Северная звезда Недозор Татьяна

– Ну, посмотрим, кого нам Бог послал в соседи, – сыронизировал Николай.

Инстинктивно стараясь держаться поближе друг к другу, они подошли к лежащим у стены телам.

Это оказались две женщины: одна, вероятно, старая, другая – молодая.

Их тела завернули очень плотно в тяжелую материю – красное грубошерстное сукно ручного тканья.

Около покойниц стояли окаменевшие кожаные мешки, плетеная корзинка и пара кувшинов, в котором когда-то, несомненно, хранилась вода или какая-то другая жидкость.

Что-то тускло блеснуло в свете свечи на груди у одной из усопших.

Приглядевшись, Мария различила большую, с её ладонь, золотую пластинку, вернее, кулон, изображавший то ли паука с изломанными ногами, то ли осьминога. У рта он держал крошечного человечка, определенно собираясь им закусить. Синими огоньками цветных камешков сияли глаза несимпатичного создания.

Странно, Маша не могла бы сказать, что она большой знаток нравов аляскинских туземцев, но то, что она читала перед поездкой, утверждало, что это натуральные дикари. Меж тем украшение было хотя и варварским по исполнению, но явно вышедшим из-под руки искусного мастера. И сукно… Здешние все больше в шкурах ходят! Или всё это было куплено у белых людей для погребения знатных покойниц? Больше в пещере ничего не было – ни оружия, ни драгоценностей. Но почему-то у Вороновой возникло твердое ощущение, что когда эти тела оставили здесь, то положили и еще что-то. Кроме того, тела лежали не вплотную друг к другу – между ними было место… как раз еще для одного тела. Оставили на будущее, а потом ушли из этих мест? Так или иначе, ответа, скорее всего, не будет. Так они лежали уже много лет. Или, наверное, даже веков.

Мария поежилась, ей почудилось, что глаза мертвецов следят за ней через плотно сомкнутые веки.

Они синхронно попятились. У выхода Николай помедлил, затем, медленно роняя слова, произнес:

– Теперь мы оставляем вас так, как вы есть. И просим прощения, если потревожили ваш покой.

Молчание в ответ.

– Я думаю, нам нужно, пока не стемнело, выйти и поискать другое убежище на ночь, – тихо молвила девушка.

Николай лишь молча кивнул.

Их путь длился еще четыре дня, похожие один на другой, как две капли воды. Николай шел первым. Маша следовала за ним.

В середине четвертого дня они вышли к каменным распадкам. С версту тянулся довольно легкий подъем, а затем начались крутые голые скалы. Они двинулись сквозь туман, отводя мешающие ветки плечами и стволами ружей.

Охотничья тропа шла по болотам, по буреломам, по камням, мимо ручейков, речек, речушек. Внизу лежала долина, кое-где поросшая лесом, с торчащими тут и там обломками скал разной величины. Изучив ближайшие каменные глыбы, девушка указала вниз по направлению к северо-западу:

– Я вижу дымок!

– Там фактория Стоун-Хилл, – проговорил Устюжанин. – Не самое лучшее местечко. Сюда часто приходят люди со всего среднего течения Юкона – золотоискатели, трапперы, индейцы. Для торговли и просто так. Но, похоже, нам придется остановиться там. Не очень хорошо, конечно. – Он окинул Машу многозначительным взглядом. – Толпа пьяных золотоискателей – не самые лучшие соседи.

– Тут много золотоискателей? – обрадовалась Маша.

Если так, то, может быть, она узнает что-то про Дмитрия?

– Так точно, – бросил он. – Они приходят сюда за мукой, бобами и виски… Пожалуй, по большей части за виски. Золотоискатели обменивают на него золотой песок, так что иногда кажется, будто они добывают желтый металл, чтобы истратить его на проклятое пойло. Хозяин этого поселка – местный кабатчик Риган.

Когда они приблизились, Маша увидела в сгустившихся сумерках свет костров. Она насчитала на поляне шесть огней. Слышались глухие песнопения, удары бубнов; двигались какие-то тени.

– Пришли индейцы, – известил Николай.

– Зачем они явились сюда? – забеспокоилась Мария, некстати вспомнившая слово «скальп», вычитанное ею в книгах Фенимора Купера и Майн Рида.

– За порохом, цветными тряпками и огненной водой, – ответил проводник, пожав плечами. – За чем еще?

Пройдя мимо костров и не обращавших на гостей внимания людей в коже и мехах, молодые люди подошли к большому бревенчатому дому. Сквозь полуотворенную дверь проникал слабый свет трехлинейной керосиновой лампы, висевшей на стене. Изнутри выходили клубы табачного дыма, слышались громкие голоса, взрывы грубого смеха и ругани.

– Что там творится? – поинтересовалась Маша встревоженно.

– Все, что творится в таких местах обычно… Белые люди пьют, поют, играют в карты и ссорятся.

Оставив пони и груз у коновязи на попечение слуги-индейца с ружьем за плечами, Николай решительно ввел Машу внутрь. Коротко поговорив с вынырнувшим из табачной мглы хозяином – немолодым уже, седоватым усачом в пестрой жилетке и отдав ему оговоренную плату, он получил взамен ключ с медной биркой.

Забросив вещи в тесную клетушку, они отправились поесть.

Обеденный зал местного «ресторана» являл собой большую комнату с деревянным грязным полом, усыпанным табачным пеплом и шелухой от арахиса. Стены были увешаны рогами лосей и оленей карибу. Барная стойка тянулась вдоль стены, оставшуюся часть зала заполняли самодельные столы и стулья с лавками.

Было густо накурено, и Маша с непривычки закашлялась.

Николай уселся за один из свободных столов и усадил Марию рядом. Собравшиеся тут разношерстные гости удостоили их мимолетными взглядами, и не более.

Перед ними появилась большая оловянная тарелка, и русская путешественница почувствовала такой голод, какого, казалось, никогда прежде не испытывала. Девушка не пыталась скрыть свой аппетит и с удовольствием уничтожала грудинку, лепешки и картофель (между прочим, как оказалось, не привозной, а выросший тут).

Вдруг у входа послышался шум, и в обеденный зал ввалился субъект громадного роста, с широченными плечами – чуть не на ладонь выше совсем не маленького Николая.

Он устремился к компании изрядно пьяных старателей, рядом с которыми и плюхнулся.

– Сэнди, – пробормотал один из них, – ну как там твоя скотина?

– А что ей сделается, не будь я техасец! – хохотнул он.

– Сэнди, – пьяно пробурчал другой, – плюнь ты на эту тварь, ей и в самом деле ничего не будет. А лучше пригласи-ка сюда вон ту красивую девушку, что за столом с тем хмырем. По-моему, для него она слишком хороша.

Маша нервно вздрогнула, но Николай был спокоен – хотя винчестер остался в номере, а на поясе у техасца висел солидный револьвер.

Сэнди перевел свой взгляд на Устюжанина. Затем он с трудом поднялся на ноги, оперся на стол и протянул руку.

– Ник! – взревел он раненым буйволом. – Старина Ник! Это же Ник Рашенз! Ник! Черт возьми! Неужто ты забыл…

Блондин улыбнулся в ответ.

– Друзья! – проревел гигант. – Это же Ник, тот самый парень из Уналашки! Я вам о нем рассказывал! Эй, хозяин, тащи еще виски и закусить!

Он схватил бутылку, нетвердой рукой налил полстакана и направился к ним.

– Давай, садись к нам, нам есть о чем поговорить… О прежних днях… О походе к Чертовой горе… О том треклятом вожде Рыжем Волке…

Тут он, наконец, обратил внимание на Марию.

– Э-э-э, – подмигнул он самым нахальным образом девушке. – Мне трудно поверить… если это правда и мои глаза, залитые этой ослиной мочой, которую Риган выдает за хорошую выпивку, меня не обманывают… То ты, Ник, счастливчик. Такая девушка! Чуть не ангел!

– Увы, дружище, я всего лишь проводник мисс Мэри, едущей из России к жениху в Доусон. Можешь считать, что мы просто друзья!

– Просто друзья? – хитро прищурился Сэнди. – Ну, ничего. Друзья Ника – мои друзья! О, дьявол! – воскликнул он. – Вы же не видели еще моего гризли! Пойдемте, я вам кое-что должен показать!

Сопротивляться этому буйному урагану в семь футов роста не было никакой возможности…

Сэнди остановился перед высоким забором из стоймя врытых в землю бревен, похожих на пресловутый частокол варваров из учебника истории. При ближайшем рассмотрении это оказалось клеткой. И из неё доносилось грозное рычание.

– Это гризли, – проговорил Сэнди, с большим трудом сохранявший равновесие. – Завтра, Ник, будет грандиозный бой медведей. Мой медведь… и медведь Черного Джека… Грандиозный бой! Все пришли смотреть на него. Нет ничего интереснее, чем бой медведей, а? Держи пари на сто долларов, что мой медведь убьет этого недоноска, которого Джек поймал в капкан! Не прогадаешь! Эх, такого даже в Нью-Йорке не увидишь. Дикая страна имеет свои преимущества! Дикость – это не так уж плохо! Дикие звери, дикое золото, которое ждет, чтобы его толковые парни выкопали и, так сказать, приручили. Ну и дикие девки. – Он подмигнул Марии. – Пара ниток бус или ящик виски папаше – и они тоже становятся ручными.

Сэнди удалился, пошатываясь, – так могла бы шататься большая гранитная глыба.

– И впрямь варварство какое-то… – изрекла Маша.

Николай кивнул.

– Что поделать, мой приятель правильно вам сказал – это дикая страна. Тут бывают вещи и похуже. Слышали, что Сэнди сказал про женщин? Все верно. Немало приходивших в эти края белых покупали девушек-индианок. Я и в самом деле видел, как родители их продавали за виски. И хорошо еще, если их покупали для себя. В Скагуэе было два борделя, целиком укомплектованные ими.

…Удрученная и усталая Маша устроилась на кровати в каморке, именуемой номером (на полу устроился Устюжанин), и быстро уснула.

Поутру, умывшись и позавтракав супом из молодого лосося, они отправились смотреть представление.

К тому моменту, когда они явились, схватка зверей уже началась.

Клетка длиной и шириной аршин семь-восемь была сколочена из небольших бревен, с промежутками между ними дюймов в восемнадцать. Оба зверя сошлись в смертельной схватке. Внезапно они отделились друг от друга и встали. Очевидно, они боролись уже несколько минут. Пасть одного медведя была окровавлена, а из глотки противника вырывался бешеный рев. Медведь Сэнди снова стал наступать в то время, как его противник ждал нового нападения.

Воронова с трудом различала, что происходило, когда огромные животные снова сцепились. Звери откатились к самой ограде, так что та затрещала. Народ повскакал с мест, кое-кто схватился за ружья и револьверы, и Маша невольно вспомнила историю про какого-то кадьяка, который сожрал придурка, всадившего в него пять револьверных пуль.

Рядом с ней на лавку плюхнулся Сэнди. Он был в подпитии – не то еще со вчерашнего дня, не то уже с утра.

– Грандиозный бой, а? Черт побери, я знаю, какой бизнес открою, когда вернусь в Штаты! Шоу Сэнди Уорфина! – громко провозгласил он. – Бои диких зверей – медведей, волков, койотов, кабанов… И этих, как их… – он хлопнул себя по лбу, – во, орангутангов! Все цирки от Калифорнии до Нью-Гемпшира будут плакать горькими слезами! А! Нет, красотка, ты посмотри! У вас в России такого точно нет! Ты ведь из России?

Мария, нахмурившись, опустила глаза.

– Ну не обижайся… – жизнерадостным шершнем гудел Сэнди. – Я ничего такого не имею в виду насчет твоей страны. Честно говоря, ничего про Россию не знаю, слышал только, что она больше Техаса и там по полгода зима. Но раз там живут такие парни, как Ник… И такие девушки, как ты, – добавил он, ухмыльнувшись со всем своим пьяным добродушием, – то надо полагать, это не самое дурное местечко. Точно, не худшее, не будь я Сэнди Уорфин по прозвищу Техасец – лучший стрелок федеральной территории Аляска! Правда, Ник любит шутить, что больше всего лучших стрелков на кладбище!

Девушка поднялась и ушла, сказав, что устала.

Она часа два лежала на кровати, не раздеваясь, но потом голод дал о себе знать, и она вышла в общий зал.

В зале она увидела, как трезвый или почти трезвый Устюжанин болтает о чем-то с пьяным Сэнди.

Улучив момент, когда Уорфин отправился за очередной бутылкой к стойке, она обратилась к блондину:

– Могу ли я узнать, как долго вы намерены тут торчать? Холода ведь не за горами? Или пока ваш приятель не вылакает все здешнее виски?

– Мне казалось, вам нужен отдых, не так ли? – вопросом на вопрос ответил он.

– Ну, знаете! – вдруг вспылила она. – Мой отец, Михаил Еремеевич Воронов, купец первой гильдии, в таких случаях говорил…

Позади неё с грохотом и звоном разбилась бутылка.

Запнувшись, Маша повернула голову.

В нелепой полусогнутой позе, зависнув над столом, торчал один из пришедших сюда золотоискателей – невысокий немолодой крепыш, до глаз заросший косматой бородой.

Он так и стоял, протянув скрюченную руку, из которой только что выскользнула четвертьгаллонная бутыль джина.

Недокуренная сигара торчала из полуоткрытого рта, чудом повиснув на нижней губе…

– Вот это надрался! – прокомментировал кто-то слева от их столика. – А вроде и не пил почти…

Это происшествие, как ни странно, успокоило Машу, и она, хмурясь, уселась за столик с Николаем и Сэнди.

Принесли оленину с картошкой, и девушка принялась есть, осторожно накалывая мясо на деревянную двузубую вилку, вырезанную ей Николаем еще в лесу.

– Да ешь, не стесняйся, беби, – сказал ей Сэнди, своей огромной лапой вылавливая здоровенный кусок оленьей лопатки из подливы.

И вновь принялся обсуждать с её спутником какие-то старые дела и историю с каким-то Одди Шведом, который крутит носом, но долго так продолжаться не может, потому что…

Во время трапезы Маша случайно оглянулась и встретила взгляд пьянчуги. И обмерла. Незнакомец, тупо уставившийся на неё, был белый, как мел, в лице ни кровинки. Он смотрел прямо перед собой, словно видел привидение или палача, собирающегося его линчевать. От волнения или страха он даже перекусил почти пополам свою давно погасшую сигару.

Мария отвернулась, пытаясь собраться с мыслями. Что это за тип? Абсолютно точно они не могли видеться раньше. Или он принял её за кого-то другого?

Николай вдруг хлопнул по карманам…

– Черт, я кое-что забыл. Придется мне вернуться в номер. Сэнди, дружище, присмотри за Мэри.

После ухода Николая беспокойство еще больше охватило Марию, но она почему-то совсем не хотела оглядываться.

– Мистер Сэнди, – обратилась она к великану, – можно у вас кое о чем попросить?

– Увы, я женат, – пьяно пробормотал техасец. – Кроме того, эк… женщина друга для меня это… эк… – светильня… Нет, святыня… Или святая? Чертов тощий дохляк Черного Джека придавил моего гризли, а я на него поставил двести баков…

Воронова сдержала раздражение и вежливо продолжила:

– Мистер Сэнди, вы не знаете, что за тип сидит в углу у двери?

– Эк, а разве там кто-то есть? – пьяно мотая головой, осведомился техасец…

Она обернулась, но за столом и в самом деле никого не было.

Девушка извиняющимся тоном что-то пробормотала, но Сэнди уже похрапывал, завалившись красной мордой на сложенные на столе ручищи…

Озеро Бэннет со всех сторон обступали синие лесистые склоны холмов, над которыми возвышались голые скалы. На пути сюда они видели лосей и дважды обнаруживали медвежьи следы около палатки. Ночами поднимался холодящий кровь волчий вой, полный одиночества и невыразимой тоски.

Отсюда должно было начаться их путешествие по воде до Доусона. К разочарованию Марии, Бэннет оказался еще одним палаточным лагерем, протянувшимся на многие мили по берегу замерзшего озера, еще одним скоплением людей, суетящихся вокруг штабелей досок и бруса и остовов недостроенных лодок. Воздух был пропитан запахом свежеструганого дерева, горное эхо усиливало и без того оглушительный визг пил и стук топоров.

С ледников окрестных гор постоянно и неумолимо дул холодный влажный ветер. Снег ложился на землю и тут же таял, превращая белизну земной поверхности в черную слякоть, обнажая нечистоты и мусор – неизбежные спутники человеческого жилья. Опилки и стружки, пустые бутылки, помои, консервные банки. Какой-то шутник построил настоящий маленький домик из пивных бутылок.

Основным занятием населения Бэннета было судостроение.

– Билет на пароход стоит дорого, не всем это по карману, – объяснил Николай. – Вот они и строят суда сами, кто во что горазд. Это может быть все, что угодно, лишь бы держалось на плаву, – шаланда, плоскодонка, выдолбленная колода.

Дни тянулись медленно. Мария все чаще задавалась вопросом, удастся ли ей отыскать Дмитрия. Николай по её просьбе и она сама спрашивали путников и старожилов, но никто ничего не знал о каком-то Одинцове, хотя о русских, пришедших за золотом, случалось, вспоминали. Здешний суровый народ относился к ней с участием, но ничего обнадеживающего сказать не мог. Дмитрий не обязательно должен был вообще тут оказаться. Он вполне мог пересечь озеро по льду на собачьей упряжке. А может, он вообще двинулся по тропе Уайт-Патч или решился идти через ледник Вальдэса? А если он пошел не в Доусон, как собирался изначально, а двинулся на Юкон?

– Как бы то ни было, беспокоиться не стоит, Мэри. Если он здесь, мы найдем его. Если же нет, если он погиб, тогда…

Николай мог не продолжать. Мария к этому времени уже успела узнать, как непредсказуема человеческая судьба в этом диком краю. Её любимый мог погибнуть, замерзнуть насмерть где-нибудь на горном перевале, и она может никогда не узнать об этом.

Блондин тщательно придерживался обещания обходиться с Машей, как с сестрой. Временами он казался веселым и беззаботным, но чаще пребывал в задумчивом молчании.

Как-то вечером она решила скуки ради вернуться к разговору о странной находке в горных отрогах.

Николай честно признался, что и понятия не имеет, что думать.

– Понимаете, здешние индейцы не имеют летописей, лишь сказки. Они лишь знают, что там, где они живут, когда-то жили другие люди. Кто-то уже ходил по этим тропам, обитал в пещерах и ставил капища своим богам, от которых не осталось даже имен. Есть лишь предания, смутные и неопределенные, странные находки и рассказы забредавших в глубь трапперов и золотоискателей.

– Это какие же? – поинтересовалась русская путешественница.

– Да. – Он махнул рукой. – Я не очень люблю говорить о том, чего не видел сам. Но если вы настаиваете, ну вот хотя бы… Приключилась у меня одна история, – начал Николай. – Прошлый год об эту пору. Ну да, примерно так и будет! – Он несколько секунд сидел, наморщив лоб, как будто что-то подсчитывая. – Так вот, я и говорю, что прошлый год об эту пору в Номе встретил я одного парня – Гарри Берча, как он себя сам назвал. Гарри Берч из Бостона. Я просто зашел в салун, где он сидел, а Гарри, видать, очень хотелось поговорить. Распирало, что называется. Выглядел он неважно. На мой взгляд, ему давно нужно было остановиться и перестать поглощать то пойло, которое в этом кабаке считали за виски. Он был обычный маклер, решивший поискать золото с компанией таких же чечако. Ну вот, набрав все, что нужно, они выступили из Форта Святого Михаила и пошли по притоку Юкона… Они думали найти золото в отрогах, но обнаружили кое-что другое. – Он сделал паузу. – А нашли они древние, как потоп, циклопические руины… Он еще сказал, что им миллион лет, по словам шедшего с ними геолога.

– Не может быть! – воскликнула Мария.

– Ну миллион, не миллион, тем более тот бостонец явно был слегка не в себе и к тому же пьян как бочка… – пожал плечами Николай. – Но что-то они там отыскали… Правда, как он вспоминал, им стоило немалого труда удержаться, чтобы не убежать подальше, уж больно там жуткое место было. А в экспедиции, как назло, подобрались сплошь люди из Новой Англии: да не с побережья или там из городов приличных, а из лесных хуторов да всяких гнилых местечек, где до сих пор верят во всяких колдунов да чертей. Может быть, слышали про салемских ведьм, землячка?

– Читала, – пожала она плечами, – у Вашингтона Ирвинга…

– Угу, – кивнул Ник, – тогда должны понимать. А тут еще бывший с ними местный парень-метис вспомнил какие-то старые легенды индейцев и иннуитов. Что-то насчет древнего зла и мест, где живут демоны и разная нечисть, служившая каким-то Древним…

– Кому-кому? – не поняла девушка.

– Древним, так он сказал, а я не успел переспросить. Наверное, это индейские языческие боги, хотя не помню, чтобы их тут так называли. Ну да не важно. Еще он добавил, что на камнях сохранились кое-где всякие барельефы довольно жуткого вида, хотя осталось там очень мало: руины-то очень старые… Ну вот, собирались они уйти, когда лёд просел, и обнаружился вход в подземелье… Как он вспоминал, при одном виде этого провала их охватил страх…

– Лестница в бездну, – пошутила купеческая дочь.

– Нет, вот как раз не лестница, а что-то вроде пологого пандуса… Сунулись они туда не сразу, но алчность победила. Сперва они нашли бренные останки других людей – тех, кто сунулся туда в прежние времена, причем метис клялся, что узнал по убору и бубну в одном мертвяке шамана своего племени. Но он также божился, что потом увидел там не только кости людей, а и других созданий. Кого, он толком не говорил… Но при этом добавлял, что те были при оружии – каменные и бронзовые топоры, булавы – все, само собой, старое… А потом они вышли в зал – глубоко под землей и такой огромный, что туда бы поместился Бостонский кафедральный собор, по его словам. Не был в Бостоне, не довелось, но, думаю, собор там солидный… И в том зале стояло три трона – из яшмы и нефрита и резных костей каких-то древних чудовищ. Два обычных, как для человека. И третий – словно на великана.

На двух тронах поменьше сидели замерзшие мумии – местных короля и королевы, надо думать. По крайней мере, как говорил этот Гарри, то были мужчина и женщина в непонятных пышных уборах – золото и изумруды и какая-то странная ткань, впрочем, рассыпавшаяся в прах при одном прикосновении.

А вот что касается третьего трона…

Гарри был к тому моменту крепко выпивши, но клялся, что трон этот был не просто здоровенный, слону впору, а как бы это сказать… – Николай замялся, – черт бы побрал этот новоанглийский говор! Ну, в общем, сделан для твари, на человека не похожей.

Они обошли зал в поисках золота или еще какого добра. Но ничего, кроме льда и голого камня, не нашли, зато наткнулись на арку между двумя громадными пилонами, усыпанными всякими непонятыми барельефами и письменами. Так вот, по его словам, арка эта вела в черт-те какой тоннель, аккурат подходивший для того страшила, под которое и делался большой трон.

Николай сделал большой глоток крепчайшего кофе, перевел дух…

– И что же дальше? – нетерпеливо подалась вперед заинтригованная слушательница.

– Не знаю, – пожал её спутник плечами. – Как раз в баре появился один из приятелей этого Гарри и уволок его в номера – тот уже изрядно набрался. При этом еще так нехорошо на меня посмотрел.

А потом еще помню, как они грузили на пароход несколько длинных ящиков… А ведь черт возьми, я-то эту историю почему и запомнил! – поднял брови Ник. – Пароходик был «Норт Фокс» старика Рочестера, тот, который и пропал тогда: в тот год вообще немало кораблей пошло ко дну… Вот такая вот история.

– Честно говоря, не очень поняла! – помотала головой она. – Похоже на сказку или книжку какую-то…

Устюжанин и не думал спорить.

– Да что тут сказать? Известное дело: люди частенько любят приврать, да еще здешний народ, который горазд плести всякие басни у костров, да так, что сам в них верит. Только вот что скажу вам, барышня. – Он хитро прищурился. – Я по этим краям пошлялся, да кое-что понял: тут и впрямь есть места, куда местные туземцы не поведут белого даже за самый большой бочонок огненной воды.

Однажды за ужином Мария вдруг спросила проводника:

– Скажите, а много русских осталось на Аляске? Я вообще думала, что уехали все…

– Мало осталось… нас, – погрустнев, уточнил Николай. – Да и было мало, две или три тысячи. Цари предпочитали тратить деньги на всякие войны да на церкви, а вот свою землю Аляску с её золотом, лесом да мехами обустроить денег не нашлось. Это не я придумал, это мне один ваш беглый ссыльный говорил в Калифорнии, – пояснил он. – А мой отец… У него просто другого дома не было. Его мой дед из Архангельской губернии несмышленым малышом привез. У деда на родине в Котласе никого не было, а через полмира ехать наугад в чужую землю… Да он к тому же, как матушка померла, второй раз женился. Да на креолке[9], внучке вождя, кстати. Неизвестно еще, как такую жену в России приняли бы. Вот и остался. Стал гражданином Северо-Американских Соединенных Штатов, ну и я с ним.

– А мой отец умер… – зачем-то сказала она.

– Выходит, я счастливее вас, – кивнул Николай. – Мой старик жив, хотя седьмой десяток добивает. В Ситке, так Новоархангельск называется теперь, живут всей семьей – и старшие, и младшие. Это я один такой бродяга – как в семнадцать лет отправился во Фриско, так и мотаюсь. Дома не каждый год бываю. Язык английский знаю лучше иных коренных, хотя коренного американца еще и поискать. Не про индейцев, само собой, речь. Даже полгода пытался в университете учиться, когда шальные деньги завелись. Ну да это не важно. Важно, что я родился здесь и, наверное, тут и проживу жизнь. Большой город, должно быть, не для меня. Мне нужно дышать свежим воздухом, видеть звездное небо, слышать вой волков по ночам, просыпаться каждое утро и видеть эту тайгу и эти горы…

Молодые люди помолчали.

Вдруг она непонятно почему спросила:

– Скажите… Николай Максимович, вы меня считаете разумной женщиной?

Он удивленно поднял на неё глаза:

– Ну, наверное, да.

– Но… мое появление тут… Вы же сами говорили…

– А, вот вы о чем! Так ведь людям вообще свойственно безумствовать из-за любви. Вот когда я жил в Калифорнии, одна старуха, у которой я снимал угол, рассказала мне историю на тему любви и смерти.

Как-то вышло так, что дети двух соседних, но враждующих в нескольких поколениях семейств, а кровная месть в Америке в иных местах не хуже, чем у вас на Кавказе или у мексиканцев, полюбили друг друга… Как это бывает, он полюбил без памяти её, а она его… Ну да, как у Шекспира, я его не читал, но «Ромео и Джульетту» в театре довелось посмотреть.

Бесспорно, о свадьбе и прочем речи не было, и они решили бежать. На краденых конях. Ну и, в общем, гнев отцов обоих семейств был таким, что и те и другие, временно отложив ссоры, дружно погнались за влюбленными и настигли их неподалеку от Каньона Дьявола – если бы бедняги добрались до него, искать их было бы бесполезно…

Началась перестрелка, в которой девушка помогала парню перезаряжать револьверы, а когда его ранило, продолжила вести огонь, пока её не сразила шальная пуля. Но к тому моменту её возлюбленный истек кровью, так что даже линчевать почтенным джентльменам было некого, а они это дело любят. Там их и похоронили… Вот такая вот история.

– И семьи, конечно, помирились над могилой несчастных влюбленных? – съязвила Маша.

– Нет, еще крепче возненавидели друг друга, – пожал плечами Николай. – Собственно, по этой причине от них к тому моменту, когда я услышал эту историю, уже ничего не осталось. Можно сказать, что их наказал Бог за гордыню, хотя здешний пуританский Бог как раз подобную суровость одобряет. Это не русский Иисус. Местный американский Бог – это ветхозаветный Иегова, он, знаете, так и высматривает, кого бы молнией угостить.

– А вы атеист? – хмыкнула девушка.

(Надо ж такое придумать – местный американский Бог!)

Он промолчал в ответ.

– А почему все-таки вы спрашиваете насчет своего здравого ума? – продолжил он минуту спустя.

Она лишь вздохнула.

Не рассказывать же про то, как обуревают её сомнения и страдания: чем дальше, тем сильнее она сомневается. Не в своем решении, а в своих чувствах, к нему приведших.

Это произошло однажды ночью…

Они ужинали при свечах. Николаю удалось подстрелить утку, и Мария приготовила ее с рисом. Она собиралась мыть посуду, когда вдруг заметила, что Николай странно и пристально смотрит на нее. Маша бессознательно оправила серый свитер, туго обтягивающий ее грудь. Блондин улыбнулся:

– Свежий воздух и моя стряпня пошли вам на пользу, сударыня. Вы выглядите как наливное яблочко…

Воронова смотрела на него, пораженная несоответствием между насмешливыми словами и странной дрожью в его голосе.

Так они стояли минуту или две.

– Мэри, – наконец, выдавил он, – не смотрите на меня так, а то я могу не сдержаться и… случится то, о чем мы потом будем жалеть. Я ведь совсем не святой…

– Николай Максимович!

Оловянная тарелка, которую она рассеянно держала в руках, выскользнула и задребезжала по полу. Их взгляды встретились, девушка не могла оторвать глаз от завораживающей, небесной синевы его глаз.

– Молчите, Маша. Не говорите ничего. Только поцелуйте меня. Бог свидетель, я не хотел этого… Хотя, нет, вру. На самом деле хотел очень давно.

Николай обнял ее.

У неё перехватило дыхание от этого поцелуя. Она почувствовала, с какой готовностью откликается ее тело на его близость. И ей страстно хотелось, чтобы это объятие длилось вечно, хотелось открыться навстречу ему, соединиться с ним…

– Машенька… любимая… ты нужна мне…

– Да, Коленька…

Их голоса слились в сладкий любовный шепот, в то время как Николай раздевал ее. Сначала свитер, потом штаны, потом белье. Потом Устюжанин сбросил с себя одежду и приник к горячему, возбужденному телу Марии, каждой своей клеткой ощущая его.

Он коснулся языком сосков, сначала мягко, затем со все возрастающей страстью. Мария застонала от желания, по ее телу волнами расходилась чувственная нега. Она выгнула спину, теснее прижимаясь к нему.

– Маша… Мэри… Любимая…

Сердце ее учащенно забилось. А губы Николая прижались к ее губам, ласковые, настойчивые и теплые. Не задумываясь, она потянулась к нему.

Она и не знала, что бывают такие поцелуи, исступленные и нежные, заставляющие трепетать все тело.

Блондин оторвался от ее губ и прижался щекой к ее щеке. Он шептал ей на ухо ласковые слова, и каждое слово еще сильнее разжигало поднимавшуюся в ней страсть.

Их губы снова соединились, а его ладони блуждали, лаская теплые возвышенности ее грудей. Когда пальцы Николая коснулись ее сосков, не испытанное прежде ощущение мгновенно разлилось по низу живота, наполняя сладкой смесью наслаждения и испуга.

Маша застонала. С обреченным восторгом начала расстегивать одежду. И вот уже их обнаженные тела прижались друг к другу. До чего же сладка ее кожа! Пальцы его ласкали мгновенно набухшие и затвердевшие соски, сжимали грудь. Желание разгоралось нестерпимым пламенем. Рука его скользнула на талию, прошла по крутому изгибу бедра, по гладкой коже ноги…

Когда все кончилось, молодой человек пробормотал:

– Я же говорил тебе, что я не святой. Ты простишь меня, Машенька?

Она только вздохнула, поцеловала его и уткнулась ему в сильное мускулистое плечо. Прощать было нечего.

Потом они заснули, завернувшись в одно одеяло, около остывшей печки. Их все еще разгоряченные тела сплелись умиротворенно и нежно. Все это было так не похоже на то, что она испытала с Дмитрием. Даже в мечтах она не могла вообразить, что можно достичь такого… И даже во сне Машу не покидало ощущение неизмеримого, необъятного счастья.

Проснувшись, она не обнаружила рядом Николая. Лениво потянулась под теплым, мягким одеялом и почувствовала, что ее переполняет бесконечное, сладостное изнеможение.

Устюжанин, насвистывая, вернулся в палатку с ведром ледяной воды из озера. Он внимательно посмотрел на Марию, поставил ведро и медленно произнес:

– Маша, ты знаешь, я не думал, что все так обернется этой ночью. Хотя, наверное, вру, – думал. Но это не важно. Как бы то ни было, это случилось, и я прошу простить меня. Больше этого не повторится.

«Пожалуйста, пусть это повторится. Я хочу, чтобы это повторилось. Я люблю тебя!» Но вслух Маша этого не произнесла. Вместо этого она опустила глаза, которые мгновенно наполнились слезами…

Они успели сесть на пароход «Нора» – двухпалубную колесную посудину, все уголки которой были завалены дровами. Мария, как-никак дочь кораблестроителя, не преминула отметить, что, несмотря на неуклюжие обводы, «Нора» была оснащена парой разгрузочных стрел со множеством блоков и канатов, предназначенных для разгрузки парохода на диких берегах, и широкой аппарелью на корме, чтобы, пристав к берегу, открыть её и по сходням опорожнить трюм.

Каждый билет до Доусона обошелся им в четыреста долларов. Весь путь должен был занять пять дней. Это был один из последних рейсов до Доусона – река вот-вот должна была стать.

– Это если ничего не случится, – уточнил билетёр, худой малый со следами обморожения на лице.

– А что может случиться?

– А что может быть на реке – пороги, перекаты, мели, льдины и водовороты на стремнинах.

На борту «Норы» находилось полсотни пассажиров, большинство из них – торговцы, переправляющие вверх по реке свой товар. Один такой торговец, чернявый, добродушный человечек со смешным для русского уха именем Полтини («Джузеппе Полтини к вашим услугам, синьорита!»), доверительно сообщил Марии, что везет в Доусон партию апельсинов и редиски, а также пятьдесят ящиков шампанского. Женщин было всего трое: сама Воронова и изящная блондинка по имени Эллин Хардакер со своей маленькой дочкой Анни. Она ехала к своему мужу, который открыл в Доусоне гостиницу и вызвал ее к себе для помощи по хозяйству.

Они снялись с якоря ясным, солнечным июньским днем. Ослепительная белизна гор, окружающих озеро Бэннет, делала их похожими на груду мороженого, выложенного на благородной чистоты столовом серебре.

Между тем зима приближалась. Притоки Большой и Малый Лосось несли в реку лед, и уже начал всплывать блестевший, как хрусталь, донный лед. С каждым часом росла кромка льда у берега; там, где течение замедлялось, она достигала уже более десятка аршинов. Похоже, что этот рейс будет последним.

Мария и Николай прогуливались по палубе. Семь долгих дня прошли среди нагромождения прибрежных скал, отвесных берегов, речных перекатов и клубов черного дыма, вырывавшихся из пароходной трубы. Река не была одинаковой, с каждым поворотом русла менялся ее облик. Хуталинга, Биг-Зэлмэн, Беби-Зэлмэн, пороги Файф-Фингер, которые больше всего напоминали исполинские столбы, установленные для не менее исполинского моста какими-нибудь циклопами в незапамятные времена.

Они миновали Оленью переправу – мелководный ручей, соединяющий реку с озером Бэннет. На следующее утро «Нора» вошла в Винд-Бей озера Тагисс – узкой котловины, зажатой со всех сторон отвесными скалами. Залив действительно был ветреным, так что экипажи маленьких суденышек должны были часто лавировать, чтобы хоть как-то продвигаться вперед. Большая часть лодок осталась далеко позади, некоторые не избежали столкновения с глыбами льда, которые еще довольно часто встречались на реке, и разбились вдребезги. На глазах у Марии за борт лодки свалился человек, издав высокий, пронзительный крик. Когда его вытащили, дрожащего и перепуганного насмерть, с синими от холода губами, русская отдала должное благородству его конкурентов.

Спустя несколько часов они подошли к каньону Майлс. Это был самый неприятный участок пути. Он пролегал среди высоченных гранитных скал и имел такое быстрое и опасное течение, что в его центре образовался водоворот, с которым мог справиться только очень умелый лоцман.

Потом они плыли через Хэлл-Роуд – узкий тоннель, который сама река пробила в скале в поисках русла. Сразу за ним находился поселочек Сэлкирк, дальше на многие версты тянулась стена высоких скал. И снова перекаты, отмели, острова. Множество рек – Стьюарт, Белая, Индейская – впадали в Юкон, затопляя и размывая его берега, так что деревья уходили под воду по самые верхушки, а течение становилось песочного цвета.

Но вот, наконец, они добрались до Доусона.

Город напомнил девушке какой-то экзотический восточный порт из романов Луи Жаколио или Эмилио Сальгари. Вдоль его береговой линии вплотную друг к другу в несколько рядов были пришвартованы лодки, многие с натянутым поверху брезентом, и Маша в изумлении заметила, что в них жили люди. Доусон, на её взгляд, соединил в себе черты всех палаточных стоянок и речных городков, мимо которых они проплывали. Так же повсюду суетился народ. Люди прогуливались по берегу, таскали с места на место свои пожитки, слонялись без дела по улицам, пили виски в кабаках. Её поразило великое множество собак, которые охраняли груды провианта, спали, дрались и чуть что – поднимали такой оглушительный лай и визг, что впору было затыкать уши.

Николай улыбнулся и сказал:

– Ну вот, мы и добрались до конца твоего многотрудного пути. Бьюсь об заклад, твой Дмитрий где-нибудь здесь. Я надеюсь, ты довольна, Мэри.

– Да… Да, конечно.

От волнения она с трудом могла говорить. Чувствовала, что ею снова овладевает отчаяние, как и тогда, по прибытии в Дайю. Доусон казался таким огромным, хаотичным, что Мария растерялась. Что она здесь будет делать? Где будет жить? Как ей теперь искать Дмитрия? Вдруг его здесь нет?

– Когда мы окажемся на берегу, надо будет первым делом подыскать тебе жилье. Если ты остановишься в гостинице, то потратишь все свои деньги. Я думаю, мне удастся найти тебе какую-нибудь приличную комнату.