Испытание киллера Пучков Лев
В этот момент домой вернулся четырнадцатилетний Стас, увидел все это безобразие и решил заступиться за сестру. А поскольку малец в ту пору был хлипок телесно, то здраво рассудил, что голыми руками с дядечками справиться будет весьма проблематично. Стас сходил на кухню, вооружился туристским топориком и… раскроил обоим любителям шумной групповухи черепа.
Принимая во внимание шаловливый возраст убийцы, суд определил ему меру пресечения в 8 лет с отбыванием четырех из них в ИТК — по достижении совершеннолетия. Заявление Милки о том, что брат защищал ее от насильников, суд во внимание не принял. Как же! Разве можно изнасиловать проститутку?! Да еще 1989 году, когда вся страна успешно перестраивается и в знак доброй воли выводит войска из Афганистана!
Вот такая милая история… Зажив нормальной жизнью, Милка регулярно писала брату и часто слала ему передачки. На свидание ее ни разу не пустили, поскольку своенравный Стас весьма скверно вел себя и числился в стане сторонников ярой „отрицаловки“.
Когда мы встречались с Милкой, она в каждом письме рассказывала Стасу обо мне и делилась с ним своей радостью. Дескать, какое это счастье, что у нее теперь есть я — прекрасный принц. Добрый, отзывчивый, сильный и красивый — короче, венец человечьей добродетели и вообще душка. И на всякий случай дала ему мой телефон — мы собирались продать ее квартиру и жить вместе, в моем доме.
После того как с Милкой случилась беда, я ее брату не писал ни строчки. Я вообще никому не пишу письма — лень. И потом: как расскажешь о том, что произошло, в письме? О таком только после пятого стакана, да еще где-нибудь на природе, подальше от людей, чтобы можно было кричать в голос, с надрывом и болью. А еще меня частенько мучило чувство вины перед никогда не виденным мною братом Милки, потому что он, будучи хилым подростком, сумел защитить свою сестру от насилия. Не важно, каким способом и при каких обстоятельствах он это сделал. Он поступил как настоящий мужик, этот мальчуган с тонкой шеей. А я, здоровенный кабан, машина уничтожения, этого сделать не сумел, я не смог быть рядом, когда моя женщина нуждалась в защите! И пусть я их завалил всех четверых, но … это было слишком поздно…
И вот — позавчера он позвонил. Это было вечером, после 22.00. я был изможден и совершенно разбит после похорон и бешенного галопа на губернаторше, под губернаторшей и вообще — где-то подле губернаторши, в черт-те какой немыслимой позе.
Кстати, зовут ее Ольга, ей 21 год, и она вытворяет в постели (за постелью, у постели, под постелью и т. д.) нечто такое, о чем я даже в самых изощренных эротических фантазиях додуматься не мог. А я далеко не дурак по части эротических фантазий — можете мне поверить. Надо полагать, что это гиперсексуальное животное с потрясающим экстерьером, дожив до Оксанкиного возраста, даст ей сто очков вперед по части оболванивания мужиков — и совсем без университетского образования. Если до той поры ее не удавит ревнивый муж за очередной половой дебош.
Сразу после буйного и стремительного оргазма в моем кабинете эта юная тигрица буквально утащила меня на квартиру к своей подружке и там во всех ракурсах реализовала свою необузданную сексуальную мощь, воспользовавшись моей крепкой статью в полном объеме.
Мероприятие настолько понравилось Ольге, что она торжественно пообещала в ближайшем будущем посвятить мне все свое свободное время. Польщенный столь трепетным чувством к моей скромной персоне, я все же счел нужным поинтересоваться, как много у нее этого свободного времени. И впал в легкую панику, услышав ответ. Оказалось, что помимо сна и обязательного ежедневного шейпинга, который длился всего пятьдесят минут, все остальное время у нее считается свободным. Что-то около 12 часов в сутки! Нет, я не против здорового секса, боже упаси! Но всему ведь надо знать меру. За каких-то три часа эта секс-машина уработала меня настолько, что я чувствовал себя старой развалиной. А что будет дальше?
— Я не волшебница, я только учусь, — промурлыкала Ольга на прощание и многообещающе сверкнула глазами. — Это мы только осваивали друг друга. Вот погоди, я утащу тебя на целый день к нам на дачу, когда мой стервятник отчалит в столицу, — тогда ты ощутишь, что есть я! О-о-о! Это будет нечто — я тебе обещаю!
Так вот, когда я лежал вечером в спальне и мрачно размышлял над перспективами взаимоотношений со своим вновь обретенным секс-партнером, телефон вдруг ожил.
Звонивший был изрядно пьян и первую минуту что-то нечленораздельно бубнил под аккомпанемент разухабистого музона и каких-то веселых визгов. Видимо, имела место вдумчивая попойка по случаю торжества внепланового свойства — число на календаре было черным. Одну фразу, впрочем, я сумел хорошо разобрать: „Куда я попал?“ Такие шутки у нас периодически случаются: кто-то неверно набирает номер и пытается дознаться, куда это он попал, вместо того, чтобы вежливо поздороваться и поинтересоваться, тот ли номер он набрал. я таких невоспитанных всегда наказываю — не опускаюсь до простого объяснения. В этот раз я тоже лениво зевнул, и как всегда в таких случаях, ответил:
— База торпедных катеров, шестой причал. Старший стрелок Эрнест Хемингуэй у аппарата. Кому звонишь?
— Во! — пьяно удивился абонент. — А хто ето?
— В смысле — „кто“? — в свою очередь удивился я. — Кто Эрнест Хемингуэй?!
— Да на хер мине твой Хумингуэль! — возмутился абонент. — Ты хто?
— А-а-а, вон ты пр что, — задумчиво потянул я. — Ну, изволь: Черный Джо с мясокомбината. Цех по убою молодняка, вторая дверь со двора. Там у меня быки ходят, юные, дурные, а я их кувалдометром…
— Это Стас Васильев из Воронежа, — оборвал меня абонент. — Я правильно попал?
У меня на секунду перехватило дыхание. Вот так номер! Сразу два противоречивых желания охватили меня: крикнуть что-то радостное типа: „А-а-а! Стас, какой сюрприз! Я тебя так хочу видеть!“ — или хлобыстнуть трубку на рычаги без всяких разговоров. Вместо этого я осторожно поинтересовался:
— Но… Но ты ведь, кажется, на зоне? Ты же…
— Я седня токо откинулся! — деловито пояснил Стас. — Вот тут, у кореша отмечаюсь. Ты Бакланов?
— Да, это я, — признался я. — Мне Милка о тебе столько рассказывала…
— Вэвэшник, да? — неприязненно поинтересовался Стас.
— Бывший! — поспешил успокоить я его. — Бывший, Милка что — не писала, кем я сейчас?
— Писала, писала, — торопливо пробормотал Стас. — Милка там?
— Да, она здесь, только…
— Позови! Че мы с тобой попусту базарим? Позови ее!
— Видишь ли, дело в том… В общем, она немного не в себе… Ну… Она не может с тобой разговаривать…
— Чего?! Че ты несешь, в натуре, лапоть! Чего это она со мной не может разговаривать? Западло ей, что ли?
— Она перенесла сильное потрясение… И она сейчас может разговаривать только со специалистом. Тут к ней постоянно приезжает одна дама — она психотерапевт…
— То есть как? Ты че несешь? Че за потрясение?
— Да болеет она — понятно? Бо-ле-ет! Температурит, бредит — короче, глюки у нее. Говорить не может. Но резко идет на поправку. — Я решил упростить объяснение. — К твоему приезду как раз поправится. Ясно?
— Ну, ясно, — после недолгой паузы протянул Стас и настороженно поинтересовался: — А ты не бросил ее, Бакланов?
— Ну что ты, Стасик! — возмутился я. — Как можно! Она со мной. Она всегда со мной! Она часть моей жизни! И потом — зови меня Бак. Меня так все зовут. Идет?
— Ха! — удивился Стас. — Бак! А отчего не „таз“ или „ведро“? Тебе по фамилии положено погоняло Баклан. Гы-гы! Бак…
— Я сказал — Бак, — жестко отрезал я. — Ты к нам собираешься?
— Собираюсь, — подтвердил Стас. — Послезавтра буду в семь вечера, на Воронежском. Одиннадцатый вагон. Меня бы встретить надо. А то я у вас не был, не в курсе…
— О чем разговор, Стас! — воскликнул я. — Конечно, встретим. Наш дом — твой дом. Все будет в полном ажуре. Считай, что у тебя здесь семья.
— Так че там с Милкой-то? — вновь начал Стас. — Чем хворает?
— Ну… короче, не телефонный разговор, братишка, — уклончиво произнес я. — Приезжай, узнаешь.
— Ну, бывай… Бак, — сказал Стас и положил трубку. Вот такое у нас получилось телефонное знакомство два дня назад.
Итак, Милкин братишка спросил, не Бакланов ли меня послал. Моя маленькая женщина, по всей видимости, в своих письмах писала, что я большой начальник и чрезвычайно занятой тип. То есть самому мне встретить откинувшегося зэчару, хоть и ее братишку, вроде бы и недосуг.
— Гхм… кхм… Ну, это я. Я Бакланов, — несколько сконфуженно произнес я, словно был уличен в чем-то непристойном.
— Во-о-о! Так вот ты какой, пятнистый олень! — насмешливо воскликнул Стас и вдруг пошел вокруг меня мелкими шажками, склонив свой квадратный череп набок и как-то приблатненно ухмыляясь. — Да-а-а, крутой ты у нас, дядя…
Я смущенно потупился и шмыгнул носом, как нашкодивший первоклассник. Знакомство начиналось совсем не так, как хотелось бы. Во-первых, я не был готов к тому, что Стас окажется вот таким вот. И не разработал заранее нужную линию поведения. Чего ее разрабатывать? Близкий человек едет, родственник, можно сказать. А надо было подготовиться, продумать, как себя поставить с первой минуты встречи. Во-вторых: надо вам признаться, что могучим и страшным с первого взгляда я совсем не кажусь. Рост у меня всего 174 см, а вес — 85 кг. Нет, когда я раздет, видно, что эти 85 — сплошь тренированные мышцы, а не требуха. Но встречать Милкиного братца я приперся в своем лучшем выходном костюме от Валентино и накрахмаленной сорочке. Годы, проведенные в солидной фирме, приучили для важных встреч иметь соответствующий прикид. Естественно, кабаном в своей упаковке я здоровенному Стасу не показался. Вот тут лопухнулся я. Надо было натянуть борцовскую майку и драные спортивные трико да еще напялить на нос рэперские очки и пару дней не бриться. Тогда скорее всего Стас воспринял бы меня совсем иначе. А сейчас…
Я с беспокойством почувствовал, что этот здоровенный парнишка начинает меня раздражать. Ко мне уже давненько никто вот так не относился — как к какому-нибудь недоделанному вахлаку. Знакомые мои хорошо знали, чего я стою, и строили свои отношения со мной соответственно. Я привык к этому и сейчас чувствовал себя по меньшей мере не в своей тарелке. Захотелось доказать наглому парнише, что совсем необязательно носителю дорогого костюма быть мягкотелым интеллигентом. И что носитель этот, как ни странно, может оказаться профессиональным бойцом. Я сожалеюще вздохнул. Если бы этот шкафчик не был Милкиным братом… я бы уже давно показал ему, где раки зимуют, и в завершении подарил бы ему свой носовой платок, чтобы утер разбитые об асфальт губы. Тем более он на восемь лет меня младше — пацан вчерашний!
— Ладно, хорош мне тут шоу долгоносиков разыгрывать! — как можно спокойнее и мягче сказал я. — Поехали домой, Стасик.
— Ты мне скажи, вэвэшник, что с моей сестрой приключилось, — убрав ухмылку, жестко потребовал Стас. — Только понты гнать не надо! Как было в натуре, так и говори!
Я недовольно поморщился. Хотелось, ой как хотелось закатить ему мощную плюху и надрать уши! От этого парня за версту несло бывалым зэком. Не просто „шестеркой“ какой-нибудь чмошной, а лагерным завсегдатаем, привыкшим довлеть над более слабыми духом и телом и нагнетанием страха зарабатывать себе лишний кусок. Парнишка с тонкой шеей вырос в настоящего волка.
А еще я поморщился ввиду намечавшейся перспективы увеличения нашей компании. Через две платформы от нас к переходу медленно приближались четверо „быков“ вокзальной бригады — все похожие на Стаса, как однояйцевые близнецы. По всей видимости, эти ребята некоторое время наблюдали за нашим общением со стороны и теперь решили полюбопытствовать, что это за интересные такие типы толкуют на их территории.
— Я тебе все подробно объясню, как приедем домой, — пробормотал я, ухватив Стаса под локоть и направляясь прочь. — А теперь давай уматывать. А то внешность у тебя слишком специфическая — вон, ребятишки гребут, щас разборки…
— Я в гробу видал твоих ребятишек! — непримиримо воскликнул Стас, выдергивая руку. — Что с сестрой?!
— Да ладно, ладно! — успокаивающе потряс я руками и с опаской глянул в сторону „быков“ — после реплики Стаса они прибавили ходу и скрылись в переходе. — Короче так. Меня хотели завалить четверо „черных“ — кровная месть. Они украли Милку и позвонили, чтобы я поехал к ним. Я приехал, но поздно. Они успели ее зверски изнасиловать. От этого она… ну, впала в сильное психическое расстройство. Теперь она живет у меня, я ее лечу. Ясно? А теперь давай мотать отсюда. Сейчас из этого перехода покажутся „быки“ вокзальной бригады и прицепятся к нам. Разговаривать с этими фуеголовыми трудно, а ссорится с центральной братвой мне нельзя — они и так на меня зуб точат. Давай — еще успеем. — Я ухватил Стаса за руку и попытался потащить его прочь от перехода.
— Стоять! — бешено крикнул Стас и рывком освободился от захвата. — Они ее… изнасиловали? — Голос его вдруг охрип и сел до шепота. — Они ее… Они…
— Да, да, я же сказал! — досадливо ответил я, прислушиваясь, — из перехода, размещавшегося в 50 метрах от нас по перрону, раздавались частые мягкие шаги. „Быки“ поднимались по ступенькам — торопливо поднимались.
— Пошуршали отсюда, малыш, — нервно пробормотал я. — Ты чего такой трудный? Тебе на каком языке еще объяснить?
— А где… где ты был, когда ее насиловали?! — с горечью воскликнул Стас. — Где, а?
Я замялся. Стас обвинял меня, и обвинение было справедливым. Что ответить? Сказать, что, когда гоблины утащили Милку, я беспробудно спал после ночной попойки?
— Я это… ну, был занят я. — Из перехода показались четыре бритых черепа.
— Ну вот! Довые…лись! — обречено воскликнул я и зашептал Стасу: — Теперь веди себя прилично. В разговор не влазь — я с ними пообщаюсь. Придется объяснить, откуда ты такой…
Ух-х-х! — я едва успел пригнуть голову. Мощный кулак Стаса страшно просвистел над ухом — перекошенная физиономия „родственника“ вдруг оказалась прямо перед моими глазами.
— Зззззадавлю, падла! — прошипел Стас, обхватив меня стальным кольцом и мотая из стороны в сторону. — Я тебя удавлю, жопошник! Да я бы… Да я бы… А ты? Что ты сделал, чтобы… а?!
Изловчившись, я боднул головой в переносицу озверевшего „родича“ и легонько ткнул его коленом в пах, высвобождаясь из мощных объятий. Он скрючился и присел, ненавидяще глядя на меня бешенными глазами, заслезившимися то ли от боли, то ли от ярости.
— Ай-я-яй! — сокрушенно пробормотал я, оценив диспозицию. От перехода к нам вразвалку бежали „быки“, на ходу разминая кисти рук.
— Их нет, Стасик, — тихо сообщил я, снимая пиджак и укладывая его на чемодан вчерашнего зэчары, — я их похоронил. Прямо там же, где они это сделали. Об этом знали двое — я и Милка. Теперь знаешь ты. А сейчас — будь мужиком, не мешай. Мне предстоит трудный разговор.
„Быки“ с ходу грамотно взяли меня в кольцо. Каменные челюсти, мощные плечи, совершенно бесстрашные взгляды — короче, еще четыре Стаса, только эти с золотыми цепями на шее толщиной с палец.
— Ты на кого, падла, руку свою вонючую поднял? — запыхавшись, поинтересовался один из них — со страшным шрамом поперек лба. Не спросил, а так, брякнул, чтобы завязать базар.
— Откуда ты, братуха? — в это же время задушевно спросил у Стаса другой „бык“.
— Мужики, это недоразумение, — начал было я скороговоркой, поднимая руки, — я все объясню…
Оп-п-п! Объяснялки мои, оказывается, совершенно не требовались. Тот, что оказался сзади, сильно пнул меня в спину, целя по лопаткам. Грамотно пнул, гад, — от его удара я должен был потерять дыхание и влететь в зону действия рук-ног его сотоварищей, попав таким образом в водоворот расчетливых ударов. В таком водовороте, будь ты даже семи пядей во лбу, сделать ничего нельзя: для защиты надо иметь минимум четыре ноги и шесть рук.
Отметив периферийным зрением движение сзади, я резко присел, пропуская ногу „быка“ над собой, и ребром ладони рубанул его в промежность. Ай, как больно! „Бык“ страшно крикнул и рухнул на асфальт, скрючившись, как червяк.
Трое других, мгновенно оценив обстановку, резко перестроились в одну шеренгу. Они шустро двинулись на меня, тесня к краю платформы и ударно молотя руками и ногами. Я вертелся, как юла, проявляя чудеса ловкости — едва успевая парировать рассекающие воздух кулаки и летящие снизу носки кроссовок, целящие мне в пах. О том, чтобы нанести кому-нибудь ответный удар, не могло быть и речи. Недурственно, очень недурственно! Ребята отлично вышколены для рукопашного боя. Феликс не зря платит бабки своим инструкторам единоборств. Однако этак не долго и „лицо потерять“!
Оппа! Кувыркнувшись кульбитом влево, я выкатился из зоны досягаемости ударной группы и мимоходом шарахнул кулаком по кумполу травмированного чуть ранее „быка“ — он, зараза, очень некстати начал подниматься с грязного перрона.
Тройка изменила тактику и ринулась на меня с разных сторон, выдерживая равномерную дистанцию. Ну что ж, тоже очень неплохо. Если они одновременно приблизятся — я труп…
В этот момент к мероприятию неожиданно подключился очухавшийся Стас. Ухватив одного из „быков“ за плечо, он развернул его к себе и без предисловий жахнул кулаком в табло. И начал месить, пользуясь преимуществом внезапного нападения, игнорируя недоуменные вопли месимого.
Я воспрял духом и воспрял телесно — сильно выпрыгнул вверх, нанося в полете страшный удар ногой в лицо одному из парочки, оставшейся на мою долю. „Бык“ безмолвно спланировал назад и брякнулся оземь, потеряв сознание. Ну вот — теперь можно жить!
Оставшись наедине с обладателем шрама во лбу, я ушел нырком от его размашистого свинга справа, сблокировал последовавшую за свингом ногу, взметнувшуюся в „маваши“, и резко сел на „вертушку“, побивая опорную ногу противника.
Мой „клиент“, высоко подбросив пятки, со всего маха шлепнулся спиной на асфальт — нехорошо так шлепнулся, что-то там у него совсем негармонично хрустнуло — и затих без движений.
К этому моменту Стас уже вполне уговорил своего „быка“. Тот лежал на асфальте, свернувшись калачиком, жалостно этак ругался и закрывал голову руками. Стас топтался рядом, пытаясь пнуть „быка“ в лицо и возбужденно выкрикивая что-то вообще невообразимое по „фене“.
— Все, хорош! — воскликнул я, ухватывая свой пиджак. — Надо делать ноги! А то щас сюда вокзальная бригада подтянется — унесут!
Стас внял моему предупреждению, подхватил чемодан, и мы припустили по переходу к выходу с привокзальной площади, где стояла моя „Нива“.
Уже выруливая за автостояночную оградку, я заметил в зеркало, как из центрального входа выскочило пятеро „быков“ и принялись активно крутить головами по сторонам.
— Да уж! Вот это мы нарисовались! — удрученно констатировал я, заруливая за угол и разгоняясь до предельно дозволенной в этом месте скорости. — Хер сотрешь теперь… Придется Феликсу в ноги падать и извиняться перед пострадавшими. Если только извиняться. Как-то нехорошо один упал — некрасиво как-то…
— А ты мастер махаться, — уважительно произнес Стас, когда мы немного отъехали от вокзала. — Что, все вэвэшники вот так вот, а?
— Через одного, — хмуро пошутил я и поинтересовался: — А ты что — совсем дикий? Чего бросился-то?
— Да так… перемкнуло, — смущенно пробормотал Стас, — иногда со мной бывает — в детстве по башке частенько били, так, наверное, последствия.
— Лечиться надо, — мудро посоветовал я. — Меня вон тоже немало долбили по кумполу — и ничего, не жалуюсь. Умеренный стол, спортивный режим, здоровый секс, положительные эмоции — и все будет в ажуре. Это я тебе гарантирую.
— Ага — умеренный стол, здоровый секс! — язвительно оскаблился Стас. — А ведро чифиря и пару пидоров на грудь, не хочешь? Ха! Здоровый секс! Я его в глаза не видел! Сел мальчиком, а на зоне сразу педрил осваивать пришлось. Теперь не знаю даже — как это с бабой… ну, с настоящей бабой, не с общаковой „мастью“.
— Ничего, этот пробел мы восполним, — покровительственно пообещал я, — какие твои годы! Ты мне скажи — ты чем собираешься заниматься?
— Да, это еще разобраться надо. — Стас беспечно махнул рукой и как-то заинтересованно посмотрел на меня: — Ты лучше скажи… Ты че — в натуре завалил этих козлов? Без понтов?
— Угу, — подтвердил я, — без понтов. Только смотри — без базара. У каждого из этих гоблинов осталась куча родственников, которые умеют хорошо стрелять и с детства спят с кинжалом под подушкой. А мне покамест жить чего-то охота!
— Да ну, какой базар, братан! — возмутился Стас. — За кого ты меня принимаешь?!
— Ну и ладушки, — подытожил я. — Я ничего не говорил, ты ничего не слышал.
— Век свободы не видать! — уверил меня Стас и через некоторое время хмыкнул: — От бля! Вэвэшник — братан… Ха!
— Ты чего? — удивился я. — Чем тебе вэвэшники не угодили?
— Да так… — уклончиво пробормотал Стас. — Лучше расскажи, как это случилось… Ну, с Милкой.
— Дурака включать не будешь? — поинтересовался я.
— Не-а, не буду, — сумрачно пообещал Стас. — Чего уж теперь. Поздно.
— Ну ладно, — согласился я, — слушай… — И скупо поведал ему о событиях двухлетней давности. После этого он отвернулся и всю дорогу смотрел в окно, молча катая желваки.
Дома нас встречала нарядно убранная психоаналитичка с евродипломом. Находилась она здесь вовсе не для того, чтобы наконец-то вкусить со мной все прелести постельной борьбы, — табу по-прежнему оставалось в силе. Просто накануне я предупредил, что жду в гости Стаса, и попросил присутствовать при его встречи с Милкой. Последствия этой встречи могли оказаться самыми непредсказуемыми. Вполне вероятно, что пришлось бы глушить Стаса по башке каким-нибудь тупым плоским предметом, чтобы прекратить дикую истерику, а для моей маленькой женщины вызывать бригаду неотложной психиатрической помощи. А Оксана все-таки специалист экстра-класса — она может оперативно вмешаться, если что, и положительно повлиять на ход событий.
Зайдя в дом, я сразу же стащил с себя безнадежно угробленную сорочку и явил взору своей секс-коллеге свжеизодранное плечо. Оксана испуганно ойкнула и всплеснула руками.
— Ой, ой! — передразнил я ее. — Лживо шептали ее похотливые губы! — И показал на Стаса: — Знакомьтесь. Наш э-э-э… м-м-м… ну, братик — Стас. А это Оксана. Тот самый специалист, что лечит Милку.
— Где Милка? — тревожно спросил Стас, едва взглянув на Оксану.
— Пошли. — Я подтолкнул Стаса к двери отцовского кабинета и, открывая, предупредил: — Только аккуратно. Она может испугаться. Давай…
Милка рисовала. Личико ее, премазанное краской, лучилось счастливой улыбкой. Она что-то мурлыкала про себя и на наше вторжение не обратила никакого внимания.
— Сестренка, — тихо выговорил Стас, не решаясь подойти поближе, — сестренка… Мила — это я! Узнаешь?
Милка оторвалась от своего занятия. Наморщив лоб, она настороженно уставилась на Стаса и беззвучно зашевелила губами.
— Брат, Мила, — вкрадчиво сказала Оксана. — Это Стасик — твой брат. Стасик вернулся.
— Стасик маленький, — Милка отрицательно покачала головой, — он мальчик. А это чужой мужик. Мужик большой. И некрасивый… Мужик не сделает мне больно?
— Нет, не сделает, — пообещала Оксана. — Он добрый. Стасик вырос. Понимаешь? Вы-рос. Стал большим. Он тебя любит. Мужик — это Сасик.
— Мужик добрый. Мужик — Стасик, покорно согласилась Милка и, потеряв интерес к происходящему, вернулась к своей мазне.
Стас, стоявший впереди меня. Застыл как изваяние. Его мощные плечи вдруг начали мелко подрагивать. Затем он всхлипнул, закрыл лицо руками и принялся шмыгать носом, раскачиваясь из стороны в сторону.
— На кухню, — тихо скомандовала Оксана. — Стакан воды мелкими глотками. Давай — действуй! Я сейчас подойду.
На кухне я шустро нашарил в холодильнике початую бутыль „Смирнова“, налил стакан на две трети и заставил „братца“ заглотить его содержимое залпом. Чего там она говорила про стакан воды мелкими глотками? Это не наш метод. Стресс нужно глушить алкоголем, а не водой, это общеизвестный факт. Если у тебя горе, выпей хоть ванну — легче от этого не станет. А пару-тройку пузырьков принял на грудь — и все по барабану. Поэтому у нас страна алкашей: все глушат тотальное горе. Лет триста назад кто-то обнаружил, что доля русского человека чрезвычайно тяжела и беспросветна, и поведал об этом всему миру — вот и глушат с тех пор. И мы не будем выделяться…
Чуть-чуть отмякнув, Стас просморкался и горестно вымолвил:
— Эх, Бакланов… Что ж ты так, а? Не уберег…
Тут очень кстати появилась Оксана, выпроводила меня из кухни и начала что-то тихо объяснять Стасу — через закрытую дверь я слышал лишь ее монотонное бормотание, изредка прерываемое басовитым „бу-бу“ пациента. Оставив их развлекаться беседой, я направился в ванную и привел себя в порядок.
Минут через пятнадцать психоаналитичка окончательно уболтала Стаса — она вышла из кухни и облегченно выдохнула, потирая лоб.
— Диагноз? — поинтересовался я.
— Будет жить, — пообещала Оксана и оговорилась: — Если попадет в хорошие руки.
— Назначения? — я выразительно щелкнул себя пальцем по кадыку. — А?
— Ну естественно. — Оксана поморщилась и сокрушенно пожала плечами. — Естественно, попойка. До полной отключки. Но! Только под моим чутким руководством. А то еще начнете отношения выяснять.
— В смысле — заказать три литра водки? — Я направился в спальню, чтобы набрать номер „Курьера“.
— Заказать нянечку, — бросила мне вдогон Оксана. — Поедем куда-нибудь, посидим. Когда окосеете, я вас домой отвезу…
Глава 7
Вечерело. Звуки лесной жизни становились все отчетливее, с каждой минутой удлинялись тени. Солнце неотвратимо сползало к западу, заливая пустоши тревожным багрянцем заката.
Я сидел на высокой сосне, метрах в восьми над землей, и лениво жевал бутерброд с копченой колбасой, периодически вздыхая от зависти. Сосна была третья по счету от окоема, и сквозь раскидистые ветви спереди расположенных деревьев я мог рассмотреть через подзорную трубу, чем занимается расположившаяся на ночевку компания, которая разбила палатку в двухстах метрах от меня, на опушке соснового бора.
Компашка сия состояла из трех человек, и до рассвета прибавления в ней не ожидалось. А между тем на клеенчатой скатерти у костра я заметил чуть ли не ящик выпивал высшего качества и целую гору разнообразной закуси из богатого погреба старшего егеря.
Сглотнув слюну, я стал активнее жевать сухую колбасу и в очередной раз завистливо вздохнул, пожелав от всей души вольготно расположившейся у костра троице, чтобы у них там что-нибудь поперек горла встало! Ну представьте: прохладная августовская ночь, почти без комаров, напоенная концентрированным ароматом хвои, костерок, шашлычок, копченая дичинка, моченая брусничка, водка высшего качества… и все это в предвкушении завтрашнего азартного развлечения, которое доступно лишь немногим. М-м-м… Красота! Это вам не на сосне торчать, треская всухомять колбасу и непрерывно ведя наблюдение за объектом!
Дожевав колбасу, я попил воды из фляжки и успокоил себя, представив грядущий скоро результат моего сидения. Завидовать этим мужикам можно только до зорьки. На зорьке — если у меня все получится — им позавидовать может лишь отъявленный идиот. Потому что один из них умрет мученической смертью, которой я не пожелал бы даже самому лютому врагу. А двое других обзаведутся целой кучей проблем. После смерти первого этих двух моментально возьмут в оборот сильные и сноровистые ребята и начнут выяснять, как же вышла такая залипуха. А поскольку эти двое, даже при наличие очень сильного желания, не сумеют ничего вразумительно объяснить, вполне возможно, что ребята под горячую руку, прямо не отходя от кассы, выведут мужиков в расход. Увы, такова суровая проза жизни. Так что пусть себе потешатся напоследок.
Да, да, уважаемый читатель — как вы уже догадались, я в очередной раз готовил акцию по профсоюзной разнарядке. Готовил в сумеречном настроении, помимо своей воли, чуть ли не через „не могу“.
На этот раз ПРОФСОЮЗ заказал… Феликса. Представляете?
Я заметил, что Диспетчер, сволочь этакая, всегда звонит мне рано утром и выбирает для постановки задач такие моменты, когда очень туго соображаю ввиду того, что накануне всю ночь занимался каким-нибудь важным делом. Этот заказ не был исключением: накануне мы с Милкиным братом ударно принимали на грудь до трех часов пополуночи под бдительным присмотром малопьющей психоаналитички. В результате я с трудом разлепил веки где-то на семнадцатом звонке и потухшим голосом простонал в трубку:
— А-а-а-а-а…
— Так и скурвиться не долго, Капитан! — укоризненно сказал Диспетчер и поинтересовался с некоторым состраданием: — Ты что — совсем никакой?
— Какой, — хрипло опроверг я, мгновенно просыпаясь. — Я какой. Чего там?
— Феликс, — буднично проговорил Диспетчер. — Последний срок — следующее воскресенье. Вариант — нулевой. Вопросы?
— Стоп! — ржаво каркнул я и, прокашлявшись, сурово отчеканил: — Стоп, паря! Не гони! Ну-ка повтори!
— Феликс, — недовольно повторил Диспетчер. — Срок — до следующего воскресенья. Вариант — ноль. Чего не ясно?
— Всего неясно! — ответно раздражился я. — Какие вы шустрые! Мне нужно немедленно встретиться с кем-нибудь из Управления. Вопросы?
— Зачем? — удивился Диспетчер. — Условия вполне доступные…
— Я сказал — надо! — злобно пробормотал я. — Пока не встречусь — хер вам, а не работа!
— Ладно, — обескураженно согласился Диспетчер. — Жди. Сейчас я узнаю. — И положил трубку. Минут через пять телефон зазвонил вновь.
— Ну?
— Одевайся, — распорядился Диспетчер. — Через пятнадцать минут к тебе подъедут.
— Кто подъедет? Ликвидаторы? — ядовито поинтересовался я.
— Ну зачем же так сразу! — миролюбиво хмыкнул Диспетчер. — Это всегда успеется. Жди у калитки — заберут…
Через 15 минут на улице два раза коротко бибикнул автосигнал. Выйдя со двора, я был принят на борт серебристым „Фордом-Мустангом“, который резко стартанул с места и ушуршал к центру. В машине, помимо пожилого водителя, на заднем сиденье располагались двое мальчуганов лет под тридцать с необъятными плечами и руками толщиной с мое бедро. Вот так шкафчики! Не хотелось бы с такими серьезно ссорится…
За все время, пока мы перемещались, никто не произнес ни слова. У сквера Героев Революции машина остановилась.
— На выход, — буркнул один из „мальчуганов“.
Покинув салон „Форда“, мы двинулись вглубь сквера. Несмотря на теплое августовское утро, я зябко поежился и нахохлился в предвкушении какой-нибудь пакости. Этот сквер вкупе с сопровождающими меня плечистыми парнями вызвал в моей памяти очень неприятные ассоциации двухгодичной давности.
Да, примерно два года назад в этом же скверике происходило нечто подобное. „Форд“, дядечки плечистые, представитель Управления ПРОФСОЮЗА… В тот раз, правда, присутствовал еще и хлороформ, а у плечистых на головах красовались малосимпатичные лыжные шапки с дырками. Сейчас обошлось без шапок и хлороформа. Очевидно, эти аксессуары в общении между мной и ПРОФСОЮЗОМ уже излишни. Потому что я давненько залез в такое дерьмо, что ПРОФСОЗУ скрывать от меня нечего. Теперь я — свой…
В глубине сквера, на одинокой скамейке, сидел мужик лет сорок пяти, облаченный в деловой костюм хорошего пошива. Он методично лузгал фисташки из пакета и просматривал „Новую Неделю“.
Плечистые с ходу подобрались с разных сторон от лавки, метрах в пятнадцати, а я сел рядом с мужиком и агрессивно поинтересовался:
— Ну и?..
— Здравствуй, Эммануил, — добродушно улыбнулся мужик, протягивая мне руку, — давненько не общались.
Посомневавшись самую малость, я пожал предложенную руку и вспомнил, что два года назад имел счастье общаться с этим товарищем. Только в тот раз я его не видел. В тот раз ПРОФСОЮЗ не пожелал явить мне личину одного из своих управленцев. Сейчас, значит, сподобился! Очень приятно.
— Это вы меня вербовали? — уточнил я. — Ну, помните, там, в комнате… А?
— Мы, — подтвердил дядька. — Можешь звать меня Петровичем. Для удобства общения. Итак — чего ты хочешь, мой ласковый? Сформулировать можешь?
Я собрался было надуться и гордо заявить, что напрасно он так: уж с формулировками у меня всегда дела обстояли прекрасно. Недаром Профессором дразнили в свое время. Однако, быстро промотав в голове все, что собирался выговорить этому Петровичу, я вдруг с удивлением обнаружил, что действительно — не могу сформулировать! Наверное, раньше надо было. А то что же получается: Снегова и Гнилова завалил без единого писка, на тех же условиях, а вот по поводу Феликса вдруг возникли какие-то сомнения! Да, раньше надо было…
— Я тебя понял, Эммануил, — добродушно заявил он, — можешь не прятаться. До этого мы тебя беспокоили практически по графику, раз в квартал. Клиент всегда был самым натуральным козлом — убивать его было не жалко. Времени навалом, творческий подход и все такое прочее — короче, работай в свое удовольствие… Так?
— Угу, — согласно кивнул я, — так. А тут — как с цепи сорвались! Что за война?
— Это временно, — успокоил Петрович. — Можешь не сомневаться. Во-первых, ситуация сложилась так, что существованию вашей фирмы угрожала довольно серьезная опасность. А мы заинтересованы в ее процветании.
— И чем же наша фирма для вас так ценна? — полюбопытствовал я.
— Долгий разговор, — уклончиво бросил Петрович. — Но можешь не сомневаться в одном: ПРОФСОЮЗ заинтересован в том, чтобы ваша фирма процветала. На данный момент ваша фирма — это модель будущего экономики России. Если у нас все получится, в скором времени такие образования будут процветать и властвовать по всей стране.
— Во как! — удивился я. — То есть вы берете нас под „крышу“?
— П-ф-ф-ф… ну ты скажешь тоже! — Петрович лукаво улыбнулся. — „Крыша“ вам не нужна — и так хорошо сидите. Мы просто прогнозируем ситуацию. И по ходу процесса производим корректировку. Можешь быть уверен — все мероприятия, к которым ты причастен, так или иначе направлены на создание режима наибольшего благоприятствования для вашей фирмы. Сейчас возникла такая ситуация, что надо поработать в сжатые сроки… Вот сделай Феликса — потом мы тебя минимум год трогать не будем.
— А что, так уж необходимо Феликса устранять? — с надеждой поинтересовался я. — Между прочим, башковитый мужик — группировку держит в ежовых рукавицах, беспредела не допускает…
— А ты назови хоть одного своего клиента, который бы был дегенератом? — жестко оборвал меня Петрович. — Все они крайне башковитые особи и занимали — царствие небесное — в криминальном мире далеко не последние места. Дебилами ПРОФСОЮЭ не занимается — для этого есть психиатрические лечебницы.
— Значит, Феликса завалю, а после этого вы меня не будете тревожить целый год, — раздумчиво произнес я, — угу, угу… А чем же все-таки Феликс вам не угодил? Вот хоть убейте — не могу припомнить, чтобы какие-то его действия наносили ущерб нашей фирме! Скорее наоборот — Феликс поднимает фирму, фирма поднимает Феликса, взаимообразно…
— Ага, доподнимались, — саркастически усмехнулся Петрович, — дальше некуда! Еще полгода — и все в округу подомнет под себя. И фирму вашу слопает — нечего делать… Так что — как ни крути, устранять придется. И потом: можешь быть уверен, Эммануил, — ты в этом деле далеко не последняя фигура. И не надо воспринимать свое участие в происходящем как бездушное функционирование винтика в большом механизме.
— То есть? — не вполне уловил я смысл сказанного. — Вы хотите сказать, что все эти акции некоторым образом работают и в мою пользу?
— ПРОФСОЮЗ возлагает на тебя большие надежды, — проигнорировал мой вопрос Петрович, вставая и протягивая мне руку. — Даже большие, нежели ты себе можешь представить! Исполнителем ты будешь работать очень недолго — если все пойдет по задуманному плану. Только единственное условие — веди себя прилично. У тебя, знаешь ли, есть склонности к выпаданию из имиджа добропорядочного гражданина. Веди себя прилично, Эммануил, — и все получится… — Напутствовав меня таким образом, Петрович развернулся и неторопливо двинулся к выходу из сквера, сопровождаемый двумя шкафоподобными дядьками, которые на прощание посмотрели на меня — как мне показалось — несколько по-особенному…
Таким вот образом состоялось мое открытое знакомство с представителем Управления ПРОФСОЮЗА — самой могущественной теневой организации нашей страны. Как видите, ничего особенного — руки, ноги, голова; жабр и нимба вокруг черепа я у него не обнаружил, как ни приглядывался. Обычный немолодой дядечка средних кондиций, которого я при желании могу убить одним движением. Встретив такого на улице, вы даже предположить не сможете, что под командой этого типа находится целая армия профессионало, которые в состоянии за одну ночь без особых потуг вырезать всю Госдуму с домочадцами, а если понадобится — то и две Госдумы кряду. Тем лучше. Значит, не так страшен черт, как его малюют. Значит, можно плодотворно трудиться во благо ПРОФСОЗА, как на обычной работе: когда приспичит, валять дурака, когда надо — мухлевать втихую, а то и вообще устроить тихий саботаж с недалеко идущими последствиями — коль скоро обстоятельства благоприятно сложатся…
…Солнце скрылось за линию горизонта, попугав на прощание лесных обитателей тревожным закатным заревом, и на пустоши опустилась ночь. Проводив взглядом последние сполохи кровавого зарева, я облегченно вздохнул и несколько приободрился. Ненавижу закат. Закат — это последние конвульсии умирающего дня. Склонные к сентиментальности индивиды (и ваш пок. сл. В их числе) во время заката зачастую впадают в психофизиологический ступор. Повышается давление, появляется состояние безотчетной тревоги, в голове всплывают сомнения в целесообразности своего существования в этом мире — особенно если тебе предстоит какое-нибудь скверное дельце… Человек вообще отвратно себя чувствует, присутствуя при чьей-нибудь безвременной кончине — ежели, конечно, он не извращенец. Котенок отдает концы — и то грустно. А тут, представьте, умирает день на половине земного шара! Чем не повод для меланхолии? Ненавижу закат…
Между тем мои поднадзорные ударно поднимали стаканы и неспешно болтали о всякой всячине. Вскоре ночная мгла загустела настолько, что, помимо светового пятна от костра и лениво маячивших в нем лиц охотников, я уже не мог рассмотреть совершенно ничего. Мгла постепенно поглотила и все лишние звуки: через некоторое время в лесу стало так тихо, что отдельные фразы, долетевшие от костра, я достаточно четко воспринимал и без узконаправленного микрофона, который, как обычно, торчал неподалеку, будучи укреплен на ветке штативом.
Ход беседы не вызывал у меня особого интереса. Все, что необходимо, я уже давно подслушал и теперь лениво фиксировал содержание обычных охотницких баек про всякую небыть: трехпудовых косачей, лосей чуть меньше мамонта, карасей размером с Моби Дика и иную фантастическую живность, павшую в тутошних необъятных пустошах от руки старшего егеря Городовиковского заказника Вадима Жукова (который кстати, приставлен сюда вовсе не за этим!). Сам егерь — хозяин застолья — уже изрядно нагрузился и кляветно обещал своему гостю на завтрашней зорьке просто феноменальную добычу. И погода-де располагает, и ветер что надо, и вообще!
В гостях у Жукова сегодня Феликс. Он фанат охоты и потому придерживается всех суеверий, принятых в кругу настоящих мастеров-зверобоев. На похвальбу Жукова Феликс отвечает ритуальным поношением достоинств заказника. Дескать, и птица-то у вас тут — вороны да галки, и кабаны размером с собаку, а рыба вообще — только гуппи в аквариуме, что к егери в усадьбе! Каждый истинный охотник страшно мнителен: спугнуть призрачную удачу и остаться без добычи очень легко. Артемида — баба взбаломошная и капризная — услышит хвастовство и накажет болтливого за самоуверенность — придется возвращаться домой несолоно хлебавши. Феликс машет рукой на Жукова и по всем позициям опровергает его розказии. Этот ритуал тоже является составной частью охоты — он отработан до мелочей и изменению не подлежит. Феликс — охотник божьей милостью, настоящий профи. Охота — его главная страсть, она для главы центральной группировки дороже, чем все развлечения мира, вместе взятые. Жуков хорошо принимает Феликса именно из-за этого, а не потому, что под началом у гостя две сотни отъявленных головорезов. А еще — Жуков и Феликс — одноклассники. Они оба выросли на этих пустошах, совместно получали двойки в городовиковской средней школе № 1, а потом, когда Феликс еще пахал на Родину, частенько проводили время вместе, охотясь на разное зверье. старшему егерю наплевать на персоны. Он запросто может любому „новому“ — даже самому крутому и навороченному — показать заскорузлый кукиш в ответ на просьбу поохотиться в заказнике. Феликс — другое дело. Для Феликса сердце Жукова открыто всегда. Поэтому Феликс чувствует себя у костра очень уютно, поднимая со старшим егерем и его помощником стакан за стаканом и слушая охотницкие байки. Примерно так же, как я в гостях у толстого БО. Феликс даже отказался от своих вышколенных телохранителей — они остались в егерской усадьбе. Доверяет Жукову, как брату. Какая идиллия!
Тьфу, черт… Я выключил микрофон и извлек из уха крохотный наушник. Хватит слушать — а то уже жаль Феликса. Жаль рушить этот уютный мирок. Петрович сказал, что этот хищник хочет сожрать нашу фирму. Что ж — очень может быть, Феликс на это способен. Он вообще очень способный, этот парниша.
Чтоб не дать жалости ослабить чувство уверенности в правильности осуществляемой акции, я быстренько прокрутил в уме достижения объекта наблюдения. Так, так… Да, тип еще тот. 18 лет работал в угрозыске, затем при смутно прослеживающихся обстоятельствах был уволен за какие-то нарушения и вдруг, ни с того ни с сего, стал бандитом. Да каким бандитом! Резво сколотил боевую группировку и в скором времени уже вовсю заправлял Октябрьским районом Новотопчинска — самым большим, прошу заметить, административным участком города. Заправлял очень жестко и зачастую утверждал свою власть ценой немалой крови. Сволочь, что и говорить! Мерзкий тип! Чуть позже, воспользовавшись поддержкой Дона — моего патрона, прибрал к рукам Центральный и Халтуринский районы, соседствовавшие с Октябрьским. Деяние сие свершилось отнюдь не безболезненно: в ходе борьбы за новые территории образовалось около четырех десятков трупов как простых „быков“, так и авторитетов из верхнего слоя братвы. Кстати, Центральный район потребовался Феликсу лишь для имиджа: кроме властных структур и административных органов регионального управления, на территории центра ничего путного не располагается — разве что оперный театр. Феликс просто потешил свое тщеславие. Период становления новой группировки, которая в обиходе получила наименование Центральной (ах, как звучит!), сохранился в памяти у новотопчинских правоохранительных органов как последний этап бандитских войн городского масштаба — самый жестокий и кровопролитный этап. В общем, сволочь он, сволочь — мне его ни капельки не жаль. Чего жалеть душегуба и кровопийцу…
Около двух часов ночи компашка у костра перестала подавать признаки жизни. Включив микрофон, я уловил мощный храп. Очень приятно, хлопцы! Я уж, грешным делом, начал опасаться, что вы до самой зари будете стаканами звенеть.
Собрав свои пожитки, я спустился с дерева и двинулся к костру, замирая на каждом шаге и напряженно прислушиваясь. Мою задачу в значительной степени облегчало то обстоятельство, что у костра не было собак. Все собаки в настоящий момент находились в десяти километрах отсюда, за Гашунскими озерами. Завтра с первыми лучами солнца, отсюда начнет движение облава, возглавляемая старшим сыном Жукова — Сашкой. Облава поднимет с лежек в камышах стадо диких свинтусов и будет неспешно гнать его до засеки, срубленной два дня назад в шестистах метрах отсюда. Когда стадо дойдет до засеки, младший Жуков заберется на дерево у прохода и займется селекцией, используя для этого многозарядную воздушку и здоровенный биц, которым можно сбить с ног человека. Свиней покрупнее Жуков пропустит через проход, и они помчатся по трем узким тропкам прямиком на засадников. Затем подоспевшие егеря с собачками завернут молодняк и маток и погонят обратно в камыш, чтобы с перепугу не откочевали куда не положено. Животину надо беречь — еще не раз предстоит охотиться на пустошах дорогим гостям.
Примерно таким вот образом все обстояло в прошлом году. В тот раз Феликс пригласил Дона на охоту, я, как обычно, увязался с ними и имел возможность наблюдать за всеми этапами процедуры со стороны — в засаду меня не взяли по причине малозначительности ранга и недостаточной солидности возрастного плана…
Приблизившись к костру метров на десять, я лег и медленно пополз. Зачехленный карабин Феликса был прислонен к молодой сосенке в пяти шагах от кострища, рядом лежал рюкзак с охотницким припасом. Оттащив рюкзак от костра метров на десять, произвел все необходимые манипуляции, пользуясь фонарем, после чего вернул имущество Феликса на место.
Охотники спали. Какая непростительная беспечность! В летнее время по пустошам и окрестным лесам шастают самые разнообразные твари — в том числе и двуногие. Оглянуться не успеешь, как останешься без головенки! В этих местах частенько находят объеденные трупы, не поддающиеся идентификации. Я бы, например, не рискнул здесь спать без охраны, даже будь я хоть трижды старший егерь или самый авторитетный бандит Федерации. Сам по себе авторитет не может спасти от острых зубов и завидущих рук — практика так показывает. Так что спите, ребята, спите — авось чего и выспите.
… Убравшись от костра прочь, я выбрал крепкую сосну на опушке бора, на левом фланге от засеки, забрался на нее и приготовился к терпеливому длительному ожиданию.
В этот раз я попробовал разрешить заморочку с центральной братвой самостоятельно. Беспокоить Дона мне не улыбалось. В прошлый раз — после потасовки в „Тюльпане“, закончившейся бегством на Оксанином „СААБе“ — я обо всем проинформировал Дона. Он быстренько все уладил, но это стоило мне долгой и нудной выволочки, длившейся около трех дней подряд. За это время шеф так заморочил мне мозги наставительными нравоучениями, что я уже на полном серьезе подумывал насчет застрелиться из табельного оружия (как референту-телохранителю мне разрешено хранение и ношение боевого пистолета). Но увы, пистолет мой хранился в сейфе у начальника службы безопасности фирмы и выдаче мне без разрешения шефа не подлежал. Были, знаете ли, для этого основания — по опыту прошлого. А еще после всего этого Феликс этак ненавязчиво намекнул мне, что я напрасно побеспокоил старика. Дескать, разобрались бы сами — свои люди, сочтемся.
Так вот, сразу после рандеву с Петровичем я позвонил Дону и попросил два дня отгула — в счет грядущего отпуска. Повод для отпрашивания имелся: внезапный приезд Милкиного брата, которому, мол, надо помочь бытоустройством и вообще… Выслушав пятиминутный разнос, основной мыслью которого было мое безалаберное отношение к исполнению должностных обязанностей, я заполучил требуемое разрешение. И тут же отправился к Феликсу, чтобы отрегулировать вчерашний конфликт на вокзале, а заодно произвести рекогносцировку на предмет нового задания ПРОФСОЮЗА.
В отличие от большинства властей предержащих Новотопчинска, имевших в пригородной зоне симпатичные особнячки, глава Центральной группировки обитал скромно в семикомнатной квартире, на седьмом этаже одноподъездной шестнадцатиэтажки, расположившейся в закрытой части Центрального парка культуры и отдыха. Над Феликсом, под Феликсом, справа и слева от Феликса проживали приближенные из группировки — так было удобнее для организации взаимодействия и руководства (и, как мне кажется, для круговой обороны, коль скоро в такой возникла бы необходимость!).
В подъезде шестнадцатиэтажки располагался круглосуточный милицейский пост, а вокруг „свечки“ непрерывно перемещался парный патруль ОМОНа. Оба наряда несли здесь службу „по многочисленным просьбам граждан“ (Феликс в свое время звякнул начальнику УВД!) — для пресечения правонарушений со стороны малолетних хулиганов. На самом деле малолетними хулиганами, как и хулиганами в возрасте, в радиусе двух километров от шестнадцатиэтажки даже и не пахло. Все граждане прекрасно знали, кто „ютится“ в „свечке“, и почтительно блюли дистанцию.
Наличие милицейских нарядов объяснялось несколько иначе. Проработав 18 лет в уголовном розыске, Феликс в совершенстве изучил нравы и обычаи преступного мира и прекрасно знал, на что способны желающие отомстить обидчику блатные старой формации. Глава Центральной группировки боялся киллеров. В свое время по неопытности и простоте душевной он сильно обидел много товарищей, которых даже пальцем трогать не стоило. Товарищи эти теперь имели вполне резонные основания желать скорой кончины главы группировки. Казалось бы — пусть себе, мало ли чего могут некоторые желать! Но увы — данные товарищи принадлежали к той категории, у которой желания такого рода чреваты как просто шилом в печень и стрельбой по площадям, так и индивидуальными снайперскими заказами.
Выходец из правоохранительных органов, Феликс по инерции не доверял свою безопасность „быкам“. Он больше полагался на добросовестность сотрудников милиции, усугубляемую солидной прибавкой к жалованию, которую ежемесячно отстегивал парням в форме казначей группировки.
На подступах к „свечке“ меня остановил омоновский патруль — старший подозрительно поинтересовался, куда это я направляюсь. Я ответил. Старший тотчас же сообщил об этом по радиостанции и принялся поедать меня глазами, недружелюбно шмыгая носом. Через пару минут из радиостанции грубый голос рявкнул: „Можна!“, после чего я был допущен к подъезду.
В подъезде меня опять остановил милицейский сержант, который не поленился погладить мой прикид импортным металлообнаруживателем и отнял связку ключей с металлическим свистком, заявив, что сие я получу по возвращении — коль скоро таковое сотоиться.
Несколько обескураженный столь нерадушным приемом, я поднялся в лифте, оборудованном телекамерой, на седьмой этаж, где тут же угодил в цепкие лапы двух очень недружелюбных секьюрити, дежуривших на площадке, — эти хмыри ощупали чуть ли не каждый квадратный сантиметр моего мускулистого тела, даже не спросив, позволяю я им это или нет. И лишь после этого я поимел возможность наконец пожать крепкую руку главы Центральной группировки Новотопчинска, который встретил меня, возлежа в банном халате в кресле перед телевизором.
— Ну и порядки тут у вас! — возмущенно попенял я Феликсу, плюхаясь в кресло. — Пока доберешься до тебя, всего обмацают пять раз. Хорошо, в задницу не залезли, сатрапы!
— Да что ты! — лениво удивился Феликс. — Странно… Я вот хожу — никто не мацает… А насчет задницы… Хм! Интересная мысль. Интересная… Надо будет насчет этого ребятам сказать.
Кисло улыбнувшись шутке хозяина, я решительно перешел к делу:
— Тебе уже доложили?
— Ага. — Феликс взял с журнального столика медный колокольчик и пару раз звякнул. — Мне еще вчера доложили — сразу после того как.
Читать бесплатно другие книги:
