Три кита: БГ, Майк, Цой Рыбин Алексей

Это сказалось.

Сыграли мы всю программу довольно чисто и легко, но уж слишком зажато, как сказали бы журналисты, мало что смыслящие в музыке, исполнительском мастерстве и искусстве вообще, – «без энергетики».

Когда я слышу от журналистов слово «энергетика», меня начинает тошнить. Я решительно не понимаю, что они имеют в виду, говоря про энергетику. Спрашивать их бесполезно, просить конкретизировать – что же это такое? – бессмысленно. Никто не ответит.

В большинстве случаев – на самом деле – «энергетика» – это когда артист точно попадает в долю или свингует и свинг (то есть сдвиг доли) получается именно таким, каким хочет артист. То есть опять-таки – попадает в долю. Вот и вся энергетика. Это и певцов касается – они тоже должны в долю попадать и петь ритмично внутри фразы – наши «русскорокеры» над этим тоже особенно не запариваются и вокалом, в общем, не занимаются. Прости, Кинчев, тебя я люблю и тебя не имею в виду, ты поешь, ты в порядке. Не касается это и БГ – у того вообще всегда все было в порядке. Не касается, кстати говоря, и отечественных поп-певцов – с ними занимаются продюсеры и объясняют им «как надо». И у них часто «как надо» получается. Другое дело, что поют они зачастую очень плохие песни, но здесь не об этом – а об «энергетике». Попадая точно в долю, артист начинает внутренне танцевать, двигаться – а уже от каждого зависит, начинает ли он прыгать или просто покачиваться, – и у зрителя складывается ощущение этой самой «энергетики». А она не в прыжках и не в поту на лбу артиста – она в музыке, она в точном попадании.

И все дела. А то накрутят шаманства, заклинаний – «энергетика», то-се…

Публика разошлась, в общей массе довольная событием: еще бы – приехали подпольные артисты из Ленинграда – это уже событие.

Тогда в очередной раз мы увидели, что музыка сама по себе очень мало кому нужна. Нужны «подпольщики» и «протестанты».

«Протестант» выйдет на сцену, и он, что называется, хоть палец покажи – публика уже будет довольна лишь тем, что палец ей показывает протестант – и не боится, собака, ведь!

Таких артистов и сейчас полным-полно, существуют они в небольших дешевых клубах, у них есть своя аудитория, которая ходит на все их «протестные концерты», и у них есть свои сайты в Интернете, где они продолжают протестовать уже на вербальном уровне.

В квартире Рыженко остались особо преданные нам слушатели – в их числе были и Троицкий и Дидуров, – и они попросили нас поиграть еще. И мы сыграли всю программу еще раз – и на этот раз получилось действительно очень круто. Витя расслабился и выдал весь свой репертуар без сука, что называется, без задоринки – и вдвоем мы прозвучали великолепно. Где-то есть запись этого, второго, концерта – хотя и запись первого, которую выпустил «Мороз», иногда сильно меня вдохновляет, хотя «Кино» я практически не слушаю, вернее, слушаю раз в два-три года – по сильной ностальгии.

После этой поездки гастроли в Москве посыпались на нас как из короба – почти каждый месяц мы катались в столицу, и эти поездки стали для нас уже привычной, хотя и скромной статьей дохода.

С наступлением весны проявился и Гребенщиков – наконец официально устроивший нам прослушивание – на квартире у Файнштейна, на Васильевском острове, – для музыкантов группы «Аквариум» и лично для Андрея Тропилло, который должен был принять решение, записывать ли никому не известную молодую группу в студии или не записывать.

Запись в студии была по тем временам совершенно немыслимой роскошью, и, конечно, на взгляд Тропилло (совершенно правильный), музыканты должны что-то из себя представлять – иначе нет смысла тратить на них драгоценное подпольное время звукозаписи.

Цой представлял из себя именно это «что-то», а наш дуэт звучал вполне прилично и необычно – и «Аквариум» вместе с Тропилло решил, что альбом «Гарина» будет записан.

Примерно тогда же Гребенщиков сказал нам, что «Гарин и Гиперболоиды» – это не современное название, что сейчас другая эпоха и Iron Butterfly, Jefferson Airplane и The Mothers Of Invention остались в прошлом.

«Название должно быть броским и хлестким, из одного слова, запоминающееся и крутое», – сказал он. Я согласился, хотя название «Аквариум» всегда казалось мне аморфным и безликим – несмотря на то, что я считаю «А» лучшей группой России и сейчас, а к названию я просто привык.

