Юбилей смерти Розова Яна

Работа не шла. По срокам от Димы еще вчера требовался шаблон заказанного веб-сайта, но шаблона до сих пор не существовало. Уже пару дней Дима проводил в прострации – садился за рабочий стол, поднимал руки к клавиатуре, тупо глядя на монитор, и опускал их. Пил чай, смотрел в потолок, думал, но не работал. Не имело смысла врать самому себе: пока Дима не разберется с историей своей семьи, он не сможет даже зад почесать, не то что работать!

Наконец, написал заказчику письмо: заболел, шаблон пришлю на неделе, и выключил компьютер.

Книга Ищенко – томик в твердой синей обложке с изображением геометрической фигуры с острыми углами, символизирующей сложность и остроту психических реакций, сама прыгнула Диме в руки. Он целую минуту просидел с ней не шевелясь, не решаясь приступить к чтению. Вздохнул, открыл книгу.

«А. Ч. был моим другом, – начал читать Дима. – Я глубоко уважал его и как врача высочайшей квалификации, и как сильную, благородную личность. При этом А. Ч. оставался человеком, со всеми свойственными человеку слабостями. Он тоже ощущал потребность в счастье, в любви, в душевном комфорте, и он заслуживал всего этого. Исходя из этих соображений, осуждать А. Ч. невозможно.

Прожив с С. около семи лет, он полюбил одну из своих пациенток.

Помню, мы встречались с ним в тот период, и я (психиатры видят такие вещи!) заметил, что он выглядит несколько иначе – тревожнее и радостнее, чем обычно. В разговоре А. Ч. признался, что встретил молодую женщину, которая заставила его взглянуть на свой брак с другой точки зрения. Он не собирается бросать жену, но хочет немного счастья. Та женщина согласна с ним во всем и не требует большего, они только встречаются. Своей жене А. Ч. о романе не рассказывает, надеясь, что она так и не узнает правду. Как долго продлится эта ситуация, потребуется ли какой-то выход или нет – мы не обсуждали…».

Дима вспомнил Еву. И как бы он ни ревновал за маму, Ева… произвела особое впечатление. Он привез ее в лес, чтобы убить, а Ева постаралась понять и поговорить. Она не показала страха, увидев пистолет и могилу, вырытую для нее – это и обезоружило Диму. Выходило, что Ева – необычная, особенная женщина, именно такую мог бы полюбить папа.

И какое право имеет Дима отказывать отцу в счастье? Если все складывалось так, как описывает Ищенко, то папа стал жертвой манипулятора.

Закусив губу, Дима продолжил чтение.

«…В середине января один наш общий с А. Ч. знакомый сообщил о трагедии: мой друг и его жена попали в аварию. А. Ч. погиб, а С. находится в состоянии комы. Оказалось, А. Ч. вез жену, снова разбитую параличом, ко мне в клинику и не справился с управлением. А. Ч. заранее не позвонил мне, поэтому я так долго не знал о случившемся.

На похоронах А. Ч. потрясало количество людей, пришедших попрощаться с рядовым травматологом из больницы! Это были благодарные пациенты, коллеги, друзья. Все досадовали на судьбу погибшего: А. Ч. мог принести людям еще много хорошего!

Примерно через месяц я посетил С., которая вышла из комы. Женщина выглядела скорее разочарованной смертью мужа, нежели горюющей о нем. Мне стало ясно: С. потеряла смысл жизни. Если прежде она сосредотачивала все свои душевные силы на А. Ч., всячески привязывая его к себе, то теперь оказалось, что ей нечем себя занять. Сын по-прежнему мало интересовал С., она легко подписала согласие о передаче матери А. Ч. прав на опеку. Вскоре бабушка увезла ребенка за границу, где тот и остался».

С болезненной легкостью Дима представил себе мать, спокойно соглашающуюся с отречением от него. И жестокая память выбросила моменты, подтверждающие рассказ Ищенко… Дима заставил себя отрешиться от воспоминаний и продолжил чтение.

«Мы стали разговаривать. С. старалась убедить меня в своих страданиях. И более того, намекала, что виноват в произошедшем – именно я. Мой профессионализм подсказывал: С. начинает «работать» со мной, и если я не поставлю рамки, то окажусь в ситуации А. Ч. – известно, куда это его привело.

Тем не менее, как врач я отвечал за судьбу С. и поэтому не имел права бросить начатое. В ходе разговора с С. я убедился: ее состояние подавленности не приведет к каким-то решительным действиям, могущим причинить неприятности ей самой или окружающим. Но было еще кое-то: С. хотелось рассказать мне нечто ее беспокоившее, но что-то ее сдерживало.

Понимая, что пациентку необходимо разговорить, я вернулся в ее палату на следующий день. Мы мило пообщались, но С. не решилась на откровенность. То же самое повторилось еще несколько раз. При этом я замечал, что С. рада видеть меня, я становлюсь для нее все более важным человеком.

Наконец, я сообразил, что мне делать. При следующем визите я сказал: вы хотите рассказать мне нечто важное, но зачем-то тянете время, и если не расскажете прямо сейчас, то я уйду и не вернусь. С. сразу же встрепенулась, почти испугалась, спросила: не умею ли я читать мысли? Потом задумалась. Я стал нажимать, предлагая ей разные темы – о ее здоровье, о ее детстве, о муже и внимательно наблюдая за невольными реакциями пациентки. Услышав имя супруга, С. вздрогнула. Я стал спрашивать подробнее – что о муже?.. Об их взаимоотношениях, о его смерти?.. По ее реакции я понял – о смерти. Повинуясь интуитивному прозрению, я спросил: вы как-то причастны к его гибели? И тогда С. словно взорвало эмоциями. Она закричала, заплакала, забилась в истерике. Набежали санитары, с моего согласия ввели успокоительное.

Как только С. стихла, я стал уговаривать ее рассказать мне все. И тогда она призналась…».

Дима закрыл глаза. Страх пробрался ему за шиворот, под кожу, в мозг. Казалось, что если он прочитает следующий абзац, то рухнет небо.

Лена. Ожидание

В день своего рождения я отключила телефон. Мне хотелось остаться наедине с собой, отделаться от поздравлений, от необходимости говорить с друзьями и знакомыми. Они обязательно будут спрашивать – как дела? А что я отвечу? Вот, приехала мама, которую я не видела двадцать лет, но мы не увиделись. Почему? Не знаю.

А правда, почему? Ну, я-то просто боюсь разочарования, а она? Неужели же эта красивая уверенная в себе женщина тоже боится встретиться со мной?

Нет, этого нельзя терпеть.

И вот, я, одетая в новую юбку и блузку с оборками, лохматая и взвинченная, жду маму у ее дома. Трижды поднималась звонить в дверь, она не открыла. Наверное, куда-то уехала. Или видела меня из окна и прячется потому, что не хочет встречаться?..

Не увидела я и парня в красной машине – уж не исчезли ли они вместе? Но кто этот парень и как связан с мамой? Такой сосредоточенный, себе на уме. Вдруг хотел причинить неприятности маме? Почему-то мне кажется – он тут не причем. Мама двадцать лет не появлялась в Гродине, а кроме бабули у нее врагов нет.

Голова кругом – где она?

Отец позвонил по тому же самому поводу. Сделал вид, будто хочет поздравить с днюхой, но едва промямлил пару слов и – не выдержал, спросил дрожащим голосом:

– Ты не у маминого дома ошиваешься?

– Нет.

– Она уехала из Гродина, так что можешь не искать ее. Собрала вещи и навсегда уехала. Тут ей запретили школу соблазнения открывать.

– Ты откуда знаешь?

– Знаю!

Странно, почему родители считают себя априори умнее детей? В моем далеком детстве папа любил повторять: «Я всегда слышу, когда ты врешь!». А я что – не слышу?.. Папа понятия не имеет, где она. Просто устроил разведку боем или точнее – разведку провокацией. Думал, я разболтаю ему что-нибудь важное! Дудки.

А еще – это я сообразила уже позже – папа не хочет, чтобы я встречалась с мамой. Для этого, в основном, он и врет.

Я присела на бетонный парапет под каштанами. Вредный гродинский ветер задувал под юбку, чего я всегда терпеть не могла. Зачем я тут стою – непонятно. А вдруг папа не соврал? Вдруг она на самом деле уехала?

И тут стало совершенно ясно, будто бы кто-то очень надежный и важный сказал мне: она не уедет, пока не встретится с тобой! И сразу же отпали все вопросы. Я принялась ждать маму.

Такси подъехало только к вечеру, когда я уже вся извелась и проголодалась. Ну, сколько же можно тебя ждать, мама? Двадцать лет, по-твоему, не предел?..

Машина остановилась в кармане перед домом, мама открыла дверцу, увидела меня, замерла. Я тоже стояла столбом и не могла пошевелиться. Понимала, что вид у меня сердитый – лоб наморщен и сдвинуты брови, но мимика перестала подчиняться.

Наконец, мама решилась выйти из такси. Поставила обе ноги на асфальт и встала, ловко избежав столкновения головы с крышей машины. Я никогда раньше не видела, чтобы женщина так изящно выходила из авто, поэтому засмотрелась. И тут она споткнулась о камень на дороге, потеряла равновесие, заметно испугалась, став вдруг такой уязвимой, ранимой, нуждающейся в моей самой скорой помощи! Я рванула к ней.

На бегу заметила, что мама уже справилась с земным притяжением, но в ее взгляде, обращенном ко мне, остался испуг. А я уже рядом.

– Селена, – сказала мама.

– Мам?.. – спросила я, чтобы снова услышать ее голос и убедиться в том, что мы обе не ошиблись.

Она обняла меня, и я ощутила тот самый родной мамин запах, который помнила.

Кто-то из нас двоих выдохнул:

– Как хорошо…

Дима Чудай. Правда

«…Ей действительно хотелось рассказать мне обо всем, что произошло. Несмотря на всю свою эгоцентричность, С. была на самом деле привязана к мужу, по-своему любила его, испытывала чувство вины. Ей мучительно хотелось освободиться от давления негативных эмоций, что становилось возможным только после признания.

Успокоившись благодаря инъекции, С. начала рассказывать о том, что произошло перед гибелью ее мужа.

Оказывается, об измене А. Ч. она узнала от медсестры, работавшей в его отделении. К несчастью, именно эту медсестру А. Ч. нанял провести курс капельниц для своей жены. Непонятно, какими соображениями руководствовалась эта женщина, имевшая кое-какое медицинское образование, но она рассказала истероидной пациентке о романе мужа с другой женщиной.

Факт измены засел в голове С., постепенно сводя ее с ума. Она пребывала в глубокой уверенности, что рано или поздно А. Ч. ее бросит, а этого допустить С. никак не могла. Ее жестоко терзала ревность, а также ощущение потери власти над объектом своих манипуляций.

Некоторое время С. удавалось скрывать свои чувства, но наступил момент, когда она дошла до предела.

В это зимнее снежное утро А. Ч. планировал отправиться на работу, а после повидаться со своей подругой. Во время завтрака С. упала на пол, изобразив паралич, и потребовала отвезти ее в мое отделение. А. Ч. согласился, что это лучше всего. Он не смог дозвониться мне и решил ехать без звонка. С. уговорила его выпить чашку чая, чтобы окончательно проснуться. А. Ч. снова согласился. Налил себе чаю, она попросила, чтобы муж принес ей теплые носки из спальни, а когда он вышел, встала, взяла с полки пузырек со снотворным и налила в его чай. После снова легла на диванчик. А. Ч. выпил чай, собрал ее вещи, одел жену, отнес в машину. Они поехали.

Сыпал сильный снег. А. Ч. выехал на объездную, которая проходит над крутым обрывом. Тут А. Ч. обнаружил, что буквально засыпает за рулем. Остановился, вышел, прогулялся. Вернулся на водительское место и провалился в дрему. С. не этого хотела. Она планировала, что муж уснет за рулем, когда автомобиль будет двигаться с большой скоростью. Машина со спящим водителем обязательно попадет в аварию и они оба погибнут. С. не слишком разбиралась в фармакологии, поэтому ее план оказался таким бестолковым.

С. вышла из машины (как вы помните, паралич она разыграла), столкнула А. Ч. на пассажирское место, села за руль. Когда-то в юности С. училась водить, так что сумела завести двигатель, тронуться и набрать большую скорость. Затем намеренно направила «Жигули» на растущий на обочине над обрывом клен и врезалась в дерево. С. не пристегнула А. Ч., его выбросило из автомобиля сразу после столкновения с кленом. Падая в обрыв, он сломал шею. С. пристегнулась (намеренно или машинально – она и сама не могла сказать), поэтому осталась жива, хоть и серьезно пострадала. Несмотря на повреждения, С. сумела выбраться из машины, чтобы ее не нашли за рулем и не всплыла правда об аварии. Это последнее усилие оказалось чрезмерным для ее разбитого тела, и С. впала в состояние комы.

…Рассказав мне все, С. словно осознала наконец, что она натворила. А я понял, что ее психическое расстройство куда глубже, чем мне казалось.

Все, что я мог сделать – это сообщить о случившемся в милицию. Я не сомневался, что С. нельзя оставлять среди людей – она достаточно активна и может оказать на жизнь близких, особенно сына, негативное влияние. Более того, я считал, что семье С. не стоит сообщать о ее преступлении, так как ребенку не следует знать, что мать убила отца.

После разговора с С. я стал размышлять и пришел к выводу, что она не рассказала мне всей правды: С. не собиралась погибнуть вместе с мужем и ремнем она пристегнулась вовсе не машинально. С другой стороны, С. не могла не понимать, что убив А. Ч., она останется без своей любимой марионетки. Однако, это только догадки, которые я оставил при себе.

Все свои намерения касательно обращения в полицию и мер, обеспечивающих сокрытие правды от семьи С., я выполнил…».

Отложив книгу, Дима встал с дивана и прошелся по комнате. Итак, мама убила папу.

Лена. Когда папа ненавидит маму

В качестве подарка на этот день рождения я получила маму. В качестве бонуса она принесла восемнадцать разных презентов – за каждый мой день рождения из тех, что ей пришлось пропустить: белый мишка, жемчужные бусы, шикарный набор расчесок из натуральных материалов, отделанный финифтью и перламутром, тончайшей работы чайная пара – розовая изнутри и белая снаружи, несколько книг – Сей Сёнагон, «Три мушкетера», первый роман Француазы Саган. И коробочки, коробочки, коробочки, а в каждой что-то еще удивительное, особенное, милое. Мама рассказывала, когда, как и почему выбрала именно эту вещь, спрашивала – нравится или нет? Точно нравится?..

Как бы мне могло не понравиться что-то, выбранное ею?

Мы говорили и говорили. Пили чай, мама плакала, я тоже. Она хотела знать обо мне больше и больше – спрашивала и спрашивала. Я тоже хотела, чтобы она рассказывала о себе, а она отмахивалась: да что могло быть интересного без тебя?

Безумно удивляло, как мы похожи. Она тоже любит апельсины, не смотрит мелодрамы, много читает с полным погружением в текст, но часто забывает прочитанное, едва закрыв книгу. Как и я, в школе мама терпеть не могла алгебру, а геометрия ей нравилась. Мама читала учебник истории как любимую книгу, но постоянно путала и забывала даты и имена, что учитель ей прощал за умение анализировать события и делать неожиданно-точные выводы. Со мной – то же самое!

Какое это счастье – рассказывать о себе старшему умному другу, который не осуждает и не поучает, просто выслушивает и советует. Такого со мной еще не было.

Проголодавшись, мы пошли в магазин. Она хотела покупать мне все, на что я смотрела, самое дорогое, лучшее, яркое: соки, рыбу, фрукты. Мне приходилось выкладывать из корзины на полки большую половину того, что она собиралась купить. Она кладет – я выкладываю, она снова кладет – я снова выкладываю!.. Мы смеялись, как безумные.

У кассы, вынимая кошелек из кармана жакета (тигровой раскраски, шикарно сидящего!), мама выронила огненно-красный скомканный листок бумаги. Я подняла его и прочитала: «Убирайся отсюда, проклятая сука!». Мама отобрала листок, глянув на меня с выражением страдания. Мне стало так жаль ее, что я удержалась от вопросов.

И еще – будто подуло в спину – я ощутила холодок испуга.

– Все будет хорошо, – пообещала мама.

Дома мы наелись до отвала!

То есть, это я налопалась всего подряд: сыра бри, винограда, апельсиновых пирожных, рыбы, салями, красного болгарского перца. А мама все подсовывала кусочки, каждую минуту вскакивая из-за стола, подносила разогретую еду, мыла фрукты, подливала сок, варила кофе.

– Никогда никого не кормила, – сказала она, когда я отвалилась от стола, будто сытая пиявка. – Терпеть не могла кухню, готовку и прочее. Теперь поняла, почему.

– Почему? – спросила я, не сумев скрыть отрыжку. – Сорри…

– Потому что кормить надо только детей, остальные и сами поедят!

Ее телефон запел голосом какой-то старой американской секс-бомбы – сладко и игриво. Отвечая, мама чуть заметно прикрыла глаза, словно бы у нее голова закружилась, и я поняла: ей звонит мужчина. Причем мужчина очень для мамы важный. Не желая смущать ее, я отправилась в туалет.

А когда вернулась, звонили уже в дверь.

Сначала я решила, что в гости напросился тот самый мамин мужчина. От этой мысли я ощутила укол ревности – она моя! Но по маминой реакции, насупленным бровям и резким движениям поняла – гость незванный.

Мама открыла дверь. Тревога, а вовсе не любопытство, заставила меня высунуться в прихожую. И я увидела отца.

Как всегда одетый более чем модно, папа производил впечатление человека не от мира сего. И уж тут-то он был точно некстати!

– Женя, что у тебя делает моя дочь?

– Пошел ты на… – мама обернулась, увидела меня и закончила пожелание, – хрен, Валя! Убирайся отсюда, пока я не вызвала полицию!

– Прежде тебя саму полицией пугали!

– В те времена, когда твой дядя был прокурором и под его дудку прыгали менты всей области. А он сам прыгал под дудку твоей мамаши-ведьмы! А теперь – твой дядя пенсионер, и никому уже не нужен!

– Да как ты смеешь!..

Отец вдвинулся в квартиру, мама попятилась. Будучи высокой женщиной, она уступала отцу в весе и объемах, но папашка только выглядел угрожающе: он лишь закрыл за собой входную дверь, аккуратно обошел маму и приблизился ко мне.

– Лена, идем домой!

– Пап, куда домой? У нас с тобой нет общего дома. Я даже не знаю, где ты живешь – ты ни разу меня не пригласил в гости.

Он смешался на мгновение. Подошла мама.

– Валентин, уходи. Твоя мать отняла у меня ребенка и нормальную жизнь, теперь я хочу получить свою дочь обратно.

– Мама нужна мне, – сказала я. – А ты… Ведь это же ты писал гадкие записочки маме?! Тебе невыносимо, что мы будем вместе! Уходи, папа.

– Все это добром не кончится, – пообещал он. – И я тебя, Женька, предупреждал!

Дверь за ним мама захлопнула с ужасным грохотом.

Вечером мы с мамой поехали к тете Маше. Наверное, мама хотела похвастаться, что все у нас хорошо, что мы вместе.

Танцевальная школа тети Маши произвела жалкое впечатление: маленький тесный и душный зальчик в Доме офицеров, построенном еще при Сталине. Магнитофон на табурете и располневшая тетя Маша учит еще более располневших дам передвигаться под музыку, хотя бы не ковыляя и не горбясь при этом.

Мы пристроились у дверей зала на лавочке. Мама следила за занятием с выражением большого сожаления на лице.

– А когда-то у Маши, действительно, была целая школа. Каждый день – по десятку групп, толпа желающих учиться… Маша хорошо зарабатывала, была счастлива.

– Что же случилось?

– Потеряла ритм – сын Владик тяжело заболел, муж бросил.

– А где теперь Владик?

(Тут я поясню: хоть тетя Маши иногда и навещала меня, о сыне она – ни гу-гу. Теперь ясно, почему).

– Он вылечился от этой своей астмы и уехал на ПМЖ в Германию, к отцу. Машин бывший там обосновался. Теперь ей еще сложнее – у нее нет мотива танцевать.

– Мам, а Маше можно помочь?

Глянув на меня с выражением глубокой скорби, мама встала – занятие подошло к концу, к нам направлялась Маша, усталая, но с улыбкой.

– Ой, девочки, как мне повезло, что сегодня занятия в институте отменили, вечер свободный! Поедем ко мне?

И мы поехали.

Игорь Янов. Разборки

Янов позвонил Еве с одной только целью: как следует наорать на нее за то, что она вернулась в Гродин, обломав его как пацана! Но не тут-то было. Ответила она таким счастливым голосом, что он тут же рассупонился и, кое о чем некстати припомнив, даже возбудился. Ева с дочерью наконец-то встретились и дочь оказалась такой-растакой замечательной, что Ева совсем ошалела от восторга.

Янов сказал, что очень рад за нее, получившую такой подарок судьбы, но он не радовался ни секунды, а отчаянно желал видеть, слышать, ощущать и осязать Еву сию же минуту. После разговора раздраженно стер лживую улыбку с лица и сел за компьютер.

Найти Лену Каретину в соцсети на страничке «Школы соблазнения» труда не составило. На личной странице Лены он узнал, что она перебралась из Краснодара в Гродин, замужем, воспитывает ребенка и демонстрирует окружающим беспредельное семейное счастье, которое совершенно не вяжется со скандалом в фитнес-клубе.

Янов позвонил сослуживцу – узнать адрес Каретиной в Гродине, узнал, записал и успокоился.

Поскучав перед телевизором, Янов сообразил – можно же нанести дружеский визит Борьке Могиле. Созвонился, получил приглашения на двоих, то есть, на себя и ситного друга Шарика, и поехал.

Могила жил в частном каменном доме, построенном его отцом-военным, вышедшим в отставку в семидесятых годах. Дом окружали аналогичные частные строения, принадлежавшие таким же отставникам, как и Могила-старший: совсем небольшие, но обладавшие классическими пропорциями.

Борис Шамильевич в этот вечер отдыхал у телевизора, запасясь пивом, рыбой и мечтой о победе женской сборной России по волейболу на чемпионате мира. Игорь присоединился, пополнив стол доброй бутылью славного эля и хвостом копченой скумбрии. Шарик, прежде бывавший в этом доме, равнодушно осмотрелся, равнодушно обнюхал стол – рыбу он за еду не считал – и разлегся на ковре таким образом, чтобы, не увеличив энтропии Вселенной ни единым движением, контролировать все входы, выходы и подходы к холодильнику.

Текущий статус Яновского расследования долго не обсуждался. Борис, решивший, что он и так вмешивается в чужие дела слишком активно, не задавал вопросов, а Игорь просто устал от размышлений. Он пил, добиваясь звенящей пустоты в голове, по опыту зная, что сегодня она пойдет только на пользу.

Его желание сбылось, правда при этом развязался язык:

– Борь, а почему ты не женился?

– А почему ты развелся?

– А зато я снова влюбился.

– Ну все! Переспорил! – Могила расхохотался, не скрывая приправленную ядом иронию. – И как тебя занесло?

– Черт его знает. Это та самая женщина, снимавшая дом, в котором убили мою невестку.

– Школа соблазнения?

– Вот именно.

– Э, брат, да на тебе поточили когти!

– Ты просто завидуешь.

Шамильевич развел ладони, демонстрируя полнейшее согласие.

– А вот интересно – зачем она это делает? – спросил он. – В чем смысл соблазнения? Ну, соблазнила она мужика, а потом – что? Он должен жениться, так?

– Ева говорит, что умение соблазнять помогает и в делах. Мужчина только тогда относится к женщине серьезно, если он ее хочет. Даже если речь идет о рабочих отношениях.

– Маргарет Тэтчер тому подтверждение, – съехидничал Борис. – Ну, а что твоя Ева говорит о женщинах?

– Говорит, что бабы – дуры, но на их глупости мир и держится.

– Как это?

– Бабы все прощают, детей рожают, тянут на себе семьи, а не делали бы – и цивилизация отправилась бы в Тартарары.

– Ха! Да она философ. Мне такие женщины не встречались, что, в общем-то, хорошо. А то и я бы влюбился, женился и испортил себе всю жизнь… О! Какой бросок!

Разговор переключился на волейбол.

Только провожая гостя, хозяин позволил себе дать совет по поводу дела – поговорить с молодым экспертом, который осматривал одежду Алены. Парень как-то пожаловался патологу, что Чернов вынудил его переписать заключение. Как показалось Могиле, шаромыжник Гена сумел привести в движение какой-то рычаг воздействия на Валеру.

Совет показался Игорю весьма дельным.

Уже на следующий день, в районе обеда, Янов прибыл в экспертизу. Поздоровался со знакомыми, обсудил курс доллара (в чем ни черта не смыслил), волейбол, всякое-разное и задержался в курилке, делая вид, будто торчит тут по делу, ожидая важное заключение.

Валера вышел на перекур часам к двум. Игорю повезло, что основной контингент как раз разошелся по делам – можно спокойно потолковать с парнем.

– Буду говорить откровенно, – сказал Янов, – мне уже известно, что результаты экспертизы по делу моего брата тщательно обработаны Черновым. Я также знаю, что он умеет давить на экспертов, и на вас он тоже надавил. Я не требую вас признаваться в том, что вы пошли на поводу у Чернова, но мне надо знать, что конкретно вам пришлось исправить в своем заключении.

Несколько минут парень курил молча, будто бы даже и не услышал собеседника. Потом сказал:

– Так это ваш брат под раздачу попал, верно?

Игорь кивнул.

– Вы, конечно, презираете меня за то, что я написал неверное заключение? Только у меня выхода не было. Я ошибся в заключении по прошлому делу Чернова – сам себя подставил, а он спас мою задницу. Теперь я типа отрабатываю.

– Люди ошибаются, – пожал плечами Янов. – Думаешь, я без греха? Меня одна гадалка-воровка три раза обдуривала, и я ее отпускал!

– Вы сольете Чернову меня при первом же разговоре…

– Солью, верно.

– Тогда он меня потопит, и я буду уволен.

– Давай так. Ты старое заключение уничтожил?

– Ну да.

– Восстанови его, отдай Гене – типа пусть он сам с ним разбирается, а у тебя рука не поднимается избавляться от документов. А я потом разберусь. Как отдашь – позвони. И у меня к тебе будет встречное предложение. Если ты напишешь жалобу на давление со стороны Чернова, то я обязуюсь протолкнуть ее к начальству. Что касается твоей ошибки, советую получить один раз выговор, чем губить и далее свою профессиональную репутацию.

– Легко вам говорить!

– Эту гадину Чернова надо давить, понимаешь?

– Говорят, он женился на дочери самого…

– Говорят, что кур доят! – резонно ответил Янов.

Обменявшись рукопожатием, следователь и эксперт разошлись в разные стороны.

Вскоре позвонил Яценко.

– Игорь, – парень, наконец, запомнил, что Янов ненавидел свое отчество, – я поговорил с Валентином Семеновичем Кордой. Двадцать девятого ночью его приступ аппендицита скрутил, с одиннадцати вечера и до семи утра он находился в областной больнице. К утру ему полегчало и от операции он отказался.

– А в больнице подтвердили?

– Ага. Чего мне теперь делать?

– Да ничего. Если хочешь – сообщи все это Чернову. Корда – первый муж Евы Корда, вот ты и решил, что он может оказаться причастен – в том случае, если Алену убили, например, по ошибке.

– А мы такую версию еще не рассматривали!

– Ну, так и предложи её – станешь героем.

– Да уж! – усомнился Яценко. – Чернов скорее на руках ходить будет, чем кого-то похвалит…

Янов ворвался в кабинет Чернова как раз вовремя, чтобы застать его за чтением одной интересной многим бумажечки. Естественно, что Игорь не сам выбрал время для визита, а воспользовался подсказкой эксперта Валеры.

– Что ты тут делаешь? – только и успел спросить Геннадий Федорович, как посетитель, оказавшись прямо перед ним, ловко выдернул из пальцев следователя заключение эксперта.

Чернов потянулся, чтобы отобрать его, Янов отскочил назад.

– Гена, а вот тут написано, что на одежде жертвы обнаружены частицы чешуи вовсе не свежей рыбы… – он пробежал глазами заключение. – Ишь ты! Рыбья чешуя была предварительна тщательно обработана антибактериальным компонентом, дубильными веществами и окрашена… Так-так! Мой брат крашеной рыбой не торгует!

Чернов уже был рядом, теперь противники стояли друг напротив друга, а между ними искрилось пространство.

– Иди отсюда, ублюдок! – прошипел Гена. – Это ошибочное заключение, я должен его выбросить!

– А я должен написать докладную с требованием провести независимую экспертизу!

– Да где ты такое видел, мать твою?! Иди отсюда, без тебя решу, кто что должен! Ты забыл, кто мой тесть? Тебе напомнить?

– Ты подтасовываешь результаты дела, Гена. Это тебе даром не пройдет!

– А ты вообще скоро отсюда вылетишь, Янов! За то, что спишь с фигурантами по делу об убийстве, за то, что брата-убийцу покрываешь и вламываешься сюда без разрешения. Пошел отсюда!

– Ухожу-ухожу, – смирился Янов. – У меня уже все есть: запись на скрытую камеру – заключения экспертизы, от которого ты планировал избавиться и всех твоих заявлений по поводу родственных связей!

И тут кулак Чернова врезался в челюсть Янова. Покачнувшись, Игорь сумел устоять на ногах и более того: ответил тем же. Охнув от удара, Чернов попытался вцепиться противнику в волосы, но не дотянулся, споткнувшись о ногу Янова, предусмотрительно выставленную им в нужный момент. Падая, Чернов вцепился Янову в плечо. Оба, матерясь, рухнули на пол.

Шум в кабинете привлек коллег. Вбежав, они растащили следователей – взлохмаченных, собравших костюмами пыль из всех углов, красных от ярости.

Чернов не прекращал изрыгать маты, под его левым глазом начинал расцветать фингал. Янов молчал, но только потому, что во время падения по-дурацки прикусил язык. Вытирая кровь из-под носа и криво ухмыляясь, он поздравлял себя с победой: невиновность брата доказана.

Лена. Тот самый парень

В первую ночь мы с мамой проболтали почти до утра. Я заснула на полуслове, рассказывая о своей учебе. А утром, еще до того, как открыть глаза, почуяла аромат какао.

Мама колдовала на кухне и обернулась, услышав мои шаги. Спросоня я всегда шаркаю, а также шмыгаю носом и покачиваюсь.

– Как выспалась? – мама притянула меня и поцеловала в нос.

Широко зевнув, я чуть не потеряла равновесие. Она расхохоталась, будто смешнее ничего не видела.

– Что готовишь, мам?

Повторять при каждом удобном случае «мам» стало моей новой приятной привычкой.

– Какао, вот, сварила. И канапе… – она смущенно улыбнулась, подняв острием вверх бамбуковую шпажку с насаженным кусочком сыра. – Готовить-то я как раз и не умею… Тут еще оливки, виноград и ветчинка. Будешь?

– А то! Канапе! – я хохотнула, одновременно сглатывая набежавшую слюну. – Шикарно!

Мы позавтракали, строя планы на день. Вообще-то, мне следовало ехать по делам – студенты моего курса отрабатывали что-то типа летней практики в детском летнем лагере, но страшно не хотелось расставаться с мамой. Она тут же посоветовала прогулять практику.

– А разве ты не должна следить, чтобы я была хорошей и читать мне нотации? – удивилась я.

– А должна? – озабочено спросила она.

– Ни в коем случае!

Она вытерла со лба несуществующий пот и подмигнула мне:

– Какое облегчение, правда?

– Пойдем просто гулять? – предложила я.

Мама вскочила и вприпрыжку побежала одеваться. Такая смешная…

Джинсы сидели на маме неприлично ладно, о чем я не забыла ей сообщить. К моему удивлению, она смутилась:

– Может, мне сарафан надеть? У меня есть один – широкий и до щиколоток.

– Ага, и чадру не забудь!

Мама продолжала растеряно смотреть на меня.

– Мама, ты потрясная женщина! У тебя такая спортивная фигура, что я только слюни утираю, и ты так здорово, современно одеваешься! Мама, я так рада, что ты у меня есть.

Тут она здорово напугала меня: села на пуфик в прихожей и зарыдала. Я бросилась к ней, обняла, погладила по волосам. Я и понимала, и не понимала, что с ней творится, но уточнять не хотела. Через пару секунд разревелась сама. Говорить не имело смысла – и так ясно, что ревем мы по тем годам, которые провели в разлуке.

Нарыдавшись вволю, мы умылись и сели пить чай, отложив прогулку на попозже. Я позвонила преподавателю, контролировавшему практику, наврала, что болит зуб. Мне надо много времени для мамы, очень много.

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

Владимир, поддавшись романтическим чувствам, решил побывать во временах мушкетеров, описанных Алекса...
Владимир ехал в поезде с красивой попутчицей по имени Татьяна. В купе кроме них никого не было, наст...
В книге рассказывается о том, как повысить ценность вашей роли в жизни, а также как добиться большег...
Увлекательный квест для чтения в самолете, поезде и на пляже. Для тех, кто устал от эзотерики и тяже...
С помощью колец фараона Эхнатона и его жены Нефертити историк по имени Владимир побывал летчиком фра...
Владимир решил предотвратить появление Григория Распутина в истории России и вылечить цесаревича Але...