки жабьей зелени, заверил, что именно такова она — нынешняя «медвежья мода». Честно говоря, я бы в таком наряде не вышел бы на улицу и под покровом ночи, опасаясь, что ко мне подскочит золотоволосая девица и потребует предъявить мотоцикл.

Наши приготовления, похоже, испугали Кирыча не на шутку.

— Ты можешь объяснить, что происходит? — спросил он, когда мы остались в гостиной одни.

Врать не пришлось. Марк опять выскочил из своей комнаты. Сложив ручки на груди, как кенгуру, он прошел в центр гостиной, и эффектно развернулся, распахивая полы куцей кожаной курточки:

— Я готова!

Тощее марусино тело было обтянуто полупрозрачной майкой, с темным пятном на груди в форме сердца. Приглядевшись, я понял что «сердце» — волосатое. Нечто вроде нашлепки, какими жители ближневосточных стран, обделенные локонами на груди, скрывают постыдный изъян. А подойдя поближе, я нашел ответ, мучавший меня весь день — вот почему у Вируса такой облезлый вид:

— Что же ты животину-то мучаешь?

Услышав упрек, вместо ожидаемого восхищения, Марк застыл, теребя шерстку.

— Ах, еще вырастет, — наконец нашелся он.

Я посмотрел на Вируса. Он поймал мой взгляд и виновато заколотил по полу ободранным хвостом, будто сам повинен в чудовищной эксплуатации животных. Кирыч, обескураженный марусиным маскарадом, сел на пол и отчеканил:

— Я! Остаюсь! Дома!

Я оглядел толпу. Да, мы с Марусей рождены не для того, чтобы блистать в этом обществе. Пространство рассекали крупные особи, с которыми я вряд ли решился бы делить постель. Хотя бы из страха встретить рассвет с расквашенным носом. Неизвестно ведь, какую любовь они практикуют?

Впрочем, бояться мне было нечего. На меня смотрели, как на стенку — безо всякого выражения. Я поежился: «Меня нет! Я не существую!». Схожее ощущение дискомфорта я испытал два года назад под Новый год, когда по ошибке забрел на вечеринку для лесбиянок.

Зато Кирыч, кажется, мог играючи наставить мне рога. Его стать, упакованную нами в кожу, оценивающе разглядывал каждый второй. Один товарищ, ряженый ковбоем — клетчатая рубаха, остроносые сапоги — сделал Кирычу «чииз». Зря старался. По иронии судьбы, Кирыч — единственный из нас троих, кого подобный сорт мужчин оставляет совершенно равнодушным.

— Я бы с собой не спал, — объяснил он как-то свою жизненную позицию.

А я думаю, что Кирыч сам не знает, чего хочет. В мужчинах он ценит упрятанную женщину: талия, длинные ноги… А в женщинах?

Кирыч не любит рассказывать о своей прежней гетеросексуальной жизни. Но кое что мне известно. Я как-то видел фотографию, на которой он, еще стройный, обнимался с девицей, похожей на метательницу ядра. На обороте было написано: «Я и Римма». Пояснения Кирыча лишь еще больше разожгли мое любопытство:

— Бывшая невеста, — нехотя признался он тогда.

Что-то мне подсказывает, что секс у них вряд ли был (особенно, если учесть те времена, когда его вовсе не было). А может, случилось раз, и Кирыч, как порядочный мужчина, позвал ее под венец. Риммочка посмеялась над его честностью и вскоре вышла замуж за какого-нибудь капитана дальнего плавания. С той поры Кирыч, униженный и оскорбленный, переключился на отроков, с одним из которых в мире и согласии живет по сей день. Спасибо тебе Римма, за душевную черствость!

Мои раздумья прервал грубый толчок.

— Чего ты на них так уставился? — зашипел Марк.

Я сфокусировал взгляд и обнаружил неподалеку двух дюжих юношей, стоявших в обнимку. Их улыбочки ничего хорошего не предвещали. Впрочем, друг на друга они тоже поглядывали без особой любви. Казалось, что сейчас один схватит другого за ремень и со всего размаху шмякнет об пол. Вот она, «медвежья любовь» наяву.

— Спортсмены, — уважительно отозвался Марк.

— Или грузчики.

Точно таких я видел недавно в магазине — они таскали ящики с «кока-колой» и громко матерились.

— Не думаю, что эти здоровяки способны поднять настроение нашему юбиляру, — сказал я. — С таким же успехом мы могли бы пойти в спортзал. Кстати, для здоровья было бы полезнее. Где твои толстяки, лучащиеся счастьем и довольством?

Марк меня не услышал. Он рассматривал свои часы и беззвучно шевелил губами. Когда стрелки добежали до одной, лишь ему ведомой, отметки, Марк утвердительно тряхнул кудрями и, с нежностью глядя на Кирыча, прочирикал:

— Поздравляю с днем рождения! Желаю счастья в личной жизни, Пух!

Я взглянул на часы: полночь. Наступило лето. Сороковое лето Кирыча — моей самой большой любви (потому хотя бы, что более упитанных экземпляров в моей недлинном дон-жуанском списке не значилось).

Я поднял бутылку пива с намерением тоже сказать что-нибудь проникновенное, но слова, вертевшиеся на языке куда-то подевались. Неприятно разоряться перед человеком, который явно не настроен тебя слушать. Юбиляр со стаканом газировки в руках был взволнован, но отнюдь не потому, что разменял пятый десяток. Его взгляд был прикован к одышливому субъекту, занявшему собой всю двухметровую скамейку.

— Молодец! — шепотом сказал я Марку. — Я бы ни за что не догадался так наглядно показать Кирычу его светлое будущее. Теперь мы точно перейдем на морковь и свеклу, как кролики.

— Самое главное еще впереди, — радостным шепотом ответил Марк, приняв мою похвалу за чистую монету.

Марк слышит только то, что ему приятно. Даже если его назовут «доброй сволочью», то он примет это за комплимент.

В толпе танцующих образовалась плешь. В центр ее с микрофоном вышел крепыш в кожаных штанах с дырой на заду, из которой топорщились джинсы. Он объявил о том, что мечтой каждого, из собравшихся здесь, является титул «Медведь года», о том, что все спят и видят себя в «медвежьей короне», но достаться она может лишь настоящему медведю.

«Надо полагать, под занавес вечеринки он в качестве победителя предъявит топтыгина в клетке», — додумать эту мысль я не успел, потому что ведущий начал по списку вызывать претендентов, которые пожелали принять участие в конкурсе, заполнив какие-то анкеты в Интернете.

— Номер первый! Сэм! — прокричал он.

От стены отлепилась огромная фигура. Бритый череп вспыхивал огнями, которые испускали фонари под потолком. Микроскопическая жилетка, одетая на голое тело, не скрывала рыжеватого меха. За ним последовали «номер второй», «номер третий»… Было похоже, что конкурсантов выпускали на одном заводе: шерстяная груда оплывших мышц. Впрочем, присмотревшись, можно было заметить и различия. Например, у «номера пятого», назвавшегося Алексом, на спине было больше волос, чем у меня на голове. Его было легко представить с копьем в руке, преследующим мамонта. Он бесшумно скользит по лесу, на чреслах лишь драная шкура… «Алекс — повелитель мамонтов», — дал я ему прозвище.

Марк любовался «номером десятым», который только что встал в строй горделивых самцов. Если бы я встретил его в подворотне, то тут же помчался бы в противоположном направлении, всерьез опасаясь за свою жизнь и кошелек.

— «Номер 11»! — пригласил ведущий следующего конкурсанта, — «Винни-пух»!

Народ оживился, выискивая обладателя столь редкого имени.

— Киря! Тебе на выход, — медовым голосом сказал Марк, — «Винни-пух» — это ты!

Так вот в чем заключался марусин сюрприз!

— Кто? Я?! Ты-ты-ты… — начал заикаться Кирыч. — Пошел ты!..

Ненормативная лексика у Кирыча свидетельствует о крайней степени раздражения. Даже многоопытная сестра Клара редко могла довести его до такого состояния, а уж по сварливости ей равных нет.

— Кирыч? В этом дурацком представлении? Ты болен?! — возмутился я.

Изгнание комплекса неполноценности посредством шоковой терапии — это уже слишком. Не думаю, что самооценка Кирыча вдруг вырастет, если он станет всеобщим посмешищем.

На лице Кирыча ясно читалось: «Не подходи, убью!». Все еще уверенный, что выход на публику Кирыча обязательно осчастливит, Марк рванул к ведущему, чтобы указать на стеснительного участника. Тот, оглядев собачатину на впалой марусиной груди, вдруг хрюкнул, а затем, все еще захлебываясь от смеха, повторил:

— «Винни-пух»!

Публика с удовольствием разделила его веселость. Марк, все еще надеясь привлечь внимание к подлинному Винни-пуху, махал в нашу сторону. Марионеточная жестикуляция вызывала лишь новые приступы гомерического хохота.

— Итак, кто же станет «Медведем года»! — прокричал ведущий. — Голосование начинается!

Кандидаты, поигрывая мускулами и хищно улыбаясь, прошлись по кругу. Марк, рискуя погибнуть под их коваными башмаками, бесцеремонно покинул строй и ввинтился в толпу.

То, чем занялись Марк и Кирыч затем, слегка напоминало «капуэру», которую я как-то видел на приеме в бразильском посольстве. Официант, обносивший жадных журналистов вином, на ломаном английском рассказал мне тогда, что бразильские эксплуататоры не позволяли своим рабам драться и те изливали классовую ненависть не в мордобое, а в танце, похожем на драку — в грациозных скачках и взмахах руками и ногами.

Признаюсь, с гибкими исполнителями «капуэры» Марка и Кирыча роднило лишь то, что они, грозясь и потрясая конечностями, не намяли друг другу бока. Недостаток грациозности Кирыч и Марк восполняли повышенной говорливостью. Из их речей следовало, что ни одному, ни другому место в раю не светит. В грехи записывалась душевная черствость, беспримерная леность, равнодушие, нелюдимость, грязные носки под кроватью, манная каша, сожженная полгода назад, бузина и киевский дядька. Я уже потерял было всякую надежду на окончание бразильского полутанца-полудраки, как мне на помощь пришел ведущий вечера.

В толпе опять образовалось пустое пространство и он начал вновь вызывать претендентов на «Медведя года».

— …Номер первый! Номер второй! Третий номер!

Марк и Кирыч, тяжело дыша, прислонились к стенке.

— …«Номер 11»!

Крепыш оглядел толпу и пояснил:

— Винни-пух!

Народ загоготал.

Тренированые молодые люди, привлекшие мое внимание в начале вечеринки, выжидательно уставились на нас. Когда ведущий призвал «Винни-пуха» в четвертый раз, один из молодчиков вдруг подошел к Марку, без слов взвалил его на плечо и понес на зов, как какую-нибудь шемаханскую царицу.

— Пусти! — Марк вяло шлепал своего похитителя по спине.

Все-таки перепалка вымотала и его.

Юноша стряхнул «Винни-пуха» с плеча и, ласково потрепав его по бледной щеке, вернулся на свое место. Кирыч с благодарностью посмотрел на «грузчика». Тот ответно улыбнулся, а у меня по спине побежали мурашки — мне с таким конкурентом не совладать.

— Медвежья корона достается номеру… — ведущий сделал эффектную паузу. — Номеру десять!

«О вкусах не спорят», — подумал я философски, глядя на типа с бандитской рожей. Например, кому-то мог прийтись по душе и Марк, в толпе мясистых мужиков выглядевший, как ворона в стае индюков. Или точнее, как мокрая курица — вид у него был жалкий. Он переминался с ноги на ногу и внимательно разглядывал свои ботинки. Волосики на его маечке взмокли и закрутились колечками — если красоты у нашего пса недоставало, то кучерявости было больше чем достаточно.

— Приз зрительских симпатий присуждается… — ведущий приступил к объявлению последнего победителя, — «Винни-пуху»!

— Сейчас ему подарят кулек конфет «Мишка косолапый», — вслух загадал я.

Под дружные аплодисменты растерянному Марку всучили бутылку шампанского.

— Оторвали мишке лапу, уронили мишку на пол, — сказал Кирыч, встречая Марка, распаренного дружескими объятиями своих конкурентов.

— «Винни-винни», — пискнул я на манер мультяшного Пятачка.

Марк был не расположен шутить. Он одарил нас негодующим взором, фыркнул, и, круто развернувших на каблуках, решительно зашагал к выходу. «К чертовой бабушке „День защиты детей“, — пообещал я себе, устремляясь за Марком. — В нашей семейной летописи 1 июня отныне будет называться „Днем Винни-пуха“».

На улице уже светлело. Марк стучал ботинками, явно намереваясь высечь из асфальта искры. Небо вдруг ответно загрохотало и тут же хлынул дождь.

Марк пугливо прикрыл голову дареной бутылкой. Кирыч сделал вид, что дождя не существует. А я исполнил то, что собирался сделать еще две недели тому назад. Завизжал в унисон грозе — всего лишь второй в этом году.

ХУК

«…Кто-то марки собирает, кто-то фантики, — лениво размышлял я, лежа на колючем одеяле. — Я обожаю обставлять себя литературными героями. Вот кто такой Кирыч? Сорокалетний дядька с пузом? Ничего подобного! Он — Карлсон, который уже не шалит, но в любой момент может отмочить такое, что мало не покажется. Жаль, все реже случается. Стареет. Хотя я тоже до старости хотел бы прыгать, как Пеппи Длинныйчулок, но рыжина осталась, а резвость — уже не та. И вообще, стопроцентного попадания в образ не бывает, это любой станиславский скажет. Вон тот парень, например. Лежит себе, как опрокинутый комод. Солнцу жмурится. А если приглядеться, да фантазию задействовать, то из него можно вылепить что угодно. Лорда Ашенбехера, например! Ох, знать бы из какого сора…».

Чтобы сосед не заметил моего интереса, я спрятался за книжку — тот самый детектив, в котором Ашенбехер расследует убийство в замке — и принялся за операцию.

«Лишнее мясо убираем, — думал я, — „О“-образные ноги выпрямляем и удлиняем. Лоб делаем повыше и по-белее. Бейсболку — прочь. Не барское это дело, бейсболки носить. Нос вытягиваем в перпендикулярную горизонту прямую. Глаза оставляем, как есть — небольшие, слегка припухшие. Излишняя красивость нам ни к чему, он ведь ирландец и вообще вырождающаяся аристократия… Готово! Приземистый комод превратился в изящную этажерку!».

— Чего жмешься! В кусты сходи, — сказал новоиспеченный Ашенбехер, лениво, едва открывая рот.

Он сдернул бейсболку, открыв ухо, напоминающее вареник. «Боксер», — расстроенно подумал я. Этажерка, которую я мысленно смастерил, тут же начала оседать, корячиться во все стороны и вернулась в прежнее состояние — комод «IKEA». Как его ни малюй — слишком практичный, чтобы быть красивым…

— Я не могу… — взвыла бормашиной его соседка. — Там видно все.

Барышня была совсем некстати. Аскету Ашенбехеру подруг не полагалось. Тем более таких — расхоже красивых. Высоких и тощих. Бедро старательно отставлено. Волосы цвета «прелая солома», местами перекрашенные в золото. Манекенщица, вне всяких сомнений. Модель — «вешалка». Правда, не от «IKEA», а фирмы классом чуть повыше — «Habitat», например. Да, ну ее.

Я собрался продолжить чтение, но, перевернул страницу, чертыхнулся.

— В следующий раз буду читать первым, — сказал я.

Книга была изгажена, измызгана так, словно была поваренной. Читая 204-ю страницу Марк ел что-то жирное… Я понюхал жирное пятно. Так и есть. Рыба.

Кирыч мялся у реки, то ли стесняясь своей белотелости, за два дня отпуска еще не успевшей покраснеть и облупиться, то ли боясь воды — не слишком ли холодна.

Марк меня не замечал, увлекшись самодемонстрацией. Приняв горделивую позу, он поводил головой. Новые солнечные очки бликовали. В них он был похож на гигантскую муху.

До марусиной красы никому не было дела. Берег, сложенный из бетонных плит, был для лежания малопригоден и потому почти пуст. Кроме крикливой вешалки и ее комодообразного спутника поблизости никого не наблюдалось.

— Не понимаю, как ты терпишь, — зазвенела девица зубной болью в ухо-вареник. — Арбуз мы вместе кушали…

— Я купнулся, — хохотнул парень, грузно переваливаясь с живота на спину.

— А? — переспросила она. — А! — понятливо тряхнув соломенными волосами, спутница комода вскочила и легко побежала к воде.

Для вешалки она была даже слишком грациозна.

— Черт знает, что, — вполголоса произнес Марк, все это время соседей будто бы не замечавший. — Никакой культуры у людей…

— Точно, — сказал я. — Жрут люди рыбу, а потом от нее на книгах пятна остаются.

Марк поджал губы, а я опять уткнулся в книгу.

Вскоре мы с лордом Ашенбехером выяснили, что главная улика — платок с монограммой «S» — принадлежит мисс Сенс, а ее на балу не было: она сказалась больной и вполне могла подсыпать сэру Агли яду в графин на ночном столике…

— А я-то, дура, все понять не могу, почему в речке вода грязная, — нахально встрял Марк в повествование. — Никакой совести у людей.

— За языком следи. Не дура, а дурак, — автоматически поправил я, желая, чтобы Марк оставил нас с Ашенбехером в покое.

— Вы мне мешаете! — послышался визг, озвучивая мои мысли.

День для расследований в замке был сегодня явно неподходящий. Я оглянулся на реку.

Из воды торчало две головы. Одна — подальше — принадлежала худосочной девице. Другая — Кирыч — стремительно к ней приближалась.

— Гребите отсюда! — крикнула она.

«Можно бы и повежливее», — мысленно возмутился я.

— Эй, фью! — сказал парень. — Слышь, отвали от нее.

Разомлев на солнце, комод грозил вяло, без особой охоты.

Кирыч неумолимо приближался к девице, но, насколько я его знал, для того лишь, чтобы отправиться дальше — к другому берегу реки. Если уж он берется за дело, то делает его на все сто. Плыть — так плыть! Наперекор стремнине, преодолевая препятствия, всем смертям и истеричным девам назло.

— Кирюша! — вскочив, пронзительно крикнул Марк. — Нам пора! Ты помнишь, что тренер сказал? Не переохлаждаться! Застудишь трицепс, как сегодня на ринг выходить будешь?

«Какой ринг? При чем тут трицепс?» — озадачился я.

Следующие несколько минут Марк изображал озабоченность: хмыкал, нукал, пробежался до воды, по дороге чуть не сбив нашу соседку, которая удовлетворенно, не спеша, возвращалась к своему полотенцу и комоду.

— Кирилл! — крикнул Марк, приставив ко лбу ладонь козырьком. — Выходи из воды! Здесь негигиенично! В воду всякую гадость спускают!

— Пойдем домой! — сказала девушка.