Обрученная с розой Вилар Симона

– Ты что не разденешься, мастер Алан? – весело спросил Шепелявый Джек.

Анна независимо хмыкнула.

– Вот еще! Плащ уберег меня от непогоды, и я промочил лишь сапоги, – и она протянула ноги поближе к огню.

На самом деле ее кожаный камзол был совершенно сырой, и девушка тоже была бы не прочь просушить его у огня. Она не очень удобно чувствовала себя среди полунагих мужчин. Анна сидела спиной к ним, слушая их грубые шуточки, и боялась оглянуться. Когда же колокол позвал к ужину и в дверях появился воин-прислужник, девушка вздохнула с облегчением.

Барон Шенли говорил правду, обещая путникам сытный и обильный ужин. Стол был уставлен рыбой, дичью, мясом домашнего приготовления, овощами, вареньем, не говоря уже о караваях хлеба, всевозможных лепешках, вине, эле и простокваше. Наскоро прочитав молитву, они готовы были тут же приняться за еду, но сэр Мармадьюк остановил их жестом:

– Еще минуту. Подождем моего младшего брата Джозефа. Я никогда не приступаю к трапезе без него. Но предупреждаю: какое бы впечатление ни произвел на вас Шенли-младший, ведите себя сдержанно.

И он испытующе оглядел всех присутствующих.

«Любопытно, что же это за братец?» – подумала Анна, с любопытством оглядывая зал.

Убранство его поразило девушку ужасающим сочетанием выставленного напоказ богатства и полнейшей безвкусицы. Не беленные, должно быть, полстолетия стены были как попало увешаны пестрыми шерстяными коврами, гобеленами на библейские сюжеты, попадались и роскошные сирийские ковры с пышным ворсом и богатыми кистями. Прямо на них, вперемешку, были приколочены различные охотничьи трофеи: запыленные кабаньи головы, шкуры волков, затянутые паутиной оленьи рога. Рядами тянулось дорогое оружие: мечи голубоватой стали, скрещенные копья, щиты – все тоже покрытое пылью. Несмотря на то что в огромном камине на груде багровых углей громоздилось целое дерево, в зале было сумрачно и сыро, а из углов попахивало собачьей мочой. К своему удивлению, в нише у окна, образующей как бы отдельное помещение, девушка заметила пяльцы для вышивания и точеное креслице, на котором лежала алая бархатная подушка, обшитая золотым галуном.

«Никогда бы не поверила, что в этом замке есть хозяйка, – подумала Анна. – Что ж она не следит за порядком?»

Девушка невольно пригляделась к барону. Из-под полуопущенных век он неотрывно следил за гостями, в особенности за Майсгрейвом. Шенли буквально не мог оторвать глаз от сверкавшего на груди рыцаря ковчежца, и взгляд его был полон лютой злобы.

В это время где-то в глубине замковых переходов хлопнула дверь и донесся неестественно громкий смех. В этом смехе было нечто столь необычайное и жуткое, что путники невольно переглянулись и покосились на барона. Но тот оставался спокойным даже тогда, когда дверь отворилась и стремительно вошли двое мужчин. Первым поспешал широкоплечий коренастый слуга с угрюмым крестьянским лицом, а за ним, завывая и хихикая, бежал вприпрыжку богато одетый юноша.

Анне стало жутко. Перед ними был совершенный идиот. Бледное, покрытое болячками лицо, огромный незакрывающийся рот, из углов которого текли струйки слюны, жидкие, растущие пучками коротко остриженные волосы. Крохотные глазки блуждали под длинными, лишенными ресниц веками, остроконечная сплюснутая голова была откинута. И еще – руки, ужасные, сверхъестественно короткие руки, на которых было всего по четыре толстых пальца.

Идиот при виде Мармадьюка Шенли издал радостный вопль и, неуклюже покачиваясь, бросился к нему. Сэр Мармадьюк провел рукой по его покрытой плешинами голове.

– Господь ниспослал мне такого брата, на то Его воля, – сказал он. – Что ж, пора ужинать.

Он смотрел на идиота с нежностью, в то же время испытующе поглядывая на гостей. Но тут и Шенли-младший обнаружил присутствие чужих и, спрятавшись за спиной брата, стал панически вопить, указывая на них своей четырехпалой, похожей на лапу пресмыкающегося, рукой.

Анне стало дурно. Неужели им придется сидеть за одним столом?

Так оно и вышло. Барон приказал явившемуся вместе с Джозефом Шенли слуге усадить юношу на место, и тот немедленно запихнул в рот чудовища кусок стерляди в соусе. Почувствовав вкус рыбы, калека приутих и стал разевать рот всякий раз, как слуга подносил ему пищу, причем тому приходилось проворно отдергивать руку, ибо Шенли-младший все время пытался укусить его за пальцы.

Барон, его гости и кое-кто из приближенных хозяина, сидевших за нижним столом, также принялись за еду. Неожиданно Майсгрейв спросил у хозяина:

– А разве леди Шенли не выйдет к ужину?

Шенли бросил недовольный взгляд на Майсгрейва.

– Нет. Баронесса вот уже несколько месяцев тяжело больна и не выходит.

«Видимо, сам воздух этих стен способствует испугам, – подумала Анна. – Я бы тоже слегла, доведись мне прожить хоть несколько дней под этим кровом».

Надо ли говорить, что кусок застревал у девушки в горле и она невольно завидовала своим более хладнокровным спутникам, преспокойно поглощавшим яства. Повизгивание полоумного, его возня и гнилой, тошнотворный запах, начисто лишили Анну аппетита. Она с трудом заставила себя проглотить несколько кусочков хлеба и выпить кружку простокваши. К своему великому ужасу, девушка вскоре заметила, что идиот проявляет к ней особый интерес. Он не сводил с нее глаз, сопел и тряс головой. Неожиданно, вырвавшись из рук прислужника и обежав стол, он с торжествующим криком вцепился в ее плечи. Его ликующий вопль слился с возгласом ужаса девушки. Она схватила за руку Майсгрейва, продолжая кричать. Филип вскочил и рывком отшвырнул идиота.

– Успокойся, Алан. А вы, милорд, угомоните своего брата.

Он загородил собою Анну, ибо идиот, вращая глазами, снова потянулся к ней.

– Адам, уведите Джозефа, – медлительно распорядился барон.

Однако Шенли-младший упирался и вопил, когда слуга вытаскивал его из зала; эти крики еще долго были слышны в пустых переходах замка.

– С Джозефом это случается редко, – спокойно заметил сэр Мармадьюк. – Вообще-то он довольно безобидный малый.

Анну трясло. От испуга у нее кружилась голова. Майсгрейв успокаивающе положил руку на ее плечо:

– Больше нечего бояться, Алан. Будь мужчиной.

Но это было сейчас труднее всего. Никогда еще она не чувствовала себя столь беззащитной. Из глаз ее текли слезы, она едва дождалась, пока безмолвный ужин подошел к концу и слуги барона поднесли им воду для омовения пальцев.

Но замок Фарнем еще не раскрыл всех своих тайн. Когда рыцарь со своими спутниками, в сопровождении барона и его слуг, вышел из зала, сквозняк отворил одну из боковых дверей и из глубины покоев до них долетел слабый женский крик.

– Помогите! – кричала женщина. – Если вы добрые христиане, молю вас, помогите!

Барон Шенли резко шагнул в сторону и, с силой захлопнув дверь, повернулся к Майсгрейву. Тот остановился.

– Что значит этот крик, милорд?

Глаза Шенли сверкнули.

– Вас, видимо, волнуют семейные дрязги в чужом доме?

– Дрязги меня не касаются, – сухо ответил Филип. – Однако сейчас я явственно слышал, как женщина взывала о помощи.

– Вздор! Очевидно, Джозеф где-то столкнулся с леди Шенли. Моя супруга хоть и давно живет в Фарнеме, все еще боится моего брата не меньше, чем ваш мальчишка-паж.

Майсгрейв не ответил, всем своим видом выражая недоверие. Тогда Мармадьюк Шенли, глядя на него, опять оскалился своей страшной улыбкой.

– Вам ведь достаточно моего слова, что ничего серьезного не происходит и я сам во всем разберусь?

Филип какое-то мгновение глядел на него, затем, не произнеся ни слова, повернулся и двинулся дальше. Барон не последовал за ним.

Вернувшись в отведенную им комнату, воины, прежде чем улечься, коротко переговорили.

– В этом замке что-то нечисто, – пробурчал всегда подозрительный и ворчливый Большой Том. – Клянусь мессой, здесь чувствуешь себя еще более неуютно, чем под проливным дождем.

– Ну и отправляйся под дождь! – хмыкнул Шепелявый Джек. – По крайней мере, мы хоть сытно поужинали и нас ждет сухая постель.

– Если только нас не перережут еще до рассвета, – заметил Патрик Лейден. – Такое уже случалось во время войны Роз под небом старой Англии.

– Не думаю, – спокойно возразил Филип Майсгрейв. – Барон Шенли, конечно, способен на любое злодеяние, но законы гостеприимства в Англии святы, как и рыцарская честь.

– Так думаете вы, сэр, – сказал Гарри Гонд, которому Анна в этот момент меняла повязку. – Вы, не нарушивший закона гостеприимства, даже когда непогода пригнала к дверям Нейуорта вашего злейшего врага – шотландского рыцаря Делорена. Но Мармадьюк Шенли совсем из другого теста. От него можно ожидать всего.

– И зачем, милорд, вы явились к столу с ковчежцем, который получили за победу на турнире? – спросил Шепелявый Джек. – Барон не мог глаз от него отвести.

Майсгрейв кивнул.

– Возможно, вы и правы. Но мы уже здесь, и следует позаботиться о нашей безопасности. Поэтому ложитесь в одежде и держите оружие наготове. На двери нет ни замка, ни засова, и мы не можем запереться. Придется по очереди сторожить за дверью, чтобы предупредить остальных в случае опасности. Хотя, как знать, может, наши хлопоты и впустую.

Он повернулся к Алану.

– Ты что молчишь, Алан? Тебя, видно, сильно напугал этот Джозеф Шенли?

– Уф! – передернулся Шепелявый Джек. – Я бы тоже заголосил, если б это исчадье ада вцепилось в меня. На месте барона я бы держал его за семью замками и никому не показывал. А вы, видать, глянулись ему, мастер Алан?

Анна вздохнула.

– Клянусь всеми смертными грехами, мне действительно стало не по себе в этих когтистых лапах. Но сейчас я думаю о другом. У меня из головы не идет крик женщины. Я не верю ни единому слову барона.

Все умолкли, раздумывая о словах Алана.

– Вы подозреваете, – продолжала Анна, – что барон способен на любые преступления, и в то же время поверили ему на слово, хотя в криках той несчастной было куда больше истинного чувства, чем в его словах. И мне стыдно, что столько сильных, хорошо вооруженных мужчин думают лишь о своей шкуре, когда опасность грозит слабой женщине.

Филип рывком поднялся.

– Твой упрек, Алан, основан лишь на догадках, тогда как ответ Шенли звучал вполне убедительно. К тому же он полноправный хозяин в своем замке, тогда как нам всего лишь оказана милость пребывать под этим кровом.

– Но голос, милорд! Она ведь молила о помощи!

Филип не ответил. Он был в смущении, не зная, как поступить.

– В любом случае, – сказал он, – мы не имеем права шататься по замку и вынюхивать, что здесь в действительности происходит.

Анна вскинула голову.

– Это лишь предлог, сэр! Уловка труса, чтобы отсидеться с оружием за толстой дверью, избежав тревог и беспокойства.

Анна на миг забыла, что она не только Алан Деббич, мальчишка, но и мужчина, отвечающий за свои слова.

Майсгрейв слегка побледнел.

– Конечно, все мы трусы на редкость по сравнению с вами, отважный сэр храбрец, если только не принимать к сведению слабоумных да слепых калек. Что ж, явите нам пример мужества – ступайте сейчас за дверь и проведите пару часов на страже. Насколько я припоминаю, вам еще не приходилось исполнять эту обязанность.

Анна заколебалась. По правде сказать, этот сумрачный замок внушал страх, и ей вовсе не улыбалось оказаться в полном одиночестве в его темных переходах. Однако отступать было поздно. Майсгрейв оставался непоколебим. Молчаливым кивком он указал ей на дверь. Под насмешливыми взглядами ратников девушка нехотя поплелась к выходу.

По темным коридорам гуляли пронизывающие сквозняки. Тьма стояла, как в преисподней. В соседней башне глухо ухал филин и доносилось тихое попискивание мышей. Анна опустилась на корточки. Ей было холодно и жутко, хотелось поскорее оказаться в освещенном теплым светом очага дымном покое, где отходили ко сну ее спутники.

«Что, если появится привидение? – сложив пальцы крестом, холодела от страха девушка. – В таких старинных крепостях наверняка обитают целые полчища призраков. Однако лучше уж призрак, чем Шенли-младший. Будь у меня такой родственничек, я бы прятала его в самой дальней башне. Но сэр Мармадьюк явно гордится им, он словно стремится, выставляя напоказ его безумие и безобразие, бросить вызов здоровым и красивым людям, которых не терпит! И все оттого, что зло вошло в его плоть и кровь. Несчастная леди Шенли! Каково ей жить с таким супругом, если с ним вообще возможно жить?..»

Анна вспомнила долетевший из глубины замка женский крик, слепца на цепи, который словно пытался предупредить их о чем-то. Что здесь происходит?

Девушка внимательно вглядывалась в плотный сумрак. Глаза ее свыклись с темнотой, и она отчетливо различала сводчатый проход. Порой до ее слуха долетали какие-то шорохи, и тогда она еще крепче сжимала рукоять кинжала. Она не знала, что ее больше страшит: реальные или потусторонние силы, которым, как она решила, сейчас самое время дать о себе знать. Чтобы немного успокоиться, она несколько раз с воодушевлением шепотом прочла «Pater noster» и «Credo».

Филин вопил и томился в соседней башне. Анна только начала было успокаиваться, как в проеме бокового прохода мелькнул слабый свет. Девушка медленно поднялась. Пламя приближалось, послышались осторожные шаркающие шаги. Анна прижалась к стене и выхватила кинжал. Ее сердце билось тяжелыми толчками, и ей казалось, что его стук выдает ее. Вот свет уже совсем близко к нише двери, за которой находятся люди Майсгрейва. Наконец девушка различила крепкую фигуру и бородатое лицо Адама – прислужника, который присматривал за слабоумным братом барона. Он осторожно продвигался вперед, держа в руке масляную лампу, в которой трепетало слабое пламя. Дойдя до поворота, Адам оглянулся и помедлил минуту, словно желая удостовериться, не следует ли кто за ним. Пламя слепило его, и он не видел притаившуюся в нише Анну. Когда он был уже совсем близко, девушка сделала стремительный шаг вперед.

– Еще одно движение, и тебе конец! – прямо в лицо прислужника смотрело длинное узкое лезвие.

Адам вздрогнул от неожиданности, а затем немного приподнял лампу, осветив паренька.

– Не надо шуметь, господин, – глухо произнес он. – Никто не должен знать, что я был здесь.

– Чего ты хочешь?

– Тише, тише… Мне нужно поговорить с сэром рыцарем.

Видя, что паж не двигается с места и взгляд его недоверчив, он пробормотал:

– Страшное преступление совершается в этих стенах. Барон задумал уморить свою жену голодом.

– Что?

Анна не поверила своим ушам.

– Да-да, – закивал прислужник. – Леди Дебора должна умереть, и барон уже подыскивает себе новую супругу. Он распускает слухи, что леди тяжко больна, на самом же деле он пытает ее голодом. Никто не бывает в нашем замке, но теперь само небо послало вас, чтобы спасти ее. Ради Бога, добрый господин, позвольте мне переговорить с сэром Филипом, ведь я пришел сюда, рискуя жизнью.

Анна колебалась, не зная, верить ли этому человеку. Наконец она решилась и, осторожно приоткрыв дверь, впустила его в покой, затем растолкала спавшего ближе всех Малого Тома и велела ему занять ее место. Майсгрейв проснулся с трудом.

– Выслушайте этого человека, сэр, – сказала Анна.

Прислужник поклонился.

– Мое имя Адам Пиррет. Сколько помню себя, я служу этому дому, и вот уже семь лет в мои обязанности входит смотреть за полоумным братом барона. До этого я был конюхом и помню еще времена, когда была жива первая жена хозяина, леди Матильда. Но барон убил ее. Увы, но это правда. Сэр Мармадьюк столкнул ее с башни, и она разбилась о плиты двора. Моя покойная супруга – царство ей небесное – была свидетелем тому и обо всем поведала мне, хотя я и сам подозревал, что тут дело нечисто, ибо он столь жестоко избивал баронессу, что диву даюсь, как она протянула все эти шесть лет.

– В чем же причина такой жестокости? – спросил Майсгрейв.

– Барон ненавидит женщин. Он хороший господин для собственных слуг и дружинников, которых подбирает по своему вкусу, но женщин готов живьем есть. Леди Матильда, первая баронесса, принесла барону хорошее приданое, однако не смогла дать ему наследника. Хозяин поначалу только попрекал ее этим, а потом начал избивать. И наконец избавился от нее, столкнув с башни. Пышные были похороны, барон полгода не снимал траур. Теперь пришел черед леди Деборы.

Адам сокрушенно вздохнул.

– Прошу вас, сэр рыцарь, верьте мне! Ибо за каждое слово из тех, что вы сейчас услышали, барон Шенли залил бы мне глотку жидким свинцом. Но мне нестерпимо жаль эту почти девочку, нашу нынешнюю госпожу. Она бесконечно добра. Как-то хозяин собирался жестоко наказать меня, но леди Дебора заступилась, и его неукротимый гнев обрушился на нее одну. Меня никто никогда не жалел, и с той поры я готов жизнь за нее положить.

Филип и Анна переглянулись.

– Не кроется ли здесь ловушка? – предположил рыцарь.

Адам Пиррет осенил себя крестным знамением.

– Пусть мой ангел-хранитель покинет меня в день Страшного суда, если я кривлю душой!

Филип встал и неторопливо застегнул пояс с мечом.

– Что ж. В замке сейчас все спят, и ты проводишь нас к леди Шенли. Если твои слова подтвердятся… Кстати, где сейчас твой подопечный?

– Сэр Джозеф в своих покоях. Когда мне необходимо отлучиться, я пою его маковым отваром, и он засыпает сном младенца.

При упоминании о брате барона Анна невольно поежилась. Филип же только кивнул и принялся будить Фрэнка Гонда. Коротко пояснив суть дела, он велел ему вооружиться и сопровождать их. Анна настояла, чтобы взяли и ее.

– Чем же не угодила барону его новая супруга? – спросила девушка у Адама, пока Фрэнк облачался.

– Сэр Мармадьюк поначалу был даже почтителен с ней – настолько, насколько он может быть почтителен с дамой. А потом… Словом, леди Дебора слишком хороша собой, и барона обуяла ревность. Потому-то он и заточил ее в Фарнеме, но и здесь ей не было покоя – беспрерывная слежка и подозрения. Она находила утешение лишь в беседах с капелланом замка отцом Бонифацием. Разумеется, сэр Мармадьюк решил, что у них какие-то шашни. Их как-то застали наедине, и с тех пор хозяин словно с цепи сорвался. Он приказал вырвать у отца Бонифация язык, ослепить и искалечить его. Вы, наверное, видели его – на цепи перед въездом в третий двор. С тех пор леди Дебора обречена. Она томится в одном из каменных мешков замка, ее никогда оттуда не выпускают и почти не кормят. Она настолько слаба, что тает прямо на глазах. В случае ее смерти всех оповестят, что она скончалась от тяжкого недуга.

Они вышли в коридор. Повсюду было тихо. Держа лампу, Адам Пиррет уверенно продвигался по извилистым переходам. Время от времени он замирал, прислушиваясь, а затем продолжал свой путь. За ним, всматриваясь в сумрак, следовал Майсгрейв; его рука лежала на рукояти меча, он был готов к любым неожиданностям. Анна понимала, какой опасности они подвергаются, пробираясь ночью по этому зловещему лабиринту, и что их ждет, если барон поймет, что его преступление раскрыто. Вряд ли сэр Мармадьюк пожелает просто задержать их у себя в подземелье с целью получения выкупа. Нет, без крови тогда не обойдется. Она оглянулась на шедшего позади Фрэнка. Тот был, как обычно, невозмутим. Его кольчуга негромко позвякивала при каждом шаге, но Анне казалось, что этот звук проникает во все закоулки замка.

Они поднялись по узкой винтовой лестнице, вырубленной в толще стены.

– Это здесь, – шепнул старый слуга, останавливаясь перед глубокой дверной нишей.

Филип, взяв у него лампу, приблизился к двери. Трехдюймовые доски мореного дуба, к тому же обитые коваными железными полосами. Дверь запиралась тремя крепкими дубовыми засовами, которые выдвигались из стены и входили в специальные гнезда на противоположной стене.

«За такой дверью можно держать дракона, а не слабую, измученную женщину», – подумалось Филипу.

– И давно она находится здесь? – спросил он.

– С праздника Богоявления. Месяца три, не меньше. Прежде два раза в день ей приносили хлеб и воду, потом – только раз. Ну, а сегодня ее лишили и этого. Несчастная леди Дебора! Такой холод, а у нее нет огня!

Он подошел к двери и негромко окликнул:

– Миледи! Леди Дебора! Это я, старый Адам. Ответьте ради Христа!

Тишина. Тонко подвывал ветер в трубе, да филин по-прежнему неистовствовал в башне. Слуга растерянно взглянул на рыцаря. Тогда Филип наклонился к двери и воззвал:

– Леди Дебора! Вы слышите нас? Отзовитесь!

Ни звука.

– Силы небесные, неужели она умерла? – воскликнула Анна.

Тогда Филип стал отодвигать один засов за другим.

– О, ради Бога, осторожно! – встрепенулся старый слуга. – Дверь скрипит…

В тот же миг раздался пронзительный визг петель, и этот звук показался оглушительным. Приподняв лампу, Филип осветил узкую сырую келью, в которой царил пронизывающий холод. Посреди кельи на полу без движения была распростерта женщина с разметавшимися светлыми волосами.

– Иисусе!

Анна невольно рванулась к ней.

– Она дышит, сэр, она жива!

Девушка приподняла голову несчастной и положила ее к себе на колени. При этом раздался негромкий металлический лязг. Адам Пиррет наклонился и скорбно покачал головой.

– Взгляните, сэр Филип.

От кольца в стене тянулась цепь, оканчивавшаяся у лодыжки женщины. Железный, отполированный до блеска браслет протер чулок, и под ним виднелась багровая, кровоточащая полоса.

– Неужели он приковал ее потому, что боялся, как бы она не сбежала? – возмутилась Анна.

Филип покачал головой:

– Увы, это только жестокость.

Он повернулся к Фрэнку:

– Твоя фляга с тобой?

– Она всегда со мной, – ответил Фрэнк, вытаскивая из-за пояса небольшую кожаную бутыль с вином.

Разомкнув губы узницы, Майсгрейв стал по капле лить ей в рот вино. Поначалу она не подавала никаких признаков жизни, но затем слабый стон сорвался с ее уст и она стала жадно глотать жидкость. Анна придерживала ее голову, с жалостью разглядывая леди Шенли. Несмотря на то что баронесса была крайне истощена, Анна нашла ее красивой. У нее были длинные ресницы, высокий лоб, мертвенно-бледный профиль светился, словно изваянный из мрамора.

Леди Шенли вздохнула и открыла прозрачные глаза. Анна встретилась с ней взглядом.

– Кто ты, девочка? – слабо проговорила несчастная женщина.

Анна вздрогнула.

– Я не девочка. Мое имя Алан Деббич. Я состою в свите сэра Филипа Майсгрейва.

Дебора Шенли повернула голову и взглянула на мужчин.

– Я услышала звуки рога у замка и стала звать на помощь. Кричала до тех пор, пока не лишилась сознания.

– Да, миледи, мы услышали ваш зов. А этот достойный человек указал нам путь.

Только теперь баронесса заметила Адама Пиррета и слабо улыбнулась ему.

– Молю Бога и Пречистую Матерь наградить вас, храбрые мужи, за то, что вы откликнулись…

Она вздрогнула и приподнялась на локтях.

– А где барон?

Глаза ее расширились.

– Он хочет моей гибели. Он убивает меня медленной, мучительной смертью. Барон приревновал меня к достойному отцу Бонифацию, хотя наш капеллан годится мне в отцы. Отец Бонифаций имел неосторожность с добротой относиться ко мне. Где он? Что с ним сталось? Я ничего не знаю о нем с тех пор, как Мармадьюк Шенли заточил меня здесь.

– Он жив, – коротко ответил Майсгрейв. – Но должен заметить, миледи, что вы избрали себе довольно странного мужа.

– Избрала!.. Я осталась сиротой, и моим опекуном был назначен ноттингемский шериф Лайонел Уэстфол. Он-то и выдал меня силой за барона Шенли. Лучше бы я умерла в день свадьбы, чем пережить все, что выпало на мою долю.

Она попыталась еще что-то сказать, но внезапно отчаянно вскрикнула и лишилась чувств. Дверь распахнулась – на пороге стоял барон Мармадьюк Шенли. В его руке, потрескивая, пылал факел, а за ним толпились вооруженные до зубов ратники. Блеснул волчий оскал улыбки барона.

– Клянусь когтями дьявола, я вижу, что гости распоряжаются в Фарнеме как полноправные хозяева!

Майсгрейв поднялся на ноги.

– Вы ответите за это злодеяние, милорд!

– Вы полагаете? – Барон усмехнулся. – Я так не считаю. Мой замок умеет хранить тайны и служит отличным склепом для тех, кто мне не по нраву. Так уже бывало, так случится и теперь. Никто из вас не выйдет отсюда. Я велю замуровать эту дверь, и ни одна живая душа не узнает, куда подевались благородный сэр Майсгрейв и его спутники.

Он приподнял факел, чтобы осветить сжавшегося в дальнем углу прислужника. Тот был бледен как труп. Улыбка сползла с лица барона, и черты его исказились звериной злобой.

– Значит, это ты, старый пес, столько лет евший мой хлеб, ты, которому я доверял, как самому себе?..

Тот медленно осел на колени.

– Молю о милосердии, милорд! Пощадите!

Он дрожал точно в лихорадке, не сводя глаз с лица хозяина. Но сэр Мармадьюк лишь ощерился. И, прежде чем кто-либо успел опомниться, выхватил кинжал и молниеносным движением перерезал слуге горло. Кровь потоком хлынула из страшной раны, и несчастный, хрипя, выкатив глаза, ничком рухнул на пол. В тот же миг Филип оказался рядом с Шенли, неуловимо точным движением заломил ему руку с кинжалом за спину и, когда барон от боли и неожиданности разжал пальцы, перехватил еще дымящийся от крови кинжал и приставил его к шее барона.

Все это произошло в мгновение ока. Люди сэра Мармадьюка рванулись было на помощь хозяину, но Фрэнк, обнажив меч, загородил проход.

– Ни с места, грязные скоты! – вскричал Майсгрейв. – Ни с места, или я отрежу голову вашему господину.

Барон Шенли окаменело стоял, бешено вращая глазами. Он не мог выдавить ни слова.

– Теперь здесь приказываю я, – сказал Филип. – Прежде всего унесите леди Дебору. Она слаба и не может оставаться в этом склепе. Живее!

Никто не шелохнулся. Тогда Майсгрейв нагнулся к уху барона:

– Вам пойдет на пользу, если они подчинятся.

– Делайте, что он приказывает! – прошипел сэр Мармадьюк.

От его надменности не осталось и следа. Он поминутно косился на Филипа, опасаясь, как бы тот не исполнил свою угрозу.

Ратники барона повиновались. Двое из них приблизились к лежавшей без чувств баронессе и нерешительно затоптались на месте.

– Сэр, только наш господин знает, где находится ключ от замка на цепи.

Филип задумался. Освободить Шенли хоть на миг было опасно.

Он взглянул на Фрэнка Гонда.

– Фрэнк, ну-ка попробуй.

Ратник вложил меч в ножны и склонился над цепью. Какое-то время он рассматривал ее, а затем, набрав побольше воздуху, с силой рванул. Цепь не поддалась. Фрэнк виновато покосился на Майсгрейва и, сцепив зубы, стал еще и еще раз пытаться разорвать цепь. Анна и ратники барона с невольным изумлением воззрились на него. Наконец звенья с лязгом разъединились. По лбу Фрэнка струился пот, руки дрожали от напряжения. Люди сэра Мармадьюка невольно отступили, пораженные такой силой, двое из них подхватили леди Дебору и мигом унесли.

– А теперь убирайтесь, дайте нам с бароном пройти! – приказал Майсгрейв. – И помните: никаких лишних движений, ибо в противном случае я не пощажу ни его жизни, ни своей, ни ваших грешных душонок.

Солдаты потянулись к выходу. За ними двинулся Майсгрейв, все так же удерживая руку барона и щекоча его горло лезвием кинжала. За ним последовали Анна и Фрэнк.

В таком порядке они и двигались. Филип ни на миг не ослаблял бдительности и, когда Шенли сделал попытку вырваться, так крепко прижал острие к его горлу, что кожа лопнула и тонкой струйкой брызнула кровь.

Стук собственного сердца отдавался у Анны в ушах. Она следила за мельчайшими движениями окружавших их ратников барона и только тогда смогла вздохнуть свободно, когда они несколько минут спустя, миновав ошалевшего Малого Тома, оказались у себя в башне. Фрэнк Гонд и Малый Том перекрыли двери.

– Эй, парни, а ну-ка свяжите покрепче нашего гостеприимного хозяина, – негромко распорядился рыцарь, и вскочившие с постелей ратники с изумлением воззрились на Мармадьюка Шенли.

– Я, наверное, еще сплю! – воскликнул Гарри. – Неужели гордый барон удостоил нас визитом?

– Шутки в сторону! Вяжите его. Да не слишком туго: от жизни этого животного зависит наша собственная. Теперь же, сэр Мармадьюк, распорядитесь, чтобы ваши люди оседлали наших коней и поставили их у крыльца.

– Рано или поздно я все равно отомщу, клянусь преисподней! – проскрежетал барон.

– О мести поговорим позднее, а теперь повинуйтесь, ибо, клянусь крестом, в который верю, если вы станете упрямиться, я прикажу своим людям изжарить вас в камине, хотя потом мне, возможно, и придется умереть в стенах вашего замка-мышеловки.

Барон невольно покосился на гудящее в камине пламя и приказал седлать лошадей для опасных гостей.

– Алан, – обратился затем Филип к девушке, – возьми в сумке Малого Тома коробку с письменными принадлежностями и приготовься писать.

Он начал диктовать. Письмо было адресовано королю Эдуарду. Рыцарь сообщал о том, как барон Мармадьюк Шенли зверски обошелся со своим капелланом, о том, что ему стало известно о гибели первой жены барона и его попытке извести вторую.

– По закону я не имею права вмешиваться в семейные дела сеньориального владетеля, – диктовал Филип, – но как христианин я взываю к вам, государь: спасите несчастную даму и покарайте злодея.

Письмо было окончено. Анна накапала воску, и Майсгрейв приложил к нему свою печать.

– Сэр Патрик! Письмо везти тебе. Ты дворянин, и тебе будет легче добиться аудиенции у короля.

Мармадьюк Шенли все это время сидел неподвижно, не сводя пылающих яростью глаз с лица Майсгрейва. Но рыцарь словно не замечал его. Раздался стук в дверь: люди барона пришли сообщить, что лошади приготовлены.

– С Богом, – сказал Филип, надев шлем и обнажив меч. – Фрэнк, Гарри! Вы поведете это животное. И помните: если кто-либо попытается освободить барона, немедля зарезать его, как взбесившегося борова.

Они отправились – небольшая, ощетинившаяся мечами кучка людей, в центре которой со скрученными за спиной руками шел сам хозяин замка. Вдоль стен дымно пылали факелы, освещая эту странную процессию. За ними столь же медленно продвигались ратники сэра Мармадьюка. Они были вооружены и ожидали только знака своего господина. Но Шенли все время чувствовал два острия: одно у самого горла, другое – под ребрами. Он смирился, ибо жизнь была ему дорога.

Наконец они оказались во дворе. Дождь закончился, но ветер все еще бушевал, и под его порывами жалобно скрипели флюгера на башнях. В темноте воины различали лишь смутные силуэты противников, и это было им на руку, ибо, не будь ветра и мрака, люди барона могли бы перестрелять их из арбалетов.

В считанные секунды воины оказались в седлах. По приказу Майсгрейва Фрэнк перекинул через седло связанного барона. Тот забеспокоился:

– Куда вы меня везете? Мне плевать, где вы меня прирежете – здесь или в поле… Слуги, эй, слуги!

Фрэнк успел зажать ему рот.

Филип обернулся.

– Слово рыцаря, что, когда мы окажемся вне досягаемости, я отпущу вас хоть к дьяволу в преисподнюю. Слышите меня, сэр Мармадьюк? Я отпущу вас, хотя, клянусь Пречистой Девой, с наслаждением выпустил бы вам кишки.

Барон умолк.

Вооруженный отряд на рысях вылетел из замка. Когда они проезжали под аркой, где был прикован изувеченный священник, Анна не удержалась и крикнула на ходу:

– Святой отец, мы спасем и вас, и леди Дебору!

На миг ей послышался звон цепей, затем – лишь стук копыт и посвист ветра, когда они пустили коней в галоп.