Шла шаша по соше (сборник) Неволошин Макс
– Скажите хотя бы – долго или не очень.
– Достаточно, – не без раздражения ответил полицейский. – И что?
– Наверняка были случаи, когда воспитателей обвиняли зазря.
– Бездоказательно.
– Хорошо, бездоказательно. Но ведь вы расследуете такие случаи? Или нет? Как происходят эти обвинения? Кто на самом деле виноват?
– Знаете, – поморщился детектив, – почему бы вам не спросить об этом вашего адвоката. Он тоже не первый год в теме.
– Верно, Кэролайн, – вмешался Стюарт, – поговорим об этом в другом месте.
– Не надо их злить, – сказал он на улице, бросая в портфель конверт с деньгами. – Вы этим ничего не добьётесь, только хуже сделаете… Значит так – когда будут новости, они со мной свяжутся. И я вам сразу позвоню. До того постарайтесь избегать разговоров насчёт этого дела. С кем бы то ни было. Ну, за исключением вашего друга.
– А мой вопрос?
– Какой? А… Знаете, Кэролайн, восемьдесят процентов насилия над детьми происходит в семьях. Что практически недоказуемо. Зачем полиции эта головная боль? Жалоба поступила на вас. Они обязаны…
Это Дэниел, Дэниел, тварь… Издевался над братом и пригрозил: если заметят – свалить на меня. Или ухажёры мамаши. Какая мерзость…
– А если я подам на них в суд? За клевету?
– Бесполезно, – Стюарт взглянул на часы. – Только потратитесь зря.
Потянулись тошнотворные недели ожидания. Открыв глаза в шесть утра, Кэролайн вспоминала, что на работу идти не надо. И сразу вспоминала – почему. Беззвучно плакала от жалости к себе. Потом запивала эту жалость кофе с хорошей добавкой бренди. Курила у окна. За безвкусным завтраком размышляла, как убить сегодняшний день. В университете пришлось взять академ – науки не лезли в голову.
В солнечные дни она шла в парк. Брала покрывало, книгу Джерри Рейна. Непременно – бутылку вина. Или ехала в открытый бассейн и плавала до отупения. Как-то раз лесенку из воды заблокировали два накачанных бездельника.
– Отличный стиль, красавица. Плаваете, как дельфин.
– Или как профессионал. Мы угадали?
– Дайте пройти, – глядя мимо, сказала Кэролайн.
Даже в сырую или ветреную погоду она, набросив анорак, уходила бродить по городу. В центр, в порт, куда-нибудь. Привычная дорога – сперва автосалоны, мойки, гаражи… Знакомая мастерская. Дэнни ремонтирует чьё-то авто под навесом. Кэролайн нарочно шла по другой стороне улицы, чтобы не вступать в разговор с общительным механиком. Заметив её, Дэнни улыбался и салютовал гаечным ключом. Кэролайн подозревала, что она нравится Дэнни. С чего бы ещё эти улыбки и немалые скидки? Она вообще привыкла нравиться людям.
«Да, да – и в этом главная, убийственная подлость. В том, что я не ждала. А как я могла ждать? Никому не делала зла. Никогда не имела врагов. Господи, за что они так со мной?… Заткнись! Прекрати! Прекрати сейчас же…»
За поворотом – местный латинский квартал. Пёстрый, эклектичный, как сорочье гнездо. Рай для попрошаек, кофеманов, шумной, грязноволосой богемы. Бутики вперемешку со старьёвками. Галереи абстракционистов, развалы старых пластинок. Нестройные голоса уличных музыкантов. Кэролайн была здесь тысячу раз. Но то, что произошло с ней – реальная возможность суда и тюрьмы, – по-иному настроило зрение. Оно стало как бы фотографическим. Выхватывало и фиксировало детали толпы. При этом в голове у Кэролайн слышались мягкие щелчки.
Щщёлк – озябшие акселератки с глазами проституток.
Щщёлк – бомжи с лицами добрых обезьян.
Щщёлк, щщёлк, щёлк… Дебилы в мешковатых офисных костюмах. Подростки с разноцветными головами. Ошалевшие туристы в сбруях кинокамер. Несчастные живые скульптуры. Они с детства волновали Кэролайн. Их было жаль и одновременно хотелось потрогать.
Ветер треплет белые зонты кафешек. Под зонтами теснота – время обеда. Острый жареный дух разных кухонь мира с преобладанием азиатских. Вон за тем столиком Кэролайн недавно встречалась с Глендой и Рэчел. Она решила наплевать на совет адвоката. Всё равно хуже не будет. Коллеги рассказали, что их вызывали в полицию, и они, разумеется, вели себя безупречно. Что Мэтью Хадсон переведён в другой садик. А Кэролайн официально считается на больничном. Среди родителей, однако, циркулируют слухи. Одновременное исчезновение воспитательницы и ребёнка наводит на мысли. Кроме того, дура-мамаша вроде бы проболталась. А город у нас маленький.
– Двоих уже забрали из группы. Паникёры чёртовы! – раздражённо сказала Гленда. – Бюджет и так на пределе. Наняли вместо тебя человека. Платим вдвойне за одну работу.
– Можно подумать, это я себя отстранила.
– Можно подумать, у нас был выбор.
Далее – горсовет, площадь, мутный аквариум библиотеки. Клерки, сидя на траве, жуют бутерброды в осаде истеричных чаек. Силуэт музея темнеет на фоне океана. И наконец – улица Больших Магазинов. Здесь хорошо потеряться на целый день среди отзывчивых манекенов, электроники, белья, кухонных и ванных излишеств. Один раз в магазине игрушек Кэролайн увидела – сердце подпрыгнуло – их. Джейн и Мэтью в конце ряда. С ними – неопрятный мужчина в шортах. Кажется, её узнали. Кэролайн раздирали два желания. Хотелось подойти к этой твари и наорать. A лучше – залепить пощёчину. И ещё раз. Одновременно хотелось бежать… Нет! Достойно удалиться. Ей стало душно, лёгкие не пускали воздух. Кэролайн быстро, не оглядываясь, ушла.
– Хорошо бы поджечь их дом. Или машину, – говорила она вечером Такаши. – Ты участвуешь?
– Как, прямо сегодня?
– Я крашеная блондинка, если ты не забыл. Конечно, нет. Надо подготовиться, узнать адрес, купить бензина.
– Не пойду. И тебя не пущу.
– Почему?
– Мы цивилизованные люди – нас быстро вычислят и посадят. И главное – в разные камеры.
– Меня и так скоро посадят.
– Это вряд ли. Но я хотя бы смогу носить тебе передачи.
– Нет. Нет, нет. В тюрьму я не сяду! Лучше бритвой по венам. В тёплой ванной…
– У тебя нет ванной. А в душе как-то нелепо. Да и лезвий таких сейчас не продают.
– Оставь свой дурацкий юмор!
– Извини, – Такаши помолчал. – От Стюарта никаких известий?
– Да! Я же тебе не сказала. Вчера дозвонилась – первый раз за месяц. Час дня, а он, представь, лыка не вяжет! И звон посуды слышно, в кабаке, значит. Бормотал, что расследование почти закончено. Результаты будут в течение недели. Знаешь, мне очень страшно, Такаши. Что если суд? Как я выдержу суд?! И за что? За то, что я горбатилась пять лет? Подтирала их детям носы и задницы?
– Не плачь, я же с тобой. Иди ко мне. Я уверен, что всё будет хорошо.
Развязка приближалась. Состояние Кэролайн было ужасно. Такаши заходил каждый день. Он видел, как силы душевные и телесные постепенно в ней исчезали. Их отношения напоминали Кэролайн визиты к тяжелобольной. Её слезы, её тревога возобновлялись поминутно. Наконец позвонил Стюарт.
– Поздравляю! – Адвокат протянул руку. – Расследование прекращено. За полным отсутствием доказательств!
– Ох… слава Богу! – Кэролайн едва не бросилась ему на шею. – Даже не верится, что этот кошмар… Спасибо вам огромное и… Что мне теперь? Можно выходить на работу?
– Давайте присядем, Кэролайн. Тут отдельный разговор. Дело в том, что работать на прежнем месте я вам категорически не советую. И ни в каком вообще детском саду. Вам лучше уйти из этой системы.
– Почему?
– Потому что вы теперь всегда – главная подозреваемая. За вами это будет тянуться, понимаете? Случись что подобное – и…
– Но в другом садике ничего не знают!
– Вы уверены?
– Можно уехать в другой город.
– Вам нужен этот риск? Хорошо. Однако нынешний садик придётся забыть. Вы там не сможете, будет худо, поверьте. Они согласны заплатить вам десять тысяч за потерю работы и моральный ущерб.
– Почему не двадцать? Или не сорок? – неожиданно произнёс Такаши.
Стюарт обернулся.
– Увы, господин Саитама, мы не в Америке. Вот там можно потребовать хоть сто. Можно вообще разорить, к чертям, этот садик. И департамент образования наказать… – голос адвоката зазвучал мечтательно. – Но у нас другие законы. Соглашайтесь, больше они вряд ли дадут.
– Десять тысяч за вычетом процентов фирме?
– Да. Как договорились. Кэролайн получает восемь.
– Нет. Кэролайн получает десять. А вы с них требуете двенадцать. Или сколько там?…
– Минутку, уважаемый. Вы пока не мой клиент.
– Он прав, – сказала Кэролайн. – Двенадцать с половиной тысяч. Если нет – мы идём в суд.
– И в прессу, – добавил Такаши.
На кафедре дошкольного воспитания появилась симпатичная аспирантка. Светленькая. Фигура заставляет обернуться. Почти кукольное лицо и совсем не идущее ему выражение беспокойства. Словно человек всматривается в мир, ожидая от него подвоха. Некоторое время мы обменивались улыбками. Затем я увидел её в курилке, на террасе. Мы разговорились. Известно, что общие привычки сближают людей. Особенно, добавлю я, вредные. Вскоре мы с Кэролайн стали чем-то вроде приятелей. Перекуривать старались вместе. Два-три раза сходили в кафешку на ланч. На факультетских посиделках всегда оказывались рядом.
Помню, отмечали чью-то защиту в китайском ресторане. Я заметил, как мастерски Кэролайн управляется с палочками для еды.
– Друг научил, – объяснила она. – Японец.
– Правда? Это интересно. Ты была в Японии?
– Гостила пару месяцев в Осаке. Чуть замуж не вышла.
«Почему не вышла?» – едва не брякнул я. Но ловко вырулил на безопасное:
– Как тебе земля восходящего солнца?
– Обалдеть. Всё работает, блестит и тикает. Порядок такой, что малость тошнит. И люди непонятные совершенно.
– В каком смысле?
– Не знаю, как объяснить. Другие. Чужие. И он быстро стал таким же.
– Кто? А, извини.
– Ничего. Может, отправимся?
– Пошли.
Захватив бокалы, мы вышли на улицу. Дождь кончился. Сигаретный дым повис в отсыревшем воздухе. Я видел, что Кэролайн задумалась о неприятном. Скорее всего, о японце. Чтобы отвлечь её, я спросил:
– Как диссертация?
– Продвигается, куда она денется, – Кэролайн помолчала. – Ты ведь знаешь мою тему?
– Что-то о шуме в детских садах?
– Да. И это, конечно, важно. Только я хотела писать о другом.
– О чём?
– О том, как воспитателей обвиняют зазря во всякой дряни. В насилии над детьми. В сексуальных домогательствах…
– Разве есть такая проблема?
– Вот! И они мне так сказали. Проблема надуманная, тема рискованная. А проблема есть, и серьёзная. И литература есть, хотя мало. Знаешь, почему? Потому что все молчат. Воспитатели, учителя, которых обвинили в таком, – молчат. Невинные люди чувствуют себя прокажёнными. Уходят из профессии. Им страшно. Ведь у нас как рассуждают – нет дыма без огня. Детсады и школы молчат ещё тише. Стараются побыстрей откупиться, умыть руки. А то запаникуют сумасшедшие родители. Престиж, бюджет и так далее. Я сама знаю несколько случаев, – Кэролайн в три глотка допила шампанское. – Дай сигарету, расскажу тебе одну историю.
Через минуту я понял, что Кэролайн рассказывает о себе. Да она и не скрывала.
– А дальше? – спросил я.
– Ничего. Вернулась из Японии. Восстановилась, перевелась на дневное. Работала на полставки в библиотеке. Потом тьютором, но это уже в аспирантуре. Главное – я им всё так красиво обосновала. Актуальность, новизна, практическая значимость… Куда там! Непроходная тема. Людям жизнь ломают, а у них – непроходная тема.
От желания обнять Кэролайн, погладить этот трогательный хвостик у меня заныла спина. Я вспомнил о семье, напряг остатки воли и произнёс:
– Нo… тебя ведь не сломали. У тебя же всё хорошо?
– Да, – Кэролайн с силой вдавила окурок в пепельницу. – У меня всё хорошо.
Рукопись
– Трр, стой! Приехали, ваше благородие.
Сани замерли. Пассажир в длинной шубе выбрался из кибитки и огляделся.
– Кажется, этот дом…
– Он самый. Вон их окна в первом этаже.
Извозчик, засыпанный снежной пылью, кивнул на два окна, жёлто тлеющие сквозь метель. Остальной дом, высокий и чёрный, казался необитаемым.
– Откуда знаешь?
– Как не знать – давно возим. Велите обождать?
– Обожди, братец.
Приехавший скорым шагом направился к подъезду. У дверей всегдашнее (тщательно практикуемое) хладнокровие на миг оставило его. Где-то за этими стенами жил его кумир с детских лет. Его божество. «Неужели это будет… так просто?… – подумал он и сразу оборвал себя: – Fi donc! Военный человек, а робею, как девица». Он громко постучал. Тотчас отворили. Выглянул мужик с горящей свечой в шандале. Гость назвал себя. «Милости просим, – отвечал слуга. – Барин ждут». Сбросив шубу, визитёр оказался юношей в мундире корнета лейб-гвардии гусарского полка. Прямой взгляд. Щегольские усики над пухлым ртом.
Они прошли тёмным, устланным попонами коридором. Из одной двери бежал, забираясь на стену, тонкий луч.
– Идите прямо в кабинет, господин офицер, – тихо произнёс слуга. – Велели пущать без церемоний.
И удалился, шаркая ногами.
Молодой человек заглянул в просторный, освещённый несколькими свечами кабинет. Снизу доверху – полки с книгами, расставлены буквой «Е». Никого. Гость вежливо покашлял. В нише между полками скрипнул диван. И показался… Он. Невысокий, в халате. Лицо – то самое! Некрасивое, дьявольски магнетическое лицо, известное всей читающей России. Он уже спешил навстречу гостю. «А ростом пониже меня», – быстро подумал корнет и сразу устыдился этой мысли. Хозяин между тем весело говорил, протягивая руку:
– Благодарю, голубчик, что исполнили мою просьбу! Уж позвольте мне, старику, вас так называть.
– Ради Бога. Для меня большая честь…
– Руки-то ваши совсем озябли, – перебил хозяин. – Сейчас же глинтвейну! У нас как раз горячий. Я прикажу, а вы тут располагайтесь.
Гость прошёл вдоль книжных полок. Рассмотрел изысканную бронзовую чернильницу на столе. Хотел было опуститься в вольтерово кресло, но передумал. Придвинул стул. Тут вернулся хозяин. За ним – давешний мужик нёс в подносе толстые бокалы с ручками и кувшин. Тёплый, пряный аромат наполнил комнату. Корнету нестерпимо захотелось глинтвейна.
– За что же выпьем? За нашу встречу?
– Да! Я давно мечтал о ней.
– Удивительно, что мы не встретились раньше. Вы не находите?
– Да, странно. И виделись только раз. Помните, осенью, на балу у государя. Я всё думал подойти и не решался. А когда собрался с духом, вы исчезли.
– Помню. Я вынужден был уйти.
– Потому что явились…
– Не надо этих имён. Извините.
– Я понимаю.
Собеседники помолчали.
– Что? Хорошо? – хозяин кивнул на пустые бокалы.
– Восхитительно.
– Повторим?
– Не откажусь. Но простите моё любопытство: что за дело вы упомянули в записке?
Хозяин наполнил бокалы. Пригубил. И задумчиво ответил:
– Я мог бы ускорить вашу литературную славу. Ведь вы хотите прославиться?
– Положим, но…
– Какое может быть «но»? Я читал ваши стихи. Они замечательны, есть собственный голос. Вы далеко пойдёте. Однако это дело необходимо… подтолкнуть.
– Вы говорите о протекции в журнале?
– Лучше. Я отдаю вам повесть.
– Повесть?
– Условно говоря. Несколько рассказов с общим заглавием и героем. О ней никто не знает. Перепишете своей рукой, оригинал уничтожите. И опубликуете года через три после моей смерти. То есть году примерно в сороковом. Гонорар отдадите вдове. Скажете – забытый долг или что-нибудь такое.
Величайшее недоумение застыло на лице молодого человека. Наконец он произнёс:
– Вам угодно… шутить надо мной?
– Никоим образом. Вот она. Единственный экземпляр, черновики сожжены.
На столе возникла папка, завязанная тесёмками.
– Я… не понимаю. Как можно?… Это бесчестно.
– Бесчестно что? Разве вы её украли?
– Бесчестно пользоваться… результатом вашего труда.
– А пользоваться трудами крепостных вам честно?
– Это другое. Они – наша собственность.
– Именно другое! Оттого, что литературные творения ещё менее, чем живые души, могут быть собственностью одного человека.
– Допустим. Но в таком случае, почему вы не опубликуете её сами?
– Авторство не имеет значения там, – хозяин указал на потолок. – Но до некоторой степени важно здесь. Повторяю, я хочу сделать из вас знаменитость. И не в сорок лет, когда это пустое бремя, а в двадцать пять. Знаете, у меня есть младший брат, и я его люблю. Но он, к сожалению, далёк от литературы. Впрочем, я не о том. Мне симпатичны вы. Мне нравятся ваши стихи. Нравится то, что слышу о вас.
– Что же обо мне говорят?
– Авантюрист, фаталист. Зол, смел, безрассуден. Довольно? Так отчего бы нам не устроить им… хе-хе-хе… розыгрыш века? А-с?
Он изобразил рожки, подмигнул и усмехнулся, оскалив крупные зубы. «Дьявол! – подумал юноша, не в силах отвести взгляда от тёмно-серых с фиалковым отливом глаз. – Да он меня гипнотизирует».
Его собеседник остался доволен эффектом.
– Соглашайтесь, повесть хороша, – добавил он спокойнее. – Её станут цитировать, играть в театрах. Переведут на другие языки. Вы будете в моде. Напишете ещё много славных вещей. Хвалебная критика, восторг читателей, поклонницы… Мне этого довольно. А там, – он поднял глаза, – и вовсе без надобности.
– Но как вы можете знать, что скоро умрёте?
– Могу. Во-первых, дуэли не избежать. Притом мерзавец, говорят, отменно стреляет.
– А если…
– Исключено. Кроме того, нагадала мне одна дура… А главное, сам чувствую – осталось уж недолго. И – верите ли? – я не боюсь. Как-то устал от всего. Устал.
Он потёр ладонями виски.
– Не сочтите за дерзость. Может быть, вам уехать? В деревню. Или за границу.
– Потом. Если повезёт.
– Что ж тогда будет с рукописью?
– Ничего. Отошлёте назад. Так мы, стало быть, договорились?
– Нет. Я не могу. Я мало сочиняю прозы. Ведь не поверят! Скажут, откуда взяться блестящему слогу в такие года?
– Поверят. Я нарочно изменил стиль. Подбавил мрачности, насмешничанья, романтизма. Представил себя молодым офицером, таким, как вы. И героя вывел похожим.
– Но вы меня едва знаете.
– А воображение на что? Решайтесь. Ну?
– Я согласен.
– И сделаете всё, как я просил?
– Слово дворянина.
– За это – ещё по кружке!
Когда офицер вышел на улицу, метель затихла. Стало холоднее. В небе между рваными облаками кружились и мигали звёзды. «Будто фейерверк, – подумал он, – или это в голове у меня кружится? Опьянел с трёх стаканов. Позор. И что у него за рецепт такой?…» На минуту весь эпизод почудился ему сном. Из тех истинно живых снов, о которых, пробудившись, не можешь забыть весь день. Кумир юности, глинтвейн, рукопись… Корнет шёл вдоль замёрзшей реки, сам не зная куда. Ровный хруст снега под ногами успокаивал его. «О которых, пробудившись, не можешь забыть, – думал он, – ведь сны эти живее, ярче, необходимее того, что уходит мимо наяву. Иногда в подобных снах мы рассуждаем, вот как я теперь. Сомневаемся – вправду ли это? И боимся дать ответ».
Вдруг за плечом его кто-то сказал:
– Я здесь, ваша милость.
Корнет вздрогнул, обернулся и узнал извозчика.
– Испугал, чёрт!
– Виноват. Прикажете домой?
– Домой.
«Но если завтра я проснусь и всё это окажется видением, – размышлял он далее, устроившись в кибитке, – то надо скорее поглядеть – что там». Корнет стащил перчатки. Развязал папку. Дождался фонаря.
На титульной странице красивым, летящим почерком было выведено…
Срез
Отвратительно холодный день. Излишне много снега, чёрного леса и галдящих подростков. Соревнование восьмых классов по лыжам. Обычно мне удаётся закосить от подобных мероприятий. Увы, не всегда. К лыжам я более чем равнодушен: по-моему, это спорт для недоумков. Работают конечности, думать не обязательно. Да и трудно это на холоде. Кроме того, с детства нервничаю, если ко мне что-то прицеплено, даже часы. Не говоря о спортивном инвентаре.
У меня вообще непростые отношения с физкультурой. А с чем у тебя простые отношения? – спрашивает внутренний голос, напоминающий голос моей жены. Ответить мне нечего. Я не люблю групповые игры: товарищи по команде часто и не всегда цензурно критикуют меня. Например, за то, что в футболе я избегаю ударов головой. Не могу подставить голову под тяжёлый, грязный мяч. Единоборства тоже не вдохновляют. Брезгую контактировать с посторонним вонючим телом. Особенно если в контакт вступает моя челюсть или глаз. Короче, с физкультурой у меня не сложилось. Если не считать быструю ходьбу на работу. И ещё быстрее – назад.
Итак, лыжный кросс. Среди фаворитов гонки – мои друзья Яцек и Юденич. Отличник Аркадий Яцековский и Серёга Юдин, четыре пишем – три в уме. Оба крепкие ребята и упёртые спортсмены.
Стартовали с интервалом в минуту. Вскоре спина предыдущего участника исчезла за деревьями. Сзади никого. Тишина. Я, не торопясь, скользил по трассе, отмеченной красными флажками. Мечтал о том, как закончатся эти пошлые соревнования. И я вернусь домой, где жаркие батареи. Котлеты с макаронами. Горячий сладкий чай. А ещё диван и плед. И детектив Юлиана Семёнова, взятый до послезавтра.
Но вот запыхтел кто-то сзади. Хэх-ха! Хэх-ха!.. Оборачиваюсь: Яцек ломится, как подорванный. «Лыжню! – орёт издалека, скорость терять не хочет. – Лыжню!!!» Да ради Бога. Только мысли сбил, блин. О чём я думал? Да, хорошо бы срезать как-нибудь…
Вдруг замечаю сквозь деревья просвет. Поляна – километра три в обход, не меньше. Это если по трассе. А если срезать в узком месте… Вон лыжня пошла на срез. Метров триста! Однако кто-то там стоит, похоже наблюдатель. Присмотрелся, а это Лёха Белешов из класса «B». Двоечник и балда, но человек хороший. Он меня тоже узнал.
– Здорово, – говорю, – Беляш. А ты что не бежишь?
Он широко улыбается, подмигивает.
– А я вчера лыжу сломал. У тебя курить есть?
Поколебавшись, достаю «Мальборо». Я тогда фарцевал американскими сигаретами. Покупал у двоюродного брата оптом. А в школе торговал в розницу, иногда поштучно. Имел две пачки с блока.
Беляш прикурил, с удовольствием затянулся. В воздухе зависло ароматное облачко. Я позавидовал ему, но сдержался.
– Ты меня не видел, окей?
– Ясен пень.
На втором круге опять завернул к Беляшу. Лёха обрадовался – тоскливо стоять без дела.
– С тебя ещё «Мальборо», – говорит.
– А ты не обкуришься?
– Не боись.
Отошли с ним в кусты, перекурили. Он рассказал якобы новый анекдот про Брежнева. Я притворно усмехнулся. Затем вернулся на трассу. То есть опять срезал.
Несколько человек меня обогнали. Потом слышу: иийх-а, иийх-а! Яцек мчится – глаза выпученные, и пар от него идёт. Последние силы отдаёт, бедняга. Снова орёт: «Лыжню, иийх-а! Лыжню!!!» И не вникает, что мы это уже проходили. А ведь отличник. Вот до чего спорт доводит.
На финишной прямой меня легко обошёл Юденич. Он и занял первое место. Второе – Яцек. А третье – обалдеть! – я. Физрук долго и недоверчиво смотрел на хронометр. Потом на меня.
– Хм… Значит, можешь, Неволошин, когда захочешь. Ты не срезал?
– Нет. Вон спросите у Белешова.
– Не. Я б ему не дал, – честно говорит Лёха.
Я ловлю на себе подозрительный взгляд Аркаши Яцековского. Он пытается что-то сообразить. Но он слишком устал.
Об этом давнишнем случае мне напомнил престранный сон.
Фиджи. Plantation Island. Вода слепит, как фальшивый бриллиант. С берега веет рестораном и тропическими цветами. У пристани десяток частных яхт. На них – загорелые, худые люди без возраста. Не знающие, какой сегодня день недели, месяц, год. Единственная забота – хороший ветер. Неужели я один из них? Нет… Да! Иначе откуда здесь моя жена – в шезлонге, с бокалом в руке? Спасибо тебе, Господи.
На соседней яхте возится с парусами типичный морской волк. Коричневый, сухой. Блондинистые волосы падают на лоб. Он пристально смотрит на меня. И вдруг я понимаю, что это Лёха Белешов. Беляш.
Читать бесплатно другие книги:
