Как бы волшебная сказка Джойс Грэм
– Отстань от него! – не выдержала Женевьева.
– Пап! – закричала Зои.
– Да успокойтесь вы. Мы с Майклом заключили уговор, так, Майкл?
– Так.
И Питер был уверен, что уговор будет соблюден. Но все же было десять минут до полуночи, и смириться не получалось. Питер и Жен тянули, обсуждая, что бы им сказать, как бы все уладить. Питер признавал, что он страшно зол, но не знал, на кого злиться больше – на Зои или на Майкла. Жен не хотела, чтобы он принимал это слишком близко к сердцу. Каждый отец встречается с подобной проблемой. Он сам, будучи подростком, бльшую часть времени гонялся за хорошенькими девчонками и не нуждался в указках нормального взрослого мужчины; с другой стороны, он не хотел выставлять себя дураком и закутывать дочь в чадру или паранджу.
Зои была красавица, стройная, с волосами цвета воронова крыла и глазами как у лани, и он испытывал облегчение оттого, что ее не тянуло, как многих ровесниц, рядиться под голливудскую шлюху. Он был убежден, что к шестнадцати годам дамбу все равно прорвет. Просто он чувствовал моральную обязанность укреплять дамбу до последнего. Дожидаясь дочь, они с Жен сидели за бутылкой красного вина, и, когда ключ Зои повернулся в замке входной двери, Питеру остро захотелось подкинуть в промоину лопату песка.
Он встал.
– Спокойней, – предупредила Жен.
– Выходить из себя не собираюсь, – ответил Питер.
Кто-то вкатился в дверь. Это был Майкл с поднятыми руками, словно сдаваясь. Питер глянул ему через плечо и увидел Зои.
Парень смотрел на него круглыми глазами.
– Позвольте объяснить… – начал он.
– Стой, где стоишь! – рыкнул Питер.
– Да, но я хочу…
Питер выставил громадную ладонь, как регулировщик:
– Стоп!
– Дело в том, что…
– С меня хватит. Не хочу никаких оправданий: мол, собака сожрала готовое домашнее задание. Не хочу слышать о дорожных пробках. Ничего не хочу. Хочу только, чтобы на часах было одиннадцать.
– Собака сожрала домашнее задание? – Майкл почесал свои дреды.
– Дай ему шанс, – сказала Жен.
– Пап! – подала голос Зои.
– Ладно-ладно. С тобой я разберусь через минуту. Но сперва ты, Майкл. Уговор есть уговор, так?
– Пап, выслушай его и перестань выставлять себя дураком!
– Осторожней!
– Дело в тете Таре!
– Что?
– Тетя Тара. Она была в «Белой лошади». Вдрызг пьяная, пап!
– Что?
– Это то, что Майкл пытается тебе сказать. Мы бы уже давно были дома. Если бы не тетя Тара.
Питер взглянул на Майкла.
– Это правда, – подтвердил Майкл.
Все вышло наружу. Где-то в середине вечера Зои заметила тетю Тару – та плясала так, будто к ней прикоснулись оголенным высоковольтным кабелем, дергаясь как безумная, откровенно пьяная.
– Но ты сказала, что это молодежный вечер! – усомнился Питер.
– Да, молодежный, – вмешался Майкл.
– Пьянющая, пап.
– Но ты говорила, что там не бывает алкоголя!
– У нее была пластиковая бутылка как будто с водой, а на самом деле с водкой. Так они проносят бухло.
– Они?
– Всякий, кто хочет нажраться. Не смотри так на меня, я терпеть не могу водку.
– Я тоже, – поспешил вставить Майкл. – Во всяко случае не очень.
– Я увидела ее и подумала: ну ты даешь, тетя Тара, – сказала Зои, – и поглядывала за ней, а она вешалась на всех парней и целовалась, знаешь, взасос, совала язык глубоко в горло, как ящерица за сочной мухой, и я говорю Майклу: черт, это Тара, моя тетя, а она разошлась, танцуя как-то непонятно, да, Майкл, прыгая вверх-вниз…
– Пого, – пояснил Майкл, – как на ходулях.
– Точно, пого, отпадный танец, но так, словно ей сунули в задницу петарду, причем не притворялась, пап, и отхлебывала что там у нее было в пластиковой бутылке, а все эти дурачки вокруг нее распалились, и я подумала, что добром это не кончится. Чуть не позвонила тебе.
– А надо было.
– Ну, не позвонила. А тут она стала светить сиськами и все такое…
– Стоп-стоп-стоп, – сказал Питер. – Это правда?
Майкл кивнул.
– Уже была половина одиннадцатого, и я говорю: пошли, надо идти, потому что твой отец… потому что вы сказали… и тут вокруг нее заварилась буча, подскочили вышибалы, и, пока они разбирались с теми парнями, трое других парней насели на нее…
– Насели? – ужаснулась Женевьева.
– Да, – сказала Зои, – насели, и, думаю, они пытались стянуть с нее одежду, так что я говорю Майклу…
– Она говорит мне: надо помочь ей, а я думаю: нет, спасибо, если полезу, мне башку оторвут, но тут Зои бросилась на них. Пришлось и мне за ней, – Майкл повернулся к Питеру, – вроде как на подмогу, а Зои показала свои приемчики дзюдо, ух! И один парень грохнулся на спину, к другому применила удушающий захват, а третий как на нее замахнется, тогда я прыгнул на него, но тут охранник схватил меня за гребаные дреды, извините, миссис Мартин, за волосы, а Тара только орет: что, черт возьми, происходит, нельзя уже девушке развлечься, что ли? – и я даже не думаю, что она узнала Зои, настолько была пьяна, вот так мы и опоздали на автобус.
– Ладно, – сказал Питер.
– Ладно, – повторила Зои.
– Но я постарался, чтобы мы успели на следующий. Который немного опоздал. Извините.
– Ладно, – сказал Питер.
– Так что, все нормально? – спросил Майкл.
– Да. Нормально. Хорошо. Хорошо.
– Спасибо, что доставил Зои в целости и сохранности, Майкл, – вмешалась Женевьева. – Подвезти тебя до дому?
– Мои родители не слишком волнуются, если я малость припозднюсь.
– Правильно делают.
– Я не говорю, что вы слишком уж волновались, – поправился Майкл. – Или кто-нибудь.
– Все в порядке, – буркнул Питер.
– Что вы собираетесь делать с Тарой? – поинтересовалась Зои.
– Тебя это не касается, – ответил Питер.
– Ну ладно, – сказала Женевьева, вставая и хлопая в ладоши. – Хорошо провели время, ребята?
– Ложись спать! – позвала Женевьева.
– Не могу уснуть.
– Я даже слышу, как у тебя мозги скрипят.
– Как я могу перестать думать?
Женевьева села в постели и включила ночник. Мягкий янтарный свет пронизывал ее волосы. Она положила ладонь ему на грудь.
– Чем тут поможешь?
– Какого черта ее туда понесло?
– Она явно думает, что еще подросток.
– Много ли девчонок дуют водку из горла и показывают сиськи?
– Ну, одна-две.
– Тебе когда-нибудь хотелось снова стать такой молодой?
– Что, и вот так вести себя? – спросила Женевьева.
– Да.
– Нет, не хотелось. Я такой ерундой не занималась и в молодости, и сейчас не мечтаю о таком, если ты это имеешь в виду. А ты?
Он немного подумал, сказал:
– Единственное, что есть хорошего в шестнадцатилетнем возрасте, – это эрекция.
– Хочешь поговорить с Тарой о ее поведении?
– Не знаю. Я плачу этому чокнутому мозгоправу, чтобы он с ней говорил. Или мне так думалось. А толк есть? Он просто разговаривает с ней, ставка почасовая. Сколько длится беседа? Час. Когда он скажет, что достаточно разговоров?
– Когда у Тары наступит прорыв, наверно.
– Прорыв. Откуда и куда?
– Я гашу свет. Спи давай.
Она протянула руку и щелкнула выключателем.
– Тара, Тара, Тара, – промычал Питер. – Где тебя черти носят?
Тара в этот момент входила в свой старый дом. Споткнулась во тьме о порог, выронила ключи, которых ей никогда не давали, когда она жила здесь двадцать лет назад. Наклонилась поднять их и стукнулась головой о приоткрытую дверь, отступила назад и наткнулась на горку, стоявшую у подножия лестницы. Стекло и их лучший фарфор в горке зазвенели. Тара удержалась на ногах и придержала дрожавшую горку.
Постояла в темноте, переводя дух. Было около часа ночи, и она боялась разбудить родителей. Но из кухни пробивался неяркий свет.
– Все в порядке, я не сплю, – послышался голос матери.
Тара слегка покачнулась, отерла рукой лицо и шагнула из коридора в кухню. Войдя, направилась прямиком к раковине, налила стакан воды и выпила залпом. Затем тяжело опустилась на стул у кухонного стола.
– Хоть и старалась потише, – сказала Мэри, – у тебя это плохо вышло.
– Извини.
– Решила вот дождаться тебя.
– Это было ни к чему. – Тара тихонько рыгнула.
– Ты пьяна.
– Выпила самую-самую-самую чуточку. Честное слово.
Мэри встала. На рабочем столе стояла тарелка, прикрытая другой тарелкой. Она сняла верхнюю:
– Вот, возьми, я приготовила тебе сэндвич.
Тара с благодарностью взяла его.
– Не могу привыкнуть ложиться спать, пока ты не придешь. Твой отец говорит, я должна оставить тебя в покое, мол, пусть делает что хочет. Хотя он не обрадовался бы, увидев тебя в таком состоянии.
Тара, чавкая, уписывала сэндвич.
– Я уже не ребенок, мама.
– Неужели? – резко сказала Мэри. – Кто же ты тогда?
Тара перестала жевать. Положила недоеденный сэндвич на тарелку. Встала, слегка покачиваясь:
– Я иду спать. Покойной ночи.
Мэри смотрела, как дочь, шатаясь, бредет по коридору, слушала, как та поднимается по лестнице. Прошел еще час, прежде чем она тоже отправилась в постель.
31
Глубинный смысл, кроющийся в сказках, сказал мне в детстве больше, чем смысл любой правды, которой учила жизнь.
Иоганн Шиллер[43]
Ричи проснулся оттого, что кто-то звонил и барабанил в дверь. Первой мыслью было: полиция. Потом он вспомнил, что у него нет никаких неприятностей с полицией, если, конечно, не считать недавнего случая пьяного вождения. Хотя, насколько он знал, по таким нарушениям полиция не заявляется чуть свет.
Для Ричи «чуть свет» значило раньше одиннадцати.
В дверь продолжали молотить. Он спустил ноги с кровати и протер глаза, прежде чем нащупать сперва сигарету, потом зажигалку, потом очки. Только после этого натянул трусы и подошел к окну. Глянул и увидел Тару. Та одной рукой держала велосипед, а свободной барабанила в дверь. Какое-то чутье заставило ее поднять взгляд. Слабое утреннее солнце блеснуло в ее темных очках.
Ричи открыл окно:
– Подожди, я сейчас.
Он прошаркал обратно, сунул в рот дымящуюся сигарету и пошарил в карманах джинсов, ища ключи. Вернулся к окну и бросил ключи Таре. Они упали рядом с ней на каменную плиту.
– Поставь чайник. Я сейчас спущусь.
К тому времени, как Ричи ополоснулся в душе, оделся и спустился в гостиную, Тара приготовила для них чай. Услышав его шаги на лестнице, она разлила чай по чашкам.
– Где моя кружка? – спросил он. – Это не моя кружка.
– Что?
– Хочу мою любимую кружку.
– Какого хрена, Ричи, когда ты превратился в занудливого старика? «Хочу мою любимую кружку», – передразнила она его.
– Когда? Когда ты пропала, вот когда. Я – старик.
– Нет, ты не старик.
– Не нет, а да.
– Нет.
– Да.
– Нет.
– Это просто смешно. Мы могли бы препираться так часами.
Тара скривила гримасу.
– Ладно, давай чай. Который час?
– Половина десятого. Ричи, мне так трудно! Так трудно!
– Что? – Ричи закурил новую сигарету.
– Я говорю правду. Говорю правду, и никто мне не верит. Ни собственная мать, ни отец. Ни Питер. Ни ты. Ни тот чокнутый, к которому я должна ходить.
– Вивиан, – фыркнул Ричи.
– Да, Вивиан. Думаешь, это забавно?
– Ну да. Одно имечко чего стоит. Я каждый раз не могу удержаться от смеха. Не знаю почему. Правда не знаю. У меня есть другой знакомый Вивиан, и его имя не вызывает у меня такого смеха. Странно. Закуришь?
– Нет. Рада, что ты находишь это забавным. В любом случае этот тип пытается убедить меня, что все это мне привиделось, а я стараюсь ему не мешать. Честное слово. Может, он и прав. Просто, ну, когда знаешь, что это было, а каждый пытается убедить тебя, что на самом деле не было, начинаешь верить им: не потому, что это правда, но потому, что так проще. Это легкий выход из положения.
– Ладно.
– Как же, ладно. Тебе-то откуда знать.
Ричи подумал о том дне, когда его доставили в полицию и потребовали признаться в убийстве Тары.
– Да уж знаю. Поверь мне.
Тара сняла очки и пристально посмотрела на него. Потом снова надела их.
– Без них никак не можешь? Хотя бы в помещении?
– С тех пор как я вернулась, свет плохо действует на мои глаза. Когда я без очков, в глаза как будто песок насыпали.
– Как от недосыпа? Обычно это называется недосыпом. А сон как бы вымывает песок из глаз.
– Он так и говорил.
– Кто?
– Тот, кто вывел меня оттуда. Он говорил – про нас тут, в этом мире, – что мы все спим.
– Ты о том твоем дружке-фейри?
– Они не такие, как ты думаешь, Ричи.
– Как я думаю?
– Не знаю. Крохотные человечки с кружевными крылышками и в шляпах из желудевой чашечки. Они вовсе не такие, Ричи. Они жутко опасные.
– Ну ладно.
– Никогда не связывайся с ними. Даже ненароком. Никогда.
– Ладно.
– Еще раз скажешь «ладно», убью. В этом доме есть какая-нибудь еда?
Ричи кивнул на хлебницу. Она принялась делать тосты и варить яйца, заново поставила чайник. Потом вдруг сказала:
– Ричи, у тебя мыши на кухне.
– Знаю. У них гнездо за холодильником.
– У тебя тут свалка. Сплошная антисанитария.
– А тебе какое дело?
– Хочу переехать к тебе.
Ричи помотал головой, быстро. Не в знак отказа, нет. Просто сделал непроизвольное движение, как если бы в ухо залетел комар. Теперь была его очередь снимать очки. Он протер их о край футболки, водрузил обратно на нос и уставился на Тару.
– Так ты не против?
– Что это ты удумала?
– Не могу больше оставаться с мамой и папой. Это сводит меня с ума. Они тайком следят за всем, что я делаю. Как чищу зубы. Как причесываюсь. Как ем. Подозреваю, что даже заходят ночью ко мне и смотрят, как я сплю. Особо не говорят. Просто наблюдают. Я чувствую себя бомбой, готовой взорваться. К тому же Питер собирается звонить тебе.
– Для чего?
– Рассказать о моих вечерних развлечениях.
В этот самый момент зачирикал мобильник Ричи. Он поднял его. Экранчик сообщал, что звонит Питер.
– Ты просто телепатка.
Ричи поднес телефон к уху. Отвернулся к окну.
– Не говори, что я здесь.
– Все в порядке, Пит? Что? Она сейчас у меня. Да.
Ричи слушал. Иногда хмыкал. Наконец выключил телефон и положил его в карман. Взглянул на Тару.
– Я ходила в «Белую лошадь».
– Ну, молодец. В пивняк для тинейджеров. Похоже, хорошо повеселилась.
– Просто хотелось побыть среди ровесников, Ричи.
– Ровесников?
– Да!
– Тогда зачем хочешь переехать ко мне? Я старый пердун.
– Ты не прав.
– Прав. Меня не тянет в «Белую лошадь», надираться и потом блевать. Прыгать в «яме», уткнувшись носом в чью-то вонючую подмышку. И не тянет целый вечер твердить кому-то, что они дерьмо, поскольку не любят ту же музыку, что и я, и чуть ли не драться из-за этого. Знаешь что? Я не хочу быть молодым. Мне, черт возьми, понравилось быть старпером. Да! Я лучше суну свой член в кухонный блендер, чем снова становиться тинейджером. Если ты это хочешь, Тара, если хочешь позориться в «Белой лошади», ты пришла не к тому парню. У меня есть мой виски, моя сигарета, кружка для чая и мои теплые домашние туфли.
– Я должна уйти из того дома, Ричи.
– Это не поможет, дорогая.
Ричи повалился на диван и закурил новую сигарету. Какое-то время они сидели молча.
– Ты говорил, я хорошо крутила тебе косяки.
– Ты увидишь, что даже это изменилось. Теперь в основном курят сканк[44]. Мерзость, причем термоядерная, потом только и можешь, что таращиться с отвалившейся челюстью и пускать слюни, словно тебе сделали лоботомию.
– Я по-прежнему умею хорошо растирать спину.
Ричи вздохнул:
– Тебе придется принять меня таким, какой я есть.
– Наведу здесь чистоту.
– Как хочешь. Не жди, что я буду помогать.
– Мышам придется уйти.
– Поставлю мышеловки.
– А вот этого не надо! – Тара встала. Спор разрешился. Она переезжала к Ричи, и она знала это. – Сколько времени? Ладно. У тебя есть палочки?
– Палочки?
– Ароматические палочки.
– Может, вон там, в ящике буфета.
Тара порылась в ящике. Нашла несколько старых сломанных сандаловых палочек и расставила их полукругом в кухне, воткнув куда было можно. Ричи стоял в дверях, озадаченно глядя на ее манипуляции.