Принцесса крови Агалаков Дмитрий

– Мир меняется, и мы меняемся вместе с ним, – процитировал Джон Бедфорд латинскую поговорку своей собеседнице. – Вам тоже необходимо измениться, ваше величество…

Разговор Изабеллы Баварской и английского принца происходил в начале весны 1420 года в Труа, куда прибыл Джон Бедфорд со свитой. Герцог, в роскошном бардовом сюрко, подбитом мехом чернобурки, скрестил руки на груди. На пальцах его сверкали перстни с каменьями – изумрудным, рубиновым и сапфировым светом. Он был щеголем, этот моложавый лорд!

– Нету больше на белом свете Жана Бургундского, и вам не на кого опереться, кроме нас, – убедительно продолжал англичанин. – Ваш муж – неизлечимо болен, а дофин нашел себе другую мать…

Все, что он говорил, было чистой правдой. Королева уже смирилась с этим. О другом она думала: вот странность, сколько волн бушевало вокруг нее, сколько любимых людей унесли эти шторма, и врагов тоже, а вот она, как остров, пусть начисто опустошенный, все еще была жива…

– И как же я должна измениться, герцог? – мрачно усмехнувшись, спросила Изабелла Баварская, поглаживая маленькую пучеглазую обезьянку-альбиноса, сидевшую на ее плече.

В Труа, где бездельничала королева, отдав на откуп молодым, энергичным и амбициозным политикам свое государство, ей присылали различных животных. Таким образом у нее собрался целый зоосад, который она любила время от времени навещать. Вид пантер и ланей, львов, крокодилов и даже слона отвлекали ее от горьких размышлений.

– Договор, о котором я говорил вам, ваше величество, вдохнет новую жизнь в наши страны и оставит неизгладимый след в истории всей Европы. Поверьте, Англия и Франция в будущем поблагодарят нас. Ведь мы принесем мир обеим странам! Но здесь не должно быть ни одного темного пятна. А вы, ваше величество, фигура одна из первых в этом великолепном действе. Вам нужен хороший помощник, надежный человек. Его-то я и пришлю к вам завтра…

– Кто он? – перебила его королева.

– Кошон, Пьер Кошон.

– Я слышала это имя…

– Вполне возможно. Он был ректором Парижского университета и служил верой и правдой Франции. Ваш муж, еще будучи в здравом уме, подарил его отцу – также юристу и богослову, дворянский титул.

– Он молод и красив, этот Кошон? – усмехнулась стареющая королева.

– Он уже далеко не молод – ему пятьдесят лет, и, увы, совсем некрасив. – Бедфорд весело развел руками. – Хотя судить о мужской красоте я не могу. Он мой капеллан, королева, и доверенное лицо. Кошон – чрезвычайно умен и опытен в дипломатических делах. За долгие годы службы Кошон доказал, что при иных обстоятельствах он может быть незаменимым. Он ненавидит арманьяков, предан англичанам и бургундцам. А главное – он не провалил еще ни одного порученного ему дела.

Поглаживая белую обезьянку по голове, что смиренно терпела эти ласки, Изабелла Баварская поглядывала на герцога. Он был кавалером, во всем хорошим для любой дамы. Если бы она оказалась моложе лет на двадцать и занимала бы прежнее место в политических играх своего государства, она бы несомненно сделала этого человека своим любовником. Но корабль ее весны давно скрылся за горизонтом. В глазах королевы была та печаль, которая так свойственна женщинам, когда-то блистательным, чье время, увы, прошло. И каждый новый год для сердца, обуреваемого страстями, оказывается еще более тяжелым, чем предыдущий.

– Кошон будет вашим секретарем и дипломатическим агентом, – продолжал англичанин, которого немного злила эта не в меру располневшая своенравная женщина, слушавшая его вполуха и чесавшая свою мартышку. Она еще мнила себя особой значительной! На самом же деле годилась только для одного: вынести приговор своему сыну – Карлу, и тем самым возвести на трон детей Екатерины и ее будущего мужа-англичанина – Генриха Пятого. И сойти с политической арены навсегда. Попросту исчезнуть.

– Вы слушаете меня, ваше величество? – озабоченно спросил Бедфорд.

– Да, герцог…

– Полагайтесь во всем на него: он предостережет вас от неверных поступков и всегда поможет советом.

Изабелла Баварская взглянула в красные выпученные глаза обезьянки, равнодушно усмехнулась:

– Я так и сделаю, герцог.

На следующий день Пьер Кошон переступил порог кабинета королевы Изабеллы Баварской в ее временном дворце в Труа. Она увидела перед собой еще одного грузного и невзрачного чиновника, крючкотвора и, вероятно, святошу. Хотя под личиной святош подчас скрывались отчаянные распутники! Ей ли не знать об этом! Но этот был не из таких…

Гость раскланялся.

Их короткую беседу – прелюдию делового разговора – первой прервала королева:

– Вы, кажется, хотите показать мне что-то важное. И это важное сейчас в ваших руках, мэтр… э-э…

– Кошон, Пьер Кошон де Соммьевр, – поторопился напомнить он свое имя. «Де Соммьевр» придавало ему хоть какую-то значимость перед особой королевской крови.

– Кажется, это мой тесть сделал вашего отца дворянином?

– Именно так, ваше величество, – поклонился Пьер Кошон.

Лорд Бедфорд мог бы и не говорить, что его родословная так коротка…

– Тогда займемся делом, мэтр Кошон де Соммьевр, – поторопила его королева.

Она хотела непременно поддеть этого человечка, потому что знала: в его бумагах обязательно кроется унижение для нее. А вот большое или малое – это еще предстояло узнать…

– Мы решили поделить документ на несколько статей, – начал Кошон. – Каждая из них очень важна, каждая – вершит историю, ваше величество…

– Прочтите, мессир Кошон, ваш документ, – нетерпеливо перебила его королева. – Мое любопытство уже распалено.

– Да, ваше величество, – поклонился ученый муж.

Он обстоятельно развернул свиток, улыбнулся королеве и обратил взгляд к написанному:

– «Король Англии милостью Божией Генрих Пятый Ланкастер женится на принцессе Екатерине Валуа, не требуя приданого…»

Ожидая поощрительной реплики, Кошон взглянул на Изабеллу Баварскую.

– Дальше, – сказала та.

– «Он оставляет Карлу Шестому его корону…» – Кошон прервался из-за смешка Изабеллы, сказал: «Гм-гм», – и продолжал: «…оставляет ему корону, так-так, и… пожизненное право пользования доходами с королевства…»

– Какое благородство! – воскликнула Изабелла. – Я и не ожидала…

– Далее: «После смерти короля французская корона навечно переходит к Генриху Пятому и его наследникам…»

– А если, не приведи Господи, с моей дочерью что-то случится? – мрачно улыбнулась Изабелла. – И Генрих женится на другой женщине, как же тогда?

– Ваша дочь молода и прекрасна, ваше величество, будем надеяться, что она родит его величеству много прекрасных и благородных детей.

– Вы не ответили на мой вопрос.

Он улыбнулся ей и погладил щепотью пальцев подбородок.

– Будем во всем уповать на Господа, ваше величество. Он как никто другой рассудит наши земные дела.

– Куда же нам теперь деваться? – усмехнулась Изабелла Баварская. – Будем уповать на Господа…

И впрямь – деваться ей было некуда. Политики уже все решили за нее. Новые господа Европы, в число которых она больше не входила. Им нужна была только ее подпись на историческом документе.

– «По причине неспособности Карла Шестого заниматься государственными делами Генрих Пятый становится регентом королевства…»

Кошон осторожно взглянул на королеву и уловил еще одну ее усмешку. Он точно покорно просил ее одобрения. Королева теребила край манжета, тесно обхватившего ее полное запястье, – какая учтивость!..

– В этом я не сомневалась, мэтр Кошон, – кивнула Изабелла Баварская. – В том, что именно мой зять станет регентом, – пояснила она.

– «Высокородные принцы Франции, вельможи, коммуны и простые граждане принимают присягу Генриху Пятому как регенту и клянутся после смерти Карла Шестого признать его законным королем Франции». – Кошон выдохнул: – Мы думаем, что это справедливо?

– Прекрасное завершение трактата, мэтр Кошон.

Правовед и богослов откашлялся.

– Это еще не все, ваше величество…

Брови королевы насмешливо нахмурились:

– Не все?

– Нет. Есть последняя статья. Она касается вас лично, – в его голосе было все больше учтивости, – вас и… дофина Карла.

– И что же это за статья, мэтр Кошон?

– Она была необходима для данного документа…

– Вы никак не можете насытить мое любопытство – говорите же!

– Гм-гм, – прочистил горло правовед. – Итак… «Карл Валуа, именуемый дофином, объявляется незаконнорожденным, мятежником и убийцей и лишается всех прав и владений…»

– Что?! – тучная королева даже привстала в кресле. – Что вы сказали, Кошон?!

– «Лишается всех прав и владений…»

– Незаконнорожденным? Да как вы смете?!

– Ваше величество, прошу вас, поймите, – осторожные руки Кошона вырвались вперед, точно он хотел немедленно спасти королеву, падающую в обморок. – Поймите…

– Вы – жалкий человек! – Ее побелевшие губы дрожали. – Да вы знаете, с кем вы говорите?!

– Да, знаю, – неожиданно твердо сказал Кошон. – Я говорю с королевой Франции, оказавшейся в великой беде. Вы увязли в паутине, в сетке, точно птица, и теперь вам выбирать: погибнуть или выжить. Гражданской войне нет конца, она раздирает землю Франции, и только так можно поставить точку в этом кошмаре. Тем более что ваш муж, Карл Шестой, не раз говорил о том, что не признает дофина Карла своим сыном.

– Мой муж болен, тяжело болен! А вы – собиратель сплетен! Равно как и те, кто прислал вас сюда…

Последнюю фразу Пьер Кошон решил пропустить мимо ушей. Пусть королевские особы сами разбираются друг с другом. Но за себя он готов был постоять.

– Я – юрист, ваше величество. Я должен знать все и обо всех. Иначе грош мне будет цена. Если последнего вашего признания не будет, все труды по устройству мира пойдут прахом. Карл Валуа на всех правах дофина и наследника престола будет воевать с Генрихом Пятым. Подумайте о своей дочери – Екатерине Валуа. Она должна быть единственной наследницей вашего брака с Карлом Шестым. Войне не будет конца…

– Выходит, я должна принести себя в жертву, назвав себя блудницей?

Пьер Кошон развел руками:

– Такова воля Бога.

– Не говорите мне о Боге, Пьер Кошон де Соммьевр! – Никогда она не была еще так язвительна, как теперь. – Скажите как есть: такова воля Генриха Пятого!

– Если хотите, то да, ваше величество. – Он покачал головой. – Никто не осудит вас. Все знают, каково вам пришлось с вашим мужем. Вы могли сто раз погибнуть от руки безумца. Но остались живы. Может быть, вам нужно просто вернуть долг? Я ознакомил вас с этим документом только для того, чтобы, когда настанет день и час его подписи, вы не бросили вызов Англии и Бургундии. Последняя спасла вам жизнь…

Королева подняла на него глаза – ее взгляд был тяжелым.

– Не брошу – я подпишу этот документ. А теперь убирайтесь прочь, Кошон, – усмехнулась она. – Я больше не хочу вас видеть.

– Вы напрасно обижаете меня, ваше величество, – вздохнул он. – Я – только слуга куда более могущественных мира сего.

– И я вижу, хороший слуга. Уходите.

Когда он вышел, королева закрыла лицо руками. Господи, какой позор! Признаться в том, что Карл – ублюдок? Перед всеми! Это было невыносимо, страшно… Королева медленно опустила руки на колени. Запоздалые слезы текли по ее полным щекам. Что ж, истина, как река, перегороженная плотиной, все-таки нашла выход и выбрала старое русло. Но она не думала, что будет все вот так – открыто, публично. Нелепость. Гнусность…

Кошон вышел от королевы, утирая лицо платком. Столько переживаний – так и сердце могло не выдержать! Лорд Бедфорд его должник – это уж точно. Стоило подойти к зеркалу и посмотреть – не поседел ли он. Такие признания королевским особам должны делать равные по рангу. Но разве лорд Бедфорд взял бы на себя подобный груз? Тем более – король Англии. Куда им! При встрече с королевой они будут строить благожелательную мину, точно ничего не случилось!

В коридорах юриста и богослова Пьера Кошона встретил молодой человек – Жан де Ринель. Будучи внучатым племянником Кошона и способным учеником, де Ринель помогал своему дяде составлять «величайший трактат», как назвал его лорд Бедфорд, впервые прочитав исторические строки.

– Как все прошло, дядя? – спросил юноша.

– Идем, мой мальчик. Теперь мы можем смело появиться пред очами сиятельного лорда Бедфорда.

– Ее величество… согласны?

Улыбаясь, Пьер Кошон ничего не ответил, но еще теснее прижал к себе свиток.

– Итак, мэтр Кошон? – получасом спустя спросил у него лорд Бедфорд, шагая навстречу через огромный королевский зал Парижского дворца. За Бедфордом семенила пара борзых. Одетый в темно-бордовый бархатный камзол, герцог то и дело попадал в квадраты дневного света, прорезавшие залу. Сколько было энергии в этом тридцатилетнем молодом мужчине, думал Кошон. Вот кому можно было позавидовать! Он был легким и сильным, этот Ланкастер, младший брат Генриха Пятого. И к тому же баснословно богатым! Ему бы самому управлять государством, да что там – пятью государствами сразу! И он бы не сплоховал…

– Ее величество, королева Франции, согласна, – поклонился Пьер Кошон.

Глаза герцога восторженно вспыхнули:

– Сдалась?!

– Да, милорд. Но разве мы оставили ей выбор?

– Хвала Господу, – потряс руками Бедфорд. – У меня бы не хватило духа предложить ей последний пункт! А она… не откажется, когда дойдет до дела? Ее лисий характер известен всем!

– Я поставил ее перед фактами. Она сказала, что подпишет документ, и выгнала меня вон.

– Раз так, значит, подпишет! Ах, Кошон, вы достойны большой награды, и вы ее получите! Обещаю вам… Кстати, что бы вы хотели за проделанную работу? Вы намекали мне, что у вас есть пожелания. Самое время мне выслушать их. Я жду!

– Я бы хотел получить епископскую митру, милорд.

Бедфорд рассмеялся:

– Вы ее получите, мэтр Кошон! Уверен, в скором времени мы с герцогом Бургундским найдем для вас подходящее епископство. Ваши заслуги бесценны, мой друг. И какую же область вы предпочитаете. Если не секрет?

– Я бы предпочел Реймс или Бове, милорд.

Бедфорд взмахнул руками так, точно был волшебником, и от одного его взмаха зависело немедленное исполнение всех желаний его посетителя.

– Я полностью одобряю этот выбор!

– И еще…

– Да, Кошон?

Будущий епископ обернулся:

– Видите того молодого человека, что стоит в дверях?

Жан де Ринель спрятался в полумраке, у самых дверей. Собаки уже не раз присматривались к нему.

– Конечно. Кто он? Ваш… секретарь?

– Мой внучатый племянник Жан де Ринель. Несмотря на молодые годы, очень способный юноша. Он помогал мне в составлении трактата. Жан просил меня о чести быть представленным вам…

Бедфорд поманил юношу пальцем. Тот подошел, косясь на собак, поклонился брату короля.

– Ваш покорный слуга, милорд, – немного теряясь, тихо сказал он.

Лорд Бедфорд недолго разглядывал юношу, а потом радушно хлопнул его по плечу:

– Если у моего брата и Екатерины Валуа родится сын, мы сделаем вашего внучатого племянника секретарем наследника! Как вам такое будущее, молодой человек?

Лицо юноши залил румянец. Он был польщен такой, пусть эфемерной, но роскошной перспективой.

– А теперь, мэтр Кошон, – уже забывая о молодом человеке, увлекая его дядю за собой, продолжал Бедфорд, – у меня будет к вам еще одно очень важное поручение. Точнее говоря, ряд поручений…

Окрыленный Жан де Ринель провожал их взглядом. Теперь герцог и его дядя вдвоем попадали в квадраты дневного света, тонули в его прозрачной синеве и темными силуэтами выплывали вновь.

– Вам предстоит все тщательнейшим образом подготовить к подписанию договора, которое назначено моим братом на конец мая, – говорил лорд Бедфорд. – И заняться будущей свадьбой Генриха Пятого, наследника французского престола, с Екатериной Валуа. Это не менее важное задание, чем составление нашего документа. Поверьте мне, мэтр Кошон! Со своей стороны я лично расскажу королю о вашей верности короне Англии! Нет, – счастливый, осекся он, – теперь уже – Англии и Франции!

8 мая 1420 года армия Генриха Пятого, отягощенная обозом, вышла из Руана и двинулись вдоль устья Сены на юг. С королем были и его братья – Джон, Кларенс и Хемфри. Армия шла не столько воевать, сколько обосноваться на французской земле – осесть в ее крепостях.

Через неделю войска проходили боевым маршем в четверти лье от стен Парижа…

О, превратности войн! Так устали парижане от кровавой гражданской распри, что, узнав о приближении английского короля – беспощадного завоевателя, они высыпали к бойницам и приветствовали захватчика. Он так страстно желал стать их хозяином? Пусть! Главное, чтобы был мир. А уклад, французский ли, английский – все едино. Династические браки то и дело меняли карту Европы. Только бы не лилась кровь…

Вечером 20 мая армия Генриха подошла к столице Шампани. У ворот короля встретил одетый в черное Филипп Бургундский, в окружении свиты. В отличие от своего отца герцог вначале не хотел лезть во французскую политику. Именно это активное вмешательство и погубило Жана Бесстрашного! Но потом передумал. Англичане предложили ему захватить северо-восточные города королевства, расширить свои владения, и он согласился.

– Мы рады видеть вас в Труа! – направляя к королю коня, воскликнул Филипп. – Да благословит вас Господь!

– Желаю того же и вам, мой любезный герцог! – ответил Генрих.

Они оба – англичанин и бургундец – чувствовали себя хозяевами мира. Завтра они поделят Европу. А дофин – не в счет…

Приятное тепло разлилось по сердцу Генриха, когда он вошел в парадную залу дворца. Там его ожидал узкий семейный круг: тучная королева-мать – бледная, от которой веяло холодом и враждебностью. Генрих знал: она ненавидела его, на что ему было совершенно наплевать. Разрумянившаяся Екатерина, юная и прекрасная, настоящая серна, уже готовая стать для него верной женой, нежной любовницей и матерью его детей. И поодаль, на троне, совсем исхудавший и безразличный ко всему король. «Добро пожаловать в свои владения!» – сказал про себя тридцатитрехлетний Генрих и засвидетельствовал почтение королю.

– Кто это? – спросил Карл Шестой.

Королева Изабелла, тяжело вздохнув, промолчала.

– Ваш будущий зять, отец, – еще сильнее раскрасневшись, ответила принцесса.

– Мой зять? А-а, – протянул он. – Но… кто он?

Генрих Пятый откашлялся в кулак – ему было смешно.

– Король Англии, – проговорила принцесса. Она стыдилась за отца. Но что с того было взять?

– Англии? – вяло удивился Карл Шестой. – Но ведь мы воюем с Англией?

– Отныне мы друзья во веки веков, государь! – вступил Генрих Пятый. – Нам больше нечего делить!

Эти слова прозвучали с дружелюбной издевкой. Изабелла Баварская побледнела еще сильнее. Что до Екатерины, то она едва скрывала улыбку. Неужели это случится на самом деле? Ей, скромной принцессе, доставались в наследство оба королевства – самые сильные в Европе! Тут сердце любой женщины затрепещет…

– Тогда добро пожаловать, – зацепив гостя мутным взглядом, пробормотал Карл Шестой. – Мы рады видеть вас. Побеседуйте с дамами, я очень устал…

Беседа была недолгой – королю нужно было отдохнуть с дороги и выспаться перед торжеством.

21 мая 1420 года в Труа состоялось историческое событие, до того невиданное, а именно – ратификация подготовленного Пьером Кошоном документа. В присутствии английской, французской и бургундской аристократии были зачитаны статьи договора.

Теперь Генрих становился регентом Франции и «возлюбленным сыном и наследником» Карла Шестого. Престол французских королей официально переходил к англичанам. Дофин Карл Валуа объявлялся незаконнорожденным, убийцей бывшего регента Жана Бургундского и мятежником против законной власти. Также он лишался всех владений и объявлялся вне закона. Королева-мать отрекалась от сына. Она не испытывала к отпрыску больших чувств и прежде. Но даже несмотря на это пощечина в Труа была такой звонкой, что эхо ее должно было мгновенно облететь всю Европу, и такой жестокой и болезненной, что, когда документ оглашался, Изабелла Баварская постаралась превратиться в камень. Иначе бы она просто умерла от позора и унижения. Беспомощная рука Карла Шестого, находившегося в полузабытьи, поставила закорючку. Генрих Пятый, грозный полководец и хитрый политик, мысленно уже попирал ногой всю французскую землю. Присутствовавшая тут же девятнадцатилетняя Екатерина Валуа была на седьмом небе от счастья. В мужья ей доставался самый могущественный король Европы, и притом – видный мужчина! Филипп Бургундский злорадствовал – теперь дофин будет наказан! За все надо платить! Тем более – за бургундскую кровь! Генрих Пятый Ланкастер лично скрепил документ той легендарной печатью, которой пользовались его предки при подписании победного мира в Бретиньи[15] ровно шестьдесят лет назад!

Не менее короля Англии радовался и Пьер Кошон де Соммьевр – он выполнил все на высшем уровне! Тут тебе и хитрый документ, и торжество. Бывший ректор Парижского университета, богослов и юрист, ожидал самой щедрой благодарности от своего нового могущественного покровителя – герцога Бедфорда, лицо которого радужно сияло во время всего действа.

День закончился церемонией обручения короля Англии с Екатериной Валуа. Свадьба была не за горами…

…В этот же день, в тридцати лье от Труа, где политические события меняли карту Европы и грозили скорыми бедами и несчастьями всем французам, на границе с Лотарингией была тишина и спокойствие. Над селением Домреми, что раскинулось на берегу Мааса, и всей лесистой округой ярко светило солнце. И хотя тут и там плыли облака, несущие для полей весеннюю влагу, воздух уже был насыщен летней теплотой.

Жанна собирала цветы и сама не заметила, как вошла в рощу рыцаря Бурлемона. Над головой пели птицы; далеко, у берега, пастух погонял овец, и белая лохматая псина помогала ему не распустить неровно ползущее стадо. С опушки был виден краешек ее дома из белого камня и шатер церкви рядом. Зажав букет в руках, пряча его за спиной, Жанна не удержалась и вышла-таки к Дереву фей. Тут она водила хороводы с подругами, тут же шепотом поверяла свои тайны. Кому? Богу и… немного крылатым сказочным девам, лесным созданьям, что весело смеются по ночам, когда все люди спят и видят сны. Хоть отец и говорил, что эти существа – вымысел, она верила, что волшебные девы приходят сюда. Слетаются, точно птицы. Но они всегда выбирают время, когда поблизости нет людей… Жанна закинула голову – пришла весна, и дерево вновь расцвело! Его крона была раскидистой, густой, пышно-зеленой. Легкий ветерок перешептывался с листьями. Так хорошо было здесь одной! Девочка опустилась на корточки и бережно положила самый красивый анемон у начала узловатого ствола.

– Будьте к нам милостивы, добрые феи, – тихо сказала она. – Этот цветок – мой вам подарок! – Жанна запустила руку в карман платья и вытащила оттуда жука-оленя. – И этот жук – тоже. Я нашла его около дома, он уже умер. Воскресите его, добрые феи.

За ее спиной хрустнула ветка – и Жанна обернулась. Там, за стволами ближних деревьев, стоял… олень. И он смотрел на нее! Жанна рывком поднялась. Величавый, красивый, с ветвистыми рогами, олень не двигался. Его большие и круглые глаза были черны и блестели. Жанна взглянула на неподвижного жука, вновь на оленя – и все поняла. Ее олень ожил, но стал другим. А животное повело носом, тряхнуло головой, задев рогами ветки орешника, и отступило назад. Жанна опомниться не успела, как раздался сухой треск веток, и оленя и след простыл. Видением он появился и так же быстро исчез.

Когда Жанна вышла из рощи рыцаря Бурлемона, то сразу увидела, что облаков стало больше. Они то и дело закрывали солнце, и вся зеленеющая округа то укрывалась серо-голубой тенью, а то вновь щедро обливалась ослепительным золотом. Эти облака несли с собой майский дождь, и его было так много, что облака, казалось, не удерживали края и вода звонко проливалась на землю.

И вот одно облако, над головой Жанны, не выдержало и сдалось – короткий майский ливень ударил по окрестным лугам, по селенью Домреми, и Жанна, прижав к себе собранный букет, со всех ног бросилась домой.

Она прибежала мокрая, запыхавшаяся, распахнула дверь и утопила лицо в цветах: они оказались мокрыми и душистыми – даже голова закружилась. Ей было смешно – этот дождь застал ее врасплох, точно охотился за ней!

За дверью кухни она услышала голоса – там говорили две женщины: ее мать и крестная, Жанна.

– Какой светлый дождь, – сказала ее мать.

Но произнесла она это так – между прочим, точно думала совсем о другом.

– Добрый дождь, – откликнулась крестная.

Их разговор явно не клеился. Жанна уже хотела было забежать с букетом и подарить его матери, но подумала, что нельзя обижать крестную. Как это – матери достанется, а той – нет. Значит, надо букет разделить. Жалко, но надо. Она стала расцеплять веточки, когда услышала:

– Сколько ты будешь еще скрывать от нее это?

Жанна прислушалась – то был голос крестной…

– Сколько понадобится, – как ни в чем не бывало откликнулась ее мать.

– Однажды Жанна узнает, кто она. Ее и так уже называют то «принцессой», то «Лилией»…

– Пусть это случится, когда Господу будет угодно. Сегодня она была такая счастливая, когда ушла собирать цветы. Я не смогу сказать ей сама…

Девочка за дверью насторожилась. Несомненно говорили о ней. Теперь она забыла про букет и только слушала.

– Когда тринадцать лет назад ее привезли в наш дом, никто не сомневался, что пройдет год или два, и Жанну заберут обратно. Монсеньер герцог Орлеанский или королева. Ведь король был так болен, все думали, что век его недолог. А недолгий век оказался у монсеньера Орлеанского. Сын его, доблестный герцог Карл, попал к англичанам. Королева оказалась в руках бургундцев. Она потеряла двух сыновей, наследников престола, и едва не лишилась трона. Собственный муж назвал ее блудницей и заключил в тюрьму. Разве могла бы она после этого взять дочь к себе? Тем более, открыть герцогу Бургундскому, кто ее отец? Все вышло против Жанны. Кто мог подумать, что так случится?

– Верно, – отозвалась крестная, – никто.

Жанна трепетала, стоя за дверью. Тринадцать лет? Ей ровно столько. Выходит, говорят все-таки о ней. Но что это значит – «никто не сомневался, что ее заберут обратно»? А при чем тут королева? Ее не раз односельчане называли «принцессой», но что с того? Так она думала. И что значит другое – «взять дочь к себе»? Девочка прижала букет цветов к груди и лицу – теперь лепестки анемонов тесно касались ее губ, щекотали их, но она этого не замечала.

– Мы боялись за Жанну, – вновь заговорила мать, – хранили ее как зеницу ока. Шутка ли – воспитать принцессу! Случись с ней что, не сносить бы нам головы…

Сердце Жанны застучало: да, говорили о ней! Сомнений не было…

– Но со временем мы полюбили ее как родную дочь, – продолжала мать. – Жанна добрая и умная девочка, очень набожная, любой родитель может только мечтать о таком ребенке. И когда я думаю, что придет время, она повзрослеет, и кто-то расскажет ей, что она вовсе не д’Арк, а дочь герцога Людовика Орлеанского и королевы Франции – Изабеллы Баварской, сердце мое стынет…

Две женщины, сидевшие за столом, обернулись на двери – там стояла Жанна. Она прижимала к груди два букетика цветов – в каждом кулачке по букету. Женщины поняли все по глазам девочки. Изабелла де Вутон стремительно прикрыла ладонью рот.

– Пресвятая Дева, – тихо проговорила крестная.

– Ты подслушала наш разговор? – спросила Изабелла.

Но девочка только опустила глаза.

– Я хотела подарить вам цветы…

– Ты вся мокрая, – проговорила ее мать. И несмело повторила: – Не молчи, Жанна, скажи, ты все слышала?

– Да, матушка, – сказала та. – Вы с крестной… шутили?

В ее голосе звучала надежда. Обе женщины переглянулись. И тотчас поняли, что назад ходу не было. Еще одна ложь только бы навредила – всем.

– Войди и сядь, девочка моя, – сказала Изабелла.

Крестная в подтверждение ее слов кивнула. Но Жанна не двигалась.

– Вы пошутили? – В ее голосе уже не было прежней уверенности. – Ответьте мне, матушка…

Женщины вновь переглянулись. «Пусть это случится, когда Господу будет угодно…» Неужели вот оно – время? Изабелла де Вутон поднялась со стула, подошла к дочери и взяла ее за прижатые к груди руки.

– Послушай… – Она терялась. – Клянусь Богом, девочка моя, мы с твоим отцом любим тебя больше жизни. Нет никого на свете дороже для нас, чем ты…

– Прошу вас, матушка, скажите, – голос Жанны дрогнул.

– Хорошо, хорошо… Если Господь выбрал этот день и час, значит, так тому и быть. Ты наша дочь, конечно, наша. Но не родная. Тебя привезли к нам, едва ты родилась…

Жанна что было силы замотала головой, но мать только крепче обняла ее.

– Для нас была большая честь воспитывать тебя…

По щекам девочки текли слезы.

– Верь нам, верь…

– И кто же… мои родители?

– Ты уже слышала. – Голос Изабеллы де Вутон изменился. – Твой отец – брат короля, герцог Людовик Орлеанский, а мать – королева Франции. Ты – благородная принцесса, Жанна. В тебе течет королевская кровь. Но твой отец погиб через несколько дней после твоего рождения, а мать… Ей пришлось нелегко. Она много страдала. Ей все время угрожала опасность. Чтобы оградить тебя от бед, тринадцать лет назад твой брат привез тебя к нам. Так хотел монсеньер герцог. И мы с твоим отцом… – она осеклась и тут же поправилась, – с твоим нынешним отцом горды, что воспитали тебя.

Жанна взглянула на вторую женщину:

– Все это правда?

Крестная опустила глаза.

– Да, Жанна, это правда. Тебя не зря называли принцессой…

Девочка вдруг перестала плакать – она вырвалась из рук Изабеллы и отступила к дверям.

– Вы… обманули меня, – тихо сказала она. – Вы лгали мне.

– Господи, Жанна, конечно нет! – шагнула к ней Изабелла. – Я давно хотела рассказать тебе…

– Вы обманули меня, – уже тверже повторила девочка и швырнула оба букетика к ногам матери. – Обманули!

Она бросилась через весь дом, слыша, как ее зовут, может быть, пытаются догнать, едва не сбила двух своих братьев – Пьера и Жана, вырвалась во двор; девочка остановилась только далеко от дома, под весенним дождем. Она стояла одна-одинешенька на этом лугу, платье намокло. Поверить в услышанное было нелегко. Осознать – еще труднее. В тринадцать-то лет! Жанна вновь ревела, но теперь – горько. Ее обманули, и она ненавидела весь мир. С его солнцем, дождем, чудесами…

14 июня в церкви Сен-Джоан Генрих Пятый торжественно обвенчался с Екатериной Валуа – и престол французских королей отныне перешел к англичанам.

Но чуть раньше вести из Труа достигли Буржа. Двор опального дофина всколыхнулся. Это выходило почище распри арманьяков и бургундцев! До них долетела не просто оскорбительная весть – это был ветер великой войны…

– Да как она посмела? – когда оставался один, твердил о своей матери Карл. – Ненавижу ее! Ненавижу! – Юношу и впрямь можно было пожалеть: его не просто предали, но перед всем миром назвали ублюдком! Теперь он краснел, когда встречался взглядами со своими придворными. Дофин, так ему казалось, видел насмешку над собой в глазах любого – даже челяди! – Господи, – говорил он, – за что? Ведь я ее сын! Господи… Ее заставили англичане! – в порыве убеждал он себя и вновь шептал: – Ненавижу ее, ненавижу…

Иоланда Арагонская, наблюдая, как мучается ее зять, скептически заметила:

– Я бы удивилась, если бы эта женщина поступила по-другому. Она никогда не думала ни о своих близких, ни о своем народе. Пеклась только о себе. Надо готовиться к войне, мой мальчик.

И она оказалась права – пышно отпраздновав свадьбу, Генрих Пятый, как и положено настоящему полководцу, двинулся на противника. Мишенью были выбраны Санс, Вильнев-де-Руа, Монтеро, Венсен, Мелён и другие города дофинистов к югу от Парижа. При взятии Монтеро бургундцы дрались особенно жестоко, перебив много французов. Когда победа была одержана, они отыскали в одной из часовен тело убиенного Жана Бесстрашного и рассвирепели еще больше. Убийцы герцога похоронили его как обычного лавочника – в одном пурпуэне и штанах. Ни одной драгоценности – обобрали до нитки! Тело герцога отправили в Дижон – для торжественного захоронения.

Генрих лично принимал участие в осадах, стычках, подкопах. Во время осады Мелёна, когда дофинисты отбивались из последних сил, под стенами города столкнулось два отряда – французов и англичан. Дышать было трудно, а разглядеть противника еще труднее. Командир французского гарнизона Гильом де Барбазан сражался впереди своих людей. Рыцарь, с которым он скрестил мечи в удушливой темноте, тоже предводитель, бился как лев. На зубах рыцарей скрипел песок. Оба они рычали, плевались и были похожи скорее на чертей в аду, чем на бойцов.

– Сдавайтесь! – в какой-то момент грозно зарычал напирающий англичанин. – Или вы погибли!