Джунгли Касслер Клайв

Clive Cussler

Jack Du Brul

THE JUNGLE

© 2011 by Sandecker, RLLLP

© Перевод. Д. В. Вознякевич, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

Пролог

Восточный Китай, 1281 год

Густой туман заполнял долину, окутывал окружающие горы. Трепеща от ветерка, он создавал впечатление, что вершины дышат. Густые леса казались не отдельными деревьями, а сплошной массой. Не слышалось шагов животных, ступающих по ковру из палой листвы и сосновой хвои, не раздавалось птичьего пения. Стояла внушающая суеверный страх тишина. Даже армейские лошади притихли в этой непроницаемой мгле. Лишь изредка негромкий топот копыт выдавал их присутствие.

Солнце медленно съело дымку, и верхняя часть замка появилась из тумана, словно всплывая. Казалось, она висит над землей. Черепичная крыша блестела от влаги. Затем показались окружающие город высокие стены. Зубцы крепостного вала были ровными, как зубы дракона. Издали на стенах было хорошо видно стражей: они расхаживали, небрежно положив копья на плечи. Стражи знали, что войско великого хана рядом, но, похоже, верили, что укрепления города неприступны.

В Китае считалось, что деревня без защитной стены все равно что дом без крыши, поэтому даже самая крохотная деревушка укрывалась за валами или на худой конец за частоколом. Осада и оборона стали основными методами ведения войны, и за тысячелетие тактику довели до совершенства.

До покорения Китая монголы вели войну легкой кавалерией: внезапно появлялись из степей и истребляли врагов в молниеносных налетах, – но потом приспособились к китайским методам – правда, нехотя. Уходили недели, месяцы, иногда годы, чтобы проломить стены укрепленного города, заставляя пленных рабов засыпать рвы, орудовать тараном под дождем стрел, несущихся со стен, поступать вопреки врожденному желанию быстрой победы.

Если все шло как планировалось, если солнце съедало туман, то применялась новая стратегия, превращающая каждый укрепленный город в ловушку, откуда нет выхода. Те немногие военачальники, что еще не объявили о своей верности хану, либо объявляли об этом, либо быстро гибли.

В течение недели войско из пятисот всадников и тысячи пеших воинов ждало в лесу, у самой границы городских полей. Урожай был убран, желтая стерня низко скошена. Это давало лучникам в крепости превосходную возможность перебить всех, у кого хватило бы глупости пойти в лобовую атаку. Да и убранный урожай означал, что на время долгой осады защитникам хватит продовольствия. Если стены не падут до наступления зимы, монголы скорее всего уйдут на север, в свою столицу, и до весны не вернутся.

Тысячник Хенбиш получил от хана приказ взять этот город до того, как на крышу его дворца ляжет первый снег. Ни разу не удостоенный присутствием хана, тысячник не хотел разочаровывать повелителя, словно тот был его лучшим другом. Сожалел только, что великий вождь прислал наблюдать за битвой своего эмиссара. Притом такого уродливого: с землистым цветом лица, с большим крючковатым носом да еще с дьявольскими глазами. Его борода особенно не нравилась Хенбишу. У него самого росли только вислые усы и редкие волоски на подбородке, а у этого наблюдателя вся нижняя часть лица была скрыта за густыми черными завитками.

Тысячник Хенбиш не сооружал, как при прежних осадах, десятки штурмовых лестниц и башен, не строил камнеметы и катапульты. Он лишь привел достаточно рабов, чтобы обеспечивать нужды воинов, и построил две деревянные башни – они высились в поле, у самого предела досягаемости стрел лучников. Наверху башен стояли большие медные конусы, обращенные отверстиями в небо. Внутри они были покрыты тонким слоем серебра, начищенного так, что ослепляли, как солнце. Под каждым труба, напоминающая ствол маленькой пушки, поднималась из деревянного ящика, служащего опорой двух с половиной метровому конусу. Все это верхнее сооружение, находящееся почти в пяти метрах над землей, могло подниматься и вращаться на крепком шарнире. Если у ханского посла были какие-то вопросы относительно этих странных башен, то он их не задавал.

Уже неделю красная юрта стояла у высоких, накрепко запертых ворот города. По монгольскому обычаю сперва разбивали белую юрту, и вожди города получали возможность обсудить условия сдачи, не опасаясь за свою жизнь. Когда на смену белой приходила красная шерстяная, это означало, что штурм близится. Когда красную юрту убирали и ее место занимала черная, это означало, что всех в городе ждет смерть.

После того как красная юрта стала раскачиваться и раздуваться от ветра на дороге у самых ворот, погода испортилась: то шли дожди, то небо заволакивало густыми тучами. Теперь ожидался первый ясный день, и Хенбиш, как только уверился, что солнце съест последние остатки тумана, приказал рабам на невспаханных полях убрать красную палатку и разбить другую.

Лучники начали стрелять в рабов, едва те оказались на расстоянии выстрела. Град стрел, такой густой, что казался сплошной массой, усеял землю вокруг людей. Попадали стрелы и в плоть. Четверо рабов упали на месте, еще двое с трудом шли вперед с торчащими из тел тонкими деревянными древками. Остальные бежали под защитой большой, увязанной в узел черной палатки.

Тут же была отправлена замена. Люди бежали зигзагами, мешая лучникам целиться. Большинство уцелело, но несколько человек упали ничком, отчего стрелы вошли в их тела еще глубже. В общей сложности потребовалось двадцать человек, чтобы разбить палатку; из них вернулись к монгольским позициям всего пятеро.

– Кажется, немного расточительно, – заметил наблюдатель. Его сильный акцент резанул ухо Хенбиша.

– Так принято, – ответил Хенбиш, не поворачивая коня. – Белая палатка, красная, черная, смерть.

– Хан не говорил, почему этот город штурмуют. Ты знаешь?

Хендишу хотелось резко ответить, что у хана свои соображения, но с этим человеком требовалось обращаться почтительно из-за его статуса.

– Местный военачальник, – вежливо произнес Хенбиш, – в прошлом году не выплатил хану все налоги. Сумма пустяковая, хан по своей щедрости мог бы не обратить на нее внимания, однако ханский почтовый курьер подслушал, как он похвалялся своим воровством.

Империя славилась почтовой службой: вдоль всех главных дорог стояли дома для отдыха, чтобы всадники могли поменять лошадей и скакать дальше или передать послания отдохнувшим курьерам, которые уже ждали. Таким образом, вести со всех концов обширных владений достигали хана за недели, иногда даже за дни.

– Такое нарушение закона, – продолжал Хенбиш, – не может оставаться безнаказанным.

– Отдавайте кесарево кесарю, – велел эмиссар.

Тысячник пропустил незнакомую цитату мимо ушей и поднял взгляд к небу. Последние остатки тумана исчезали, оставляя над полем битвы голубое небо. Он развернул коня, чтобы взглянуть на ожидающих позади воинов. Все они были покрыты бамбуковой броней, сидели на сильных лошадях, потомках животных, что позволили монголам атаковать, а потом удерживать эту часть континента. У каждого всадника свисал с седла специальный мешок. Ткань была водонепроницаема, содержимое мешков тщательно отмерили и смешали лучшие алхимики Хенбиша. Позади конницы стояли ряды пехотинцев, вооруженные копьями длиной в два человеческих роста. Наконечники их были заточены до бритвенной остроты.

– Тысячник, – позвал его один из адъютантов.

Хенбиш повернулся к отдаленной деревне. На каждой из двух странных осадных башен воин размахивал красным боевым флагом – сообщал, что они готовы.

Хенбиш кивнул своему знаменосцу. Тот вышел вперед, чтобы его было отчетливо видно, и замахал над головой шелковым знаменем. Люди на башнях опустили флаги и сосредоточились на странных, доставленных на поле боя машинах. Они передвинули неуклюжее устройство так, что отверстие в деревянном, величиной с гроб ящике смотрело на верх укрепленной стены. Один из воинов снял крышку со ствола, остальные тем временем поворачивали ящик из стороны в сторону. Когда одно из двух устройств оказывалось наведенным прямо на стрелка или наблюдателя на стене замка, оно замирало на несколько секунд.

Казалось, ничего не происходило: не было ни шума, ни выпущенного снаряда, однако всякий раз, когда один из стволов направлялся на наблюдателя, этот человек внезапно пригибался и больше не показывался.

Эмиссар хана вопросительно посмотрел на Хенбиша, словно требуя объяснений. Неразговорчивый тысячник разглядывал парапеты через лист темного стекла величиной с ручное дамское зеркало. Наконец он повернулся и увидел на лице гостя замешательство. Ударив коленями коня, подъехал к эмиссару поближе и протянул ему смотровое стекло.

Дипломат взял его за резную рукоятку из слоновой кости и поднес к глазу. Быстро замигал, потом взглянул поверх него на обнесенный стеной город. Так же быстро, как смотрел сквозь стекло.

Темное стекло погружало всю сцену в сумерки, несмотря на яркое солнце, но поразило его не это. Поразили исходящие с обеих башен однотонные лучи, тонкие, как клинок рапиры. Темно-красные, они вылетали копьями из этих странных сооружений и проходили над верхом стен. На его глазах один из наблюдателей в осажденном городе сунул голову в проем между двумя зубцами. Оба луча тут же устремились к нему. Свет забегал по его лицу, и хотя расстояние было слишком большим, чтобы сказать с уверенностью, эмиссару показалось, что лучи сосредоточились на глазах наблюдателя. Всего через несколько секунд несчастный пригнулся снова, неистово мотая головой.

Эмиссар опустил стекло. Темная окраска исчезла; рубиновые лучи – тоже. Все было неподвижным, безмятежным, только два деревянных ящика поворачивались туда-сюда, их назначение без стекла оставалось непонятным.

Выражение его лица стало еще более недоуменным.

– Взгляд дракона, – произнес Хенбиш, не поворачиваясь. – Так называют это мои люди.

– А как ты сам это называешь? – спросил ханский посланник.

– Несомненная победа. – Хенбиш натянул поводья и повернул коня.

– Не понимаю. Как действует устройство?

– В каждом из них есть длинный восьмиугольный кристалл из древнего рудника далеко на юге. Не спрашивай меня о сложных вещах, но, используя набор зеркал с отверстиями, кристалл как-то собирает солнечный свет, падающий в конус сверху, и сосредоточивает его таким образом, что он может на время ослепить человека, попав в глаза.

– Но ведь он почему-то невидимый?

– Попадая в цель, он появляется маленькой красной точкой. Но видеть луч в воздухе можно только через стекло, которое ты держишь. – Тысячник снова посмотрел на своих всадников. – Теперь пора завершать осаду.

Ханский посланник снова посмотрел на высящиеся стены и толстые деревянные ворота. Они казались непробиваемыми, как Великая стена к северу от столицы. Он не мог понять, как ослепление нескольких наблюдателей способно завершить осаду. Но происходил он из семейства торговцев и был невеждой в боевых действиях и тактике войны.

– В атаку! – скомандовал Хенбиш.

Хотя эмиссар ожидал, что конница понесется к далеким стенам во весь опор, воины пустили коней шагом. Копыта лошадей были обернуты толстой шерстяной тканью, поэтому не издавали почти ни звука. Сбруя, седла и переметные сумы оказались так туго закреплены, что не слышалось обычного скрипа кожи. Понукали всадники лошадей негромким шепотом. Закрыв глаза, эмиссар утратил представление о том, что мимо него проезжают пятьдесят всадников. Из всех его чувств только обоняние ощущало легкий запах пыли, поднятой мягко ступающими копытами.

