Флипноз. Искусство мгновенного убеждения Даттон Кевин

Суперздравомыслие

В глубинах нейробиологического космоса на отдаленной орбите мерцает мозг психопата, этакий безлунный мир ледяного запустения и зловещего математического очарования. Стоит лишь произнести или прочитать слово «психопат», как на ум сразу приходят образы серийных убийц, насильников, террористов-смертников и гангстеров.

А если бы я нарисовал совершенно иную картину?

А если бы я сказал, что психопат, который вчера изнасиловал вашу подругу, завтра мог бы оказаться тем человеком, который спас ее из пожара?

Или что психопат, который сегодня прячется с мачете в темном углу автостоянки, завтра может оказаться героем спецназа, применив то же самое оружие в рукопашном бою в Афганистане? Или что суперхладнокровный бездушный убийца, посланник темных чар, который со своей безжалостной моралью и молниеносной ловкостью ума без зазрения совести ограбил вас, лишив сбережений всей жизни, мог бы с той же ловкостью при желании и спасти вас от этой погибели?

Поверить в подобные утверждения чрезвычайно трудно. И все же они верны. Все маньяки – психопаты, но не все психопаты – маньяки, и отнюдь не все они жестоки. Даже, скорее, далеки от этого. Беспощадны и бесстрашны – пожалуй. Но насилие разъезжает по другой нервной магистрали. На которую психопатия иногда заворачивает, но чаще ездит на другом уровне.

Ну и, конечно, харизма. Знаменитая мистически чарующая сила психопата. Потрясающий. Ослепительный. Суперуверенный. Именно такие характеристики чаще всего присваиваются подобным личностям. Причем не ими самими, как можно было бы ожидать, а их жертвами.

Парадокс прост, как дважды два. Такие мужчины (а это обычно мужчины)[51] по дьявольской задумке природы появляются на свет, уже обладая теми самыми личностными особенностями, за которые многие из нас готовы умереть. И за которые те многие, кто подпал под чары психопата, действительно умерли. Как личности.

Даже под давлением они проявляют огромное самообладание – их стылые сердца редко сжимаются перед лицом самой серьезной опасности. Они обаятельны, уверены в себе, безжалостны и «безмятежны». И не испытывают угрызений совести. Ни перед кем. Ни по какому поводу.

Они – и есть короли убеждения.

Настоящий психопат? Шаг вперед…

Давайте с самого начала кое-что себе уясним. Наличие психопатии не делает вас преступником. Во всяком случае, не по умолчанию. И серийным убийцей тоже. Фактически многие психопаты даже не сидят в тюрьме – они сажают туда других. Зачастую это становится неожиданностью для многих, но это верно. Почти как у города на карте метро, у расстройства существуют внутренние и внешние границы, и лишь очень небольшое меньшинство обитает в «центре». Психопатия – это диапазон, в котором каждому из нас найдется место. И так же, как и на любой шкале, здесь есть свои знаменитости «первого сорта».

Предположение, что все люди в мире делятся строго на психопатов и не-психопатов, проистекает из клинических диагнозов – причем весьма часто связанных с судебными постановлениями, – в которых применяются стандартизованные психометрические шкалы. Исправленный перечень психопатических черт (PCL-R) представляет собой стандартизованную, хорошо отработанную анкету, первоначально подготовленную для клинического применения канадским психологом Робертом Хейром. В ней оцениваются такие основные психопатические черты, как обаяние, убедительность, бесстрашие, недостаток сочувствия и отсутствие совести.

В клинических условиях, как показывают результаты PCL-R, «законченные» психопаты вроде давешнего Майка попадаются редко. Вне всякого сомнения, между этими парнями и всеми нами есть огромная разница. Но живем-то мы вовсе не в клинических условиях. Ганнибал Лектер[52] завтракает человеческой печенью, но такие черты, выделяющие «чистых» психопатов из остальной части населения, как и любые личностные черты, могут быть равномерно и случайно распределены среди всех людей. Точно так же нигде официально не зафиксировано, чем отличается тот, кто играет на фортепьяно для собственного удовольствия, от концертирующего пианиста или тот, кто играет в теннис у себя во дворе, от, скажем, Роджера Федерера или Рафы Надаля. То есть граница между психопатом «мирового класса» и тем, кто просто «распсиховался», размыта.

Подумайте вот о чем. Некто может быть совершенно невозмутим в ситуациях давления и выказывать поразительный дефицит сочувствия (и чуть позже мы увидим, как такой некто преуспевает в торговом зале), но при этом не совершать ни бесчеловечных, ни антисоциальных, ни бессовестных поступков.

Восторгающихся этими двумя психопатическими чертами можно по этой причине поместить дальше на «шкале психопатии», чем набирающих по тем же чертам меньше очков, но не попадающих в «опасную зону», как те, у кого очков много по всем параметрам.

«Саундтрек» каждой личности синхронизируется с видеорядом жизни, подобно записи на студийном микшерском пульте.

Психологи Скотт Лилиенфельд и Брайан Эндрюс разработали альтернативный PCL-R тест, основанный на том же самом принципе саундтрека. Более пригодный для выявления психопатических черт среди «неклинического» населения (у тех, кто не за решеткой сидит, а ошивается в барах). Опросник психопатической личности (PPI) обеспечивает более индивидуализированный критерий психопатических черт: психопатия в нем рассматривается как постоянная предрасположенность, а не как спорадическое расстройство.

Это, конечно, может иметь далеко идущие последствия для нашего подхода к проблеме.

Действительно ли психопатия – приговор? Или, скорее, вирусное заражение, на которое можно получить ответ «проба положительна», не дающий, однако, картины полного набора ярко выраженных симптомов? Психопаты отличаются от остальных людей качественно или только в непроглядных глубинах пока еще мало изученного генофонда?

И возможно ли, чтобы у психопатов, отнюдь не представляющих опасности для людей или общества, вообще может быть что-то припрятано в рукаве: правильная комбинация психопатических черт, должным образом сэмплированных и смикшированных на тщательно откалиброванной громкости, чтобы мы могли быть готовы к любой неожиданности?

Именно это последнее наблюдение и делает психопата такой загадкой для ученых. Когда в поле моего зрения впервые попали их субэмоциональные профили, больше всего меня заинтриговали навыки психологического грабежа, свойственные психопатам. Основное свойство, характерное для них по всем опросникам психопатии, это способность убеждать, способность влиять на других.

Однако не все так просто. Ведь в тех же опросниках оценивается и уровень сочувствия, сопереживания. Что странно.

Как, задавался я вопросом, человек, не ведающий сочувствия, может столь блистательно влиять на других? Психопаты признаны лучшими в мастерстве лишать нас покоя. Забираться нам в печенки. Залезать нам в голову.

Возьмите, например, Кита Барретта. Или Майка, с которым вы только что познакомились. Майк изнасиловал восемь женщин и убил двух. Он был, как сказал психиатр, реальным Ганнибалом Лектером. Черный пояс по психологии, с которым лучше не связываться, в чем я убедился на собственном горьком опыте.

Но чтобы управлять своим «софтом» – программами убеждения, – Киту и Майку сначала нужно было обзавестись «железом», аппаратурой. И не абы каким старым «железом», а усовершенствованной «аппаратурой» сочувствия. Добыть каковую нелегко, если вы – психопат.

Внезапно меня осенило. Если упомянутый мною во введении НПОУС (SPICE) действительно универсальная модель влияния, то на что же тогда в точности способны психопаты?

Скрытые мели

Появление таких сложных методов томографии головного мозга, как функциональная магнитно-резонансная томография (фМРТ) и магнитоэнцефалография (МЭГ), иногда уподоблялось высадке на Луну.

Наконец в нашем распоряжении оказалась технология, способная вывести нас не во внешнее, а во внутреннее пространство. Дать нам возможность «приземляться» на этой таинственной серой планете, которую каждый из нас хорошо знает, но должным образом исследовать до сих пор удавалось немногим: тот мир, что расположен у нас между ушами. Ну и одни миры, разумеется, более гостеприимны, чем другие. А некоторые, точно так же, как их космические «братья», кажутся куда более подходящими для жизни, чем другие.

Одни – теплые, яркие, так и манят поселиться в них. Другие кажутся суровыми, темными, труднодоступными – едва различимыми в верхних границах нейробиологического космоса.

Один из таких миров – мир психопата.

Зачастую трудно понять, насколько велико различие между миром «чистого» психопата – этакой «звезды» психопатии – и не-психопата. Бывший морской пехотинец и вышибала ночного клуба Дэвид Бибер «хладнокровно» застрелил автоинспектора единственным выстрелом в голову в упор, когда перепуганный констебль, уже тяжело раненный, умолял не убивать его. Рация патрульной машины передала последние, отчаянные слова офицера: «Пожалуйста, не стреляйте в меня. Нет…» – а потом Бибер спустил курок.

Объявляя приговор, судья сказал Биберу, что тот не проявил «ни раскаяния, ни понимания жестокости его преступления», а, давая объяснения по уличающим его свидетельствам, продолжал вести себя «холодно и отстраненно».

Другой психопат, 24-летняя Тара Хай, была приговорена к пожизненному заключению в 2008 г. за то, что задушила трехлетнего сына подушкой, а всего через пару часов уже сидела на сайте знакомств в Интернете. Она вывесила на сайте объявление, что сын ее умер от опухоли за ухом, – и продолжала назначать свидания.

Вот таковы они – говорю на всякий случай, если вы еще этого не поняли, – люди, с которыми мы имеем дело.

Подобные ситуации до такой степени выходят за пределы нормального человеческого опыта, что не поддаются пониманию, но зато служат ярким примером недостатка сочувствия у психопата.

Или нет?

Фактически исследование предполагает, что психопаты все же не настолько безжалостны. И ответ на этот отнюдь не простой вопрос, способны они на сочувствие или нет, зависит от того, о каком сочувствии мы говорим.

Существует два типа: «горячее» и «холодное».

Горячее сочувствие, как видно из самого слова, подразумевает чувство. Это – вид сочувствия, которое мы «чувствуем», когда видим, как другие выполняют задачу, и которое задействует те же, связанные друг с другом соматосенсорные нервные цепи плюс мозжечковую миндалину (область мозга, обрабатывающую эмоции), что активизируются, когда мы выполняем эту задачу сами.

Холодное сочувствие, хоть и тоже чувство, напротив, подразумевает расчет. Оно относится к способности оценивать, когнитивно и беспристрастно, то, что может думать другой человек, и задействует совершенно самостоятельные участки нервных цепей: прежде всего, дорсальный участок передней поясной коры, полюс височной доли и верхнюю височную борозду.

Огромное различие.

Горячее сочувствие без холодного – это все равно что стихотворный ритм без размера. Холодное сочувствие без горячего – размер без ритма. Полная противоположность. Это как если у вас есть очень подробная карта, но вы совершенно не понимаете, к чему относятся символы на этой карте. Вы можете их прочитать, можете отправиться в путь. Но никуда не придете.

Вот как выразился один психопат, с которым я беседовал: «Даже дальтоники, – сказал он, – знают, когда остановиться на светофоре. Вы удивитесь. Я наткнулся на скрытую мель».

Верный путь?

Сравнение психопатов с не-психопатами в горячем и холодном сочувствии лучше всего могут проиллюстрировать результаты томографии головного мозга.

Рассмотрим, например, следующий сценарий (случай 1), впервые предложенный британским философом-моралистом Филиппой Фут.

Железнодорожная вагонетка, потеряв управление, несется по рельсам. На ее пути пятеро, привязанные к рельсу безумным философом. К счастью, вы можете щелкнуть переключателем, который переведет стрелку, и вагонетка пойдет по другому пути. К сожалению, к этой стрелке тоже привязан человек – один.

Вопрос: следует ли вам щелкать переключателем?

Большинство мало затрудняется с решением, как поступить в этом сценарии. Хоть решение щелкнуть переключателем и неприятно, но прагматический вариант – убить только одного человека – представляется «наименьшим из зол».

Правильно?

Теперь рассмотрим следующий сценарий (случай 2), предложенный американским философом-моралистом Джудит Джарвис Томсон.

Как и в первом варианте, вагонетка вот-вот наедет на пятерых. Но на сей раз вы стоите за спиной очень крупного незнакомца на пешеходном мосту над рельсами. Единственный способ спасти этих пятерых – толкнуть незнакомца. Он, безусловно, погибнет, но его массивное тело заблокирует вагонетку, спасая пять жизней.

Вопрос: следует ли вам толкать его?

Перед нами то, что можно было бы назвать «истинной» дилеммой. Хотя счет в жизнях тот же, что и в первом сценарии (пять к одному), выбор действия намного каверзнее.

Все же, почему именно так?

Психолог из Гарварда Джошуа Грин полагает, что у него есть ответ, и он сводится к холодности. Причина, которую предлагает Грин, кроется в структуре мозга – в соответствующих его областях, участвующих в решении каждой дилеммы.

В случае 1, предполагает он, происходит то, что можно назвать безличной моральной дилеммой, и вовлекаются области мозга, ответственные, прежде всего, за рассуждение и рациональное мышление: префронтальная кора и задняя теменная кора. Это, если помните, зоны переживания холодной эмпатии.

А вот в случае 2 имеет место то, что можно назвать личной моральной дилеммой, и вовлекаются центры эмоций. Мозжечковая миндалина. Цепи горячего сочувствия.

Так же, как вы или я, психопаты мало затрудняются с выбором решения в случае 1. Они щелкают переключателем, вагонетка переходит на другой путь, убивая лишь одного человека вместо пяти. Однако – и вот здесь-то и возникает интерес и принципиальное отличие от вас или меня – они столь же мало затрудняются в случае 2. Психопаты без малейшего колебания совершенно счастливы спихнуть толстяка на рельсы, если это то, что доктор прописал.

Кроме того, у этой разницы в поведении есть отличный нейронный признак. При решении безлично-моральных дилемм схема мозгового возбуждения и у нас, и у психопатов одинакова, но она совершенно иная, когда дело доходит до лично-моральных дилемм.

Предположим, я запихнул вас в аппарат фМРТ, а потом по очереди поставил перед вами эти две дилеммы, сначала одну, затем другую. Какую картину я наблюдал бы, пока вы пытались их решить?

А вот какую. Именно в тот момент, когда одна дилемма – безличная – сменялась другой – личной, я увидел бы, как ваша мозжечковая миндалина и связанные с нею мозговые цепи – например, средняя орбитофронтальная кора – сияют, словно рождественская елка.

Другими словами, я увидел бы, как вспыхивает эмоция.

А вот у психопатов я бы ничего не разглядел. Дом остался бы погруженным в темноту, и переход от безличной дилеммы к личной прошел бы незамеченным.

Оценка эмоций

Аналогичную работу по идентификации выражений лица проводили Хизер Гордон и ее сотрудники в Центре когнитивной неврологии, в Дартмутском колледже. В процессе распознавания эмоций (участники которого должны были придавать своему лицу те же выражения, что поочередно появлялись перед ними на экране компьютера) Гордон сравнивала высокие и низкие значения маркеров по Методу исследования психопатической личности (МИЛ) – тесту, как мы уже знаем, разработанному специально для выявления преклинических психопатических черт у населения в целом.

Затем с помощью фМРТ она изучала то, что при этом происходило в их мозгу.

Обнаруженное ею оказалось весьма необычным и интересным. У тех, кто при тестировании выдал высокие результаты, активность мозжечковой миндалины снижалась по сравнению с теми, чьи результаты были ниже (что вполне согласуется с дефицитом в обработке эмоций по «горячим следам»), зато активность и зрительной, и дорсолатеральной зон префронтальной коры – повышалась.

Это, как отмечают Гордон с коллегами, указывает на то, что «участники с высокими результатами, дабы выполнить поставленную перед ними задачу распознавания эмоций, задействовали области, связанные с восприятием и познанием» (рис. 7.1).

Но еще интереснее стало, когда Гордон и ее команда, занявшись точностью распознавания… не выявили ничего. В отличие от паттернов активности головного мозга, здесь не нашлось ярко выраженных различий между высокими и низкими значениями маркеров по психопатическим чертам, а это дает веские основания предполагать, что прекрасно срабатывала любая стратегия, какую бы психопаты ни использовали случайно для расшифровки предъявленных им эмоций.

Правая часть дорсолатеральной префронтальной коры

Правая часть нижней лобной извилины

Зрительная зона

Рис. 7.1. Активность в зависимости от уровня оксигенации крови во время распознавания эмоций относительно базового уровня. (A) Участники, показавшие результаты ниже средних на PPL. (B) Участники, показавшие результаты выше средних на PPL. Картинки, представленные в неврологической ориентации: левая часть картинки соответствует левому полушарию мозга (по Гордон и др., 2004)

Саймон Барон-Коэн, психолог, профессор Кембриджского университета, пошел дальше. В его тесте «Распознавание эмоций по выражению глаз» («Reading the Mind in the Eyes») требуется рассмотреть фотографии глаз и на основе только этой визуальной информации охарактеризовать психическое состояние человека на фото (см. рис. 7.2).

Рис. 7.2. Тест «Распознавание эмоций по выражению глаз» (по Барону-Коэну и др., 2001)

Не так легко, как кажется на первый взгляд, верно? Большинство людей крутится в пределах двух из трех (впрочем, я выбрал уж точно не самые простые примеры). Один из трех – и вы успешно справитесь с ним (варианты ответов внизу страницы[53]).

Тест «Распознавание эмоций по выражению глаз», как вы уже, вероятно, поняли, представляет собой прекрасный пример полного отсутствия сопереживания – в противоположность горячему сочувствию, о чем мы только что говорили. Участники, в конце концов, не обязаны испытывать эмоцию, изображенную на картинках. Они должны ее просто распознавать.

А вот Барону-Коэну в голову пришла блестящая идея. Он спрашивал себя, как – в сравнении со всеми нами – психопатам удается проходить тест? В свете предыдущих результатов нейровизуализации (томографии головного мозга) можно было бы предположить, что у психопатов результаты должны практически ничем не отличаться от результатов остальных людей.

Однако как все это могло выглядеть в лабораторных условиях?

Чтобы узнать, Барон-Коэн посетил три лондонских тюрьмы и сопоставил 19 их обитателей-психопатов и 18 контрольных участников не-психопатов. Каждому из них он показал 40 фотографий глаз и попросил, как в приведенном выше тесте, определить эмоцию в каждой.

Кто победил? Старлинги одолели Лектеров? Или психопаты все-таки не уступили?

Результаты оказались недвусмысленны. В точности, как он и предполагал, Барон-Коэн вообще не нашел различий между психопатами и не-психопатами. Это была ничья. Плюс подсказка на основе данных фМРТ, что, хотя психопаты, возможно, и неспособны испытывать сочувствие, но по крайней мере само это понятие в глубоко законсервированном виде все же существует в их мозгу.

«Я могу читать ваш мозг, как карту метро, – сказал мне Кит Барретт в Нью-Йорке, стоя на мраморном полу в своем гостиничном номере, выходящем на Пятую авеню. – Тасовать его, как колоду карт. Крупье от психологии, вот кто я. Я сдаю карты. Кручу колесо. Раздаю фишки. А потом сажусь и наблюдаю, что происходит. Почему я должен беспокоиться? Или сожалеть? Или стыдиться? В самом деле, почему я вообще должен что-то чувствовать? Никому не обыграть мое казино. Даже в далекой перспективе… Вы удивитесь, насколько люди похожи на игровые автоматы. Всегда знаешь, когда придержать, когда подтолкнуть, раз – и жетоны сливаются тебе в руки. Эмоции… это для баб».

Сорвать куш

Рассматривая обстоятельства, при которых имеет место интенсивное убеждение (залы суда, залы заседаний, допросные и спальни – и это далеко не весь перечень), пожалуй, нетрудно вообразить, что уникальная способность психопата оценивать, но не испытывать эмоции – лететь только на одном двигателе – может давать неплохое преимущество.

Такая кристально ясная нейробиология, как у них, в состоянии весьма буквально охладить накал момента. И позволить им в напряженной ситуации, когда «пользу» приносит холодная, словно вкус мяты, логика, ухватить детали, которые мы с вами упускаем. Ну и, конечно, – рискуя, – измыслить такую линию поведения, которая не позволила бы нам «передумать».

«Я – самый хладнокровный мерзавец, которого вы когда-либо встречали», – заявил Тед Банди, который за четыре года убил, обезглавил и изнасиловал – именно в таком порядке – 35 женщин[54].

И он прав.

Но порой такая холодность бывает действительно полезной: когда не отбирает жизнь, как в случае с Банди, а может спасти ее.

Загадка премии по акциям долго сбивала с толку финансовых экспертов. Это – склонность очень многих инвесторов вкладывать капитал в облигации, а не в обыкновенные акции, особенно в периоды спада на фондовой бирже, несмотря на то что именно акции долгое время показывали намного более высокую ставку доходности. Такого рода загадки, известные как недальновидная рискофобия, послужили поводом для возникновения новой, довольно своевременной области исследований: нейроэкономики.

Нейроэкономика сосредоточивается на психических процессах, руководящих принятием финансового решения, и первое же открытие состояло в том, что эмоция «робеет». Эмоция, вроде бы нацеленная на рискофобию, даже когда экономическая выгода перевешивает потери, подстрекает наш мозг действовать с предельной осмотрительностью.

Такое предположение получило прелестное эмпирическое доказательство в результате исследования, проведенного в 2005 г. объединенной командой из Стэнфордского университета, Университета Карнеги-Меллон и Университета Айовы. Исследование заключалось в азартной игре, состоящей из 20 раундов. В начале игры участникам выдавали по 20 долларов и перед каждым следующим раундом спрашивали, готовы ли они рискнуть 1 долларом, подкинув монетку на «орел-решку». Проигравший теряет всего 1 доллар, зато выигрыш составит целых 2,5 доллара.

«Логика подсказывает, – говорит Баба Шив, адъюнкт-профессор маркетинга в Стэнфордском университете, – что правильнее всего было бы вложиться в каждый раунд».

Но логика, как мы знаем, торжествует не всегда.

В начале исследования участников разделили на две группы: с поражениями в эмоциональных зонах мозга (мозжечковой миндалине, орбитофронтальной коре и правой островковой области, или соматосенсорной коре) и с поражениями в других участках (правом или левом дорсолатеральном участке префронтальной коры). Если, как предполагает нейроэкономическая теория, за рискофобию действительно отвечает эмоция, то, согласно динамике игры, участники с эмоциональной патологией (то есть первая группа) должны выиграть у участников без этой патологии, у «нормальных» (то есть у второй группы).

А вот как получилось на самом деле.

По ходу игры «нормальные» участники начинают уменьшать ставки, предпочитая сохранить уже имеющийся выигрыш. Участники же с патологией, напротив, рискуют все больше, к концу игры оказываясь с куда большей прибылью, чем соперники.

«Это, наверное, первое исследование, – говорит Джордж Лоуэнштейн, профессор экономики из Карнеги-Меллон, – в котором документально подтверждается ситуация, когда люди с патологией головного мозга принимают лучшие финансовые решения, чем нормальные». Антуан Бешара, профессор неврологии из Университета Айовы, высказывает еще более поразительное утверждение.

Исследование должно определять обстоятельства, при которых эмоции могут быть благотворными или деструктивными и руководить человеческим поведением… Самых успешных биржевых маклеров можно было бы с полным правом назвать «функциональными психопатами» – людьми, которые, с одной стороны, еще более искусны в сдерживании эмоций, а с другой стороны, просто не испытывают их с той же интенсивностью, как другие.

С этим согласен и Баба Шив. «Многие высокопоставленные должностные лица, – говорит он с обескураживающим спокойствием, – и многие ведущие юристы тоже обладают этим качеством».

Созданный для уверенности

Комментарии Шива и Бешара имеют смысл. Наш холодный, как льды в Арктике, гений, чья невозмутимая, безжалостная нервная система позволяет ему отделить чувство от мысли с той же непринужденностью, с какой он развязывает шнурок, в решающий момент способен обречь нас на смерть. Иногда буквально.

Рис. 7.3

У Билла Гейтса (не то чтоб мы решили и ему навесить ярлык психопата, но в бизнесе он, безусловно, относится к тем, чей канал сочувствия явно приглушен) недавно взяли интервью на телевидении.

«Вы – это миллиарднодолларовая многонациональная корпорация, – начала ведущая. – Зачем вам сокрушать мелкие компании – каких-нибудь двух друзей, начинающих свое дело на коленке в гараже? Почему именно вы должны все время выигрывать 10:0?»

Гейтс посмотрел на нее, как на сумасшедшую.

«Я воспринимаю это как комплимент», – сказал он.

Но арктическая холодность мозга психопата, его нейронный круиз-контроль не просто не оказывает никакого действия на сочувствие. У расположенной горизонтально мозжечковой миндалины есть и другие преимущества – особенно, когда дело доходит до другого компонента из SPICE: уверенности. Помните, не все психопаты за решеткой, а только те, кого поймали.

Еще много их пребывает на своих рабочих местах, отлично проявляя себя в таких чрезвычайно рискованных сферах деятельности, как суды, крупный бизнес, вооруженные силы и СМИ, по одной простой причине: они совершенно уверены в том, что будут процветать в среде, которая людям с менее упругой психикой показалась бы условиями невыносимого напряжения.

Нейрохирургию обычно считают одной из самых рискованных форм операционного вмешательства, которому может подвергнуться человек. Действуя в неблагоприятных условиях глубин мозга, нейрохирург должен стремиться к абсолютной точности и может позволить себе погрешность, не бльшую, чем у пули снайпера. Малодушным здесь не место. Так кто же эти люди, которые сумели «укротить» такую профессию, которые стоят на страже отдаленных границ между сознанием, «я» и душой?

Подсказку дает Эндрю Томпсон, нейрохирург с 22-летним стажем, сам хоть и не проживающий в «центре города» психопатии, но неизменно получающий высокие оценки за беспощадную уверенность в своих силах: «Я солгал бы самым бесстыдным образом, сказав, что не получал удовольствия от сложных задач. Хирургия – спорт кровавый, и постоянно перестраховываться – не в моем характере…»

Но нельзя позволить страху парализовать тебя, если что-то пошло не так. В разгар сражения панике нет места. Нужно бороться за 100 %-ную концентрацию, независимо ни от каких случайностей. Нужно быть безжалостным и предельно уверенным в себе, чтобы выполнить работу… Мозг – это экстерриториальные воды современной медицины, а нейрохирурги – пиратствующие в них корсары двадцать первого столетия.

Комментарии Томпсона могут шокировать тех, кому предстоит операция. Но не должны. Подобного рода чувства весьма распространены среди тех, кто занимается коммерческой стороной этой профессии, – как выяснил Стэнли Рахман из Гарварда, в восьмидесятых годах проводивший ряд исследований.

Исследования Рахмана теперь считаются классикой, не в последнюю очередь из-за выбора участников: это были ни много ни мало – специалисты по обезвреживанию неразорвавшихся бомб, или саперы. Рахман хотел знать, каких качеств требует такая профессия? Что, во всяком случае, отличает искусного сапера от просто хорошего?

Исследование Рахмана раскрыло кое-что очень интересное.

Начав с группы опытных саперов – с десятилетним или большим стажем, – он обнаружил фундаментальное различие между теми, кто был награжден за работу, и теми, кто не был. К тому же различие это, казалось, основывалось на общей физиологии. Рахман заметил, что на заданиях, требующих максимального внимания, то есть на самых рискованных, пульс у тех, кто не имел наград, оставался устойчивым.

Удивительное открытие.

Но еще более удивительное происходило с пульсом тех, у кого награды имелись. Он не только не оставался устойчивым, но и фактически замедлялся. Причину – зависимость сердечно-сосудистой деятельности от определенного типа личностной переменной – выявили более подробные исследования. Причем факторов оказалось два. Рахман обнаружил, что некоторые, явно применяя закон средних чисел, могут замедлять ток крови в венах.

Но определяющим признаком, имевшим первостепенное значение, была уверенность.

Уверенность, конечно, выручает нас во всех сферах деятельности. Чтобы это понять, не нужны ни таймер, ни хитросплетения плавких предохранителей. Ни скальпель, ни черепная пила. На поле для гольфа, во время собеседования при приеме на работу, в торговом зале или на танцполе – вера в собственные способности не в меньшей степени, чем сами способности, может повлиять на исход дела. Достаточно спросить об этом у жертв одного из лучших аферистов в мире.

Роберт Хенди-Фригард, звезда первой величины, Ганнибал Лектер среди мошенников. Сила его убеждения такова, что дл вящей надежности его перевели в одиночную камеру, во избежание сговора с заключенными и тюремным персоналом, попавшими под его чары.

Почти десять лет торговцу машинами, а на самом деле талантливому аферисту, удавалось убеждать своих жертв, что он сотрудник MI5, проводящий тайную кампанию против IRA. И если они хотят, может и их принять на работу в Британскую секретную службу. Тем временем деньги, которые должны были идти «на защиту государственной безопасности», утекали с их счетов в банке.

«Самый искусный лгун, с которым я когда-либо сталкивался за 25 лет работы в полиции, – так детектив Скотланд-Ярда Роберт Брэндон описывал Хенди-Фригарда. – Вначале он дьявольски обаятелен, внимательно и проникновенно слушает, находит любую слабость, любую уязвимость в характере, а затем принимается безжалостно ее эксплуатировать. Получив же контроль над жертвами, идет на все, чтобы забрать их деньги, а самих втоптать в грязь».

Еще сильнее впечатляет факт, что некоторые из этих жертв, среди которых был даже детский психолог, были высоко образованы. Сам же Хенди-Фригард бросил школу в 14 лет.

Так как же он это делал? Одна из его жертв дает подсказку.

«Его уверенность была несокрушима, – вспоминает она. – А манера держаться – донельзя заразительной».

Эндрю Уэст, представлявший версию обвинения, дает еще одну.

«Я изо всех сил пытался понять, – сказал он в конце судебного разбирательства. – Но он очень убедителен. И даже давая показания, казался очень убедительным».

Что лишь подтверждает ироническое высказывание другого афериста-психопата, с которым я говорил: «Роль в пьесе можно дать любому. Но сможете ли вы ее сыграть?»

Нормальное и безумное

В 1964 г. британский драматург Джо Ортон сочинил свою известную драму «Развлекая мистера Слоуна». В пьесе харизматический психопат мистер Слоун приезжает к одиноким брату и сестре и заводит бессвязный роман с обоими. О своем персонаже Ортон писал следующее: «Ему приходится быть опасным и очаровательным. Сочетать в себе сверхъестественную садомазохистскую низость с детской невинностью».

Что представляет собой достаточно точный портрет любого психопата, какого вам доведется встретить.

Характеристика, данная Ортоном сообразительному и переменчивому мистеру Слоуну, включает некую грань психопатической личности, свойственную многим представителям рода человеческого: несовместимое смешение нормального и безумного.

«Вы, возможно, сталкивались с ними на работе, – пишет Дэвид Бэйнс в журнале Canadian Business. – Они интеллектуальны, харизматичны, привлекательны и социально компетентны. Производят прекрасное первое впечатление. Поведение непринужденное и не скованное никакими правилами. С ними забавно побродить по окрестностям, по крайней мере сначала… [но] под такой харизмой нет ни грамма совести».

Подобная несовместимость гипнотизирует. Обаяние психопата ни в коей мере не обусловлено его схожестью с нами.

То есть, наоборот, связано с его явным несходством.

Патрисия Дэвидсон, 44 года, консультант-продавец из Уичито, Канзас, рассказывает знакомую многим историю, – о том, как ездила в Чикаго, Иллинойс, на свидание с человеком, отбывающим пожизненное заключение за зверское убийство, совершенное во время бандитской разборки.

«Неужели он и в самом деле это совершил?» – удивился я.

«Да, – ответила она. – Совершил. Но со мной он был совершенно другим. Настоящий романтик, писал мне стихи и все такое прочее. Он дал мне почувствовать, что я особенная. Что именно меня он ждал всю жизнь».

Увы, не ее. Через полтора месяца отношения закончились.

Невесть откуда вдруг взялись еще несколько женщин, и Дэвидсон укатила обратно на запад.

Сверхъестественная садомазохистская низость сочетается с детской невинностью. Опасное сочетание[55].

Нечаянный гость

Личина, которая делает психопата настолько притягательным, немало способствует и превосходной психологической маскировке. А в сочетании с демонической уверенностью может быть смертоносной.

Лайэм Спенсер, 20-летний протеже и «ученик» Грега Морэнта, с которым мы познакомились в предыдущей главе. Морэнт обучает его хитростям торговли, и шесть месяцев ученичества уже принесли плоды.

«Он – самородок, – говорит Морэнт. – Сам холоден, как лед, и с хищным прищуром высматривает слабости. Ахиллесова пята есть у всех, надо только ее найти… Лайэму это удается чуточку быстрее, чем большинству других».

Спенсер производит впечатление. Высокий, красивый, в безупречном костюме от Армани, темно-синем в тонкую светлую полоску, и белой рубашке с расстегнутым воротом, он подает мне мой бумажник через пять минут после того, как мы уселись. К этому моменту он, конечно, уже успел купить выпивку.

По намеку Морэнта я спрашиваю его об успехе у женщин. Спенсер – человек, для которого добиться свидания в пятницу вечером – просто спорт. И в этом спорте он достиг весьма приличных результатов, что неудивительно с учетом применяемых им методов.

Вот один из них, который он мне поведал за коктейлями на террасе.

Шаг 1. Прошерстите окрестности на предмет незамужних женщин, живущих в одиночестве, – районы вокруг больниц, университетов и т. д.

Шаг 2. В пятницу вечером, часиков этак в 8, загляните без предупреждения по заранее отобранному адресу с бутылкой вина и бронью на двоих в одном из самых модных ресторанов города.

Шаг 3. Если в дверях столкнетесь с парнем, извинитесь, скажите, что ошиблись адресом, и начните все сначала где-нибудь в другом месте.

Шаг 4. Если девушка вам откроет, спросите, дома ли Кармилла (или придумайте другое, такое же необычное имя). Ее, конечно, не будет, потому что Кармиллы не существует.

Шаг 5. Получив ответ, что никакой Кармиллы здесь нет, объясните – с тщательно продуманной и хорошо отработанной смесью разочарования и замешательства, – что встретили Кармиллу несколько дней назад в баре, пригласили на ужин этим вечером и что она дала вам именно этот адрес. Проклятье – как же вас подвели!

Шаг 6. Немного приправьте юмором: «Я так и знал, что слишком хорош для нее!»

Шаг 7. Ждите реакции. Возможно, она вам посочувствует (если нет – извинитесь за вторжение и уходите).

Шаг 8. Добавьте к своему разочарованию и замешательству капельку незапланированной надежды. Что-то вроде: «Э-э, я понимаю, что это может показаться безумием, но, если у вас нет никаких планов на сегодняшний вечер (в 8 вечера пятницы, раз она еще дома, скорее всего, нет) и раз уж я все равно здесь, может, вы не откажетесь присоединиться ко мне…»

Шаг 9. Столик на двоих.

В технике Спенсера все пять компонентов модели SPICE объединены в превосходнейший рецепт мошенничества.

Простота и осознанная личная выгода: само собой разумеется.

Неадекватность: как часто красивый, хорошо одетый, умеющий рассмешить и (что самое главное) свободный, обделенный вниманием рыцарь в великолепном Армани является к вашим дверям в пятницу вечером? Да еще и с бронью на двоих в таком месте, что «умереть можно», как будто всего остального недостаточно?

Уверенность: вы могли бы сделать это?

Сочувствие: в пятницу? В 8 часов вечера? Сколько времени понадобится, чтобы собственное жаркое оказалось в мусорном ведре? Очень немного, сказали мне знакомые девушки. Особенно если заходит такой парень, как Спенсер. Но побуждения психопатов не всегда настолько добры. Они оказываются у вас на пороге, не просто чтобы накормить вас ужином. Порой, как несколько лет назад обнаружила британская полиция, от них бывает много проблем.

В логово льва

Манчестер, июль 2007 г. В полицейский участок поступает вызов. В одном из домов слишком шумели, и сосед позвонил в полицию. То, что они обнаружили в доме по приезде, потрясло даже самых бывалых офицеров – тех, кто считал, что уже все в жизни повидал. Такого они еще не видели. Женщину 30 с небольшим лет, а также ее 18-летнюю дочь и 13-летнего сына забили до смерти молотком. Лужи крови и других физиологических жидкостей были повсюду. Сообщения об убийствах мгновенно появились в экстренных новостях.

Тем же вечером детективы разыграли партию по телевидению. Всплыло имя человека, с которым они хотели бы поговорить, – и они решили сделать объявление. Человек был, без сомнения, из их базы данных. И с учетом жестокости совершенного преступления и беспрецедентной опасности, которую он представлял для общества, они сочли этот вариант самым безопасным, чтобы выйти на него. Сохранение анонимности – одно дело. Жизни невинных людей – совсем другое. Они не могли рисковать.

«Мы ищем Пьера Уильямса, – объявил Пол Сэвилл, начальник отдела сыскной полиции Большого Манчестера. – Если вы знаете, где он, ни при каких обстоятельствах не приближайтесь к нему. Он жесток и очень опасен. И, возможно, вооружен. Если у вас есть какая-то информация о его местонахождении, немедленно свяжитесь с полицией».

Через несколько часов Сэвиллу позвонили.

«Привет, – спокойно и буднично произнес голос. – Это Пьер Уильямс. Я видел по телевизору, что меня разыскивают за убийство. Я захожу».

Сэвилл не удивился.

«Если это розыгрыш, – ответил он, – то я не в настроении».

Это был не розыгрыш.

Чуть позже Уильямс появился, как и обещал. И Сэвилл испугался.

Проблема была во времени. Или, точнее, в его нехватке. Сэвилл, как, впрочем, и Уильямс, знал, что после того, как подозреваемого взяли на допрос, у полицейских есть 96 часов, чтобы собрать веские доказательства и возбудить дело. Если к тому времени следствие не даст результатов, подозреваемый свободен. И, весьма возможно, навсегда.

Это было главной головной болью. Двери допросной плотно закрыли. И даже здесь, невозмутимый, как удав, подозреваемый номер один умудрился устроить представление. Причем такое, где полицейским и сказать-то было почти нечего. Они даже смотреть не начали. Со стороны же Уильямса то была головокружительно опасная игра.

Уильямс, разумеется, помогать вовсе не собирался. Прекрасно понимая, что след уже остывает, он, воспользовавшись своим правом, отказался отвечать на любые вопросы. Более того, он и раньше появлялся в поле зрения полицейских в качестве «уборщика» известной Манчестерской бригады, задачей которого было заметать следы и избавляться от улик. Что, как понял Сэвилл, он и сделал весьма педантично. А это, если использовать официальную терминологию, было здоровенным геморроем.

В конечном счете Сэвилл все-таки добился своего. Скрытый след – невидимый невооруженным глазом – на месте преступления в Манчестере совпал со следом в квартире Уильямса. В Бирмингеме, на расстоянии в 100 миль. Судья приговорил его к пожизненному заключению.

Но положение было очень ненадежным. Когда пришли новости об успехе, до окончания срока оставалось всего три часа.

Сэвилл вздохнул с облегчением.

«То, что Уильямс явился к нам по собственной воле, было для нас полной неожиданностью, – признавался он позднее. – Такого предвидеть не мог никто. С самого начала он засталнас врасплох. Но мы не простили бы себе, если бы позволили ему ускользнуть. Мы знали, что он наш, и настойчивость и добрые старые полицейские навыки помогли нам в конце концов одержать победу. Но отрицать нельзя – мы едва успели к сроку».

Даже притом, что в допросной тогда собралась вся команда (ведь в интересах полиции было ни в коем случае не дать этому человеку уйти), SPICE – сила, с которой следует считаться. Дерзко используя оставшиеся четыре компонента: простоту, неадекватность, уверенность и сочувствие, – Уильямс едва не вышел сухим из воды.

Отбросьте шелуху

Когда в «Молчании ягнят» Ганнибал совершает побег, Старлинг уверена, что он не станет ее преследовать. «Для него, – предполагает она, – это было бы примитивно». И она права. Но не все психопаты так же уступчивы, как Лектер. Легкость, с которой они презирают социальные нормы и поступают совершенно непредсказуемо, как мы только что видели у Пьера Уильямса, может держать в напряжении. И значительно усиливать их способность очаровывать и убеждать.

В своей книге «Субстанция мышления» психолог из Гарварда Стивен Пинкер говорит об импликатурах. Импликатура – это лингвистический прием, который позволяет нам высказывать то, что мы подразумеваем, говоря то, что мы… ну, в общем, не подразумеваем.

Классический пример часто встречается за обеденным столом.

Предположим, вы сидите рядом с группой незнакомцев и хотите, чтобы кто-то из них передал вам соль и перец. Вы поворачиваетесь к соседу и говорите… что именно? Хорошо, возможно, вы не попросите передать соль и перец. Не скажете прямо, что вам нужно. А скажете вместо этого, вероятно, что-то вроде: «Не могли бы вы передать соль и перец?» или «Вы нигде не видите соли и перца?» Другими словами, что угодно, кроме короткого, резкого и простого «Передай соль и перец!» Как утверждает Пинкер, импликатуры существуют для того, чтобы позволить нам сохранять лицо. Они суть прививка от нахальства.

Просьба «Передай соль и перец», с одной стороны, может интерпретироваться как указание. Не столько просьба, сколько откровенное распоряжение. Фраза же «Вы нигде не видите соли и перца?», с другой стороны, позволяет нам избежать затруднительного положения. Все мы знаем, что она означает (ПРОСТО ДАЙ МНЕ СОЛЬ И ПЕРЕЦ!), но отчего-то – оттого, что намерение подразумевается, а не декларируется – она не кажется такой бесцеремонной.

Услышав об импликатурах, я отправился в Гарвард, чтобы побеседовать с Пинкером. Казалось бы, причем здесь флипноз. По крайней мере, так я думал вначале.

Рассмотрим еще один пример.

Муж и жена громко ссорятся в местном баре. Август, выходной день, и они оба реально на взводе. Паб полон постоянных клиентов, и перепалка бушует уже добрых четверть часа.

«Ты никогда не говоришь мне правду! – вопит муж. – Что за вечная проблема с тобой! Постоянно врешь. Почему ты не прекратишь нести эту чушь собачью и не скажешь мне все прямо?»

«Да, – замечает бармен. – Действительно, почему вы не прекратите нести всякий вздор и сию же секунду не скажете все прямо этому жирному недомерку, этому лысому, жадному придурку»?

Понимаете, что я имею в виду? Утверждения вроде этого уж точно не изобилуют намеками, которые приходится читать между строк, не так ли? Они оставляют не слишком много места воображению.

Но Пинкер смотрит на это по-другому.

Мы развили все эти лингвистические стратегии в основном для самозащиты, и они работают. Но они также действуют на нервы. Поэтому когда кто-то решает нарушить правила и сказать все прямо – чтобы, отбросив словесную шелуху, сразу “перейти к делу”, – это может, в зависимости от контекста, внести даже освежающую нотку. Стать облегчением.