Шла шаша по соше (сборник) Неволошин Макс

Офис

Тут мне опять говорят, мол, пятнадцать лет назад уехал, а рассказы всё про ту жизнь. Ностальгия заедает, э? Или как это прикажешь объяснить? А так объяснить. Родина наша – место экстремальное, что хорошо для сочинительства, но плохо для здоровья и вообще. Здесь скучно-благополучно: лейбористов выбрали – они повысили налоги. Меняем на консерваторов – снова повысили налоги. И пенсионный возраст заодно. Гениальное экономическое решение – человек загибается на работе, а пенсия остаётся у кого надо. Нет, отдельные герои доживают, но выглядят при этом удручающе – напоминают не растения даже, а гербарий. Настолько изумлены фактом доживания, что шевелятся только на ветру. Так мы и не надеемся. А больше ничего не происходит, слава Богу.

Но ведь можно понять иначе. В смысле возраст другой, бессобытийный. Частота и качество стула – главная интрига дня. Несёшь себя осторожно, будто древнюю вазу. Шаг в сторону, оступился – и трындец. Раньше заболела, допустим, нога, или шея, или глаз. Ты плюнул на это дело и забыл. И оно само прошло. Раньше не лечил – проходило. Сейчас лечишь – не проходит. Таблетки, втирания, капли, ингаляция, массаж. Йога, медитация, диеты, будь они неладны… Не проходит, сволочь. И вряд ли уже пройдёт. То есть оно, конечно, пройдёт, но боюсь, что вместе с нами.

Грустно это, братцы, как же так?

Живём вроде бы. Годами куда-то ездим, суетимся, платим налоги. А вспомнить нечего. И люди какие-то мелькают рядом – намного ближе, чем хотелось бы. Может, к ним внимательнее присмотреться? Хотя куда ещё внимательнее? Если брать по совместно убитому времени, то они мне роднее жены. Кстати, она недавно рассказывает.

Одна тётка с её работы держит зайца и двух кошек. Семья у неё такая. Раньше были заяц и другая кошка – но состарилась и умерла. Хозяйка от депрессии месяц бюллетенила, всё официально, диагноз. И заяц тоже поскучнел. Невмоготу им стало без кошки. Присмотрели в магазине котёнка. Продавцы говорят: они с братом неразлучные, купите обоих, иначе может с тоски заболеть. A котятки-то породистые, недешёвые, триста баксов за хвост. Но сейчас рады, весело дома. Котята зайца не обижают – он там босс. Это я к тому, что сослуживцы тоже люди, и хумани нихил им не путо. И если прийти в офис, например, голым, то к обеду, может, кто-нибудь заметит.

Я хотел назвать этот текст «Сослуживцы». «Коллеги» звучит лучше, да использовано, увы. Но жена сказала: мм-мм… назови просто – «Офис». Хорошо. Далее. Если кому надо сюжет, бросайте читать прямо здесь. Его не будет.

Помню, рассматривал я картину «Явление Христа народу». Грандиозное полотно. Однако едва ли не сильнее впечатлили десятки этюдов рядом. На них – головы, лица, фигуры, детали будущей композиции. Вот и здесь примерно то же, за минусом суммарного шедевра. Итак.

Джеф, бывший начальник.

Академик, умница, вымирающий экземпляр. Километровый список регалий опостылел даже ему. Пару лет заслуженно отдыхает консультантом, то бишь свадебным генералом в ООН. Иногда заезжает в офис – порадоваться, как тут без него хреново. Людей больше, толку меньше, чему, естественно, найден вагон причин. Невысок, пузат, седая борода лопатой, волосы красит в чёрный цвет. Похож на старого развязного хоббита: «my boy», «good girl», ноги на столе (я не шучу). Всем придумал кликухи. Стивена называет Стиви, Терри – Тесс, Айвана – Айв, Хелен – Хел. Руфь почему-то – Руфикус. Болтун высочайшей пробы. Я всегда таким завидовал. Чешет экспромтом на любую тему – складно, убедительно и весело. Иногда пускает лёгкий матерок. Стиви о Джефе: he can bullshit his way out of everything. Затрудняюсь перевести это с точными нюансами смысла. Приблизительно так: он может отболтаться от чего угодно. Лучшего начальника у меня по жизни не было.

Хелен, секретарша.

Удивительно, за какие грехи у этой безобидной профессии столько эвфемизмов? На моей памяти Хелен звалась личным ассистентом, исполнительным помощником, координатором проектов и офис-менеджером. Но делала всегда одно и то же. Организовывала начальника. Забывчивость Джефа равна его активности. Думает и передвигается он стремительно. Читает бумаги даже в туалете, облегчаясь у писсуара. Однажды в таком состоянии зазвонил его мобильник. Каким образом Джеф ответил – не знаю, подсмотреть я не решился. Стив, опять-таки за глаза, шутил, что в детстве начальник явно перенёс ADHD.

Такому, понятно, мало одной секретарши. На Джефа горбатились три. Только назывались они по-разному. Хелен – самая интересная. Худая, востроносая дюймовочка лет пятидесяти. В курсе всех офисных сплетен за минуту до их появления. Восхитительно и смело дерзит любому начальству. Помню, на одном корпоративе говорит: «Указявки Джефа надо выполнять с третьего раза. С первого он точно забудет. И со второго может. Вот если в третий раз напомнил, значит, придётся делать». Джеф смеялся громче всех – умный, пёс. Однако кроме Хелен никто с ним такого не позволял.

Секрет этой отваги прост. У Хелен муж банкир и пять домов на элитных окраинах Сиднея. Три сдаются, а в двух они живут. Иногда я думаю: хорошо быть с начальством на равных. А главное, чтобы равенство это выглядело естественно. Хорошо не прогибаться даже внутри себя. Криво усмехаться и рискованно шутить, зная, что в любую секунду можешь послать их вдаль. И захлопнуть дверь ногой. С другой стороны, зачем она вообще работает? Вот. Чтобы демонстрировать наряды, которых много, только обуви сорок пар, где зрителей напасёшься? А в офисе ежедневное дефиле. И тут всё хитро. Если Хелен явилась в бирюзовом платье с оборками – туфли на ней абсолютно в цвет. И маникюр с педикюром, и тени. А если, допустим, в оранжевом с искоркой, то вся, натурально, апельсиновая и блестит.

Раз Хелен подвозила меня в центр, значит, ехала не домой. Я спросил:

– Ужин в ресторане?

– Лучше. В театральной студии.

– Ты ещё и актриса?

– Драматург.

– Ого. Много пьес написала?

– Одну.

– Богатые тоже плачут?

– Что?

– Шутка. Дашь почитать?

– Она м-м… не совсем готова. Не могу закончить.

– Что так?

– Творческий поиск, кризис… Ты не поймёшь. Это тебе не цифирь гонять.

– А. Ну да.

После ухода Джефа Хелен перевели в другой кампус. Или она сама перевелась. При нечастых встречах мы обнимаемся. Зачем – объяснить не могу.

Пол, начальник.

Я помню, как его назначили вторым замом Джефа. Назначение было тихим, а должность – придуманной. Тогда Пола не особенно замечали. Тем более что на службе он появлялся редко. Когда Джеф, подобно старой актрисе, уходил в окончательный раз, всех изводила мысль: кто? Либо Стив (первый зам и редкостный гондон, пакуйте коробки, господа), либо кто-то извне. Тут наверху легонько щёлкнуло, повернулись скрытые механизмы… И начальником стал Пол.

И мы его впервые как следует разглядели. Оказался похож на матёрого ловеласа с оттенком голубизны. Волосы цвета грязного сена – модно торчат. В ухе серьга. Приталенные сорочки расстёгнуты а-ля мафиози, тесные брюки и комично остроносые штиблеты.

Секретарша бывшего шефа – это проблемное наследство. Это как обувь из секонд-хенда – нестарая и размер подходящий. Но. По чужой ноге разношено, не своим пахнет. Короче, Пол берёт в секретари мальчика неясных лет. Мальчик – его зовут Крейг – напоминает самого Пола, уменьшенного размера на два. Брючки в обтяжку, негромкий голос, ускользающий взгляд. Вроде смотрит в глаза, а получается мимо.

Может, они и правда гомики? Но у Пола жена, дочь и якобы любовница. Мой друг Антон сказал бы, что это для маскировки. И оказался бы не прав. Здесь эти ребята в таком почёте, что маскироваться скоро будем мы. С воцарением Пола народу в офисе удвоилось. Причём для всех новеньких изобретены тёплые должности. А народец мутный, ясно только одно – все они знали Пола раньше. Вот, например…

Джанель, старший менеджер чего-то там.

У неё самая фальшивая улыбка в офисе. Настолько фальшивая, что в улыбку эту хочется плюнуть. Я долго сдерживался, затем привык. Тем более что улыбается Джанель постоянно. Кто её выучил этому гадству? Кто натаскал сочувственно заглядывать вам в лицо? И ласково кивать всякому слову? Так ведут себя чудики-психиатры в голливудских комедиях. Ещё она любит декадентские стрижки, костюмы покроя шестидесятых, всяческие заседания и коллективные обеды. И чтобы каждый рассказал о своих трудовых успехах и планах. Я давно заметил – чем туманнее у людей обязанности, тем больше им нравится говорить об успехах и планах.

Но за подножку Стиву я простил ей всё. А дело было так. Джанель объявилась в конторе вслед за Полом. Затем легко пересела в нагретое место второго зама. Слишком легко. Умные головы сделали выводы. И в отпуск ходят вместе, не иначе как тинтель-минтель. Правда, он летит на Гавайи, а она в Европу. Плюс малыш Крейг… хм, неувязка. Может, он их внебрачный сын? Или они всё-таки подруги?

Через два года Пола назначают и.о. проректора. За какие такие доблести – это отдельный риторический вопрос. И.о. на шесть месяцев – а значит, это время нами будет руководить тоже какое-то и.о. В теноре Стива зазвучала победная гнусавость. Однако наверху снова повернулись колёсики, и мы узнаём, что и.о. шефа – упс! – назначена Джанель. Вот тебе и Джанель номер пять!

Я давно привык, что мной командуют профессора и академики. Даже Пол имеет степень. А тут – левая бабенция с натянутым оскалом. Одна радость – Стива бортанули дважды. Мало того, он у неё в подчинении – ха-ха-ха. Столько лет – верой и правдой, от рассвета до заката, без единого отгула. И такой облом.

Стив, главный менеджер чего-то там ещё.

Вообразите сутулую единицу, кол – в мятых брюках, унылой рубашке и галстуке. Получится Стив и его длинный нос. Если бы не редкая смена галстуков, могло бы показаться, что он в офисе живёт. Когда приходит и уходит – неизвестно. Ест, не отрывая глаз от монитора. Испытывать нежность к четырём арифметическим действиям – это перебор. Даже в таком фатальном случае, как Стиви. Вряд ли он мазохист – скорее, обычный придурок. Либо дома тошно человеку. Кстати, версии не исключают одна другую.

И хрен бы с ним, его проблемы, так? А вот и нет. Кабинет его напротив входа. Дверь всегда открыта. Утром коллеги идут мимо, Стив здоровается и – как бы ненароком – бросает взгляд на часы. Вечером та же история.

Иногда говорит:

– Уже домой? Так рано?

– Так я раньше пришёл сегодня, – оправдывается пойманный, – а ты, Стив, как обычно, допоздна?

– Как обычно, – укоризненный вздох, – у меня всегда полно дел.

Меня эти вздохи и косяки, сознаюсь, раздражают. Но если б только они. На любой говорильне Стив подолгу отчитывается о своей титанической работе. За один тембр голоса удавил бы. Джанель радостно кивает, хотя мало что понимает, как и все остальные. Общая идея такая, что без него университету кранты. Что он тут самый важный человек, а мы, значит, груши околачиваем. Иногда говорит:

– У меня столько отгулов, что, если бы их разом взять, ушёл бы на год. Но я и одного не беру. Дела.

Или:

– В других университетах мои обязанности выполняют трое. А здесь – я один.

Ну и мудак, думают все. А Хелен однажды сказала:

– Ещё бы понять, чем ты, собственно, занимаешься.

Раз встречаю даму из соседнего отдела.

– Как вы, – говорит, – с ним общаетесь? По-моему, ваш Стив – идиот.

– Не исключено. А что случилось?

– Заходит вчера к нам в офис, спрашивает: «Ну как вы тут, заняты?» «Очень, – говорим, – заняты». Он сделал морду: «Вы – очень? Вы эти забавы называете работой? Да вы не представляете, что такое заняты». И всё на полном серьёзе. Нет, он больной.

Точно, есть у нашего вечного зама эта милая привычка. Шататься по офису и заглядывать в кабинеты:

– Ну как, – усаживается напротив, – работа идёт?

Я теперь ему не подчиняюсь и могу быть кратким.

– Идёт.

– Над чем трудимся?

– Над разными задачами. А что?

Тут он вспоминает, что больше мне не супервайзер и даёт задний ход:

– Да так, ничего. Просто спросил.

– Ну и вали отсюда, – телепатирую я.

Он слушается.

Голос Стива оживляет в моей памяти непечатные идиоматические конструкции, актуальные в школьные годы. А я-то думал, что совсем их забыл. Он даже «окей» не способен выговорить по-человечески. У него получается «а-кяяй».

Терри, компьютерщик.

Слово «шестерить» я узнал в начальных классах. И впоследствии более-менее удачно избегал этого занятия. Один только случай меня беспокоит. Расскажу, а вдруг станет легче. В аспирантуре мною научно руководила Ольга Павловна, дама блатная и жёсткая. У неё бы табуретка защитилась, везде схвачено насмерть. Ольга Павловна дала мне работу на кафедре (это начало девяностых, время самое голодное). То есть от неё серьёзно зависело моё настоящее и будущее.

Зная это, начальница требовала от меня всяких безвозмездных услуг. Главным образом, подмены себя на лекциях и выгула по Москве иностранных гостей. Шесть раз за казённый счёт я посетил Большой театр. Дважды ездил в Загорск. После визита в Звёздный городок нашу делегацию из трёх англичан, шофёра и меня обсчитал ресторанный халдей. Шельмец отлично понимал, что скандалить при иностранцах я не буду.

И всё бы ничего. Но в какой-то момент я осознал себя таким же примерно халдеем при Ольге Павловне и её заграничных гостях. Друзья и раньше шутили на эту тему, но я отмахивался. Помню, сижу в кабинете – один. Вдруг телефон – она, настроение злобное. Надо срочно ехать в издательство за макетом её книги. То есть это надо было вчера. Как ничего не знал? Ноги в руки – и бегом! По исполнении доложить. Конечно, Ольга Павловна. Никаких проблем, уже еду. До свидания. Вдруг я понимаю, что стою. Навытяжку – в пустом кабинете, и трубкой отдаю честь.

Неприятное открытие. Всё-таки надо тщательней отслеживать себя. Контролировать постоянно, хотя бы внешне. Внутри мы едва ли изменимся. Полжизни в стране рабов, стране господ отменить нельзя. Здесь жополизов действительно мало, почти нет. И усердия, энтузиазма не замечал в самом процессе. Пока не встретил Терри.

Но вот занятный парадокс. Если в нашем офисе и есть незаменимый человек, так это он – Терри. Уволься он завтра – проблем возникнет больше, чем в случае пропажи всего начальства. А хорошо бы им пропасть куда-нибудь на месяцок. Терри изобрёл множество хитроумных компьютерных полезностей. Естественно, как они устроены, знает только он. Весной купили новый аналитический пакет IBM. Толком не доведённый, работает через задницу, как всё у плохишей Билла Гейтса. Терри его наладил так, что мальчиши долго чесали репы. Все боялись, что они его переманят. А им такие умники без надобности. Тогда ведь, по сравнению, они-то сами кто?

Не понимаю, зачем Терри лебезит перед начальством так, что стыдно делается мне. Бегает советоваться о всякой мелочи, лепечет, розовеет. Мнётся на пороге, будто школьник. Ежедневно пишет доклад о сделанной работе. Использует такие обороты, как: «всего за два часа мне удалось…», «было трудно, но я сумел…». А также: «итог моих усилий превзошёл ожидания».

Он любит нервно шутить об увольнениях и сокращениях. Я в этих шутках чувствую страх. Почему он боится? Ежу ясно, что при самом худшем раскладе Терри уволят последним.

Но чашка кофе в три пополудни меня добила. Приметил я это не сразу. Мало ли народа болтается с чашками по офису. В основном пьём растворимый, без суеты. А Терри приволок навороченную машину. Действуя, она испускает такой аромат, что пить кофе уже не обязательно.

Однажды замечаю, как Терри с лакейским видом и чашечкой на блюдце заходит к Джефу. А выходит без неё. Потом увидел ещё раз. Присмотрелся, а это ежедневный ритуал! Помню, работали у Джефа в кабинете. Он диктовал мне что-то, взгромоздив ноги на стол. Аккуратный стук, вплывает Терри с чашечкой.

– Твой кофе, Джеф.

И ставит её рядом с руководящим ботинком.

– Спасибо, мой мальчик, – говорит начальник, не отрывая глаз от бумаг.

А на поверхности кофе – сердечко.

Недавно я окликнул Джефа в супермаркете. Бывший начальник обрадовался. Сели в кафешке, заказали вина, поговорили. Когда я упомянул Терри, Джеф криво усмехнулся, обронив: «забавный малый». И больше ничего не сказал.

Пол и Джанель ходят за кофием в буфет, а Стиви вообще не употребляет. Здоровье бережёт, надеется хоть когда-нибудь побыть директором. Так что кофейные услуги оказывать некому. Что добавить о Терри? Упитанный, лысый, часто краснеет. Интересно, что лысина краснеет первой. Щёки – самая заметная часть лица.

Остальные.

И ещё мы. Человек двадцать невидимых тружеников мыша и экрана. Утром мы общаемся. Говорим:

– Хай. Как дела?

– Хорошо. Как сам?

– Неплохо.

Вечером говорим:

– Бай.

– Бай. Увидимся завтра.

В офисе есть люди, которым я за шесть лет не сказал ничего, кроме «хая» и «бая». Думаю, это всех устраивает. Кое-какие имена вспоминаю не сразу, мягко говоря. Особенно – у лиц индийской национальности. Число их за последнее время явно увеличилось. От ноля до пяти-семи. Это Джанель заигралась в народную принцессу. Фамилии у ребят – вообще не подходи. Забор с колючей проволокой и током, например Suriyarachchi. А имена сократили до более пристойных: Читра, Шрини, Сафи… Ещё бы угадать, кто перед тобой – Читра, Шрини или Сафи.

Нет, лучше не гадать, всё равно ошибёшься. Лучше просто: «хай-бай-как дела». Иногда одному и тому же человеку по три раза в день. Потому что забываешь, когда ты его видел: сегодня или вчера. Или месяц назад. Дни и лица одинаковые, как пустые товарные вагоны. А ведь это моя жизнь уходит порожняком.

Была у нас такая Розмари, одна из секретарш Джефа. Тихая офисная мышка: старомодные очки, бесформенные платья. А потом как-то узнаю – собирают ей деньги… на венок.

– Это как понять? – спрашиваю.

– Чего тут непонятного? Умерла от рака. Завтра отпевание. Ты идёшь?

– Да как же так? Я её на прошлой неделе видел…

– Ты уверен, что не в прошлом месяце? Она давно болела, вообще-то.

Вот тебе на. Зато дела всегда были «хорошо». Ну что, похоронили Розмари. Устроили поминки, людей собралось много. Она давно в нашем здании работала. А я на поминки чуток опоздал. Иду и сомневаюсь: удобно ли входить? Там сейчас прощальные речи, скорбные лица. На подходе слышу галдёж. Народ, собравшись кучками, активно жуёт и беседует. Не об усопшей, нет. О погоде и футболе, как раз чемпионат мира шёл.

Я задумался: а ведь со мной получится так же. Не появлюсь в офисе неделю, другую, месяц. Большинство сослуживцев не заметит. А потом будут собирать на меня деньги и лопать бутерброды. Не хочу я их денег. Надо оставить письмо, чтобы не собирали.

Индонезия плюс

Знаменитых драконов с острова Комодо мы так и не увидели. На утренние экскурсии мест не хватило, а после обеда у меня сиеста. Кроме того, надо ли час таскаться по джунглям в самое пекло…

– …чтобы увидеть торчащий из-за пальмы хвост? – сказал я жене.

– Почему хвост?

– Потому что у них тоже сиеста. В такую жару все здоровые и сытые организмы… а-а-а-э, – я зевнул.

– Может, всё-таки поедем. Я так давно хотела… Какой ты мелкий эгоист!

Если моей жене в чём-то отказать, сразу выясняется, что именно этого она хотела с детских лет.

– Ну, поезжай одна.

– Очень умно. А если меня там похитят? Убьют? Изнасилуют?

– Сомневаюсь, что это будет в таком порядке. И потом кто изнасилует – драконы?

– Аборигены!

– Легче поверить, что это сделают драконы, – пробормотал я, засыпая. – Ну, кричи, если что. Я приплыву.

– Ты же не умеешь плавать.

– Да? Тем более. Давай-ка лезь ко мне под бочок. И кондишен сделай посильнее.

Последние слова ударились о захлопнутую дверь.

Я проснулся, умылся. Глянул в сомнениях на минибар. Потом ещё раз. Лифт в стиле ампир вознёс меня на открытую палубу. Я окунулся в плотный зной. Испытал ощущения пирога в духовке. Остров Комодо напоминал умело отфотошопенный снимок. Складчатые холмы в оттенках зелёного казались мягкими, будто кто-то накрыл их гигантским вельветовым халатом. Над холмами зависли комкастые подушки облаков. Внизу примостилась деревня: узкие лодки, хижины на сваях. Вода слепила, как фольга. Возвращаться в каюту за тёмными очками не хотелось. Потрогав нос, я убедился, что очки на месте.

Малочисленные туристы изнывали в шезлонгах. Другие мучили фото и видео технику. Ногастая шатенка, опасно перегнувшись за борт, выцеливала что-то тяжёлым, словно гиря, кэноном. Я залюбовался аккуратной, обтянутой шортами попой. «Симпатяга… – думал я, – и ведь какой-то охламон живёт с ней. Спит, трогает, целует каждый день».

Уступая соблазну, я бесшумно приблизился, изготовил ладонь.

– Не вздумай, – твёрдо сказала жена (она меня чувствует спиной). – Люди кругом.

– А так? – я протиснул руку в задний карман и легонько ущипнул.

– Отстань немедленно.

– Не отстану, пока не скажешь «ой».

– Ой. Вон смотри, к нам местные приплыли.

Далеко внизу белели три лодки. Темнокожие худые люди в цветных рубахах что-то кричали из них. Я разобрал «сувенир» и «мани». Туристы с нижней палубы махали в ответ. Сочетание белого, чёрного и цветного на искристо-зелёном манило палубных фотографов. Там и сям раздавалось «кржжик», «кржжик»…

– Подростки, что ли? – спросил я жену. – Дай посмотреть.

Набросив на шею ремень кэнона, я навёл резкость. И увидел в руках туземцев чёрные фигурки ящериц или змей. Или – скорее всего – местных драконов. Возраста островитян я не понял. Не помогла даже японская линза (цену забыть!). Интервал от пятнадцати до восьмидесяти. Один выглядел тинейджером, у которого, по недоразумению, отросла седая борода. И ещё я не понял, как они собираются торговать. Даже если кто-то захочет купить их «сувенир». Мне стало грустно. Я сказал жене:

– Может, пойдём в бар, а? Выпьем чего-нибудь освежающего.

– Типа двойной водки? – в ответе звучал сарказм.

– Зачем сразу водки? Можно взять бренди. Хотя оно дороже.

– Он.

– Что?

– Не пойду.

– Почему?

– Потому. Они тебя издалека узнают и наливают двойной «Смирнов». И улыбаются, подлецы. Меня от их улыбочек тошнит. И здесь успел прославиться. Алкаш несчастный.

Видимо, она всё ещё сердилась из-за драконов. Я хотел произнести какую-нибудь бяку, но силы вдруг оставили меня. С женой хорошо ругаться в кондиционированном помещении. Допустим, в прохладном баре. На сорокаградусной жаре это дохлый номер.

– Против слова «несчастный» решительно возражаю, – сказал я. – А халдеи… Знаешь, это у них фишка такая рабочая. Узнавание клиента. Профессион де фуа.

– Оставь свой трёп. Неси мне шампанского за столик, а сам пей что хочешь.

Устроившись у окна, мы наблюдали возвращение последних экскурсантов. Их доставляли на борт спасательные шлюпки, похожие на батискафы. Навстречу двинулись лодки туземцев. Безо всякого желания я переместился в одну из них. В скучный, нищий быт рыбацкой деревни. В неизменность лиц, зноя, вони, изнурительной работы, средневековых удобств типа дырки в полу. А шансов выбраться из этого дерьма – ноль.

И три раза в год приходит белый корабль.

Иной, недоступный мир, где смех, чистота и холодные коктейли. Туда нельзя попасть, но можно хотя бы рассмотреть его вблизи. Вот зачем они плывут. Не торговать – смотреть.

В сумерках, когда небо становится фиолетовым, а облака тянутся вдоль горизонта мохнатым зверьём, корабль исчезает. Уходит другая жизнь, стихает музыка, теряются в бездне огни. Кто-то уезжает. Другие остаются. Я был по обе стороны этой воды. Их чувства мне знакомы. Вернее, это уже давно одно чувство, только понять его я не могу.

Предпоследний раз я испытал его в России, зимой 2003-го. После долгих лет эмиграции родина казалась нам чужой и страшной. Неприятности начались сразу – на таможне. Невыспавшаяся садистка в униформе выбрала жертвами дня именно нас. Лица её не помню – что-то мелкое, острое. Нам приказали снять очки. Потом надеть очки. Отойти подальше. Вернуться.

– Всё равно не похожа, – сказала униформа моей жене. – Девушка, это не вы на фотографии.

– А так? – Марина зубасто улыбнулась.

– Чемодан откройте.

Затем таможенница брезгливо перебирала наши вещи. Не забывая спрашивать всякие глупости. Например, кто укладывал чемодан? Употребляем ли мы наркотики? Зачем эмигрировали? (Чтобы долго не видеть таких, как ты, идиотка.)

Я нетерпеливо ждал, когда отыщется пакет моих грязных носков. Воспринимал ситуацию без драматизма. Тёплый приём отечества не застал меня врасплох. В самолёте я трижды заказывал виски и успел морально подготовиться.

А вот за жену я беспокоился. У неё на хамство скверная реакция. Вполне может сказать, что наркотики забыла дома, а танк в гараже. Помню, в Афинах нас долго валандали любопытные греки. Куда-откуда-почему? Где собираетесь остановиться? К нам вообще часто пристают, особенно к Марине. Приятно мучить красивую женщину на законных основаниях. Спрашивают её:

– Тут написано, род занятий – исследователь. В какой области исследования?

– В области химии, – говорит жена. (Я понял, что её накрыло.)

– А точнее?

– Синтез изотопов полония.

Греки не поняли шутку. Точнее, поняли в обратном смысле. Трясли до последних шнурков. А это даже не Греция, – телепатирую ей, – молчи и кивай. И всё обойдётся.

Обошлось. Позже знающие люди объяснили мне, что у нас банально вымогали деньги. А мы, лопухи, не поняли. Допустим, но как прикажете совать? Ведь полно же народа.

В такси мы честно шарили по сиденьям, искали ремни безопасности.

– Извините, а как тут у вас пристегнуться? – не выдержала Марина.

– А никак, – весело откликнулся таксист, – да вы не переживайте, ехать быстро всё равно нельзя. Дорога на букву хэ – заносы, гололёд… – он свернул на трассу и выжал стольник. – Но… где чисто, можно и прибавить.

Стрелка двинулась к отметке сто двадцать. Белые змейки на стекле понеслись горизонтально.

– Мы, вообще-то, не спешим, – сказал я.

Таксист включил радио. Салон заполнил бойкий рэп на новогоднюю тему. Мне понравилось. Спрашиваю:

– Это кто поёт?

Он глянул так, будто я интересуюсь его полом.

– «Дискотека Авария».

– А, – говорю, – ну да.

В день нашего прилёта случился тридцатиградусный мороз. Сразу выяснилось, что одеты мы неподходяще. Кожаные пальто твердели за секунды так, что могли отломиться рукава. Родственники выдали нам какие-то древние зипуны из кладовок. Зять одолжил валенки и старую менингитку. Она закрывала мне уши и глаза. Никакого юмора, просто у него голова большая. Жене досталась тёщина шаль.

Одевшись такими чучелами, мы ходили по дворам юности и навещали знакомых. Ноги застревали в снегу, лица ошкуривала вьюга. Встречные подозрительно оглядывали нас. А я смотрел на них и думал. О том, что в тёщиной квартире лежат два синих паспорта и обратные билеты. От этой мысли хотелось немедленно бежать туда – проверить. Убедиться, что билеты на месте, а не исчезли, как в моих ночных кошмарах. И через три недели мы взаправду улетим домой. В безмятежный край умытых газонов и цветов, не помнящих времени года. Мы улетим, а эти несчастные останутся.

Я не чувствовал радости или жалости к ним. Скорее – невкусный коктейль из тревоги и досады. Ведь каждый из них был чуточку мной. Вернее, я был немного ими. Эту разодранность я узнал много лет назад, провожая друзей в Шереметьеве-2. Я одновременно улетал и оставался. Я понял: эта страна – как вредная привычка. Её можно бросить на время или даже насовсем. Но полностью избавиться, забыть – нельзя. Не помогут её хамство, жлобство, грязные подъезды и бездомные коты.

Количество уличных друзей человека шокировало нас. Как-то зашли в банк по делам и увидели тяжёлую сцену. Небольшой меховой кот старался проскользнуть в дверь. Вблизи оказалось, что это не толстый мех, а шубка его обросла инеем. К несчастью, сразу на входе был обменный пункт. Охранник ловил беднягу и выбрасывал на холод. Чем не занятие для взрослого мужика?

– Дали бы погреться, – сказала ему Марина, – ведь замёрзнет на улице!

– Убежит в здание, и хрен потом его отловишь, – ответил мужик. – Оно мне надо? Если такая сердобольная, забирай домой.

У мамы две кошки. У тёщи аллергия. Делать нечего, погладили, отломили сыра (мы из гастронома шли). Кот вздохнул и начал есть.

Перед Новым годом заскочил я в минимаркет купить вкусноты к ужину. Очередь – пять человек, встал. Тут звякает дверь. И заходят два конкретных пацана. Ряхи мясные, глаза пьяные, наглые. Сразу командуют:

– Эй, девушка! Нам литр водки самой лучшей, блок «Мальборо» и пива. У тебя «Балтика» есть номер семь?