Пепел и страховой бес Чубаха Игорь
Захар Караванец отозвался сразу, будто и не выпускал телефонную трубку из рук:
– Алло, – буркнул он раздраженно и разочарованно, – какая… личность и какого?..
– Термит, – коротко представился Пепел, – хочу сообщить, что…
– Чеслав, не по телефону, – оживился Караванец, – лучше пересечемся. Подгребай на Гороховую у Фонтанки, там китайская обжорка. Жду. – И повесил трубку, подонок.
Ровно через две с половиной дорожных пробки, дизельное транспортное средство резко затормозило у поребрика, чуть не ткнувшись носом в припаркованный «Гольф». Пошлого подлизы-швейцара в этом заведении не нашлось, зато представительствовала ряженая под китайское эго девица, закутанная в типа кимоно, с выбеленным круглым лицом и интернациональной бусинкой на подбородке. Лапа моментально принялась обхаживать Пепла с поразительной настойчивостью и даже навязчивостью. Обстановка Пеплу не прикинулась – красные бумажные фонарики, скульптуры, скверно срисованные из фильма «Последний император» и прочая фигня с претензией. Не откликаясь на призывные взгляды официантки, Ожогов прямиком направился к дальнему столику, за которым узнал мешки под глазами Захара Караванца. Пока два телаша обмахивали Пепла металлоискателем и изымали тупой «Макар» с последним патроном, гендиректор бросился с места в карьер демонстрировать дурное настроение:
– Вот уроды, закрыли зал для нормальных людей на ремонт, а в зале типа «у нас не курят».
– У нас временно – курительная комната, – пропела псевдокитаезная официантка и плавно махнула рукой в неопределенном направлении.
Перед Пеплом на стол легла папка меню: свинина с жареными огурцами, картофель в карамели, лапшевидные древесные грибы… Перед Караванцем стояла пахнущая уже выпитым «Крувуазье» рюмка-полтинник. Два бойца из личной охраны Захара экономно слюнявили стаканы с апельсиновым соком.
– Какие новости? – проводил фифу угрюмым взглядом Захар и, не запивая, кинул под язык таблетку.
– Для начала я хотел бы получить немного денег, – ради легенды Сергей помассировал локоть правой руки и поморщился, дескать, все еще болит. Типа, костьми за твою идею ложусь и требую соответствующую оплату.
На этот зачин Караванец ответил очень гнилым вопросом:
– А сколько, Чеслав, по твоему я тебе должен? В смысле – за все старания в сумме? Вспомни, ты сам решил спровоцировать войну между теневиками от Минздрава, я здесь ни при чем. И не должен тебе за Стрельцовых-Шафаревичей ни копейки. В качестве премии могу только оплатить лечение твоих гланд, где ты горло сорвал?
После такого недоброго пассажа сохранять маску приличий теряло смысл.
– Ты мне должен по жизни! – резанул Ожогов, прикидывая, кого первым из телашей свалить прямым в челюсть, когда начнется обязательная буча.
Но нет, Захар стравил пар, может, и наезжал он для пробы, в манере барыг из девяностых годов, авось собеседник спасует:
– Я все заплачу до остатка, – хозяин страховой конторы сломал меж пальцами зубочистку. – Ты ведь знаешь мне нет смысла не делиться. Я болен – Захар зачем-то выгреб из кармана горсть полураскрошенных таблеток россыпью, показал и ссыпал обратно. – Если ты останешься со мной до конца, тебе достанется все.
– Пока я все не заработал, – с той же холодной миной ответил Сергей, – сейчас мне нужна моя заработанная доля.
– Других слов я и не ждал, дружище пан Баржицкий, – вдруг широко улыбнулся начальник страхового общества. – Принесите нам пива на всех. «Хольстен», или «Хайникен», – кинул Караванец официантке, – Надеюсь, твоему горлу не повредит? Пойдем, Чеслав, пока перекурим.
– Пойдем, – согласился Пепел, и направился вслед за соблазнительно беззащитной спиной Караванца в курилку, которая вдруг оказалась проходной. Периодически туда-сюда слонялись молодые люди узбекской, но чем пристальней взглянешь – скорее китайской или наружности.
Курили молча, молчание можно было назвать и гнетущим. Пепел мысленно выстраивал речь, которую собирался двинуть дальше, и прикидывал, что прежние наброски не годятся к офсайду, они готовились не для нервной обстановки. Захар пару раз сплюнул в огромную фарфоровую пепельницу. Сергей даже пожалел, что не увидел здесь привычных для курилок банок из-под кукурузы.
– Насчет билета в Китай… – начал переговоры Пепел. Задача ему предстояла архисложная: объявить, что никакой он не пан пшек, что Захару придется обменять подростков на опасного свидетеля Буринина. Да при этом повести беседу так, чтобы она плавно не переросла в кровавое мочилово.
Захар задавил бычка, кашлянул и предупредил:
– Ща, подожди, я отлить схожу. – Караванец вежливо дернул плечом и скрылся в соседнем помещении.
Сразу же из-за двери сквозняком понесло рыбной прелью и еще какой-то экзотически дрянной вонью. «Отдушка у них…», – подумал Пепел, оценивая, что заведение весьма странное: в сортире воняет рыбьим жиром, да и на самом сортире – никакой вывески, словно для избранных предназначен. Пепел сделал глубокомысленный вывод, что душевная беседа отменяется, пора переходить к экстриму, стал у стенки в мертвой для пули зоне и нанес костяшками в дверь три нетерпеливо-вежливых стука.
– Эй!
Ответа не последовало. «А ну как его саркома сточила в труху?», – мысленно стебанулся Ожогов. Ведь таких твердых шанкров ничего никогда не морщит. Не долго думая, Пепел осторожно ткнул носком ботинка, и – дверь поддалась. Сергей не любил фразы «А я предполагал» за ее внутреннюю импотентность, но, конечно, никакого клозета за дверью не обнаружилось. Зато поджидали совсем недружелюбные китайцы. Две пары довольно больших черных глаз уставились на чужака с дистанции метра в три, а у двери оказался обладатель третьей пары, немедля схвативший Пепла за плечи. Двое других тут же воздели руки, будто голосовали за немедленное отторжение Сахалина, и, вопреки законам гостеприимства оказались вооруженны зеркальными тесаками для разделки рыбы.
– Ша, пацаны, вы обознались, я – не Терминатор, а Пепел! – гипнотически произнес Сергей, – ваш Караванец поторопился. Так ему и передайте, что «Триада» вот у меня где! – Ожогов сжал кулак в «рот-фронт» и заодно стряхнул китайские грабли с плеч. – А его аварийный комиссар сейчас пространно колется перед магнитофоном. Можете проверить: в «Макаре», который я вернул Захару, патрон остался целехонек.
Судя по желтым лицам, бойцы не поняли слово «пространно», зато все остальное вкусили правильно.
– Провожать не надо, я сам Захара найду для беседы, – процедил Пепел и беззаботно подставил растерявшимся головорезам спину, как прежде ему Захар. Отер рукавом лоб, подошел к ближайшему стеллажу, быстро нашел ноль, семьдесят пять бутылку сакэ, нормальной русской водяры не оказалось.
Крышку сковырнул уже в курилке, Захаровских телашей в зале, конечно, и след растаял, даже стаканы с апельсиновым соком успели исчезнуть, а пиво так и не появилось. Первый глоток рисового пойла Серега сделал, когда уже колесил по Загородному – чтоб руки на руле не дрожали. «В принципе им ничего не мешало меня замочить», – с грустью сознался сам себе Ожогов. С другой стороны, не битьем, так катанием, ему удалось зарядить Караванцу условия обмена пленниками.
Переступив порог, Кандид сунул в карман отмычку и аукнул в глубь квартиры:
– Есть кто живой? – взывал он, конечно, в шутку. Кандид постарался заблаговременно получить представление о системе организации безопасности в рядах Константина Мурзенко и прекрасно знал, что апартаменты пустуют. Иначе, два бойца непременно дежурили бы по лестничной площадке напротив, а Кандид только что обтопал и обшарил противоположную жилплощадь, и никого там не встретил.
Если бы Кандид служил у Баева первый год, он бы сейчас повернулся на цыпочках и покинул чужую хату. Но с возрастом приходит опыт, и с некоторых пор Кандид ничто не ценил так, как возможность получить дополнительную информацию о недругах работодателя. А подсказки в брошенном жилище находились на каждом шагу.
Как натоптана уличная грязь в прихожей, где хранятся кухонные ножи, как стоят кресла. Люди консервативны и привычек не меняют – любой фактик в будущем, при реальной встрече, мог оказать неоценимую услугу.
– Есть кто дома? – Кандид из коридора завернул в ближайшую комнату, потирая руки в резиновых перчатках телесного цвета.
Доводилось ему работать и в хоромах понапыщенней, но видеотехника вызвала горькое чувство зависти, на такой образ жизни Кандид пока не зарабатывал. Истинно, истинно судачили о Мурзенке, что тот свободное время без остатка гробит на наркоту и видео. Ишь, каков маньяк.
Незваный гость потрогал экран, сохранил ли тот флюиды тепла, чувствительность перчаток оценить это позволяла. Нет. Значит, поляна брошена более пары часов назад. Где ж теперь искать беглецов в большом городе? Кандид почесал репу и завернул на кухню, напевая:
– Зачарована, измордована,
На березе над речкой подвешена,
Вся ты словно в оковы закована,
Однорукая ты моя женщина…
Грязная посуда в мойке подсохла, так что и здесь не найти подсказку, когда обитатели сделали ноги. Ни тебе характерного для тюфячных лежбищ бардака, ни тебе по-хозяйски рассудительного изобилия, в холодильнике нашлась только невскрытая бутылка кетчупа «Хан», недолго же Мурзенко тут обретался, обжиться не успел. В мусорном ведре Кандид узрел всего три хабарика, что только подтверждало прежний вывод. Как-то сама собой рука Кандида обласкала ручку топорика для раздели мяса и отказалась его, сиротинушку, оставить среди прочих кухонных причандалов.
Главное, когда Кандид найдет Мурзенко, на этот раз не забыть спросить, что тому известно о подпольном заводике Лунгина.
– Где завод Лунгина?! – заорал Кандид в пустой квартире, обращаясь к креслу, – Ты думаешь, я забуду спросить? Не мечтай! – и вооруженная сталью рука обрушилась на беззащитную спинку.
Спинка кресла жалобно хрустнула, из зияющей раны полезли желтый поролон и пакля.
– Молчишь? Не такие раскалывались. Будешь дальше молчать, я откромсаю тебе ножки, сдеру кожу и сошью из нее куртку, которую буду носить по воскресеньям! Где завод?! Адрес!? Сколько людей его охраняет?!
На храбро запирающееся кресло посыпались безжалостные удары, один увесистей другого. Кресло растопырило букет пружин.
– А ты тоже смотри, – прикрикнул Кандид на серый от страха экран телевизора. – Ты следующий. Тебя я утоплю в джакузи!
Но судьба знала, чем умаслить Кандида. Его цепкий взгляд задел застрявший в складках дивана серый пластик. Конечно, это мог оказаться отброшенный в суете сборов пульт видака или телека, но Кандид имел глаз наметанный и сразу усек, что это такое. Вогнав топорик в спинку раскуроченного кресла, будто в пень-колоду, Кандид наклонился и подобрал забытый мобильный телефон Samsung E400.
– За этот жест доброй воли, – объявил Кандид в пустоту, когда я вас найду, господин Мурзенко, вы будете мучиться на минуту меньше.
Любопытство подсказало нажать нужную комбинацию кнопок, рука прижала мобилу к уху. В ухо потекли припевные ноты хита группы «Ленинград», но на седьмой ноте спрятанный в корпусе заряд пластида сдетонировал. Samsung E400 в клубах дыма разнесло на тысячу крохотных осколков, а вместе с мобилой раскрошило в салат «оливье» и голову лучшего Баевского работника. Это выглядело, будто в брошенной квартире великан чихнул расквашенным носом.
Пепел с норовом дизеля был знаком, и, предусмотрительно заправив коня до отвала, направил свои колеса к неприглядной «мойке» на Парнасе. Предварительно он наведался в цветочный магазин и обнаружил табличку «Закрыто на ремонт», и теперь, безоружный на все сто, чуыствовал себя, словно нудист на церемонии вручения Оскара. Заморачиваясь с конспирацией, Пепел припарковался на пятачке перед мойкой. Пусть вряд ли ищейки Захара будут рыскать по далеким парнасским колдобинам, остальную дорогу до вотчины Лунгиных Сергей не поленился отмахать пешкодралом – здесь он найдет временный приют.
Конечно, его раза три чуть не обдало грязью из-под колес весело звенящих грузом «Зилков». И к подошвам грязюки прилипло щедро. Зато хватило времени осмотреться по сторонам – так, для порядка. Не похоже, чтобы на складе щербатой стеклотары кипела работа. Окружающий пейзаж был скуп, словно преуспевающий банкир. Глухие стены, ни деревьев, ни канав, пригорков и насыпей; ни одного окна на фронтоне, только входные двери.
А вот это был сюрприз не самый приятный! По ведущей из фармацевтического подвала сточенной подошвами лестнице, опираясь рукой на стену, осторожно поднимался Пашка. «Ну, сейчас начнется», – тоскливо подумал Пепел, и поймал себя на приговоре, что становится, как мысленно это обозвал, педофобом. Не по Пеплову хотенью навязанный подопечный, тем временем зажато оглянулся и стал делать знаки отчаянной мимикой в духе Челентано. Сергей зло вздохнул и не свернул за угол соседнего дома, куда Пашка столь многозначительно указывал. На что Пашка предъявил козырного туза: воровато оглянувшись, он на миг распахнул куртку, и Пепел узнал гуталиновый блеск пропавшего «ТТ».
Это меняло дело. Пепел таки свернул за угол, куда так настойчиво заманивал его маленький паскудник. «Вдарить бы сопляку по уху», – непедагогично замечталось Пеплу. Пашка дышал прерывисто, будто купленный в магазине живой рыбы пескарь.
– Что-то ты, касатик, без огня в глазах? – съязвил Пепел.
В ответ на замечание Пашка опустил голову, молча протянул стыренный пистолет и покаянно зыркнул из-под лба.
– Что, больше не нужен? – поинтересовался Пепел.
– Типа того, – с непреодолимой безнадегой в голосе отозвался младший Лунгин.
Тут уж и в Пепле проснулся воспитатель.
– Что ж ты, мерзавец, в отказ-то пер? Сказал бы сразу – мол, надо мне, уж не бейте, дяденька…
– Сироту, – закончил фразу Пашка.
Пепел не стал задавать наводящие вопросы:
– Знаешь о мамке?
– Да.
– Откуда?
– Мент, козел, сказал.
– Где ты здесь мента надыбать ухитрился?
– Ментов, Пепел, искать не надо. Они сами находят.
– Глубокомысленное замечание, – резюмировал Пепел.
– Ты вот стебешься, – глянул Пашка с недетской укоризной, – а на фабрике тебя засада ждет. Батя раскололся от безрыбья, под страховую контору лег и тебя сдал. Так что волки наши позорные караулят тебя – одни по коридорам киснут, а главный в кают-компании сидит и с батоном кофе хлещет, меня выпустили воздухом подышать. Я же ребенок и не в курсе. Ну, Пепел, – разочарованно протянул Пашка, – ты бы хоть забеспокоился, ей-Богу.
– Да, что ты говоришь? Точно именно меня ждут? – Сергей заволновался, что предприимчивый Караванец мог найти контактный проводок к сердцам серых шинелей, и те отныне не удовлетворены трупом Терминатора.
– Любого, кто явится цех из-под страховой конторы выцарапывать. Ну… Его, понимаешь, менты пасут, доблестный Санчо его спасает…
– Не менее доблестно… – Сергей позволил себе вздохнуть посвободней, ему пока гораздо выгодней жить с аксиомой «Пепел мертв», – Только на Санчо ты не тянешь, скорее – Багдадский вор, – усмехнулся Ожогов, проверяя обойму вновь обретенного ТТ, не хватало всего одного патрона, просто подарок.
Пашка пропустил скользкий комплимент мимо ушей и продолжал, как ни в чем не бывало:
– А он – ни в зуб ногой! Эх… – в голосе малолетки слышались неподдельные упрек и разочарование, – на штурм-то попрешь?
– У меня другие планы. Ментов и твоего папашку придется разочаровать.
Пашка понуро опустил плечи. «Блин, он, все-таки, великий манипулятор», – безрадостно подумалось Пеплу. И тут Пашка подарил:
– Слушай, Пепел. Давай, ты меня с собой возьмешь, а?
Пепел оживился:
– Уволь. Мы как-нибудь друг без друга проживем.
– Думаешь?
– Уверен.
– А мы с тобой еще встретимся?
– Давай обойдемся без «Трех мушкетеров», – досадливо отмахнулся Пепел.
– Как знаешь. Ну, тогда, – Пашка держал марку, – бывай.
И тут малолетний спиногрыз окончательно пришиб Пепла. Гордо заглянул в глаза, решительно протянул руку и столь же решительно стиснул ладонь, протянутую в ответ слегка ошарашенным Пеплом. Рука была сильнее, чем у многих ровесников. Для себя Пепел решил, что хватит патоки, и, не затягивая импровизированное «прощанье с матерой», развернулся. Двинув обратно к машине, боковым зрением Ожогов заметил, что и Пашка, не торопясь, вразвалочку топает к фабрике. На ходу прикуривая.
Липкая грязь под ногами помешала загрузить себя философски-астрологическими размышлениями о дальнейшей судьбе Пашки. Пепел вернулся к бээмвухе, не торопясь, отъехал, руля к заранее подмеченному заброшенному складу размокших фанерных ящиков. Цифра в круге над въездом – 3,5. Широко… Пепел затормозил, вальяжно вышел из машины, гулко хлопнул дверью и, обойдя уже набивший оскомину кузов, распахнул багажник.
Аварийный комиссар, он же – водила «скорой», он же – продувший партию в подкидного дурака Захару Караванцу Олег Георгиевич, явно нуждался в ремонте, настолько жалобно выглядел. Хотя Пепел поступил с ним весьма гуманно: с комфортом засунул в багажник, локти-колени перебивать не стал, даже голову на колесо положил, как на подушку. Пленник, похоже, Пепловой щедрости не оценил, глядел хмуро и исподлобья:
– Так меня на собственной машине еще не катали.
– Не на твоей, а на казенной, – строго поправил Пепел.
– Я так понимаю, звать на помочь – бесполезно? – как-то излишне спокойно уточнил экс-комиссар.
– Ход мыслей в целом верный.
– Дай хоть закурить-то, – попросил бывший-бывший-бывший, и в его голосе Пепел узнал умоляющие нотки на грани срыва.
– Курение вредно, – с суровой непреклонностью отказал Сергей.
– Все равно помирать, – с отчаянием хныкал Буринин.
– Не скули на бультерьерской фене. Курево – после. Рассказывай свои запутки подробней и правдивей. Повторяю – ПРАВДИВЕЙ.
– Фашист, – констатировал умаявшийся вешать лапшу комиссар, посучил по паучьи согнутыми, затекшими ногами. – С чего начнем, с Лунгина, или со страхового общества?
– Для начала попробуем вернуться к китайскому вопросу…
Теперь вспомним о большой любви, оставшейся последней в рядах союзников Насте, решил Сергей, за тягомотный час выжав из Георгиевича до донышка правду по капле. Настя обеспечит безопасность при обмене уютно упакованного в багажник товарища на племя молодое, незнакомое, подростковое. Ей – благодарность от начальства, а мне – наконец спокойную жизнь.
Глава 12. Вредные привычки
…Когда похоронный патруль уйдет
И коршуны улетят,
Приходит о мертвом взять отчет
Мудрых гиен отряд…
…Война приготовила пир для них,
Где можно жрать без помех.
Из всех беззащитных тварей земных
Мертвец беззащитней всех…
«Гиены» Киплинг Редъярд
Где это происходило, для Буринина так и оставалось загадкой, вроде бы справа лежала автомобильная трасса. Земле, через нее колесам, а далее кузову передавалась глухая дрожь, точнее – увольте. Горло немилосердно сверлила жажда, тело ныло, будто сплошная гематома, и гаденький страх пилил нервы. Зато голова… багажник бээмвухи – идеальное средство от гипертонии.
Услышав нарастающий звук мотора и шелест шин, Буринин закопошился в тесных рамках багажника с особым рвением. Для острастки Пепел стукнул кулаком по крышке. Комиссар затих, понял, наверное, что одной возней многого не достигнешь, особенно когда пасть заткнута.
«Фашист» – в муках подумал комиссар и, как утопающий, ухватился за соломинку надежды: вторая машина остановилась в непосредственной близи от их «бумера», и, судя по тарахтенью движка, тачка это была отечественная. «Значит, – продолжал умопостроения не сдавшийся комиссар, – человек простой, убивать не станет. Прямо сейчас».
– Ну, здорово, здорово…
– Привет.
Запрессованный пленник обомлел, услышав при совершенно мужских раскладах женский голос. «А вот с бабами лучше не связываться. И голос – сразу ясно: стерва, такая замочит, даже если сценарием не предусмотрено», – мандражировал Буринин. Трусом он себя не считал, но жить хотелось даже упакованному, будто шпротина в консервную банку.
– И что кавказский пленник успел тебе поведать? – с иронией полюбопытствовала женщина.
– Китайский пленник. О, эта удивительная история началась очень давно, когда старожилы еще помнили, что такое «ваучеры»! Году в девяностом наш Захар Васильевич Караванец прославился тем, что открыл свою первую страховую компанию, страховал вклады граждан в пирамидах и банковские кредиты. И только пирамиды пошли пузырями, Захар тоже решил растаять в тумане с чемоданом чужих денег. А потом года через три всплыл и основал вторую свою компанию, на этот раз кептивную.
– Не ругайся при дамах.
– Кептивная, значит, позволяющая заводам через страхование работников уходить от сочной доли подоходного налога. Где-то в это смутное время Буринин ушел из ГАИ и устроился во «Взаимопомощь», но известной зарплаты ему показалось мало, и он стал копать в неурочное время. И помаленьку выкопал историю с первой конторой. Далее Караванец в один прекрасный солнечный день получил грубое анонимное письмо.
«Это было не письмо, а телефонный звонок», – поправил бы запертый в багажнике пленник, если бы ему пасть не залепили пластырем.
– Содержимое послания банальное: «Если вы не расстанетесь с энной суммой, то соответствующим органам станут известны подробности…». И долгое-долгое время Караванец платил за молчание анонима без задержек. Но помаленьку Захар бурел, обрастал формированием и, наконец, вышел на китайский заказ. Тут уж Буринина задушила жаба, и он потребовал спрятать в тихом укромном месте договор о полной переуступке права собственности на страховое общество, а графу «новый владелец» оставить незаполненной. Где-то здесь он наследил, и Захар Васильевич расшифровал анонима.
– Такой договор – просто бумага, сделать обратку: пара пустяков.
– Буринин тоже не лыком шит. Он хотел тут же заслать копии с компромата китайцам, тогда бы, по его прикидкам, они смену власти в компании поддержали бы, а может, чтоб не поднялся скандал, и отправили бы к Захару пару ниндзя.
– Дурак, – вздохнула женщина, – из опыта знаю, что китайцам гораздо интересней работать с испачканным директором, меньше рыпаться в стороны будет. А я тебе, как обещала, твою выкидуху привезла. Вообще, можешь потихоньку заселяться в свою квартиру, никто ей не интересуется, Пепел ведь мертв…
– Приятная новость.
– Есть еще приятней, ты правильно сделал, что позвал меня. Будем брать Караванца с поличным.
– Мы так не договаривались, я на ментуру не работаю. Мне от тебя требовалась только гарантия безопасности при обмене.
– Ладно, Сережа, не буду ходить вокруг да около. Караванца мы уже взяли, только одна проблемка осталась. Эта малолетняя шпана, им собранная, так размечталась переселиться в Европу, что заперлась на складе и, будешь смеяться, объявила голодовку. И теперь нужен тот самый ловивший их Терминатор, чтобы эти сопляки открыли дверь.
– Грубо шутишь.
– Нетушки, могла бы их спецназом да слезоточивым газом выковырять, но мальцы пугают телевизионщикам рассказать о наших методах, умные, как Склифосовский. Приходится форс держать. Будь другом!
Баба подошла ближе к машине, побарабанила пальцами по железу:
– Так и паришь его там, бедного? – Грубоватый смешок.
– А что с ним, мазуриком, еще делать? – равнодушно зевнул Пепел.
– Дай хоть глянуть.
– А вдруг мотанет в кусты, ищи его потом, свищи, не гасить же при попытке к бегству, он – все равно главный свидетель по моему безнадежному делу. Насмотришься еще, садись в машину.
Крышку багажника опять поскребли.
– Да в салон же! К себе! – не пожелав понять шутку, поторопил Пепел, – Настька, тоже, нашла время паясничать…
– Погоди, а ты выяснил, где компромат на Захара?
– Будешь ржать: в самой конторе среди финансовых отчетов за девяносто шестой год. Ни ревизоры, ни главбух никогда не заглянут, и всегда под рукой.
Двери хлопнули, комиссара опять повезли в неведомое. Он слышал, как совсем близко, чуть позади, ехала вторая машина. Стало быть, баба катается без шофера, раз тачку не бросила… Буринин поймал себя на мысли, что специально отвлекается совершенно левыми рассуждениями. Бес знает, что у этих придурков на уме. А с Пеплом вообще связываться не стоило, тогда еще…
Буринина порядочно потрясло, и даже успело слегка укачать, когда машина, наконец, остановилась. Позади скрипнула тормозами и вторая. Комиссар после нескольких часов заточения получил возможность возблагодарить Бога за то, что опять увидел дневной свет.
– Выползай давай. Меняем одного паршивого жулика на горстку… Впрочем, далеко не ангельских, блин-Клинтон, тинейджеров.
Пасть Буринину разлепили, смятая полоска лейкопластыря улетела прочь – больше не понадобиться? И даже сострадательно потянули за ворот куртки, чтобы помочь выбраться.
– Фу, он обмочился!
– Извини, дорогая, это не моя машина, без унитаза в багажнике.
Бренный пленник с трудом перекинул деревянные ноги, неловко пособил себе затекшими руками, и, пошатываясь, ступил на грешную землю. Огляделся, пьянея от свежего воздуха. Впереди бледнела какая-то постройка явно производственного, скорее складского, типа. А рядышком… Ну, Пепловскую-то морду товарищ комиссар всегда узнает, пока не грянет старческий маразм… А баба? О-ба-на! В серой тужурке капитана милиции. Ментовка… Если б кто знал, как у него отлегло от сердца, ведь до конца комиссар оставлял пятьдесят на пятьдесят, что Пепел его вернет Караванцу в обмен на молодежь.
Буринин вспомнил, что забыл рассказать даме Пепел – войну за медицинский передел по сути развязал опять же Захар, ему она была крайне выгодна. Если бы Караванца вовремя не сгребли, он бы подмял всю лечебную тень… А про то, что предлагал Пеплу за себя приличный куш, но тот не соблазнился, лучше умолчать, среди милицейских чинов, авось, найдутся люди посговорчивее. К прибывшим от здания направилось два хмурых жлоба с легко угадываемой печатью причастности к силовым структурам. Ментовка, как телепат, мигом отозвалась на мысль комиссара.
– Стоять. Молчать и слушать.
– Хорошая из тебя получится жена, – прощупывая, что ему позволено, а что нет, брякнул Буринин.
– Слово – в зубы, – монотонно продолжала баба, – движенье – в зубы. Побег…
– В затылок, – задумчиво вставил ставший при виде новых игроков смурнее тучи Пепел и выплюнул хабарик.
– Выступишь перед мальцами с речью, что Родина – есть Родина, и далее ты во главе с этой бандой появишься в Управе… – попробовала успокоить боевая подруга. – Лучшей амнистии не придумать.
Судя по судорогам скул, сопровождающим жлобам шутка прикинулась. Перспектива Буринина не порадовала, и он с выражением полнейшего согласия на помятом лице, хлопая мокрыми брючинами, последовал в центре каре к строению, которое складом и оказалось.
– Настя, ты меня подставила, – после гнетущей паузы определил Пепел.
– Не дуйся, так будет лучше всем.
Буринин, чувства которого были обострены до предела, сообразил, что женская версия будущего Пеплу не прикинулась, и тот не двинул в отказ только до поры.
Они прошли по лабиринту предбанников, стены, как водится, масляно-зеленые, полы щербатые. У порога одной из дверей лежало – да-да, самое настоящее человеческое сердце, экскомиссар мог бы в этом побожиться.
– Не отставать! – командным голосом приказала Павлова и зафутболила орган куда подальше, – какие заложники нежные пошли… Слышь, – с улыбкой обратилась она к Пеплу, – а забавно было бы посмотреть на эти клапаны для сердца. Ты хоть представляешь, как они выглядят? Жизнь нервная покатила, в старости ведь придется ложиться на операцию. Если доживем.
– Без малейшего, – холодно отрезал Пепел, В уме он себя клял последними словами за идею сотворить из Анастасии Леонидовны опекуншу и гаранта в обмене стукача на подростков. Надо было раньше соображать, что Настя, не смотря на амурные симпатии, являлась самостоятельной неуправляемой боевой еденицей, у которой могут иметься свои, отдельные от Ожоговых, резоны.
– У тебя нет незарегистрированного огнестрельного оружия? Лучше сдай мне, – шепнула Настя на очередном повороте. Не хватало, чтобы тебе «хранение» взамен киднепингу повесили.
– Только холодное, с твоими отпечатками пальцев, – отрезал Сергей, не поворачиваясь.
За следующим углом открылась панорама на целую роту инвалидных колясок. По блеску никеля это больше всего напоминало ряды колесных корзин в универсаме.
– Туда, – махнула рукой Настя.
Пепел нехотя, но послушно свернул, отмерил несколько шагов. И тут почуял, что ни Насти, ни пленника, ни держиморд рядом нет. Опасность завоевала окружающее пространство, как цунами. Ожогов приостановился, спешка нужна только при ловле блох и поносе, осмотрелся: очевидно, они исчезли за той дверью, и не похоже, чтобы их утащили насильно. Впредь он будет только сам организовывать «встречи».
Казалось, у Пепла двоится в глазах, или его начали посещать галлюцинации. Только что коридор был гол и пуст, а теперь спереди и сзади возникло по паре шикующих пистолетами гоблинов. Память картежника помогла узнать: спереди те, что сопровождали Пепла по паркету «Взаимопомощи», сзади те, что служили прицепом к Караванцу в китайской обжорке. Встреча на высоком уровне – какие опасней?
Самостоятельная боевая единица Анастасия Павлова таки сыграла с Караванцем в самостоятельную игру, где Серега оказался фоской, теперь только и оставалось, что попытаться выжить. «Лучше, конечно, помучиться» – как говорил товарищ Сухов, тем более перекрестный огонь клиенты учинить побояться, тогда они буду стрелять друг в друга. Правой рукой Ожогов выхватил «тетешку», левой, уже оборачиваясь, толкнул гремучие инвалидки в сторону спайки, встречающей его с фронта, развернулся, успел пару раз бабахнуть больше для дыма и рикошетного визга в другую сторону, чтоб никому не было обидно. Упал-отжался и, как по рельсам, на животе помчал в дебри инвалидок. Сейчас яснее, чем когда-либо, он осознавал, что гражданин Ожогов – отнюдь не Терминатор.
Поборов зубасто лязгающие наворотами инвалидные кресла группа захвата с двух боков бросилась за Пеплом. Меньше всего Серегу сейчас мытарил сопливый факт – предала. Не размусоливая, Пепел рванул в перспективу коридоров. Вот и пригодились лабиринты. Куда? Второй этаж, сигать на асфальт – а вдруг вывихнешь ногу, тогда из тебя получиться идеальная мишень… Вот та самая дверь, у которой валялось пластиковое сердце. И сейчас валяется, а как похоже на настоящее…
Рядом – дыра с заслонкой. Что за дыра? Не особо вникая, зная, что выбора нет, внизу, верняк, караулят, у лифта (если он есть) – тем более, Пепел вниз головой, как заправский прыгун с вышки, со свистом скользнул внутрь. Заслонка на петлях сразу же вернулась на место. А сам Серега, пропахав с десяток метров по узкой квадратной трубе, мягко брякнулся в глубокий контейнер для мусора.
Отряхиваться и чиститься, будто вылизывающая шерсть кошка, времени не было, хотя что-то блевотно-дрянное и мокрое измазало джинсы и куртку. Мешки с мусором, на которых Серегу раскачивало, словно на волнах Голфчстрима, оказались странно холодные, скользкие, вязко-пластичные. Интересно, отходы какого производства там булькали? Только один – матерчатый – подарил при касании тепло, и Пепел вдруг догнал, что никакой именно это не мешок, а не успевшее остыть человеческое тело; к гадалке не ходи – светлая память товарищу Буринину, и, значит, двое Настиных сурововцев тоже освободились для охоты. Нашарив в черпнувшем слизи кармане куртки трофейную зажигалку «Зиппо», Пепел чиркнул, и с седьмого раза, раскатавшись, та все-таки соизволила зажечься.
Ствол затерялся где-то в безбрежных объедках. В ноздри бил запах хлора, едва перебивавший другой аромат сомнительного свойства – что-то то ли тухлое, то ли разлагающееся, приправленное медицинским спиртом. Пепел услышал, как кто-то для порядка пустил в трубу пару пуль, и перевалился через край контейнера. Вспомнилось, что не далее пяти минут назад так же выбирался из багажника липовый заложник.
Огонек пока щадил пальцы. Территория небольшая, с права фонила тонка полоска света. Пепел подтанцевал, протер рукавом слезящиеся в едком чаде глаза. Обитая железом дверь выводила прямо на улицу – там, где ждала его машина. Недоработка со стороны врагов.
– Какой идиот ставит засовы в мусорнике? – Процедил Пепел.
Выкидушное лезвие залипло в колодке, позорная слизь забилась во все щели. Но не килограммом, Пеплу без особых усилий удалось вытащить лезвие наружу и вставить между притолокой и дверью. Задвижка оказалась тяжелой, но не заржавленной: видно, мусор вывозился часто. Миллиметр за миллиметром задвижка поддавалась ножу.
Где-то за стеной послышались дробные шаги и выкрики на тему «Держи его, лови его!». Пепел сжал зубы, боясь, что они заскрипят чужим мусором. На последнем рывке задвижка-таки застопорилось. Ничего страшного, железка пошла дальше, но все же секунд пять отняла. Щелкнуло, и дверь поддалась. Уже не заботясь о конспирации – его моментально заметили, – Пепел рванул к машине. А недобитые захаровцы, тройку которых минула смерть от «ТТ», высыпали на крыльцо и ломанули за ним. И в этом же старте участвовали два угрюмых, из Настиной тачки.
В окне второго этажа Серега заметил Павлову, прилипла к стеклу носом, что там у нее на душе да в голове – уже не его проблемы.
Предназначенные Сереге пули шинковали глину хоть и в опасной близости, но мимо. Только одна за тот десяток метров, что отделяла его от автомобиля, смогла пропороть куртку и – чуть царапнуть ремень на джинсах. Пепел прыгнул в дизельный «Бумер» и с места врубил по максимальной скорости. Краем глаза заметил, что архаровцы остановились: видимо, преследование по улицам с бьющимися машинами и пальбой из боковых окон, в их планы не входило. Конспираторы… Впрочем, ну их. Жаль только: Буринин – потеря.
Настя не любила ветреный район метро «Ветеранов». Знала она его наизусть: в свое время имелась здесь скромная дача, где и прошло достаточно полноценное и полное авантюр детство Анастасии. Помнится, с приятелями-пацанами собирали бутылки и жили на выручку очень неплохо, а в августе стреляли у хачей арбузы. Настя стреляла. Подходила, смотрела чистыми детскими глазами на продавца и просила:
– Дяденька, дайте, если не жалко, вон тот треснувший арбузик.
Хачи умилялись и выбирали самый большой и звонкий. Мальцы тащили его всей компанией до штаба и жрали. Опять же, всякие сыщицкие похождения… почему-то именно в те годы Настя твердо поняла, что хочет работать в ФСБ и возлюбила одежку цвета хаки. Да не прошла по независящим от нее причинам. Мечта не сбылась, а дачу снесли.
Настя обозлилась сама на себя за телячье чувство: вот накатила дешевая ностальгия, когда о постороннем думать крайне вредно.
Вообще, и Елизавета хороша, есть у гадины голова на плечах, не поспоришь. Похороны на Настьку, а дальше на все десертное уж сама. Неприятность и даже уродство этих повешенных на Павлову похорон было также и в том, что родственников у Селезня-Лапицкого не сыскалось. Единственный брат, давно обретающийся где-то в Восточной Европе, приезжать «в связи с…» отказался, мотивировав тем, что уже старый, и тяжело зад поднимать. На самом деле – не пожелал возиться.
Пришлось Насте самой подбирать костюм для покойника, и конечно, собирать остальной необходимый хлам – от носков и трусов до сентиментальных фоток. Чтобы покойника хоронили с этими фотками, настояла преданная до обкусанных ногтей секретарша Юля. Сама-то не побежала, покойников боится, коза бздливая. Настя злилась, полиэтиленовый пакет, набитый вещами под завязку, резал ладонь и подъемным краном выпячивал правое Настино плечо. А свихнувшийся ветер причесывал кучи опавших листьев.
А потом выпала кому-то уже знакомая очередь, где не плачут, а караулят, когда выкрикнут фамилию умершего, и надо будет тихонечко протискиваться в застекленный кабинет. А там председательствует худосочный парень в немодных очках, составляет опись вещей и выясняет все сопутствующее, вплоть до стоимости гроба. Зачем, спрашивается? Перед Настей сидели две девицы, судя по разговору – подруги. Распахнулись двери «прощального зала № 1», и никто не подумал их закрыть, представив на обозрение очереди ритуал переодевания покойника.
– Что, и маму так повезут? – не двигающимися губами спросила младшая из девиц.
– Не знаю, – устало огрызнулась вторая, и первая сбежала курить, оставив почти такой же, как у Насти, пакет с вещами на отполированной задами лавке. Так и прокурила очередь, и за нее пошла отчитываться подруга. Сквозь стеклянное окно было видно, как старательно она обдумывает ответы на вопросы очкастого, ну прямо «Кто хочет стать миллионером»…
Настя вслушивалась в чужие суетные и пустопорожние разговоры, наблюдала за тягостными ритуалами, стараясь отвлечься. Но не от похорон Селезня-Лапицкого, до встречи с Елизаветой оставалась буквально минут десять – Анастасия как раз успеет поставить подпись в толстой линованной тетради, выйти из морга и добраться до главного входа в больницу, где у нее и назначено.
На проспект вела специально проложенная асфальтовая дорога, здесь ветер забавы ради кружил окурками, но Павлова машинально свернула на гравийную – по которой ходила каждый раз, когда в далеком детстве бабка, помнится, отправляла по лабазам за спичками, молоком и гречей. Дом бабки снесли первым, а теперь уже выжжена вся аллея. И пресловутый роддом, который так активно начали строить еще в конце восьмидесятых, до сих пор так и таращился пустыми глазницами-окнами. Насте хотелось бы спрятаться за сентиментальными воспоминаниями, но выходило из рук вон плохо, неужели ей теперь не по силенкам управлять даже собственными мыслями?
У ворот, выводящих на улицу Лени Голикова, на обломках качели сидела возле магнитофона, как древнее племя вокруг костра, компания – три парня и одна девчонка, и все четверо хлебали пиво из помятого баллона «Арсенального». Девчонка еще и зализывала «Чупа-чупсом» – очередной намек на Настино детство. Идущий навстречу старик с нарезным батоном под мышкой страдальчески покосился на компанию и пробормотал:
– Дожили, эх… На трех парней одна девушка! До чего довела демократия!
Четверка не вспенилась, провожая ветерана равнодушными взглядами. Магнитофон пел не сильным, но приятным хрипловатым голосом:
Теплый ветер с островов перепутывает судьбы.
Он согреется в метро и опять тебя забудет.
Я всегда живу в гостях – больше ничего не спрятать…
Настя поплотнее закуталась в длинный плащ военно-защитного цвета и ускорила шаг: Серпухова, наверное, уже ждет, нечего опаздывать на собственную капитуляцию и Павловой.
Елизавета действительно уже переминалась с ноги на ногу. Несколько не на условленном месте, а на крыльце больницы. «От ветра бережется», – недовольно подумала Анастасия, жалея, что надела с утра короткую юбку, не послушавшись висевшего по ту сторону окна градусника.
– Ну что, – нагло начала Елизавета, как только Павлова приблизилась, – решила? – видок товарищ по партии имела игривый и задиристый, будто у кошки, катающей по ковру полудохлую мышь. Тамбовский волк ей товарищ.
– Что тут решать? – просто ответила подчиненно приземляющая взгляд Настя. – Сдаюсь. – Сквозняк был отвратительный. Павлова подумала, что простудиться выпало бы совсем некстати.
– Правильно, голова у тебя работает, – деловито похвалила торжествующая Серпухова, – не все мозги, стало быть, протрахла.
Наступив на горло собственной песне, Настя самоусмирилась:
– Что, Елизавета, утверждаешься за счет «слабого звена»? – в голосе не сквозануло ни капли отпора, только печальная констатация кислого факта.