Ж. замечательных людей Барякина Эльвира

Судьба несправедлива к женщинам: она дала нам эмансипацию, но забрала кринолины и шляпы с перьями. Теперь ходим свободные по уши — в драных джинсах и майках с лебедями.

Поклонницы визжали, операторы снимали. Я то и дело влезала в кадр — мне надо было тренироваться быть знаменитостью. Хотела и Пола позвать прославляться, но он уже трепался с кем-то о бизнесе.

Пришлось встать рядом с Кевиным и его супругой и греться в лучах чужой славы.

В зале было пестро от нарядов; пахло парикмахерской и увядшими цветами. Речи, аплодисменты, поздравительные поцелуи… Наконец свет погас…

Фильм был потрясающим. Я чувствовала, что Пола аж подбрасывало от азарта. Он подносил ладони ко рту и поскуливал, как в решающий момент матча.

Когда пошли титры, зал взорвался аплодисментами.

— Ну как? — спросил Пол.

Я не сразу подобрала слова.

— Г-г-говно!

Меня всю трясло. Два часа тупорылой резни: красивые правильные мужики насаживают на копья некрасивых неправильных мужиков. Кровища рекой, гордый стяг за спиной. И неизменная речь о свободе и демократии в конце.

С Полом тут же поругалась.

— Так это же комикс, а не исторический фильм! Это ж все не по-настоящему!

— То есть теоретически греков можно заменить плюшевыми медведями? Вместо крови — вата, вместо копий — карандаши. Ты пойдешь смотреть такой фильм?

Пол закатил глаза.

— Ну ведь красиво!

— Чт тебе показалось красивым?! Как кому-то горло перерезали? Сходи на скотобойню — только смотри, не помри от счастья.

Красиво ему! Хлеба, блин, и зрелищ!

На вечеринку после фильма не пошла.

Критики The New York Times были со мной солидарны и поставили Кевину оценку «Ниже плинтуса». Зато народ в интернете пришел в восторг: «Лучшый фильм года!», «А-а-а! Парень рулит!», «Это, блять, аццкое кино!»

Я сделала Полу распечатку народных отзывов.

— Полюбуйся на своих братьев по разуму.

А ему хоть б что! Схватил со стола линейку и сделал выпад в мою сторону.

— «Потомки будут гордиться нашими подвигами!»

Тинейджер сраный.

КУЛЬТУРА

14 апреля 2007 г.

Кевин обиделся, что я не осталась на вечеринку. Перезвонил.

— Тебе что, не понравилось?

Он защищал свое детище, кричал, что ему устроили овацию, и что он всегда ненавидел чистоплюев, которые ни хрена не понимают в искусстве.

Я советовала ему найти видео изнасилования малолетней и сделать из этого «красивое кино».

— Потом пройдись по всему уголовному кодексу. Можно снять изысканную коррупцию, шикарный грабеж… И заверши серию красочным геноцидом.

Как всегда самые лучшие аргументы пришли мне в голову уже после спора. У Кевина действительно раздвоение личности. Нельзя одновременно бороться против идеологии Холокоста и в то же самое время пропагандировать массовую резню ради «высших идеалов». Гитлер тоже расценивал евреев как «завоевателей», тоже мечтал «освободить» свой народ и тоже считал, что узники концлагерей — ненастоящие. Так — яйца с глазами-пуговицами.

ОРАКУЛ

15 апреля 2007 г.

Ах, я страдалица! От издательства ни слуху, ни духу. А ведь еще позавчера обещали прислать договор.

Вдруг начальство в последний момент передумало? Или, может, Женя в отпуск улетела? Лежит сейчас на шезлонге, пьет коктейль «Дары Юга» и думает не о моем договоре, а об экскурсиях.

А может у них там, в Москве, опять что-нибудь случилось? Бреду к компьютеру, проверяю новости — все в порядке. Только Freedom House[9] пишет об эрозии демократии в России — но это вроде бы на мой случай не влияет. У меня, конечно, есть свои политические взгляды, но я рассказываю о них только папе (больше никому не интересно).

Издатели всегда работают медленно: они торгуют бессмертными произведениями — куда им торопиться? А вот писательские нервы — штука скоропортящаяся.

Мелисске я больше не верю: она обещала мне небо в алмазах еще на прошлой неделе. Ну и где оно?

С горя нашла в интернете гадание «Восточный оракул». Задала вопрос: «Жизнь не удалась. Это надолго?»

Ответ: «Китайский мудрец Конфуций говорит: В дни печали и тревог вспомни одуванчик. Головой асфальт прошибать — вот истинное мужество. А все остальное — суета и томление духа».

Задала второй вопрос: «Откуда Конфуций знал про асфальт и почему он цитирует Екклезиаста?»

Ответ: «Программа совершила недопустимые действия и будет закрыта».

Ведь предупреждали меня: оракулу нельзя задавать больше одного вопроса в день!

БЛАГАЯ ВЕСТЬ

16 апреля 2007 г.

Будь я Богом, я бы завела себе сайт на интернете. Сделала бы в нем разделы «Последние изъявления Божественной Воли», «Происхождение человека» и «Часто задаваемые вопросы». Обязательно — он-лайн тест «Кто ты с Божественной точки зрения?» с вариантами ответов:

— Сын Божий

— блудный сын

— сукин сын.

Еще — окошечко «Обратная связь», куда можно скидывать просьбы и комментарии, и «Гостевая книга» (специально для акафистов и прочих славословий).

Грешников на земле убавилось бы, наверное, вполовину. Например, затеет какое-нибудь правительство войну, спросит, можно ли, а им ответ: «Таблетку примите, болезные».

А еще надо бы завести дневник Господа в интернете. Интересно, сколько бы человек стали его читать? Сколько бы смогли распознать Его и поверить Ему? И ЧТО бы он писал нам?

Кстати, я обнаружила, что bog по-английски означает «болото» или вообще «сортир». А god для русского уха звучит как «гад».

ЗВЕЗДА

18 апреля 2007 г.

Сегодня опять была в Голливуде. Специально сходила на Променад Славы, где в асфальт впечатаны имена звезд. Мне тоже надо впечататься — где-нибудь рядом с Годзиллой и лягушонком Кермитом.

Я даже знаю, за что мне эту звезду дадут: за сценарий боевика. Сюжет я пока не придумала, зато изобрела наиколоритнейших персонажей:

Место действия: многоквартирный дом

Жильцы:

Мойша Израильман — молодой человек, адвокат. Живет в крошечной коммуналке, которую постоянно делит с Али абу Палестином.

Али абу Палестин — почтенный человек неопределенного возраста. Обременен многочисленным семейством. Профессии необучен. На что живет — неизвестно. Не так давно к нему подселили Израильмана, потому что раньше в Палестинской квартире была прописана Мойшина бабушка. С тех пор Мойша вытесняет Али абу в сторону кладовки, а Али абу плюет Израильману в суп, не моет за собой ванну и специально включает радио погромче.

Джордж Америкос — самопровозглашенный председатель домоуправления. Бизнесмен. Богат и умен. Дом — полная чаша. В семье мир и покой, но за пределами своей роскошной квартиры Америкос ведет себя вздорным хамом: то к Афган-Паше заявится и всем морды набьет, то у Ираклия Саддамыча пропишет родственников… Жильцы Америкоса не любят, но терпят. Ибо половина из них работает на него, а у другой половины кишка тонка.

Ки Тай — жилец большой отдельной квартиры. Все семейство Ки Тая производит мелочный товар. Денег торговля приносит довольно, но ртов в квартире столько, что все равно не хватает. Ки Тай и его Ки Тайчата живут замкнуто, сами ни к кому не лезут, и в гости никого не зовут. По дому ходят слухи, что нрав у Ки Тая крутой. Чуть кто проштрафится — сразу хватается за ремень. Что там творится за железной дверью, неизвестно. Ки Тайчата никогда никому не жаловались.

Сэр-Пэр Британец — самый хитрый жилец. Когда-то ему принадлежало полдома, но то ли Британец не уплатил налоги на недвижимость, то ли перессорился со всеми жильцами… В общем, Сэр-Пэр отказался от собственности в пользу домоуправления. Дружит с Америкосом, но прямо в драку за него не лезет. Любит манипулировать и оставаться чистеньким. Профессиональный дипломат.

Руссия Ивановна — владелица огромной квартиры с шикарным видом. Капитальный ремонт в квартире не делали с момента постройки дома, но Руссия Ивановна уверена, что ее жилье — самое лучшее. С соседями отношения напряженные, ибо они, по мнению Руссии Ивановны, ее не уважают. Имеет кучу дипломов, похвальных грамот и удостоверение почетного донора. Руссия Ивановна — специалист широчайшего профиля. В принципе, умеет делать все, но ленится. Распродает антикварную мебель из собственной квартиры — тем и живет. Часто просит в долг у домоуправления, мадам Европы, Америкоса и Британца. Те дают, за что Руссия Ивановна ругает их на общем собрании жильцов.

Иран Персинеджад — дебошир, хулиган и истязатель жены и детей. По совместительству заведует котельной. Кровный враг Америкоса. Америкос сначала увещевал его подавать тепло за зарплату, установленную домоуправлением, но Персинеджад его на хер послал. Сказал: «Моя котельная: захочу — вообще без тепла останетесь. А будешь выпендриваться, я на тебя порчу нашлю». Америкос требует отдать ключи от котельной и пугает Персинеджада полицией.

Мадам Европа — образцовая дама. Обладает изящными манерами и высокооплачиваемой профессией. Квартира обставлена с выдающимся вкусом. Америкоса презирает из принципа, но из принципа с ним же и дружит (так как с остальными дружить еще противнее). Персинеджада, Али абу и Ки Тая на словах уважает, но в душе тоже презирает, как незнакомых с работами Рафаэля. В молодости была крайней оторвой, но сейчас успокоилась, остепенилась и старается по возможности не участвовать в конфликтах.

А Сам Был Ладен — штатный призрак дома. Все о нем говорят, но никто его не видел. Ходят слухи, что он Америкосу окно разбил. Теперь обещается под дверь нагадить.

ЖИЗНЬ

19 апреля 2007 г.

Перебирала старые фотографии и в альбоме, доставшемся от бабушки, нашла пожелтевшую карточку. Молодая женщина с темной косой через плечо. Не глаза — а очи, не губы — а уста.

Антонина, сестра деда. Он запирал эту карточку в столе, а как умер, бабушка ее в альбом переложила. Что ей без толку валяться?

Тяжелая, роковая красота. За такую в иные времена отправляли на костер. Антонину же направили в парикмахерскую, стричь головы трудящимся. Зеркала, сверкающий инструмент… В витрине — портреты Сталина и Орловой.

Антонина накидывала на клиента простыню и ласково спрашивала:

— Одеколон «Тройной» желаете?

— Желаем! — выдыхал клиент. — Все желаем!

Холод ножниц, нежность пальцев… А в зеркале такая красота — хоть бросай портфель с ответственными документами и беги за ней на край света. Впрочем, зачем бежать? Товарищ Романова всегда здесь — с 8 утра до 5 вечера.

Раз в парикмахерскую зашел человек в гимнастерке с малиновыми петлицами — высокий, седой, с пистолетом. Велел обрить себя наголо, а потом — дать адресок. Антонина засмущалась.

— Я вечерами на рабфаке учусь, так что меня все равно дома не бывает.

Человек не настаивал. Поблагодарил и вышел.

— Тонька, глянь!

Подруга из дамского зала подтащила Антонину к окну. Человек отъехал от парикмахерской на роскошном «Паккарде».

— Дура ты, прости Господи! Такого мужчину упустила!

Но Петр Кондратьевич (так звали человека) вскоре опять появился. Был в отличном расположении духа, шутил, предлагал девушкам папиросы. А потом сказал, что теперь знает не только Антонинин адрес, но и почему ее во дворе «Царевной» дразнят.

— У нас фамилия — Романовы, — поспешно сказала она.

— Да знаю я, знаю. Ты меня не бойся. Я ж не зверь.

Свадьба была тайной, но пышной — на загородной даче Петра Кондратьевича. Стол ломился от кушаний. Антонина, видавшая такое лишь на натюрмортах, так объелась, что у нее разболелся живот.

— Привыкай, Царевна! — посмеивался муж.

Она его почти не видела: Петр Кондратьевич оставлял ее на даче и уезжал в Москву. Единственное, что требовалось от Антонины — это беречь себя. Она была беременна.

Дочь нарекли Эльвирой. Так звали даму из американского фильма[10], который смотрел Петр Кондратьевич.

— «Свободна и легка», — повторял он название. — Пусть будет такой.

Однажды Петр Кондратьевич приехал и велел собираться.

— Куда?

— На Север.

Разболтанный поезд притащил их в Архангельск. Оттуда грузовой машиной по бесконечному проселку. Петр Кондратьевич курил и смотрел мимо лица. Спросить о том, что случилось, было немыслимо.

Деревня в снегах. Люди в форме.

Им выделили просторную избу.

— Почисти тут все, — сказал Петр Кондратьевич, брезгливо глядя на чужие, только что оставленные вещи.

Антонина кружилась с тряпкою по избе, выкидывала ненужное, расставляла нужное.

В красном углу висели иконы. Антонина подумала и решила их убрать: все-таки муж — офицер НКВД. В засохших цветах за иконой лежала бумажка с молитвой: «…угаси горящий в нас пламень греховный и покаянием ороси изсохшая сердца наша».

Она не сразу осознала, куда приехала. И только увидев людей, роющих за околицей котлован, поняла — лагерь. На улице — сорокоградусный мороз. А они — дохлые, беззубые, — ломами били землю. И каждое лицо — как обугленное.

Петр Кондратьевич был начальником лагеря.

— Дешево отделался, — цедил он нервно. Вешал шапку и шинель, обтирал голову платком и садился обедать.

Лагерь находился совсем рядом, минут двадцать пешком, но Антонина обходила его как чумной дом. Но его присутствие ощущалось — разговорами, собачьими голосами, следами на снегу.

Петр Кондратьевич был то хмур, то нарочито весел.

— Терпеть, Царевна! Терпеть.

Иногда в избу влетал розовощекий, в сливочном тулупе молодец, кидал руку к козырьку и радостно спрашивал:

— Товарищ Басыров! Разрешите обратиться! Куда жмуриков будем складывать?

Петр Кондратьевич распоряжался и, вздыхая, включал радиоприемник — слушать хор Пятницкого.

Антонина боялась проситься домой. Зажимала в себе тоску, давила как клюкву в стакане. Кислые брызги, красные пятна. Весной у Эльвиры обнаружился бронхит, и муж сам предложил:

— Отвези ее в Москву. Я тебе сопровождающего дам.

Попутчиком оказался рыжий парень, совсем мальчик. Сидя рядом с Антониной в грузовике, рассказал, что он тоже из Москвы, учился на геолога, потом попал в армию.

Ресницы у него были медные, на носу — веснушки.

— Знаешь, на кого ты похож? — улыбнулась Антонина. — На рыжего котишку.

Она чувствовала себя намного старше. Лагерная зима сломила ее, душа превратилась в сухарик. А Рыжий не умел тосковать. Он носил на плечах Эльвиру, шумно со всеми знакомился, рассказывал анекдоты и сам же над ними хохотал — от души, во все горло.

В Архангельске они целых три дня жили на вокзале. Рыжий приносил из буфета сладкий чай и пирожки с непонятно чем.

— Кушайте, Антонина Александровна, пока горячие!

На третий день она встала в лужу и промочила ноги. Рыжий вытащил из вещмешка чистую рубаху и принялся растирать ей ступни.

— Ну нельзя ж так… Ведь простудиться можно…

От счастья у нее перехватывало дыханье.

Чем ближе подъезжали к Москве, тем сильнее колотилось сердце. Как расставаться после всего этого? Сказать: «Спасибо» и уйти? Куда?! Зачем?!

Уложив Эльвиру, она вышла в грохочущий тамбур. За окном несся лес — весь пуховый от мелких листьев. Уйдешь — как в воду канешь: и уже не выплыть. А если не расставаться? Петр Кондратьевич не простит… Такие как он, не разводятся. Ох, черт с ним, черт!

Лязгнула дверь.

— Вы здесь? Слава богу!

Он смотрел на нее котишкиными глазами. Линялая гимнастерка, короткие рукава…

— Не стой здесь — дует.

— Я без вас никуда не уйду.

Она подошла к нему и уткнулась холодным носом в плечо.

— Я без тебя тоже.

Два месяца они соблюдали конспирацию, встречались в метро, ехали куда-нибудь. Антонина не могла все бросить и сбежать: дочь положили в больницу.

От Петра Кондратьевича приходили письма, похожие на доклады, она отвечала в том же духе: «На даче покрыли крышу, купила двенадцать вилок».

О Рыжем она рассказала только брату Леше, моему деду. Он поклялся хранить тайну до гробовой доски. Но видел их не только Леша.

Случилось то, что должно было случиться. Рыжего арестовали. Петр Кондратьевич, явившись домой, ни словом не упрекнул жену — как будто ничего не знал. А за обедом в подробностях рассказывал о допросах врага народа: как и что с ним делали. Когда Антонина попыталась выброситься из окна, ее отправили в психлечебницу.

Мужа ее расстреляли в конце 1939 года.

После войны Леша, тогда уже кадровый офицер, получил письмо:

«Меня выпустили. В нашей квартире живет другой человек. Соседка дала мне твой адрес и сказала, что ты сейчас служишь в Ташкенте. Мне негде жить. Ты мог бы взять меня к себе? Хотя бы на время?

Твоя Тоня»

Леша готовился поступать в Академию Генштаба — от этого зависело его будущее. Сестра, десять лет проведшая в дурдоме, не вписывалась в это будущее.

Он ей не ответил.

I LOVE YOU

21 апреля 2007 г.

Пол сидит за компьютером и делает деньги — взгляд сосредоточен, в очках — синие отблески. У него там инвестиции в недвижимость Колорадо.

А я сижу на диване, пью чай и болтаю ногами. У меня тут любовь.

Как-то странно называть мое счастье словом из бесталанных песенок. У древних греков на каждый случай был свой термин: «агапэ» — любовь самоотверженная, «филия» — любовь-симпатия, «эрос» — любовь-страсть. Я их все перепробовала.

А как мне назвать мою теперешнюю любовь?

Не отрываясь от экрана, Пол гладит мою коленку. Он тоже счастлив.

Нам интересно вдвоем. Он мне:

— Деньги не имеют ничего общего ни с работой, ни с временем, на нее потраченным. Скажем, вклад в банке зарабатывает проценты сам по себе. Быть богатым — это видеть шансы и иметь смелость ими пользоваться.

Я киваю: в жизни все то же самое. Один придет к морю и ляжет загорать; второй придет и напишет картину; третий наловит рыбы и продаст ее на базаре. Каждый видит свои возможности.

Сколько женщин каждый день встречаются с Полом и не видят, что его можно любить! Есть даже те, кто его терпеть не может: у адвокатов всегда много врагов. А я смотрю на его пальцы, бегающие по клавиатуре, на клетчатые шорты с тесемками на пузе… У моей любви все-такие есть имя: «Narcissus hybridus poeticus» — «нарцисс гибридный поэтический». Мы с Полом однозначные эгоцентрики — самовлюбленные и тщеславные. Но мы уже настолько срослись друг с другом, что наш эгоизм распространяется сразу на двоих. В этом поэзия наших отношений.

ЖИВАЯ ВЕРА

23 апреля 2007 г.

Леля в больнице.

Я только сейчас заметила: все, что связано с медициной, имеет имена — как у мелких божков в римском пантеоне. Наверняка так и есть: у каждого диагноза и процедуры есть свой ответственный небожитель:

Катетер — бог промывания.

Пальпация — богиня ощупывания.

Аппендицит — зловредный дух, живущий в кишках. Сын Паталогии и Гастрита.

Последнее время постоянно думаю о человеческих богах. Леля говорит:

— Меня Бог спасет.

Она доверяет ему и имеет смелость не бояться. А я не могу. Потому что на совести христианского Бога всемирный потоп и разрушение Содома и Гоморры вместе с младенцами и инвалидами. В наше время подобные вещи называются террактами.

Если Бог — это любовь, то либо в Библии что-то напутали, либо в любви.

Конечно же я ни слова не говорю Леле: вера — это самое мощное лекарство, и я не имею права отбирать его. Мне надо разобраться для себя.

Недавно наткнулась на статью: верующие в два раза чаще атеистов называют себя счастливыми. Я тоже хочу верить! Хочу знать, что у меня за спиной стоит кто-то вечный, всемогущий, мудрый и добрый. Тот, кому можно доверять без оглядки.

Когда мне было 12 лет, я подошла к деревенскому батюшке:

— А Бог может предвидеть будущее?

— Да, конечно.

— Так зачем же Он создал Люцифера, если заранее знал, что тот станет дьяволом?

Батюшка меня выгнал: сказал, что мне место в пионерской организации, а не в церкви.

В уголовном праве, человек считается виновным, если он контролирует ситуацию, осознает, что он делает, и предвидит, что получится из его поступка. Бог создал этот мир вместе с атомной бомбой, камнями в Лелиных почках и моими сомнениями. Если бы он не хотел всего этого, он бы сделал Адама и Еву другими. Получается, что Бог либо желает нам зла, либо не ведает, что творит.

Вера способна лечить, создавать величайшие произведения искусства, стирать границы между народами и стирать народы между границами. Отказываться от Бога — лишать себя одной из главных движущих сил. Но как не отказаться, если религиозная логика — дыра на дыре?

Как всегда, пошла в интернет, поспрашивать людей: Как вы пришли к Богу? Откуда вы знаете, что священные книги не врут? Есть ли у вас доказательства существования Бога?

Оказалось, что доказательства никому не нужны. Вера — это мистический опыт. Человек просто понимает, что Бог есть, и жизнь без него немыслима, как без солнца.

Надо искать своего Бога… Он где-то здесь. Я чувствую, что всему этому должно быть разумное объяснение…

АВТОПИЛОТ

25 апреля 2007 г.

Зэк позвонил в шесть утра.

— Мардж, извини, что я тебя разбудил. Но мне очень нужна твоя помощь.

Я села на кровати.

— Что случилось?

— Я в полиции. Агнесса сейчас на гастролях, и ты — единственный человек, к которому я могу обратиться. Мне нужно, чтобы ты подтвердила мою личность. И еще привези, пожалуйста, мои документы и штаны: я их забыл у одного парня…

Не знаю, то ли смеяться, то ли плакать.

Вчера вечером Зэк пошел в гости к знакомому продюссеру, ужрался там в стельку и попросил у хозяина машину покататься. Хозяин (тоже пьяный) предложил обменять ключи от своего «Порше» на Зэковы джинсы. Без прав и штанов Зэк поехал в ночь. Долго кружил по Голливуду, надеясь найти то ли девочек для танцев, то ли мальчиков для драки. В конце концов, за ним погналась полиция.

Не выходя из астрала, Зэк поддал газу. Его зажали в тупике, вытащили из машины и уложили мордой на асфальт.

— Как зовут?

Зэк сдуру решил назваться чужим именем — первым пришедшим на ум:

— Джон Сейдж.

Полицейский передал ответ по рации и вдруг просветлел.

— Ну что, браток, вот мы тебя и поймали! Ты у нас по всем базам данных проходишь — три убийства и изнасилование!

В участок я ездила вместе с Полом. Когда все закончилось, и мы вышли иа улицу, он не смог удержаться от смеха.

— Видал я идиотов, но чтоб таких…

В полиции нам сказали, что Зэка будут судить еше и за вандализм. На пассажирском сидении «Порша» обнаружили гипсовую скульптуру русалки. Зэк ее сбил, вылез из машины, смотрит — женщина на дороге валяется. Ну и решил подвезти.

Пол заявил, что постарается вытащить Зэка из этого дерьма, если он согласится на мирный развод. Зэк согласился.

По дороге домой мы зашли в магазинчик, торгующий всякими прибамбасами для автомобилей. Я купила для Зэка наклейку на заднее стекло: «Не езди быстрее, чем может летать твой ангел-хранитель».

ИЗВЕСТИЯ

26 апреля 2007 г.

Залог назначили в пять тысяч долларов. Кто его заплатил? Разумеется, жена.

Я подъехала к кутузке, чтоб отвезти Зэка домой. Он вышел — улыбка через силу, глаза травмированные.

— Да я сам на этих козлов в суд подам! И русалку я не мучал! Это любой свидетель подтвердит.

Свидетелей нет. Задо есть гипсовая дама со следами насилия по всей фигуре.