У Бога всегда есть работа для тебя. 50 уроков, которые помогут тебе открыть свой уникальный талант Бретт Регина

Урок 31

Никто не может опустошить тебя без твоего разрешения

Счета за газовое отопление нашего старого дома продолжали расти, поэтому мы решили выяснить, в каких местах теряется тепло, чтобы утеплить стены и предотвратить утечки.

Мой приятель Билл пришел к нам со специальным инфракрасным термометром, похожим на маленький желтый пистолетик. Куда бы Билл его ни направлял, на стене появлялось красное пятнышко и температура вокруг этого красного пятнышка регистрировалась на дисплее.

Билл направил свое «оружие» на площадку черного хода. Температура возле пола оказалась +6 °С. Из щелей вокруг двери просачивался холодный воздух. Температура на одной стене составляла +11,6 °С, а на соседней – +20 °С. С помощью этого прибора легко было найти энергетические утечки.

Выявив их по всему дому, мы принялись конопатить, изолировать и ставить герметизирующие прокладки. Наши расходы на газ сократились со 185 до 118 долларов в месяц. Всю зиму у нас было уютно и тепло.

Разве не здорово было бы обзавестись маленьким прибором, который может проверить твою жизнь и показать, откуда улетучивается энергия? Представь, насколько продуктивнее станет твой труд, если избавиться от всех своих личных энергетических утечек. Представь, что будет, если брать на себя только те проекты, которые заряжают тебя энергией, выбирать только таких друзей, партнеров и коллег, которые зажигают тебя, вместо того чтобы гасить твой запал.

Бывают дни, когда мне кажется, что у меня случился личный энергетический кризис. Дни, когда я чувствую, что жизненная сила покидает меня, когда я ловлю себя на словах «я так растеряна… я так утомлена… я так опустошена».

Я слышала высказывание о том, что то, как ты тратишь свою энергию, значит больше, чем то, как ты тратишь свое время. Вместо тайм-менеджмента люди теперь сосредоточивают внимание на энергетическом менеджменте.

Так куда же уходит вся эта энергия? Когда найдешь утечки, их можно законопатить. Мне не потребовалось много времени на выявление своих утечек, как только появилось желание искать их.

Я растрачиваю зря кучу энергии, проверяя и перепроверяя электронную почту, Facebook и Twitter. Я теряю энергию, когда пропускаю завтрак и обед.

Энергия вытекает из меня широкой струей, когда я сплетничаю, жалуюсь, критикую, обвиняю и сомневаюсь. Энергия утекает, когда я поддаюсь искушению устроить сцену, вместо того чтобы подождать и реагировать спокойно. Она утекает, когда я снова и снова перекладываю бумаги на своем столе с места на место. Энергия утекает во всех бесцельных и необязательных «мозговых штурмах», которые загромождают мое мышление и мой письменный стол.

Я опустошаю себя, если не ложусь спать допоздна, играя в судоку или пересматривая фильм, который видела уже двадцать раз. Когда я всем говорю «да» и наваливаю на свое перегруженное «я» еще больше обязанностей. Когда я читаю ужасающие новости, которые продолжают тревожить меня и многие часы спустя. Когда я выслушиваю жизненные драмы, которые не имеют ко мне никакого отношения.

Я постоянно стараюсь выжать как можно больше из самой себя и своего календаря, будто каждый день способен длиться больше 24 часов, а каждая неделя – больше 7 дней. И я в этом не одинока. Мы склонны с бльшим уважением относиться к своим электронным устройствам, чем к собственным телам. Мы каждый вечер ставим свои сотовые телефоны на зарядку, но редко спим достаочно часов, чтобы перезарядиться самим.

Хорошо, что места своих энергетических утечек можно заткнуть, как только найдешь их. Вот что помогает мне.

Молитва и медитация. Самое важное дело, которым я занимаюсь каждое утро, – это подключение к бесконечному источнику божественной энергии.

Я наклеиваю записки с позитивными высказываниями на свой письменный стол, в машину и на зеркало, чтобы они напоминали мне, как быть моим лучшим «я».

Важно выбрать правильное звуковое сопровождение своей жизни. Я – фанатка музыки в стиле кантри. В ней так много песен, посвященных сердечной боли, лжи, обману, изменам и несправедливости! У нас была в ходу такая шутка: что получится, если проиграть песню в стиле кантри наоборот? К тебе возвращаются твоя собака, твой грузовик, твоя жена. Песни в стиле кантри, которые я слушаю сейчас, наполняют меня надеждой и весельем.

Кроме того, я стараюсь не смешивать разные дела. Когда я ем – значит, я ем. Я больше не читаю во время еды газету и не переключаю каналы телевидения, ища информацию в Интернете, телефоне или планшете.

Еще одна отличная штука – придуманные дедлайны. Если у меня нет настоящего дедлайна, я придумываю его для себя. Таким способом я не трачу зря время, ходя вокруг да около очередного проекта или колонки неделями, и сокращаю часы бесцельного сидения в Интернете.

Ключевое слово – слишком. Не становиться слишком голодной, слишком сердитой, слишком одинокой, слишком усталой. Этому научили меня друзья по группе поддержки. Слишком много людей каждый день пропускают обеденный перерыв. Они якобы слишком заняты, чтобы поесть. Такой занятости не существует.

Я советуюсь со своим внутренним наставником, прежде чем сказать «да» еще одному новому проекту, «мозговому штурму» или любому делу, поглощающему много времени. Моя сестра Джоан помогает мне опираться на факты, не заблуждаясь насчет моей способности делать то, что я хочу, и неспособности делать то, что «следовало бы» делать. Мне нравятся слова Анны Ламотт: «Я живу согласно утверждению, что «нет» – это законченное предложение». Воистину, сестра!

Я научилась говорить «нет» самым серьезным временным и энергетическим «насосам», связанным с моей работой:

Электронная почта. Вместо того чтобы проверять ее каждую минуту, даже когда у меня нет времени отвечать на письма (что означает, что потом мне придется прочесть их заново), я прочитываю письма один раз, затем отвечаю и удаляю.

Документы. Каким образом эта куча на столе вырастает так быстро? Кто-то дал мне совет: всякий раз как берешь в руку лист бумаги, прикрепляй к его уголку скрепку. Если находишь документ с миллионом скрепок, это означает, что ты избегаешь дела, связанного с этим документом. Либо сделай это дело, либо выброси документ.

Творцы хаоса. На любой работе есть парочка таких персонажей, которые, кажется, высасывают из помещения весь кислород. Их чувствуешь еще раньше, чем видишь. Они непрестанно создают проблемы на пустом месте – сплетнями, завистью, желанием втянуть вас в свои делишки, чтобы победить воображаемых врагов в их головах. Держись от них подальше, сохраняй трезвую голову, не участвуй в этом.

То, как ты тратишь свою энергию, значит больше, чем то, как ты тратишь свое время.

Привычка говорить «да» только для того, чтобы угодить. Было время, когда я предлагала новые проекты только для того, чтобы впечатлить своих коллег во время летучек, а уходя, сознавала, что у меня нет ни времени, ни интереса для осуществления этих проектов.

Прокрастинация. Я слишком часто избегаю важных дел из страха. Связанная с ними тревога растет в моей голове, как надвигающийся шторм, и тучи сомнения не дают мне с полной ясностью оценивать то, что мне предстоит. Теперь же я первым делом берусь за самые трудные дела и стараюсь поскорей с ними покончить.

Если не можешь сказать «нет», проведи анализ и выясни, чего тебе будет стоить сказать «да». Это всегда чего-то стоит – либо времени, либо энергии, либо и того, и другого. Когда я была перегружена публичными выступлениями (это не считая написания двух колонок в неделю, ведения еженедельной радиопрограммы и работы над новой книгой), я спросила у Джоан совета, как мне отказаться от части приглашений. Джоан терпеливо выслушала все мои тревоги и жалобы на то, как трудно сказать «нет» важным общественным группам, организациям, друзьям, членам семьи, у которых есть достойное дело и которые хотят, чтобы я поддержала их в качестве оратора. Но слишком много хорошего – это все равно слишком много.

Мой муж как-то сказал мне: «Слишком много шоколада». Разве такое бывает? «Одна долька шоколада – это прекрасно. Две – еще лучше. Три – это немного чересчур. Четыре – слишком много. Пять вызывают боль в желудке». Даже если бы я смогла успеть на все эти выступления, мне это не пошло на пользу. У меня не осталось бы никакой жизни, одни выступления.

Если не можешь сказать «нет», проведи анализ и выясни, чего тебе будет стоить сказать «да».

«Я» – ресурс ограниченный. Джоан предложила мне решение с использованием простой математики: во что это обойдется тебе, если считать от порога до порога? Включая время на дорогу, время на подготовку, на приветствия, на раздачу автографов, на благодарности, и так далее. Потом посмотри, от чего приходится отказаться: от времени, проведенного с внуками, с супругом, от хобби и т. д. После этого перечисли преимущества. Например, скольким людям ты сможешь помочь? Если говорить «да» не имеет смысла, но ты испытываешь из-за этого чувство вины, измерь фактор вины. Составь график с делениями от одного до десяти. Отметь на нем место, которое занимает твое чувство вины. Сделав это, ты отчетливо увидишь, что позволяешь своему чувству вины принимать за тебя решения и высасывать из тебя жизнь. Вина – жуткий тиран, который никогда не выпускает тебя из своей хватки.

Если не можешь сказать «нет», тренируйся говорить «потом».

Джоан также предложила мне нарисовать еще один график, на сей раз для оценки моего энтузиазма. На одном конце графика пишешь слово «нет», а на другом – слово «да». Если я скажу «да» этой конкретной задаче, у меня запоет душа – или я упаду духом? Перехватывает ли от этой задачи дыхание? Если нет, говори – «нет». Точка.

А вот некоторые меры, которые мне пока не даются, но хотелось бы их применять:

Устанавливать конкретное ограниченное количество времени для проверки электронной почты, голосовой почты, Facebook и Twitter.

Есть каждый день здоровые, питательные продукты, а не те, что не приносят пользы, вроде лимонада, чипсов и мороженого.

Чаще обедать с друзьями – просто чтобы обменяться новостями, а не обсуждать дела.

Отличный совет оратора-мотиватора Колетт Карлсон: «Прекрати многозадачность и начни многовопросность». «Решение не в том, чтобы управлять временем, а в том, чтобы управлять собой», – говорила она на конференции, где я присутствовала. Она предлагала составить список ненужных дел и внести в него все эти «следовало бы». Это не эгоизм, а просто стремление остаться здоровым человеком. Мне также нравится ее вариант семейной трапезы. «Злаки рулят, – говорит она. – Или «Макдоналдс». Неспроста детские наборы называются у них «хэппи мил»».

Перестань мелочно опекать мужа, детей и коллег. Ты не обязана лично следить за каждой деталью. Нет, никто ничего не сделает идеально… идеально – в смысле по-твоему. Они сделают это по-своему, и не исключено, что получится лучше.

Приструни потребителей. Кто это такие? Все те люди, которые требуют для себя все больше и больше времени. Это может быть супруг, ребенок или начальник. Кто бы это ни был, тренируйся говорить «нет». Если не можешь сказать «нет», тренируйся говорить «потом». Никто не может опустошить тебя без твоего разрешения. Будь с теми людьми, которые тебя наполняют, а не с теми, которые тебя опустошают. Мне нравятся слова, которые прислала мне одна знакомая: «Никто не может свести тебя с ума, если ты сам не вручишь ему поводок».

Одна подруга в религиозном приюте научила меня получать собственный приток энергии, похлопывая по различным участкам тела. Знаешь, как гориллы бьют себя в грудь? Попробуй. Невероятно заряжает.

Вычислив, где теряешь энергию, можно начать затыкать протечки. Когда мы это делаем, у нас появляется гораздо больше времени и энергии для работы и людей, которые значат для нас больше всего, – начиная с нас самих.

Урок 32

Жизнь слишком разнообразна, чтобы заставлять ее пройти быстрее

Увидев этот плакат, я застыла как вкопанная: «Никогда не путай профессию с жизнью».

Не имеет значения, чем мы зарабатываем на жизнь, если у нас нет времени жить.

Иногда лучшее, что можно сделать для себя и других, – это ударить по тормозам и остановиться. Я всей душой за свободное время. На самом деле существует даже международный День досуга[14] – праздник свободного времени. Каждый год я его пропускаю. Я слишком занята.

Отличная идея – взять выходной, чтобы сделать паузу, поразмыслить и поразвлечься. А как насчет целого сезона досуга? Погодите-ка… а разве не для этого существует лето?

Жизнь летит так быстро, что поневоле задумываешься: неужто кто-то ускорил вращение Земли? Или потихоньку выдрал листки из календаря? Судя по нашему образу жизни, можно подумать, что одна из десяти заповедей – «не отдыхай».

Даже у Бога был выходной.

У большинства из нас выходных нет.

Не важно, чтишь ли ты субботу, отдыхаешь ли в воскресенье, – когда-то это было время, чтобы заглушить шум. Альберт Швейцер советовал людям не позволять отнимать у себя субботу, ибо, если у души не будет субботы, она станет сиротой.

Мы – нация сирот.

Наши дети по субботам играют в бейсбол, футбол и хоккей. Во время богослужений наши магазины продают спиртное и пиво. Наши рынки, продуктовые магазины, универмаги и торговые центры полны посетителей. Когда я была маленькой, в выходные невозможно было найти работающую автозаправку и большинство магазинов были закрыты в соблюдение заповеди «помни день субботний, чтобы святить его».

Мы ходили в церковь, возвращались домой и рассаживались вокруг стола за большим семейным обедом. Тогда даже не было неологизма «сидячий обед»; само собой разумелось, что мы будем сидеть за обеденным столом и не встанем, пока все не закончат есть. Если во время обеда звонил телефон, это считалось дурным тоном. «Скажи, чтобы перезвонили. Мы обедаем», – ворчал мой отец.

В оставшуюся часть дня мы навещали дядюшку Джо или ехали к бабушке и дедушке на ферму. Мы лущили горох и бобы. Мы зажимали длинные травинки между большими пальцами и свистели. Мы ели помидоры и огурцы, еще теплые, нагретые солнцем, прямо с грядки. Никто никуда не спешил. Некуда было спешить, потому что все было закрыто.

Теперь «день субботний» – это просто еще один день. Люди бегают по делам, ходят по магазинам и работают. Они слишком заняты, чтобы почитать воскресную газету. Что случилось с нашим днем отдыха?

Мы заполняем воскресенье работой и проектами. Мы похваляемся тем, сколько работы на себя взвалили, всю дорогу до палаты для сердечников. Мы непрерывно говорим о том, сколько задач мы решаем одновременно, пока вдруг не вспомним, что забыли забрать детей после футбольной тренировки.

Мы перегружаем и своих детей, хвастая количеством спортивных секций Джейсона и кружков Бетани, которая учится балету, гимнастике, немецкому языку и игре на фортепиано еще до того, как начинает ходить в подготовительный класс. Мы учим наших детей многозадачности. Мы учим их заполнять делами все выходные, откладывать радости жизни до пенсии.

Когда в последний раз твои дети играли в настольные игры или «царя горы»? Когда они в последний раз проводили вечер на веранде, вглядываясь в звезды в ночном небе? Когда они в последний раз ловили светлячков? Взбирались на дерево? Читали комиксы? Устраивали сражения в сене? Бегали под поливальными установками? Ты хоть раз брала их на рыбалку? На прогулку, чтобы купить мороженое? В поход по лесу?

Не имеет значения, чем мы зарабатываем на жизнь, если у нас нет времени жить.

Если мы не научим их тонкому искусству «безделья», то кто это сделает?

Что, если мы перестанем расписывать каждую минуту их времени и позволим им достаточно заскучать, чтобы они обнаружили свое собственное воображение? Может быть, это удастся и нам.

Если у тебя уже есть устойчивая рабочая этика, пора упрочить и игровую этику. Перестань стараться кое-как впихнуть удовольствия в свой пятилетний план. Где они в твоем плане, рассчитанном на ближайшие пять часов?

Некоторое время назад по Интернету гуляла анонимная рассылка с советами, как поддерживать в себе здоровый уровень безумия. Там предлагалось водрузить корзинку для бумаг на письменный стол и повесить на нее табличку «входящие». Мчаться по улицам вприпрыжку, а не ходить. Обернуть свою рабочую кабинку сеткой от комаров и на весь день поставить звуковой фон – голоса тропиков.

Почему бы не расширить этот список? Воткни коктейльный зонтик в свой кофе, сбрось обувь и гуляй в своей кабинке босиком. Когда придешь домой после долгого дня, плюхнись в гамак и назначь себя главой «Облачного патруля».

Отключи телевизор. Отключи компьютер. Конфискуй все сотовые телефоны, видеоигры и планшеты. Выгони детей на улицу. Выгони на улицу и себя.

Пригласи к себе соседей на настольную игру или салки с фонариками. Устройте охоту за сокровищами, выставку домашних любимцев, шоу талантов. Поиграйте в шарады на лужайке перед домом. Изготовьте музыкальные инструменты из хлама, скопившегося в кухне и гараже. Не читайте детям лекции о том, как хороша была жизнь, когда вы были детьми. Выйдите вместе с ними на улицу и покажите.

Не называйте это потерей времени.

Это называется жизнью.

Урок 33

Вместо того чтобы планировать лучшую жизнь, начни ею жить

Однажды у меня состоялась вечеринка жалости к себе, на которой никто не присутствовал, кроме меня самой. Мои писательские труды полностью застопорились. Оконченная рукопись лежала на моем рабочем столе, но мне было слишком страшно отсылать ее агенту или издателю: я боялась, что ее отвергнут. Я хотела понять идеальный путь, задуманный Богом, прежде чем сделать хотя бы один шаткий шажок по неверной дорожке.

Мой муж сказал:

– Ты ищешь знака, но знак – в тебе самой. Решение за тобой. Ты пока ничего не сделала, чтобы опубликовать свою книгу. Ты не предприняла никаких действий. Ты ждешь, чтобы Бог подсказал тебе, что делать. Может быть, твой знак – это я: отсылай книгу.

Я так и сделала – и до сих пор не устаю поражаться тому, что она была издана в 26 странах.

Один старик-амиш говорил мне: «Можешь молиться о картошке, но берись за мотыгу». Один из моих друзей по группе поддержки говаривал: «Бог сделает за нас то, что мы не можем сделать для себя сами, но Бог не станет делать за нас то, что положено делать нам самим».

Большинство из нас предается прокрастинации[15] не потому, что мы ленивы. Мы откладываем поступок из боязни сделать неверный шаг, поэтому не делаем никакого.

Это как в том анекдоте про парня, который снова и снова молился Богу, моля ниспослать ему выигрыш в лотерею, но никогда не выигрывал. Однажды посреди молитвы он услышал глас Господень, грохочущий с небес: «Купи, наконец, билет!»

Если хочешь выиграть в лотерею – купи билет. Если хочешь получить урожай картошки – молись сколько угодно, но для начала возьмись за мотыгу. Ты можешь иметь веру в Бога, но ее нужно поддержать действием, пусть даже самым незначительным. Длжно делать то, что ты можешь сделать.

Какая-то часть меня восстает против действий и сопротивляется им. Мне хочется дождаться подходящего момента, хочется идеальной сюжетной линии, развивающейся от начала до конца, – еще до того, как я напечатаю хотя бы слово. Я хочу подтверждений, что это правильная идея – от начала и до самого конца. Как я могу начать действовать, прежде чем буду готова? Но, может быть, никакой «готовности» вообще не существует.

Я часто морочу сбе голову, заставляя себя думать, что совершаю какие-то действия, в то время как я лишь планирую, организую, читаю о возможных действиях. Я накупила множество книжек о том, как заниматься физическими упражнениями, и прочла их все, не пошевелив пальцем.

Всякий раз, когда хочется узнать что-нибудь новое, я записываюсь на семинары или читаю книгу, вместо того чтобы взяться и сделать дело. Как-то раз я прочла четыре книги о том, как научиться лучше играть на фортепиано. Я собрала все свои ноты в скоросшиватель. И что же, играю я гаммы или мелодии? Ничего подобного. Ни единой ноты.

Как много людей, которые говорят мне, что хотят быть писателями, записываются на бесконечные семинары, ходят на несчетные конференции, но не берут в руки ручку! Гораздо безопаснее витать в мечтах о написании пьесы или романа и наслаждаться возможностями, вместо того чтобы предпринять попытку и потерпеть неудачу. Я восхищаюсь людьми, которые готовы рискнуть сделать что-то неидеально, вместо того чтобы идеально не делать ничего.

В одной из молитв, которые я слышала в молитвенном приюте, были следующие слова: «Я потратил свою жизнь, Господи, настраивая свою лиру, вместо того чтобы петь Тебе». Догадываюсь, что Бог хочет, чтобы мы просто пели, даже если мы сползаем с тональности. Отец Клем Мецгер был директором иезуитского молитвенного приюта. Как драгоценность, я храню в памяти тот момент, когда он попросил какую-то женщину провести чтение во время мессы. Она, перепуганная, наскоро повторяла стих из Библии. А потом попросила его о помощи, спрашивая, как произносятся некоторые слова. «Ой, да запинайтесь сколько угодно, ничего страшного», – сказал он ей.

Запинайтесь сколько угодно.

Какой прекрасный совет!

Все мы запинаемся, все мы, спотыкаясь, идем по жизни. Просто у некоторых из нас лучше получается делать вид, что так и надо.

Как-то раз я присутствовала на ретрите, где Франсуаза Адан читала лекцию под названием «Как нести умиротворение изнутри вовне». Она родилась в Италии, а выросла в Бельгии. Она защитила свой медицинский диплом и решила, что будет помогать людям заботиться об их разуме, теле и духе. Сейчас она доктор вспомогательной медицины в Сети интегративной медицины Коннора в объединении Университетских больниц и ассистент профессора в медицинской школе Западного резервного университета Кейза. Люди называют ее поборницей благополучия. И я понимаю почему.

Если хочешь выиграть в лотерею – купи билет. Если хочешь получить урожай картошки – молись сколько угодно, но для начала возьмись за мотыгу.

В зале было полным-полно деловых женщин, которые взяли на работе отгул, но многие из них жульничали, пряча под столом коммуникаторы и планшеты. Она призвала нас всех прекратить наше бесконечное делание. Вначале она велела нам дышать, делая выдох длиннее, чем вдох. Вдох на четыре счета, выдох на шесть.

Затем она попросила нас задать себе следующий вопрос: «Что больше всего пойдет на пользу моему благополучию?»

В комнате стало тихо. И вот какая мысль пришла мне в голову: перестань планировать и начни жить. Что мне нужно сделать, чтобы доверять жизни и начать принимать ее на 100 процентов прямо здесь и сейчас? Что, если бы я смогла освободиться от поисков совершенства и поверить, что и завершенность уже достаточно хороша?

Стремление жить идеально не дает мне просто жить. Я слишком много думаю. Я слишком много планирую. Я слишком много организую.

А потом она заставила нас всех участвовать в одном упражнении. Я его никогда не забуду. Она показала нам боа из перьев и описала эти перышки как легкие и воздушные – противопоставляя их цепям, тяжелым и утягивающим нас в трясину. Она попросила нас мысленно представить себе весы, где на одной чаше будет лежать то, чем мы хотим заниматься, а на другой – то, чем мы заниматься не хотим. Что будет, если мы, вместо того чтобы хоронить себя под грузом бесконечных целей, просто совершим один легкий, как перышко, поступок? Если бросить на чашу весов перышко, поначалу не будет заметно никакой разницы, пока не добавишь еще одно, а потом еще…

Всего одно перышко склонит баланс весов в твою пользу. Какое оно – твое перышко? Что это за дело, которое стронет с места весы? Каково ваше перышко на сегодняшний день?

Она пустила это боа по залу и попросила каждую из нас выдернуть для себя одно перышко, а потом рассказать, какое перышко – какой поступок – мы готовы совершить или перестать совершать, чтобы изменить свою жизнь.

Одна за другой мы выдергивали перышки и рассказывали о них. Женщины принимали самые разные решения – пообщаться с друзьями, написать о том, что они ценят в самих себе, попросить о помощи, каждый вечер уходить с работы не позднее шести часов. Они клялись реже проверять электронную почту, пойти заниматься йогой, нанять персонального тренера, выделить полчаса «личного» времени в рабочем расписании. Они объявляли, что будут планировать встречи с подругами, утренние аффирмации[16] и дневной сон.

Я уехала после этого ретрита с простеньким голубым перышком и клятвой перестать добавлять новые пункты в свой список дел. А то, что я в него добавляю, должно быть достойным моей жизни, потому что мое время – это и есть моя жизнь.

Урок 34

Этому миру нужны люди, живущие полной жизнью

Всегда седлай собственную лошадь.

Я думала об этом девизе девушек-ковбоев, когда подтягивала кожаные ремни, стараясь затянуть их как можно туже, чтобы не упасть. Никакой лошади передо мной не было, но менее страшно от этого не становилось.

Прочтя некролог Конни Дуглас Ривз, старейшей в США женщины-ковбоя, я решила, что пора начинать жить на всю катушку. Эта техаска, которой был 101 год, наполовину глухая, почти ослепшая, умерла после того, как ее сбросил конь, Доктор Пеппер.

Потрясающе! В 101 год она все еще садилась на лошадь!

Слишком многие из нас никогда не садятся в седло. Мы живем слишком осторожно. Мы боимся сделать себе больно. Когда-то я думала, что лучший способ умереть – состариться, уснуть и больше не проснуться. Эта женщина заставила меня передумать. Не надо подбираться к смерти на цыпочках. Уходи красиво. Уходи живой.

Не надо подбираться к смерти на цыпочках. Уходи красиво. Уходи живой.

Не то чтобы я планировала уйти в ближайшее время, зато я точно планировала встряхнуться. Подняться на 800 футов в небо, пристегнувшись ремнями к мотопараплану, похожему на промышленный вентилятор, прикрепленный к тележке с двумя сиденьями и парашютом.

Я только что закончила читать еще одну книгу, которая призывала меня выйти из зоны комфорта, «бояться, но все равно сделать это», и тут позвонил мой друг Хэл Бекер. Он названивал мне уже несколько недель, оставляя на автоответчике жизнерадостные сообщения: «Погодка что надо… Здесь просто чудесно… Позвони мне».

Я хотела подняться в небо… точнее, я хотела хотеть подняться – так-то я даже на аттракционах не катаюсь. Но из-за этой отчаянной женщины-ковбоя я сказала «да».

Ее ничто не останавливало. В Интернете рассказывали, как она управлялась с коровами и быками, кастрировала баранов и убивала гремучих змей. Ей было 86 лет, когда она сломала ногу: ее лягнула лошадь. Другая лошадь сбросила ее, угодив на скаку в гнездо шершней, когда ей был 91 год. Тогда она сломала кисть, пять ребер и проткнула легкое.

Как-то раз она рассказала репортеру агентства «Ассошиэйтед Пресс» о своей сводной сестре, которая была на десять лет моложе и зря тратила время, сидя на диване и смотря телевизор. Женщина-ковбой ворчала: «Что это за жизнь? Нужно выходить в мир и любоваться всеми его чудесами».

Именно это обещал мне Хэл. Чудесный вид.

Я доверяла взгляду Хэла на мир.

В 28 лет Хэлу Бекеру поставили диагноз: рак третьей степени. Прогнозы давали ему три месяца жизни. Тестикулярный рак уже распространился на брюшную полость, грудь и головной мозг. Это было в 1983 году. Он носил с собой фотографию, на которой весил 42 кг, а руки у него были все в ожогах от химиотерапии.

Хэл стал писателем, гуру по торговым тренингам и международным оратором. Но живет он так же усердно, как работает. Может быть, даже усерднее. Пережив рак, он знает, что нет никаких гарантий на долгую жизнь, и поэтому живет по полной программе. Он играет в рок-группе, занимается аэрофотосъемкой и встречает закат в небе при любой возможности. Он на всю катушку использует момент «сейчас». Как он говорит, «ничто никогда не возвращается».

Как могла я отказать Хэлу? Когда мы с ним стояли на школьном футбольном поле, Хэл подбросил в воздух горсть травы, чтобы проверить ветер, ухмыльнулся и сказал: «Отличный вечерок для полетов».

Он распаковал радужный нейлоновый парашют, распутал веревки (всего лишь веревки!), прикрепил их к тележке, потом подал мне шлем.

– У тебя есть что-нибудь в передних карманах? – спросил он, не желая, чтобы во время полета что-то выпало и угодило в пропеллер. Я быстро выгрузила все содержимое карманов.

Не спрашивай, что нужно миру. Спроси, что делает тебя живым, – и делай это.

Я подтянула ремни на плечах, надела шлем и глубоко вдохнула. Хэл забрался на переднее сиденье, и мотопараплан поскакал по траве на трех маленьких резиновых колесах. И вот мы уже поднялись в воздух.

Хэл предупредил меня, что в первую минуту у меня может возникнуть ощущение «дезориентации». Я бы использовала слово «ужас». Но он был прав. Спустя минуту мое тело привыкло к свисту ветра, к тому чувству, что держаться не за что, но нечего и бояться.

Мы парили над пышными кронами деревьев, голубыми бассейнами, изумрудными прудами, бурыми спинами оленей, летя прямо к закатному солнцу. Когда мы мягко приземлились на траву, Хэл спросил:

– Ну как – чувствуешь?

Кто-нибудь назвал бы это приливом адреналина. Я думаю, что это нечто другое. Поток радости струился в каждой моей вене. Я готова спорить, что именно это та женщина-ковбой чувствовала при каждой поездке верхом. Она говорила репортерам, что никогда не бросит верховую езду: «Это у меня в крови».

Она говорила не о верховой езде. Она говорила о жизни.

Один из способов пришпорить свою жизнь – написать собственный некролог и воплотить его, пока ты еще жив. Именно это сделала Нэнси Ли Хиксон. Я никогда с ней не встречалась, но пожалела об этом после того, как прочла ее некролог, вышедший в газете «Плейн Дилер», где я работаю.

Она действительно написала свой собственный некролог и несколько раз редактировала его. В свои 65 лет Нэнси жила настолько полной жизнью, насколько это возможно. Она умерла на восходе солнца 30 июня 2009 года. Вот что она писала о своей жизни (и ее родственники говорили, что все это правда, до последнего слова):

Помимо того что она была матерью, не брала в рот ни капли спиртного и не питала особой любви к домашнему хозяйству, она часто добровольно выступала в роли омбудсмена, помогая подросткам из неблагополучных семей находить финансирование для колледжа. Она открывала двери своего дома для многих бедных детей, подготовив нескольких из них к успешной взрослой жизни, хоть им и не хотелось взрослеть.

Она насладилась долгой жизнью, полной приключений, о которых не принято говорить в обществе. Она признавалась, что успела побывать библиотечной служащей с бунтовщическим подростковым характером, бесталанной студенткой колледжа, жившей на стипендию, сбежавшей из дома хиппи, героической учительницей воскресной школы, предводительницей отряда герлскаутов, лектором, метким стрелком из винтовки, официанткой, женой (пару раз), сварщицей, художницей и писательницей.

Она была генеральным менеджером учебного центра по мероприятиям на свежем воздухе и жила в уединении в крохотной однокомнатной хижинке в национальном парке Куяхога Вэлли. Несмотря на отсутствие в ней лишнего пространства и обеденного стола, она часто устраивала праздничные обеды для друзей и родственников и ухитрялась рассаживать до 20 человек на своей кровати.

Последние 23 года она прожила на ферме Уинтер Спринг подле Дэнвиля, штат Огайо, где выстроила свой личный Стоунхендж, высадила и помогла спасти от исчезновения около 50 разновидностей старинных сортов яблонь. По отзывам знакомых, сидр и вино ее собственного изготовления валили дегустаторов с ног.

Она была другом бесчисленного множества бродячих собак, кошек, лошадей, а порой и коз. Она была неотвратимым кошмаром охотников и активисткой, часто защищавшей непопулярное, но правое дело. Короче говоря, она всем занималась с энтузиазмом, но ни в чем не достигла совершенства. Переехав в Дэнвиль, она мужественно сносила острое и разрушительное для здоровья расстройство и выдержала десятилетнюю битву с лимфомой, которая в конечном счете забрала ее жизнь.

Часто она не могла выйти из дома, но продолжала неустанно заниматься волонтерской работой и жертвовать свои ограниченные средства в пользу нуждающихся подростков округи. Их малые и большие успехи всегда веселили и бодрили ее. Вероятно, на сей раз их ждут общее сочувствие и большие пожертвования.

После перечисления ныне живущих родственников некролог Нэнси продолжался так: «Она долго была верным членом Американского союза защиты гражданских свобод, демократической партии и общества Менса – крупнейшей организации для людей с высоким уровнем интеллекта. Вместо того чтобы присылать цветы, пожалуйста, помолитесь о Конституции Соединенных Штатов».

Какая замечательная жизнь!

Это напомнило мне высказывание Говарда Турмана, который сказал: «Не спрашивай, что нужно миру. Спроси, что делает тебя живым, – и делай это. Потому что на самом деле этому миру нужны люди, которые стали живыми».

Что делает нас живыми?

Возможно, это не работа. Возможно, это все остальное, что ее окружает.

Урок 35

Лучшее применение жизни – любовь

Моя дочь вышла замуж за мужчину, который вырос в семье с 63 братьями и сестрами.

У его родителей, Элси и Кевин Салливэн, родилось трое своих детей, но они стали воспитателями 60 малышей.

Они сделали своей профессией любовь к детям других людей. Они стали «экстренными» приемными родителями для младенцев, которых забирали у родителей из-за насилия, небрежения или по медицинским показаниям. Я даже не могу себе представить, сколько подгузников им пришлось поменять, сколько провести кормлений и сколько раз сбивать температуру. Живя в этом доме, мой зять получил докторскую степень в науке любви.

Как-то раз я брала интервью у мальчика, который хотел, чтобы его усыновили. После разговора с Морисом в моем сердце осталась незаживающая рана. Я познакомилась с ним много лет назад, когда ему было двенадцать, и в то время на надежду у него почти не осталось сил. Он понимал, что его детство заканчивается. Он знал, что большинство людей хотят усыновить младенца или совсем маленького ребенка. И все же он был вне себя от волнения, когда его фотография появилась в «Плейн Дилер» вместе со статьей под заголовком «Ребенок ждет». Его личное объявление о поиске новых родителей описывало его как умного, творческого, художественного склада мальчика, живущего в интернате после перенесенного насилия и неблагополучия в семье. В то время он хотел стать первым чернокожим президентом Соединенных Штатов.

Но никто не позвонил.

Морис был достаточно взрослым, чтобы понимать, что он никому не нужен.

– Довольно трудно сохранять терпение, когда годы идут, – тихо говорил он. – Почему никто не звонит?

Что он сказал бы человеку, который раздумывает, брать ли его в семью? Морис улыбнулся так широко, что из-за пухлых щек его глаза превратились в две щелочки, поблескивающие полированными ониксами.

– Не волнуйтесь, – сказал он, точно опытный агент по продажам. – Вы делаете хороший выбор. Это возможность, которую просто нельзя упустить!

Ребенку легко может показаться, что его наказывают за ошибки родителей, если никто не хочет его усыновить. Ребенка охватывает гнев, он выплескивает его наружу, а после этого еще труднее сделать так, чтобы кто-то захотел его взять. Когда я познакомилась с Морисом, он жил вместе с 42 другими детьми в интернате «Бич Брук» в городке Пеппер Пайк, штат Огайо. Он пробыл там дольше всех – почти два года. Я спросила его, в скольких пробных приемных семьях он успел побывать.

– Ого, – протянул он, мысленно считая. – Как минимум в двенадцати.

Мориса забрали у родителей, когда ему было семь лет. Две его сестры оказались в разных приемных семьях. Он хотел бы и сам попасть в приемную семью, хотя новые люди его пугали.

– Ты весь на нервах, – говорил он, заламывая руки. – Никого по-настоящему не знаешь. Не знаешь, где в доме кухня, где ванная. Все равно что только что родился. И совершенно непонятно, как пойдет дальше.

И еще непонятно, сколько ты продержишься в этой семье. Он надеялся, что последняя супружеская пара, у которой он гостил, станет его приемными родителями.

– Они говорили, что хотят усыновить меня, – рассказывал он. – Наверное, я просто сам себя сглазил.

Он мечтательно рассказывал о том, как они играли в прятки. О том, как в день его отъезда ему устроили вечеринку, а его приемная мама плакала при расставании.

– Я не помню даже их телефона и адреса, – жаловался он, уставившись на свои кроссовки.

До психотерапии Морис вел себя в приемных семьях как разрушитель. Со временем он научился не швыряться стульями и не ругаться скверными словами, когда сердился, а просто говорить о том, что его расстроило. Его история не дает людям увидеть, каков он сейчас и каким может стать.

Однако у него оставался последний лучик надежды. У Мориса был наставник, который помогал ему практиковать свои новые навыки в настоящем мире. Дейв, археолог из Кливлендского музея искусств, брал его к себе каждую субботу.

– Он замечательный, – рассказывал мне Дэвид. – Очень умный, и с ним весело. Он смертельно нуждается в привязанности. Он готов поладить с кем угодно.

До того как в его жизни появился этот наставник, Морис совсем пал духом. Он говорил своему психотерапевту: «Я больше не хочу жить. Мне будет лучше на небесах». Морис был не особенно привередлив в своих пожеланиях относительно того, в какой семье он хотел бы оказаться.

– Мне нужна семья, в которой не будут употреблять наркотики и драться, – говорил он мне.

Ему было тяжело видеть, как других детей усыновляют, как они покидают интернат. Всякий раз, как это случалось, его боль и обида усиливались.

– Господи, все меня покидают! – говорил Морис, качая головой. – Всякий раз, как уходит мой лучший друг, я стараюсь завести себе нового лучшего друга.

Насколько я знаю, Мориса так и не усыновили до достижения предельного возраста. Я не знаю, где он теперь, но сердце его полно горечи. И он такой не один. Как-то раз я брала интервью у группы детей в лагере для тех, кто стал слишком взрослым для усыновления. Им было от 13 до 17 лет, и все они наперебой говорили о «хорошей жизни» – жизни тогда, давным-давно, когда у них были папы и мамы, братья и сестры, спальни и задние дворы, постоянные, неизменные.

Они говорили о том моменте, когда каждый из них узнал плохие новости. Кто-то из родителей умер, кто-то попал в тюрьму и больше не вернулся. Они рассказывали о своей реакции на эти известия. Один разразился воплями. Другого стошнило. Третий перестал разговаривать. Четвертый признался: «Я до сих пор не могу в это поверить». Они говорили о том, какой гнев охватил их, когда пришлось расстаться с младшими братьями и сестрами, с друзьями; о том, что одному из них целый год не говорили, что его сестру удочерили; о том, как в приемных семьях за ними постоянно следят; о кузенах, тетках, дядьях, которые никогда не звонили и не приезжали к ним.

Они заключали сделки с судьбой: если я буду учиться только на отлично, если я буду хорошо себя вести, если я буду спокойным, может быть, я смогу вернуться домой. Каждый из них говорил о том, как ему казалось, что он недостаточно хорош, чтобы кто-то его любил. Волонтеры лагеря просили каждого из этих ребят зажигать свечи, чтобы напоминать себе, что они по-прежнему могут надеяться и что никто не сможет зажечь свет надежды вместо них самих. Они просили детей понять, что, возможно, они никогда не вернутся к прежней хорошей жизни, но все равно могут создать себе новую.

Если бы только на свете было больше таких людей, как Джин и Чак Хэррелл, которые предлагают детям новую жизнь! Они женаты уже почти 60 лет и за это время воспитали около 300 детей. Любовь к детям других людей стала их жизненной задачей. Они называют это своим служением. Идея принадлежала Джин.

– Нам пришлось много молиться, – говорит она.

У них было трое собственных детей, а потом они решили стать родителями-воспитателями. Поначалу Чак сопротивлялся, но Джин сломила его сопротивление своей молитвой.

Однажды он сказал: «Ладно, давай сделаем это», – и с тех пор они ни разу не остановились.

Когда я разговаривала с ними, ему был 81 год, ей – 78.

Какой это был замечательный и долгий путь!

В их доме в крохотном огайском городке Рутстаун, где всего два светофора, жили девять детей. Их дом стал оазисом для детей, страдавших от насилия и заброшенности. Однажды они экспромтом пригласили к себе целую семью. Семейство ехало на машине в другой штат и попало в автомобильную аварию. Родители оказались в госпитале, а дети – у Джин и Чака. В тот день, когда дети должны были уезжать от них, один из мальчиков пошел погулять в парк вдоль дороги. Он нашел там старый туалет, заглянул внутрь и провалился. Сами понимаете, в каком состоянии он оттуда вылез. Джин поспешила отмыть мальчика до приезда тетки.

– Мы тогда только посмеялись, – вспоминает Джин.

А иногда случалось и плакать.

– Они приходят к нам с проблемами. Некоторые из них – медицинские, другие – физические, третьи – поведенческие, – рассказывает Джин.

Все дети трогали их сердца, но один маленький мальчик по имени Айзек оставил самый глубокий след. Однажды в их дом позвонили из детского агентства округа и попросили взять к себе младенца. Малыш пострадал от падения, и его головной мозг был сильно поврежден. Джин и Чак поехали в больницу, чтобы посмотреть на мальчика и понять, смогут ли они о нем заботиться. Врачи сказали им, что малыш, возможно, не выживет. Супруги решили все равно взять ребенка.

– Единственное напутствие, которое они нам дали, – это номер телефона, по которому нужно было позвонить, когда малыш умрет, – рассказывала Джин.

Они просто изливали на него потоки любви при любой возможности.

– Мы молились, и снова молились, и изо всех сил старались выходить малыша, – говорит она.

Айзек частично лишился зрения. Он не мог ни разговаривать, ни сидеть. Его нужно было бесконечно водить по врачам. Его приходилось кормить через трубку, возить на физиотерапию, целый день пичкать лекарствами. Его иммунная система была настолько слаба, что им пришлось отказаться от посещений церкви, чтобы случайно чем-нибудь не заразить ребенка.

– Этот малыш был особое дитя Божие, и Бог был не против того, чтобы мы пропускали церковные службы, – говорила Джин. – Мы делали то, чего хотел от нас Господь.