Лекция про название была нам прочитана на квартире у Гены Зайцева – легенды и «отца» ленинградских хиппи, с которым Гребенщиков приятельствовал.

Цой же над хиппи всегда иронизировал, они были не близки его артистической душе – и правильно, как выяснилось. Я с годами в движении хиппи тоже сильно разочаровался, а Цой вообще никогда их не любил и, будучи в гостях у Гены Зайцева, очень за собой следил, чтобы не ляпнуть что-нибудь неподобающее.

Мы слушали второй альбом Майка – «LV» – альбом довольно слабый, хотя несколько неплохих песен на нем все же имелись. Прослушав альбом два раза и убив кучу времени на придумывание названия, мы отправились по домам и на подходе к станции метро «Технологический институт» увидели светящуюся вывеску – «Кино. Космонавт». То есть перед нами был кинотеатр «Космонавт».

– «Кино», – сказал я. – Давай остановимся. А?

– Хреново, – ответил Витька. – Это не название.

На следующий день он позвонил и сказал – что пусть уже будет «Кино», сил никаких нет думать дальше.

Вот группа и состоялась.

Запись у Тропилло растянулась на месяцы – Андрей записывал «Кино» только в то время, когда в его студии не работал «Аквариум» – самая «студийная» группа из всех, существующих в России (БГ до сих пор не вылезает из студии, практически живет в ней, благо студия теперь у него своя собственная и сделана так, чтобы обеспечить весь возможный комфорт для пребывания в ней круглосуточно, и, заканчивая один альбом, он уже думает о том, как начать следующий).

О студийной работе мы не имели решительно никакого представления, как, впрочем, и музыканты «Аквариума», которые всячески нам помогали и играли в большинстве песен кто на чем – от металлофона и блок-флейты до советской драм-машины и оркестрового барабана, а Тропилло с Гребенщиковым и Гаккелем даже местами и пели страшными голосами.

В процессе записи Цой ухитрился увести у нашего друга Панкера невесту – не из-под венца, но почти: заявление уже было подано в ЗАГС, но Марианна, к недоумению Панкера, вдруг всячески стала затягивать процесс. В конце концов Панкер как-то накрыл Цоя и Марианну с поличным, застав после очередного квартирного концерта в темной комнате на кровати – целующихся и милующихся.

Все случилось так, как и должно было случиться в подобных ситуациях, – с дракой Панкера и Цоя, в которой никто не победил, так как оба были сильно расстроены: Панкер – потерей невесты и друга в лице Цоя, Цой же тем, что обидел друга, Панкера, и, в общем, потерял его.

Роман Цоя и Марианны начался тоже с драки – такой он был непростой. Точнее, не с драки, а с избиения Цоя и меня в гостях у нашего приятеля Миши Усова, где мы изрядно напились, а случайно зашедший на огонек чей-то знакомый боксер решил, что мы слишком сильно привлекаем к себе внимание, позвал нас в коридор и неожиданно сильными профессиональными ударами «поучил нас жизни». Там же, в этих же гостях, находилась и Марианна – как раз тогда она с Цоем и познакомилась.

Уползли мы из этих гостей вместе – Марианна поехала домой, но искра между ней и сильно побитым Цоем уже, что называется, проскочила.

О романе Цоя с Марианной, точнее, об их любви нужно писать отдельный большой роман или снимать полнометражное кино – настолько это было круто, настолько по-настоящему, настолько не похоже на романы всех наших знакомых и друзей.

Это была совершенно «книжная», романтическая и драматическая история. Это была любовь с большой буквы, Марианна была невероятно сильной и умной женщиной, и она явилась для Цоя если не спасением, то важнейшим катализатором, она определила вектор его движения, всю его дальнейшую судьбу.

Это заметили все – как изменился Цой, четко разделились периоды: Цой «до Марианны» и «Цой с Марианной». Это были два разных человека.

Витя обрел уверенность в себе, он выпрямился, совершенно перестал комплексовать, песни пошли одна за другой – и одна лучше другой, и все песни теперь были о любви. Самая любимая моя из того периода – «Я хочу быть с тобой».

Продолжались поездки в Москву – теперь мы ездили втроем – с Марианной, а потом и вчетвером – к нам примкнул Петр Трощенков – барабанщик «Аквариума», отличный музыкант, в отличие от нас имеющий академическое образование, – в этой связи он иногда подсказывал нам – что и как лучше играть. Цой поначалу прислушивался и внимал, потом перестал – в тот период ему хватало себя и полностью захватившей его любви, ничьи советы и ничьи мнения его практически не интересовали. Он стал самодостаточен. Но – повторюсь – все это дала ему любимая женщина, Марианна. Пусть будет ей земля пухом. Таких цельных, преданных и мужественных натур я мало встречал в своей жизни.

В Москве мы играли в самых разных местах – на квартирах, в клубах, где на сцене стояли бюсты Ленина и других партийных деятелей, в пресс-центре ТАСС, куда нас затащил Артем Троицкий, в маленьких театрах, куда протежировал Рыженко… Подружились с Сашей Липницким и стали останавливаться у него, в квартире на Каретном – рядом с садом «Эрмитаж» и прямо напротив знаменитой Петровки, 38.

Саша Липницкий и Москва были следующим этапом музыкального развития Вити.

День и ночь мы смотрели Сашин видеомагнитофон, и Витька копировал пластику и манеры Боуи, Элвиса, всех новых романтиков – от Duran Duran до Ultravox, всех ска-панков – от Madness до Specials, без конца смотрел концерты Боба Марли и фильмы с Брюсом Ли. Одним из кумиров был Дэвид Бирн и группа Talking Heads – после серии поездок к Липницкому Витя написал несколько песен в совершенно бирновском духе.

Мы по-прежнему играли то вдвоем, то втроем – в две гитары и бонги, но Витька уже не мог думать ни о чем другом, кроме как о большой «электрической» группе.

Запись у Тропилло заканчивалась, параллельно с ней начались репетиции первого «электрического» концерта «Кино» в рок-клубе. Репетиции, собственно, продолжались дня три – в ДК им. Цюрупы, где находилась репетиционная точка «Аквариума». Борис Гребенщиков был оформлен в этом ДК как «руководитель вокально-инструментального ансамбля», что это за ансамбль, никто никогда не знал, и Борис прочислился в доме культуры недолго – но несколько репетиций «Аквариума» и пара дней болтания «Кино» вместе с Дюшей, Борисом, Севой и Фаном там все-таки случились.

За неимением собственного состава на концерте был задействован весь «Аквариум» плюс Майк, выскочивший в последней песне, «Когда-то ты был битником», и Панкер, более-менее примирившийся с Цоем. Майк играл на гитаре что-то вроде риффов Чака Берри, которые в «Битнике» были ни к селу ни к городу, а Панкер выдувал из саксофона одну-единственную ноту, сейчас уже забыл, какую именно.

Летом Цой и Марианна укатили в Крым, а я отправился в Москву, где проработал довольно долго с ленинградским Театром юного зрителя – строил декорации. Гастроли ТЮЗа дали мне возможность вжиться в столицу, теснее сблизиться с Липницким и Троицким, получить новые контакты для наших с Цоем концертов – в общем, время прошло с большой пользой для «Кино». Вернувшись в Ленинград, я тут же уволился из ТЮЗа. Витька появился загоревший, веселый, с целой кучей новых песен и обуреваемый поисками «электрического» состава.

Витька теперь жил с Марианной на съемных квартирах – на Московском проспекте, потом на проспекте Маршала Блюхера. Однажды я ехал к нему на репетицию и на Финляндском вокзале встретил знакомого бас-гитариста Макса – одноклассника Олега Валинского. Рядом с Максом стоял молчаливый парень с виолончелью в тяжелом кейсе. Парня звали Юрой, фамилия его была Каспарян. Мы постояли на остановке троллейбуса, покурили, в процессе беседы выяснилось, что Юра еще и гитарист. Недолго думая, я предложил съездить прямо на репетицию к Цою, мы все равно искали гитариста, я подумал – вдруг подойдет.

Юра приехал вместе со мной, мы поиграли, и Юра не подошел, а Цой настоятельно попросил меня не таскать в дом незнакомых людей без предупреждения.

Однако подходила пора очередного концерта в рок-клубе, играть нам было не с кем, а прилежный Каспарян уже успел выучить несколько Витиных песен. Играл он очень чисто, четко, но только то, что выучил дома, – импровизировать он так и не научился. Кроме этих прелестей единственная группа, которую он в то время обожал, была Creedence CR – и, так или иначе, любую песню Юрий умудрялся обыгрывать фразами из соло Джона Фогерти.

Мы сыграли концерт в рок-клубе вместе с Каспаряном, Максом, барабанщиком Борей – и сыграли неудачно, поскольку до концерта полным составом практически не репетировали и новые музыканты не всегда знали, какую именно песню мы играем.

Новых песен у Вити было уже в достатке, и он запланировал писать у Тропилло новый альбом. Музыкантов своих у нас по-прежнему не было – и Витька решил снова привлечь «Аквариум». Я был категорически против: мне казалось, что в этом случае мы навсегда останемся «при „Аквариуме“», лишимся самостоятельности. На почве обсуждения записи мы сильно поссорились – и я уехал в Москву, сказав перед этим, что ухожу из группы.

Мне действительно хотелось в Москву – и я стал играть там с Сережей Рыженко в его новой группе «Футбол».

Витька остался вдоем с Марианной – и честь им и хвала, что они выдержали этот период одиночества и Витька не бросил музыку, не свернул со своего пути. Лучшим другом для него в тот период были Гребенщиков, который всячески поддерживал их с Марианной, Борис вообще такой человек, что может поддержать кого угодно и когда угодно, – и часто его поддержка и помощь оказываются неоценимыми.

Я почти не следил за тем, что делал Цой: мы были молоды, и жизнь бурлила событиями, оглянуться не всегда получалось – хватало собственных дел.

Витя созвонился с Каспаряном – уж не знаю причин, по которым они сошлись, первая, да и вторая реакция Вити на игру с Юрой (позже – Георгием) были негативными, но потом, видимо, Витька подумал и решил попробовать еще раз. Игра Юры (Георгия) всегда была и осталась однозначно механистичной, но он был человеком управляемым – в том смысле, что послушным, и четко выполнял задания, которые давал ему Витька. В конце концов у них сложился вполне приличный дуэт, а некоторые соло Каспаряна стали классическими в рамках «русского рока».

Что отличало Георгия от массы других музыкантов того времени – он очень неплохо работал со звуком, даже минимальными средствами он умудрялся выжимать вполне приличное звучание из своей гитары. Хороший слух и хорошее звукоизвлечение – это его несомненные плюсы, которые стали важнейшими отличительными чертами общего звучания нового «Кино».

Совершенно и полностью влюбленный в Цоя и музыку «Кино» Леша Вишня – воспитанник студии Тропилло, молодой парень, по сути тогда еще мальчишка, – умудрился собрать у себя дома вполне по тем временам приличную студию и всячески заманивал в нее Цоя – и Цой довольно надолго обосновался у Вишни. Летом был записан демо-альбом, который стал потом называться «46», – дома у Вишни, самыми минимальными средствами. Альбом этот – демо, так он демо и есть, сырой, неровный, но он дал возможность Каспаряну и Вите окончательно притереться друг к другу, и результатом этой «притирки» стала шикарная запись, сделанная летом 1984 года, – «Начальник Камчатки».

«Начальник» – это альбом уже другого Цоя, повзрослевшего и претерпевшего. Он успел полежать в психиатрической больнице, а это штука, мягко говоря, малоприятная, особенно для тонкого и, в общем, остававшегося в душе ребенком Цоя. Кроме того, зимой 1984 года Цой и Марианна наконец-то поженились – и Виктор стал законным мужем, главой семьи. А это тоже некоторым образом накладывает те или иные обязательства – и перед женой, и перед будущим ребенком, и перед самим собой.

«Начальник», записанный летом 1984-го, – одна из лучших записей Виктора. Если бы российская музыкальная критика хоть чуть-чуть уделяла внимание музыке, а не околомузыкальным событиям и тому, кто как выглядит и кто что говорит, то «Начальник» был бы в списке лучших альбомов всех времен.

Это самая современная (в своем времени) запись рок-музыки на русском языке, к работе были привлечены Курехин, Гаккель, Трощенков, Гребенщиков, Титов, Каспарян – и новые, великолепные песни Цоя звучали здесь как осовремененный Joy Division, только значительно интереснее мелодически и тембрально. Это совершенно прорывной альбом, по сути, он куда значительней «Группы Крови» – если говорить о музыке, поиске, о художественной составляющей группы.

Еще один совершенно невероятный для ленинградских музыкантов альбом – «Это не любовь», записанный дома у Леши Вишни в промежутках между сессиями записи альбома «Ночь» в студии Тропилло, благо Леша жил в двух шагах от студии Андрея.

«Это не любовь» – это настоящий биг-бит, то, что Витя всегда любил и что всегда слушал – по крайней мере, в тот период, когда мы еще общались.

Это попс, это танцы, это любовь, клубы и красивые девушки, это легкость в движении и восприятии мира, это как старое американское кино 40–50-х годов. Песни на этом альбоме профессиональны в смысле композиции, зрелы – будь они написаны на английском, они вполне могли бы войти в репертуар больших, мировой известности, поп-певцов – которых так обожал и которым подражал Витька.

По сравнению с «Это не любовь» «Ночь» кажется какой-то самодеятельной, неудачной записью.

Понятно, что Витя хотел сделать что-то вроде Duran Duran, но это сотни тысяч долларов, вбитых в аппаратуру, аранжировщиков, продюсеров и студийное оборудование, – без всего этого добиться такого плотного, веселого, стильного прококаиненного звучания, как у Duran Duran, просто невозможно – этого не сделает никто, нигде и никогда. Я помню, как мы с Гришей Сологубом обсуждали гитарные тембры Duran Duran и считали, какие обработки там могли быть использованы, – обработок было много, и все они были дороги.

С песнями там тоже как-то не сложилось – ну, это уже дело вкуса, но, на мой взгляд, если не считать «Последнего героя», записанного уже в третий, а то и в четвертый раз, то самая интересная песня здесь – «Видели ночь» – это действительно хит, стопроцентный и беспроигрышный. Что до «Мама – анархия», которую так любят опять-таки в подземных переходах, то тут у меня нет комментариев.

Цой начал работать в котельной «Камчатка» – от безысходности и мрачной советской действительности. Нужно вообще ничего не соображать, чтобы думать, что Цой пошел на «Камчатку» по велению души или чтобы получать удовольствие от сидения в котельной и бросания угля в топку: Витька всегда любил красивую одежду, красивые вещи, был сибаритом и пижоном, лопата совершенно не вязалась с его внутренним состоянием. Но нужно было где-то работать, иначе могли возникнуть очень серьезные проблемы с милицией, – и Цой выбрал меньшее из зол.

В тот период он переживал целый букет семейных – не проблем, а сложностей. У него начались проблемы со здоровьем, кроме того, заболела Марианна – и зима 1986-го прошла довольно тяжело.

Отвлекли от трудностей съемки «Ассы» и работа над «Группой Крови» – дома у Леши Вишни при участии Андрея Сигле, самого профессионального музыканта, когда-либо работавшего с группой «Кино». Альбом делался долго, но, когда был готов, выстрелил с такой силой, что перевернулось все, – и началась третья, последняя, звездная глава в истории «Кино».

«Группу Крови», не спросясь у Вити, запустил в ларьки звукозаписи Леша Вишня – и поссорился с Цоем навсегда; Цой лишился самого преданного своего друга, поклонника и человека, совершенно безвозмездно сделавшего несколько его главных записей. Вишня поступил некорректно, это так, но, с другой стороны, именно его поступок за одни сутки сделал «Кино» мегапопулярной группой в масштабах всей страны. Не сделай Вишня того, что сделал, рост всероссийской популярности затянулся бы на год, а Лешка устроил все за одни сутки.

Вишня просто сел в самолет и улетел в город, где жил главный мафиози звукозаписи, контролировавший все структуры, которые, в свою очередь, «держали» все ларьки звукозаписи во всех городах страны. И «Кино» зазвучало во всех этих городах, – сутки ушли на осмысление, и через неделю «Группа Крови» гремела от Владивостока до Калининграда.

Виктор нашел свою формулу звука – формулу, которая нравилась всем живущим в России, людям всех поколений. Она была понятна, доступна и проста. В этой формуле без каких-либо изменений был записан альбом «Звезда по имени Солнце» и даже посмертный «Черный альбом», – это был уже звездный период, когда Витя стал артистом номер один для всей страны, заработки его зашкаливали, а популярность была совершенно невероятной.

Дикая, нелепая и от этого еще более страшная его смерть оборвала его артистическую карьеру и его жизнь; я уверен, что он записал бы еще огромное количество музыки, и еще более уверен в том, что она была бы не похожа на три последних альбома: Витя был не из тех, кто мог сесть и ехать на одной и той же формуле, эксплуатируя открытый им звук группы. Он наверняка придумал бы что-то новое.

Я не хочу даже думать – не то что писать – о его смерти, я никогда не рассматриваю своих ушедших друзей как мертвых: ни Майка, ни Курехина, ни Витьку, ни Дюшу – никого из них. Пока звучит их музыка – все они живы.