Испытание киллера Пучков Лев
— Закрывается, — подтвердил абонент потухшим голосом.
— Ну вот — я так и думал, — озабоченно пробурчал я. — Пока ты будешь там рваться в дверь, он по рации их вызовет — водилу с телохранителем, и они тебе пару лишних дыр в башке соорудят. Они, крутые, все такие — им жизнь такого, как ты, — по барабану. Так что если хочешь без особого скандала полюбоваться, как твоя симпатичная супруга под крутым ноги раздвигает, бокорезы прихвати. И с опаской… — Цилин, не дослушав, хлопнул трубку на рычаги. Есть контакт!
Я опять посмотрел в трубу. Бутылка опустела. Шампанское в фужерах еще имелось, но клиент уже подсел к даме на диван и запустил руку ей под юбку. Ну-ну…
Достав узконаправленный микрофон, я пристроил его на подоконник и принялся с помощью струбцинки наводить на интересующее меня окно. На душе было пасмурно и тревожно. Неловко крутанув струбцинку, я загнал в большой палец здоровенную занозу и злобно стукнул кулаком по шершавому подоконнику, восклицая: „Нет, у вас там определенно квартальный план горит, дебилы!“
Так бесцеремонно ПРОФСОЮЗ поступал со мной впервые. Обычно интервал между заказами составлял от двух до четырех месяцев. Управление ПРОФСОЮЗА тщательно подбирало каждого клиента, противопоставляя личность жертвы киллеру в такой степени, что киллер разрабатывал объект, ни секунды не задумываясь, что он делает. Для меня клиент всегда был врагом. Я боец и, убивая врага, не обременяю свое сознание нравственными аспектами данного деяния. Так спокойнее. И потом — чего зря умничать? А ля гер ком а ля гер, как говорится.
В данном же случае все было через задницу. Никаких исходных данных. Никаких интервалов. Рано утром, в понедельник позвонил Диспетчер ПРОФСОЮЗА и сообщил открытым текстом: „Гнилов Николай Николаевич. Не позднее следующего понедельника. Отпуск не проси — разрабатывай по ходу. Вопросы?“
Я был так измордован Оксанкиными ночными ухищрениями, что сразу и не нашелся что ответить. Только промычал нечто нечленораздельное и начал шарить по прикроватной тумбочке в поисках початой бутылки с минералкой.
— Ну и ладушки, — истолковал по-своему мое мычание Диспетчер. — Да, условия те же. Нулевой вариант. Ну, бывай, Капитан. — и положил трубку.
Напившись и немного очухавшись, я обнаружил, что моя взбалмошная пассия давненько убралась восвояси. При этом она умудрилась приготовить мне завтрак и очередной сюрприз: записку с обещанием никогда больше со мной не сексуальничать. Вот вещдок. К записке был пришпилен канцелярской скрепкой изодранный в лохмотья презерватив.
Заскорбев душой, я накрутил промежуточный контактный телефон и поинтересовался:
— Это что, наш вице, что ли?
— Ага, он. — подтвердил Диспетчер и вопреки обыкновению не стал выговаривать мне за неоправданный звонок.
— Вы че там, совсем навернулись?! — злобно проскрипел я. — Или у вас там кадровый переворот? А?
— У нас все путем, Капитан, — уверил меня Диспетчер. — Не гони пургу. Я тебе гарантирую, что все деется в интересах вашей фирмы. Пока…
Я посмотрел на часы. До предполагаемого времени прибытия Цилина оставалось около пяти минут. Узконаправленный микрофон воспринимал жаркое дыхание клиента и слабенькое попискивание Цилиной, доносившиеся из раскрытого окна на третьем этаже. Хорошо — процесс пошел! Телохранитель и шофер на заднем сиденье „БМВ“ играли в шахматы. Порядок. Что там еще у нас?
Я быстренько прогнал все варианты ситуативных отклонений, характерных для данной обстановки, и пришел к выводу, что, если таковые и наклевываются, в настоящий момент мне уже не удастся повлиять на ход истории.
Когда занимаешься режиссурой, можешь управлять событиями лишь до определенного момента. При наступлении этого момента остается довольствоваться ролью стороннего наблюдателя: переминаться с ноги на ногу у подзорной трубы и заклинать своего киллерского бога, чтобы все прошло как надо.
Здесь нельзя, как в кино, скомандовать: „Стоп, мотор!“ — и погнать еще один дубль. Как получилось, так получилось. Или все предусмотрел, предвосхитил и организовал на высшем уровне, или все полетело к чертовой матери и надо вызывать ликвидаторов.
Вот за это бездеятельное томительное ожидание я режиссуру не люблю. Лучше все делать собственноручно: таскать, копать, ездить, ползать, дергать за веревочку — можно даже мерзлое дерьмо ломом отдалбливать. Это легче, чем заниматься подтасовкой обстановочных факторов, не будучи уверенным даже на 70 процентов, что в нужный момент произойдет правильное наложение этих факторов друг на друга, дающее в конечном итоге желаемый результат…
Вздохи, улавливаемые микрофоном, несколько участились, затем раздался оглушительный „бу-бух!“ и удивленный вскрик. Я поморщился. Волосатая жопа клиента, смутно мелькавшая через тюлевую занавесь, исчезла из моего поля зрения.
— На пол повалились, голуби! — догадался я. — Не торопитесь, родные мои, не торопитесь — времени у вас — вагон!
Гнилов Н.Н. являлся вице-президентом нашей фирмы. Он был правой рукой Дона, его верным другом и высокопоставленным специалистом в области администрирования. Не буду повторяться о его роли во взаимоотношениях фирмы с братвой. Сотрудники не зря за глаза величали Гнилова либо „зам по братве“, либо скромно и просто: „Дон-2“.
Надеюсь, понятно, почему я возмутился, получив заказ на Гнилова. На роль врага он не тянул. Это был живой человек, с которым я имел счастье чуть ли не ежедневно общаться как в быту, так и на работе. Веселый разбитной мужик, рубаха-парень. Я с ним парился в бане, ездил на охоту и неоднократно пил водочку. Теперь я должен был убить его, поверив на слово Диспетчеру ПРОФСОЮЗА, который дал понять, что своим существованием Гнилов наносит ущерб интересам фирмы, а значит, и моим тоже. Хотя почему „должен“? Я уже его убил — если все верно рассчитал. Теперь остается только наблюдать, как он умрет. Пышущий здоровьем мужик, в расцвете сил, надежда и опора фирмы, „Дон-2“, одним словом…
В конце улицы показалась бежевая „шестерка“ Цилина. Я вздрогнул от неожиданности и нервно дернул кадыком. Муж прибыл на три минуты раньше ожидаемого срока. Наверное, гнал, игнорируя светофоры, как ужаленный в причинное место.
Стоны и вздохи в наушниках пока не набрали нужной интенсивности. Ай-я-яй! Нехорошо, очень нехорошо! Я рассчитывал, что Гнилов, изощренный в искусстве любви, успеет хорошенько раскочегарить свою подружку к моменту прибытия ее благоверного. Тогда они (адюльтерщики), выпав из обстановки, не обратят внимания на безмолвное вторжение пострадавшей стороны. А сейчас могут обратить — и это черт его знает чем кончится. У Гнилова при себе сотовый телефон — вдруг в панике начнет названивать куда не надо!?
„Жигуль“ медленно проехал мимо „БМВ“, завернул за угол и остановился около мусорных баков. Шахматисты в гниловской тачке не обратили никакого внимания на машину Цилина. Значит, установку на экстренное оповещение в случае прибытия мужа они от своего патрона не получали. Н-н-н-н-да… Очень и очень неосмотрительно вы себя ведете, уважаемый Ник-Ник! Так не долго и в неприятности влететь…
Цилин упруго выскочил из машины и несколько секунд стоял, нервно барабаня пальцами по капоту и глядя на раскрытое окно своей квартиры на третьем этаже. Затем подошел к углу здания и некоторое время наблюдал за парнями в машине Гнилова. Я облегченно вздохнул и мысленно поаплодировал ему. Давай, родной, давай — действуй далее в том же духе. Не надо только пороть горячку.
Мне не потребовалась неделя, чтобы „разработать“ Гнилова. Я прекрасно знал об этом адюльтере. Вот большинство читателей (сужу по себе) почему-то думают, что крутые деловары (не индейцы, а те, кто „дела варят“) из разряда Дона и Гнилова чуть ли не ежевечерне гужуют в ночных клубах, надираются вусмерть и утаскивают оттуда в шикарные отели длинноногих красавиц с потрясающими сексспособностями. Я тоже так думал раньше, пока не убедился в обратном. Друзья мои, не верьте досужим сплетням! Доны и Гниловы в ночные бары заворачивают крайне редко, и то только в деловых целях. Они предпочитают оттягиваться в небольшой компании единомышленников, где-нибудь в уютном кабинете „Болдина“, под мягкие звуки духового оркестра. Ну а о длинноногих красавицах из клуба и говорить нечего. Они, эти Доны и Гниловы, к услугам оных практически не прибегают. Это не их уровень.
У каждого из крутых деляг имеется более менее постоянная женщина или две, располагающая всем набором необходимых для этого качеств: хорошей внешностью, относительно развитым интеллектом, кипучим молодым задором и умением держать язык за зубами. При этом совсем не обязательно, чтобы жена деловара была отвязная стервоза и являла собой паноптикум образин всего мира в одном лице. У Гнилова, например, третья по счету супруга, которая младше его лет на двадцать. Она моя ровесница. Просто таким людям, как воздух, необходим элемент какой-то таинственности и ухарства, этакий гусарский нюансик, так скрашивающий серую жизнь замордованного глобальными проблемами администратора.
„Разрабатывая“ Гнилова, я уперся в адюльтер вовсе не потому, что под рукой не оказалось ничего более подходящего. Я могу ударить клиента головой об угол унитаза в его персональном туалете, накормить этак ненавязчиво ботулиновыми грибочками, выкинуть на полном скаку совместно с темно-синим „БМВ“ и шахматистами куда-нибудь с обрыва к чертовой матери и так далее и тому подобное: минимум двести вариантов, приемлемых в данных условиях. Все эти способы, кстати, гораздо проще и приятнее, чем постановка трагедии посредством режиссуры — выше я говорил почему.
В рамках адюльтера мне здорово понравился муж милашки Цилиной. Угрюмый крепыш сорока двух лет, молчаливый и нелюдимый, он всю жизнь преодолевал комплекс застенчивости, изощряясь в постижении тайн восточных единоборств. Цилин работал инструктором по спецподготовке в СОБРе. Обучал бойцов качественно вышибать дух из преступников и стрелять из всех видов табельного оружия. Свою молодую жену Цилин любил безумно. Ну чуть ли не как Отелло Дездемону, а может, и круче — в такие нюансы мне забраться не удалось. Разница в пятнадцать лет была основой необузданной ревности Цилина. За три года совместной жизни он два раза практически без поводов порывался покончить с собой в припадке сознания собственной ничтожности по сравнению с яркой и интересной женщиной, живущей рядом. Об этом мне поведал Гнилов в одном из приступов банного откровения, снисходящих порой и на сильных мира сего.
— Ольга опять жалуется — ее рогоносец мрачный ходит, в сторону смотрит. Как бы снова не вздернулся…
Встретившись в середине недели с Оксаной — она пришла заниматься с Милкой — я преподнес ей за чашкой чаю психологический портрет Цилина. Оксана в десять секунд разложила его психотип по полочкам и между прочим, в качестве прогноза, заявила, что товарищ этот, будучи в пограничном состоянии, может легко убить кого угодно…
Цилин, потратив минуту на изучение обстановки, вдруг резко стартанул с места и через несколько секунд скрылся в своем подъезде. Я аж вспотел. Куда, куда ты, паря! Я же предупреждал, что в тылу два ствола! Вот это прокол! Сейчас он легко вспорхнет на третий этаж, начнет возиться с замками-цепочками, орать благим матом…
Я выдернул из кармана мобильный телефон, болезненно поморщился и приготовился набрать промежуточный номер для вызова бригады ликвидаторов. Вот уж с кем не было никакого желания контактировать! В памяти отчетливо всплыл эпизод почти полутора годичной давности.
Ситуация имела место почти один в один с нынешней. Только тогда я еще обзывался „Четвертым“ и дело было в дачном поселке неподалеку от Саратова.
Стояла поздняя осень. Легкие облака плыли по яркому небу, иногда кусая осеннее солнце своими мягкими губами. Торжественно и печально опадали последние листья, срываемые с ветвей деревьев легкими порывами шаловливого ветерка. Тишина царила над дачным поселком, раскинувшимся в живописном смешанном лесу.
Я торчал посреди тополиной рощи, на высоченном дереве и наблюдал. Метрах в семидесяти от меня, во дворе добротной дачи, подходил к финалу тщательно разработанный мной спектакль. Я лениво позевывал, употребляя картофельные чипсы и подумывал о перспективах на будущее. Осложнений не ожидалось — все шло по графику.
При мне были та же подзорная труба и узконаправленный микрофон, позволяющие в подробностях лицезреть и прослушивать завершающий акт трагедии, а также мобильный телефон для экстренной связи.
Прямо посреди просторной дачной террасы располагалась широкая жесткая кушетка. На кушетке производил последние фрикции мой клиент, судорожно дергая жирным задом, утробно ойкая на выдохе и с шумом засасывая воздух сквозь стиснутые зубы.
Под клиентом повизгивала крашенная блондинка, обвивая красивыми ногами его широкую спину и ловко поддавая снизу тазом. Я загадал, что если процесс завершится на счете 13, то мне выпадет в жизни удача, и начал считать.
Жена клиента — худосочная неврастеничка, дочь большого начальника, вовремя оповещенная мною по телефону, двадцать секунд назад успела благополучно перемахнуть через высокий забор дачи. Теперь, дрожа от нетерпения, она кралась вдоль стены дома к террасе, сжимая в руках семизарядный карабин.
Перестав позевывать, я несколько оживился и принялся с интересом наблюдать за происходящим. Карабинчик дочке подарил папенька. Он же научил ее из любого положения с двадцати шагов попадать в полтинник. От угла дома, который сопрягается с террасой, до кушетки — едва ли что-то около восьми метров. Угу, угу…
Вдруг откуда ни возьмись к воротам подлетает белая „Мазда“ и высаживает из всех дверей целую процессию: мамашку жены клиента, двух мужиков с видеокамерами и какого-то толстого дядьку с портфелем. И представьте себе, вся эта компашка с шумом вваливается во двор и бежит к террасе! Я чуть с дерева не навернулся!
Мамашка, узрев доченьку с пушкой, заорала благим матом. В этот момент дочь выстрелила и размозжила голову блондинке, которая так усердно верещала, что ничего вокруг не замечала. Клиент шустренько вскочил и ломанулся в дом. Мужики с видеокамерами моментально обезоружили дочь-неврастеничку, проявив незаурядную сноровку в этом вопросе, и вскоре вся компания вовсю дискутировала внутри дома, оглашая окрестности долетавшими из окон истерическими воплями.
В общем, получилась накладочка. Позже я узнал от Диспетчера, что теща следила за похождениями своего подопытного, используя детективов частного агентства. В тот момент они как раз собирались запечатлеть это дело для аргументированного разбора всесильного тестя. Никакого криминала там не было.
Но тогда я ничего не понял, а потому ничтоже сумняшеся вызвал ликвидаторов.
Спустя 12 минут к усадьбе подкатил белый „рафик“ „Скорой помощи“. Помнится, тогда я протер глаза — не показалось ли? Нет, действительно „Скорая помощь“! Однако хохмачи там сидят, в управлении, подумал я, усмехнувшись. Надо же, а! „Скорая помощь“…
Из „рафика“ вышли четверо: двое сухощавых мужиков в белых халатах и двое здоровенных типов в госпитальной униформе салатового цвета. Те, что в белых халатах, имели при себе по металлическому ящику с красным крестом в белом кружке, а „санитары“ тащили на плечах какие-то мешки, тускло поблескивающие на солнце, — то ли из пластика, то ли из дермантина, не определил. Ну ни дать, ни взять — бригада „Скорой“! Только у того, что шел спереди, помимо ящика, был еще длиннющий пистолет с глушителем. Он нес его в правой руке, не пряча, как мастер носит электродрель.
Бригада вошла во двор и скрылась в доме, где шла нудная родственная разборка. Микрофон донес до меня какой-то вскрик, оборвавшийся на половине, затем шесть раз подряд „пукнуло“, спустя несколько секунд — еще два „пукища“… и все. Над подворьем повисла тягостная тишина.
„Санитары“ в несколько приемов вытащили из дома упакованные в герметичные мешки тела, погрузили их в „рафик“ и не спеша закурили. Спустя пять минут показались основные — в халатах. Покрутившись на террасе, они вышли за ворота. Тот, что с пистолетом, завертел башкой, словно принюхиваясь, и вдруг уставился в мою сторону. Видеть меня он не мог, но, ей-богу, я вдруг почувствовал, что этот тип чует мой запах! Через трубу я прекрасно рассмотрел его: морщинистое аскетическое лицо с бледной кожей, волчьи уши торчком и безжалостные глаза мертвого пса. Можете мне поверить: если нормальный человек в сумерках столкнется с таким на лестничной клетке, есть перспектива навсегда остаться заикой! Второй, без пистолета, тоже был не менее симпатичный, но этот, ко всему прочему, имел на голове полное отсутствие растительности. Блестящий квадратный узколобый череп.
— Господи! Да где ж вас таких клонируют?! — помнится, растерянно прошептал я тогда.
— Эй, Четвертый! — крикнул „череп“ дребезжащим голосом — будто, кроме нас с ним, никого в округе не было. — В той усадьбе мусор есть? — Он потыкал стволом в направлении расположенной по соседству дачи.
Отправившись от неожиданности, я ответил:
— Там никого посторонних нет. Дед с бабкой и пацан — они совершенно не в курсе… — „Череп“, не дослушав, махнул рукой и затрусил в сторону соседней дачи.
Через пару минут „санитары“ притащили оттуда еще три мешка — два больших и один поменьше. Пока они грузили тела в „рафик“, „череп“ пристально смотрел в мою сторону и чесал глушаком висок. Второй красавчик — „волосатый“ — стоял с ним рядом, беседовал по мобильному телефону и тоже смотрел в мою сторону. Я, потея от напруги, крутил струбцину, фиксирующую микрофон, чтобы успеть поймать в полосу восприятия хоть часть беседы. Сложив телефон, „волосатый“ переглянулся с „черепом“ и потыкал пальцем в мою сторону. Я замер. Все богатства мира в тот момент я отдал бы за старенький обшарпанный пулемет. Или хотя бы трехлинейку. Но, увы, такие прекрасные штуки натуралистам по штату не положены. Голова и руки — вот твое оружие. Не умеешь им пользоваться — пиши заявление. Ликвидаторы тебя моментом рассчитают…
Прищурившись, „череп“ сожалеюще покачал головой и крикнул:
— Будь здоров, Четвертый! До встречи! — Бригада погрузилась в просевший на рессорах „рафик“ и укатила.
Спустившись с тополя, я на ватных ногах приблизился к усадьбе клиента и осмотрел дом. Ни-че-го… Вы представляете?! В этом доме десять минут назад была куча трупов. Плюс блондинка на террасе, мозги которой разлетелись на несколько метров вокруг. После работы ликвидаторов я не смог уловить даже намека на трагедию, здесь разыгравшуюся. На соседней даче дела обстояли так же. Создавалось впечатление, что хозяева вышли на минутку и вот-вот вернуться…
Так состоялось мое первое знакомство с мероприятием, которое на сленге ПРОФСОЮЗА именуется весьма скромно и непритязательно: чистка. Теперь, надеюсь, понятно, отчего я болезненно поморщился, когда возникла необходимость вызвать бригаду ликвидаторов. Нет, я далеко не робкого десятка парень и нервы у меня — что тросы. Но встречаться с этими товарищами — извините…
Спустя несколько секунд инструктор вновь вынырнул из подъезда. В руках он держал швабру и ведро. Я облегченно отер пот со лба и спрятал мобильный телефон в карман. Молодец, инструктор! Извини — плохо о тебе подумал.
Приблизившись к „БМВ“, Цилин наклонился к приоткрытому заднему стеклу и что-то спросил у игравших в шахматы. Из окна показалась рука с зажигалкой. Я напрягся — очень неудобная позиция для массового разоружения. Надо открывать дверь, вламываться вовнутрь, это довольно долго…
Аккуратно прижав вытянутую руку к срезу стекла, Цилин вдруг перехватил швабру наподобие бильярдного кия и два раза коротко долбанул ею внутрь салона.
Эх ты! Ну ты даешь, инструктор! Надо будет взять на вооружение этот прием. Две головы, возвышавшиеся над заднем сиденьем „БМВ“, безжизненно свесились набок. Определенно, собровцы не зря платят своему наставнику!
Открыв дверцу, Цилин забрал пистолет у того, кто был к нему ближе, и опрометью бросился в подъезд. Прильнув к окуляру, я прижал наушники поплотнее и досадливо поморщился. В этот момент микрофон начал пичкать мой слух оргастическими вскриками Гнилова, подскакавшего к финишной черте, и непрерывным воплем милашки Цилиной, намертво выпавшей из обстановки.
Цилин — опытный боец — не стал возиться с замками и цепочкой. Судя по оглушительному грохоту, перекрывшему акустическое оформление оргазма, инструктор тривиально вышиб дверь мощным ударом ноги.
Спустя несколько секунд микрофон уловил нечто похожее на рев раненого зверя. Затем — почти без паузы — восемь хлестких выстрелов дуплетом: четыре серии по два. Так стреляют профессионалы, работая по групповой мишени.
В поле моего зрения выплыла широкая спина инструктора, которая пятилась к окну, — микрофон уловил сдавленные рыдания. Я смахнул со щеки невольно набежавшую слезинку и начал собирать свои причиндалы. Понимаю я это дело. Сам такой…
Глава 4
Субботнее утро было ужасным. Во-первых, вчера, по прибытии домой после посещения прозекторской, я стремительно принял на грудь содержимое 750-граммовой бутыли „Смирнова“. Принял в единоличном порядке и на пустой желудок. Результат не замедлил сказаться с самого ранья: едва добравшись до санузла, я минут пять эффективно пугал унитаз, повергая в смятение Милкину няньку.
Во-вторых, муки душевные и скверное физическое состояние резко усугубил разговор с Оксаной, которой я имел неосторожность позвонить в надежде организовать секс-терапию с доставкой на дом.
Эта мегера, эта паразитка, эта… эта… короче, она опять, весьма не кстати, решила меня помучить.
— Выпиши каталог медицинских изделий, — велела она ленивым голосом, — изучи все аннотации на контрацептивы и законспектируй в тезисной форме. Когда сдашь мне зачет по порядку пользования, тогда и поговорим. — И хлобыстнула трубку на рычаги.
— Ах ты ж, ублюдка!!! — вскричал я в ярости и хотел было швырнуть трубку в стену. Но, полюбовавшись на свое некачественное отражение в полированной поверхности прикроватной тумбы, передумал и аккуратно вставил трубку в гнездо. Свое все — не дядя подарил. Да и потом — аппарат здесь причем? Вот если бы эту мегеру — да об стену! Тогда да — это я понимаю!
Я живо представил себе со мстительной радостью: хрупкая шея аналитички в моих крепко сжатых, могучих руках; глаза выпучены, пена на губах, башка дергается туда-сюда… М-м-м-м-м! Блеск! Последние конвульсивные рывки — и… Нет, лучше слегка придушить, а потом все на ней изорвать в клочья, а потом оттарабанить по полной программе: грубо, громко, дерзко и беспощадно. Чтоб вела себя прилично!
Потерзавшись до 12.00 сомнениями по поводу целесообразности своего существования в этом мире, я решил отправиться к Бо. Бо — это последняя инстанция. Когда мне хорошо и дела идут, я о нем и не вспоминаю. А когда жизнь кажется невыносимой, я отправляюсь к Бо. Потому что Бо — мой кровный брат. Я — это он, он — это я. По ходу повествования вы поймете, отчего так обстоит дело.
Навертел номер. Дождался, когда в трубке раздастся ленивое сопение. Бо всегда сопит в трубку (у него перебит нос) и молчит — ждет, когда абонент представится.
— Это я, — доложил я.
— Ну.
— Хочется стреляться.
— Ну!
— Ага! Щас возьму и застрелюсь — если у тебя сегодня баня не топится.
— Ну-ну…
— Короче, я еду?
— Ну.
— Да фуля ты „ну“ да „ну“! Скажи русским языком — ты меня ждешь или где?
— Эндр би торуц цол угав! — протараторил Бо. — Эндр нанд керг дала! Во как!
Это я уже выучил. В переводе с калмыцкого это значит: я занят, у меня дела. Но это также значит, что он будет рад меня видеть в любое время дня и ночи. Потому что за последние два года, когда Бо действительно был занят (в тот день, как потом выяснилось, имела место экстренная разборка с залетными дагами, в ходе которой образовалось шесть трупов), он ответил мне что-то типа:
— Извини, малыш, сегодня тебе лучше отдыхать дома.
— Через сорок минут буду, — пообещал я. — Передавай привет Коржику — я его сегодня пополам порву.
— Ну, — согласился Бо и отключился.
Проинструктировав Милкину няньку, я прыгнул в „Ниву“ и помчался в Верхний Яшкуль, в штаб-квартиру Бо.
Предшественник Бо, Грек, дислоцировался в Вознесеновке и оттуда заправлял всей периферией Новотопчинска. Заправлял жестоко и нецелесообразно, а порой совершенно безграмотно. Проявлял политическую близорукость — не пожелал своевременно вникнуть в изменение ситуации на криминально-деловом фронте. За это и пострадал: аннулировали Грека. Ваш покорный слуга к этому делу некоторым образом приложил ручонки (подробнее см.: „Профессия — киллер“).
С тех пор прошло два года и многое изменилось. Четыре небольших городка периферии, которые являются ядром нашей процветающей фирмы — без преувеличения кормят всю область. Там находятся все наши производственные фонды.
Бо не разрывается на части, как это делал Грек, прыгая со своей удалой бригадой в места прорыва и оставляя то тут, то там тела запытанных насмерть фермеров. Теперь в каждом городке своя бригада, организованная по армейскому принципу и состоящая из вышколенных и исполнительных бойцов. А все вместе и есть периферийная группировка, которой успешно рулит Бо.
И хотя Вознесеновка — самый крупный и наиболее удобно расположенный населенный пункт (ближе к городу), Бо обретается в Верхнем Яшкуле. В Вознесеновке жила семья Грека: брат, племянник, двоюродный брат и трое взрослых сыновей. В процессе смены власти люди Бо вырезали эту семью. Под корень. Неудобно Бо жить в таком месте…
Впрочем, что это я: все Бо да Бо! Давайте я вам представлю этого парнишу. Он стоит того, чтобы познакомиться с ним поближе.
Итак: Болдырев Бокта Босхаевич. Понятно теперь, почему Бо!? 1958 года рождения, калмык. „Я сын репрессированного народа“, — так частенько он себя величает. Родился в поселке Решеты Красноярского края, куда Сталин в свое время ловко пристроил его родителей — в числе двухсот тысяч калмыков, сосланных из южных степей на бескрайние заснеженные просторы Сибири.
Окончил с золотой медалью Новосибирское высшее военное училище МВД СССР (улавливаете связь?), факультет спецназа. Три года командовал взводом спецназа в Афганистане, где приобрел солидные навыки организации спецопераций и начисто утратил цивильные понятия о ценности человеческой жизни.
Затем Баку, Ереван, Карабах, Северная Осетия с Ингушетией вкупе, Чечня… Да, из-за Чечни его и выперли из войск. Он там во время операции кого-то неправильно пристрелил. Теперь Бо очень сожалеет, что так вышло. Нет, не из-за того, что выше майора так и не поднялся, а потому, что так быстро все кончилось.
— Эх! Работы там много! — иногда сокрушенно вздыхает он под грустинку (как правило, после четвертого стакана „Абсолюта“). — Всего-то полгода и пришлось повоевать как следует! Эй-ей! Сколько бы я там нохчей передушил! М-м-м-м… Жаль, очень жаль…
Когда Бо пригласили возглавить периферийную бригаду вместо скоропостижно почившего Грека, возникла неувязочка. Я достаточно хорошо вник в аспекты существования института новой братвы и прекрасно знаю: бригадир должен быть аборигеном.
Он должен вырасти в этом городе или поселке, обрасти связями, закалиться в уличных баталиях, заработать „вес“, отпадно „нарисоваться“ на разных уровнях и так далее. Короче, он должен быть своим в доску.
Бо — чужак. Обстоятельства его призвания на княжение прослеживаются весьма расплывчато. Выяснить что-либо из околокомпетентных сплетен не удалось, а сам Бо один раз ясно дал понять, что не желает распространяться на эту тему. И хотя мы частенько общаемся, я более не возобновляю расспросов: не так воспитан, чтобы назойливо лезть в душу близкому человеку.
Скажу лишь то, что знают все. Бо заявился в один прекрасный день со своими людьми — четырьмя „краповиками“ — и моментально „поставил“ себя. Завалил всех недовольных, вырезал клан Грека, посеял в группировке железную дисциплину и беспрекословное повиновение старшему. Не боясь показаться велеречивым, скажу. Что в периферийной группировке в настоящее время царит дух якудзы, или азиатской триады. Бо постепенно выкинул из бригад ленивых и неуправляемых „быков“ грека и набрал настоящих бойцов, которые постоянно тренируются, оттачивая ратное мастерство. Теперь Бо располагает небольшой, хорошо организованной армией, которая в случае необходимости, как мне представляется, может с легкостью перебить всю городскую братву — буде вдруг появится повод. Хотя в городе ребятам Бо делать нечего — у них хватает дел и на периферии. Порядок в группировке Бо — простой парень — поддерживает очень незамысловатыми способами. За необоснованное ослушание — жестокие побои. За предательство или деяния, хоть как-ио вредящие интересам группировки — смерть. Просто и доступно, как положено по Уставу… Тьфу, что-то не то сказал.
Ну да ладно. Далее: почему мы кровные братья? Бо два с половиной года был моим командиром роты. Из зеленого лейтенанта выпестовал меня в настоящего воина. Всем, что я умею делать на поле боя, я обязан Бо (естественно, кроме того, чему меня научили в Школе ПРОФСОЮЗА). А разок я этому толстому калмыку жизнь спас. Хотя, если детально разобраться, виновником той передряги я был сам. Если хотите, расскажу вам об этом, пока еду. До Верхнего Яшкуля еще двадцать километров — половину как раз успею поведать. Так-так… Как же это тогда случилось? Ага…
… Солнце ласково лучилось с ярко-синего небосклона, золотыми бликами отражаясь от заснеженных вершин старых гор. Переменчивый ветер то затягивал вход в ущелье пеленой черного дыма, то оттаскивал этот дым в сторону, позволяя рассмотреть нижнюю часть распадка. Из этого распадка. По „зеленке“, шустро выбирались обнаженные фигурки, экономно обрабатывая пространство перед собой короткими очередями.
Село горело. Жирные языки пламени жадно лизали дощатые вагончики-бытовки и полуразрушенные саманные хибары, из которых уже никто не огрызался свинцом.
Бо открыл глаза и уставился на меня непонимающим взором. Я обрадованно замахал руками, показывая в ту сторону, откуда к ущелью приближались солдаты, и заорал:
— Наши! Наши! Виктория! У-у-у-у-у!!!
Показав на свое ухо — мол, ни черта не слышу, — Бо приподнялся на локте и что-то спросил. Я в свою очередь указал на свои уши и прокричал:
— Оглох, бля!!! От такого долбежа мудрено не оглохнуть!
Болезненно поморщившись, Бо посмотрел на панораму распадка, просиял и поманил меня пальцем. Я приблизил свое ухо к его губам с большим трудом различил:
— Ты жопу пощупай, лейтенант! Грыжа не вылезла?!
Пожав плечами, я махнул рукой. Теперь это было уже не важно… Вот так это закончилось. А началось все за шесть часов до того, ранним солнечным утром, которое лживо обещало прекрасный и томный денек, не отягощенный какими-либо пакостями.
Это был второй в моей жизни рейд: настоящее дело, а не просто прогулка по горным дорогам. В первом рейде, который состоялся четыре дня назад, я страшно трусил и изо всех сил тужился, чтобы не „потерять лицо“, как выражаются местные жители. Хотя можно было особенно не напрягаться — дельце вышло так себе.
Мне было тяжело из-за того, что я отстал. Три с половиной месяца назад в этих горах было тихо и спокойно, а я был здесь уважаемым человеком. Как же — лейтенант, начальник, командует целым взводом солдат и все прочее… Три с половиной месяца я не был в этих горах. За это время обстановка резко изменилась.
Пока я улаживал на равнине свои семейные дела и ударно отдыхал, мои бойцы успели поучаствовать в нескольких серьезных операциях и приобрели боевой опыт, которого у меня не было. Рота за это время потеряла пятерых, еще двенадцать находились в госпитале с ранениями различной степени тяжести. Я из-за этого здорово комплексовал. Получалось, что пока ребятишки здесь упирались, я в это время вовсю развлекался со своей молодой женой в круизе по Черноморскому побережью Кавказа. Приплюсуйте к этому обстоятельству мою молодость, все присущие этой молодости высоконравственные заскоки, и вы поймете, каково мне было в первые дни после прибытия из отпуска. Я безнадежно отстал как от своих товарищей-офицеров, так и от подчиненных мне солдат. Мне просто стыдно было смотреть им в глаза.
Так вот, первый рейд, как мне показалось, нас некоторым образом уравнял. Я вел себя вполне примерно. Мы аккуратно и грамотно накрыли небольшую группку гоблинов: половину завалили, половину повязали, никого не потеряли и благополучно доставили трофеи в долину, на фильтр-пункт.
Я успешно ползал меж дувалов за своим сержантом, выстрочил в никуда пару магазинов короткими очередями — как учили — ни у кого не путался под ногами и вообще показал себя паинькой, за что и заслужил от ротного скупую командирскую похвалу.
Для тех, кто не в курсе, поясню: гоблины — это боевики. Так мы их называли. Очень плохие люди: бандиты, мародеры, насильники и вообще твари. Гоблины — по аналогии с диснеевскими персонажами из детских мультиков — тупые мрачные существа, не ведающие жалости и других человеческих чувств. И поверьте — это не просто так. На войне, даже если она необъявленная, все явления именуются строго в соответствии с их подлинной сутью, что называется, без ретуши.
Ну так вот: наша рота в составе двух взводов на шести БТРах с самого рассвета прочесывала квадрат 07–12, в котором авиаразведка углядела накануне довольно приличное НВФ (незаконное вооруженное формирование) численностью чуть ли не до трех десятков стволов. По тем масштабам это было очень круто: это впоследствии они начали шариться ротами без всякой опаски, а тогда даже обнаруженная мелкая группка была событием.
Целью рейда являлось разоружение НВФ. Скромно и просто: поехали, отыскали, разоружили. Возьмите личное дело любого офицера, побывавшего в кавказской передряге, и посмотрите соответствующий раздел. Вы ни у кого не обнаружите поощрений за участие в боевых действиях. Там будет написано: за мужество, проявленное в ходе спецоперации по разоружению НВФ. Или так: за умелые действия при выполнении СБЗ по разоружению НВФ. Насчет войны там не будет ни строчки: это я вам железно гарантирую. Мы с ними не воевали — боже упаси! Мы их просто разоружали. Для того чтобы было понятно, что же представляет собой это самое разоружение, которое унесло не одну сотню жизней молодых парней, я в общих чертах вам поясню, за какие шиши парни из Внутренних войск получали боевые награды в мирное время.
Разоружение в горах Кавказа — крайне неблагодарное и малоперспективное занятие. Если НВФ находится на своей земле, разоружать его весьма проблематично. При обнаружении гоблины легко прячут экипировку и оказываются „мирными крестьянами“, которые никаким боком не подпадают под юрисдикцию Закона о правовом режиме ЧП (чрезвычайного положения). Паспорта у них в наличии, находятся они в пункте прописки или рядом, едут или идут по делам — вот накладные, предписания и прочая лабуда, выписанные на все случаи жизни административными чиновниками, которые братья-соседи-единомышленники. Попробуй прицепись!
Даже если вы исхитритесь повязать гоблина с поличным, для него это не бог весть какое горе. Вы долго держать его на фильтре не сможете: он в обязательном порядке перекочует в родной райотдел, где работают братья-соседи-единомышленники. Они его, естественно, выпустят: или, воюй за отнятую супостатами-сопредельщиками землю. Святое дело! Поэтому не стоит удивляться, обнаруживая за месяц по пять раз одного и того же гоблина, свежеотловленного накануне и благополучно сданного на фильтр, откуда он, по всем цивилизованным меркам, должен был лет на восемь откочевать на бескрайние просторы Сибири добывать древесину. Это не фокусы Дэвида Коппрфилда, а просто явление, в обиходе именуемое „особенностями взаимоотношений в кланах кавказских народов“.
Другой вопрос, если НВФ обнаружено на вражьей территории, где оно „работает“. Грабит, убивает, насилует, жжет села и угоняет скот. Тогда вообще дело дрянь. Тогда гоблин будет драться до последнего патрона. Потому что по закону его должны сдать на фильтр, расположенный на вражьей земле (принцип „где поймали, там и сдали“). С этого фильтра гоблина благополучно спровадят во вражий же райотдел. В райотделе работают и сидят представители вражьего народа, на земле которого гоблин убивал и грабил. Эти представители долго и мучительно будут эксплуатировать отловленного супостата в гомосексуальном аспекте — как в моноплоскостной иррациональной проекции, так и во все остальные дыры тоже. А потом обязательно грохнут и труп отправят к административной границе со спущенными штанами. Это я вам железно гарантирую.
Предвидя такой плачевный исход, гоблины, работающие на вражьей земле, в преддверии неизбежного боестолкновения обычно берут заложников из мирного населения. Вот это самое неприятное. Хороший гоблин — мертвый гоблин: незабываемое правило спецназа. Чтобы победить врага, его надо убить. А попробуй его убей, когда он прикрывается заложником и прицельно стреляет в тебя?! Тут, помимо гуманизма, включается еще один механизм „необъявленной войны“. Время-то — мирное! Войны нет. В случае гибели заложников вами будет заниматься военный суд, которому глубоко по барабану теневые аспекты так называемого разоружения. В мирное время по вашей вине погибли мирные люди — вот вам и все аспекты. Преступник вы, преступник, батенька: извольте на нары или под расстрел! Не хрена было разоружать кого попало. Вот, вкратце, что представляет собой это самое „разоружение“…
К 9.00 мы обкатали весь квадрат и ничего подозрительного не обнаружили. Информация от местного населения поступала обильно, но весьма спонтанно и отрывочно: установить систему в действиях обнаруженного авиаразведкой НВФ пока что не удалось. Судя по всему, гоблины пока что шарахались наобум по вражьей территории, присматривая наиболее удобный способ освободить своих соратников, заактированных нами накануне. Конкретно „нарисоваться“ где либо они еще не успели.
В одном из сел какой-то дед посоветовал ротному прошвырнуться в брошенный Чекурдах: выморочное село, покинутое жителями три года назад, располагавшееся у входа в Сарпинское ущелье. Это ущелье было очень удобным для просачивания гоблинов как с этой, так и с противоположной стороны — своеобразный природный коридор для темных сил. Его переполовинивала демаркационная линия, официально разделявшая земли враждующих народов, так что НВФ могли шляться туда-обратно без особого риска.
Ротному эта мысль понравилась, хотя она шла вразрез с поставленной командованием ВОГ (войсковая оперативная группа) задачей: ущелье находилось на значительном удалении от квадрата, в котором нам было предписано работать. После недолгих терзаний по поводу целезообразности попрания предписанной схемы действий мы получили долгожданную команду „Заводи!“ и уже в 10.15 спешивались в двух километрах от входа в горловину ущелья для прочесывания местности в индивидуальном порядке.
Сердце мое колотилось от волнения и на полном серьезе намеревалось выскочить из груди. Я наконец-то буду участвовать в наикрутейшей операции! В ходе марша я уже успел мысленно насладиться батальными сценами, в которых мне неизменно отводилась роль местного Рэмбо, ловко расправляющегося с пачками гоблинов, и теперь горел желанием претворить эти мечты в жизнь. Чтобы более не терзаться комплексом отставания от своих боевых товарищей. Чтобы доказать самому себе, что я настоящий мужик. Волнения мои усугубились поведением ротного: он озирался по сторонам и как-то оценивающе поглядывал на меня, словно прикидывая, чего же я стою.
„Вот оно! — с ликованием крикнул кто-то в голове. — Сейчас тебя запихают в самое пекло, чтобы проверить, каков ты есть! Держись!“
Закончив озираться, ротный, по-видимому, принял окончательное решение и махнул рукой, подзывая меня к головному БТРу. Подбежав, я вытянулся в струнку: хотелось щелкнуть каблуками каблуками, но, увы, в кроссовках да на камнях это довольно проблематично.
— Пойдешь в разведдозор, лейтенант! — бодро заявил ротный, указывая на лесистую сопку справа по ходу движения колонны. — Скрытно заберешься повыше, замаскируешься и будешь внимательно следить за подступами к селу. Возьмешь с собой вот этих, — он потыкал пальцем в сторону троих бойцов, у которых из драных кроссовок топорщились свежие бинты. Бойцы, понуро смотревшие в землю, как по команде, начали красноречиво вздыхать и шмыгать носами.
— Молчать, я сказал! — прикрикнул на вздыхателей ротный и ворчливо добавил: — Разведка — основа операции! От вас зависит общий успех! — Он хлопнул меня по плечу и прочувствованно сказал: — Береги себя, лейтенант! И бойцов береги… Да, на связь — только в экстренном случае. Как на обратный склон перевалите, так сразу же попадете в зону их радиоперехвата. Если без дела что-нибудь вякнешь — провалишь операцию еще до ее начала! Вопросы?
От обиды у меня перехватило дыхание — едово вымолвить не мог. Вот спасибо-хорошо! Рота будет двигаться цепью вниз, по распадку, который выходит прямиком на село, к горловине ущелья. По этому распадку пять минут назад убежал командир первого взвода Леха Медведев, прихватив с собой дозорное отдеоение. Разведдозор на сопке в данной ситуации был нужен роте как корове седло. Получалось, что ротный не хочет пускать меня в серьезное дело, потому что я, по его мнению, еще недостаточно обкатан. А чтобы это не выглядело как отстранение от участия в операции, он вручил мне трех индюков, которые из-за потертостей не в состоянии перемещаться в нужном темпе, и теперь посылает в безопасное место. Чтобы не путался под ногами. Чтобы не обгадил операцию неумелыми действиями. Чтобы посмотрел со стороны, как должны работать настоящие мужики. Господи, как обидно!
Справившись с дыханием, я глухо пробормотал:
— За дурака меня держите? Я уже обстрелянный! Разрешите участвовать в операции!
— Но-но, малыш! — урезонил меня ротный. — Полегче! А кто тебя отстраняет? Участвуй на здоровье! Вон — забирайся на сопку и участвуй сколько влезет. — И жестко обрезал, заметив, что я вновь пытаюсь открыть рот. — Разговоры! Еще слово — посажу на бэтээр и отправлю в долину вместе с этими шлангами! — Ротный кивнул на бинтованных „разведчиков“ и поставил точку в неприятном разговоре: — Все! Мы начинаем движение через двадцать минут. К этому моменту вы должны миновать верхнюю точку. Вперед!
Спустя 15 минут мы перевалили вершину сопки — мои разведчики, несмотря на потертости, перемещались довольно расторопно.
Оказавшись на обратном склоне, я с досадой обнаружил, что не могу выполнить на все сто даже это бутафорское боевое задание.
Сразу за сопкой, на которую мы вскарабкались, располагалась следующая — чуть повыше. Она надежно прикрывала от наблюдения примерно три четверти заброшенного села. С нашего места можно было рассмотреть лишь верхнюю часть Чекурдаха — с десяток домишек, прилепившихся к горному склону у самой горловины ущелья.
— Тьфу, еб! — досадливо ругнулся я. — Вот еще не было печали! Н-н-н-да… Пошли, орлята, на ту сопку — оттуда будем наблюдать, — бросил я своим разведчикам и начал спускаться по обратному склону.
— Не понял! — Я угрожающе сдвинул брови. — Вы че, орлята, от рук офуели? Я сказал — вперед!
— Бо велел здесь находиться, — упрямо повторил веснушчатый рыжий крепыш. — Велел наблюдать. Отлучаться никуда не велел.
— Что ты заладил: „велел“ да „велел“! — раздраженно буркнул я. — И потом — что это за Бо?! Командир роты тебе что — братишка, что ли? Для тебя он капитан Болдырев, салага!
— Бо велел на операциях называть его „Бо“, — настырно заявил рыжий. — И вообще ко всем обращаться по кличкам, когда на операциях. Гусь, Ведро, подтвердите!
Товарищи рыжего синхронно кивнули.
— Может, вы просто еще не в курсе, товарищ лейтенант? — ехидно поинтересовался рыжий и замолк.
Я досадливо прикусил губу. Три пары прищуренных глаз с нескрываемым недоброжелательством смотрели на меня сверху. Вот так попал! Угу, угу… Ну и чего теперь делать? Возмущаться — глупо. Ротный действительно дал команду находиться на этой сопке. Дотошно объяснять, что для выполнения задачи иной раз необходимо творчески подходить к командам начальства, — „потерять лицо“. Сам ведь начальство. И потом — здорово задело самолюбие вот это „товарищ лейтенант“. Дать бы гаду рыжему промеж глаз, да нельзя — прав он… Насчет распоряжения ротного по поводу кличек я был в курсе. За то время, что я валял дурака на Большой земле, мои соратники здесь успели вырасти в боевое братство со своим специфическим укладом и духом корпоративного неприятия посторонних. Успели обзавестись боевыми кличками — все до последнего солдата. Я напрасно надеялся, что, побывав в первом рейде, уравнялся с ними. Это не так. Для них я по-прежнему „товарищ лейтенант“ — посторонний я. Правда, офицеры роты насмешливо обзывают меня Профессором — за мои велеречивые измышления по различным поводам. Значит, если эта кличка закрепится, вскоре в рейдах меня будут звать Про: в боевой обстановке все длинные слова максимально сокращают, чтобы экономить время на их произношении, — так диктуют законы войны. Но мне еще предстоит заработать свою боевую кличку. Пока не сподобился. Очень, очень обидно!
— Ну и хрен с вами, шланги, — с безразличным видом бросил я, подавляя клокочущее в груди негодование, — обойдусь как-нибудь и так. Я пошел. — Помахав троице ручкой, двинулся вниз по склону сопки.
— Бо велел сидеть здесь, — неуверенно пробормотал мне вслед рыжий, — всем велел!
— Вот и сидите, раз велел, — огрызнулся я. — Может, чего-нибудь высидите. А мне надо организовать наблюдение.
— Нельзя одному! — отчаянно зазвенел голос рыжего. — Без прикрытия нельзя, товарищ лейтенант! Ротный жопу на куски…
— Да пошел ты! — заглушил я рыжего. — Тоже мне, наставник нашелся! Заткнись себе в тряпочку и сиди где велели. Тьфу! „Велел“, „велел“! — Махнув рукой в знак презрения к рыжему, я наддал во все лопатки и вскоре был вне речевого контакта с троицей.
Перевалив через вершину сопки, я выбрал дерево потолще, спрятался за ним и начал себя успокаивать, одновременно наблюдая за местностью. Получалось даже хуже, нежели я предполагал. Помимо всего прочего, ротный втихаря приказал троице присматривать за мой. Иначе чем объяснить последнее отчаянное восклицание рыжего? Ай-я-яй, как нехорошо! Да что ж он — вообще за офицера меня не считает? Меня, такого крутого и навороченного, отличника-краснодипломника, стрелка-снайпера и рукопашника, от винта! Ну, погоди, ротный! Я тебе докажу. Ты будешь об этом горько сожалеть — о своем недоверии. Ха! Без прикрытия нельзя…
Немного успокоившись, я принялся вникать в обстановку. С этой позиции Чекурдах просматривался не полностью — мешали небольшие холмы справа от распадка. Но, по крайней мере, две трети села я мог видеть как на ладони.
Понапрягав зрение с минуту, я обнаружил две интересные вещи. Во-первых, в селе кто-то был. Из нескольких дворов, расположенных в нижней части, струились тонкие голубоватые дымки. Во-вторых, то место, где я находился, по всем параметрам годилось для универсального поста сторожевого охранения. Отсюда прекрасно просматривался распадок, выходивший к селу, и почти три четверти подступов к ущелью. Будь я командиром гоблинов, обязательно поставил бы сюда сторожевой пост на три сектора. Плюс наблюдателя на пару десятков метров выше села по горному склону. Тогда к ущелью ни одна букашка не проползет незамеченно — не то что рота спецов.
— Хорошо, что гоблины — не профессиональные вояки, а бандиты, — глубокомысленно заметил я вслух. — А то, понимаешь, понавтыкали бы постов где… — Договорить не получилось. Я замер как вкопанный с разинутым ртом. Автомат вдруг стремительно выскочил у меня из рук и взвился ввысь, вдоль дубового ствола…
Ну вот, я приехал. Заруливаю в огромный двор, обнесенный трехметровым каменным забором. На заднем плане двора прилепился небольшой каменный же домик — комната для официальных приемов, кухня и спальня. Бо строится. Он уже два года строится — вон кирпичи и плиты гниют возле забора. Большой и добротный дом — это престиж. Бо прекрасно понимает это, но ему лень расстараться ради каких-то эфемерных высопарных принципов. Он — дитя Азии, ценит в первую очередь то, что действительно необходимо для хорошей жизни. Например, хорошую еду, удобную одежду, красивых женщин и „уют-комфорт, тудым-сюдым“, как он сам любит повторять.
Рядом с домом располагается добротная бревенчатая баня — почти такая же, как сам дом. В бане огромная застеклянная веранда, устланная домотканными половиками и уставленная кадковыми растениями, за которыми Бо сам старательно ухаживает — жене не доверяет. Когда Бо дома, он почти безвылазно находится там: здесь у него кабинет. Повсюду разбросаны цветные подушки, одеяла и книги — Бо обычно валяется на веранде и запоем читает, когда не надо заниматься делами. да, этот толстый калмык действительно понимает толк в комфорте. Я бы тоже не отказался целыми днями валяться на прохладной веранде и общаться с классиками. Увы, каждому свое.
— Мендут, — махаю рукой, заметив бритую голову Бо.
— Сам такой, — отвечает Бо и тычет пальцем в сторону зеленой лужайки за домом: — Коржик сказал, что утопчет тебя сегодня на первой минуте.
На лужайке разминается Коржик. Этот парниша словно выкован из чугуна — атлет, каких поискать. Пожав Бо руку, я некоторое время стою и любуюсь красотой тела своего спарринг-партнера. Такие мышцы сделали бы честь любому атлетическому клубу — и все настоящие, на мясе и кашах, ни капельки химии.
Весит Коржик 90 кг, и мне с ним трудновато работать: разница в пять кило у бойцов одного класса дает тому, кто тяжелее, ощутимое преимущество. Меня спасает то, что я с детства занимался у-шу — я буквально на четверть порядка гибче Коржика. Поэтому до сих пор еще не инвалид.
Бо пошутил, сообщив мне, что якобы Коржик заявил, что утопчет меня на первой минуте. Нет, не потому, что Коржик слабее — утоптать он действительно может, если очень пожелает. В группировке Бо нет более талантливого и техничного бойца. Вопрос не в том. Коржик не мог вообще ничего заявить. Он нем. Этот парниша воевал в Чечне вместе с Бо. Однажды он попал в плен к „духам“ и скверно себя вел: всячески поносил чеченов, надеясь, что в ярости они быстро убьют его и не будут мучить. „Духи“ оказались терпеливые — они не только вдумчиво пытали Коржика, но и отрезали ему язык.
Коржик — верный телохранитель Бо и, как я предполагаю, основной исполнитель некоторых особо деликатных поручений, которые неизбежны при такого рода деятельности.
Быстро натянув трико, перчатки и протекторы, я подхоху к Коржику и обнимаюсь с ним. Коржик ласково щерится — он меня любит и рад видеть в любое время. Потому что он фанат рукопашки, а, кроме меня, никто из группировки Бо не желает с ним спарринговаться. Когда Коржик входит в раж, он забывает, что идет тренировка, и начинает работать как в реальном бою. В такие моменты я напоминаю ему о том, что мы тренируемся: крепко бью в лоб, отскакиваю назад и кричу: „Тпррр! Коняка!!!“ Обычно это действует.
А вообще за два года совместных тренировок я в достаточной степени изучил все ухищрения Коржика, и иногда мне хочется попробовать что-нибудь новенькое. Но лучше в кругу моих знакомств дерется только Бо. А сним я спарриговаться не желаю по двум причинам. Во-первых, этот толстый калмык весит сто двадцать кило. Во-вторых, я его боюсь. Разок я имел счастье лицезреть, как этот малый одними руками за пять секунд убил трех здоровенных мужиков, которые были вооружены до зубов. Именно одними руками — ногами в тот момент он пользоваться не мог…
…Итак, автомат самопроизвольно рванул ввысь, вдоль дубового ствола. Вот так чудеса! Это уже потом, спустя некоторое время я постиг прописную истину: когда движешься по лесу один, автомат стволом вверх держать не надо! Таким вот макаром его надо держать при действиях в населенном пункте, где существует риск случайным выстрелом поразить постороннего. А в лесу оружие надо хранить прикладом под мышкой и цепко сжимать цевье левой рукой. Потому что в лесу это оружие могут запросто вырвать из рук. Или хлесткая ветка, или… или бородатый мужик с арканом, затаившийся на дереве.
Но постижение этой житейской мелочи, как и многих других, ей пришло позже, с опытом. А в тот раз я руководствовался исключительно личными впечатлениями, почерпнутыми из зарубежных боевиков. Там все герои таскали оружие стволами вверх, да в одной руке, и это выглядело очень круто!
Короче, бородатый мужик, засевший высоко на дереве, у которого я минут пять прохлаждался, сноровисто тащил мой автомат на веревке вверх. А я хлопал глазами, краснел отчего-то и надобие астматика бестолково разевал рот.
— Хули смотришь, казель! — весело оскалился мужик, выудив автомат к себе на ветку. — Назады сматры, рот закрой!
Резко обернувшись, я успел увидеть лишь чью-то противную бородатую харю и стремительно летевший мне навстречу деревьянный приклад.
— Вот так ни фуя себе! — успело на прощание удивиться мое сознание. И моментально разлетелось вдребезги от мощного удара в голову.
Очнувшись, я обнаружил, что лежу в гордом одиночестве на дереьянной лавке возле какого-то приземистого строения в центре села. Попытка встать успехом не увенчалась. Я был привязан к этой дурацкой лавке целым километром веревок. На груди у меня мирно покоились две гранаты „Ф-1“. В одну из гранат был вкручен запал. Усики предохранительной чеки запала при ближайшем рассмотрении оказались разогнутыми, а к кольцу была привязана леска, тянувшаяся куда-то во двор.
„Вот это влип, Бакланов! — сумрачно зафиксировало не вполне оклемавшееся сознание. — Ай-я-яй! Нехорошо…“
скосив глаза вправо, я заметил, что из различных щелей близлежащих строений торчат автоматные стволы. Мне стало грустно. Грамотно, гады. Снайперы не достанут.
Скосив глаза влево, я обнаружил, что в „зеленке“, по распадку, тоже торчат стволы. А еще я обнаружил, что к селу медленно идет ротный с высоко поднятыми руками. И вертит во все стороны ладонями, показывая, что у него нет оружия.
От лицезрения этой картинки мне стало совсем не по себе. Господи, какой позор! Да лучше умереть, чем такое терпеть! Взвыв, как раненый зверь, я начал прилежно ерзать всем телом, чтобы упасть вместе с лавкой и взорваться к чертовой матери.
— Отдыхай, сволочь!!! — раздалось из близжащего строения. — Отдыхай! А то сичас тывой началник застрилит на х… будим!
— Отдыхаю, отдыхаю, — пробормотал я, замирая и опасливо косясь на строение. — Не надо застрелить — я и так, пешком полежу.
— Маладэтсь, бляд! — одобрительно рявкнул грубый голос. — Настоящий мудьжик! Лижи как стаищь — все нищтяк будит!
— Эй, орлы! — крикнул Бо, приблизившись метров на двадцать. — Давай — берите меня! Пацана отпустите — он салага еще, ничего не соображает. Он никого не убил, не обидел — приехал лишь два дня назад. Я, я ваш враг! Ну?
— Бирьем, бирьем! — жизнерадостно отозвался грубый голос из строения. — Давай — хади назад, скажи свой солдат: пусть едит вниз, далина. Все бэтээр едит. Пуст визет обратна глава администрация и старейшин пят-шест штук. Говорит тудым-сюдым будим. Там, гора, наш стаит — все видна! Бэтээр шест штук — все должен быть внизу дывадцать минут. Солдат — тоже все внизу. Панятна?!
— Понятно, понятно, — согласно покивал головой Бо, — пацана отпустите…
— Тиха, бляд! — прервал ротного грубый. — Слюший дальше. Если дывадцать минут все не уехал вниз — убиваим пацан, тибя тоже на х… Хоть адын ветка шивьелит — тоже убиваим на х… Все. Дыва часа дня — старейшин и глава администрация — зыдэс. Если нэт — будим застрилит на х… оба. Поньял?!
— Да понял я, понял. — Бо опять согласно покивал головой. — А пацана отпустите? Я останусь — вполне достаточно…
— Давай, бистро пошель! — раздраженно крикнул грубый — леска, тянувшаяся из гранатного кольца в строение, пару раз дернулась.
— Уже, уже! — успокаивающе помахал руками Бо и, смерив меня уничтожающим взглядом, торопливо зашагал к распадку.
Минут через пять он вернулся и, повинуясь комнде из строения, лег на землю метрах в десяти от меня. Стволы в распадочной „зеленке“ исчезли.
А еще минут через пятнадцать в строении ожила рация и залопотала что-то на местном диалекте. Гоблины повылезали из всех щелей, радостно гомоня и обнимаясь, — праздновали победу.
Ротного связали по рукам-ногам, меня лишили такого чудесного предмета туалета, как сопряженные оборонительные гранаты, и нас обоих утащили в саманный домишко, находящийся посреди села на некотором возвышении.
Пока нас тащили, я успел заметить, что позиции гоблинов оборудованы аккурат вокруг этого домика: все строения, расположенные на удалении до двадцати пяти — тридцати метров, носили характерные черты подготовки к обороне: типа проломов у фундамента, окопчиков, приправленных мешками с песком, и так далее. Значит, гоблины заранее планировали отловить заложников и вести переговоры с вражьей стороной, поместив плененных в ценр своего опорного пункта. И у них все получилось. Ой, как обидно-то, а! Осталось еще мелом написать на стене дома: „Здесь находится офицер спецназа лейтенант Бакланов, который по преступной халатности попал в заложники к бандитам!“ — и пригласить телевидение, чтобы на всю страну освещали торги между гоблинами и старейшинами. Чтобы все узнали, какое чмо этот самый Бакланов, призванный как раз для разоружения НВФ и освобождения заложников. Где?! Где мой пистолет с одним патроном?!
„Заложынык зыдэс!!!“ — прочел я корявую надпись углем на мелованной стене дома, когда нас подтащили поближе. Здоровенную такую надпись, видимую минимум с расстояния километра.
— Молодцы, гоблины! — похвалил боевиков ротный, когда нас бросили в домик, оказавшийся изнутри обычным сараем, и оставили одних. — Если что — сарай как раз в центре. Любая пуля прошьет навылет через обе стены. И надпись… Молодцы.
Я молчал, радуясь, что полумрак в сарае скрадывает черты моего лица и избавляет от необходимости встречаться с ротным взглядом. Было мучительно стыдно. Даже если нас благополучно обменяют на отловленных накануне гоблинов, мне не быть в спецназе. После таких залепух не держат даже в обычном подразделении, а уж у нас — будьте покойны, вышибут одним презрением.
— Что молчишь, лейтенант? — поинтересовался Бо. — Язык не отрезали?
— Стыдно, — еле слышно пробормотал я. — Ой как стыдно! Застрелюсь.
— Да ну, брось ты! — насмешливо проговорил Бо. — Ты молодой, вся жизнь впереди. Еще наворотишь кучу полезных делов. А насчет стреляться — нету же у тебя ничего! Чем стреляться будешь? Ась?
Читать бесплатно другие книги:
