Шла шаша по соше (сборник) Неволошин Макс
Я оделся и ждал, пока кто-то из соседей выйдет в туалет. Наконец хлопнула дверь, раздались шаги. У писсуара стоял крепкий человек в джемпере. Его легонько покачивало. Я пристроился рядом, он глянул вскользь. Молодой. Я сказал:
– Вы знаете…
– Знаю. Ты наш сосед из девятого. И мы тебе мешаем спать. Так? – он застегнулся и, не ожидая ответа, шагнул к умывальнику.
– Откуда дровишки?
– От верблюда. Работа такая. Ты, мужик, извини, но у нас сегодня праздник. Дело закрыли. Всех, кого надо, повязали и сами целые.
– Вы менты, что ли?
– Ага. Пойдём выпьем с нами. Неси, что у тебя есть.
– Ничего.
– Значит, так пошли!
– Ну, зачем? B чужую компанию…
– Пошли, пошли, всё будет ништяк, – он легонько подталкивал меня к двери с цифрой восемь. – Кстати, меня Толик зовут.
– Макс.
Выстуженный, кисло пахнущий номер. В форточку слоями уходит дым. Два парня за столом уставились на меня. Мордатые, подтянутые, хоть сейчас на кастинг.
– Это Макс, наш сосед. Ты проходи, знакомься, это Миша, Олег. Садись, бери вот – хлеб, колбаса, лук.
– И кто у нас сосед? – перебил Олег.
– Командировочный, – ответил я.
– Это понятно. А по жизни?
– Учитель.
– Чему учим?
Думаю, уйти, что ли? Сказать, мол, ребята, поздравляю, но остаться не могу. Болею, ангина, то-сё. Меня не стали бы удерживать. Но. Не хотелось открыто пасовать перед этим жлобом. Я знаю этот тип – им нужен конфликт. Хрена. Мы с ним ласково и, главное, спокойно. Очень спокойно. Ещё спокойнее, лицо расслабил. Вот так.
– Русскому языку. И литературе. Хорошие предметы, да?
– Издалека к нам?
– Из Самары. По обмену опытом.
– Интересно, что Самаре от нас понадобилось?
– Это вам от нас понадобилось.
– Олег, уймись, ты не в допросной, – сказал Миша. – Давай накатим за встречу. А после Макс нам сам всё расскажет.
Тут я понял раздражение Олега. Выпивки у ребят осталось полбутылки. Её аккуратно разлили на четверых. Закусили. Я был уверен, что Олег не слезет с меня. И точно.
– Ну, сосед, колись, что вы там изобрели.
– Ладно. Идея такая: учебники литературы надо отменить.
– А как же учиться?
– А так. Вот, допустим, задано читать «Преступление и наказание».
– Ну.
– Школьники читают, а куда денешься? Учебника-то нет. Нельзя схалтурить по-лёгкому. Потом на уроке обсуждение: кто что понял, а учитель…
– Чего там понимать? – перебил Олег. – Убил, поймали, сел.
– Его не поймали, – сказал Миша, – он сам сдался.
– Не, – возразил Толик, – его следак прижал на косвенных.
– А я о чём? Явка или нет – закрыли бы дурака по-любому. Ну, позже на день…
– Олег, при чём тут косвенные? Я же помню книгу, там доказухи было с гулькин хер! Его элементарно развели на психику. Я каждый день этим занимаюсь.
– То-то они у вас хором колются…
– Да иди ты в жопу!
– Нет, я согласен, дело в клиенте. Если б он не поплыл и взял бы хорошего адвоката…
– Откуда у него деньги на хорошего адвоката?
– Оттуда! Он бабку-то грохнул зачем?
– А, ну да, забыл.
Я воспользовался паузой:
– Видите, уже три мнения. А в учебнике – одно, притом непонятно чьё. И дети твердят его, как попугаи. С чего у них возьмутся мозги? Убедил?
Стражи закона, подавленные логикой, молчали.
– Хорошо, Макс, – сказал Олег, – теперь напряги учительские мозги и подумай, где нам достать выпить.
– В ресторане. У таксистов.
– Выходить, одеваться… м-м-м, – поморщился Толик. – Надо позвонить этому, которого отпустили. Он мигом принесёт. Пойду с вахты звякну.
– Это кто? – спросил я.
– Выпустили днём одного злодея, тебе ни к чему.
Злодей явился минут через десять. Тощий, замёрзший человек в очках. Он достал из авоськи две бутылки водки и шампанское «на случай дам». Мне вдруг стало его жалко.
Потом я, кажется, напился. Со мной так бывает в дискомфортной компании. Помню, менты достали наручники и открывали их на время канцелярской скрепкой. Я сказал:
– Можно померить?
– Запросто! – Толик ловко защёлкнул на мне «браслеты». Они показались неприятно тяжёлыми.
– Ну вот, – усмехнулся Олег, – а сейчас ты всё нам расскажешь. Кто ты, откуда и зачем приехал.
– Учитель, – собрав остатки воли, произнёс я. – Из Самары… По обмену опытом.
Наутро соседи исчезли. Четверга я не заметил. Пятница отличалась от него лишь тем, что работа моя в этот день закончилась. И Елена Юрьевна не появилась, отчего мне стало грустно. «Уехала в область», – сказала бухгалтерша. Я отдал ей недочитанную книгу. Она мне – десять франклинов в конверте. У Бени – я давно заметил – усталое, скептическое лицо. Словно он годами убеждает меня, что не в деньгах счастье.
Я спустился в холл до рассвета. Елена Юрьевна встала с диванчика навстречу. Не понимаю, как можно так выглядеть в шесть утра. А я небритый и зубы чистил мельком. Предупреждать надо.
– Здравствуйте, – говорю, – Лена, славно, что вы здесь. Я хотел… сказать, что всё было здорово. Спасибо вам.
– Я, – отвечает, – вообще-то, за курткой пришла.
Врёшь, думаю. Куртку я мог бы отдать водителю. Снял, она взяла. Стоим, молчим. Чего она ждёт?… Обнять, что ли, на прощание? Хотя с какой стати? Вдруг слышу:
– У меня скоро командировка в Москву. И если ваше предложение останется в силе…
– Какое предложение?
– Ну как же? По рюмке кофе. То я могла бы подумать.
– Останется, – я достал записную книжку, – только у меня жена ревнивая.
– И пол-Москвы знакомых?
– Треть.
– Так это меняет дело. А жену мы расстраивать не будем.
И затем такая улыбка, что у меня ослабли ноги.
– Лена… – я взял её за руку. Но тут с улицы посигналили. Мы вышли на крыльцо.
– Счастливого пути.
– И вам, – глупо ответил я.
Мой полусон нарушил стук, запахло гарью. «О-о, твою мать», – сказал шофёр. Вышел, открыл капот, повозился. Взял из салона бутыль и снова исчез под капотом. Взметнулось облако пара. Я забеспокоился. Шофёр сел рядом. «Значит, так. Сейчас поймаю тебе кого-нибудь. А сам – в гараж, если дотяну. Ты уж извини. Юрий Ильич обе новые машины за… Погоди, едет кто-то!»
Через минуту, пересев в кабину фуры, я наслаждался движением, высотой и тишиной. Я люблю молчаливых водителей. Особенно когда молча довозят по назначению. Без таких, например, слов как:
– …тут до порта километров восемь осталось. Подвезёт кто-нибудь. А мне направо.
– Не понял.
– Вылезай. Тебе в другую сторону.
– Сколько ты хочешь?
– Нисколько, у меня график. Опаздываю.
Я остался на шоссе. Обвязал вокруг шеи носовой платок. Поднял воротник пиджака. Стою минут десять.
В моей жизни случались лохматые моменты. Один раз в меня стреляли. Пару раз били. Я переворачивался на байдарке, тонул. В Мюнхене пьяный шизофреник запустил в меня сотовым телефоном. Всё это было гнусно, но так или иначе решаемо. Оставшись на пустынной трассе Юрга-Кемерово, я испытал чуть ли не мистический ужас. Летальный исход вглядывался в меня.
Вдруг – чудо! – автобус. Автобус! Я выскочил на дорогу и замахал, как сумасшедший бабуин. Подонок, обогнув меня по встречной, скрылся. Я понял – голосовать бесполезно. Семь утра, шоссе, мороз. И нелепый чудак в костюме, с дипломатом. Ну его к чёрту. Места суровые, люди ходят всякие. А если у него там бомба? Или бежит от кого. Нет, иди-ка ты, друг, пешком. Иду, чтоб хоть как-то согреться. Офисные туфли скользят по насту. Быстро двигаться невозможно, а медленно – замерзаю. Вдруг услышал собственное бормотание: «Шла Саша по шоссе и сосала сушку… шла шаша по соше и шасала шушку… шла шашапашаше…»
Сзади вынеслась легковушка. Потом другая. Махнул на шум, не оборачиваясь: закоченел. Машина резко сбавила ход, остановилась чуть впереди. Чёрный массивный зад. Багажник поместит троих, если компактно уложить. Господи, только не это. Окно поехало вниз. Мои опасения подтвердились. Два чисто конкретных пацана сериального типа. Похожи на моих гостиничных знакомых, как одна семья. Так они и есть одна семья. А у меня штука баксов в кармане. Им это мелочь на сигареты, но приятно. Из салона между тем любопытствуют:
– Чёт ты не по сезону нарядился, а, братан?
– Куда путь держишь?
– В аэропорт. Тачка сломалась, вот иду пешком.
– Ну, ладно, садись. Подвезём.
Я сел в просторную, а главное, очень тёплую машину.
– Когда твой самолёт?
– Восемь сорок.
– Хм. Московский рейс… Ты москвич, что ли?
Интонация сползла вниз.
– Не, из Самары, в Москве пересадка.
– А чё у нас забыл?
– Командировка. По обмену опытом.
Эти фразы стали выскакивать из меня легко и естественно.
– Обменялся?
– Ага.
– Мы тоже тут недавно обменялись, хэ-хэ… опытом боевых действий.
Все замолчали. Через минуту братки заговорили на экономические темы: «лаванда», «откат», «цена вопроса»… Я старался не вникать. Здание аэропорта вернуло способность думать. Сколько платить и надо ли? Даю пять тысяч ельцинок, и червонец в кармане наготове.
– Так нормально?
– Нормально.
Усмехнулись, но взяли! Вот тебе и бандиты на крутом авто. Или они не бандиты? Их ведь сейчас не поймёшь: вид одинаковый, язык тоже. Многие парни плечисты и крепки, как верно отметил поэт.
В самолёте у меня поднялась температура.
– Я так и знала, – сказала жена, – вечно из командировок являешься больной. Всю дорогу ходил без шапки?
– Нет.
– Врёшь.
– Вру.
Температура 37.5 изводила меня несколько недель. И никаких других симптомов. Уши, горло, нос – в порядке, как и всё остальное. Врач посоветовал удалить давно запущенный коренной зуб. Удалил – безрезультатно, не считая внешних перемен. Таблетки не спасали. Жена лечила меня ингаляциями и горячим пивом «Белый Медведь». Это помогало, но временно. Работал я мало. Днями валялся на тахте, смотрел кассеты и пил горячего «Медведя». Кое-как читал обязательные лекции. От командировок отказался. В итоге Гоше это надоело, и он привёз мне сильный французский антибиотик. Через сутки я поправился. Всё-таки есть польза от эксплуатации человека человеком. А Елена Юрьевна так и не позвонила. Что, разумеется, к лучшему.
Поэма революции, или Рукопись 2
Наркома тяготил этот ресторан. Он бывал тут до войны с первой женой, любившей поглазеть на богему и знаменитостей. Распорядок дня строился под них. Открывали в двенадцать. До трёх подавали завтрак. В меню значилось:
Завтрак: 75 копеек
Графинчик водки: 40 копеек
2 кр. пива: 20 копеек
На чай слуге: 20 копеек
На чай швейцару: 15 копеек
Итого: 1 рубль 70 копеек.
Действительно, какой завтрак без водки и 2 кр. пива? Особенно если утро начинается в двенадцать. Обед накрывали в три пополудни, ужин в десять. К одиннадцати съезжалась толпа после вечерних спектаклей.
Однажды заехал Шаляпин с большой компанией, навеселе. Только уселись, как в зале раздалось:
– Шаляпин! Шаляпина на сцену!
Фёдор Иванович встал, смущённо поднял руки:
– Господа! Я недавно болел, горло ещё не в порядке, а вы…
– Шаляпин! Шаляпин!
– Ладно, попробую, не в полный голос.
Пел чудесно, широко, с захватом.
В другой раз явился Игорь Северянин – вполне обыденный человек с лицом усталой таксы. Сел у окна. Заказал, ко всеобщему удивлению, рюмку водки, солёных рыжиков и бифштекс. А вы думали, он питается ананасами в шампанском, идиоты.
Сквозь звяканье вилок, томную музыку, папиросный дым наркома провели в кабинет. Он не опасался быть узнанным. Гуляли в основном спекулянты, шулера, публичные девки. Два пьяных толстяка за столом жадно целовались. Наркома скривило. Половой распахнул меню.
– Неси-ка бокал вина. Вот этого. А дальше я подумаю.
– Ждёте-с кого-нибудь?
– Да. Штору не задвигай.
Уха из стерлядок под расстегайчики оказалась вычеркнута. Равно как и ботвинья с раковыми шейками, телячья голова под соусом «Татарский» и ещё с десяток блюд. В наличии оставались бульон из курицы, щи суточ., пирожки. Индейка, ростбиф. Цветная капуста. Сосиски лучше франкфуртских. Хм. Водочка, а к ней закусочка.
Ресторан был одним из немногих заведений города, где дозволялось подавать спиртное. В остальных тянули ханжу из чайников. «Может, он потому согласился увидеться здесь, что хочет выпить, не отравившись? – размышлял нарком. – Или отужинать за счёт партийной кассы?»
Принесли вино. Он пригубил. Человек, которого он ждал, опаздывал.
В зале что-то объявили, музыка взвизгнула. На сцену (ту самую, где пел Шаляпин) залез куплетист – ряжен под блатного: кепка, драный шарф – и загнусил, приплясывая:
- Как-то раз по Ланжерону я брела,
- Только порубав на полный ход,
- Вдруг ко мне подходють – опа! – мусора:
- Заплати-ка, милая, за счёт!
- Ребята, ша! – возьми полтоном ниже,
- Брось арапа заправлять…
«Как вы мне осточертели…» – подумал нарком. И тут же мучительно заныли отрастающие ногти. Особенно внизу, в сапогах. Скулы и подбородок выперли, натянув кожу. Нос обратился в дыру с перегородкой. Пенсне скользнуло в бокал. Звяк. Алые кляксы брызнули по скатерти. Существо растопырило когтистую лапу и выдохнуло: «Хххх… Всех… прочь! А его – сюда».
Вмиг опустел ресторан, застыл в неживой тишине. Только шторы качнулись, будто от сквозняка. Да выстрелы контрастно звонкие хлестнули на Гороховой. Дах! Дах! Дахдах! И сразу в конце зала появилась высокая фигура. Это был поэт, которого ждал нарком.
Двигался он не совсем уверенно, будто человек, только проснувшийся. На секунду остановился у бара. Махнул рукой кому-то в пустом зале.
– Сюда, Алексей Алексеич! – позвал нарком. – Я здесь. Здравствуйте. Уж боялся, что вы не придёте.
Поэт едва заметно кивнул, усаживаясь напротив.
– Я было вовсе раздумал идти, – тихо сказал он. – Заболел. Жар, озноб. В сердце вонзаются иглы. Телефон отключён. Хотел послать кого-нибудь с запиской, да слуг ведь нету теперь. Надо идти. Собрался, вдруг – черно в глазах. Забылся на минуту, а очнулся здесь. Как шёл – не помню, – он покачал головой. – Но вот странность, болезнь моя чудом прошла. Ни лихорадки, ни болей. Удивительно.
– Да-а, – улыбнулся нарком, – there are more things in heaven and earth, Horatio…
– Than are dreamt of in your philosophy, – закончил его собеседник.
За два года, что они не виделись, поэт мало изменился. Только стригся коротко после фронта. Та же надменная осанка, глаза полуприкрыты. Лицо, которое кто-то сравнил с античной маской. От времени маска чуть потемнела.
– Как ваши дела? Семейство здорово ли? – спросил нарком.
– Зачем говорить об том, что вам совсем неинтересно? Лучше сразу к делу.
– Нет, прежде мы выпьем.
Он потрогал ногти под столом – исчезли. И негромко щёлкнул пальцами.
Возник половой, тряхнул светлыми кудрями. Нежное, почти девическое лицо модного стихотворца из крестьян.
– Что изволите пить?
Нарком взглянул на гостя.
– Водку, наверное.
– Графин водки.
– Большой? Маленький?
– Средний.
– Средних не держим-с.
– Тогда большой.
– Закусить или сразу ужин?
– Ужинать не буду, – сказал поэт.
– Закусок холодных неси посвежее. Сам реши, не обидим. И скатерть замени.
– Зачем скатерть? – удивился поэт. – Она же чистая.
– Ах, да… Верно. Оставь её.
– Вы не заметили, как он похож на…
– Да, очень, – нарком внутренне усмехнулся своей шутке. – А я слышал, вы Chateau Lafite предпочитаете. На Вилле Родэ, говорят, по три бутылки за ночь усиживали. А после к девочкам, так? Или врут?
– Врут, – кивнул поэт. – Так что у вас за дело ко мне?
Тут явился половой с водкой и закусками. Воротился он так быстро, словно всё было готово заранее. Мигом сервировал, наполнил рюмки, исчез.
– Prosit!
– Prosit!
Нарком закусил бужениной с хреном. Подцепил вилкой маслину. Поэт хрустнул солёным огурцом.
– Хорошо. Повторим?
– Не откажусь.
– Дело моё по вашей части, – отерев усы и бородку, сказал нарком, – я тут недавно хэх… согрешил… Отдался, так сказать, полёту вдохновения. И сочинил что-то вроде поэмы. Хотел бы услышать ваше мнение.
Он достал из кармана несколько сложенных вчетверо листов и подал своему визави. Тот взял не без лёгкой брезгливости.
– Вы только за этим меня позвали? Могли бы выслать почтой.
– Увольте, какая теперь почта! Нет, я должен знать сейчас. Да вы разверните, не бойтесь.
– Я давно ничего не боюсь.
Поэт развернул листы. Увидел столбик машинописного текста. Наверху заглавие: «Поэма революции». Он поморщился и стал читать. Перелистнул страницу, затем – быстро – ещё одну. И вернул, заметив:
– Это не стихи.
– Совсем плохо?
– Я не знаю. Судить об агиткуплетах не компетентен. Кое-где похоже на Мишу Савоярова, только у него забавнее. Не советую вам это публиковать.
– А я и не собирался, – веско произнёс нарком. – Это опубликуете вы.
– Я?… Вы шутите или бредите?
– Под своей фамилией в нейтральном издании. О хорошем гонораре мы позаботимся. Деньги, мы знаем, вам нужны.
– Какие деньги? Что за бред. Хотите меня оскорбить? Не выйдет. Я не занимаюсь плагиатом. Это всем известно. И не сочиняю базарных частушек. До свидания.
Поэт сделал движение встать. И не смог – закружилась голова. Ноги обмякли, тело поплыло. Собеседник молча наблюдал. Потом заговорил:
– Кто сказал плагиат? Переделывайте, как хотите. Сохраните только общий стиль, ритм. Вот этот твёрдый шаг революции… Тра-та-та-та, тра-та-та, – он порубил воздух ладонью. – И ещё несколько фраз, я их там подчеркнул.
– Да ничего я не сохраню! И переделывать ничего не буду. С какой стати? Почему я? Мало у вас придворных скоморохов?
– Мало. И талантом не вышли. Нет. Нам нужны именно вы – живой классик, признанный мэтр. Притом социально чуждый. Такая публикация означала бы, что вы приняли нас всерьёз. А ваше слово нынче дорогого стоит. У нас ведь кое-какие… осторожные товарищи до сих пор изумлены, что удалось захватить власть. Что мы всё ещё держимся. Мы, бормочут, только демонстрацию хотели произвесть, и вдруг такой успех. Не говоря о врагах и обывательском болоте.
Он наполнил рюмки. Поэт машинально выпил.
– Вы не дали себе труда вчитаться в смысл, – продолжал нарком, – а между тем в поэме нет ни панегирика, ни апофеоза большевизма. С таким же успехом в ней можно увидеть сатиру на большевизм. Повторяю, мы не ждём от вас хвалебной оды. Это глупо. Но сам факт вашего отклика архиважен.
– Архиважен кому?
– Партии. Революции. Народу.
– Я в партиях не состою. А что до народа… Откуда нам знать, что ему важно? Нет. Легче смерть, чем участие в этом фарсе.
– А супруге вашей тоже легче? – зубасто улыбнулся нарком. – Или мамаше? Узнали бы на всякий случай, а?
– Оставьте мою семью. Они здесь при чём?
– Ещё как при чём. В городе, сами знаете, ужас что творится. Матросики шалят. Насильничают, грабят. Всякое может случиться.
Будто нарочно за окном пьяно крикнули и снова ударили выстрелы. Ддах! Дах-дах!!! Палили уже со стороны Малой Морской.
– Я не верю, – поэт качнул головой. – Мне казалось, вы хоть и с ними, а другой. Не верю, что европейски образованный интеллигент, знающий пять языков…
– Шесть.
Читать бесплатно другие книги:
