Женщина с большой буквы «Ж» Барякина Эльвира

Одиссея

Я раньше никогда не была в гостях у Пола, а тут к нему мама из Англии приехала, и он позвал меня играть роль герлфренд.

– Мама старенькая, ей волноваться вредно. Так что сделай вид, что у нас любовь.

– А ты тогда будешь играть бойфренда перед моей маман.

Пол ехидно осклабился:

– Конечно! Нельзя же ей твоего Зэка показывать!

Квартира у Пола оказалась потрясающей: на пятнадцатом этаже, с видом на океан и с окнами во всю стену. И ни одной старой или некрасивой вещи!

Мама Пола весьма органически вписалась в это модерновое роскошество.

У нее болели ноги, и она не поднялась мне навстречу, а только протянула мягкую руку в перстнях.

– Маруся Вардлоу, – представилась она.

– Маруся? Вы полька?

– Нет, русская. Только я в России никогда не была.

Я обалдело посмотрела на Пола. Он стоял, прислонившись к косяку, весьма довольный произведенным эффектом.

Маруся говорила по-русски практически без акцента. Только иногда в ее речи проскальзывали словечки, давным-давно вышедшие из обихода. «Пойти в магазин» у нее – «Пойти в лавку»; вместо гриппа – инфлюэнция, вместо «будь добра» – «сделай милость». Ко мне она тоже обращалась смешно и трогательно: «голубчик».

– А дети мои языка не знают, – вздохнула Маруся. – Ни Пол, ни Эрни. Когда они были маленькие, я их учила, но потом все забылось. Ах, голубчик, какое это удовольствие – по-русски говорить! Я с вами как в детство окунулась.

Палестина. Жаркая земля, святая для половины мира. Когда-то на средства дома Романовых здесь содержалось Императорское православное палестинское общество. Больницы, дома престарелых, гостиницы для паломников – заведовали этим обширным хозяйством глава русской миссии Иван Орехов и его жена Наталья (дед и бабка Маруси). После разгрома белогвардейцев в Иерусалим хлынули толпы обездоленных эмигрантов. Ореховы помогали им, чем могли, а когда деньги Палестинского общества закончились, Наталья достала из-под пола старинный, отделанный мозаикой ларец. В нем лежали фамильные драгоценности румынских королей, доставшиеся ей в приданое. Бриллиантовые диадемы, золотые перстни, нитки жемчуга – все было отдано в фонд помощи соотечественникам. Когда Иван умер, у Ореховых не было денег на гроб.

Дети их так и не смогли получить высшего образования – не на что было. Старший, Коля, выучился на сантехника, и младшая, Верочка, вышла замуж за его напарника Пашку – бывшего гусара лейб-гвардейского полка. От былого величия в доме осталась лишь нянька Анюта, жившая у Ореховых не за жалование, а по велению Ксении Блаженной.

– У нее на переднике было три кармана, – улыбаясь, рассказывала Маруся. – В одном семечки, в другом чеснок, а в третьем мусор. Где найдет какую соринку, так в третьий карман и складывает. Как сейчас помню: стоит Анюта у ворот, смотрит, кто проходит. Мы, дети, к ней подбегали и просили семечек, но она давала только по три штуки, а чеснока – целую горсть.

Жили бедно. А тут еще война. С утра Верочка отводила Марусю в школу, днем стояла в очередях за продуктами, ночью вместе со всей семьей пряталась в бомбоубежище. После войны стало полегче с деньгами: у Пашки было столько работы с починкой канализации, что он не успевал поворачиваться. Но детей на улицу выпускать боялись: то там, то здесь гремели взрывы.

Еврейские экстремисты постоянно терроризировали британскую армию, занимавшую Палестину: им было обещано свое государство, а Лондон все тянул с разделом территорий. Арабы тоже не могли дождаться ухода англичан. На базарах говорили: «Войска уйдут – всех евреев перережем. Красное море взаправду красным будет».

14 мая 1948 года на карте мира появилась новая страна – Израиль. В Иерусалиме начались уличные бои. Политики что-то решали; еда была по талонам.

Маруся шла в школу, когда ее окликнул по-английски какой-то парень. Она удивилась: все англичане выехали еще в прошлом году.

– Не ходи туда! – крикнул он. – Там стреляют.

Эд, так звали парня, вызвался проводить Марусю. Он сказал, что служит в соседней Иордании, где армия находилась под командованием британского генерала Глабба. А в Иерусалим приехал в отпуск.

– Выйдешь за меня замуж? – спросил он, подведя Марусю к школе.

Она только фыркнула:

– Дурак!

Ей было семнадцать. До конца учебы оставался еще год. Эд чуть ли не каждую неделю подъезжал на своей мотоциклетке под глухой забор Марусиного дома. Она бежала к нему через запущенный сад. Влезала на отцовский верстак, перегибалась на животе на ту сторону. Эд смотрел на нее снизу вверх восторженными глазами.

– Привет!

О том, чтобы приводить парня домой, даже речи не могло быть. Папа-гусар был крут нравом и при одной мысли о «женихах» приходил в ярость. Слишком много вокруг было оголодавшей солдатни, слишком страшно было за единственную дочь.

Эд подластился к нему с другой стороны. Он подкинул ему денежную работу по обустройству военного лагеря в Иордании. Взяв в долю Кольку-шурина, папа уехал на заработки.

Теперь раз в неделю Эд мог официально появляться в доме: папа высылал с ним деньги и продукты, купленные в военторге. Верочка не могла нарадоваться на парня: такой добрый, такой заботливый!

Через несколько месяцев случилось непоправимое: у папы отказало сердце. После похорон Колька подошел к Верочке и сунул ей несколько смятых бумажек:

– Это доля твоего мужа.

Она пересчитала деньги.

– Но это же копейки! Вы договаривались делить все пополам!

– Ничего мы не договаривались! Кто сколько наработал, тот столько и получил. И вот еще что: Анюта сказала мне, что вы каждый день мясо едите, – так это нехорошо. Ты, Верочка, теперь вдова, тебе экономить нужно.

Узнав о случившемся, Анюта погнала Кольку со двора.

– Я тебя растила, нехристя! Глаза твои бесстыжие! Вон! Вон! – И высыпала ему на голову содержимое третьего кармана.

Верочке пришлось идти на службу. Она получила место сестры милосердия в лагере для палестинских беженцев под Иерихоном. Жили в румынском монастыре: монашки сжалились над вдовой и дали ей комнату. Эд, как и прежде, приезжал почти каждую неделю – и всегда с деньгами. У него было большое жалованье, которое не на кого было тратить, и он отдавал почти весь заработок Верочке.

Однажды, уже прощаясь, Эд вызвал ее в сад.

– Мама, отдайте за меня Марусю. Мы любим друг друга.

Ничего толком не ответив, Верочка всю ночь проплакала. Лучшего жениха для дочки и сыскать было нельзя, но Маруся была православной, а Эд – католик. Церковь бы не простила Верочке этого брака. А Церковь была для нее всем.

Утром Маруся собирала на стол, не смея взглянуть на мать.

– Вы что, уже чего-то натворили?!

– Нет!

– Отвечай правду! Божья Матерь глядит на тебя! Если соврешь – грех тебе!

– Нет, мама! Нет! Но я люблю его! Он самый лучший!

Потом они долго сидели, обнявшись, и плакали. Верочка хотела казаться строгой.

– Ты помни: брак – это не на один день. Если ты ко мне прибежишь и скажешь: мама, я не хотела, я тебя на порог не пущу!

Маруся подняла залитое слезами лицо.

– Так можно? Да?

Верочка сказала, что не будет давать благословения на венчание, но против светского брака возражать не может.

Расписались в английском консульстве в Аммане. Свидетелем был дядя Коля. Вернувшись с регистрации, он тут же настрочил два десятка писем родным и знакомым: Верочка выдала дочь за католика, никого не спросясь и ни с кем не посоветовавшись. Родители Эда – в Бейруте, они Марусеньку знать не хотят, и здесь явно дело нечисто. Наверное, она с этим католиком уже давно шлялась. Стыд-позор!

На бедную Верочку повалились письма: от матушки-игуменьи, от отца Сергия, от кузины Дуси из Парижа, от тетушки Меланьи из Египта… Как ты могла?!

Колька подливал масла в огонь, присылая вести из Иордании: «Дочь твоя беременная, а ее муж каждый четверг куда-то уезжает. Причем в цивильном. Куда, спрашивается?»

Маруся не придавала особого значения отлучкам мужа: когда тебя любят, это чувствуется. Но Верочкино беспокойство передалось и ей.

– К кому ты все время ходишь? – спросила она, когда Эд опять принялся утюжить рубашку.

Он обнял ее, поцеловал в огромный живот.

– Не бойся. Нет никакой другой женщины.

– А кто есть?

Эд заглянул в ее испуганные глаза.

– Обещай никому не говорить. Я работаю на правительство Британии.

– Да, я знаю!

– Не в том смысле. Я – шпион.

Маруся побледнела. В голове тут же пронеслись рассказы о расстрелах пойманных шпионов, о громких процессах. В соседнем Израиле творилось бог знает что, и все знали, что иорданское правительство совместно с англичанами прикладывает к этому руку.

– Не бойся, не бойся, – шептал Эд. – Как только родится бэби, я тут же уйду в отставку. Мы будем жить здесь, в Аммане. Тут тихо и спокойно. И я никуда больше не уеду.

– Ты не натворил ничего ужасного?

– Нет. Я хороший человек. Не беспокойся.

Много лет спустя, уже после смерти Эда, Маруся разбирала его мемуары и нашла запись о том, что он участвовал в подготовке теракта на улице Бен Иехуда в центре Иерусалима. Тогда погибли 52 человека и 123 были ранены.

В 1955 году СССР продал Египту огромную партию вооружений. Уверившись в собственном могуществе, египетский премьер-министр Насер объявил о национализации Суэцкого канала.

Ближний Восток вновь встал на дыбы. Арабы жаждали священной войны с англичанами и, по привычке, с Израилем. Лондон и Иерусалим заключили договор, и это стало последней каплей для иорданцев. Они подняли мятеж и заставили короля Хуссейна выгнать всех британских офицеров из страны.

Отправив Марусю с маленьким Эрни к матери, Эд улетел в Англию. Через шесть месяцев она получила телеграмму: «Дорогая, я в Ираке. Я нашел очень приличную работу в „Роллс-Ройсе“. Прилетай в Багдад. Жду. Целую. Эд».

В Багдаде у «Роллс-Ройса» было большое представительство, через которое в Ирак поставлялись промышленные двигатели. Семейству Вардлоу дали хорошую квартиру; большая зарплата мужа позволяла жить на широкую ногу. Вскоре у Маруси родился второй сын, названный в честь дедушки-гусара Павлом.

14 июля 1958 года в Ираке произошел государственный переворот. Король Фейсал II и премьер-министр были убиты. Толпы фанатиков выискивали «врагов» на улицах.

Жен и детей британских специалистов согнали в один дом и велели ждать эвакуации. Солдаты с автоматами, крики, пальба…

– Нам велели выставить в окно большую фотографию генерала Кассема, – рассказывала Маруся. – К тем, у кого не было портрета, врывались и всех убивали.

Эрни был уже большой, а Пол только-только начал ходить. За те страшные десять дней, что они провели под домашним арестом, он практически не слезал с рук матери. Стоило Марусе поставить его, как он тут же поднимал крик.

Иракцы не разрешили Эду и другим мужчинам повидаться с женами. Компания настаивала на том, чтобы они оставались на местах.

– Я хочу к папе! Я хочу к папе! – хныкали дети.

Ночью их разбудили:

– Собирайтесь!

В аэропорт отвезли на военном грузовике под конвоем автоматчиков. Маленькие орали от стаха. Взять с собой ничего не разрешили. Из всех вещей у Маруси была небольшая сумка, в которой лежал кошелек и две перемены детского белья. Ботинки Эрни отобрали при обыске, потому что они были завернуты в газету. Иракцы не хотели, чтобы последние известия просочились за пределы страны.

– О том, что вы видели, держите язык за зубами, – предупредил женщин конвойный. – Иначе вашим мужьям будет плохо.

…В Багдаде была жара, а в Лондоне – сырость, дождь, слякоть. Мальчики – в одних шортах. Маруся потерянно оглядывалась по сторонам – она никогда не была в Англии и понятия не имела, куда ей идти.

– Мадам, следуйте за мной, – произнес молодой человек в военной форме.

Всех женщин, приехавших из Ирака, отправили в переполненный распределительный пункт для беженцев. По залу тянулись длинные очереди: беженцы из Кипра, беженцы из Венгрии, беженцы из Польши, беженцы из Ливана.

– Куда вы сейчас направляетесь? – спросила Марусю дама в окошке.

– В Ливерпуль. Там у меня подруга. Мы были соседями в Багдаде.

– У вас что, нет семьи?

– Есть, но моя мама живет в Иерусалиме. А семья мужа – в Бейруте.

– Как зовут вашу подругу?

– Пэт Морган.

– Где она проживает?

Маруся назвала адрес.

– У вас есть деньги?

– Нет. Все наши сбережения остались в Ираке. Но у меня есть дорожные чеки. Мой муж сказал, что я могу обменять их на деньги в Англии.

– Не имеет значения. Подойдите к окну номер три и получите пять фунтов стерлингов пособия. Следующий!

Банк отказался принять Марусины чеки.

– В Ираке хаос, все финансовые учреждения закрыты, и мы не можем проверить, кто именно выдал ваши бумаги.

На оставшиеся деньги Маруся купила билеты на Ливерпуль.

В 9 часов вечера прибыли на место. Солнце еще не зашло, и это было так странно! Маруся привыкла, что в 7 вечера уже темнело. Было холодно: она закутала Эрни в свою кофту, взяла на руки Пола и пошла по написанному на бумажке адресу.

Пэт была эвакуирована из Багдада на один день раньше, потому что была беременной. Она встретила Марусю радушно и выделила ей маленькую комнатку.

– Что-нибудь слышно из Ирака? Нет? Ох, у меня сердце не на месте. Ладно, давайте в ванную и ужинать.

Несмотря на улыбки Пэт, было видно, что в доме не все в порядке. У ее отца был паралич, мать страдала артритом и не могла ходить за ним. Саму Пэт постоянно мутило от затянувшегося токсикоза. Все ее деньги тоже пропали.

Уложив детей, Маруся вышла на кухню. Пэт сидела над фотографией мужа и плакала.

– Я не могу пользоваться вашим гостеприимством, – сказала Маруся тихо. – Денег нет. Когда Эда отпустят, непонятно…

– У нас здесь есть католический монастырь, – отозвалась Пэт. – Может, они чем-то помогут?

Тихая монахиня провела Пэт и Марусю с детьми в приемную аббатисы. Матушке уже было под шестьдесят. Строгое морщинистое лицо обрамляла черная накидка.

– Чем могу служить?

Пэт объяснила ситуацию.

– Моя подруга не имеет родных в Англии. Ей нужно где-то остановиться на время.

Аббатиса перевела взгляд на Марусю.

– Какой вы веры, мадам?

– Православной.

– О, нет, нет, нет! Мы занимаемся только католиками!

– Но у нее муж католик! – возмутилась Пэт. – И дети тоже католики! Им некуда идти!

Аббатиса страдающе посмотрела на мальчиков.

– Сестра Урсула, принесите детям молока.

Монахиня выскользнула в заднюю дверь и через минуту вернулась с двумя стаканами на подносе.

– Эрни терпеть не мог молоко, – вздохнула Маруся. – Он как увидел этот стакан, сразу заплакал: «Не хочу! Уберите!» А глядя на него и Пол запищал: «Мама! На ручки!»

– Они что у вас, больные? – с испугом проговорила аббатиса.

– Нет. Просто они прошли через такое, что не каждый взрослый выдержит. У них нет дома. Все их вещи пропали. Их отец неизвестно где.

Аббатиса поднялась.

– Посидите здесь. Мы объявим вам свое решение.

Она вернулась через полчаса. В руках у нее были детские костюмчики, похожие на больничную пижаму.

– Мы дадим приют вашим детям, но не вам. Вы не принадлежите к нашей Церкви и потому не можете рассчитывать на ее защиту. Вам позволено видеться с детьми раз в неделю в воскресенье после мессы.

– Мама! – заголосил Эрни. – Не надо! Мамочка! Спаси!

Он вцепился в мамину ногу, сполз на пол и забился в истерике. Маруся подхватила его на руки.

– Вон видите за окном телефонную будку? – проговорила она, задыхаясь. – Я лучше буду жить в этой будке, чем разлучусь с моими детьми! Мне ничего от вас не нужно.

Аббатиса выглядела растерянной.

– Поймите меня правильно! Если бы вы были католичкой, мы бы дали вам комнату. А вы, простите, иракская женщина.

– Я русская!

– Коммунистка?! О, Господи! Сестра Урсула! Проводите их отсюда!

Они вышли из монастыря. Дети всхлипывали.

– Маруся, мне так стыдно! – сказала Пэт. – Это… У меня нет слов.

– Это не твоя вина. Я что-нибудь придумаю.

На следующий день Маруся позвонила в офис «Роллс-Ройса» и сказала начальнику Эда, что ей негде жить. Через два дня он прислал ей 15 фунтов и дал адрес в Лондоне, где ее могли приютить на время. Купив детям штаны и куртки, Маруся вновь отправилась в столицу.

Миссис Дэвис, хозяйка огромного многоквартирного дома, заселенного студентами, уже ждала ее.

– О, у вас два ребенка? Но мне сказали, что будет только один!

– Мне что, второго на улицу выкинуть?

– Но они будут кричать. Дети всегда кричат, а у меня студенты занимаются!

– Какого будем выкидывать? Какой вам больше нравится?

Миссис Дэвис сказала, что она согласна взять их на испытательный срок при условии соблюдения правил:

– Вы должны уходить из дома в девять и возвращаться не раньше семнадцати ноль-ноль. После двадцати ноль-ноль нельзя включать воду и спускать унитаз. Покой жильцов – это наше кредо.

Свет и газ в квартиру подавался следующим образом: кладешь шиллинг в автомат – будет электричество, кладешь второй – будет газ.

Целыми днями Маруся с детьми гуляла в парке. Денег было катастрофически мало, и она экономила каждый пенни.

– Знаете, миссис Вардлоу, вы можете остаться, – сказала ей домохозяйка по прошествии испытательного срока. Ваши мальчики очень благовоспитанные. Они нам подходят.

В это время в коридоре раздался телефонный звонок.

– Миссис Вардлоу! – крикнул консьерж. – Вас мужчина!

У Маруси перехватило дыхание. Эд!

Это звонили из министерства иностранных дел.

– Добрый день! Вы знаете, что ваш муж в тюрьме?

– Как… За что его арестовали?!

– Вот именно это мы и хотим узнать.

Маруся медленно перевела взгляд на миссис Дэвис. Та была бледнее штукатурки.

– Ваш муж – преступник?!

Кабинет, в который привели Марусю, был обит войлоком, и ей показалось, что ее посадили в дурдом. Вскоре появился пожилой чиновник с газетой в руках.

– Миссис Вардлоу, вы читаете по-арабски?

– Да.

На первой странице был крупный заголовок: «Арестован английский шпион!»

– Этого не может быть! – прошептала Маруся. – Эд не мог быть шпионом! Он…

– Да, мы знаем, – отозвался чиновник. – Его арестовали по ложному доносу. Вчера мы еще не знали, где он, но сегодня нам передали информацию…

После переворота новые иракские власти устроили охоту на ведьм. Погоня за шпионами превратилась в национальный вид спорта. Кто-то донес, что Эд несколько раз выезжал в пустыню на встречу с английским послом и один раз – с военным атташе. На следующий день Эда похитили и бросили в тюрьму.

Камера-одиночка, никакой мебели, даже матраса. Всю одежду, кроме трусов, отобрали. Эд развлекался тем, что рассчитывал скорость муравьев – сколько потребуется, чтобы доползти из щели в полу до щели у окна.

Его судили на закрытом суде.

– Какие сношения вы имели с английским послом? Зачем вы поехали на свидание с ним в пустыню?

– Он ездит на «роллс-ройсе», и его машина сломалась. Меня позвали ее починить.

– А военный атташе?

– Та же история.

– Ложь!

Ни консул, ни руководство «Роллс-Ройса» не были поставлены в известность об аресте Эда. Для всех он пропал без вести.

Его спасло знание арабского языка. Он разговорился с охранником, который приносил ему еду – чашку воды, кусок хлеба и луковицу.

– Эй, Омар! У тебя есть жена?

– Отвяжись.

– Не может быть, чтобы у такого мужчины не было жены. Она тебя сильно любит?

– Ну?

– Моя меня тоже любит. Она не знает, где я. Омар, это не преступление, если ты ей скажешь, что со мной. Отнеси записку в «Роллс-Ройс» и попроси денег. Тебе дадут.

Иракское правительство долго отрицало похищение британского подданного, но потом все же согласилось выдать его в обмен на 25 тысяч фунтов (по тем временам гигантская сумма). Для пущего эффекта газеты трубили о поимке шпиона.

Консул пытался торговаться:

– Но у вас нет никаких доказательств его вины! Это вымогательство!

– Это штраф.

– За что?

– Вы нас сорок лет угнетали.

Британское правительство отказалось выплачивать выкуп, но «Роллс-Ройс» все-таки внес требуемую сумму. Эд провел в тюрьме 42 дня, после чего его вывезли в Англию.

– Ему дали довольно большую компенсацию, – рассказывала Маруся. – Плюс отпускные, плюс страховка. На эти деньги мы купили маленькую квартиру в Лондоне.