Ангелы-хранители Кунц Дин
У Уолта от злости сел голос.
– Мы не нашли… его голову. И как мне теперь сказать его отцу, что у Тила нет головы?
Лем не знал, что ответить.
Уолт смерил друга тяжелым взглядом:
– Ты больше не можешь отстранять меня от расследования этого дела. Только не сейчас, когда погиб один из моих людей.
– Уолт, мое агентство работает крайне скрытно. Черт, даже число агентов в платежной ведомости – секретная информация! А ваша контора является объектом пристального внимания прессы. И для того чтобы твои люди понимали, как вести это дело, нам придется объяснить, кого именно нужно искать, а значит, раскрыть большой группе лиц секреты, касающиеся национальной безопасности…
– Но твои-то люди знают, что происходит, – прервал его Уолт.
– Да, но мои люди дали подписку о неразглашении, прошли всестороннюю проверку в службе безопасности и научены держать рот на замке.
– Мои люди тоже не привыкли молоть языком.
– Я в этом не сомневаюсь, – осторожно сказал Лем. – Уверен, они не треплются направо и налево об обычных делах. Но это дело необычное. Нет, оно должно оставаться в наших руках.
– Мои люди тоже могут дать подписку о неразглашении, – упорствовал Лем.
– Тогда нам придется проверить подноготную всех в твоем управлении. Причем не только помощников шерифа, но и делопроизводителей. На это уйдут недели, а может, месяцы.
Бросив взгляд в сторону открытой двери в столовую, Уолт увидел Клиффа Сомса и агента АНБ, беседовавших с двумя помощниками шерифа.
– Смотрю, ты времени зря не теряешь, – сказал Уолт. – Еще со мной не успел поговорить, а уже взялся за моих людей.
– Вот именно. Мы обязаны убедиться, что они не станут рассказывать о том, что видели здесь сегодня ночью, даже собственной жене. Мы лишь называем соответствующие статьи федерального закона, чтобы они понимали, какие штрафы и тюремные сроки им светят.
– Снова пугаешь меня тюрьмой, да? – В отличие от их разговора на подземной стоянке больницы Святого Иосифа после посещения Трейси Кишан, в голосе Уолта не было и тени юмора.
Смерть помощника шерифа, конечно, расстроила Лема, еще больше его огорчало, что это гнусное дело вбило клин между ним и Уолтом.
– Я не собираюсь никого сажать в тюрьму. Именно поэтому я хочу быть уверенным, что они отдают себе отчет о последствиях…
– Ступай за мной, – нахмурился Уолт.
Уолт прошел за ним к патрульному автомобилю, припаркованному перед домом. Уолт сел за руль, Лем – рядом.
– Подними стекла, чтобы нас не могли услышать, – закрыв двери, велел Уолт.
Лем попробовал объяснить другу, что при такой жаре они задохнутся без вентиляции. Но, увидев даже в этом тусклом свете искаженное от гнева лицо Уолта, Лем понял, что сейчас находится в положении человека, который стоит в луже бензина с горящей свечой в руках, и поспешно закрыл окно.
– Ну ладно, – сказал Уолт. – Теперь мы одни. Не региональный директор АНБ и шериф, а просто старые друзья. Приятели. Так что давай выкладывай. Расскажи мне все об этом деле.
– Уолт, черт бы тебя побрал, я не имею права!
– Расскажи мне все, и я отдам тебе дело. Не стану вмешиваться.
– Ты в любом случае отдашь мне дело. Тебе придется.
– Черта с два! – огрызнулся Уолт. – Я могу прямо сейчас пойти к этим шакалам. – Уолт посмотрел в пыльное лобовое стекло на репортеров, столпившихся за козлами, выставленными в качестве ограждения. – Я могу рассказать им, что в «Банодайн лабораториз» работали над каким-то оборонным проектом, но что-то пошло не так и, несмотря на охрану, какое-то странное существо сбежало из лаборатории и теперь, разгуливая на свободе, убивает людей.
– Если ты это сделаешь, – нахмурился Лем, – ты не только окажешься за решеткой, но и потеряешь работу. Разрушишь свою карьеру.
– Я так не думаю. В суде я заявлю, что мне пришлось выбирать между национальной безопасностью и доверием людей, голосовавших за меня как за шерифа округа. И я заявлю, что в кризисной ситуации типа этой безопасность людей в моем округе оказалась для меня важнее озабоченности вашингтонских бюрократов из министерства обороны. Уверен, любой суд присяжных меня оправдает. Я не попаду в тюрьму, а во время следующих выборов получу даже больше голосов, чем в прошлый раз.
– Чушь собачья! – огрызнулся Лем, отлично понимая, что Уолт прав.
– Если ты все расскажешь и убедишь меня, что твои люди лучше справятся с ситуацией, чем мои, я не стану путаться у тебя под ногами. Но если будешь упорствовать, я предам дело огласке.
– Тогда я нарушу подписку о неразглашении. И добровольно суну голову в петлю.
– Никто никогда не узнает, что ты мне все рассказал.
– Да неужели? Но тогда, Уолт, ей-богу, зачем ставить меня в такое дурацкое положение ради удовлетворения простого любопытства?
Уолт явно почувствовал себя задетым:
– Хорошо же ты обо мне думаешь, черт тебя дери! И это не простое любопытство.
– Ну тогда что?
– Погиб один из моих людей!
Откинув голову на спинку сиденья, Лем закрыл глаза и вздохнул. Уолт должен знать, почему он должен отказаться от мести за убийство своего подчиненного. А иначе чувство долга и чести не позволит ему отступить, не получив объяснения. В сущности, позицию Уолта нельзя было назвать такой уж неразумной.
– Итак, мне идти к репортерам? Или нет? – тихо спросил Уолт.
Лем открыл глаза, провел ладонью по взмокшему лицу. В салоне автомобиля было слишком жарко и душно. Лему хотелось открыть окно. Но мимо машины постоянно сновали люди, а Лем не мог допустить, чтобы кто-нибудь подслушал его рассказ.
– Ты был прав, поставив во главу угла «Банодайн». Вот уже несколько лет они проводят исследования в интересах национальной обороны.
– Биологическое оружие, да? – спросил Уолт. – Использование рекомбинантной ДНК для создания новых вредоносных вирусов?
– Возможно, и это тоже, – ответил Лем. – Однако бактериологическое оружие не имеет никакого отношения к данному делу. Но я расскажу тебе лишь об исследовании, связанном с нашей сегодняшней проблемой.
Стекла начали потихоньку запотевать. Уолт завел двигатель. В автомобиле не было кондиционера, стекла продолжали запотевать, однако даже слабый поток теплого воздуха из вентиляционных отверстий принес пассажирам некоторое облегчение.
Тем временем Лем продолжил:
– Они проводили ряд исследований в рамках проекта под названием «Франциск». В честь святого Франциска Ассизского.
Уолт удивленно заморгал:
– Они что, назвали проект по разработке биологического оружия в честь святого?
– Вполне уместно, – заверил друга Лем. – Святой Франциск мог разговаривать с птицами и прочими животными. А в «Банодайне» доктор Дэвис Уэзерби руководил проектом по созданию возможностей для коммуникации человека с животными.
– Освоить язык дельфинов или типа того?
– Нет. Идея состояла в том, чтобы с помощью новейших достижений генной инженерии создать животных с более высоким уровнем интеллекта, животных, с которыми мы могли бы общаться. – (Уолт изумленно вытаращился на друга.) – Несколько групп научных работников ставили эксперименты в разных направлениях, но под одним общим названием проекта «Франциск», финансирование которого осуществлялось в течение последних пяти лет. Во-первых, были собаки Дэвиса Уэзерби…
Доктор Уэзерби работал со спермой и яйцеклеткой золотистых ретриверов, выбранных для эксперимента именно потому, что более чем за сто лет разведения эту породу удалось значительно улучшить. А это в первую очередь означало, что в самом чистом потомстве наследственный характер болезней и физических недостатков был более-менее устранен из генетического кода животного, благодаря чему Уэзерби получал для своих экспериментов самых здоровых и красивых представителей породы. Более того, если экспериментальные щенки рождались с различного рода аномалиями, Уэзерби легко отличал естественные мутации от побочных эффектов своих хитроумных манипуляций с генетическим кодом животных, учась, таким образом, на собственных ошибках.
В течение многих лет в поисках путей расширения интеллектуальных возможностей потомства без изменения его внешнего вида Дэвид Уэзерби оплодотворил in vitro сотни генетически измененных яйцеклеток ретривера, внедряя оплодотворенные яйцеклетки в матки сук, служивших суррогатными матерями. Суки вынашивали этих щенков из пробирки, после чего Уэзерби изучал помет на предмет признаков улучшенного интеллекта.
– У Дэвиса Уэзерби была чертовски длинная полоса неудач, – сказал Лем. – Гротескные физические мутации, которые нужно было устранить. Мертворожденные щенки. Щенки, внешне не отличавшиеся от других, но с более низким интеллектом. Как-никак, Уэзерби занимался межвидовой генетикой, и появление различных уродств было вполне предсказуемо.
Уолт уставился на вконец запотевшее ветровое стекло, затем бросил на Лема хмурый взгляд:
– Межвидовая генетика? Что ты имеешь в виду?
– Видишь ли, он выделял генетические детерминанты интеллекта у видов, более интеллектуально развитых, чем ретриверы…
– Вроде обезьян? Они ведь смышленее собак, да?
– Да. Обезьян… и людей.
– Господи! – только и мог вымолвить Уолт.
Лем повернул вентилятор на приборной доске, направив поток воздуха прямо себе в лицо:
– Уэзерби вставлял этот чужеродный генетический материал в генетический код ретриверов и одновременно удалял их собственные гены, ограничивающие умственные способности ретривера интеллектом собаки.
– Это невозможно! – не выдержал Уолт. – Генетический материал, как ты это называешь, не может передаваться от одного вида другому.
– В природе такое происходит постоянно, – возразил Лем. – Генетический материал передается от одного вида другому, и переносчиком обычно являются вирусы. Скажем так, вирус бурно разрастается в организме макаки-резуса. Находясь в организме обезьяны, он приобретает генетический материал из ее клеток. Эти приобретенные гены обезьяны сами становятся частью вируса. После чего, заражая хозяина – организм человека, – вирус приобретает способность оставлять генетический материал обезьяны в организме человека. Возьмем, к примеру, вирус СПИДа. Считается, что СПИД – заболевание, носителями которого уже несколько десятилетий являются определенный вид обезьян и люди, хотя люди были к нему невосприимчивы. Я хочу сказать, мы были исключительно носителями, но никогда не заболевали тем, носителями чего являлись. Однако потом что-то произошло с обезьянами: негативное генетическое изменение, в результате которого они из носителей превратились в жертв вируса СПИДа. Обезьяны начали умирать от этого заболевания. А когда вирус передался людям, он принес с собой новый генетический материал, обусловливающий восприимчивость к СПИДу, так что в скором времени люди также начали заражаться этой болезнью. Вот как это работает в природе. Даже эффективнее, чем в лаборатории.
Уолт посмотрел на начинавшие запотевать боковые стекла:
– Итак, насколько Уэзерби преуспел в выведении собаки с человеческим интеллектом?
– Это был долгий, мучительный процесс, но мало-помалу Уэзерби начал продвигаться к цели. И чуть более года назад на свет появился чудо-щенок.
– Который думает как человек, да?
– Точнее, не только как человек, но, возможно, и как человек тоже.
– И тем не менее пес выглядит как обычная собака, да?
– Именно этого хотел Пентагон. Что, полагаю, сильно усложнило работу Уэзерби. Очевидно, размер мозга хоть немного, но все же влияет на интеллект, и Уэзерби, вероятно, удалось бы совершить прорыв гораздо раньше, сумей он вывести ретривера с мозгом большего объема. Однако подобный мозг потребовал бы изменения формы и увеличения размера черепа, вследствие чего собака выглядела бы чертовски необычно.
Теперь уже все стекла полностью запотели. Но ни Уолт, ни Лем даже не попытались их протереть. Лишившись возможности видеть, что происходит снаружи, запертые во влажном, душном салоне, они, казалось, были отрезаны от реального мира, вне времени и пространства, в условиях, прекрасно подходящих для размышлений об удивительных и невероятных актах творения, ставших возможными благодаря генной инженерии.
– Итак, Пентагону понадобилась собака, которая выглядела бы как обыкновенная собака, но могла мыслить как человек. Но зачем?
– Ты только представь себе, какие широкие возможности это открывает для шпионажа, – ответил Лем. – В военное время собакам не составит труда пробраться вглубь территории противника, чтобы разведать, где находятся военные базы и какова численность войск. Таким образом, наделенные особым интеллектом собаки, с которыми мы сможем общаться, по возвращении расскажут нам, что видели и что слышали в стане врага.
– Расскажут нам? По-твоему, можно научить собак говорить совсем как собачьи версии говорящего мула Френсиса или мистера Эда? Черт, Лем, мне не до шуток!
Лем сочувствовал своему другу, явно не способному с ходу воспринять эти поразительные возможности. Современная наука развивалась столь стремительными темпами, с таким количеством ежегодных революционных открытий, что неспециалист не мог увидеть разницу между прикладными аспектами научных открытий и волшебством. Мало кто из непрофессионалов имел хотя бы малейшее представление, насколько разительно в ближайшие двадцать лет изменится мир, который будет отличаться от сегодняшнего, как 1980-е годы от 1780-х. Изменения происходят с непостижимой для непросвещенного человека скоростью, и когда вы невольно заглянете в будущее – что только что произошло с Уолтом, – это вас одновременно вдохновит и обескуражит, возбудит и приведет в ужас.
– На самом деле, если изменить генетический код собаки, то, быть может, ее удастся научить говорить, – продолжил Лем. – Вероятно, это будет нетрудно, хотя я не знаю. Однако, чтобы снабдить ее речевым аппаратом… необходимо произвести кардинальные изменения внешнего вида, что явно не устроит Пентагон. Поэтому такие собаки не будут говорить. Несомненно, общение будет осуществляться с помощью разработанной системы знаков.
– Похоже, ты не смеешься, – заметил Уолт. – Это, должно быть, какая-то гребаная шутка. Но почему ты тогда не смеешься?
– Подумай хорошенько, – стоял на своем Лем. – В мирное время… Представь, что президент Соединенных Штатов дарит от имени американского народа советскому премьеру годовалого золотистого ретривера. Представь, что собака живет у премьера дома или сидит в его кабинете, а значит, находится в курсе тайных разговоров партийной верхушки Советского Союза. Время от времени, каждые несколько недель или месяцев собака будет по ночам тайком ускользать из дому, чтобы встретиться с американским агентом в Москве и доложить о выполнении задания.
– Доложить о выполнении задания! Нет, ты совсем рехнулся! – рассмеялся Уолт, но как-то слишком нервно и неискренне, из чего Лем сделал вывод, что скептицизм шерифа, несмотря на его нежелание это признавать, постепенно тает.
– Говорю тебе, все это вполне возможно. И на самом деле такая собака была зачата путем оплодотворения in vitro генетически модифицированной яйцеклетки генетически модифицированной спермой и выношена суррогатной матерью. И после годового заточения в «Банодайне» в понедельник утром семнадцатого мая собака сбежала, совершив целый ряд хитроумных манипуляций и обманув систему безопасности заведения.
– Так, значит, собака сейчас на свободе?
– Да.
– Выходит, это она убивает…
– Нет, – ответил Лем. – Собака – безобидное, ласковое, чудесное животное. Я был в лаборатории Уэзерби, когда он занимался с ретривером. И пообщался с собакой, хотя и немного. Ей-богу, Уолт, если бы ты увидел, на что способна эта собака, увидел бы творение Уэзерби, это сразу вдохнуло бы в тебя надежду, что для человечества еще не все потеряно.
Уолт непонимающе уставился на друга.
Лем искал нужные выражения, чтобы передать, что значила для него эта собака. И когда ему удалось найти подходящие слова, грудь сдавило от нахлынувших чувств.
– Ну… я хочу сказать, что, если мы способны делать такие потрясающие вещи, если мы способны подарить миру чудо, выходит, мы еще на что-то годимся, и пусть пессимисты и мизантропы твердят обратное. И раз уж мы на такое способны, значит у нас есть могущество и, вероятно, Божественная мудрость. Мы не только создатели оружия, но и создатели жизни. Если бы мы смогли поднять представителей других видов на наш уровень, создав себе расу друзей, чтобы разделить с ними мир… наши верования и философские убеждения навсегда изменились бы. Самим фактом трансформации ретривера мы, таким образом, трансформировали себя. Поднимая собаку на новый уровень самосознания, мы неизбежно повышаем наше собственное самосознание.
– Господи, Лем, ты говоришь совсем как священник.
– Разве? Это потому, что у меня было больше времени для размышлений, чем у тебя. Со временем ты поймешь, о чем я толкую. Ты тоже это почувствуешь: невероятное ощущение того, что человечество уже на пути к Божественному началу. И мы имеем на это полное право.
Уолт Гейнс сидел, глядя на запотевшее ветровое стекло, словно пытаясь разглядеть некое откровение в потеках конденсата.
– Может, ты в чем-то и прав, – наконец произнес он. – Может, мы и впрямь стоим на пороге нового мира. Но сейчас нам приходится жить в нашем старом мире и приспосабливаться к тому, что есть. Итак, если моего помощника убила не собака, тогда кто?
– В ту ночь, когда ретривер вырвался из «Банодайна», оттуда сбежал кое-кто еще. – При мысли о необходимости признать, что у проекта «Франциск» была и темная сторона, Лем почувствовал, что его эйфория бесследно испарилась. – Они назвали его Аутсайдером.
5
Нора взяла журнал с рекламой автомобиля, где автомобиль в железной клетке сравнивался с тигром:
– Ну ладно, давай-ка посмотрим, какие еще моменты ты нам сможешь прояснить. А как насчет этого? Что тебя здесь заинтересовало? Машина?
Эйнштейн гавкнул один раз. Нет.
– Тогда тигр? – спросил Трэвис.
Гав.
– Клетка? – спросила Нора.
Эйнштейн завилял хвостом. Да.
– Ты выбрал эту картинку, потому что они держали тебя в клетке? – спросила Нора.
Да.
Трэвис, опустившись на четвереньки, нашел на полу фото одинокого узника в тюремной камере, после чего показал фото ретриверу:
– А это ты выбрал, потому что камера похожа на клетку?
Да.
– А еще потому, что заключенный на картинке напомнил тебе, каково было сидеть в клетке?
Да.
– Скрипка, – сказала Нора. – Кто-то в лаборатории играл тебе на скрипке?
Да.
– Интересно, а зачем им это было нужно? – удивился Трэвис.
На этот вопрос собака не могла ответить простыми «да» или «нет».
– Тебе нравилась скрипка? – спросила Нора.
Да.
– А ты в принципе любишь музыку?
Да.
– Тебе нравится джаз?
Пес ни залаял, ни завилял хвостом.
– Он не знает, что такое джаз, – заметил Трэвис. – Думаю, с джазовой музыкой его не знакомили.
– А рок-н-ролл тебе нравится? – спросила Нора.
Ретривер гавкнул один раз и завилял хвостом.
– Ну и что это должно значить? – удивилась Нора.
– Вероятно, и «да», и «нет», – сказал Трэвис. – Ему нравится рок-н-ролл, но не весь.
Эйнштейн завилял хвостом, подтверждая слова Трэвиса.
– Классический? – спросила Нора.
Да.
– Выходит, наша собака самый настоящий сноб, а? – улыбнулся Трэвис.
Да, да, да.
Нора восторженно рассмеялась, и Трэвис тоже, а Эйнштейн принялся счастливо их облизывать, тычась мокрым кожаным носом.
Трэвис оглянулся в поисках другой картинки и увидел фото человека на «беговой дорожке»:
– Полагаю, тебя не выпускали из лаборатории. И все же им нужно было, чтобы ты оставался в форме. Значит, они именно так тебя тренировали?
Да.
Осознание, что они совершили открытие, опьяняло. Даже если бы Трэвису пришлось общаться с инопланетянами, вероятно, он и тогда не был бы так потрясен и взволнован.
6
Я падаю в кроличью нору, думал Уолт Гейнс, слушая Лема Джонсона.
Этот новый высокотехнологичный мир космических полетов, компьютеров в каждом доме, спутниковых телефонов, промышленных роботов и теперь биологической инженерии, казалось, никак не связан с тем миром, где родился и рос Уолт. Ради всего святого, во время Второй мировой войны он был еще ребенком, а тогда даже еще не существовало реактивных самолетов. Уолт был родом из незатейливого мира похожих на корабли «крайслеров» с хвостовым оперением, дисковых, а не кнопочных телефонов, часов со стрелками, а не электронных. Когда родился Уолт, о телевидении никто и понятия не имел; в бытность Уолта никому даже в голову не приходило предсказывать ядерный Армагеддон. У Уолта возникло странное чувство, будто он переступил через невидимый барьер между своим миром и стремительно развивающейся другой реальностью. Это новое царство высоких технологий могло быть прекрасным или пугающим, а иногда – и тем и другим одновременно.
Совсем как сейчас.
Сама идея существования собаки с удивительным интеллектом пробуждала в Уолте ребенка, невольно вызывая улыбку.
Но из лаборатории сбежало еще одно существо – Аутсайдер, до дрожи пугавшее Уолта.
