Принцесса крови Агалаков Дмитрий

Центральная Франция никак не давала покоя лорду Бедфорду. Почуяв затишье во французском лагере, регент решил действовать. Еще его покойный брат Генрих Пятый следующей мишенью после Парижа выбрал вотчину пленных принцев – Орлеан. Именно этот город был ключом в югу Франции, где еще мог прятаться от англичан Карл Валуа. Но пока что главный город на Луаре, защищавший с севера все Буржское королевство, был им не по зубам.

К нему надо было подходить осторожно, отрывая кусок земли за куском.

В середине лета 1427 года, сразу после отставки Артюра де Ришмона, англичане осадили большой город Монтаржи, к востоку от Орлеана. Город защищал мощный замок в центре – надежная крепостная стена, двадцать высоких башен, исполин-донжон, десятиметровый ров, наполненный водой. Задача была не из легких. Англичанами, которых набралось более трех тысяч, командовали опытные полководцы: графы Уорвик и Суффолк, Джон Талбот, прозванный «Сторожевым псом Англии», и Анри Биссе. Войско нападавших было оснащено сильной артиллерией. Англичане разбили три лагеря вокруг большей части города, превратив каждый в крепость с частоколом и рвом, а также соединительными проходами, и начали активно бомбить Монтаржи.

Через месяц непрекращающегося артобстрела город дрогнул. Стены во многих местах были разрушены, жителей, не готовившихся к долгой осаде, донимал голод. Гонцы, приехавшие в Бурж, сказали, что если город не дождется помощи, то ему придется капитулировать. Тогда Карл Валуа, пребывавший как всегда в заторможенном состоянии, призвал-таки ко двору Орлеанского Бастарда и, дав ему две тысячи ливров золотом, поручил помочь городу – если не снять осаду, то хотя бы доставить продовольствие и увеличить поредевший за время бомбежки гарнизон.

Чем не возможность реабилитироваться за дерзость!

В первые дни сентября из Орлеана через Бургундские ворота вышло войско в полторы тысячи бойцов, которыми предводительствовал Бастард и первые капитаны Буржского королевства: Рауль де Гокур и Ла Ир, Гийом д, Альбре и сеньор д, Орваль, де Гранвиль и де Виллар, а также мессир Жиль де Сен-Симон, Готье де Бруссар, и шотландские лорды Джон и Вильям Стюарты, ненавидевшие англичан хуже смерти.

Ночью 5 сентября войско Орлеанского Бастарда, отягощенное обозом для голодающих, незамеченным подошло на пол-лье к Монтаржи и затаилось. Впереди горели костры англичан, и на фоне темного неба возвышались суровые башни крепости с царственным донжоном во главе. Крепость дожидалась утра, чтобы вновь отражать град ядер и камней.

Той же ночью в лесу собрали военный совет, на котором присутствовали некоторые горожане из наиболее яростных противников англичан. Сколько было в Орлеанском Бастарде осторожности, столько же и бесстрашного авантюризма. Он решил напасть на противника с рассветом, когда тот будет мирно спать, а горожанам приказал за эти часы разрушить дамбы местных прудов, вода в которых по уровню была выше всех трех английских лагерей.

На рассвете, ощетинившись копьями и луками, мечами и секирами, Орлеанский Бастард ввел в свободные ворота города обоз с продовольствием, а Ла Ир с третью всех людей набросился на ближайший лагерь англичан. Граф Суффолк проснулся от истошного крика: «Под знамя Сен-Дени!» Спросонья он даже подумал, почему его солдаты несут подобную околесицу, где боевой клич англичан: «Святой Георгий»! А по лагерю уже метались его полураздетые солдаты, которых гоняли французские рыцари, накалывая на копья, разбивая им головы топорами и молотами. Могучий Ла Ир, как воплощенное возмездие, лично не отпускал ни одного попадавшегося ему на пути англичанина – и не важно, вооружен был тот или нет. В партизанской войне не до рыцарства, нечего соваться в чужую страну! Не ожидавшие нападения англичане бросились вон из лагеря, ставшего западней, но многие перетопли во рвах, которые наполнились водой из озер наверху, дамбы которых были предусмотрительно снесены. Сам граф Суффолк и его брат де Ла Поль только чудом спаслись из лап капитана Ла Ира. Около тысячи англичан было перебито в лагере Суффолка, мало кто ушел.

Тем временем вышел из Монтаржи и напал на второй лагерь англичан сам Орлеанский Бастард. Но Анри Биссе и его люди, всполошенные криками соседей, уже были готовы отразить удар. Но удача в это сентябрьское утро была не на их стороне, хотя англичане имели перевес в силе! Французы почувствовали кураж, и остановить их было невозможно. Капитан охраны Карла Валуа, оруженосец Жан д, Олон, бесстрашно врубался в ряды англичан, безжалостно снося им головы. Четырех коней убили под ним, но он выжил. Плечом к плечу с Орлеанским Бастардом они теснили солдат Анри Биссе. А тут, разгоряченный до исступления кровью врага, подошел отряд Ла Ира. Эта помощь решила исход битвы. Англичане запаниковали, дрогнули и начали в беспорядке отступать. Теперь единственной надеждой уцелеть для них было добраться до третьего лагеря – графа Уорвика. Когда англичане переходили мост надо рвом, тот рухнул, и вновь завоеватели потопли в большом числе.

Немногие добрались до лагеря Уорвика. Любимец покойного Генриха Пятого и личный друг лорда Бедфорда, граф решил стоять насмерть. Но французы не стали еще раз испытывать судьбу. Два лагеря они захватили внезапностью – заниматься осадой не входило в их планы. Довольные, они вернулись в город. В ту же ночь остатки англичан ушли из-под Монтаржи, а в городе был устроен пышный праздник.

Еще через день войско Орлеанского Бастарда, укрепив частью солдат гарнизон Монтаржи, вернулось в Орлеан.

Когда гонец, приехавший в Бурж, сообщил о победе, в глазах Карла Валуа заблестели слезы. Он даже сам не ожидал от себя таких чувств.

– Наконец-то! – воскликнул он. И помолчав, добавил: – Господи, я счастлив так, как никогда не был счастлив раньше!

Эти слова были немедленно записаны его секретарем.

Карлу Валуа можно было поверить – после Боже это была самая крупная победа. Что до Орлеанского Бастарда, то он не просто реабилитировал себя перед королем, но и стал первым полководцем Буржского королевства. Его победа выглядела тем значительнее, что она повторяла победу англичан над Артюром де Ришмоном под Сен-Жак-де-Бёврон. Тут тебе и превосходящие силы противника, и ошеломляющая внезапность, беспримерное мужество, и даже наличие водоемов, в которых враг нашел свою братскую могилу. Иначе говоря, Орлеанский Бастард отплатил врагу звонкой монетой той же чеканки.

Узнав о поражении своих лучших полководцев, которых обманул двадцатичетырехлетний рыцарь, лорд Бедфорд разозлился. Но это поражение только убедило проницательного политика в своей правоте. Стоило ему взглянуть на окрестности Орлеана, как сонные французы немедленно проснулись и бросились на выручку окружавшим его городам. Ключ к югу Франции! Волшебный ключ! Теперь именно Орлеан становился для регента главной мишенью, о которой он должен был думать днем и ночью. Бедфорд знал наверняка: именно сюда уже скоро он поведет все свои войска. Именно тут он навяжет французам долгожданную решающую битву.

…Приблизительно в те дни, когда Орлеанский Бастард торжествовал в Бурже свою победу под Монтаржи, принимая от ровесника-короля, своего друга, и всего двора благодарности, в Домреми пришла беда. Первый раз за все это время рыцари Вокулера и Нефшателя не успели подойти вовремя. Жанна увидела ту войну, которая идет в деревнях, когда вражеские всадники налетают внезапно, убивают мечами и секирами не успевших вооружиться мужчин, когда кони сбивают бегущих женщин и топчут копытами детей, когда стрелы вонзаются в спины тех, кто еще вчера вместе с ней слушал мессу в их деревенской церкви. Это был тот ужас, в сравнении с которым жестокая смерть Николя д, Эпиналя померкла. А ярость и ненависть, наполнившая сердце девушки, не знала берегов. В тот день бургундцы перебили немало народу и увели из деревни весь скот. Только по счастливой случайности никто из семьи Жака д’Арка не пострадал. У бургундцев было немного времени для того, чтобы учинить разбой, ограбить и убраться восвояси. Жанна убедила себя в том, что такое не должно повториться.

В тот день, когда одни тушили пожары, а другие оплакивали убитых и помогали раненым, Жанна призналась отцу и матери:

– Я вам не сказала, Господь открыл мне, что я должна уйти.

– Уйти – куда? – глухим голосом спросил отец.

Он был подавлен – ему не удалось оградить от смерти своих односельчан.

– Я должна спасти Францию, – просто ответила Жанна. – Скоро я уйду от вас – ждать осталось недолго.

Жак д’Арк покачал головой, точно хотел сказать: «О чем ты говоришь, и в такие минуты?!» Мать плакала.

– Вы никогда не понимали меня, – с глубокой грустью сказала Жанна. – Мне больно от этого. Очень больно. Но все уже решено.

В королевском дворце Буржа разгорался пир. Один из тех бесконечных пиров, который давался молодым королем Карлом Валуа Седьмым в честь его прекрасной супруги, самого себя, друзей-рыцарей, да просто нового дня! Нынче – зимнего дня! Где-то за Луарой шли полусонные по-зимнему бои – то англичане теснили французов, то наоборот, а тут столы ломились от яств, рекой лилось южное французское вино – из бочек и кувшинов, музыканты играли на арфах, лютнях и виолах, жонглеры и акробаты показывали фокусы и смешили аристократов, стаями носились в погоне за жирным куском псы. Здесь было весело. Горели сотни факелов, освещая залу. Тут не знали беды. Не желали думать о ее возможном приближении. В Бурже наслаждались жизнью. Земной рай на рыцарский манер.

– Каждый день веселье, – недобро бросила Иоланда, кутаясь в меховой плащ, наброшенный на подбитое горностаем сюрко.

– Они молоды, ваше величество, – скромно заметил францисканец Ришар, исповедник королевы.

– Нет, святой отец, все только для того, чтобы забыться – закрыть глаза на опасность, которая надвигается с каждым днем. Ах, Карл… Ла Тремуй точно сонного зелья подливает ему в кубок!

Они стояли на балконе, в темноте. Под ними простиралась гостевая зала Буржского дворца. Внизу все кипело: пировал весь двор – бравые капитаны, боевой пыл которых охлаждала зима, и прекрасные дамы, предпочитавшие это время года, потому что именно зимой вся энергия мужчин уходила на любовные приключения. Сейчас Иоланда смотрела из темноты сверху вниз на юную дочь и молодого короля, щечки которого уже пылали от вина и сливой висел нос над пухлыми губками, недовольно поджатыми даже тогда, когда Карл Валуа был счастлив. Впрочем, был ли он счастлив когда-нибудь, всегда чувствуя опасность, оставалось для всех тайной.

– Когда я отдавала свою дочь за этого юнца, я не думала, что попаду в медвежий капкан, – сказала Иоланда Арагонская своему собеседнику, монаху-францисканцу. – Правда, я никогда не могла предположить, что Марии грозит стать королевой Франции. – Она усмехнулась. – Буржской королевой! А мне – бороться за ее корону и тратить на эту борьбу всё новые средства. То, что мать Карла Валуа – шлюха, было известно всем. В конце концов, мне безразлично, чья кровь течет в моем скромном зяте – Карла Шестого, герцога Орлеанского или другого аристократа. Мне бы даже не хотелось, чтобы его отцом был несчастный Карл. Как известно, отравленная кровь передается по наследству. – В глазах королевы четырех королевств промелькнул стальной блеск. – Меня в этом вопросе занимает только одно – власть! Мне не дает покоя главный вопрос: в чьих руках окажется корона Франции!

Иоланда посмотрела вниз – при виде дочери выражение ее лица смягчилось. Юная и веселая Мария, ее беззаботность вызывали улыбку на губах матери. Трубадур закончил пение баллады, низко поклонился аристократам. Вот руки Марии, всплеснув широкими рукавами с узкими манжетами, поднялись, и юная королева, захлопав в ладоши, закричала:

– Еще! Пой еще!

Пирующие поддержали свою королеву оглушительными рукоплесканиями. Громче всех аплодировал захмелевший Орлеанский Бастард, уже прозванный при дворе «красавчиком», ему вторили другие молодые люди. Ла Тремуй хлопал в ладоши умеренно – пора подлизываться к молодой королеве для него прошла. Он давно понял, что Мария не имеет большого влияния на своего мужа, а орудием своей матери юной красавице уже не быть. Он сделал все, чтобы любой совет Иоланды Арагонской вызывал в зяте раздражение. Юноша с виолой в руках, в красном кафтане и берете, заломленном набок, решал, какую балладу исполнить ему на этот раз, чтобы угодить прекрасной королеве Марии. Его длинные пальцы замерли над струнами, вот они коснулись их, и музыка, рожденная прекрасным инструментом, звуча глубоко и сладко, вновь полилась по притихшей зале.

– Мой зять точно кораблик, что забыл о парусах и веслах и отдался течению волн! – продолжала Иоланда Арагонская, не оборачиваясь на францисканца. – Он даже не представляет себе, как зыбко его положение. Посмотрите на этих аристократов, которых Карл именует друзьями, а они называют его своим королем. Они окружили его тесным кольцом только потому, что смертельно ненавидят англичан. И хоть с чертом пойти готовы, только бы обратить меч против сына Екатерина Валуа, за которым гранитной скалой стоит всемогущий Бедфорд! Но все до поры до времени…

– Что вы хотите этим сказать, ваше величество?

Иоланда Арагонская усмехнулась:

– Знаете, святой отец, что будет, если Карл Орлеанский вырвется из английского плена и провозгласит себя королем Франции? Все эти доблестные рыцари, которых вы видите внизу, – и Бастард, и де Буссак, и граф Клермонский, и даже Ксентрай и Ла Ир, – все они встанут на сторону первого из сыновей Людовика Орлеанского. Все до одного! Потому что у орлеанов больше прав на престол Франции. Их рожала добродетельная Валентина, а не распущенная Изабелла! В них никто не может усомниться. А от моего зятя отказались родители перед всем миром! Вот о чем я хочу сказать, святой отец. Нам нужно торопиться. Карл должен упрочить свое положение до того, как один из орлеанских принцев ступит на землю Франции. А также раньше, чем Бедфорд окончательно перекроит захваченные земли на английский манер и решит перейти Луару. Ах, если бы моего несчастного зятя миропомазать и короновать в Реймсе!

– Но как это сделать, если англичане то и дело теснят французов на поле брани?

Иоланда задумалась, точно немедленно решила ответить на этот вопрос. Она смотрела вниз, но пиршество, его круговорот из кавалеров при мечах и кинжалах, прекрасных дам в роскошных меховых сюрко, жареных свиней и уток на серебряных подносах, рек вина, прыгающих акробатов и жонглеров, рыщущих псов и музыкантов, услаждающих слух аристократов веселыми и грустными песнями, – все смешалось и превратилось для нее в один мелькающий калейдоскоп, гул.

Отец Ришар не отваживался нарушить молчание великой женщины и королевы в одном лице. Его взгляд, до того блуждающий, остановился на тяжелом деревянном распятье, резном, инкрустированном серебром и золотом, в нише на стене.

– Что говорит вам Господь, святой отец? – глухим голосом спросила Иоланда.

– Простите, ваше величество? – не понял он.

– Вы же смотрите на распятие…

– Как вы догадались? – смутился он.

Королева Иоланда! Точно она видела, знала и слышала ровным счетом все.

– Так что говорит вам Господь, почтенный отец Ришар? – повторила она свой вопрос. – Уверена, вы спрашивали у него, отчего Франции так не везет? В чем ее вина?

Мудрый отец Ришар не растерялся – на то он и был авторитетным членом своего ордена.

– Короли Франции много грешили, ваше величество, – смиренно заметил францисканец. – Блуд – главный бич Валуа, не говоря уже о тяге к магии. А это – грех великий. Любая магия – измена Вседержителю. Так просто подобные слабости, назовем их слабостями, пройти не могут. Теперь все королевство платит за своих королей.

– Женщины не раз губили эту землю, – все так же задумчиво промолвила Иоланда Арагонская. – С Алиенор все началось, Изабеллой закончилось. Традиция! – зло усмехнулась она. Иоланда неожиданно замолчала. Затем, точно сделав открытие, сказала: – Хорошо бы женщине и принести мир во Францию…

Францисканец задержал вопросительный взгляд на своей патронессе.

– Вы говорите о себе, ваше величество? – учтиво спросил он.

– Были бы у меня силы вдохновить все королевство одним порывом, святой отец, за мной дело бы не стало, можете мне поверить. Но здесь нужная другая фигура, – она усмехнулась, – я не настолько добродетельна и чиста.

– Никто не смеет сомневаться в вашей добродетельности!

– Знаю, – оборвала его Иоланда. – Но я простая смертная. Хотя, видит Бог, каждый день я молюсь, чтобы Дева Мария помогла нам.

Священник оживленно закивал:

– Я слышал разговор сержантов и солдат, они толковали, что только дева, чистая, как Дева Мария, и способна спасти эту заблудшую во грехе страну. Только она и способна остановить кровопролитие на земле многострадальной Франции.

– Девственница?

– Да, ваше величество, дева. Девственница.

Глаза королевы вспыхнули, неожиданный огонь дрожал в них. Улыбка затеплилась на ее губах. Она взглянула на священника:

– Своей благодатью?

– Да, ваше величество.

– Силой своей любви к этой земле?

– Именно так.

– Одна женщина погубила Францию, другая спасет ее. Почему бы и нет, верно? Это ли будет не чудо?

Священник смотрел на королеву и ждал. Огонь, вспыхнувший в ее глазах, не угасал. Наоборот – разгорался.

– Вот он, промысел Божий, – не спуская глаз со священника, проговорила она. – Подчас великое войско может погибнуть, если ему не хватает уверенности в победе. Если оно хоть на мгновение дрогнет – усомнится, что Бог на его стороне. А если – наоборот? Если изначально оно будет знать, что Господь с ним? Что копье и меч каждого воина держит не только рука смертного, но сила и воля Всевышнего? Его правда? – Музыка как-то сразу вернулась к ней. И весь зал, наполненный светом факелов, вспыхнул другими красками, куда более отрадными. – Что скажете на это, святой отец?..

– Я внимательно слушаю вас, ваше величество…

– Разве Бернар Клервосский не вдохновил рыцарей всей Европы на крестовый поход? А позже – Фульк из Нейи?[16]

– Поход, на который вдохновил святой Бернар рыцарей Европы, провалился. Да и рыцари, вдохновленные Фульком, не дошли до Иерусалима…

– Да, потому что они перегрызлись друг с другом из-за сокровищ Востока! Но они делили чужие земли…

Сейчас внизу Дюнуа танцевал вольт с юной королевой. Пышные рукава молодой женщины, сужавшиеся к запястьям, то и дело соприкасались точно с такими же рукавами рыцаря. Перстни сверкали на пальцах молодого воина и королевы. Размеренная музыка завораживала гостей, и только собаки, чуждые музыке, рычали в разных углах, яростно грызлись, но их хозяева аристократы на это не обращали внимания. Собачья грызня была аккомпанементом рыцарской жизни, как бряцанье оружия и вопли погибающих на поле брани.

– Сейчас – другое время и дело. Осталось только одно испытание для всех рыцарей Франции. – Иоланда улыбнулась, кивнув на танцующего Дюнуа: – Для них – молодых и сильных. Одно испытание на всех. Сейчас не надо идти за тридевять земель за несбыточной мечтой и сомнительной славой. Эту землю топчут английские кони. Землю Франции кровью – нашей кровью! – поливают враги. В том числе и бургундцы, будь они прокляты. Сейчас все просто: либо мы спасем себя, либо нас уничтожат. Я поставила на этого мальчишку, я отдала ему дочь и вложила в него сотни тысяч золотом. И что же теперь – отступить? – Отрицая это предположение, она гордо покачала головой. – Никогда!

Королева наконец-то вышла из темноты в яркий свет факелов, положила руки на деревянные перила балкона.

– Блудницы истерзали Францию, Дева спасет ее. Возможно, она уже рождена на французской земле и ждет только часа, чтобы открыться, явиться своему народу. Но не только с благодатью в сердце, но в рыцарском доспехе и с мечом в руке. Под королевским штандартом! Под лилиями Валуа… – Королева смотрела в пространство залы, освещенной огнями факелов и наполненной шумом пира. – Вы меня понимаете, святой отец?

Вопрос королевы прозвучал торжественно, как аккорд органа.

– Ваша мысль подобна самой быстрой птице, с которой трудно тягаться, – поклонился за ее спиной францисканец. – Но я понимаю вас, ваше величество.

В эту самую минуту пирующие внизу заметили Иоланду Арагонскую.

– Ваше величество, присоединяйтесь к нам! – громко воскликнул Орлеанский Бастард, только что закончивший танец с ее дочерью. – Я приглашаю вас на танец, – он встал на одно колено, – прошу от всей души!

Музыканты затихли, акробаты и жонглеры прекратили свое бурное действо, которому не было ни конца ни края. Утихли даже собаки, закрутили головами.

– Что ж! – громко откликнулась королева, и собаки преданно задрали головы вверх. – Танцевать с самым галантным и красивым кавалером двора мне будет в радость!

Раскрасневшаяся Мария захлопала в ладоши на ответ матери, слабо улыбнулся и Карл Валуа. Ла Тремуй скорчил кислую гримасу. Он ненавидел Иоланду Арагонскую и сразу невзлюбил Орлеанского Бастарда, как только увидел его, хотя поневоле сделал многое для его возвращения. Бастард был героем, а Ла Тремуй их опасался. Остальные рыцари и дамы зааплодировали. Хлопки не угасали до тех пор, пока Иоланда Арагонская не спустилась вниз – к пирующим.

Они вышли на середину залы, между столами, капельмейстер уловил мгновение, когда оба партнера замерли в первой позиции, и взмахнул руками. Арфа, лютни и виолы вновь заиграли вольт, но уже другой, более минорный, соответствующий статусу танцующей дамы.

– Знаете, ваше величество, – когда их кисти пересекались и они поворачивали головы друг другу, сказал Орлеанский Бастард, – я недавно получил письмо от своего брата – Карла, из Англии, так вот он поведал мне увлекательную историю. Уверен, она вас развлечет…

– Что за история, Жан? – прохладно спросила танцующая королева Иоланда.

– На границе с Лотарингией, в небольшом селенье, сейчас не скажу, как оно называется, не помню, растет милая девушка, и зовут ее Жанна…

Глаза Орлеанского Бастарда лукаво блестели.

– Дальше, – сказала королева.

– Ей сейчас лет восемнадцать, не больше…

Он нарочно тянул, но зацепить Иоланду Арагонскую было не так-то просто. Королева и Бастард сделали изящный поворот и поменялись местами.

– Продолжайте же, – поторопила она его.

– В это пограничное селение, под надежной охраной, новорожденной, ее отвез мой брат. Такова была воля нашего отца – Людовика Орлеанского.

Иоланда нахмурилась:

– Да что же вы тянете, право?

– Он вывез ее из Парижа в тот самый день, когда нашего отца убили люди Жанна Бесстрашного. Людовик сам проводил их до парижских ворот.

– Вашего отца убили недалеко от дворца Барбетт, – став не на шутку серьезной, сказала королева.

– Правильно, он возвращался туда, откуда они с Карлом и вывезли эту девочку. Потом Людовика выследили…

– Вывезли от Изабеллы Баварской?! – перебила его Иоланда.

– Да, – улыбнулся Орлеанский Бастард.

– Это был тысяча четыреста седьмой год?! Осень?!

– Именно так, королева.

– Но в том самом году, осенью, Изабелла Баварская родила ребенка – сына Филиппа, который умер через несколько часов после того, как увидел свет! Родила не во дворце Сен-Поль, а в своем вертепе – в Барбетт?

Они сделали еще один поворот, но Иоланда Арагонская никак не могла дождаться, когда вновь встретится взглядом со своим партнером. На них смотрели с интересом – по лицу королевы четырех королевств, до того веселой, пронеслась буря непонятных чувств. Но лицо Орлеанского Бастарда по-прежнему лучилось улыбкой, которая становилась все более хитрой.

– Да, ваше величество, – сияя, кивнул Бастард. – Только это был не мальчик, а девочка.

– И она не умерла?!

– Нет! Карл Орлеанский отвез на границу Франции общего ребенка Изабеллы Баварской и Людовика Орлеанского – девочку Жанну. Она жива-живехонька по сей день и растет в семействе неких д’Арков, преданных Орлеанскому дому. О ней некому было позаботиться – Людовика убили, Карл попал в плен. Всем оказалось не до нее. Можете поздравить, у меня есть сводная сестра – настоящая принцесса! А у нашего короля, да хранит его Господь, появилась кузина. – Он неожиданно весело рассмеялся. – Маленькая, крепкая деревенская сестренка!

– Святая Мария, – прошептала пораженная этой новостью Иоланда Арагонская. – Неужели промысел Божий?

В эту минуту танец закончился, музыка смолкла. Им вновь зааплодировали.

– Что вы сказали, ваше величество? – спросил Орлеанский Бастард, целуя руку королевы, все пальцы которой были унизаны дорогими перстнями.

– Вы не только отважный рыцарь, но и блестящий кавалер, – улыбнулась ему королева. – Да хранит вас Господь, мой милый Жан.

Орлеанский Бастард проводил королеву ко вновь загудевшему столу.

– И вот что еще, – уже намереваясь сесть, сказала Иоланда Арагонская. – Не забудьте мне сказать, завтра, что это за деревня на границе с Лотарингией, где растет ваша сестра. – Это прозвучало так, между прочим. – Мне и впрямь ваша история показалась увлекательной.

Молодой рыцарь учтиво поклонился королеве – он был доволен: не всяким рассказом можно было развлечь эту искушенную и мудрую женщину.

…В тот день королева Иоланда Арагонская пировала со всеми до ночи, что раньше с ней никогда не случалось. Она была весела и еще не раз отвечала молодым кавалерам согласием танцевать с ними популярный вольт.

Орлеанский Бастард, которому она не забыла напомнить о просьбе, на следующий день назвал ей то селенье, где жила его «маленькая, крепкая деревенская сестренка». Сразу после его ухода Иоланда Арагонская приказала подать ей письменный прибор. От услуги своего секретаря она отказалась – это письмо королева решила написать сама.

«Мой возлюбленный сын! – аккуратным почерком вывела она. – Надеюсь, ты и прекрасная Изабелла живы и здоровы! Вчера я узнала от нашего великолепного Бастарда, что в Шампани, на самой границе с герцогством твоего тестя Карла Второго Лотарингского, на берегу Мааса, в селенье Домреми живет девушка по имени Жанна. Ей восемнадцать лет, не больше. Она – приемная дочь некоего Жака д’Арка, местного старосты и подданного герцогов Барских. – Иоланда размышляла: стоит ли упоминать громкие имена истинных родителей девушки? Если ее гонцов перехватят и письмо попадет в чужие руки, да еще к бургундцам, они устроят на принцессу настоящую охоту! Королева быстро нашла выход. – На самом деле знатность ее родителей выше всяких похвал. Бастард называет ее сестрой. Ему об этом поведал его несчастный брат, которого мы не видели вот уже добрых двенадцать лет! – Она осталась довольна этой таинственностью. – Прошу тебя, мой возлюбленный сын, поскольку вы – соседи, узнай о ней побольше как можно скорее и напиши мне. Я с нетерпением буду ждать твоего ответа.

Пожелай от меня здоровья герцогу.

Твоя любящая мать, Иоланда».

Королева четырех королевств осталась довольна этим письмом. За год до подписания мира в Труа, в 1419 году, герцог Луи де Бар, также являвшийся кардиналом, усыновил и сделал наследником своих земель одиннадцатилетнего Рене Анжуйского – ее, Иоланды Арагонской, сына. А спустя год, в 1420 году, Рене Анжуйского, повзрослевшего на год, женили на десятилетней лотарингской принцессе Изабелле – дочери Карла Второго Лотарингского. Получалось, что Домреми, где жило семейство д’Арков, находилось в непосредственном подчинении названного отца восемнадцатилетнего Рене Анжуйского, а граничило оно с землями его тестя. Тем более, Робер де Бодрикур, капитан Вокулера, был старшим товарищем и официальным военным советником Рене Анжуйского. Правда, герцог Луи де Бар и Карл Лотарингский поневоле тяготели к пробургундской политике, потому что боялись «большого соседа Филиппа», знали, как он расправляется со сторонниками убийцы своего отца, и все же оба держали нейтралитет. Но с помощью сына Рене, наследника обоих престарелых герцогов (при этом, как и мать, ненавидевшего англичан и бургундцев), Иоланда Арагонская могла с легкостью контролировать события как в герцогстве Барском, так и в Лотарингии. Это успокаивало королеву четырех королевств и вселяло в нее надежду, что дело, которое она задумала, может оказаться успешным.

– Послушайте, святой отец, – в тот же вечер заговорила Иоланда Арагонская со своим исповедником, – сегодня я вам рассказала о таинственной девушке из Домреми, сестре Карла Орлеанского и нашего Бастарда. Это селенье подчиняется кастелянству Вокулер, которым командует Робер де Бодрикур, военный советник моего сына Рене. Нет ли в тех краях надежных людей из вашего ордена?

– Домреми, Вокулер… – задумчиво проговорил священник. Неожиданно он всплеснул худыми руками. – О, ваше величество, конечно есть!

Она обернулась на ликующего священника:

– Говорите же.

– В тех местах есть город Нефшато, я бывал там очень давно, так вот, в этом самом городе, благодарение Господу, стоит большой францисканский монастырь, с настоятелем которого мы ведем постоянную переписку.

– Кто это – мы?

– Братья, которые несут свою святую службу в Бурже и Шиноне. Ведь вам известно, что в отличие от псов-доминиканцев, заступников бургундцев, благочестивые францисканцы во всем королевстве поддерживают Карла Седьмого. И вас, ваше величество, – поклонился он.

– Да, святой отец, мне это известно. Я сама приложила к этому немало усилий. А коли так, то у меня будет поручение к настоятелю этого самого Нефшато. – Она требовательно посмотрела на своего исповедника. – Секретное поручение. От вас же потребуется два или три надежных брата, которые смогли бы совершить путешествие на наши восточные границы.

– Это небезопасное путешествие, ваше величество.

– Знаю, – холодно сказала королева четырех королевств. – Я щедро заплачу им – из своего кармана. По дороге они ни в чем не будут нуждаться. Но мне необходимо, чтобы они отправились как можно скорее и добыли интересующие меня сведения.

Кастелянство Вокулер было неприступным островком, оторванным от «большой земли», на котором неизменно поддерживалась власть Карла Валуа. Сколько лотарингских и бургундских банд, возглавляемых головорезами-капитанами, по наущению англичан и герцога Филиппа, пытались завладеть им, но все тщетно. Самые смертоносные волны разбивались о скалы этого островка и гибли у его подножия.

В этой незыблемости была заслуга одного человека – капитана Робера де Бодрикура. Отважный и волевой, он сумел доверенную ему крепость сделать неприступной, гарнизон – дисциплинированным и сильным. И еще, Бодрикур окружил себя рыцарями, достоинства которых оказались под стать его собственным. Первыми из этих рыцарей являлись Бертран де Пуланжи и Жан де Новелонпон.

13 мая 1428 года конюший капитана Вокулера Бертран де Пуланжи сообщил патрону, что в крепость прибыла Жанна, приемная дочь д’Арков. Это было сложное для Робера де Бодрикура время. Разведчики доносили, что бургундцы собирают войска, но не для того, чтобы двинуть их на запад – на города Карла Валуа, а на восток – в его сторону. Капитан Вокулера прохаживался по зале, где проходили церемонии, думая, как ему быть с этой непростой девицей. О том, кто растет в почтенной семье д’Арков, Робер де Бодрикур узнал в 1415 году, трагическом для французского рыцарства, когда приступил к обязанностям капитана Вокулера, сменив на этой должности своего дядю. Он несколько раз видел девочку, когда проезжал через Домреми, беседовал с ней. Хорошо был знаком с ее так называемым отцом. Достойный человек. И вот – она выросла. Но этого мало – теперь она всем говорит странные вещи. Не просто странные: что она – посланница Божья!

Подумать только…

Жан де Новелонпон был очень серьезен, когда говорил о ней. Он так и назвал ее – «чудесная девушка»! Де Бодрикур даже подумал, а не влюбился ли его офицер в эту принцессу? А тут еще недавно пришло письмо из Лотарингии от его высокородного товарища Рене Анжуйского, который просил разузнать о девушке, живущей в Домреми, которая числится приемной дочерью в семье д’Арков. Ему, Рене, известно, что «знатность ее настоящих родителей выше всяких похвал», но какова она? Что мог ответить в обратном письме Робер де Бодрикур? Да, есть такая девушка, Жаннета, все зовут ее «принцессой» или просто «Лилией». Жаннету привез в Домреми в конце осени 1407 года тот, чья нога уже давно не ступала на землю Франции. Так все говорят…

И вот теперь Жанна, или Жаннета, пожаловала к нему лично под охраной своего родственника, живущего близ Вокулера – в Бюрей-Ле-Пти. Робер де Бодрикур даже не знал, как ее называть, как обращаться к ней! Зато знал другое: выслушать ее придется. А куда деваться, если она – таинственная сводная сестра его короля!

Двери в залу открылись, вошел Бертран де Пуланжи и с улыбкой объявил:

– К вам юная дама, Жанна, и с ней мэтр Дюран Лассар.

В залу вошла девушка, которая своим видом сразу подкупила капитана Вокулера – темноволосая, она была красива, ее стать оказалась выше всяких похвал, а держалась она так, точно это он явился к ней на прием. Де Бодрикур едва сумел подавить усмешку – королевская кровь, никуда не деться! Жанна была одета в красное платье и бардовое сюрко, волосы, заплетенные в косы, создавали на голове ее прическу на манер тех, какие делают знатные дамы.

Иначе говоря, выглядела она очаровательной захолустной барышней…

– Добрый день, – шагая ей навстречу, радушно улыбаясь, сказал капитан Вокулера. – Рад нашей встрече, Дама Жанна.

– Здравствуйте, сир де Бодрикур, – сделав не очень ловкий реверанс, сказала она.

Поздоровался комендант и с ее родственником, явно робевшим от выпавшей на него миссии провожатого. Лассар остался стоять в стороне, рядом с Бертраном де Пуланжи. Капитан Вокулера усадил девушку напротив себя. Она была напряжена – пальцы ее рук так и сцепились в замок.

– Что привело вас ко мне, Дама Жанна? – спросил капитан.

– Я пришла к вам, сир де Бодрикур, от своего Господина, чтобы вы помогли мне встретиться с дофином Карлом.

– С его величеством королем Карлом Седьмым?

– С его высочеством дофином Карлом Валуа, – поправила она его.

«Да, – уже думал про себя Робер де Бодрикур, – а эта принцесса – фрукт!»

– И зачем, Дама Жанна, вы хотите увидеть Карла Валуа?

– Ему нужна помощь, сир де Бодрикур. Я пришла к вам, чтобы передать дофину Карлу: пусть он держится крепко, верит в себя, и мой Господин поможет ему спасти нашу милую Францию.

– Ваш Господин, Дама Жанна? Но… кто он?

– Царь Небесный, – чуть приподняв голову, ответила девушка.

«Боже милостивый, – думал Робер де Бодрикур, – чего только не бывает на белом свете…»

– Но как вы узнали, что это – Его воля?

– Он сам сказал мне об этом через архангела Михаила и своих святых, Маргариту и Екатерину.

Капитан Вокулера взглянул на Дюрана Лассара, но тот, едва поняв, что от него ждут более вразумительного ответа, как от провожатого «чудесной девушки», немедленно опустил глаза. В пол также смотрел и отважный рыцарь Бертран де Пуланжи, неопределенная улыбка то и дело касалась его губ.

Робер де Бодрикур был удачливым воином, талантливым администратором, но богословские споры были не по его части. Для этого занятия существовали церковники.

– Вы так легко говорите о вашем Господине, Дама Жанна, – все же возразил он. – Но с чего вы взяли, что это был Он и Его святые?

– Я знаю это также хорошо, как и то, что сижу сейчас напротив вас, сир де Бодрикур.

Подобного ответа было маловато для капитана Вокулера, и Жанна это почувствовала.

– Разве вы не считаете, что королем должен стать дофин?

– Конечно, считаю. Он и есть – наш король.

– И разве вы не знаете, что он со всех сторон окружен опасностью?

– Это я тоже знаю, – кивнул капитан Вокулера.

– Но есть вещи, вам неизвестные, – сказала на это Жанна. – И неведомые самому дофину. Только я знаю, как ему одолеть своих врагов, как победить их. – Она не отпускала взгляда Робера де Бодрикура. – Потому что мой Господин поведал мне об этом. И я лично должна открыть дофину правду!

Самонадеянность девушки ошеломляла. Ее глаза лучились внутренним светом, завораживали, подчиняли себе. Но не таков был Робер де Бодрикур, чтобы купиться на подобные чары. Еще десять минут беседы в подобном духе, и капитан стал выходить из себя. Раздражение одолевало его. И не замечала этого одна только Жанна. Дюран Лассар уже давно не знал, куда ему деваться от такого стыда. Даже Бертран де Пуланжи стоял бледный и молчаливый, чувствуя, что сейчас что-то, да будет.

– Королевство принадлежит не дофину, – в заключение сказала девушка, – но моему Господину. Однако мой Господин желает, чтобы дофин стал королем и владел Францией. Я помогу ему в этом, сир де Бодрикур, хотите вы того или нет!

Дюран Лассар готов был провалиться сквозь землю. Пуланжи испытывал приблизительно те же чувства.

– Ну вот что, милая Дама Жанна, – нашел в себе силы вежливо проговорить капитан Вокулера, – думаю, мы повременим с этой беседой. Ваш… воспитатель, – он не сразу произнес это слово, – и наш добрый друг и верный слуга Жак д’Арк мог бы рассказать вам, что надвигаются недобрые времена для нашей округи. Бургундцы собирают большие силы, чтобы напасть на нас. Поэтому буду откровенен с вами, Дама Жанна, у меня сейчас есть дела поважнее, чем беседа с вами. – Девушка вспыхнула, но промолчала. – Ступайте же, и доброго вам здоровья. Рыцарь де Пуланжи проводит вас.

Жанна поняла, что аудиенция окончена. Она выходила из апартаментов Бодрикура с гордо поднятой головой.

– Мэтр Лассар! – окликнул Робер де Бодрикур провожатого Жанны, торопливо шагавшего следом за ней. – Прошу вас, задержитесь на минуту…

Растерянный Дюран Лассар подошел к капитану Вокулера.

– Да, сир де Бодрикур?

– Если бы эта девушка не являлась той, коей она является, – с мрачной улыбкой проговорил капитан жителю Бюрей-Ле-Пти, – а была бы родной дочерью Жака д’Арка, я бы, мэтр Лассар, посоветовал отхлестать ее по щекам за все эти выдумки, да так, чтобы она запомнила об этом на всю оставшуюся жизнь!

И он еще шире улыбнулся родственнику «чудесной девушки».

Прося Робера де Бодрикура отправить ее на помощь к дофину, ни Жанна, ни капитан Вокулера еще не знали, что в те самые майские дни на юге Англии граф Солсбери, Томас де Монтегю, по приказу лорда Бедфорда собирает армию, чтобы посадить ее на корабли и отправить на континент.

В конце июня 1428 года пятитысячная армия графа Солсбери с большой артиллерией высадилась в Па-де-Кале. Нормандия была покорена англичанами, и потому их дорога на Париж вышла скорой. В Париже графа встретил лорд Бедфорд. Собрав первых полководцев Англии, регент поставил вопрос: на каком направлении их свежие войска нанесут первый сокрушительный удар дофину. Никто не сомневался, что главная цель – Орлеан, но как было к нему подойти, вот вопрос. Высказали два мнения. Первое, которого придерживался сам Бедфорд, это – идти на юго-запад, в Анжу, занять Анжер и все города и замки, принадлежащие Иоланде Арагонской, тем самым ослабив Карла Валуа материально.

– Мы пробьемся через богатое герцогство Анжуйское и соединимся с нашими войсками в Гиени, – заключил лорд Бедфорд, в ногах которого лежали три его любимых гончих пса, – а потом дадим французам сражение на их территории, между Вьенно и Луарой, где-нибудь на полях Берри, при участии бургундцев. Если это сражение будет французами проиграно, то ими будет проиграна вся война. Орлеан сам откроет нам ворота!

– А если это сражение на полях Берри проиграно Карлом Валуа не будет? – спросил рассудительный Солсбери. – План блестящий, милорд, но у нас не пятнадцать тысяч солдат, а только пять. До того, как мы дадим Карлу Валуа битву между Вьенно и Луарой, нам придется дать кровопролитное сражение на живописных равнинах Анжу, а это может сильно ослабить наше войско. Прошлогодняя битва под Монтаржи, где мы оказались не на высоте, вдохновила французов. – Суффолк при этих словах потупил взгляд: как ему хотелось отомстить за тот позор! – Войска в Гиени не выставят более полутора тысяч нам в помощь – Гиень окружена южными городами, преданными Карлу Валуа. Да и не близко до нее, нашей Гиени! Что на уме у бургундцев – одному Богу известно. Мы можем победить под Анжером, перейти Луару, но проиграть решающее сражение, потому что, во-первых, у нас не хватит солдат, а во-вторых, на своей территории французы встанут насмерть. И потом, в каждом взятом городе придется оставлять гарнизон, а пространство, где нам предстоит поддерживать коммуникации, будет огромно.

Многие полководцы, в том числе Суффолк и Джон Талбот, энергично закивали.

– Какого же ваше мнение, граф? – спросил у Солсбери лорд Бедфорд.

– Нам не стоит разбазаривать силы и прежде времени исходить кровью. Нужно сразу, не откладывая, идти на Орлеан. Взять все города вокруг у нас хватит сил. Мы обложим Орлеан, возьмем его в кольцо, а затем на приемлемых условиях принудим город сложить оружие. Тем более, – он усмехнулся, – этот город некому защищать. Его хозяин – наш пленник, и шансов оказаться во Франции у него нет никаких. Держать в плену хозяина земли это то же самое, как захватить прежде самой крепости донжон. Орлеанцы изначально будут знать, что первая часть сражения ими уже проиграна, и потому будут сговорчивее.

Бедфорд усмехнулся образному сравнению первого из своих полководцев. Но тут же заметил:

– У орлеанцев есть молодой командир, их Бастард, сводный брат Карла Орлеанского, что одолел наших лучших людей у Монтаржи, о чем вы только что упомянули.

Граф Суффолк засопел – его раздражали подобные разговоры.

– Это была победа незрелой юности над силой и опытностью, – продолжал Солсбери, – иначе говоря – случайная победа. Наскоком. Внезапностью. Если бы войска благородного графа Суффолка, – он встретился взглядом с Вильямом де Ла Полем, – и графа Уорвика приняли бой в открытом поле, французы были бы раздавлены. У Монтаржи была не война – короткий часовой бой. Не стоит относиться к молодому и бесстрашному рыцарю, каковым безусловно является Орлеанский Бастард, как к заслуживающему внимание полководцу. – Суффолк был благодарен ему за поддержку. – Надо идти сразу на Орлеан, милорд, – поклонился он Джону Бедфорду.

– Но по законам рыцарства нельзя осаждать город человека, который находится в плену, – неожиданно высказался двадцатидевятилетний Томас Скейлз.

Все взгляды обратились к нему – молодой полководец был прав: это противоречило законам рыцарской войны.

– А французы воюют по законам рыцарства? – с неожиданным ожесточением спросил граф Суффолк. – Скажите мне, уважаемый лорд Скейлз! По законам рыцарства они напали на нас под Монтаржи и вырезали всех, даже не успевших взять в руки оружие?

Теперь лорд Скейлз потупил взгляд. Что правда, то правда. Но в этой войне обе стороны могли до бесконечности упрекать друг друга в жестокости и непорядочности. Правда, в эту минуту граф Солсбери, Томас де Монтегю, подумал о том, что Карл Орлеанский вовсе не из тех разбойников-капитанов дофина, что ведут партизанскую войну, нападая со спины, под покровом ночи. Если кого и можно было назвать образцом рыцарства их жестокой эпохи, так это именно Карла Орлеанского!

– Что ж, господа, думаю, граф Солсбери меня убедил, – вставая под взглядами трех своих псов, лежавших на полу, сказал Джон Бедфорд. – Недаром он был любимым полководцем моего покойного старшего брата Генриха Пятого, да хранит Господь его душу! – Регент кивнул. – Мы идем на Орлеан.

В июле 1428 года англичане готовили армию к походу, а их союзники решили отхватить кусок от общего пирога, именуемого Францией, но на востоке, как и предполагал Робер де Бодрикур. Братья-разбойники Антуан и Жан де Верни, возглавлявшие бургундское войско численностью в тысячу человек, осадили Вокулер и разграбили до основания Домреми и Грё. Но за неделю до этого все жители обеих деревень, взяв самое ценное, включая скот, ушли в крепость Нефшато, откуда стекались беженцы со всей округи.

Семья д’Арков поселилась в гостинице, принадлежавшей женщине по прозвищу Рыжая, – все в двух маленьких комнатах.

Находиться на постоялом дворе Рыжей для Жанны было пыткой, тем более что после похода в Вокулер к капитану де Бодрикуру Жак д’Арк не разговаривал с приемной дочерью. И потому Жанна много бродила по Нефшато.

Ох и толчея же там была! Все постоялые дворы были забиты до отказа. Горожане, солдаты, крестьяне. Крепость походила на Ноев ковчег. Коровы бродили по улицам, тщетно ища корм, свиньи валялись в редких лужах, припускали по улицам, сшибая нерасторопных беженцев, бараны сбивались в отряды и тупо преграждали путь повозкам. И все это мычало, хрюкало и блеяло на все голоса. Стаями бегали куры, смешно унося ноги от проворных солдат, так и норовивших зацепить улизнувшую себе на беду и на разорение своим хозяевам птицу. Мрачно взирали на весь этот бедлам хмурые индюки и устрашающе гоготали, образовав целые армии, отважные гуси.

Никуда не денешься – такова жизнь любого средневекового замка, чья округа подвергается угрозе полного разграбления, а жители – неминуемой смерти! А из Вокулера поступали недобрые вести. Поговаривали, что Робер де Бодрикур согласился капитулировать, и если гарнизон пока оставался в крепости, то лишь потому, что за какими-то отговорками комендант тянул время.

В один из тех дней, когда семья д’Арков пребывала в Нефшато, с Жанной приключились две истории. Одна подарила Жанне новые крылья, вдохнула десятикратно мужество и заставила ее сердце стать крепче сердца любого античного героя; другая – привела девушку на скамью подсудимых в город Туль.

По времени обе истории переплелись.

В Нефшато она познакомилась с юношей Жюльеном. Отряд всадников мчался мимо гостиницы, давя домашнюю птицу, люди разбегались в стороны. Одной из тех, кто едва не попал под копыта, была Жанна. Когда она обнаружила себя сидящей в пыли, ей протянул руку парень, им и оказался Жюльен из Туля. Его родители были состоятельными людьми. Молодые люди подружились. Все две недели, пока семья Жанны жила в Нефшато, они проводили время вместе. Жюльен оказался симпатичным малым, добрым собеседником, но на свое несчастье влюбился в девушку из Домреми. И когда он предложил ей руку и сердце, она, конечно, отказалась.

– Я принадлежу Господу Богу, – сказала Жанна.

– Ты… хочешь стать монахиней?! – испугался Жюльен.