Принцесса крови Агалаков Дмитрий

– Скажите, с кем имею честь сражаться? – отступая, вопросил тогда обливающийся потом де Барбазан.

– Я король Англии Генрих Пятый! – ответил его противник.

Гильом де Барбазан отказался от дальнейшей обороны и отдал свой меч королю. Личное знакомство с Генрихом в дальнейшем спасло де Барбазану жизнь, когда он проходил как обвиняемый по делу об убийстве Жана Бесстрашного. Рыцарь сказал, что, поскольку они скрестили с королем мечи, то стали собратьями по оружию. А убить собрата по оружию – преступление. Герольды в Рыцарском суде долго раздумывали над этим дерзким и спорным утверждением, но в конце концов поддержали Гильома де Барбазана.

Военная компания оказалась для англичан удачной. С начала лета по конец осени 1420 года Генрих Пятый осадил и взял штурмом все те города, что планировал. Он старался более не устраивать кровавой резни – ведь теперь французы были его подданными. Но вот шотландцев, воевавших на стороне дофина, он вешал исправно.

В начале декабря ворота Парижа открылись, и торжественная процессия въехала в столицу Франции. Трубили герольды, пели «Te Deum» хоры священников, выпускали в небо белых голубок девственницы. Парижане ликовали – их уже успели щедро попотчевать вином и снедью предупредительные англичане. Впереди, на белых парадных лошадях, почти плечом к плечу, ехали два короля – полная противоположность друг другу: победитель Генрих – блистательный воин, в полном вооружении, и его тесть – Карл Шестой, старый, с затуманенным взором, привязанный под роскошной королевской мантией к тишайшей кобыле. За ними ехал в черном одеянии Филипп Бургундский, далее – Кларенс, Бедфорд и Глостер. И уже позади принцев крови – бургундские и английские аристократы, первыми из которых были графы Уорвик, Солсбери и Хандингтон.

Обе королевы прибыли в Париж на следующий день. Но если кто и возвращался с тяжелым сердцем в столицу, так это Изабелла Баварская. Париж был городом ее молодости – веселых праздников, любви, безумных оргий, рыцарей-поклонников, готовых на любой подвиг для своей королевы! Молодой и самоуверенный герцог Бедфорд был прав, – закутанная в шубу, в карете, под стук копыт думала она, – мир меняется, и мы меняемся вместе с ним. По дороге ее не узнавали даже те, кто хорошо знал королеву раньше. Пришло время ее дочери!

Генрих Пятый и Екатерина Валуа, окружив себя роскошным двором, поселились в Лувре, а Изабелле Баварской, обобранной до нитки Арманьяком, лишенной всех ее богатств, достался мрачный дворец Сен-Поль, где последние годы жил с Одеттой де Шандивер ее безумный супруг. Здесь Изабелла когда-то рожала ему детей, половина из которых уже покинула этот свет. В подвалах Сен-Поля пытали ее возлюбленного – Луи де Буа-Бурдона. Но дворец достался не только ей! Точно в насмешку соседом Изабеллы Баварской оказался все тот же Карл Шестой и та же Одетта. Им пришлось разделить дворец на две половины. Никакой тебе свиты, фрейлин! Королевской чете было выделено на двоих (если не сказать: на троих) несколько слуг. Генрих Пятый точно говорил: «Чтобы тихо и незаметно закончить свою жизнь, достаточно и этого!»

В первые же дни французский гарнизон был заменен английским, комендантом Парижа король назначил своего брата герцога Кларенса. Сделано было немало, и теперь Генрих Пятый желал перевести дух. Оставив континент, он отправился с Екатериной в Англию. Король должен был похвастаться молодой королевой перед соотечественниками! Но этот вояж планировался быть недолгим. Необходимо было выбить из Парламента побольше денег для продолжения войны. Для этого Генрих взял своего энергичного брата – Джона. Пока сам он будет показывать королеве ее остров и продолжать учить молодую женщину науке любви, герцог Бедфорд начнет сбор средств для войны и набор свежего войска.

Бурж лихорадило. Вначале – оскорбительный договор в Труа, затем – потеря важных городов к югу от Парижа. Семнадцатилетнему дофину необходимо было как можно скорее почувствовать себя мужчиной. Мужья родных сестер – Екатерины и Мишель – грозили отнять у него все владения и угрожали жизни. Один Генрих Пятый чего стоил! Такой положит на одну ладонь, а другой прихлопнет. Он, Карл, в сравнении с ним – легкое перышко. Дофин пребывал в смятении – он и вправду не знал, как ему быть. Отчаяние и безволие все чаще охватывали его. Но помощь, как и беда, пришла неожиданно. В Бурж потянулось французское рыцарство. Для большинства дворян казалось оскорбительным, что англичане вот так запросто шагают по их земле и разоряют ее, перераспределяя их родовые имения между собой, а проклятые бургундцы во всем потворствуют им. Хотя и Филиппу было над чем призадуматься: три самых сильных его вассала, принц Оранский, герцоги Савойский и Лотарингский, договор в Труа не признали.

Все шло к тому, что Франция, которую изрядно перетряхнули, вновь разделялась на два сильных лагеря, представители которых ненавидели друг друга и готовы были сражаться до последней капли крови.

В середине марта 1421 года, через два месяца после отъезда Генриха из Парижа, когда он находился в Беверли, его застала трагическая весть. Дофинисты разбили герцога Кларенса в Анжере, сам Томас убит! Хандингтон и Сомерсет в плену. Но когда король узнал о подробностях этой битвы, он едва не задохнулся от ярости. Тогда-то королева Екатерина впервые и увидела, каким страшным в гневе может быть ее муж. И несчастным был тот, кто попадался ему под руку в такую минуту! Обезумевший лев, вырвавшийся из клетки…

Уезжая в Англию, Генрих оставил Францию на герцога Кларенса и его боевого товарища – графа Солсбери, Томаса де Монтегю, полководца, которого король ценил более всех других. Их задача заключалась в том, чтобы оттеснить войска дофина к Луаре, а если получится, то и перебросить их через нее. Вскоре после отъезда короля Кларенс и Солсбери решили дать дофинистам решительный бой. Но их армия растянулась на марше, а противник был близко. Все произошло в окрестностях города Боже. Кларенс возглавлял рыцарскую конницу, Солсбери – лучников. Понятно, что конница оказалась впереди. Герцог Кларенс, смысл жизни которого состоял в битвах, отчасти завидовал старшему брату, которому всегда доставались лавры победителя. Но погубило его, рыцаря до мозга костей, другое – презрение к вилланам с луками. Он никак не мог смириться с мыслью, что крестьяне, а не благородные воины на роскошных боевых конях, закованные в сталь, вооруженные копьями и двуручными мечами, залог победы всех сражений!

После Азенкура под страхом смерти Генрих Пятый запретил своим полководцам вступать в сражения без лучников. Но герцог Кларенс, воспользовавшись тем, что он – брат короля, закрыл глаза на этот запрет. Оставив Солсбери далеко в тылу, он направил полуторатысячную рыцарскую конницу на пятитысячную конницу французов и шотландцев. Он врезался в войско дофинистов на весеннем поле под Боже, у Луары, положил почти всех своих рыцарей и погиб сам. Французы сражались ожесточенно. Много молодых имен прозвучало в тот день. Больше других отличился Орлеанский Бастард, выкупленный из бургундского плена, пылавший ненавистью к общему врагу. Все, что успел подоспевший Солсбери, это отбить у французов часть обоза с телом своего друга. Панцирь и шлем Кларенса были изрублены. Можно было догадаться, как он погиб и со сколькими противниками сражался в последние минуты своей жизни!

Но Генрих Пятый не стал проливать по брату слез. Когда он справился с гневом, то сказал фразу, которая вскоре стала известна и на континенте, и в Англии:

– Счастье Кларенса, что он погиб. – Герцог был багровым от гнева. – Если бы он выжил – головы бы не сносил! Я казнил бы его за нарушение моего приказа. Даже памятью и отца и матери не пожалел бы его!

Для Генриха Пятого было очевидно – победа при Боже вдохнет силы в противника. Кларенс не просто погубил рыцарское войско и погиб сам, он подорвал престиж английского оружия! Победители при Азенкуре сели в лужу. А людям не свойственно судить о ком-то по прошлым победам. Они помнят только исход последнего сражения!

Так оно и случилось – за вестью о поражении при Боже пришла и другая весть: герцог Бретонский отказался признавать договор в Труа, перешел на сторону дофина Карла Валуа, и теперь бретонцы совершают набеги на юго-западные берега Англии. Также отверг договор и вышел из лагеря бургиньонов пикардийский вельможа Жак д’Аркур – он занимает замок за замком на территориях, которые были формально подчинены Филиппу Бургундскому.

Генриху Пятому нужно было как можно скорее реабилитировать себя в глазах всей Европы. 10 июня 1421 года он отплыл из Англии с четырехтысячным войском, полный уверенности как можно скорее наказать врага. Это был его третий военный поход в Европу.

Франция дофина и англо-бургундская Франция готовились к решающей битве где-нибудь на полях между Парижем и Орлеаном, а на рваных границах этих двух государств капитаны той и другой стороны грабили деревни и маленькие городки, жгли дома, убивали мирное население и уводили скот.

Деревенька Домреми находилась на самой границе с Лотарингией, в герцогстве Барском, чьими сюзеренами были принцы Орлеанского королевского дома. (Покойный любовник Изабеллы Баварской знал, где укрыть для пущей надежности их новорожденную дочь!) Увы, не было самих принцев! Они томились в английском плену или погибли. В итоге герцоги Лотарингские и де Бар породнились и старались держаться вместе. Если бы не короли Франции, могущественные герцоги Бургундские, отпетые хищники, давно бы дотянулись до их территорий!

Но именно теперь, когда Карл Валуа был поставлен вне закона, бургундцам представлялась прекрасная возможность совершать грабительские рейды на дружественную дофину территорию Лотарингии и Бар. Капитаны Филиппа все чаще пробивались вглубь обоих герцогств и наносили по их городам и селениям удары. Нечего было лотарингцам, решил Филипп Бургундский, отмежевываться от Труаского договора! Пусть теперь и получают по заслугам…

…Жанна проснулась от колокольного звона – он был необычным, яростным, оглушительным. Одним разом всколыхнулся дом, и все забегали. Жанна подумала, что пожар. Она вскочила с кровати и подлетела к окошку – около церкви уже собирались люди. А час-то был ранний, едва рассвело! По дому расхаживал вооруженный Николя д, Эпиналь – молодой воин ее отца. Жанне он очень нравился – улыбчивый, стройный. А как ему шла кольчуга и шлем – настоящий рыцарь! Обычно Николя шутил с ней, но сейчас был серьезен. Только подмигнул и сказал: «Не бойся, Жаннета, мы им покажем!» Потом Жанна увидела своего отца в полном боевом вооружении – в кольчуге со стальными пластинами, шлеме; меч у бедра, в руке – лук. Вооружился и облачился в броню его старший сын – Жакмен. Он должен был остаться с вооруженными мужчинами в Домреми и в случае опасности переправить жителей к крепость на острове. Мать была бледна, а младшая дочь, Катрин, испуганно хлопала глазами.

– Отряд бургундцев прошел мимо Нефшателя, по нашу сторону Мааса, и напал на окрестности, – сказал Жак своей жене. – Сгорели несколько деревень, есть убитые. Они движутся в нашу сторону.

– Возьми и меня с собой! – выступил вперед пятнадцатилетний Жан.

Младший, Пьер, затаил дыхание – неужели отец возьмет Жана? А он останется сидеть дома сложа руки?

– Еще чего! – рявкнул отец. Он грозно оглядел домочадцев. – Не выходите из дома – ясно? Берегите себя. И берегите Жаннету, – добавил он, поглядев на совсем юных сыновей. – Ты все понял, Жан? – обратился он к старшему.

Жанна вспыхнула – она не хотела этого внимания! Три месяца назад девочка узнала, что ее родители – другие люди. Но понять, что это такое, она так и не смогла. Ведь Жанна никогда не видела этих других людей – и ничего не могла почувствовать к ним. Дочь королевы! Разве можно было поверить в это? Даже представить трудно. И все же крылось что-то очень жестокое в этой новости. То, что теперь меняло всю ее жизнь. Раз и навсегда. Точно черту провели между ней, Жанной, и всей ее семьей: молчаливым и сильным Жаком д’Арком, ласковой матерью, храбрецами-братьями и нежной и хрупкой, как цветочек, сестренкой Катриной.

– Я не расслышал, – повторил Жак д’Арк.

– Да, отец, – ответил Жан, мельком взглянув на сестру.

Среднему только недавно исполнилось пятнадцать лет, но он уже хорошо владел мечом – друзья отца, рыцарь Бертран де Пуланжи и Жан де Новелонпон, оруженосец капитана Вокулера, что часто гостили в их доме, научили его. Жан метко стрелял из лука и мог запросто подбить летящую утку или бегущего оленя.

– Отвечаешь за нее головой, – добавил Жак д’Арк.

В Домреми командир ополчения оставил небольшой отряд лучников во главе с Жаном Моро. А с другим отрядом, верхом, отбыл в сторону приближающегося противника. Его правой рукой был Жерар д, Эпиналь, левой – младший брат последнего – Николя. Отважные воины! Жакмена он оставил с Домреми. «Робер де Бодрикур пришлет солдат, – уходя, сказал Жак д’Арк. – Они очистят окрестности от врага, но успеют ли подойти вовремя?» Он добавил, что по слухам отряд бургундцев большой. Правда, у них уже появился обоз из награбленного, и поэтому движутся они не так быстро.

Дом д’Арков, как и вся деревня, замер в ожидании. Жан оделся в темный кафтан и штаны, подпоясался мечом. Вынес из маленькой оружейной, что была в доме, лук и поставил его к стене. Младший, Пьер, тринадцати лет, притащил за старшим колчан со стрелами. Мать заплакала при виде молодых воинов и их подготовки.

Через час Жанна не выдержала и тайком прокралась к дверям дома. Никого! Она тихонько вышла и проникла в конюшню. Девочка уже отвязывала одну из отцовских лошадей, когда ее окликнули:

– Что ты делаешь?

Жанна рывком обернулась – на пороге конюшни стоял Жан д’Арк.

– Куда ты собралась? – вновь спросил брат.

– Никуда…

– Я не пущу тебя.

– Ты не можешь запретить мне! – гневно вырвалось у нее.

– Могу! – сделав шаг вперед, сказал он.

– Не можешь! – отступив, бросила она ему в лицо. – Мне никто ничего не может запретить! Тем более – ты!

– Почему?

– Догадайся!

– Ах, вот оно что – принцесса! – усмехнулся он.

– Да!

Жан кивнул – ему и самому было странно, что его сестра вдруг оказалась королевской крови. Росли вместе, и вдруг – такое.

– Так вот, принцесса, ради вашего же блага я буду охранять вас.

– Попробуй только…

– И еще как попробую!

– Может, пригрозишь мне мечом? – насмешливо кивнула она на его грозное оружие у бедра.

– Может, и пригрожу.

– Тогда убей меня, Жан.

– Не неси чушь! – взорвался он. – Девчонка!

Жанна со всей неистовостью показала ему язык и проворно вскочила на отвязанную лошадь.

– Не смей! – выкрикнул он.

Но она ударила каблуками по лошадиным бокам – и Жан едва успел отскочить в сторону.

– Дура! – с обидой выкрикнул он ей вслед. – Непослушная дура! Отец выпорет тебя! – Он готов был расплакаться от обиды.

Жанна неслась через Домреми и оглянулась только на окраине затихшей деревни. Брат нагонял ее на другой лошади. Девочку рассмешила эта погоня – и она еще сильнее поддала каблуками сапожек по бокам своего деревенского увальня-скакуна.

Они уже поравнялись, юноша метнул в ее сторону грозный взгляд, думая, как ему на скаку перехватить лошадь взбалмошной сестры, но не успел – вдвоем они вылетели из-за леса на приготовившихся к битве людей Жака д’Арка, что прятались за редкими деревьями и терновым кустарником. По дороге в их сторону двигался рысью авангард бургундцев – человек пятьдесят. Враг приближался сюда вдоль Мааса. Над рекой еще стелился туман. Несколько лучников Жака д’Арка, повернувшись на стук копыт, едва не выпустили стрелы в юных всадников, решив, что это засада.

– Да вы с ума сошли! – рявкнул командир отряда. Он глазам своим не верил. – Жан?!

– Я хотел остановить ее! – попытался оправдаться тот. – Но не смог…

– Жанна? – уже тише спросил Жак д’Арк. – Почему ты здесь?

Солдаты Жака д’Арка взволнованно смотрели на совсем юную девушку. Многие знали, что за персона растет в доме их старосты. А кто не знал, тот догадывался. Жерар д, Эпиналь хмуро взирал на девчонку, его молодой брат Николя – посмеивался. Но Жанна не могла ответить, почему она здесь. Это был импульс, порыв. Тот взрыв ее необузданного, сумасшедшего характера, который дан был ей от рождения. Вцепившись в уздечку, Жанна плакала. Рядом был враг, она взбаламутила воинов своего отца, самого его заставила переживать. Подвела брата, которого любила; подвергла их обоих опасности…

– Бургундцы близко! – сказал лучник.

Жак д’Арк встретил взгляд сына:

– Я тебе уже говорил – отвечаешь за нее головой! Слезайте с коней и прячьтесь. – И тут же переключился на свое маленькое войско. – Если мы уложим треть – дальше они не пойдут. Приготовьтесь!

Через несколько минут лучники Жака д’Арка ударили по первым всадникам на дороге. Пятеро, всплеснув руками, роняя оружие, повалились с лошадей на землю. Еще пятеро были ранены. Были убиты и лошади. Лук – не арбалет – заряжается быстро. Солдаты Жака д’Арка уже целились вновь. Но теперь всадники, попав в засаду, были трудными мишенями. Кони бургундцев не стояли на месте – враг сориентировался быстро. Когда второй залп опрокинул еще троих, десятка полтора бургундцев отделились от отряда и, свернув с дороги влево, быстро поскакали к ближайшему лесочку.

– Они пошли в обход! – выкрикнул Жерар д, Эпиналь.

– Вижу! – глухо ответил Жак д’Арк.

Остальные бургундцы в спешном порядке повернули коней, стремительно разъехались в стороны и спешились. Они укрылись кто где – за бугорком, деревьями, пнями. Но у них были не только луки, но и арбалеты! А это оружие, хоть и заряжалось куда медленнее, било дальше и метче, чем лук. Арбалетная стрела, называвшаяся болтом, была из того же материла, что и арбалетный лук с тетивой – из стали. И когда бургундцы ударили по засевшим в кустарнике бойцам Жака д’Арка, Жанна отпрянула. Трое ее односельчан повалились назад – двух стрелы поразили насмерть, третьему – болт пробил плечо. Боец взвыл и забился недалеко от дерева, где по приказу отца укрылись Жанна и ее брат.

– Жерар! – выкрикнул Жак д’Арк, – отходи в тыл. Если бургундцы обойдут нас, ты прикроешь! Возьми с собой пятерых, нет, семерых – и, заклинаю тебя Господом Богом, держитесь, стойте до последнего!

– Да, командир, – откликнулся тот.

Взяв пять лучников, д, Эпиналь ушел назад – встречать бургундцев.

– Жан! – обернулся к среднему сыну, укрывшемуся за деревом, командир ополчения. – Один из этих луков твой. И не высовывайся понапрасну!

Пригнувшись, юноша подбежал к одному из убитых солдат и взял его лук. Осторожно взглянув на убитого, он попробовал тетиву – не туговата ли?

– Справишься? – спросил отец.

– Да! – ответил он.

Теперь лучникам Жака д’Арка нужно было уловить момент, когда враг высунется дать залп или на свой страх и риск приблизится к их позициям. Бургундцы выпускали свои болты почти вслепую, но они быстро поняли, что скрытый противник защищен только ветками и листвой. Сбить полет оперенной стрелы лучника такой преграде – проще. Коснулась стрела ветки потолще – и ушла в сторону. Но не железному арбалетному болту! Лучники Жака д’Арка подрезали еще пятерых бургундцев, но и сами потеряли четырех товарищей. Ряды поредели с обеих сторон.

Жанна никогда раньше не видела битвы, и это зрелище заставило ее, молчаливо сидевшую у ствола дерева, задохнуться от ужаса. Она перестала дышать, только слышала свист летевших стрел и грязную брань. Видела, как бьются на земле раненые, корчатся умирающие. И вновь слышала невыносимую брань. Земля должна была разверзнуться от такого богохульства и поглотить безбожников! А еще ей хотелось подняться и броситься к тем, кого ее односельчане называли «проклятыми бургундцами», закричать им, чтобы они остановились – именем Господа! И если они не послушаются, то проклясть их, пусть даже погибнув.

Может быть, Жанна встала и бросилась бы на врага, вооруженная одним только мужеством и верой, но в ту минуту, когда она едва не решилась на это, молодой Николя д, Эпиналь натянул лук и выстрелил с колена – там, на дороге, сейчас, как видно, высунулся бургундский арбалетчик. Стрела его ушла вперед, но вернулась другая – арбалетный болт. В первое мгновение Жанна даже не поняла, что случилось. Николя отбросило назад. Девочке показалось, что молодой человек хочет разорвать свою шею – но зачем?! Только потом она увидела железную стрелу, торчавшую из его горла. Николя отталкивался задними ногами и таким образом полз на спине вперед. Полз и хрипел. Жанна на четвереньках подобралась к нему.

– Николя! Николя! – закричала она. – Николя…

Жанна прижалась к его груди, повторяя его имя, а он все полз, уже вместе с ней, только медленнее. И железная стрела от движения ходила ходуном в его шее. Хрипел и полз. Потом ноги его, обессилившего, стали срываться. Кровь выплескивалась изо рта и раны, сочилась через пальцы. Он ничего не видел. И не слышал. В глазах его были только ужас и боль, а потом – смерть. Николя затих. Он умер – задохнулся кровью. Отец оторвал Жанну от убитого товарища, но когда его руки схватили ее, она закричала, стала вырываться. А потом опомнилась, затихла. Тогда она и увидела этот страшный черный след на траве, тянувшийся за Николя д, Эпиналем. Стрела, пробившая шею лучника насквозь, вспахала землю, когда тот полз на спине…

Для открытого боя у обоих противников было слишком мало людей – проиграют те, что пойдут в атаку. Бургундцы ждали, когда их товарищи ударят французам в тыл. И удар этот не заставил себя долго ждать. Они все услышали шум схватки за спиной, на дороге. Там встретил превосходящих числом бургундцев Жерар д, Эпиналь. Ожидание было томительным – сейчас решалась их судьба.

Жак д’Арк завертел головой – он думал, куда бы направить сына и Жаннету, где бы укрыть их. Ведь сейчас сюда могли ворваться бургундцы, если засада окажется неудачной. Они перебьют всех. А топот копыт уже приближался – земля тряслась, точно двигалась армия! И когда из-за лесистого холма вырвалось десятка три всадников, с мечами наголо, секирами и палашами, Жак д’Арк остолбенел. Если это бургундцы, то их было слишком много! Первый из рыцарей сорвал с головы шлем и оказался в кожаной шапочке и кольчуге, укрывавшей его голову.

– Осторожно, Жак! – выкрикнул он. – Не ровен час, подстрелите!

– Новелонпон! Жан! – вырвалось у д’Арка.

Он готов был расплакаться от счастья – перед ним был Жан де Новелонпон, оруженосец Робера де Бодрикура, капитана крепости Вокулер, как видно, посланный ему с отрядом на подмогу.

– С теми покончено, где другие? – играя окровавленным мечом, весело спросил молодой воин.

– Там, на дороге! – оживая, закричали лучники.

Жан де Новелонпон указал мечом вперед – и его отряд понесся через кустарник – на врага. Но сам он неожиданно попридержал коня.

– Господи, Жаннета?! Да она ранена?!

Руки и лицо Жанны, ее платье были перепачканы кровью. Жанна смотрела перед собой, но ничего не видела. Казалось, она спит…

– Нет, это кровь Николя, – ответил Жак д’Арк.

– Но… что она здесь делает?

Жак д’Арк взглянул на дочь.

– Спроси у нее сам.

Молодой рыцарь плохо понимал, что происходит.

– Ей не место здесь…

– Я тоже так думал, пока не увидел ее, – кивнул Жак д’Арк. – Слово родителей для нее мало что значит, Жан. Она все решает сама.

Жанна, только что пережившая смерть Николя д, Эпиналя, молчала. Ее даже не напугала ложная атака с тыла и, возможно, близкая смерть. Арбалетный болт в шее Николя все еще двигался у нее перед глазами, бередил страшную рану. После всего увиденного ей был безразличен этот допрос.

– Плохо, – сказал де Новелонпон, – это плохо. Война – мужское дело, – добавил он и, пришпорив коня, рванул за своими воинами.

А бургундцы на дороге, уже поняв, что их песенка спета, побросали оружие, забрались на лошадей и понеслись прочь. Но солдаты Новелонпона окружили их и порубили там же, на лугах. В плен взяли только одного – он упал с лошади и тут же бухнулся на колени, сцепив на груди руки. Все это он проделал перед самым носом Жана де Новелонпона, когда конь его встал на дыбы и едва не раздавил бандита. Бургундец так искренне просил пощады, что рыцарь пожалел его. Но причина крылась не столько в милосердии Жана – с разбойниками не церемонились, с ними поступали так же, как они обходились с мирным населением. Рыцарю Робера де Бодрикура нужна были информация: сколько бургундцев осталось в тылу, как они вооружены и где сейчас обоз с награбленным добром. Обещанием предать своих бургундец спас себе жизнь. Но прежде чем посадить бандита на коня и отправиться с отрядом вершить правосудие, Жан де Новелонпон вернулся к поредевшему войску Жака д’Арка. Там старались помочь раненым, укладывали на коней убитых. Жерар д, Эпиналь оплакивал брата и вместе с другими жителями Домреми проклинал бургундцев.

– Это первые ласточки, Жак, – спешившись, сказал д’Арку Жан де Новелонпон, когда они отошли в сторону. – Я оставил в Домреми двадцать человек – на первое время. Но это все равно мало. Теперь жизнь ваша изменится, готовьтесь к этому. Да, забыл, сир де Бодрикур шлет тебе привет!

Жак д’Арк кивнул:

– Благодарю. Если бы не вы – нам пришлось бы туго.

Жан де Новелонпон взглянул на сидевшую в отдалении Жанну.

– Береги ее, она дорогого стоит, – кивнул он на девочку.

– Не учи ученого, – отозвался Жак д’Арк. – Короли! – неожиданно вырвалось у него. Он горько усмехнулся. – Сейчас им до нее нет дела, – на слове «им» он сделал веское ударение, – ее выбросили точно собачонку, но однажды они вспомнят о своей принцессе. Это обязательно случится…

– И тогда с тебя спросят, Жак.

Староста Домреми вздохнул:

– Я все чаще думаю об этом. – Желая сменить тему, он хлопнул по конскому крупу, и лошадь вздрогнула под молодым воином. – Поезжай, Жан, накажи проклятых бургундцев. Господь не простит им разбоя! И возвращайся с победой, но сперва к нам. Сразу после тризны мы устроим пир. В Домреми тебе всегда рады!

Прошла неделя, отпели и похоронили ополченцев, убитых в схватке с бургундцами. А Жанна молчала. Все заметили, что их Жаннета, принцесса, изменилась. Она молчком выходила к семейной трапезе, отвечала на вопросы коротко: «да» и «нет», и уходила в сад. Отец не стал ругать ее за выходку – наконец, все обошлось. Жак д’Арк только сказал: «Никогда больше так не поступай». Но Жанна промолчала. Отец спросил: «Ты слышала меня?» И вновь Жанна не ответила. Жак д’Арк списал молчание девушки на ту боль, что была в ее сердце. Он-то знал, что она заглядывается на красавчика Николя, а тут – такое.

Жан был благодарен сестре, хоть и упорно скрывал это. Хмурился при ее появлении. А в душе – ликовал! Он побывал в битве, отец доверил ему боевой лук, сам он сразил стрелой бургундца. Жан помнил, как тот схватился за грудь и повалился в кусты. Пьер готов был расплакаться от обиды: Жан теперь – герой, а он, как и был, мальчишка. Даже Жакмен завидовал младшему брату. Тот первым получил боевое крещение! Это тебе не с лотарингскими пареньками драться на кулаках или палках. Тут – настоящий бой!

Был полдень, и Жанна сидела в саду на старой скамье. Все эти дни после битвы она ни на минуту не забывала сражение с бургундцами. Корчи раненых, открытые рты, обезумевшие глаза. И затихшие, застывшие в нелепых позах те, кто еще минуту назад был жив. Кого она знала, кто совсем недавно приглашал ее в свой дом, угощал. С чьими детьми она вместе ходила в церковь и преломляла хлеб.

А еще – Николя, его кровь, и вспаханный земляной след от стрелы арбалета…

Тот добрый мир, в котором Жанна выросла, где была счастлива, дал трещину и разрушился. Прямо у нее на глазах. Это было несправедливо. Она не понимала, зачем это нужно Господу, но это было. Конечно, она и раньше знала, что есть Господь и есть дьявол. Но только теперь она распознала личину последнего! Кровь, смерть и страдания ее близких – в этом и был он, враг рода человеческого. Но послав ее, Жанну, на ту дорогу, заставив увидеть битву, Господь что-то хотел сказать ей. Но – что? Во время боя она решилась выбежать к бургундцам и потребовать их остановиться, может быть, погибнуть. Уже тогда она поняла – мир надо исправить. Но она не успела. Смерть Николя помешала ей. Но еще не поздно – выбежать навстречу всему злу, которое есть на земле, и остановить его…

У Жанны закружилась голова, и она покачнулась. Вцепившись руками в скамейку, Жанна дрожала. Ее бил озноб. Полуденное солнце ослепило ее, и она зажмурилась. Ей было страшно. А голова продолжала кружиться. Свет подступал. Разгорался. Никогда еще она не трепетала так! Жанна боялась открыть глаза – она знала, что ослепнет. Света было так много, что не спасали веки. И вот тогда она поняла, что Кто-то требует ее. Требует уверенно. И она должна Ему подчиниться! Выбежать навстречу бургундцам, под стрелы – оказалось бы пустяком в сравнении с этим. Но она поняла и другое – выбора у нее не оставалось… Жанна набралась смелости и открыла глаза. Ослепительный свет шел вовсе не от солнца, а со стороны церкви, что стояла рядом с их домом. И он был только для нее – одной-единственной на всей земле! Она почувствовала, что свет хочет говорить с ней. Шум уже нарастал в ее ушах, и вдруг он прорвался – и она услышала ясный голос: «Жанна! Жанна! Жанна!» «Да?» – цепенея, спросила она. Но спросила, не разжимая губ. «Ты – Моя избранница!» Она уже не чувствовала ног под собой – летела куда-то вместе со старой скамейкой. К небу. А с ней говорили, и голос звучал гулко и медленно, пронзительно и ярко. Он говорил, что в ее сердце есть тот огонь, которого нет у других. И это Он подарил его ей. Но этот огонь она должна передать другим. Не теперь – позже. Когда она сможет поднять меч рыцаря, защитника веры, над головой. Но ведь она не воин? Нет, она ошибается, она – воин. Когда же это случится? Придет время. А пока она должна быть верной и послушной Богу, который любит ее, никогда не забывает и не забудет о ней… Яркий свет стал слабнуть, а затем сад ее отца стал прежним. Обычным летним садом, в котором поют птицы. Да, с ней говорили. И Говоривший оставил ее – но оставил до времени. Это она знала так же хорошо, как и то, что жизнь ее отныне изменилась.

Она вошла в столовую, где обедала ее семья. На столе было много зелени, овощей. Шел пост.

– Я говорила… – ее голос дрогнул. – Я говорила с Богом, – тихо сказала Жанна.

– Что? – оторвавшись от еды, спросил отец.

– Я говорила с Богом, – уже тверже и громче повторила она.

Жак д’Арк и Изабелла де Вутон переглянулись. «Гм-гм», – откашлялся Жакмен. Жан молчал. Хмыкнул младший Пьер.

– Что еще за выдумки? – сказал Жак д’Арк. – Сядь лучше и поешь с нами.

– Я не хочу есть.

– Мы все говорим с Богом, – мягко сказала Изабелла де Вутон. – Когда слушаем мессу, когда молимся перед едой или сном. Когда думаем о жизни и смерти…

Жанна отрицательно покачала головой.

– Вы этого не поймете, – сказала она и вышла.

Рвота и кровавый понос которую неделю преследовали короля. Вначале он еще пытался противостоять болезни, хотел выбить клин клином, требовал посадить его на коня, но потом слег окончательно. Запущенная дизентерия, полученная в походах, теперь грызла все органы его изнутри. В нем пылал пожар – не было ни одной клетки, которая не приносила бы ему страдание. Так продолжалось днем и ночью. Специально выписанные из Англии врачи, на которых он надеялся, также не смогли помочь Генриху. Внутри его был ад, и теперь он жил с этим адом, но пытался скрыть свои муки от окружающих. Даже сгорая изнутри, угасая, он отдавал распоряжения: где и как расположить войска, какие замки осадить и потребовать выкуп, какие захватить во что бы то ни стало. Его противники могли бы сказать, что великому королю на пороге смерти стоило бы подумать о своей душе, но сам Генрих так не считал. Он был уверен, что борется за правое дело. Он не сомневался, что герцогство Нормандия принадлежит ему, как оно принадлежало его далеким предкам двести лет назад, а после брака с Екатериной Валуа принадлежит ему и вся Франция. И все же, когда он метался по ночам в бреду, он попадал на порог иного ада, куда более страшного. Там ревели тысячи женщин, погибающие со своими детьми от голода под стенами Руана, и изрубленные тела других женщин и детей, но уже на рыночной площади Кана, возникали перед его взором.

С этим адом ему еще предстояло встретиться воочию…

За окном Венсенского замка, любимого замка Генриха Пятого, было солнечно. Король лежал на огромной кровати под балдахином. Вокруг смертного одра Генриха Пятого стояли родственники и друзья: брат Хемфри Глостер, дядя – хитрый епископ Бофор, жена Екатерина, граф Уорвик и Джон Фастольф, Томас Солсбери. Но пока Генрих был жив, он постарался распорядиться великим государством, которое так рьяно создавал все семь лет своего правления.

– Джон, Джон, – хрипло говорил король, пытаясь двумя руками ухватиться за брата. Где-то в глубине души он еще надеялся на то, что сильный и мудрый брат сможет найти способ подольше задержать его на этой земле. – Джон… Слушай меня. Слушайте меня все…

Бедфорд, который сейчас один сидел на его постели, плакал. Никогда бы он не подумал, что выйдет так…

– Джон, тебе после моей смерти быть регентом Франции и править Нормандией. Никогда бы не нашел я лучшего преемника, чем ты. – Генрих слабо завертел головой. – Хемфри, ты слушаешь меня?

– Да, мой король, – откликнулся младший из братьев.

– Тебе, Хемфри, быть регентом Англии и во всем подчиняться Джону. Ты слышишь? – во всем! Не вздумай перечить ему!

– Да, Генрих, – откликнулся тот.

– И всем вам, кто присутствует здесь, завещаю стать опекунами и наставниками моего возлюбленного сына. Сделайте его великим королем и рыцарем, который сможет продолжить мое дело. Вы слышите меня? Слышите?!

– Мы слышим тебя, Генрих, – сжимая его руки, пробормотал Бедфорд.

Сейчас, далеко в Англии, в Виндзорском замке лежал в колыбельке маленький Генрих, который однажды должен был стать королем Генрихом Шестым.

– А как же я? – подступила к мужу королева Екатерина. – Что будет со мной, Генрих? Что получу я?

– Ты была моей возлюбленной. Ты – мать моего сына. – Он, бледный, истощенный, печально улыбнулся. – Разве тебе этого мало?

Генрих Пятый даже на смертном одре, за несколько часов до кончины, оставался политиком. Он не захотел, чтобы француженка, тем более – сестра его врага, имела хоть какое-то влияние на ход истории его государства. Всем должны были распоряжаться только англичане!

– Джон, Джон, – вновь заговорил Генрих, – забыл сказать тебе важное. Карл Орлеанский. Он не должен покидать Англию до совершеннолетия моего сына. Ни за какой выкуп не отдавай его! Обещай мне это…

– Обещаю, – кивнул Бедфорд. Они много раз говорили об этом. Окажись Карл Орлеанский на континенте, он представил бы реальную угрозу английскому господству. Он мог претендовать на корону Франции куда больше, чем дофин Карл Валуа, от которого отказались отец и мать, и тем более – маленький Генрих, унаследовавший престол по женской линии, а значит против закона французского престолонаследия. – Герцог Орлеанский не покинет острова, пока я жив.

– Жаль, – тихо проговорил Генрих, – жаль…

– Что – жаль? – наклонясь к брату, спросил Джон Бедфорд.

– Я хотел пойти на Святую землю, за Гробом Господним… – И еще тише добавил: – Но через мою Францию, – ему хватило сил сделать ударение на двух последних словах.

В этот день, 31 августа 1422 года, Генрих Пятый скончался. Теперь ему предстояла дорога домой, но в ином обличии. Его плоть отделили от костей и выварили в вине, а затем поместили в свинцовый гроб – в специи, точно он был лакомым кушаньем. Парижские скульпторы вырезали из дерева его статую в два человеческих роста. Его отпели в соборе Сен-Дени, где испокон веку хоронили французских королей, и далее повезли в Руан. Его гроб везли через Францию и всю Нормандию, которую он истязал так беспощадно, под непрерывное пение священников, и деревянный истукан, мало схожий с оригиналом, стоя на гробу, взирал на земли, по которым Генрих шел с огнем и мечом. Два месяца спустя, уже по ту сторону Ла-Манша, Генриха Пятого торжественно похоронили в церкви Вестминстерского аббатства.

Открывалась новая страница англо-французских отношений…

Джон Бедфорд мог ожидать всего, только не смерти брата. Генрих казался ему богом Аресом, которого не берут ни стрелы смертных, ни болезни. Но он ошибся. Бог посылает на землю великих героев, и Он же забирает их в известный только Ему срок. Но Бедфорда ждал еще один удар: за братом-громовержцем тихо ушел и номинальный правитель Франции, тенью которого англичане пользовались как щитом. Заболев малярией, 21 октября 1422 года испустил дух Карл Шестой Безумный.

Парижане искренне оплакивали короля и даже назвали его «Любимым». Наконец, он был не виноват в приступах безумия, что охватывали его. Он страдал – и страдал куда больше других! Ведь эти приступы разрушили не только его душу и тело, но и все королевство. И приходя в сознание, король к своему ужасу понимал это.

Точно сама судьба, до того благосклонная к англичанам, говорила: «Убирайтесь восвояси из Франции!» Все, что теперь оставалось в руках герцога Джона Бедфорда, это крошечный младенец – сын Генриха и Екатерины. Воистину, бесценное дитя!

Джон Бедфорд знал наверняка: плохие вести из Буржа не заставят себя долго ждать…

Стрелой известие перелетело Луару. Его принес дофину убийца Жана Бесстрашного – Танги дю Шатель.

– Ваше величество! – сияя, воскликнул он, входя в покои дофина. – Государь мой…

Карл отнял голову от подушки. Никто и никогда не называл его так!

– Что вы сказали, Танги? – хмурясь, спросил юноша.

Он лежал в постели, на подушках, со своей юной супругой – Марией. Молодые люди держались за руки. Карл благоговел перед отважным рыцарем дю Шателем и немного опасался его. Секира в его руке была страшным оружием. Молния! Она то и дело оживала в памяти юноши – и оживая, вонзалась в голову Жана Бургундского.

– Король умер, да здравствует король! – громко выпалил дю Шатель. Он поклонился принцессе и вновь перевел внимание на Карла. – Ваш отец, который отрекся от вас, скончался в Париже.

Карл, одетый в пестрый халат, даже привстал:

– Не может быть…

Глаза его верного Танги сияли – в них уже разгоралось пламя новых битв.

– Еще как может! Теперь вы – законный король!

Карл опустил глаза. Два месяца назад отправился в преисподнюю Генрих, лишивший его престола. Теперь – отец, которого он проклинал столько раз! Если, конечно, он был его отцом… Кара Господня, не иначе!

– Воистину, судьба улыбается Франции! – сказал Танги дю Шатель. – Вам нужно немедленно короноваться, собирать войско и идти на Париж.

Карл взглянул на своего спасителя – дю Шатель читал его мысли. Природная нерешительность мешала ему поверить в удачу, и все же он понимал: пришло его время. И терять его было нельзя…

В этот же день, в Бурже, дофин объявил себя новым королем Франции, а спустя несколько дней был торжественно коронован в Пуатье как Карл Седьмой, милостью Божией.

– Ваша радость скромна, – сразу после коронации заметила зятю Иоланда Арагонская.

Они готовились к пиру во дворце Пуатье – древнем городе, в окрестностях которого в 732 году, ровно через сто лет после смерти пророка Магомета, разбил арабские войска Карл Мартелл, мажордом последних Меровингов и дед Карла Великого. И здесь же, под Пуатье, в 1356 году случилась трагедия. Англичане истребили войско французов, а дедушка самого Карла Седьмого, Иоанн Второй Добрый, попал в плен к врагу, так и закончив жизнь в Англии. Коронация в Пуатье была только первым шагом к настоящей церемонии – в другом месте.

– Короли Франции становятся истинными королями после того, как им одевают корону в Реймсе, в городе святого Хлодвига, – резонно вздохнул юноша.

– Молитесь о том, Карл, и однажды вы получите корону в Реймсе, – заметила разумная теща. – А я и моя дочь будем молиться вместе с вами.

Бедфорд оказался прав – со смертью Карла Шестого угроза нависала над головой англичан, уже привыкших к мысли, что Франция принадлежит им. Нужно было укреплять позиции и как можно крепче удерживать союзников. Весной 1423 года Джон Бедфорд призвал герцогов Бретонского и Бургундского в Амьен.

– Еще раз приношу мои соболезнования, герцог, – сказал Бедфорд своему союзнику Филиппу Бургундскому.

– Благодарю вас, милорд, – ответил тот, как и всегда одетый в черное.

Не так давно в Дижоне умерла молодая герцогиня Бургундская – в девичестве Мишель Валуа. Неоспоримым был тот факт, что Мишель не сильно оплакивали при дворе. Бедфорд знал об этом. Поговаривали даже, что ее отравили. Филипп так и не смог простить своей жене, до того – любимой, смерть отца от руки ее брата. Она стала изгоем после трагедии на мосту Монтеро, и каждый день ее видели плакавшей. После ее смерти Филипп замкнулся еще сильнее и в глазах его появилось ожесточение. Теперь уже ничего не связывало его с Карлом Валуа. Этот факт был на руку англичанам.

В Амьене герцоги Бургундский и Бретонский единодушно признали могущественного лорда Бедфорда регентом Франции и дали слово совместно сражаться против отвергнутого своими родителями дофина.

Но в конце этой встречи Бедфорд сказал Филиппу:

– Я давно хотел поговорить с вами о более тесной дружбе, герцог. – Англичанин улыбнулся: – Я думаю, вы понимаете, о чем идет речь?

– Пожалуй, да, – кивнул Филипп Бургундский. – Анна была откровенна со мной.

В июне 1423 года в Труа герцог Джон Бедфорд Плантагенет обвенчался с родной сестрой Филиппа Бургундского. Что удивительно, это был более чем удачный брак. И Джон, и Анна вышли друг за друга по любви и при этом прочно скрепили союз Англии и Бургундии.

Но в июле, совершенно неожиданно, войска Карла Седьмого взяли Париж в кольцо осады. Кольцо было тесным – без единой лазейки! Засевшие в столице бургиньоны съели коров и лошадей, затем взялись за собак и кошек и уже приступали к мышам и крысам, когда решительная битва двух лагерей отбросила дофинистов от Парижа.

Это случилось 30 июля 1423 года. Под городом Кравантом столкнулось два войска: с одной стороны – французы и шотландцы, уверенные в победе, которым помогали кастильские наемники, с другой – англичане и бургундцы. Англичанами командовал любимец покойного Генриха Пятого – Томас Монтегю, граф Солсбери, герой Азенкура, два года назад, под Боже, не успевший на помощь к своему другу герцогу Кларенсу, который бездумно вмешался в битву и потерпел поражение. Для Солсбери выиграть этот бой являлось делом чести – он лучше бы согласился погибнуть, чем проиграть. С ним были и другие талантливые командиры – Вильям де Ла Поль, носящий титул графа Суффолкского, и лорд Томас Скейлз. Бой начался в десять утра, а к обеду армия Карла Седьмого оказалась наголову разбитой. В этот день полегло около трех тысяч французов и шотландцев и более полутора тысяч взято в плен. Все пленные шотландцы к вечеру были безжалостно повешены: англичане платили сторицей заклятым своим врагам.

Это сражение охладило пыл Карла Седьмого, но не его рыцарей. Они-то знали: жизнь – это сражение. А выигрывать всякий раз никогда не получается. И если сегодня пришло поражение, завтра будет победа. Главное – видеть цель. Была бы аристократу сила держать в руке боевой молот, а солдаты всегда найдутся. Одним из первых рыцарей рядом с дофином теперь был тридцатитрехлетний гасконский капитан Этьен де Виньоль по прозвищу Ла Ир, богатырь по сложению, начинавший служить юношей под командованием Людовика Орлеанского, позже – воевавший вместе с Бернаром Арманьяком. Он был не самого знатного рода, поэтому благородное окружение дофина никогда не позволило бы ему встать во главе всей армии, но на тех участках сражений, где он командовал, торжествовала победа. Ненавидя бургундцев, Ла Ир с крупными отрядами совершал рейды на позиции своих врагов – он воевал в округе Лана и Вермандуа, под Крепи-ан-Валуа и Куси. Сражениям по всем законам рыцарской войны, с развернутыми стягами и медью труб герольдов, он предпочитал войну партизанскую. Он и был одним из ее родоначальников. В этой новой войне отчаянные французские головорезы старались избегать больших сражений и никогда бы не полезли грудью на английских лучников, как это было под Азенкуром! Именно партизанская война, которую вели отчаянные капитаны Карла Валуа, изменила ход всей войны в целом. Так, в сражении при Витри, командуя мобильным соединением, Ла Ир наголову разгромил бургундское войско и взял в плен графа де Водемона, одного из приближенных герцога Филиппа.

Но впереди было сражение, о котором со времен Азенкура мечтали французские дворяне; готовы были к нему и англичане…

В двадцати лье на западе от Парижа, на границе с Нормандией, в провинции Алансон, сошлись два войска: восемнадцать тысяч французов и шотландцев, которым помогали ломбардские наемники, против пятнадцати тысяч англичан, бургундцев и бретонцев. Эта битва рано или поздно должна была случиться – небольшие бои от Луары до Нормандии мало что решали.

Войском Карла Валуа командовал новый коннетабль Франции шотландец Арчибальд Дуглас, виконт де Нарбонн и граф д, Омаль. Были тут и командиры небольших отрядов, такие как Ла Ир и его молодой друг Жан Потон де Ксентрай, недавно побывавший в плену, но выкупленный друзьями. Англичанами командовал сам лорд Бедфорд, его полководцами были неизменные Солсбери, Суффолк, Фастольф, Скейлз, Глэдстон. Были с англичанами еще и нормандцы, которых почти силой увлекли с их территорий, не так давно занятых Генрихом Пятым, но большая часть их за день до битвы, под покровом ночи, дезертировала.

К полудню 17 августа 1424 года, на равнине, недалеко от замка Вернейль друг против друга встали две армии. Драться решили по всем канонам рыцарской войны. Три линии бойцов у каждого из противников в середине и два конных соединения по флангам. За спиной – резерв и обозы. Когда и те, и другие готовы были к битве, от англичан отделились три всадника и понеслись через поле к франко-шотландскому войску. Это были неприкосновенные герольды в коротких алых накидках поверх доспехов, со знаменами.

Их немедленно пропустили к Арчибальду Дугласу.

– Его светлость герцог Бедфорд спрашивает, каковы будут правила предстоящего боя? – вопросил старший герольд.

Коннетабль раздумывал недолго.

– Ответьте милорду Бедфорду, – усмехнулся Дуглас, – что на поле боя шотландцы ни дают, ни принимают пощады.

Страшен был его ответ. Но шотландец вряд ли мог ответить иначе – англичане все равно не оставляли его соплеменников в живых. Этот бой должен был идти до полного истребления противника. Герольды поклонились, повернули коней и поскакали обратно.

Англичане по древнему обычаю встали на колени и поцеловали землю, на которой им предстояло сражаться. Но командовать наступление не давала ни одна из сторон. Более двух часов, обливаясь потом, противники стояли на жаре друг против друга.

Не выдержали первыми англичане. В три часа дня Джон Бедфорд поднял руку и громовым голосом скомандовал:

– Знамена вперед, доблестные воины!

– Святой Георгий! – заревели его солдаты.

– Да здравствует лорд Бедфорд! – вторили им другие.

Англичане медленно пошли на противника. Увидев это движение, не сдержались и пылкие французские дворяне.

– Под знамя Сен-Дени! – победоносно закричали они и тоже двинулись на противника.