– У собаки не было никакой клички, – объяснял Лем Джонсон. – В чем нет ничего удивительного. Большинство ученых, работающих с лабораторными животными, никак их не называют. Если вы дадите кличку животному, то неизбежно начнете его персонализировать, а тогда ваше отношение к нему непременно изменится и вы уже не сможете сохранять в своих исследованиях должную объективность. Поэтому собаке присвоили номер, который должен был сохраняться до тех пор, пока эксперимент не увенчается успехом, и ради этого успеха доктор Уэзерби работал не покладая рук. Но даже тогда, когда стало ясно, что собаку не придется уничтожить из-за провала эксперимента, ей так и не дали клички. Все называли ее просто собакой, чего оказалось достаточно, чтобы отделить ретривера от других щенков, которых называли по номерам. Так или иначе, но одновременно с этим доктор Ярбек разрабатывала другое диаметрально противоположное направление в рамках проекта «Франциск», и она тоже наконец добилась успеха.
Целью доктора Ярбек было создать животное с кардинально возросшими интеллектуальными возможностями, способное сопровождать солдат на войне, подобно тому как полицейские собаки сопровождают копов при прочесывании опасных городских районов. Ярбек пыталась создать зверя, интеллектуально развитого и одновременно смертельно опасного, наводящего ужас на поле битвы, свирепого, осторожного, хитрого и достаточно умного, чтобы эффективно действовать в боевых условиях, причем не только в джунглях, но и в городах. Хотя, конечно, не такого умного, как человек, и не такого смышленого, как собака, над созданием которой работал доктор Уэзерби.
Конечно, это было бы чистой воды безумием создать машину для убийств, находящуюся на одном интеллектуальном уровне с человеком, призванным использовать и контролировать ее. Наверняка многие читали роман «Франкенштейн» или смотрели один из старых фильмов с Борисом Карлоффом в главной роли, и поэтому не было никого, кто недооценивал бы опасность, кроющуюся в разработках доктора Ярбек.
Предпочитая работать с обезьянами, с их природным интеллектом и почти человеческими конечностями, доктор Ярбек в конечном счете выбрала павианов в качестве основных особей для своих темных творений. Павианы – одни из самых интеллектуально развитых приматов – стали отличным исходным материалом. От природы они были свирепыми и опасными противниками со страшными когтями и клыками, яростно охранявшими свою территорию и нападавшими на всех, кого считали врагами.
Основной задачей Ярбек в свете изменения физической формы павианов было увеличение их размеров, с тем чтобы они могли представлять опасность для взрослого мужчины, – сказал Лем. – Доктор Ярбек решила, что ее творение должно быть ростом не менее пяти футов и весом сто или сто десять фунтов.
– Не слишком-то он большой, – удивился Уолт.
– Достаточно большой.
– Такого мужика я могу сделать одной левой, – заявил Уолт.
– Мужика – да. Но только не эту тварь. Она – сплошные мускулы, ни капли жира, и куда проворнее человека. Если уж пятидесятифунтовый питбуль способен порвать на куски взрослого мужчину, то нетрудно представить, какую угрозу может представлять эта машина для убийств весом сто десять фунтов.
Запотевшее ветровое стекло патрульного автомобиля казалось Уолту киноэкраном, на который были спроецированы образы жестоко убитых людей: Уэса Далберга, Тила Портера… Уолт закрыл глаза, но перед его мысленным взором по-прежнему стояли изуродованные трупы.
– О’кей, да, я тебя понял. Ста десяти фунтов будет вполне достаточно, если мы говорим о твари, созданной специально, чтобы сражаться и убивать.
– Итак, Ярбек вывела новую породу павианов значительно большего размера. После чего принялась видоизменять сперму и яйцеклетку гигантских приматов разными способами, иногда добавляя туда собственный генетический материал павианов, а иногда – гены других видов животных.
– Такое же, как скрещивание видов методом стежков и заплат, которое привело к появлению чудо-собаки, да? – спросил Уолт.
– Я бы это так не назвал. Хотя да, в принципе те же самые методы. Ярбек хотела, чтобы у ее творения были мощные челюсти, как у немецкой овчарки, а скорее, как у шакала, чтобы вмещать больше зубов. А еще Ярбек хотела, чтобы зубы были длиннее, острее, возможно, более загнутыми, для чего следовало увеличить голову павиана и полностью изменить строение лицевой части. Размер мозга и, соответственно, черепа также планировалось увеличить. В отличие от Дэвиса Уэзерби, не имевшего возможности изменить внешность собаки, у доктора Ярбек не было подобных ограничений. На самом деле Ярбек прикинула, что, если ее творение будет иметь отталкивающий вид и походить на чужого, оно станет еще более эффективным солдатом, поскольку сможет не только преследовать и убивать врага, но и запугивать его.
Несмотря на влажную духоту салона автомобиля, у Уолта Гейнса похолодело в животе, словно он наглотался льда.
– Господи боже мой, неужели доктор Ярбек и все остальные не понимали, насколько аморален подобный проект?! Неужели никто из них не читал «Остров доктора Моро»? Черт бы тебя побрал, Лем, твой моральный долг предать все это огласке, открыть людям глаза! Лично я это непременно сделаю.
– Ничего подобного, – ответил Лем. – Представления о том, что одни знания приносят добро, а другие – зло… ну, это чисто религиозная точка зрения. Да, поступки могут быть моральными или аморальными, однако на знания нельзя вешать подобные ярлыки. Для ученого, впрочем как и для любого образованного человека, все знания с моральной точки зрения нейтральны.
– Блин, использование знаний в случае доктора Ярбек с моральной точки зрения не было нейтральным!
Отдыхая по выходным друг у друга на патио, попивая «Корону» и решая мировые проблемы, они с удовольствием обсуждали подобные вещи. Доморощенные философы. Набравшиеся пивом, упивавшиеся собственной мудростью мудрецы. Но иногда моральные дилеммы, которые они обсуждали по выходным, возникали уже в процессе полицейской службы, однако на памяти Уолта не было ни одной дискуссии, которая оказала бы столь сильное влияние на их работу, как эта.
– Применение знаний – часть процесса их углубления, – сказал Лем. – Ученые должны использовать свои открытия, чтобы понимать, куда они могут привести. Моральную ответственность несут те, кто использует разработанные в лабораториях технологии в аморальных целях.
– Ты что, и вправду веришь в эту хрень?
Лем на секунду задумался:
– Да. Полагаю, что верю. Я полагаю, если мы возложим на ученых ответственность за негативные последствия их работы, во-первых, они вообще не захотят работать, а во-вторых, не будет никакого прогресса. Мы останемся жить в пещерах.
Уолт достал из кармана чистый носовой платок и промокнул лицо, взяв секунду на размышление. Его доконали отнюдь не жара и влажность в салоне автомобиля. Нет, его бросала в холодный пот мысль о том, что универсальный солдат доктора Ярбек сейчас бродит по холмам округа Ориндж.
Шерифу хотелось обратиться к народу и предупредить излишне доверчивый мир, что на свободу вырвалось нечто крайне опасное и доселе неизвестное людям. Но тогда он, Уолт, будет играть на стороне новых луддитов, которые используют универсального солдата доктора Ярбек для нагнетания общественной истерии с целью положить конец экспериментам с рекомбинантной ДНК. Ведь научные исследования для решения глобальной проблемы голода уже позволили вывести новые сорта кукурузы и пшеницы, способные произрастать в засушливых условиях на неплодородных почвах, а буквально несколько лет назад помогли создать искусственный вирус, производящий в качестве отходов дешевый инсулин. И если он, Уолт, откроет миру правду о монстре, сотворенном доктором Ярбек, то прямо сейчас, несомненно, спасет несколько жизней, но при этом, возможно, внесет свой вклад в отрицание мира чудес исследований рекомбинантной ДНК, что в долгосрочной перспективе обойдется в десятки тысяч жизней.
– Вот дерьмо! – выругался Уолт. – Тут нельзя мазать все только черной или белой краской. Да?
– Но зато все это делает нашу жизнь интересней, – заметил Лем.
– Да уж, все чудеснее и чудеснее, – кисло улыбнулся Уолт. – Похоже, самое разумное – сделать так, чтобы все было шито-крыто. И, кроме того, если мы предадим дело огласке, то на поиски этой твари тотчас же ринется тысяча безмозглых любителей приключений, которые или умножат число ее жертв, или перестреляют друг друга.
– Все верно.
– Но мои люди могут помочь сохранить это в тайне, если примут участие в поисках.
И тогда Лем рассказал Уолту о ста морпехах из службы морской разведки, которые, одетые в гражданское, продолжают прочесывать предгорья c помощью самой высокотехнологичной аппаратуры слежения и даже собак-ищеек.
– У меня задействовано больше людей, чем вы способны предоставить. Мы уже делаем все возможное и невозможное. Ну а теперь ты готов сделать единственно правильный шаг? Отойти в сторону.
– Только пока, – нахмурился Уолт. – И я хочу, чтобы ты держал меня в курсе.
– Идет, – кивнул Лем.
– У меня имеются еще вопросы. Для начала, почему они назвали его Аутсайдером?
– Ну, собака стала их первым прорывом, первым подопытным животным, продемонстрировавшим необычайный интеллект. А эта тварь стала следующей. Ученые достигли успеха лишь в двух случаях: с собакой и с тем, вторым. Поначалу они называли его Другой, однако имя Аутсайдер показалось им более уместным, поскольку, в отличие от собаки, он не был венцом Божьего творения, нет, он был посторонним – аутсайдером, которого не коснулась рука Господа. Мерзкая тварь, хотя никто об этом так прямо не говорил. Но существо понимало, что оно – аутсайдер, действительно понимало.
– А почему нельзя было просто назвать его павианом?
– Потому что… теперь он не похож на павиана. Он ни на что не похож. Разве что на твой самый страшный ночной кошмар.
Уолту не понравилось выражение темнокожего лица Лема, мрачное выражение его глаз. И он решил больше не допытываться о том, как именно выглядит Аутсайдер. Ведь именно это Уолту было совершенно необязательно знать.
Он решил спросить о другом:
– А как насчет убийств Хадстона, Уэзерби и Ярбек? Кто за этим стоит?
– Мы не знаем имени человека, нажавшего на спусковой крючок, но знаем, что его наняли Советы. Они также прикончили еще одного ученого из «Банодайна», который отдыхал в Акапулько.
Уолту показалось, будто он снова врезался в один из невидимых барьеров между ним и усложнившимся миром.
– Советы? Речь действительно идет о Советах? А они-то как замешаны в этом деле?
– Мы не подозревали, что они знают о проекте «Франциск», – ответил Лем. – Но они знали. Наверняка у них был крот в «Банодайне», который докладывал им о наших достижениях. Когда собака, а вслед за ней Аутсайдер сбежали, крот информировал об этом Советы, и Советы, очевидно, решили воспользоваться возникшим хаосом и нанести нам еще больший урон. Они ликвидировали всех руководителей проекта: Ярбек, Уэзерби и Хейнса, а также Хадстона, который некогда тоже руководил проектом, но больше не работал в «Банодайне». Мы полагаем, они сделали это по двум причинам: во-первых, остановить проект «Франциск», а во-вторых, затруднить поиски Аутсайдера.
– Но как это может затруднить поиски?
Лем сполз с сиденья, словно, говоря о возникшем кризисе, он еще сильнее ощутил давящую на плечи тяжелую ношу.
– Ликвидировав Хадстона, Хейнса и особенно Уэзерби с Ярбек, Советы лишили нас людей, имеющих наиболее четкое представление об образе мыслей Аутсайдера и собаки. Людей, способных определить, куда могли направиться сбежавшие животные и как их можно поймать.
– А вы точно установили причастность Советов?
– Не совсем, – вздохнул Лем. – Моей основной задачей было поймать собаку и Аутсайдера. Поэтому нам пришлось задействовать другую оперативную группу для установления связи советских агентов с убийствами, поджогом и кражей секретных материалов. К сожалению, Советы привлекли к работе наемного убийцу – фрилансера со стороны, поэтому мы понятия не имеем, где искать заказчиков. Вот тут мы пока топчемся на месте.
– А как насчет пожара в «Банодайне» примерно день спустя? – поинтересовался Уолт.
– Определенно поджог. Еще одна провокация Советов. Огонь уничтожил всю документацию в бумажном и электронном виде по проекту «Франциск». Конечно, оставались еще жесткие диски резервных компьютеров в другом месте… но каким-то образом информация на них оказалась стертой.
– И снова Советы?
– Мы считаем, что да. Руководители проекта «Франциск», а также их файлы оказались уничтожены. В итоге мы остались в неведении относительно того, как именно думают собака и Аутсайдер, куда они могут отправиться и как их можно заманить в ловушку, чтобы поймать.
Уолт покачал головой:
– Вот уж не думал, что окажусь на стороне Советов, но то, что они остановили проект, по-моему, не самая плохая идея.
– Они отнюдь не борцы за идею. Насколько мне известно, подобный проект уже разрабатывается в одной из их лабораторий на Украине. Хотя не сомневаюсь, наши агенты уже упорно работают над тем, чтобы уничтожить их разработчиков и документацию аналогично тому, как это сделали Советы. Но так или иначе, Советам на руку, если Аутсайдер будет разгуливать на свободе по каким-нибудь тихим пригородам, потроша домохозяек и откусывая маленьким детям головы, поскольку, если такое хоть пару раз случится… тогда нас обвинят во всех смертных грехах.
Откусывая маленьким детям головы? Боже правый!
Уолт невольно поежился:
– Неужели такое возможно?
Читать бесплатно другие книги:
