Дорога в Гандольфо Ладлэм Роберт
Особенно много времени проводил с ним повар, поскольку дядюшка Франциск частенько захаживал на кухню, где колдовал над замысловатыми рецептами соусов или, испросив на то разрешение у повара, давал волю своим кулинарным фантазиям.
Однажды дядюшка Франциск обратился к Маккензи с необычной просьбой, и тот сразу отклонил ее.
Нет! Ни в коем случае! Ни одного звонка в его апартаменты в Ватикане! Не имеет никакого значения, что в папской резиденции у него имеется частный телефон, не значащийся в абонентных списках, равно как и то, что телефонный аппарат спрятан в тумбочке возле кровати. Телефонный разговор всегда может быть прослушан, выявить же, откуда звонили, не составит особого труда.
Франциск же говорил в свою очередь, что все это верно, но существует ведь еще радио. Хаукинз частенько повергал всех в изумление, рассказывая о необычайно сложной системе связи, которую использовал он в своих переговорах с Римом. Понятно, простой телефонный разговор не потребует столь замысловатой техники. Одноразовая трансляция — вот и все.
Башка у дядюшки Франциска набита спагетти. У него — размягчение мозга. Вероятно, у Хаукинза не все в порядке с головой, предполагал, в свою очередь, Франциск. Чего добивается генерал? Не находится ли он в патовой ситуации? Не обошел ли его с фланга кардинал Кварце?
Да и каким образом смог изменить что-либо телефонный звонок?
Разве в состоянии он ухудшить и без того скверное положение вещей?
В общем, Франциск не сдавался. Хаук мог бы, стоя возле панели радиостанции, держать руку на выключателе, чтобы сразу же прервать разговор, если только дя-люшка скажет что-то не так. И не в интересах ли самого генерала, чтобы по крайней мере еще два человека узнали о том, что он, папа Франциск, жив и здоров? И что на его месте — двойник. При этом Хаукинз ничего не потеряет, поскольку и так уже потерял все, что мог. Зато, не исключено, сумел бы получить кое-что, скажем, четыреста миллионов американских долларов.
Кроме того, нуждался в помощи Гвидо. Франциск ничего не хотел сказать плохого о своем кузене, который был не только здоров как бык, но и весьма уравновешен и неглуп. Однако ему приходится сейчас заниматься совершенно новым для него делом, и он, несомненно, прислушался бы к советам двоюродного брата Джиованни Бомбалини, которые, понятно, были бы переданы ему через личного секретаря Джиованни, молодого священника-американца из Гарлема.
Сложившуюся ситуацию не изменить в мгновение ока, ибо для этого следовало бы многое принять в расчет. Да и в чем искать Хаукинзу выход из создавшегося положения после того, когда все, что можно было, уже сказано и сделано?
Похоже, генералу уже ничто не светило. И вот как-то раз он возвратился во второй половине дня из альпийского домика с тремя картонными коробками, в которые была упакована аппаратура, и приступил к ее установке в своей спальне в замке Махенфельд.
Когда монтаж был закончен, Хаукинз отдал приказ, не подлежащий обсуждению. Только он и дядюшка Франциск имели право входить в помещение во время радиосеанса.
Энни и Сэму Дивероу было все равно, поскольку они не испытывали ни малейшего желания быть там. Что же касается повара, то он решил, что все посходили с ума, и укрылся в кухне.
С того дня не реже чем дважды в неделю над зубчатыми стенами замка поднималась поздней ночью громадная вращающаяся параболическая антенна. Ни Сэм, ни Энни не знали, что передавалось в эфир, и не были даже уверены в том, что радиоаппаратура действительно нашла применение. Однако довольно часто, когда они присаживались на садовой скамейке потолковать о том о сем или полюбоваться величественной швейцарской луной, до них доносились всплески смеха из окон гостиной. Хаукинз и папа вели себя как мальчишки, увлеченные новой игрой.
Но то была секретная игра, которой они занимались в своем личном клубе.
Сэм сидел в парке и рассеянно проглядывал «Тайме». Ничто не нарушало в Махенфельде размеренного течения жизни. Утром, к примеру, один из них отправлялся на автомобиле в деревню за газетами. Кофе в парке, да еще с просмотром газет, предоставлял чудесную возможность приятно начать новый день. Окружающий мир походил на дьявольский шабаш, но в Махенфельде царили тишина и покой.
Хаук неожиданно открыл для себя прелесть конных прогулок и теперь с удовольствием совершал их на одной из купленных им превосходных лошадей, иногда по нескольку часов. «Хаук нашел то, что давно искал», — думал о нем Сэм Дивероу.
Франциск же увлекся живописью. В сопровождении Энни или повара он отправлялся в своей неизменной тирольской шляпе на луг, устанавливал мольберт и жадно принимался за дело, воздавая должное красотам Альп. Но случалось это только в тех случаях, когда он не торчал на кухне, не учил Энни играть в шахматы или не спорил с Сэмом по вопросам юриспруденции, что делал всегда со свойственным ему тактом.
Существовала проблема, связанная с дядюшкой Франциском, о которой никто не говорил вслух, хотя каждый понимал, что рано или поздно она коснется всех. У Франциска было слабое здоровье, когда его захватили в плен в Аппиевых холмах. Слабое во всех отношениях. Потому-то Маккензи и решил вызвать из Нью-Йорка врача.
Однако с каждой неделей Франциск выглядел все лучше и лучше. Видно, чистейший альпийский воздух пошел ему на пользу.
Но будет ли так и дальше?
Естественно, этого никто между собой не обсуждал, но однажды во время ужина Франциск бросил реплику, обратившую на себя внимание всех присутствовавших:
— О, эти врачи! Я переживу их всех, хотя они похоронили бы меня еще месяц тому назад!
Хаукинз поперхнулся при этих словах.
А Сэм? Как отреагировал он?
Что бы там ни было, знал он, в этом немалая заслуга I; Энни.
Он глядел на нее, освещенную поздним утренним солнцем. Она сидела в кресле и читала газету. Рядом с ней, на столике, лежала очередная толстая книга. На этот раз — иллюстрированная «История Швейцарии».
Энни показалась ему такой красивой, такой обаятельной. Она поможет в дальнейшем совершенствовании его как адвоката, доказав, что закон сам по себе не столь уж важен.
Потом мысли Сэма переключились на другое.
Он размышлял. Спокойно, будто читая книгу. Вникая в суть дела. Давая оценки. Так, как делал бы это судья Сэм Дивероу.
О, Бостон примет Энни! Она наверняка понравится его матери. И Арону Пинкусу. Арон от всего сердца поздравит его с таким выбором.
Но это все — лишь в том случае, если судья Сэм Дивероу вернется когда-нибудь в Бостон.
Все это он обдумает завтра.
— Сэм! — позвала Энни, поглядев на него.
— Что?
— Ты читал вот эту статью в «Трибюн»?
— Какую? Я еще не смотрел «Трибюн».
— Вот она. — Энни указала на текст, но газеты не отдала, поскольку не дочитала статьи до конца. — Это о католической церкви. Рассказывается много интересного. Папа созывает Пятый Вселенский собор. Кроме того, сообщается о том, что он субсидирует сто шестьдесят три оперные труппы — для поднятия творческого духа. Есть информация и об известном нам кардинале... Да-да, Сэм, об этом Игнацио Кварце. О котором столь нелестно отозвался Маккензи.
— И что же там о нем?
— Он собирается на какую-то виллу, в Сан-Винценте. Чтобы обсудить там предложения папы относительно ассигнований за счет ватиканской казны. Не странно ли все это?
Дивероу некоторое время хранил молчание, затем произнес:
— Мне кажется, наши друзья проводят на крепостных стенах слишком уж много времени.
Издали послышался дробный цокот конских копыт. Спустя несколько секунд из-за деревьев со стороны полей, где несколько недель назад шли учебные занятия, появился на пыльной дороге всадник. Это был Маккензи Хаукинз. Он пришпорил коня и поскакал по направлению к северо-западной части парка.
— Проклятье! Славный же выдался денек! Видна вершина Маттерхорна!
С противоположной стороны парка послышался мелодичный звон. Маккензи повернулся на звук и помахал рукой. Дивероу и Энни оглянулись и увидели Франциска. Он стоял на террасе у входа на кухню, с металлическим треугольником и серебряной палочкой в руках. На нем был надет фартук, на голове красовалась так "полюбившаяся ему тирольская шляпа.
Дядюшка Франциск позвал их:
— Пора к столу, дорогие мои! Вас ждет пища богов!
— О, я голоден как волк! — прокричал в ответ Хаукинз, слезая с коня. — Что вы такого накухарили, дядюшка?
Франциск возвысил голос, долетевший, кажется, до альпийских пиков. В словах его звучала сама музыка:
— О, друзья, вас ожидают спагетти а-ля Бомбалини!
Эпилог
Насладившись дядюшкиными спагетти и прекрасным кьянти — подарком Франциску от его кузена Гвидо Фрескобальди, присланным на железнодорожную станцию Церматт, Маккензи Хаукинз отправился побродить по альпийским лугам, чтобы, как всегда, полюбоваться чарующим зрелищем величественных гор. Это было своего рода ритуалом, ставшим для него неотъемлемой частью распорядка дня. Несколько минут он оставался один на один с самим собой. С ним не было его лошади, не звучали человеческие голоса. Слышался лишь негромкий шорох травы, ласково поглаживаемой легким альпийским ветерком. Он остро нуждался в таких минутах полного одиночества, ибо человеку необходимо самому разобраться в своих достижениях и неудачах, не переживая при этом за свой провал, коль скоро он знает, что сделал все зависевшее от него.
Что касается дядюшки, то генерал тут и проиграл и выиграл. Ему едва ли удастся заполучить когда-либо четыреста миллионов долларов, на которые он рассчитывал, но и та сумма, что оставалась у него от сорока миллионов, вовсе не так уж мала. И, кроме того, у него было еще кое-что. С ним рядом находился оправившийся от недуга, совершенно здоровый, полный жизненной энергии папа Франциск I, его святейшество, который, как никто другой, желал завершить дело, начатое папой Иоанном Двадцать третьим: разорвать паутину мрачных подземных катакомб и вывести католическую церковь в двадцать первый век. Дядюшка Франциск должен вернуться в Ватикан. Они оба пришли к этому выводу, хотя никогда не обсуждали между собой этого вопроса.
И вернуться в ближайшее время. Они смогут это устроить. Тем или иным путем.
В общем, у дядюшки Франциска все складывалось чертовски хорошо. Но что ожидает его, Хаукинза? Ему что прикажете делать? Любоваться эдельвейсами, восседая на осле, и пусть все летит в тартарары?
— Займитесь чем-нибудь еще, Мак, более реальным, — посоветовал Франциск. — В мире есть немало достойных дел, вы же, сын мой, человек исключительно талантливый.
— Оставьте свое «сын мой», дядюшка.
— Простите, это я по привычке. Знаете, поскольку у меня столько «сыновей», я стал объектом множества прибауток и анекдотов в связи с обетом безбрачия, против которого, кстати, я собираюсь как-нибудь выступить. По сути целибат так же противоестествен, сколь и глуп, а Священное писание не вносит в этот вопрос никакой ясности.
— Мне кажется, будет лучше, если я не выпущу вас отсюда, ведь в противном случае они повесят вас на площади Святого Петра.
— О нет! Я должен вернуться назад... Но что будет с вами, мой друг? Что станете делать вы, Маккензи?
Хаукинз промолчал, ибо тогда еще у него не было ответа на этот вопрос. И, пристально вглядываясь в поразительную панораму заснеженных Альп, он вспоминал сейчас о своей беседе с Франциском.
Неожиданно с огромной высоты поднебесья сорвался орел и стремительно ринулся в поиске добычи к самой земле.
Орел. Одинокий орел, парящий, широко раскрыв крылья, в великолепном свободном полете! Хозяин неба и вселенной!..
Величественная, царственная птица кружит в небе, снижаясь все ниже и ниже, и вдруг с удивительной скоростью устремляется в падении вниз, к зеленеющему между горными вершинами лугу.
И тут что-то случилось! Массивные крылья орла яростно машут. Он схвачен, кто-то поймал его в западню и не дает взлететь. И только отчаянный рывок позволяет птице вырваться на свободу. Пленница потрясена, ее движения безумны, но лишь до той поры, пока она вновь не оказывается в бескрайнем просторе и не взмывает высоко над землей.
Маккензи бросил взгляд на луг, ставший полем боя, удивляясь тому, как могло произойти здесь столь драматическое событие, едва не закончившееся гибелью орла. Ответ пришел очень скоро: из ближайших зарослей кустарника выскочили два человека, явно раздосадованные тем, что их ловушка не сработала. В гневе они подняли смертельно опасное для зверей и птиц устройство и зашвырнули в траву.
Происшествие с орлом вернуло Хаука в прошлое. В его памяти возникли образы далеких лет, когда он, молодой офицер, получил назначение на учебную базу в горах Небраски, готовившую разведчиков... А может, она находилась в Айове? Или в Канзасе?... Нет, все-таки в Небраске.
Орел сам по себе не явился единственной причиной его воспоминаний, но огромная птица занимала в них серьезное место, поскольку этот крылатый хищник с незапамятных времен запечатлевается в картинах, символах и даже в людских именах. Орел глядит на нас с головных уборов могущественных вождей, одним, двумя или тремя орлиными перьями награждают в зависимости от их деяний отважных молодых воинов из индейских племен.
Американские индейцы.
Их резервация находилась примерно в двенадцати милях от секретной тренировочной базы, что, понятно, не являлось тайной для индейцев, которые частенько наведывались в лагерь и трогательно выклянчивали все, что могли, у хорошо откормленных, рослых солдат. Поскольку эти попрошайки выглядели весьма экзотично и в то же время вызывали к себе жалость, многие молодые разведчики, а с ними и Хаук, ходили в резервацию, чтобы поближе познакомиться с индейцами и с их бытом. Но то, что они видели там, было позорно! Коренные жители, истинные хозяева этой земли пребывали в унизительной бедности, скандально ограбленные белыми захватчиками! Естественно, разведчики, и Хаук в том числе, пробрались тайком в интендантский барак, и до того, как их отправили штурмовать горные кручи в последний день их учебы, положение индейцев значительно улучшилось и они зажили жизнью, какой и не помнили.
Американские индейцы, эти благородные дикари, притесняемые разными подонками, наподобие тех, которые выперли Маккензи Хаукинза, боевого офицера и генерала, из армии, могут рассчитывать на его поддержку. На то, чтобы радикальным образом изменить их жизнь, уйдут месяцы, возможно, даже годы, но, черт побери, это будет стоящее дело!
Хаук повернулся и побежал по высокой траве. Дядюшку Франциска он застал в огороде, где тот поливал свои драгоценные растения.
— Дядюшка!.. дядюшка Франциск!.. Я нашел его!
— Простите, Мак, но что вы там нашли?
— Я нашел для себя настоящее дело, дядюшка! Я намерен выступить в защиту американских индейцев! И не успокоюсь, пока они не обретут подлинную свободу!
— А разве сейчас они в кандалах? — спросил изумленный Франциск, не замечая, что из его лейки впустую льется вода.
— Хуже, чем в кандалах: они в оковах экономического рабства, которое узаконила кучка белых негодяев!
— Иногда я не понимаю вас, Маккензи...
— Не понимаете, дядюшка? Но это же мой Грааль, мой священный поиск, мое главное дело! Проклятье, это может занять у меня много времени, наверное, даже годы, но я не отступлюсь, ибо в этом — сама справедливость. Я знаю, я сердцем чувствую это!
— Может ли священник этой бедной страны благословить заранее тех, кого вы освободите от рабства?.. Раз может, то все в порядке... Во имя Отца, Сына и Святого Духа я молю Создателя, чтобы он явил вам, дети мои, свою милость! Ждите Хаукинза, да поможет он вам!
Читать бесплатно другие книги:
