Ж. замечательных людей Барякина Эльвира

Из-за кадок с пальмами выдвинулся лысый хрен — строгий, в рубашке и при галстуке. Менеджер.

— Люси, немедленно подойди сюда!

Повесив табличку «Закрыто», девчонка поплелась на расправу.

Я выкатила тележку из магазина. Сквозь витрину мне было видно, как менеджер грозно потрясал кулаками. Люси нервно дергала веревочку на шее. Она что-то сказала; менеджер открыл рот, закрыл и стал показывать пальцем на выход.

— Что, выгнали? — спросила я, когда Люси вышла на парковку.

Она на меня не смотрела. Двинула ногой по пивной банке, валявшейся на дороге. Банка улетела за забор.

— Фак! Фак! Фак!!!

— Что случилось?

— Этот урод посчитал, что я медленно вас обслуживаю. Очереди-то никакой не было! Нас никто не ждал!

Она села на асфальт и закрыла лицо руками. Я попробовала ее утешить:

— Да ладно… Не переживай. Сколько он тебе давал? Семь долларов в час?

— Мне за квартиру надо платить! А он сказал, что премии не будет!

Я покосилась на только что купленный чернозем.

— Цветы сажать умеешь?

— Да. А что?

— Приходи завтра с утра. Если сделаешь мне красивую клумбу, что-нибудь заработаешь.

Люси пришла, но клумбой не ограничилась. С заднего двора исчезли кусты прошлогодних помидор, терраса превратилась в зону культурного отдыха.

— А готовить умеешь? — с надеждой спросила я. — А отличать линяющие полотенца от нелиняющих?

Люси оказалась студенткой колледжа, приехавшей из маленького городка Бэйкер на границе Калифорнии с Невадой. Была я в этом Бэйкере — жарища, пылища, единственная достопримечательность — самый большой в мире термометр.

Жизнь проносилась мимо: по фривэю, через горы — в сияющий Вегас и веселый Лос-Анджелес. А Люси разносила тарелки в придорожном бистро.

— Я должна была оттуда вырваться, — сказала она. — Мне учиться надо.

— На кого?

— На инженера-электрика. Потом пойду в «Боинг» работать. Хочу настоящие самолеты делать.

Полдня сидит за партой, полдня крутится по дому, ночами зубрит учебники. Хорошая девочка. Единственная проблема — я записала на пыльном столе важный телефон, а она его стерла.

ИСТОКИ

29 января 2007 г.

Очень легко простить тех, кто нас любит или ненавидит. А вот как простить того, кому мы не нужны?

Мой роман с Кевиным длился несколько лет, но слиться в экстазе у нас так и не получалось: его совесть всегда путалась под ногами. Впрочем, это не мешало нам гулять, философствовать и напиваться в барах.

Наши отношения были так невинны, что я могла рассказывать о них маме — и это было обиднее всего. Кевин недаром считается одним из лучших режиссеров Голливуда. Он обставлял все так, что мне было не к чему придраться: он старательно обо мне заботился, хвалил и даже подыскал мне красивого мужа.

Говорят, собаки часто приходят на место, где с ними случилась беда: постоят, посмотрят, понюхают… Я зачем-то до сих пор встречаюсь с Кевином. Каждый раз пытаюсь найти объяснение этому факту — и не нахожу. Да, мне с ним интересно, да, мне льстит его дружба… Наверное, все дело в том, что мне просто хочется позлить его жену Сьюзан. Если мы разойдемся, она будет торжествовать.

Не заслужила.

Кевин — загадка, которая мне не по зубам. У меня такое ощущение, что у него раздвоение личности, причем не в виде шизофрении, а в виде реинкарнации наоборот. Он меняет не тела, а души. Иногда в нем гостит утонченный эстет, иногда — великий инквизитор, иногда — хам трамвайный, клинический.

К режиссуре у него талант. Правда, я до сих пор не разобралась — от Бога или от «желтого дьявола».

Когда-то он рассказал мне, как он снял свой первый фильм — про НЛО. Космический корабль изображала стиральная машина, а пришельцев — два десятка разбитых яиц.

— Мы с сестрой вылили их на окно, на желтки пуговицы приляпали, чтоб глаза получились… Мама пришла домой, а они по стеклу ползут — два уже в дом забрались. Она их шваброй! Смешное кино получилось.

Пожалуй, это единственный фильм Кевина, который мне хочется посмотреть. Критики Кевина ругают, продюссеры носят на руках: он чувствует, что хочет толпа, и усердно кормит ее — ее же собственными греховными мыслишками.

Сейчас Кевин звезда мирового масштаба: по его творчеству научные работы пишут. Он читает Аристотеля и Руссо, увлекается крав-мага[2] и дает деньги на увековечивание памяти жертв Холокоста.

Я уже пару лет уговариваю его помочь продать мои книги в Голливуд. Не хочет.

— Исторические драмы с претензиями сейчас неликвидны, — каждый раз отмахивается он.

Я деликатно напоминаю о «Храбром сердце» и «Титанике», но Кевина не переубедить.

— Ты бы еще «Унесенных ветром» вспомнила. Такое кино больше не снимают.

Киношный и книжный бизнесы очень похожи. Никто не знает, что выберет публика в очередной раз. Как генералы все время готовятся к прошедшей войне, так и продюссеры с издателями ориентируются на прошлогодние бестселлеры. Выбился «Код да Винчи» — все кинулись печатать книги про древние тайны. Прогремел «Властелин колец» — вот вам целая куча фильмов про мечи и драконов.

Все боятся рисковать: только в издательском деле ставка идет на тысячи, а в кино — на миллионы долларов. Но старого правила — кто не рискует, тот не пьет шампанского — никто не отменял, и главный приз всегда срывает «черная лошадка» — из-за своей непохожести на других.

Я расспрашиваю Кевина, как у него дела. Несколько секунд он думает, сказать мне или не сказать. Но желание нахвастаться побеждает.

— Я создал великий фильм! Он даже тебе понравится — там есть любовь и история.

— Так народ не поймет! — удивляюсь я.

— Поймет. Это же комикс!

Он еще в позапрошлом году нашел у мамы на чердаке подшивку комиксов про древних греков. Сердце забилось: вот оно!

Никто из знакомых продюссеров не пожелал браться за проект — слишком дорого, и Кевину самому пришлось бегать по кинокомпаниям. В его папке лежал не сценарий (как обычно), а подробный маркетинговый план: как он прорекламирует фильм, как срубит деньги на продакт-плейсменте, как запустит в производство игрушки, майки и компьютерные «мочилки».

План впечатлил — денег дали.

Подготовка к съемкам затянулась на целый год. Я несколько раз ходила на съемочную площадку. Вместо задника — синий экран. Декораций минимум — только то, что под ногами: камни, поле с травой. Смешно и странно было видеть накрашенных мужиков, бегущих по помосту — копья наперевес, рты разинуты. Мимо них по рельсу ехала камера; огромный вентилятор изображал ветер — происходила историческая битва.

Еще несколько месяцев Кевин проторчал в студии, где из отснятого материала делали зрелище. На стенах — раскадровки, на столах — гипсовые модели храмов и гор. Дядьки в гавайских рубашках сидели перед компьютерами и приставляли дорогу к домам, пар ко ртам и луну к небу.

«Шедевр!» — сказали зрители на предварительном просмотре.

«Блокбастер!» — сказало студийное начальство.

Кевин берет меня за руку.

— Ты придешь ко мне на премьеру?

Я пококетничала для проформы: сказала, что попробую вырваться…

Почему-то хочется, чтобы фильм оказался говном. То ли мне завидно, то ли старая рана еще не зажила.

РОВЕСНИК

30 января 2007 г.

Леля, сестра, спрашивает: а что мы с Полом вместе не живем? А то — мы старые перечники, и нам дороги наши привычки. Пол любит свой пятнадцатый этаж, а я люблю мою «усадьбу» с ее скрипучими лесенками, книжными шкафами и деревьями без названий по периметру.

Мы с Полом спорим до хрипоты:

— А на случай пожара у тебя, видимо, есть парашют…

— А тебе пылища в окна летит.

— А в тебя может врезаться самолет.

— Зато у тебя в жару из помойки воняет. Ты ее на задний двор выставляешь — а бесполезно!

К тому же у меня есть Люси, а у Пола — Папа Жао. И если мы будем жить вместе, то кого-то придется уволить.

Пол и Папа Жао — ровесники, но первый выглядит бойцом-молодцом, а второй — старым китайцем.

Ворчливый, на голове три волоса в два ряда, желтые зубы съехали набок. На мое появление он отреагировал сдержанно:

— Ну… давайте возьмем ее на испытательный срок. А там посмотрим.

Пол ругается с Папой Жао, дразнит его, иногда даже кричит, но смутить домработника невозможно. Каждый день в семь утра он по-хозяйски входит в квартиру и включает пылесос. Ему дела нет — спит ли хозяин, один ли он… Однажды он ввалился к нам в спальню — я едва успела нырнуть под одеяло.

— Жао, выйди, пожалуйста за дверь!

Он поднял мои туфли и принялся пылесосить под кроватью.

— Пора вставать. А то на работу опоздаете.

— Зачем тебе сдалось это недоразумение? — спросила я Пола.

— Папа Жао — историческая реликвия. Артефакт.

Когда в Поднебесной началась Культурная революция Жао было 9 лет. Великий Кормчий объявил, что в партию затесались враги, которых нужно искоренить. Врагами по определению считались: владельцы радиоприемников, часов и велосипедов (буржуазия), обладатели высшего образования (буржуазные подголоски) и те, кто ездил за границу (шпионы).

Культурная революция началась весело. Загремели большие барабаны, закричали репродукторы на столбах. Жао вместе с приятелями помчался на площадь. Там, на трибуне, стоял человек во френче и страстно говорил о борьбе. Толпа рукоплескала. У девушек по щекам текли счастливые слезы.

— Клянемся! Клянемся! — выкрикивали они, прижимая руки к сердцам.

Потом на трибуну вывели соседей Жао — дядю Вонга и еще других. Им надели на головы дурацкие колпаки и повесили на грудь таблички: «Я — змея. Ядовитая гадина и враг революции». Их заставили стоять «самолетиком» — согнувшись в три погибели и подняв руки за спиной.

Народ бушевал. Некоторые пытались доплюнуть до штанов дяди Вонга, но попали на штаны оратора. За это дядю Вонга избили.

Вечером Жао спросил у мамы, за что арестовали соседей. Мать отложила в сторону цитатник Великого Кормчего.

— Вонг был шпионом. Он ездил в СССР на фестиваль. Вот тогда-то его и завербовали.

Жао вспомнил, как соседский сын приносил в школу расписную деревянную куклу из России. Игрушка была странная — мало того, что беременная, так в животе у нее сидела беременная дочка, беременная внучка и так до седьмого колена. Учительница сказала, что русские сами беременные от рождения, и поэтому у них нет памяти и они переврали все законы марксизма.

Как можно было продаться таким уродам?

Жизнь становилась все интереснее и интереснее. Занятия в школе отменили. Жао вместе с друзьями записался в Красную Гвардию. На собраниях они вспоминали, кто мог вредить революции и шли их наказывать. Худшим врагом, разумеется, был директор школы: он всем ставил плохие оценки и не разрешал бегать по коридору. Его поймали, отлупили и выкинули в окно.

Потом командир решил проверить, не хранится ли у директора вредная литература. Пришли на квартиру — а там целый завал шпионских книг: на японском, русском и даже американском. Жечь их было очень трудно: все аж запыхались, перетаскивая тяжелые тома во двор.

Одного из друзей Жао выпорол отец: он говорил, что нельзя мучать ни в чем не повинных людей. На следующий день несознательный папаша сам стоял самолетиком на площади.

— Люби отца, люби мать, но больше всех люби Председателя Мао! — кричали дети и пускались в пляс.

Единственное, что было плохо — все время хотелось жрать. Магазины позакрывались, карточки не отоваривались, зарплату родителям не давали… Жао вместе с другими детьми отправился в деревню на рисовые поля: партия приказала — пришлось ответить «Есть!» Когда он вернулся, их квартира была пуста. Все вещи разодраны, что-то украдено… Соседка сказала, что младший брат Жао разбил гипсовый бюст Председателя, чтобы сделать из него мелки — тогда все дети увлекались рисунками на асфальте. Кто-то донес и вскоре в дом нагрянула Красная Гвардия.

— Твоя мать очень плакала и не хотела уезжать, но их все равно увезли, — сказала соседка и пошла ужинать.

Жао отправился по друзьям, но с ним никто не хотел разговаривать.

— Место предателя — в мусорной яме.

Прорыдав всю ночь в пустой квартире, Жао решил вернуться в деревню. Там была добрая тетя Пен, которая давала ему рис.

Разумеется, Пен не обрадовалась, когда на пороге появился грязный, сопливый ребенок. У нее было трое дочерей — их бы накормить. Но Жао был мальчиком и потому его взяли в семью.

Работали от зари до зари. Денег не получали: оплата — тебя не тронут, если выполнишь норму. Деревенские мальчишки дразнили Жао «городским ревизионистом» и заставляли есть грязь.

Времена менялись. Мао умер, Культурная революция сошла на нет, начальство заговорило о Решительном Рывке.

Жао нравилась одна девушка, но жениться он не мог — денег нет, жилья нет. Девушка вышла за рабочего из города. Про городские фабрики рассказывали чудеса: пашешь всего двенадцать часов, имеешь два выходных в месяц и, главное, получаешь деньги.

— Общежитие дают! — соблазняли бывалые. — После работы можно пойти в клуб — песни попеть. А девочки там какие! Одна другой краше!

Собрав котомку, Жао подался в город. Ходил по улицам и ничего не узнавал. Кругом заводы, автомобили!

На фабрику его не приняли — сказали, что нужны только женщины моложе 25 лет. И тогда к нему подошла старуха. Угостила лепешкой, спросила, кто и откуда.

— Богатая у вас деревня? Нет? Если все скинетесь, то, может, и ничего получится. Хочешь в Америку?

После этого разговора голова Жао гудела как монастырский колокол. Америка! Можно открыть свой магазин и продавать там всякие сласти. Можно купить швейную машинку для тети Пен. Можно попытаться найти родных… Всего-то требовалось — собрать тысячу долларов задатка. А остальные девятнадцать тысяч Жао будет должен «хозяевам», которые привезут его в США.

На деревенской сходке долго судили и рядили. Тысяча долларов — неприподъемная сумма. Но если всем скинуться, если Жао клянется памятью предков вернуть деньги с процентами и, если что, помочь землякам перебраться в Америку, то тогда…

Путешествие заняло два года. Сначала пешком через границу — в Россию. Жао помнил, как чуть не поседел от ужаса, когда их поймали люди в форме. Проводник бойко залопотал с ними по-русски, сунул в руку пакет с белым порошком — на том и расстались. Поезда, ночевки на вокзалах, драки с местными… Наконец добрались до Москвы — холодной, растрепанной, сердитой. Жао две недели торговал на рынке — ни слова не понимая по-русски. Хозяева показали ему, как выглядят московские деньги и сколько их нужно брать в обмен на красивые сумки, сшитые из кусочков кожи.

Потом Жао посадили на самолет и отвезли в Испанию — абсолютно легально. Сопровождающая девушка, смеясь, рассказывала, что испанские китайцы бессмертны: документы умерших переходят по наследству живым. Полиция никогда не придирается — для нее все китайцы на одно лицо.

Эмигрантов погрузили в трюм панамского судна — пахнущем рыбой и немытыми людьми. Спали по очереди. Голодали, болели… За кораблем шла стая акул: тех, кто умирал, выкидывали за борт.

К американскому побережью прибыли ночью. Без огней, без шлюпок велели выпрыгивать за борт. Кто-то утонул, кто-то доплыл. На берегу стоял человек, который велел всем загружаться в фургон.

Три месяца Жао прожил в Нью-Йорке, практически не выходя из кухни большого китайского ресторана. Хозяева были лютые — денег не платили, а тех, кто спрашивал, били по морде.

Однажды к Жао подошел красивый юноша с серьгой в ухе.

— Ну как, долги будем возвращать?

Жао пытался объяснить, что денег ему не дают и уйти из ресторана не разрешают.

Юноша не поверил и обещал кары. Вечером пришли другие молодые люди и сказали, что либо Жао будет делать то, что ему говорят, либо его прирежут — а заодно и тетю Пен, и всех остальных поручителей.

— Пусть они за тебя ответ держат.

Жао поклялся выполнить все, что от него требуется. Через неделю ему дали сумку и велели садиться на автобус дальнего следования.

— Приедешь в Лос-Анджелес, там тебя встретят.

Но в Калифорнии Жао встретили совсем не те, кто нужно. Горластые полицейские заломили ему руки и привезли в участок.

— Как там было хорошо! — с восторгом вспоминал Жао. — Чисто, люди вежливые. Кормили каждый день!

Из тюрьмы его вытаскивал Пол — это было одно из его первых дел. Он уговорил Жао дать показания против хозяев — оказалось, что тот только прикидывался деревенским дурачком, а на самом деле все видел, слышал и подмечал.

В Нью-Йорке были произведены массовые аресты среди китайской мафии, а Жао за сотрудничество с властями получил новое имя, политическое убежище и работу у Пола. Домой, в Китай, было отправлено извещение, что он умер.

Несколько лет назад Пол ездил к тете Пен — привез ей швейную машинку и денег. Вспоминая приемного сына, старушка очень плакала.

Жао установил в доме Пола диктатуру пролетариата. Ему нельзя мешать во время уборки, с ним нельзя не советоваться в делах — будь то покупка ковра или ремонт унитаза. В случае нарушений Папа Жао использует «китайскую месть»: как известно, лучший способ насолить обидчику — повеситься перед его окном. Жао, конечно, не вешается, но ходит с таким видом, будто уже сделал это, причем давно.

Пол только морщится:

— Не могу я его уволить. Мы в ответе за тех, кого приручили.

ВЕЧНЫЙ ЗОВ

1 февраля 2007 г.

Я встретила Эмили около года назад — в одном из баров на Сансет бульваре. Хорошенькая, ясноглазая, она приехала из Вашингтона «погулять» и, узнав, что я дружу с самим Кевином, попросила пристроить ее в Голливуд.

— Я сейчас работаю уборщицей в Капитолии, но это временно, — сказала она. — Мне страсть как надоело всякую хрень за сенаторами подбирать! Вы себе не представляете, что они после себя оставляют: один трусы дамские под кресло засунет, другой сотовый забудет — а там такое записано!

— А ты все слушаешь?

— Ну ведь интересно…

— Эмили, возвращайся в Вашингтон и напиши об этом книгу. Если что — текст мы тебе подредактируем.

Честно говоря, я не верила, что девушка способна на такой труд. Но уже через три месяца Эмили объявилась:

— У меня рукопись готова. Присылать?

Текст был безобразным, но настолько шокирующим, что я тут же позвонила в Нью-Йорк:

— Ребята, у меня на руках скандал. Мне нужен переводчик с детсадовского на английский и много денег. И тогда книга ваша.

Эмили тут же превратилась в женщину-легенду. Оказалось, что прежде, чем попасть в Капитолий, она пожила богемной жизнью в Сан-Франциско, где прошла через художников, скульпторов и боксеров.

Когда я попросила сосчитать, сколько у нее было любовников, Эмили потерялась на четвертом десятке.

— Да не помню я остальных! Дело давно было.

Девушке 25 лет. Ей абсолютно все равно с кем, где и когда… У меня есть подозрение, что Эмили просто не умеет отказывать, и когда мужики об этом прознали, она стала пользоваться колоссальным успехом.

Поначалу она немного стеснялась рассказывать о своих любовных похождениях, но PR-менеджер издательства сказал, что разврат — это наоборот круто, и теперь Эмили с гордостью носит звание блядуньи.

На презентации было шумно как на перемене. Эмили раздавала автографы и обещала, что ее книга перевернет базовые ценности Америки. И все же я заметила, что женщина-легенда грустила.

Когда к микрофону вышел певец с политическими куплетами, я подсела к ней за столик.

— У тебя что-то случилось?

— Я с бой-френдом поссорилась. Он прочитал книгу и выгнал меня из дома.

— Да наплюй на него! Ты теперь богатая — сними новую квартиру.

— Мне одной спать страшно!

Женщина-легенда заметила за соседним столиком Ника, очень милого составителя пресс-релизов.

— Это кто?

— У него жена беременная.

Взгляд Эмили переместился на рыжебородого телеоператора.

— А это?

— Понятия не имею.

Она подошла к нему и, привстав на цыпочки, довольно громко сказала:

— У тебя есть шанс.

Рыжебородый не на шутку испугался.

— Я работаю много…

Он думал смутить женщину-легенду. Наивный!

— Да я не возражаю против работы! — махнула она рукой. — Давай визитку: я тебе позвоню.

При первом удобном случае оператор удрал в туалет.

— Странный… — вздохнула Эмили. — Мардж, у меня к тебе просьба: если я тебе нравлюсь как человек, расскажи обо мне друзьям. А если не нравлюсь, расскажи врагам. Глядишь, я себе нового бойфренда найду.

Вот, рассказываю.

Вечером:

Надо бы познакомить Эмили с Джошем. Хотя нет — Леля, сестра, мне этого не простит.

ИСКУССТВО РИСОВАНИЯ И ЖИВОПИСИ

3 февраля 2007 г.

9 утра. Я, Пол и Ронский стоим на балконе, глядим на океан и строим воскресные планы.

Я тащу Пола на открытие художественной галереи. Он хочет в гости к Бешеной Козявке — смотреть футбол и резаться в видеоигры. А Ронский хочет, чтобы его вывели на улицу.

— Ненавижу галереи… — горюет Пол. — Раньше хоть голых женщин рисовать умели, а сейчас посмотришь на картину — ужас какой-то: зеленый снеговик с треугольными титьками. И подпись «Девушка с грыжей».

Пол долго рассуждает о смысле искусства. Он не понимает Пикассо, черные квадраты и прочий кубизм-минимализм.

— Уж на что Венера у Боттичелли страшная, так ее хоть на стенку повесить можно. А куда твоих кубистов девать?

Я показываю на картину за его спиной. В гостиной над диваном висят два зеленых куба на черном фоне.

— Хочешь, я сюда что-нибудь венерическое повешу?

Пол фыркает. А я смакую подробности: голые бабы придадут его жилищу непередаваемый колорит.

— Гости, конечно, смущаться будут — но это ничего. Не для них повешено.

— Пойдем футбол смотреть… — просит Пол.

Но я вхожу в раж. На свете не так много вопросов, в которых я разбираюсь лучше, чем Пол.

— Картина — это не техника исполнения, а идея. Техника может быть любой — даже самой блестящей, но если в произведение не заложена мысль, то это не искусство, а ремесленничество.

Пол поднимает бровь.

— «Черный квадрат» Малевича — это бездна мысли. Так даже я могу нарисовать.

— Нужно быть первым. Великое произведение — это всегда открытие.

— А до Малевича квадратов не было… Как-то не додумался никто.

— Почему же? Монохромные картины писались задолго до Малевича. В 1882 году Поль Билход нарисовал черный прямоугольник и назвал его «Ночная драка негров в подвале». На следующий год Альфонс Алле представил белый прямоугольник — «Малокровные девочки, идущие к первому причастию в снежную бурю». Затем появились «Апоплексические кардиналы, собирающие помидоры на берегу Красного моря».

Пол торжествует:

— Вот видишь! Малевич — плагиатор.

— Да, но Билход и Алле расценивали свои картины как шутку, а Малевич — как манифест нового направления в искусстве. Он вдруг увидел, что простота — это тоже красиво и интересно.

— Да что ж в этом красивого?! За что платить миллион?!

Я показываю взглядом на гостиную. Белые стены, белые полы. Черные кресла с зелеными подушками, черный прямоугольник телевизора, на черных полках — зеленые вазы. Все просто, изящно и… дорого.

— Твой дизайнер придумал детали. А Малевич — концепцию.

Пол смотрит на квадрат бассейна внизу. Брови хмурятся, руки скрещены на груди.

— Пошли к Картеру смотреть футбол.

— О-о-о… — удовлетворенно стонет Ронский. Его миссия на сегодняшнее утро выполнена.

ИЗ РУК В РУКИ

7 февраля 2007 г.

Пол нацепил очки и попросил мое свидетельство о браке. Потом кинул бумагу на стол.

— Разведись со своим мужем.

— Зачем? Если я разведусь, его выкинут из страны — у него же только временная грин-карта.

— А нам какое дело?

Пол не хочет быть великодушным. Он специально говорит «нам», чтобы разделить: вот «мы», а вот «он». Для него Зэк — оккупант, взявший чужое, и он приписывает ему все мыслимые грехи — чтобы было удобнее презирать.

А для меня Зэк навсегда останется обаятельным мальчишкой с бритой башкой и солнечной улыбкой. По идее, наш брак должен был быть фиктивным, но фикции не получилось. И я, и он были влюблены друг в друга — правда, совсем недолго. Он врал мне, что я сексуальна и чертовски умна. Он смешил меня и завязывал мне шнурки на кроссовках. Ну как я могла устоять? Именно этого Пол не может ему простить.

— Я не хочу спать с чужой женой! — кипятится он. — У меня же репутация: партнеры, коллеги!

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Лучшие пальчиковые и развивающие игры позволят вырастить малыша умненьким. Упражнения, стишки, игры,...
Дорогой читатель! Прими в подарок замечательную книгу о добрых и отважных героях. Тебя и твоих новых...
Дорогая, прими в подарок замечательную книгу о прекрасных и добрых принцессах.Тебя и твоих новых под...
Нежные фруктовые, легкие овощные, сытные мясные, острые корейские и салаты, которые можно готовить в...
Жизнь Галины уже давно устоялась. Но случайная встреча меняет все… Алексей потерял работу, запил, ли...
Книга станет полезной для начинающих и опытных свиноводов. Вы узнаете о различных породах свиней, ос...