Эмиссар, хоть и не был военным, интуитивно понимал, что это основная фаза плана тысячника. Он поднял взгляд вверх. Прямо над головой небо оставалось ясным, но к полю битвы надвигалась густая туча. Тень ее омрачала холмы за городом. Окажись она над ними, таинственное оружие Хенбиша стало бы бесполезным.

Долгие минуты никто из наблюдателей не показывался. Эмиссар представлял себе смятение и тревогу защитников крепости, не знающих, что поразило их, как они потеряли зрение. Их было не так уж много, а эмиссар по своим путешествиям знал, что люди в сельской местности склонны к суевериям. Какому волшебству приписали они свое ослепление?

Подобно отряду воинов-призраков колонна всадников быстро и незаметно продвигалась по полям. Лошади были выучены так хорошо, что ни одна ни разу не заржала.

Эмиссар быстро произвел в уме подсчеты, башни окажутся в тени тучи через несколько минут. Однако всадники не ускоряли движения. Тысячник внушил им, что дисциплина важнее всего.

Над стеной появилась голова, и обе световые пушки повернулись к ней так быстро, что человек лишь мельком увидел поле битвы до того, как его сетчатку поразили невидимые лучи. Хенбиш напрягся в седле, ожидая тревожного крика, который даст сигнал невидимым лучникам выпустить стрелы. Какой-то крик наверху заставил его шумно втянуть воздух сквозь зубы. Оказалось, это каркнула ворона на ветвях дерева позади них.

Передний всадник достиг деревянных ворот и небрежно бросил на землю под ними седельную сумку. Секунду спустя то же самое сделал еще один, и еще один, и еще. Куча росла, пока вплотную к воротам не вырос односкатный холмик.

В конце концов кто-то за стенами проявил немного сообразительности. Подняв голову над парапетом справа у самых ворот, он прикрыл ладонью глаза и посмотрел вниз. Его предостерегающий крик разнесся над полем. Элемент внезапности был утрачен.

Всадники перестали таиться и пустили лошадей в полный галоп. Несколько последних бросили свои сумы к воротам и повернули обратно. Они рассыпались, когда стрелы, выпущенные вслепую из-за стен, вновь заполнили небо.

Однако заслонили солнце не столько стрелы, сколько надвигающаяся туча. И по какой-то прихоти судьбы подгоняющий ее ветер прекратился, она нависла над городом, словно гигантский зонтик. Без прямых солнечных лучей световые пушки Хенбиша были бесполезны.

Встревоженные стражи поняли, чего ожидать, и стали ведрами лить воду на кучу седельных сумок, выросшую почти до середины толстых деревянных ворот. Тысячник предвидел это и потребовал, чтобы каждая была покрыта толстым слоем смолы, не дающей воде проникнуть внутрь.

Побуждаемые отчаянием лучники встали вдоль стены и принялись стрелять, тщательно целясь. У всадников на груди была броня, на головах шлемы, но спины оставались незащищенными, и стрелы начали находить свою цель. Секунды спустя несколько лошадей скакали по полю без всадников, наездники их лежали распростертыми на земле – одни корчились в агонии, другие были зловеще неподвижны.

Один из воинов Хенбиша поскакал вдоль стены, стоя в стременах и натягивая короткий кавалерийский лук. Вместо острого бронзового наконечника на конце стрелы был ярко горящий, пропитанный смолой комок ткани. Он выпустил стрелу и тут же сильно натянул левый повод. Лошадь знала этот сигнал и повалилась на бок, подняв тучу пыли. Ноги ее неловко дергались, а массивный корпус защищал всадника от того, что должно было последовать.

Стрела угодила в кучу сумок у основания ворот, и тут же с парапета выплеснули ведро воды. Пламя погасло, от стрелы поднялись белый дымок и пар. Время на поле битвы способно растягиваться вопреки всякой логике. Казалось, прошла целая вечность, но в действительности минуло меньше чем полсекунды: последний огонек наконечника стрелы прожег сумку и воспламенил содержимое.

Алхимики искали эликсир жизни и случайно нашли данное соотношение и состав химикалиев, которое назвали «хуо яо», или огненным лекарством. Мир впоследствии будет знать его под названием «порох».

Поскольку это взрывчатое вещество горело медленно, порох требовалось сжимать, чтобы произвести не просто вспышку и шипение. Первая сумка вспыхнула, зажигая те, что лежали наверху кучи, застилая все дымом, и в конце концов пламя взметнулось на десятки футов. Этого костра оказалось достаточно, чтобы взорвать сумки в основании холма, и тяжелые сумки снаружи удерживали расширяющиеся газы достаточно долго, чтобы произошел громадный взрыв.

Взрывная волна пронеслась по полю стеной горячего воздуха до тысячника и его оставшихся пешцев. Она сбила эмиссара с коня, и ему показалось, будто он очутился перед печью для обжига. Пламя и дым поднялись высоко в воздух, а по другую сторону стены ворота швырнуло внутрь и расщепило. Обломки косили всех на своем пути, а лучников и наблюдателей вдоль парапета разметало, будто тряпичных кукол, их пронзительные крики слышались сквозь грохот взрыва.

Ханские воины медленно поднимались на ноги. В ушах у посланника звенело. Когда он закрыл глаза, сохранившийся зрительный образ взрыва продолжал гореть под опущенными веками. Это было второе таинственное оружие из увиденных сегодня. Сперва световые пушки, а теперь какой-то способ сохранения огня в седельных сумах и его мгновенного высвобождения. Поистине удивительная страна.

На поле битвы рассеявшиеся всадники повернулись, будто косяк рыбы, и помчались к разрушенным воротам, где тлело дерево. Ошеломленные защитники крепости бежали в ужасе. Сабли были обнажены, и теперь на клинках отражалось яркое солнце, так как туча унеслась. Воины искали жертв, но взрыв подавил сопротивление гарнизона.

Тысячник Хенбиш позволил стоявшим в резерве пешцам следовать за кавалерией. С ревом, едва ли не более громким, чем грохот взрыва, они понеслись через поле, стремясь выполнить задание хана, восстановить его честь, так как это ограбление оскорбляло его. Они пощадят миловидных женщин и мальчиков, которых можно использовать как рабов, но остальные в городе будут преданы мечу, и весь город сровняют с землей. Голова местного военачальника будет водружена на пику в ближайшем поселке как напоминание тем, кто думает, будто ханский гнев не быстр и не беспощаден.

– Я хотел бы побольше узнать о твоем поразительном арсенале, – сказал посланник, когда они с Хенбишем спешились.

Военачальники обычно не принимали участия в резне, а у посланника желания видеть происходящее по ту сторону стены не было.

– Я представлю тебя своему алхимику. Он сможет объяснить это лучше, чем я. Мне достаточно того, что они действуют.

Один из адъютантов подал ему чашу – из кости и фарфора – с крепким чаем.

Когда они пошли к рощице, где лагерная обслуга и врачи готовились оказывать помощь раненым, посланник подумал обо всем поразительном, что видел за годы в этой странной стране. Кое о чем он всегда будет молчать, например о любовной связи с несколькими наложницами хана. Кое-что не будет обсуждать, потому что оно до того необычное, что невозможно поверить. Например, Великую стену – она обладает высотой и шириной пятиэтажного каменного дома и все-таки тянется от горизонта до горизонта и дальше. Уже только она принижает римские постройки по всей Европе. Еще окаменелые кости драконов, которые ему показали в центральной пустыне, черепа большие, как винные бочки, зубы, как кинжалы, бедренные кости в рост человека. И то, что он видел сегодня, – устройство, способное усиливать свет настолько, чтобы ослепить человека.

Для себя он хотел знать, как действует это оружие – Хенбиш упомянул какой-то кристалл, – но понимал: эту тайну тысячник унесет в могилу.

Марко Поло шел рядом с тысячником, сомневаясь, что земляки-венецианцы поверят хотя бы в более обычные истории, какие он мог бы рассказать о своих путешествиях в Китае.

Глава 1

Бирмингем, Англия, за четыре месяца до начала действий

Уильям Кантор неожиданно для себя чихнул в микрофон. Позыв был очень сильным, он не успел отвернуться. Звук разнесся по почти безлюдному залу.

– Прошу прощения, – произнес он с жалким видом, кашлянул, прикрыв ладонью рот и отвернувшись, показывая десятку с небольшим человек, сидящих на его лекции, что он не совсем филистер. – Как сказал один американец, которого я знал в колледже Крайстчерч… Совершенно верно, неучи, я получал образование в Оксфорде. Так вот, тот американец сказал: «Я могу прогнать муху, прогнать комара, но никак не могу прогнать простуду».

В ответ из зала раздался то ли вежливый смех, то ли, что вероятнее, приглушенный кашель.

Господи, как он ненавидел эти лекции во флигелях или сельских библиотеках, где единственными слушателями были пенсионеры, совершенно этой темой не интересующиеся, но больше им было нечем заняться. Хуже их пенсионеры в больших городах, таких как Бирмингем, до того унылых, что в них будто никогда не светило солнце, и люди в зале, казалось, пришли погреться, прежде чем просить милостыню или стоять в очереди за тарелкой бесплатного супа. Он насчитал десяток присутствующих, перед тем как взойти на кафедру, и не меньше четырнадцати пальто. Ему представилась вереница нагруженных отбросами ржавых магазинных тележек на автостоянке библиотеки.

– «Я не рассказал и половины того, что видел…» Это последние слова замечательного венецианского путешественника Марко Поло на смертном одре. И «это гораздо сильнее, чем обрызгивание микрофона капельками слюны», – уныло подумал Кантор.

Все же у него были слушатели, и, как знать, может, та закутанная женщина в глубине освещенного флуоресцентными лампами зала на самом деле переодетая Дж. К. Ролинг…

– Мы знаем из его легендарной «Книги о разнообразии мира», продиктованной Рустичано Пизанскому, когда оба томились в генуэзской темнице, что Марко вместе со своим отцом Никколо и дядей Маффео – эти имена слетали с языка Кантора, несмотря на простуду, – совершил множество невероятных открытий и видел немало поразительных зрелищ.

В глубине современного читального зала раздался шум. Вошел новый посетитель. Металлические складные стулья заскрипели, несколько человек обернулись посмотреть, кто пришел слушать эту лекцию, очевидно, предполагая, что это какой-то бездомный с Чемберлен-сквер.

Пришедший был одет в длинное кашемировое пальто поверх темного костюма и темной рубашки с темным галстуком. Высокий, крепкий, он жестом показал, что извиняется, и сел позади до того, как Кантор смог разглядеть черты его лица.

«Это уже интересно, – подумал обнищавший ученый. – По крайней мере одежда этого человека не была уже несколько раз выброшена».

Кантор сделал паузу в ожидании, чтобы вошедший джентльмен сел. Если это потенциальный спонсор, он готов был лизать ему ботинки.

– Даже при жизни Поло его книга вызывала полемику. Люди просто не верили, что он видел и делал все, о чем в ней говорилось. Они не могли выйти за пределы своих предубеждений, поверить в существование иной цивилизации, которая может соперничать с европейской и даже превосходить ее. Впоследствии обнаружилось громадное упущение. Попросту говоря, несмотря на проведенные в Китае долгие годы, на все, что написал об этой далекой стране, он ни разу не упомянул ее величайшее достижение, ее самый известный символ. Видите ли, диктуя Рустичано Пизанскому, он ни разу не упомянул о Великой Китайской стене. Это все равно как современный турист сказал бы, что был в Лондоне, но не видел чертова колеса. Хотя разумный турист, возможно, захотел бы забыть колесо Ферриса.

Кантор сделал паузу для смеха, но получил снова кашель.

– Тот факт, что он не упомянул о Великой стене, находящейся недалеко от Пекина, где Поло провел так много времени, позволял его хулителям подвергать сомнению весь его рассказ. Но что, если виноват не тот, кто диктовал, а тот, кто писал под диктовку?

Здесь Кантор собирался устроить игру слов: упомянуть деспотическую диктатуру генуэзского дожа, который посадил в темницу Марко Поло и писца, Рустичано, но передумал.

– Мало что известно о человеке, – продолжал он, – которому Поло диктовал свою историю, находясь в генуэзской тюрьме после пленения в морском бою у острова Корчул. Рустичано был взят в плен за четырнадцать лет до него, в битве при островке Мелория, с которой начинается упадок города-государства Пизы. Рустичано был, говоря современным языком, автором романов, добившимся до пленения некоторого успеха. Постарайтесь увидеть в нем Джеки Коллинз своего времени. Это даст глубокое понимание того, что захватит воображение читательской аудитории и будет сочтено слишком фантастичным, чтобы в это поверить. Памятуя об этом, я вижу в нем не только человека, записывающего рассказ Поло, но и редактора, который мог умолчать о самых спорных открытиях Поло, чтобы придать рукописи привлекательность. Средневековым дворянам – писатели в то время работали почти исключительно для них – не понравилось бы, что Китай соперничал с ними и во многих случаях превосходил… достижения в сфере медицины, инженерии, социальной администрации и особенно в ведении боевых действий.

Кантор сделал краткую паузу. Кто-то из слушателей дремал, кто-то сидел с безразличным видом. Здесь они укрывались от студеного дождя, заливавшего центральный город Англии, и им было все равно, о чем он говорит. Кантору хотелось взглянуть на человека в темном костюме, но его не было видно за рослым бродягой, спящим в почти вертикальном положении.

– С этой мыслью – что, может быть, некоторые записи Рустичано были выброшены из окончательного текста «Книги» и, возможно, этим объясняются пробелы в истории Поло, которые раздражали будущих исследователей и заставляли сомневаться в правдивости всей книги, – я и пришел к вам.

Эта фраза казалась длинной и на слух самого Кантора, но он старался производить впечатление образованного, а все его преподаватели в Оксфорде говорили столь пространными фразами, что для их написания могло понадобиться больше страницы.

– Я верил, – продолжал он, – что где-то в мире существуют эти записи, эти части рассказа Поло, которые не могли пройти мимо средневекового цензора – Ватикана – и вызвали бы слишком много сомнений у читателей того времени. Покинув Крайстчерч, – не стоило признаваться, что он не окончил колледж, – я стал искать в Италии и Франции сведения о такой книге. И наконец полгода назад уверился, что нашел ее.

Шевельнулся Темный Костюм при этой вести? Кантору показалось, что тень в глубине зала слегка изменила позу. Он почувствовал себя как рыбак, ощутивший начало клева. Теперь нужно сделать подсечку, вогнать крючок и вытаскивать добычу.

– Я получил доступ к записям продаж в маленьком магазине антикварной книги в еще более маленьком городке в Италии, открытом в восемьсот восемьдесят четвертом году. Там есть запись о продаже оригинальной книги Рустичано «Роман о короле Артуре» в девятьсот восьмом году. В книге легенд о короле Артуре находился непереплетенный фолиант. В то время английские семейства исследовали Италию, чтобы расширять свой кругозор. Вспомните роман Эдуарда Форстера «Комната с видом».

Для большинства слушателей следовало бы сказать о «Картонной коробке с целлофановым окошком», но Кантор знал, что выступает для аудитории из одного человека.

– Как и все туристы, эти путешественники возвращались с сувенирами. Везли мебель, статуэтки – почти все, на что могли наложить руки, напоминающее о Ломбардии или Тоскане. В частности, одна семья любила книги и привезла их несколько сундуков – достаточно, чтобы заполнить библиотеку величиной с эту комнату от пола до потолка. Некоторые тома датировались столетием до рождения Марко Поло. Эта семья и приобрела работы Рустичано. За плату я получил ограниченный доступ к их библиотеке.

«Пятьсот фунтов за полдня», – с горечью подумал Кантор.

Почти все происходившее в то время он вспоминал с горечью. Владельцем библиотеки был алчный скупец. Зная о стремлении Кантора видеть эту библиотеку, он бессовестно наживался на научном интересе тридцатилетнего ученого.

Кантор собрал столько материала, сколько можно было за один визит. И вот чем занимался он сегодня и в прошедшие несколько месяцев. Он не собирался просвещать вдов и бездомных. Он надеялся найти покровителя, который поможет финансировать его исследования. Владелец фолианта ясно объяснил, что не продаст его, но будет предоставлять Кантору доступ к нему за пятьсот фунтов в день.

Молодой ученый не сомневался: как только опубликует свое исследование, нажим исторических обществ вынудит владельца если не передать в дар, то хотя бы дать возможность крупному университету установить подлинность работы Рустичано и тем самым укрепить репутацию Кантора и, возможно, благосостояние.

– Текст написан на типичном средневековом французском. Этот язык вместе с итальянским того же времени – моя специальность. Перевести я смог лишь небольшую часть, так как обнаружил эту книгу под конец своего пребывания в библиотеке. Но то, что прочел, поразительно. Это описание битвы в двести восемьдесят первом году, свидетелем которой стал Поло. Там тысячник по имени Хенбиш уничтожил противника, используя порох таким образом, какого Поло ранее не видел. И еще ему довелось наблюдать за действием в высшей степени необычного устройства, где особый кристалл собирал свет солнца в тонкий луч наподобие современного лазера.

Кантор снова сделал паузу. Темный Костюм встал и тихонько вышел из флигеля библиотеки; его длинное пальто плавно развевалось вокруг лодыжек. Кантор выругался под нос. Он не сумел вогнать крючок, отпугнул «рыбу». Удрученно посмотрел на небритые мрачные лица перед собой. Какой смысл продолжать? Слушать его гнусавый голос этим людям хотелось не больше, чем ему говорить.

– Так, большое спасибо. Вопросы есть?

Он поразился, увидев поднятую тонкую руку. Лицо ее обладательницы было измятым, как у кукол из нейлоновых чулок.

– Да?

– Можете вы уделить какую-то мелочь на жизнь?

Кантор схватил портфель, перебросил через руку поношенный макинтош и вышел широким шагом под хор хриплого гогота.

Когда он покинул библиотеку, стемнело полностью. Безликий простор Чемберлен-сквер был окружен с одной стороны чудовищным бетонным зданием библиотеки, с другой – классическим трехэтажным муниципальным домом, с третьей – похожей на греческий храм ратушей. Посреди площади высился памятник Джозефу Чемберлену, занимавшему какую-то должность в этом сумрачном городе. На взгляд Кантора, сооружение выглядело так, словно воры утащили целый готический собор, оставив примерно двадцать метров верхней части одного из его шпилей.

Если бы отцы города собрались создать менее гармоничное архитектурное пространство, Кантор не мог бы представить как.

«Разве что вставить в него ангар для дирижаблей, – осуждающе подумал он. – Или православную церковь с куполом-луковкой».

Дождь перешел в холодную изморось, и, хотя Кантор поднял воротник, ледяная вода попадала на затылок. Он мечтал о теплом душе, о горячем пунше и о том, чтобы из носа перестало течь.

Его старый «Фольксваген» стоял на Ньюхолл-стрит. Едва он свернул на Колмор-роу, стекло в водительской дверце элегантного «Ягуара» с шелестом опустилось.

– Доктор Кантор, можно вас на несколько слов?

Голос был вежливым, с континентальным акцентом – французским, немецким, возможно, швейцарским, звучавшим для Кантора сочетанием этих двух.

– Э… я еще не получил докторской степени, – промямлил он, узнав рубашку и галстук Темного Костюма, сидящего за рулем роскошного седана.

– Не важно. Вы прочли захватывающую лекцию. Я остался бы до конца, но получил звонок, на который не мог не ответить. Пожалуйста, прошу всего несколько минут.

– Идет дождь.

Кантор нагнулся, чтобы заглянуть в машину, и почувствовал боль в носовых пазухах.

– Не здесь. – Человек улыбнулся: во всяком случае, губы его раздвинулись, обнажив зубы. – Я подвезу вас к вашей машине.

Кантор окинул взглядом улицу. Поблизости никого не было, а его машина стояла в пяти кварталах отсюда.

– Хорошо.

Он обошел длинный, покатый капот двигателя и услышал, как щелкнул электронный замок пассажирской дверцы. Сел на мягкое кожаное сиденье. В свете от приборной доски мерцали лакированные деревянные панели.

Незнакомец включил скорость и выехал со стоянки. «Ягуар» двигался так плавно, что Кантор не слышал шума мотора.

– Один мой товарищ слушал на прошлой неделе вашу лекцию в Ковентри и так заинтересовался, что рассказал мне о ней. Я решил послушать ее сам.

– Прошу прощения, вы…

– О, извиняюсь. Тони Форсайт. – Они неловко обменялись рукопожатиями, так как Форсайту пришлось подсовывать правую руку под левую, чтобы не выпускать руль.

– А почему вас интересует Марко Поло, мистер Форсайт? – спросил Кантор.

Этот человек производил на него странное впечатление. Ему было около сорока лет, черты лица простые, ничем не примечательные, темные волосы так густы, что походили на парик. Однако дело заключалось в другом, и Кантор догадался в чем. Руки у Форсайта большие, мозолистые. Пожатие не особенно сильное, но ладонь Кантора утонула в ладони незнакомца. Насколько он знал, у людей в пальто за тысячу фунтов и в машинах за шестьдесят тысяч мозолей не бывает.

– Можно сказать, я увлекаюсь историей и заинтересовался этим фолиантом и его содержанием.

Уильям Кантор хотел поймать рыбу, но внезапно у него возникло ощущение, что ему попалась акула.

– Моя машина на Ньюхолл-стрит.

– Да, я знаю, – кивнул Форсайт. – Скоро будем там. Вы сказали, владелец фолианта не хочет продавать его, так?

– Да, это богатый человек. Думаю, он потребовал с меня плату за пользование своей библиотекой, чтобы задеть меня за живое.

– Но цену вы не обсуждали?

– Нет. Я смог собрать всего пятьсот фунтов, чтобы пробыть там всего один день.

– Жаль, – произнес задумчиво Форсайт. – Простая сделка за наличные была бы предпочтительней.

К облегчению Кантора, «Ягуар» сделал левый поворот на Ньюхолл-стрит.

Форсайт бросил на него взгляд.

– Очевидно, вы не захотите назвать мне имя этого джентльмена?

– Э… думаю, это не в моих интересах, так ведь?

– В твоих, в твоих, друг Уильям. Не сомневайся.

«Ягуар» внезапно рванулся вперед. Кантор заметил свой промелькнувший синий «Фольксваген».

– Какого черта вы…

Рука человека, невидимо лежащего на просторном заднем сиденье, обвила шею Кантора с силой удава, заглушив слова в его горле. Резкий укол в шею, странный металлический вкус во рту, и через три секунды Уильям Кантор погрузился под воздействием наркотика в бессознательное состояние.

Поскольку его родители давно погибли в автокатастрофе и у Кантора не было ни братьев, ни сестер, ни подруги, пока домовладелец месяц спустя не постучал в дверь его крохотной однокомнатной квартиры, никто не знал, что Кантор пропал без вести. Намеченные Кантором презентации были любезно отложены человеком, назвавшимся его фамилией. Прошло еще несколько дней до того, как сообщение о пропавшем без вести связали с безголовым и безруким трупом, обнаруженным в Северном море неподалеку от рыбацкого городка Гримби.

Все причастные к расследованию полицейские сошлись в двух утверждениях. ДНК, обнаруженная в квартире Кантора, совпала с ДНК выловленного из воды трупа. И что покойного пытали до того жестоко, что смерть стала блаженным избавлением.

Поскольку Кантор хранил все записи о фолианте Рустичано в портфеле, который так и не нашли, власти не догадались, что с его исчезновением связано еще одно преступление. В одном гемпширском поместье, в южной части графства, неподалеку от города Бьюли, был совершен неумелый взлом. Произошло это через два дня после того, как Кантора кто-либо видел. Судебная экспертиза показала: взломщиков застал врасплох хозяин-вдовец. Они ударили его по голове ломиком, брошенным на месте преступления – отпечатков пальцев на нем не оказалось, – и бежали в панике, не потрудившись захватить наволочки с уже взятым столовым серебром.

Никто из полицейских не обратил внимания на узкую брешь в рядах книг на полках, тянущихся по стенам обшитой панелями библиотеки.

Глава 2

Племенные территории, Северный Вазиристан, наши дни

Эта горная деревня не менялась две сотни лет. Если не иметь в виду огнестрельного оружия. Существовало здесь оно давно, однако дело не в этом. Менялся его тип. Столетия назад бородатые мужчины носили короткоствольные ружья с раструбом на конце ствола. Потом появились мушкеты «браун бесс», за ними винтовки «ли-энфилд» и, наконец, вездесущие «АК-47», наводнившие этот регион в связи с советским вторжением в Афганистан. И так хороши оказались эти автоматы, что зачастую превосходили возрастом носивших их мужчин. Не имело значения, защищал ли он свою территорию от соперничающей клики или шел в отхожее место, мужчина без «АК» наготове не был мужчиной.

Все это проносилось в памяти Кабрильо, когда он наблюдал за двумя пуштунскими парнями с севера, вчерашними подростками, чьи бороды представляли собой темную щетину на щеках и на подбородке, силившимися поднять двух коз в кузов грузовика с открытыми бортами. Все это время висевшие на плече автоматы сползали, оказывались поперек груди и ударяли животных так сильно, что они противились грубому обращению.

Всякий раз, когда автомат сползал, парню приходилось оставлять свое занятие, водружать автомат снова на плечо, а потом успокаивать козу. Из-за большого расстояния оттуда не доносилось ни звука, но Кабрильо представлял себе испуганное блеяние коз и горячие воззвания парней к Аллаху с просьбой указать более простые способы обращения с домашним скотом. Им в голову не приходило приставить автоматы к шаткому забору-частоколу на минуту, достаточную, чтобы погрузить животных без помех.

Не будь в деревенском лагере около сорока других вооруженных мужчин, он нашел бы происходящее комичным. Восхищало его и даже вызывало зависть одно: одетый в новейшее полярное обмундирование, он превращался почти в ледышку, а парни суетились в легкой одежде из домотканой шерстяной материи. Кабрильо же был вынужден не шевелиться. В течение пятнадцати часов у него двигались только глаза. Как и у остальных членов его команды.

В Северном Вазиристане деревни традиционно строились, будто крепости, на вершине холма. Земля для возможных посевов и выпасов представляла собой ведущие к городу склоны. Чтобы наблюдать за лагерем талибов, им пришлось найти укрытие на соседней горе. Расстояние через долину не превышало километра, но они были вынуждены подниматься на вершину, покрытую снегом и льдом, где с трудом переводили дыхание на высоте почти три тысячи километров. В бинокль Кабрильо видел двух стариков, бесконечно выкуривающих сигарету за сигаретой.

Кабрильо жалел, что выкурил последнюю сигару. Теперь казалось, он втягивает в легкие металлические осадки из баллона с воздухом от акваланга.

В его ушном вкладыше прозвучал низкий баритон:

– Они пасут коз или тискают их?

Послышался другой голос:

– Раз козы не носят паранджу, эти парни по крайней мере видят, кого будут иметь.

– Будет вам, – буркнул Кабрильо.

Он не думал, что его люди теряют оперативную готовность. Его беспокоило, что очередное замечание последует от его заместительницы, Линды Росс. Хорошо зная ее чувство юмора, он был уверен, что она заставит его громко рассмеяться.

Один из юных пастухов наконец положил обмотанный проволокой «АК», и они погрузили животных. Когда закрыли задний борт грузовика, он снова повесил автомат на плечо. Мотор заработал, извергая из выхлопной трубы синий дым, и грузовик с пыхтением, вяло покатил из деревни на горной вершине.

Это была цитадель «Аль-Каиды», и все-таки жизнь в этих скалистых горах шла своим чередом. Требовалось выращивать зерно, пасти животных, покупать и продавать товары. Грязный секрет «Аль-Каиды» и «Талибана» заключался в том, что, хотя их последователи были фанатиками, им все равно приходилось платить. Поскольку деньги за обильный урожай мака прошлой осенью давно разошлись, требовались традиционные средства поддержки, чтобы боевики могли сражаться.

В городе было примерно два десятка зданий. Шесть стояло у грунтовой дороги, идущей к долине внизу, остальные позади них на холме; соединяли их узенькие улочки, больше похожие на пешеходные тропки. Все были сложенными из камня, сливающегося с унылым окружением, низкими, с плоскими крышами и малочисленными окнами. Самым большим зданием была мечеть с готовым рухнуть минаретом.

Несколько женщин, которых видели Кабрильо и его команда, носили темную паранджу, а мужчины щеголяли в мешковатых брюках, в халатах, называемых «чапан», и в тюрбанах или плоских шерстяных шапках, именуемых «пакол».

– Хуан. – Голос Линды Росс обладал живостью эльфа, и сама она походила на фею. – Обрати внимание на мечеть.

Осторожно, чтобы не привлекать внимания, Кабрильо передвинул бинокль по дуге на несколько градусов и направил на дверь мечети. Как и трое других членов его команды, он зарылся в склон горы и прикрыл нору усыпанным землей брезентом. С расстояния в несколько десятков метров все они были невидимы.

Он настроил бинокль. Из мечети выходили трое. Человек с длинной седой бородой – наверняка имам, двое других были значительно моложе. Они шли по бокам от него, внимательно слушая то, что говорил им святой человек.

Хуан подрегулировал резкость. У обоих были азиатские лица, совершенно лишенные волос. Их одежда в этом бедном регионе выглядела неуместной. Парки, хоть и неяркой расцветки, но высшего качества, новые горные ботинки. Он пригляделся к тому, что был пониже ростом. Его лицо он изучал часами до начала операции, хранил в памяти до настоящей минуты.

– Так и есть, – негромко проговорил Хуан по рации. – Это Сетиаван Бахар. За ним следят все. Нам нужно знать, куда его пристроят.

Странное трио поднималось вверх за главной дорогой. Шли медленно, потому что имам заметно хромал. Разведка сообщила, что он был ранен в 2001 году при взятии Кандагара войсками Северного альянса. Наконец мужчины подошли к неприметному дому. Их встретил бородатый мужчина. Они поговорили у порога несколько минут, потом хозяин пригласил молодых людей индонезийцев в свой дом. Имам пошел обратно к мечети.

– Порядок, – сказал Хуан. – Теперь всем наблюдать за этим домом: нужно знать, что он не ушел.

В ответ услышал негромкий ответ команды:

– Вас понял.

Потом вопреки своему приказу Хуан снова навел бинокль на дорогу. В город въехала белая «Тойота». Судя по виду, на ее одометре не одна сотня тысяч километров. Едва она остановилась, все четыре дверцы распахнулись, из них выскочили вооруженные мужчины. Лица их были скрыты за концами тюрбанов. Вскинув оружие к плечам, они окружили багажник машины. Один из них наклонился и отпер замок. Крышка медленно поднялась, и трое направили внутрь стволы своих «АК».

Хуану не было видно, что в багажнике – или, скорее, кто, – и он терпеливо ждал. Один из боевиков опустил автомат так, что он висел у него под рукой, и вытащил пятого из багажника. Пленника, одетого в стандартную военную форму США. Ботинки тоже были армейскими. Во рту кляп, глаза завязаны. Белокурые волосы чуть длиннее норматива. У бедолаги не было сил стоять, и, едва ступив на землю, он повалился.

– У нас проблема, – пробормотал Кабрильо.

Снова обратил бинокль на дом, где укрылся Сетиаван Бахар, и велел своим людям наблюдать, что происходит на городской площади. Эдди Сенг промолчал, Линда Росс ахнула, а Франклин Линкольн выругался.

– Слышали мы что-нибудь о пленном солдате? – спросил потом Сенг.

– Нет. Ничего, – ответила Линда. Голос ее был сдавленным, потому что один из талибов пнул пленника в грудную клетку.

Линк сказал:

– Это могло случиться за те тридцать часов, пока мы сюда добирались. Максу не имело смысла передавать такую новость.

Не отводя глаз от дома, Кабрильо переключил частоты.

– «Орегон», «Орегон», слышите меня?

Из порта Карачи, больше чем за пятьсот миль к югу, немедленно пришел ответ:

– Это «Орегон». Говорит Хали.

– Хали, после того как мы начали операцию, сообщалось что-нибудь о похищенном в Афганистане солдате американской армии или войск НАТО?

– Ничего ни в новостных сообщениях, ни по официальным каналам, но, как ты знаешь, в настоящее время связи с Пентагоном у нас нет.

Кабрильо хорошо это знал. Несколько месяцев назад, после того как они почти десять лет пользовались данными военной разведки на высоком уровне через его бывшего наставника в ЦРУ Лэнгстона Оверхолта, частная служба безопасности Кабрильо, именуемая Корпорацией и базирующаяся на грузовом судне «Орегон», стала изгоем. Они осуществили операцию в Антарктике, сорвали аргентино-китайскую попытку захватить и эксплуатировать обширное нефтяное поле у нетронутого берега южного континента. Опасаясь скандала, правительство США недвусмысленно запретило им браться за эту задачу.

То, что они блестяще преуспели, не имело значения. Новый президент видел в них нарушителей запрета, и Оверхолту было приказано не пользоваться специфическими услугами Корпорации. Ни под каким видом. Потребовалось влияние Лэнгстона в вашингтонских коридорах власти, чтобы сохранить после этого эпизода свою должность.

И вот что привело Кабрильо с его небольшой командой сюда, в одно из немногих мест на земле, не подвергавшихся нашествию вражеской армии. Даже у Александра Македонского хватило ума оставить в покое Вазиристан и остальную территорию северных племен. Они находились здесь потому, что сын богатого индонезийского бизнесмена Гунавана Бахара убежал к талибам – так подростки несколько поколений назад в Америке убегали из дома, чтобы поступить в цирк. Единственная разница заключалась в том, что юный Сетиаван отставал в умственном развитии, и приведший его сюда двоюродный брат сказал вербовщику в Джакарте, что Сети хочет стать мучеником за веру.

Американские беглецы становились рабочими манежа. Сетиавана ждала участь террориста-смертника.

Хали продолжал:

– После вашего отъезда Стони и Мерф проверяли все базы данных, какие возможно. В новостях всех станций ничего особенного.

Эрик Стоун и Марк Мерфи были специалистами по информационным технологиям наряду с другими обязанностями, и Кабрильо ценил этих гениев.