Смертельно опасны Антология
– Пока не переехала. В другой город. У меня была разная работа, были бойфренды, промежутки между бойфрендами, и все было прекрасно. И я думала: ну что, у некоторых женщин есть мужья и дети, у некоторых нет, и, похоже, я буду из тех, у которых нет.
Я не перебивал ее, но и не особо прислушивался. Она познакомилась с мужчиной, он хотел жениться на ней, она решила, что это ее последний шанс, и хотя знала, что это ошибка, согласилась и вышла за него. Это была ее история, но не только ее. Я и раньше такое слышал.
Думаю, иногда это правда. Может, даже правда и на сей раз, если на то пошло.
А может, и нет.
Когда мне надоело слушать ее, я положил руку ей на живот и стал его поглаживать. Ее резкий вдох показал, что она этого не ожидала. Я опустил руку ниже, и она в предвкушении раздвинула ноги, и я положил ладонь между ног и стал ласкать ее пальцами. Вот просто так, просто лежа рядом с ней и заводя ее пальцами. Она закрыла глаза, а я смотрел на ее лицо, пока мои пальцы делали то, что они делали.
– О! О! О!
Пока я делал это, у меня встал, но я не чувствовал необходимости делать что-то еще. Когда она кончила, я просто остался лежать как лежал. Я закрыл глаза, член снова обмяк, и я лежал, слушая тишину в комнате.
Мой отец ушел, когда я был еще в пеленках. Во всяком случае, мне так сказали. Я его не помню и не убежден, что он был. Кто-то, конечно, сделал мамашу беременной, и явно не Святой Дух, но знал ли он об этом? А она – знала ли хотя бы его фамилию?
Так что меня воспитывала мать-одиночка, хотя в те годы такой термин не существовал. Сначала она приводила домой мужчин, потом перестала это делать. Она возвращалась домой и пахла тем, где она была, и пахла тем, что делала, но домой она приходила одна.
Потом она перестала делать и это и проводила свои вечера перед телевизором.
Однажды вечером мы смотрели какую-то программу, не помню, какую, и она сказала:
– Ты уже достаточно большой. Я думаю, ты уже играешь с собой.
Я знал, что она имела в виду. Но не знал, как на это реагировать.
Она сказала:
– Не надо стыдиться. Все это делают, это часть взросления. Покажи мне его. – И когда смущение парализовало меня: – Сними пижамные штаны и покажи мне свой член.
Я не хотел этого делать. И я хотел это сделать. Я был смущен и возбужден, и…
– Он становится больше, – сказала она. – Скоро ты будешь мужчиной. Покажи мне, как ты себя трогаешь. Посмотри, как он растет! Это интереснее, чем телевизор. О чем ты думаешь, когда трогаешь его?
Сказал ли я что-нибудь? По-моему, нет.
– О сиськах? – Она раскрыла халат. – Ты их сосал, когда был младенцем. Помнишь?
Я хотел отвернуться. Хотел перестать трогать себя.
– Я открою тебе секрет. Трогать свой член приятно, но еще приятнее, когда его трогает кто-то другой. Понимаешь? Ты можешь трогать мои сиськи, пока я буду делать это с тобой. Ну, приятно? Разве нет?
Я кончил ей прямо в руку. Думал, она рассердится. Она поднесла ладонь к лицу и вылизала ее дочиста. Потом улыбнулась мне.
– Не знаю, – сказала она.
Клаудия, моя блондинка. Я думал без особого интереса, насколько натуральна эта блондинистость. Вопрос остается открытым, потому что волосы у нее были только на голове.
Подумал, как бы моя мать это расценила. Единственной уступкой женственности было то, что она брила ноги – крайне неохотно.
Случалось, она заставляла меня это делать. Выходит из ванной, вся теплая от горячей воды, а я взбиваю пену и орудую безопасной бритвой. Через пару лет у тебя начнут расти усы, говорила она. Полезно потренироваться, потом-то бриться всю жизнь.
Я спросил Клаудию, чего она не знала.
– Мне просто хотелось приключения, – сказала она.
– Закройся от мира. Оставь его по другую сторону двери.
– Да, но в тебе чувствуется мощь, – сказала она. – Та самая, что влекла меня к тебе, притянула тебя через весь зальчик туда, где ты стоял, – это меня пугает.
– Почему?
Она закрыла глаза, тщательно подбирая слова:
– То, что происходит здесь, остается здесь. Разве не так?
– Как в Лас-Вегасе?
Она открыла глаза и заглянула в мои.
– Я проделывала такие вещи и раньше, – сказала она.
– Я шокирован.
– Не так часто, как ты мог бы подумать, но время от времени.
– В полнолуние?
– И я оставляла все это позади, когда уезжала. Как массаж. Как сеанс в спа.
– И домой к муженьку.
– А чем его это ранит? Он никогда не знал. И я, имея такую разрядку, вела себя с ним лучше.
Она не торопилась перейти к делу. Это было как наблюдать за питчером в бейсболе во время тщательно продуманного броска. По-своему интересно, когда ты уже знаешь, какой дуги ожидать в этой подаче.
– Но дело не только в чувстве, которое ты получаешь, верно?
Она долго смотрела на меня, словно хотела сказать «да», но не желала произносить это вслух.
О, она была что надо.
– Ты подумывала о том, чтобы оставить его.
– Конечно. Но у меня была… как бы это сказать? Он давал мне очень комфортабельную жизнь.
– Что обычно означает «деньги».
– Его родители были богаты, – сказала она, – а он был единственным ребенком, потом они умерли, и все перешло к нему.
– Мне показалось, что «форд» из проката.
– «Форд»? А, машина на которой я приехала? Я взяла ее в прокате в аэропорту. А с чего ты вдруг… а, наверное, потому, что у меня своя машина классом выше. Да?
– Что-то в этом роде.
– У нас несколько машин. «Лексус», на котором обычно езжу я, и еще муж купил мне антикварную спортивную машину в подарок. «Астон-мартин».
– Очень мило.
– Я тоже так думаю. Сначала мне нравилось на ней ездить: мощность, мгновенная реакция. Сейчас я редко вывожу ее из гаража. Это дорогая игрушка. Как и я.
– Его игрушка. И часто он играет с тобой?
Она промолчала.
Я положил свою ладонь туда, где у нее не было волос. Не лаская, просто положил. Застолбил участок.
Я сказал:
– Если ты разведешься с ним…
– Я подписала одну бумагу.
– Добрачный договор.
– Да.
– Игрушки, вероятно, останутся тебе.
– Может быть.
– Но роскошной жизни придет конец.
Кивок.
– Мне кажется, он намного старше тебя.
– Всего на несколько лет. Выглядит старше. Он из тех мужчин, что выглядят и ведут себя старше своих лет.
– А как у него со здоровьем?
– Хорошо. Он не занимается спортом, приличный лишний вес, но на ежегодном медосмотре все данные в норме.
– И все же любой может получить инсульт или инфаркт. Или пьяный водитель проскочит на красный свет и врежется ему в борт.
– Я даже говорить не хочу о таких вещах.
– Потому что это – как мечтать о них.
– Да.
– И все же, – сказал я, – это было бы удобно, не так ли?
С моей матерью получилось не так. Ни инсульт, ни инфаркт, ни пьяный водитель. Чтобы сегодня человек жив, а завтра мертв.
Нет, вовсе не так.
Два, три года после того, как она показала мне, насколько приятнее, когда меня трогает кто-то другой. Два, три года, пока я ходил по утрам в школу, а днем шел прямо домой и закрывал дверь, отгораживаясь от всего мира.
Она показала мне все, что знала. Плюс те вещи, о которых слышала или читала, но сама не делала.
Она рассказала мне, как и что делать с девочками. «Это как спорт, а я как твой тренер», – говорила она. Какие слова произносить, как себя вести, как заставить их делать разные вещи, как позволить мне делать разные вещи.
Потом я приходил домой и рассказывал ей об этом. В постели, проигрывая происшедшее и дурачась.
Два, три года. А потом она начала терять вес, изменился цвет лица – я, должно быть, замечал это день ото дня, но никогда не осознавал полностью. А потом однажды я пришел домой, и ее не было, но лежала записка, что она скоро вернется. Часом позже она пришла, и я увидел что-то в ее лице, и тогда я уже знал, но не знал до конца, пока она сама мне не рассказала.
Рак яичников, который уже распространился по всему телу, и они ничего не могут сделать. Ничто не действует.
Из-за того, где это началось, она задумалась: не наказание ли это? За то, что мы делали.
– Только это херня, и я знаю, что это херня. Меня воспитали в вере в Бога, но я это переросла и тебя никогда не воспитывала в вере. И даже если там и был бы Бог, он не поступил бы так. И что плохого мы сделали? Кому причинили вред?
И чуть позднее:
– Все, что они могут предложить, – это химиотерапия, а боль от нее адская, и волосы выпадают, и, может, она даст мне несколько месяцев жизни. Мой милый бэби, мой мальчик, я не хочу, чтобы ты помнил пожелтевшую старуху, умирающую дюйм за дюймом и сходящую с ума от боли. Я не хочу тянуть так долго, и ты должен помочь мне выйти из этого.
Школа. Я не занимался спортом, не был членом клубов, не имел друзей. Но я знал, кто продает наркотики, – уж это-то все знали. Все, что угодно, а мне нужно было снотворное, а его-то достать было легко.
Она хотела принять таблетки, когда я уйду в школу, чтобы, когда это произойдет, меня не было, но я отговорил ее. Она выпила их ночью, и я лег рядом с ней и держал за руку, пока сон не сморил ее. И я стоял там, чтобы увидеть, когда ее дыхание остановится, но не смог бодрствовать и уснул сам, а когда проснулся на рассвете, она уже умерла.
Я прибрался в доме, вернулся в свою спальню и привел постель в такой вид, словно спал в ней. Пошел в школу и сидел, стараясь ни о чем не думать. Потом пошел домой и, поворачивая ключ в замке, ощутил вспышку уверенности в том, что когда я открою дверь, она будет ходить по комнате.
Ну да, конечно. Я нашел мать там, где ее оставил, и вызвал доктора, сказал ему, что ушел утром потихоньку, чтобы не тревожить ее. Он понял, что это были таблетки, и я понял, что он понял, но он пожалел меня и сказал, что ее сердце остановилось внезапно, сказал: это часто происходит при ее болезни.
Будь она жива и если бы она не заболела, я и сейчас жил бы там. Вдвоем с ней в том доме, закрывшись от всего остального мира.
Она сказала:
– Не стану притворяться, что никогда об этом не думала. Но я никогда этого не желала. Он не плохой человек. И он добр ко мне.
– Хорошо о тебе заботится.
– Он чистит свои клюшки для гольфа после игры. У него есть кусок фланели, чтобы протирать поверхность айрона. Автомобили он отвозит на техосмотр строго по расписанию. И да, он хорошо заботится обо мне.
– Может быть, это все, чего ты хочешь?
– Я была согласна на это, – сказала она.
– А сейчас – нет?
– Не знаю, – сказала она и положила на меня ладонь. Буквально на мгновение это была другая ладонь, более крепкая и нежная, и я снова был мальчишкой. На мгновение – и потом оно прошло.
А она продолжала держать меня и не говорила ничего, но я слышал ее голос в своей голове так же отчетливо, как если бы она говорила вслух: «Согласна на это? Уже нет, мой дорогой, потому что я встретила тебя и мой мир навсегда изменился. Если бы что-нибудь случилось с ним и мы могли бы быть навсегда вместе… Если бы…»
– Ты хочешь, чтобы я убил его, – сказал я.
– О Боже!
– А разве не к этому ты все вела?
Она не ответила, лишь тяжело дышала: вдох, выдох, вдох, выдох. Потом сказала:
– А ты когда-нибудь…
– Правительство дает тебе форму, дает винтовку, посылает на другой край света. Кончается тем, что человек делает множество глупостей, которые при других обстоятельствах никогда бы не сделал.
Я полагаю, так оно и есть, но ко мне все это не имело отношения. Я никогда не служил в армии.
Один раз хотел вступить. Дрейфуешь повсюду, и разные вещи начинают казаться тебе привлекательными. Армейский психиатр задал мне кучу вопросов, услышал в моих ответах что-то, что ему не понравилось, поблагодарил меня за потраченное время и отправил идти дальше своим путем.
Должен сказать, этот тип знал свою работу. Мне бы там не понравилось, и я не пришелся бы ко двору.
Она нашла какую-то другую тему для разговора, какой-то бред о ее соседе. Я лежал и смотрел на ее губы, даже не слушая, что она говорит.
А зачем? Смысл был в том, чего она не говорила.
Она была довольна собой, а мне приходилось догадываться. Потому что она умудрялась добраться до нужной темы, не произнося нужных слов. Она играла так аккуратно, что я сам произнес то, что нужно.
Типа, я на два шага впереди, дамочка. Знал, куда вы идете, видел, что за кружной путь вы себе нарисовали, и решил сэкономить нам время.
И теперь лучше смотреть не слушая. Это было так, словно я не мог слышать ее, даже если захотел бы; все, что я мог слышать, – это ее голос в своей голове, говорящий мне то, о чем она думает. Как мы можем быть вместе до конца наших дней, и как это все, чего она хочет, и все, что ей нужно, как у нас начнется жизнь в роскоши, гламуре и путешествиях. Ее голос в моей голове рисовал картины ее представления о моем представлении рая.
Голоса.
Она заворочалась, легла на бок. Перестала говорить, а я перестал слышать тот другой голос, и она провела ладонью по всей длине моего тела. И поцеловала мое лицо и шею, а я обрабатывал ее южнее.
Ну да, конечно. Намекнуть мне о безумных наслаждениях, как только ее муженек будет мертв и похоронен. Потому что любому мужчине это понравилось бы, верно?
Штука в том, что это не могло понравиться мне. С тех пор как другая женщина приняла таблетки, которые я купил для нее, и не проснулась.
Однажды у меня было свидание с девочкой из моего класса. И перед этим она меня наставляла.
«Заставь ее отсосать у тебя. Она еще девственница и от этого не забеременеет, а тебе сделает приятно. К тому же в глубине души она мечтает это сделать. Тебе нужно просто ей помочь, подсказать, когда она делает что-то не так. Ты будешь ее наставником, понимаешь?»
Потом она уехала, и с тех пор я не люблю, когда кто-то со мной это делает.
Армейский психиатр? Думаю, он свою работу знал.
И все же она его подняла.
Он ведь работает по своим правилам, верно? Кровь приливает или нет, и ты либо не можешь его «включить», либо удержать от того, чтобы он встал. Это не значит, что мне понравилось, не значит, что я хотел, чтобы она его подняла. Чем дольше она это делала, тем меньше мне хотелось, чтобы он стоял. Чем больше делала, тем менее приятно.
Я взял ее за голову и отвернул от себя.
– Что-то не так?
– Моя очередь, – сказал я, распялил ее на кровати, сунул ей подушку под зад и вставил палец между ног, чтобы убедиться, что она стала влажной. Потом сунул палец ей в рот, чтобы она почувствовала собственный вкус.
Взобрался на нее и погнал долго и жестко, долго и жестко. У нее начался множественный оргазм, который катит без остановки, дар, который ей дают и дают.
Не знаю, о чем я думал, пока это продолжалось. Отлетел куда-то, настроился на что-то еще. Смотрел Эйч-би-о, пока она трахалась в Шоутайм[45].
Когда с ней было кончено, я остался в прежней позе, на ней и в ней. Посмотрел сверху на ее лицо – челюсть отвисла, глаза закрыты – и увидел то, чего не видел раньше.
Что она похожа на свинью. В ее чертах было что-то свинское. Прежде я этого не замечал.
Забавно.
Ее глаза открылись. Рот начал шевелиться, говоря мне, что раньше с ней ничего подобного не было.
– А ты…
– Еще нет.
– О Боже, у тебя еще стоит! Что-то…
– Еще нет, – сказал я. – Сначала я хочу кое-что знать. Когда ты вошла в этот бар?
– Целую жизнь назад, – сказала она. И расслабилась, решив, что это прогулка по волне воспоминаний. Как мы встретились, как влюбились, не говоря ни слова.
Я сказал:
– Вот это меня и заинтересовало. Как ты узнала?
– Как я…
– Как ты узнала, что я именно тот человек, который согласится убить твоего мужа для тебя?
Широко открытые глаза. Безмолвие.
– Что ты увидела? Что, как тебе показалось, ты увидела?
И мои бедра начали работать медленно, короткими толчками.
– Ты все провернула в своей голове, – сказал я.
Я раздвинул локти так, что они оказались на ее плечах, придавив ее к кровати, а ладонями обхватил ее шею.
– В общем, ты была за городом, может, подцепила какого-то везунчика, чтобы обеспечить себе алиби. Отделалась от него, потому что все время думала о том, как я это сделаю, как убью твоего мужа. Представляла в деталях: воспользуюсь ли я пистолетом, ножом или битой? Так ведь?
Она говорила что-то, но я не слышал. Я не смог бы услышать гром, не смог бы услышать Конец света.
– Забить мне голову грядущим бесконечным счастьем, но когда его не стало бы, и я тебе стал бы не нужен, верно? Может, нашла бы другого лоха, чтобы сбросить меня за борт?
Я стал входить в нее резче. И руки сильнее сжались на шее. Ужас в ее глазах, Господи, его можно было пробовать на вкус.
Потом свет в ее глазах погас, и ее просто не стало.
Три, четыре толчка – и я получил то, чего хотел. Забавно, но я этого, в общем, и не почувствовал. Механизмы работали, я разгрузился в нее, но это не назовешь чувственным, потому что, знаешь ли, не так уж много чувства во всем этом. Было облегчение и потом состояние удовлетворения, как бывает, когда поссышь, долго проходив с полным мочевым пузырем.
Штука в том, что чаще бывает так, чем наоборот. Я бы сказал, что армейский психиатр мог бы это объяснить, но давайте не делать из него гения. Все, что он понял, было то, что армии будет лучше без меня.
Да почти каждому будет лучше без меня.
Клаудии – это уж точно. Лежать теперь здесь с раздавленной гортанью и остекленевшими глазами. В ту минуту, как я ее увидел, я знал, что она уже проработала весь сценарий.
Откуда она знала? Как она выбрала меня?
И если я знал все это, если я мог прочитать ее сценарий и придумать иной финал, чем тот, который имела в виду она, почему я поставил ей выпивку? В конечном итоге – какой реальный выбор у меня был, когда она подошла и положила ладонь мне на руку?
Время уезжать из этого города, но кого я пытаюсь обмануть? Я найду то же самое в другом городе и в следующем за ним. Другая забегаловка, где я могу подраться с кем-то или нет, но в любом случае я выйду из нее с женщиной. Она может не выглядеть так роскошно, как эта, и волосы у нее могут быть не только на голове, но насчет меня у нее будут те же планы.
А если мне держаться подальше от баров? Если ходить на церковные собрания или встречи родителей без партнеров, или что-то типа того?
Могло бы и сработать, но я бы на это не рассчитывал. Такое уж мое везение: приземляться в том же самом проклятом месте.
И, как уже сказано, я действительно знаю, как их выбирать.
Еще одна восходящая звезда нового поколения фэнтези наряду с Джо Аберкромби, Патриком Ротфуссом, Скоттом Линчем, Львом Гроссманом и К. Дж. Паркером. Автор бестселлеров «Нью-Йорк таймс» Брендон Сандерсон был выбран для работы над знаменитой сагой «Колесо времени» Роберта Джордана, которая осталась незавершенной после его смерти, – грандиозная задача, решенная Сандерсоном при написании таких книг, как «Грядущая буря», «Башни полуночи» и «Память света». Он также известен как автор другой фэнтезийной трилогии «Рожденный туманом», куда входят «Пепел и сталь», «The Well of Ascension», «The Hero of Ages», а также сериала «Алькатрас»: «Алькатрас и Пески Рашида», «Alcatraz Versus the Scrivener’s Bones», «Alcatraz Versus the Knights of Crystallia» и «Alcatraz Versus the Shattered Lens». Сандерсон написал еще «Город богов», «Warbreaker», и «Firstborn». Сейчас он начал серию «Сокровищница Штормсвета» романом «Обреченное королевство». Брендон Сандерсон живет в Американ-Форк, штат Юта, и ведет сайт brandonsanderson.com.
В данной серии он предлагает нам познакомиться с жуткой тишиной Лесов, чтобы узнать историю отчаявшейся и опасной женщины, готовой пойти на любой риск ради спасения своей семьи, даже отправиться в такое место, где за каждым деревом прячутся невидимые голодные призраки и один неверный шаг означает мгновенную смерть…
Тени тишины в лесах ада
– И прежде всего ты должен следить за Белым Лисом, – сказал Дэггон, потягивая пиво. – Говорят, он обменивается рукопожатиями с самим Злом, посетил Павший Мир и вернулся, наделенный необычным могуществом. Он способен разжигать огонь даже в самую темную ночь, и ни одна Тень не осмеливается приблизиться к его душе. Да, Белый Лис. Несомненно, самый злобный ублюдок в наших краях. Молись, чтобы он не обратил свой взор на тебя, друг. Если это случится, ты мертвец.
У спутника Дэггона была шея, подобная горлышку тонкой винной бутылки, голова, похожая на картофелину, косо насаженную сверху, и визгливый голос с отчетливым акцентом Последнего Порта.
– Почему… почему он может остановить на мне взгляд? – Испуганный голос отразился от потолочных балок общего зала.
– Тут все зависит от обстоятельств, друг, – сказал Дэггон, разглядывая чересчур пестро вырядившихся купцов, только что вошедших в зал: черные куртки, отделанные спереди гофрированными кружевами, и высокие шляпы жителей форта с широкими полями.
Дэггон подумал, что здесь, в Лесу, они не протянут и двух недель.
– От каких таких обстоятельств? – не унимался собеседник Дэггона. – От чего зависит?
– От многих вещей, друг. Ты же знаешь, Белый Лис охотится за преступниками. Какие законы ты нарушил? Что сделал?
– Ничего. – Теперь голос напоминал скрип ржавого колеса.
– Ничего? В Лес не приходят, чтобы «ничего» не совершать, друг, – сказал Дэггон.
Его собутыльник огляделся по сторонам. Он сказал, что его зовут Серьезный. Дэггон назвался Приятелем. Имена ничего не значили в Лесу. Или значили очень много. Правильные имена, если уж на то пошло.
Серьезный откинулся назад и поскреб длинную, как удилище, шею. Казалось, он больше всего на свете хотел исчезнуть в своем пиве. Дэггон подумал, что, пожалуй, он поведется на треп. Люди обожают истории про Белого Лиса, а Дэггон считал себя знатоком, специалистом по таким жалким людишкам, как Серьезный, который теперь заплатит за его выпивку.
«Нужно дать ему немного времени, чтобы все переварить, – подумал Дэггон, улыбаясь собственным мыслям. – Пусть поволнуется».
Пройдет еще немного времени, и Серьезный начнет задавать новые вопросы.
Дэггон откинулся на спинку стула и принялся изучать зал. Купцы выставили себя с самой худшей стороны – заказали еду и заявили, что должны уйти через час. У Дэггона уже не осталось никаких сомнений, что они глупцы. Путешествовать ночью по Лесу? Для местных это не проблема. А такие люди, впрочем… им и часа не потребуется, чтобы нарушить одно из Простых Правил, – и тогда на них лягут Тени. Дэггон выбросил идиотов из головы.
А вот парень в углу… он был одет во все коричневое и даже шляпу не снял, хотя находился в помещении. Он выглядел по-настоящему опасным.
«Возможно, это он и есть», – подумал Дэггон.
До сих пор еще никто не сумел увидеть Белого Лиса и уцелеть. За десять лет он поймал более сотни преступников. Наверняка кто-то знал его имя. И не следует забывать, что власти фортов платили ему награду.
Хозяйка постоялого двора мадам Тишина подошла к столу и без особых церемоний поставила перед Дэггоном тарелку, потом с хмурым видом подлила пива, плеснув пеной на руку, и заковыляла дальше. Она была сильной женщиной. Крутой. Все в Лесу были крутыми. Во всяком случае, те, кто выживал.
Дэггон уже знал, что сердитый взгляд Тишины – это ее манера здороваться. Она дала ему добавку оленины; и такое случалось нередко. Ему нравилось думать, что она питает к нему слабость. Быть может, настанет день…
«Не будь дураком», – сказал он себе, налегая на еду, щедро сдобренную подливкой. Лучше жениться на камне, чем на Тишине Монтейн. В камне и то больше приязни. Скорее всего она кладет ему лишний кусочек, чтобы иметь еще одного постоянного посетителя. В последнее время сюда стало приходить все меньше и меньше народа. Слишком много Теней. И еще Честертон. Паршивое дело.
– Ну… так он охотник за преступниками, этот Лис? – Человек, назвавший себя Серьезным, заметно вспотел.
Дэггон улыбнулся. Похоже, он его зацепил.
– Он не просто охотник за наградой, он лучший. Впрочем, Белый Лис не трогает мелких сошек – и без обид, друг, но ты кажешься мне именно мелкой сошкой.
Его собеседник занервничал еще заметнее. «Интересно, в чем он замешан?» – подумал Дэггон.
– Но, – запинаясь, заговорил Серьезный, – он не придет за мной – если предположить, что я совершил нечто ужасное, конечно, – он же не появится здесь, на постоялом дворе мадам Тишины, ведь это место под защитой. Все знают, что тень ее умершего мужа прячется где-то рядом. Мой кузен ее видел, да.
– Белый Лис не боится Теней, – заявил Дэггон, наклонившись вперед. – Впрочем, я не думаю, что он рискнет сюда зайти – но вовсе не из-за какой-то там тени. Все знают, что здесь ничейная земля. Должны же существовать безопасные места, даже в Лесу. Однако…
Дэггон улыбнулся Тишине, когда она проходила мимо по пути на кухню. На этот раз она не стала одаривать его мрачным взглядом. «Да, ты определенно ей нравишься», – подумал Дэггон.
– Однако? – проскрипел Серьезный.
– Ну… – начал Дэггон. – Могу тебе кое-что рассказать о том, как Белый Лис захватывает людей, но ты же видишь – у меня практически закончилось пиво. Какая досада. Думаю, тебе будет интересно узнать, как Белый Лис поймал Миротворца Хапшира. Замечательная история.
Серьезный хрипло позвал хозяйку и попросил принести еще одно пиво, но она ушла на кухню и не услышала его. Дэггон нахмурился, но Серьезный положил монету на край стола, показывая, что закажет выпивку, как только появится Тишина или ее дочь. Этого было достаточно.
Дэггон улыбнулся про себя и начал рассказ.
Тишина Монтейн закрыла дверь, ведущую в зал, повернулась и прижалась к ней спиной. Она пыталась унять отчаянное сердцебиение, делая медленные и глубокие вдохи и выдохи. Неужели она себя выдала? Поняли ли они, что она их узнала?