Обрученная с розой Вилар Симона

Епископ видел, как безжизненное тело упало с крюка и палачи выволокли его за ноги.

– Кто этот несчастный? – спросил он.

– Некий приспешник вашего брата. От него нам удалось дознаться, где Уорвик планирует высадку французских войск. Как видите, ничто не может укрыться от Йорков… Однако прошу садиться, преподобный отец.

Герцог указал на тяжелый табурет вблизи огня. Сам же расположился в роскошном резном кресле, обтянутом тисненой кордовской кожей. Кресло представляло собой резкий контраст со всем остальным, что было в застенке, зато сам герцог, несмотря на роскошь одеяния и изысканность манер, как-то странно гармонировал с этими мрачными сводами, с грубой кладкой стен, с выступавшими, как призраки, из углов страшными приспособлениями для пыток. Горбатый дух подземелья!

– Сэр Рэтклиф, – небрежно откидываясь в кресле, окликнул он приближенного, – принесите нам прохладительного. Да велите покурить здесь благовониями. Разит, как в брюхе у кита.

Весело прищурясь, он разглядывал Джорджа Невиля. На епископе была дорожная сутана лилового шелка с горностаевой опушкой. На груди, на золотой цепи, алмазный крест. Холеные руки нервно перебирали зерна четок.

«Все Невили в одну породу. Высокие, поджарые, да еще эти их удлиненные зеленые глаза, – размышлял Ричард. – Но зато среди них нет ни одного похожего характера. Вот этот, например, сидит белее снега и кусает губы, чтобы скрыть их дрожь. А окажись здесь старший братец, тот бы и бровью не повел. Что же касается Монтегю, то он бы ерничал и хохотал, словно мы встретились не в подземелье Йоркского замка, а в вертепе на улице Кающихся Грешниц. Поэтому никогда не поймешь, когда он шутит, а когда дело серьезное. Любопытно, а как бы держалась будущая герцогиня Глостерская?»

Ричард решил, что ему трудно ответить на этот вопрос. Эта девушка оставалась для него загадкой. Пора, пора прибрать ее к рукам, пока она не выкинула новую штучку.

Принесли складной столик и вино. Слуги расставили курильницы с мятой и жасминовой эссенцией, однако ничто не могло перебороть гробовой смрад, царивший в подземелье. Джордж Невиль не мог отвести взгляда от сгустков крови на полу, от клещей и пил в медных тазах, от всех этих жутких, мерцающих потусторонним блеском орудий.

Неожиданно он выпрямился.

– По какому случаю вы доставили меня сюда?

Ричард неспешно налил вина себе и епископу.

– Просто мне хотелось побеседовать с вами без свидетелей, а здесь так уютно и спокойно. Я люблю посидеть тут, поразмышлять.

Как бы в ответ на его слова откуда-то долетел исполненный муки человеческий крик. Крик длился и длился, пока не перерос в ужасающий звериный рев.

Епископ содрогнулся.

– А это не отвлекает вас от размышлений?

– Нет, что вы, о нет! В этот застенок попадают только злейшие враги королевства. А разве не сладостны муки врага? Эти вопли для меня, как звуки волынки для деревенской красотки.

Епископ с ужасом устремил взгляд на этого юношу. Глостер сидел, слегка наклонясь вперед, навалившись на подлокотники кресла, и от этого казался еще более горбатым. По его гладко причесанным, ниспадающим до плеч волосам цвета воронова крыла скользили отблески пламени.

– Пейте, ваше преосвященство, – с улыбкой потчевал Ричард. – Vinum primae notae.[58]

Когда же епископ пригубил вино, Глостер сказал со вздохом:

– Я хотел бы поговорить с вами о вашей племяннице.

Епископ едва не поперхнулся.

– О какой из двух? Об Изабелле или об Анне?

– Разумеется, об Анне.

– Насколько мне известно, Анна содержится в аббатстве Киркхейм.

– Нет, там ее нет.

Стараясь сдержать дрожь, Джордж Невиль отпил глоток вина. Мысль его лихорадочно работала. «Сейчас он наверняка станет утверждать, что племянница у меня. Это ясно как Божий день. Но кто меня предал? Если это один из соглядатаев Глостера, то почему герцог заговорил об этом лишь теперь, когда Анна давным-давно покинула Йорк, когда она далеко и, возможно, – дай-то Бог – уже во Франции?»

Он взглянул на Ричарда.

– Откуда такая уверенность? Куда она могла деваться?

– И действительно, куда? По крайней мере, преподобный отец Ингильрам утверждает, что девушки там нет.

«При чем тут Ингильрам? Ричард и без него давно об этом знает. Он ведь находился в аббатстве, когда она бежала».

Неожиданно он почувствовал, что близок к разгадке. Как сказал этот горбун?.. Он упомянул Ингильрама! Невилю стало казаться, что картинка складывается. Неожиданное благорасположение аббата, который до того слыл его ярым ненавистником, выглядело теперь совсем в ином свете. Тот явно оттягивал время, чтобы скрыть свою причастность к этому делу. Значит, можно его не щадить… А если он ошибается и попусту клевещет на невиновного человека? Епископ внезапно вспомнил, как только что благословил монаха-бенедиктинца. Ведь он знает его! Это человек из обители Киркхейм! Что же он тут делает? Не посланец ли он своего настоятеля? Чтобы окончательно увериться, епископ небрежно бросил:

– Что же еще сообщил вам преподобный отец Ингильрам?

– Так, кое-что. И это кое-что мне совсем не нравится.

«Если Невиль сдастся и расскажет все сам, я останусь только доволен. Я не изверг, мне незачем обращаться жестоко с человеком, на племяннице которого я собираюсь жениться в самое ближайшее время», – размышлял Глостер.

Епископ снова пригубил вина и повернулся к Ричарду. Его страх как-то незаметно пропал.

– Magna est veritas, et proevalebit![59] – воскликнул он и поднял на герцога свои зеленые глаза. – Спрашивайте, ваше высочество.

Он был спокоен и в душе поздравлял себя с тем, что успел сделать. Возможно, Анна и в самом деле уже во Франции. Но если она все еще в пределах королевства, то вряд ли Глостер сможет отыскать ее. Епископ перевел взор на пылающий в огромной печи огонь, разгоняющий сырость подземелья. На кованой решетке лежали клещи, губки которых уже раскалились в огне добела. И это укрепило его в выбранном решении. Анна далеко, и своим признанием он не повредит ей, зато спасет свою голову, а заодно и накажет кое-кого.

Между тем Ричард откинулся в кресле, вздернул подбородок и осведомился:

– Правда ли, святой отец, что Анна Невиль, вырвавшись из-под опеки Йорков, нашла убежище у вас и ныне вы скрываете ее от опекунов?

– Nego.[60]

Ричард легко улыбнулся.

– И то, что она скрывается под именем Алана Деббича, вы тоже отрицаете? Не стоит упорствовать, святой отец. Тут, кажется, все ясно.

Епископ невозмутимо поиграл четками.

– Алан Деббич действительно является моей племянницей, переодетой в мальчишку. Грешно, конечно, девице носить штаны и кинжал за поясом, но преподобный отец Ингильрам, видимо, заранее отпустил ей этот грех, еще до того как двенадцать дней назад доставил ее ко мне из аббатства Киркхейм в своем портшезе.

Ричард внимал епископу, подняв одно плечо. Пальцами он машинально выбивал дробь по подлокотнику в виде львиной морды. Когда он осознал смысл сказанного, рука его на мгновение замерла. Невиль отметил это. Глостер вновь принялся выбивать дробь.

– Вы уверены в том, что говорите правду, ваше преосвященство? – негромко спросил он. – Кто может подтвердить сказанное вами?

Епископ развел руками.

– Немало людей видели его у меня во дворце… Уверен, что и в обители многим известно, что настоятель отлучался из аббатства.

– Я спрашиваю, кто может поручиться, что именно он доставил девицу? Сама она в состоянии подтвердить это?

– Если вы ее об этом спросите, то она ответит утвердительно, – ушел в сторону епископ. – А пока достаточно ли будет моей клятвы?

– Да.

Джордж Невиль поднялся и, приблизившись к висевшему на стене распятию, простер к нему руку.

– Именем Бога, в которого верю, клянусь, что уста мои не солгали, когда я сообщил, что двенадцать дней назад настоятель аббатства Киркхейм прибыл ко мне с девицей Анной Невиль, переодетой в мужское платье. Всем своим видом и речами преподобный отец Ингильрам дал понять, что старается уберечь ее от вас, ваше высочество.

Про себя же Невиль подумал: «Прости мне, Господи, эту месть. Но если бы все вышло, как того желал Ингильрам, я бы все отрицал и уже через час висел бы на дыбе с вывороченными суставами и порванными сухожилиями».

Глостер глядел куда-то в сторону. На его щеках напряженно ерзали желваки. Наконец он повернулся к епископу:

– Хорошо. С этим я сам разберусь. Однако вернемся к вашей племяннице. Я бы желал встретиться с ней, и как можно скорее.

Епископ поиграл четками.

– О, с этим дело обстоит куда хуже. Боюсь, при всем своем желании я не смогу устроить эту встречу.

– Что вы хотите сказать?

– Ныне Анны Невиль нет в Йорке. Нет ее и в Йоркшире. Увы, моя племянница так рвалась к отцу, что я решил пойти ей навстречу и отпустил Анну во Францию.

Ричард недоуменно посмотрел на епископа.

– Клянусь небом, вы славно пошутили, ваше преосвященство! Как вы могли это сделать, если за вами неотступно следили мои люди и они утверждают, что в эти дни никто из ваших приближенных или слуг не покидал пределов епархии. Не могли же вы отправить пятнадцатилетнюю девушку в путешествие, полное ужасных опасностей, в одиночестве?

– А почему вы решили, сын мой, что я отослал ее со своими людьми? О нет. Я дознался, что король отправляет во Францию к Уорвику с каким-то поручением сэра Филипа Майсгрейва, и просил этого достойного рыцаря оказать мне услугу, взяв с собой некоего отрока – Алана Деббича.

Глостер вскочил так резко, что опрокинул кресло. Пламя в печи взметнулось, отбросив на стену его огромную тень.

– Клянусь брюхом Господним, вы сейчас солгали, святой отец! – хрипло вскричал он. Глаза его сузились, кровь отхлынула от щек, и из оливково-смуглой кожа герцога стала пепельно-серой.

Епископ невольно перекрестился. «Сейчас кликнет палачей», – с ужасом подумал он.

– Клянусь, что говорю правду.

Глостер внезапно сник. Он молча поднял кресло и уселся, устремив неподвижный взгляд на огонь. Повисла тишина. Герцог словно начисто забыл о присутствии епископа.

Да, ему стало ясно, что священник не лжет. Об отряде Майсгрейва вплоть до последнего времени он знал все: сколько в нем человек, где они проезжали, где останавливались. Джон Дайтон регулярно сообщал это при посредстве почтовых голубей. И действительно, в донесениях было упоминание о том, что среди людей Майсгрейва есть юный паж, Бог весть зачем взятый рыцарем в дорогу.

«Это немыслимо, немыслимо, – твердил себе Глостер. – Ни одна женщина не может преодолеть такой путь!» Но потом, представив леди Анну, он подумал, что эта девушка не походит на других.

«Дьявол, как же это? – свирепо рассуждал герцог. – Майсгрейв везет Уорвику письмо, в котором мы шантажируем его жизнью любимой дочери, и одновременно доставляет ее саму! Гром и молния! Представляю, какой разразится скандал! Всем чертям в аду станет жарко!»

Ричард подумал и о последнем послании Дайтона, в котором тот сообщал, что утратил след Майсгрейва в Кембриджшире. Пуп дьявола! Где же искать? Ибо теперь найти его столь же важно, как и сохранить честь дома Йорков. Проклятье, что же делать?!

Ричард сжал голову ладонями, попытался сосредоточиться и обдумать положение. Епископ сидел не шевелясь, беззвучно бормоча слова молитв.

Через какое-то время в дверь негромко постучали. Поглощенный своими мыслями, Глостер не услышал. Однако, когда стук настойчиво повторился, он встрепенулся. Ведь он разрешил беспокоить себя лишь в случае, если прилетит голубка с посланием от Джона Дайтона. Герцог вскочил и бросился к двери.

– Что? Известия?

Рэтклиф поклонился и протянул его светлости крошечную, свернутую в трубочку бумажку. Ричард собирался было ее прочесть, но внезапно вспомнил о епископе. Тот сидел, не поворачивая головы и по-прежнему перебирая четки. Какое-то время Ричард глядел на него, размышляя: «Его преосвященство весьма знатен. И популярен, несмотря на то что он брат Уорвика, а может, именно благодаря этому. Я бы мог раздавить его, но это наделает много шума. Ведь у епископа Йоркского много покровителей, начиная с самого папы и кончая нашим венценосным братцем. К тому же, даже отослав Анну из Йорка, он не столь виновен, как это животное Ингильрам».

При мысли об аббате лицо Ричарда исказила гримаса ярости, и епископ, на которого пристально глядел горбун, решил, что пробил его последний час. Когда же герцог неожиданно мягким голосом сообщил ему, что не смеет более его задерживать, он в первую минуту даже не поверил своим ушам. Однако ничем не проявил смятения и учтиво простился с герцогом, благословив его напоследок. И лишь перешагнув порог подземелья, епископ на миг прислонился к холодной стене, дабы немного прийти в себя и унять дрожь в коленях.

Едва за епископом захлопнулась дверь, Глостер торопливо развернул записку. В ней было всего три фразы, но каждая кинжалом пронзила его.

«Майсгрейв находится в Уорвик-Кастл. Анна Невиль там же. О письме ничего неизвестно».

Глостер без сил рухнул в кресло. Ситуация была ужасной. Он сжал руками виски и так провел несколько часов. Пламя в печи угасло и покрылось пеплом. Из углов потянуло сыростью и прелью. Совсем рядом завозилась крыса, послышался ее омерзительный визг. Ричард не шевелился, он не чувствовал холода, не замечал сгустившегося мрака. Он словно окаменел.

Откуда-то вновь донесся жуткий крик. Боль и мука слышались в нем. Ричард чуть повернул голову. Казалось, что этот вопль придал ему силы. Резко поднявшись, он вышел.

– Сэр Рэтклиф! Велите немедленно собираться в дорогу. Мы едем в Шериф-Хаттон.

– Но, ваша милость, на дворе ночь и собирается гроза…

– Да-да… – задумчиво глядя куда-то в сторону, бормотал Ричард. – Собирается гроза… Как это верно, сэр Рэтклиф. Необходимо сделать все, чтобы не дать ей разразиться. Скорее, скорее велите седлать коней! Мы выезжаем немедленно!

Дождь застиг Ричарда в пути. Он мчался как бешеный, и его черный плащ развевался, словно крылья ворона.

Спутники не могли угнаться за его светлостью и, хотя отчаянно погоняли коней, все больше отставали.

Расстояние от Йорка до Шериф-Хаттона было не так уж и велико – хорошим ходом его можно было преодолеть за несколько часов. Но Ричарду казалась бесценной каждая минута. Он понимал, что катастрофа может разразиться в любую минуту, она захватит его и покроет несмываемым позором саму Йоркскую династию. Не время помышлять о троне! Ибо если Йорки будут обесчещены и на руках у него, Ричарда, не окажется такого козыря, как Анна Невиль, знать Англии, не раздумывая, отдаст корону Ланкастерам.

Гроза прошла стороной. Раз-другой полоснула молния, оглушительно прогрохотал гром, а вслед за этим зарядил моросящий, нескончаемый дождь. Ричард все пришпоривал измученного коня. Сэр Рэтклиф и его лучники неслись позади, потеряв герцога из виду. Впереди вставала стена темного леса. Ричард, не замедляя бега коня, влетел под его своды. Тьма здесь стояла кромешная, но Ричард слишком хорошо знал эту дорогу, чтобы опасаться сбиться с пути. Он проломился через заросли ясеня, дуба и калины, а за ними светлеющая меловая дорога вела на вересковые холмы.

Его конь был разгорячен до предела. Животное задыхалось, пена клочьями летела с его боков. Конюшни Ричарда славились на все королевство, и сейчас он сидел на превосходном неаполитанском жеребце. Ричард любил эту лошадь, но сейчас ему было не до того, чтобы ее беречь. Он хотел как можно скорее встретиться с Эдуардом и с его соизволения взяться за выполнение своего плана. Если письмо попадет к Фокенбергу, пока Анна в Уорвик-Кастл, лорд-бастард поднимет восстание в Англии. Какой-то голос в тумане души Ричарда твердил: «Ты же хотел, чтобы в стране вспыхнул мятеж! Твои люди для того и ловят Майсгрейва, чтобы при помощи письма Эдуарда поднять бунт. И вот – мгновение, и все изменилось из-за этой девки, этой дикарки Анны».

При одном воспоминании о том, как девушка разделалась с ним в монастыре бенедиктинок, Ричард заскрипел зубами и так вонзил шпоры, что кровь струями хлынула по бокам коня. «Если Анна будет со мной, уж я сумею ее усмирить, и тогда пусть хоть вся Англия поднимется – плевать. Добыть девчонку, а там Фокенберг пусть играет в свою игру – мне же на руку. Главное – успеть обвенчаться с Анной. Она станет моим щитом от Уорвика, цепью, что прикует ко мне ее отца, лестницей, которая приведет меня к трону».

Моросил дождь. Местами среди пологих холмов, как сумрачные великаны, темнели огромные друидические монолиты, частью стоявшие стоймя, словно опоры некогда возвышавшегося здесь гигантского города духов, частью лежавшие плашмя на склонах. Ричард хорошо знал эти места. Еще ребенком он любил играть среди этих камней то в Вилунда, то в Максима Великого, то в мага Мерлина.[61] Замок Шериф-Хаттон, где он провел большую часть своего детства, был уже совсем рядом, и герцог вновь пришпорил храпящего коня.

Дорога описывала дугу вокруг гигантского рухнувшего монолита. Ричард хлестнул коня, желая сократить путь, но жеребец внезапно замедлил бег и встал возле самого камня. У него пресеклось дыхание, он покачнулся и стал валиться на бок.

– Чрево Господне! – возопил горбун, бессильно рванув повод. – Вставай, бестия!

Но несчастный конь только хрипел. Ричард огляделся. Спутники безнадежно отстали еще до леса. Вокруг царила непроглядная тьма, и лишь местами проступали очертания гребней холмов или высокие валуны. Откуда-то издали доносился одинокий волчий вой.

Ричард выругался и, приволакивая ногу, двинулся в сторону Шериф-Хаттона. Под ногами хлюпала вода, мокрый плащ цеплялся за колючки у дороги. Порой герцог оглядывался, высматривая свою свиту, а затем продолжал путь. «Крест честной, никогда еще я так не усердствовал ради Эдуарда! Воистину я сам загнал себя в эту ловушку и теперь попал в зависимость от моего венценосного брата не менее, чем наш изменчивый Кларенс от Делателя Королей».

Спустя полчаса герцога нагнала его свита, и вскоре он уже трубил в рог у ворот замка Шериф-Хаттон.

К королю он проник не сразу. Придворные и слуги Эдуарда были размещены как попало, из чего герцог сделал вывод, что встреча короля с матерью отнюдь не выявила теплых родственных чувств. Что ж, Ричард этого ожидал. Надменная внучка Джона Гонта[62] вовсе не собиралась сменить гнев на милость, и всему виною – неравный брак сына. Прием был холодным. Королю и королеве отвели наиболее древние и неуютные покои замка, где от голых гранитных стен веяло холодом, а камины изрядно дымили. От дворецкого Ричард узнал, что венценосная чета расположилась на ночь в угловой башенке, где было теплее, и направился прямо туда, переступая через спавших на полу пажей и придворных. Перед самым входом в покой двое ратников преградили ему путь, скрестив копья.

– Их величества изволят почивать.

Но продрогший, усталый Ричард был уже слишком раздражен, чтобы его остановила такая преграда. Он немедленно схватился за меч, и, если бы стражники не решили, что лучше не связываться с горбатым братом короля, незамедлительно пролилась бы кровь.

Ричард с шумом распахнул двери. Король с супругой спали под большой медвежьей шкурой. В покое было тепло от расставленных по углам жаровен с углями.

Эдуард сонно взглянул на брата. Потом стремительно сел.

– Как ты посмел!..

Ричард неспешно вложил в ножны меч. Он видел, как проснулась королева и, приподнявшись на локтях, натянула до подбородка мех. Эдуард сидел на кровати, слабый свет жаровен тускло высвечивал его сильное волосатое тело.

– Ты с ума сошел, Ричард!

Голос Эдуарда дрожал от едва сдерживаемого гнева. Глостер низко поклонился.

– Прошу прощения, государь…

– Оставь нас, Дик!

– Ваше величество, дело, о котором я пришел поговорить, не терпит ни минуты отлагательства.

– Ко всем чертям!..

Глостер смотрел на брата. В барбакане повисла напряженная тишина. Однако постепенно на лице Эдуарда стали проступать недоумение и тревога. Он сообразил, что если Ричард примчался среди ночи из Йорка, если с него струями стекает вода и весь он забрызган грязью, а камзол пропитался лошадиным потом… Ричард сказал всего одно слово:

– Письмо.

Эдуард весь как-то сжался, поник.

– Что? – едва слышно выдохнул он.

Ричард бросил выразительный взгляд на Элизабет. Король тут же повернулся к супруге:

– Простите нас, любовь моя.

Он вскочил и закутался в бархатный, подбитый мехом халат. Кивнув Ричарду, он повел его в одно из соседних помещений. Там перед дымящим камином, прямо на циновках, дремали дамы и камеристки королевы. Обычно галантный, Эдуард сейчас был резок и немедленно отослал всех вон.

– Что? – снова спросил он.

Ричард сбросил мокрый плащ и стянул сапоги, затем, устроившись поближе к огню, заговорил. Он выложил все и о своем неудачном сватовстве, и об исчезновении Анны Невиль, рассказал о нелепом предательстве Ингильрама и об отъезде девушки в мужской одежде с отрядом Майсгрейва из Йорка. Когда же он сообщил о том, что Анна уже под защитой Фокенберга, а Майсгрейв – узник в Уорвик-Кастл, король слабо застонал. Ричард подытожил:

– О письме пока ничего не известно, но в любой момент может разразиться катастрофа.

Эдуард сидел, уронив голову на руки. Ричард склонился к нему:

– Надо что-то делать, Нед.

Эдуард вдруг сполз с кресла и молитвенно сложил руки.

– Sancti quotquot, orate pro me peccatore.[63] Обещаю поставить Святому Эдуарду в Минстерском соборе десять подсвечников из литого золота…

– Сейчас не время давать обеты, – прервал его брат. – Надо действовать. И как можно скорее.

Эдуард зло прищурился.

– Действовать? Ну-ка, что ты теперь посоветуешь мне, мой сладкоречивый Дик? Благодаря твоим советам я оказался на краю пропасти. Еще день, другой – и я погиб. Не послушай я тебя тогда, сейчас был бы спокоен как скала. Я дождался бы своего наследника, и никто тогда не упрекнул бы Йорков ни в чем. Даже моя надменная матушка вынуждена была бы смириться…

– Сделать бабе младенца – не велик подвиг, и ты был бы, как и прежде, под дамокловым мечом, который в любой миг мог бы сорваться и отсечь тебе голову, едва Уорвик и Маргарита Анжуйская с войсками пересекли бы Британский канал.

Ричард опустился в кресло и провел рукой по лицу.

– Надо успокоиться и действовать, брат… Сейчас следует написать…

– Ничего я больше не стану писать! Ne inducas in tentationem. Vade retro, Sathanas![64]

– Amen, – Ричард утомленно улыбнулся. – Что ж, тогда сиди под юбкой Элизабет и ожидай, пока твоя бывшая невеста с верхушки донжона в Уорвик-Кастл на всю Англию огласит написанное твоей рукой послание, в котором ты предлагаешь поступить с ней бесчестно.

– О, если бы я тогда тебя не послушался! – застонал Эдуард, закрывая лицо руками.

Ричард смотрел на него с презрением. Внезапно король выпрямился.

– Я сегодня же велю собрать войско и выступить в Уорвикшир. Довольно терпеть эту занозу в теле моего королевства! Клянусь Святым Эдуардом, моим покровителем, я сотру это графство в порошок вместе с проклятым письмом, Анной Невиль, Фокенбергом и Майсгрейвом в придачу!

Ричард улыбнулся:

– Ну наконец-то вы воспряли духом, государь. Однако смею советовать не обращаться к столь крайним мерам. Послушай-ка лучше другое.

Он подсел поближе.

– Мы не можем сейчас снимать войска с побережья, так как не знаем, где и когда могут появиться корабли Уорвика. А война с Уорвикширом потребует значительного сосредоточения сил. К тому же, не начиная открытых военных действий, мы сдерживаем готовую в любой момент разгореться гражданскую войну, которая была бы весьма на руку нашим врагам. Однако мы можем, не вступая в открытый конфликт, запереть это графство, взять в кольцо, расставить на всех дорогах наши посты так, чтобы и муха не могла вылететь из Уорвикшира.

– Но что это даст?

Ричард поднялся и, шагнув к пылающему камину, подбросил в огонь несколько поленьев. И опять, как когда-то в зале Йоркского замка, его горбатая тень выросла до чудовищных размеров, заполоскалась над королем.

– Дело в том, Нед, что в самом Уорвик-Кастл есть мой человек. – Он повернулся к королю, подтянул колено к подбородку. – Это некий сквайр Хьюго Деббич. Долгое время он верой и правдой служил Делателю Королей. Но там, во Франции, надменный Невиль чем-то глубоко оскорбил Деббича, и тогда тот покинул своего сеньора и, возвратившись в Англию, предложил мне свою службу. Поначалу мне и дела не было до этого мелкопоместного дворянина, но потом я решил, что неплохо было бы иметь кое-кого в Уорвик-Кастл. Ведь Деббичи испокон веку служили Невилям, и никто не усомнится в его преданности. С тех пор я начал ему платить. От него ничего не требовалось – так, мелочишка, изредка кое-какие сведения о действиях Фокенберга. Так было прежде. Но теперь… Теперь я хочу заставить его сделать невозможное… Я хочу, чтобы он похитил Анну Невиль из ее родового гнезда!

– Но письмо, Дик, письмо! Ведь письмо сейчас куда важнее дочери Уорвика!

Ричард разбил кочергой угли в камине. Нет, он так не считал. Куда важнее для него было заполучить Анну Невиль. У горбуна вздулись желваки на скулах при одной мысли, что эта взбалмошная девчонка на свободе и ей известна его тайна.

– Второе поручение, которое я дам Деббичу, – уничтожить Майсгрейва или добыть у него письмо. Я знаю, что это очень непросто, но мы должны сделать так, чтобы сквайр Хьюго сумел справиться с делом.

Он вскинул глаза на Эдуарда:

– Мы заплатим ему две тысячи марок. Может, даже и больше.

– Две тысячи марок! Да где их взять, подумай!

– Предоставь это мне. И учти: в таком деле чем выше цена, тем скорее все совершается. К тому же следует пообещать, что если он справится с поручением, то получит рыцарские шпоры, а возможно, и баронский титул.

Эдуард угрюмо молчал. Его красивое лицо оставалось напряженным.

– Bene,[65] – произнес он наконец. – Но уверен ли ты в успехе, Дик?

– Я сделаю все, что в силах сделать смертный. Не забывай, что и я замешан в этом деле. Разве я не Йорк? Я сам отправлюсь в те края, чтобы проследить за всем. Не исключено, что Деббичу понадобится помощь. Хотя я думаю, что, стремясь к награде, и сам он не станет сидеть сложа руки.

– Да, но тем временем письмо может попасть к Фокенбергу. Это волк, который никогда не упустит своего.

Ричард задумчиво потер переносицу.

– Правду говоря, меня удивляет, что до сих пор оно не попало ему в руки. Возможно, ему неизвестно, что Майсгрейв ваш посланец, а его либо задержали ради выкупа как состоятельного человека, либо схватили как сторонника Йорков. Странно, конечно, что дочь Уорвика не проговорилась дядюшке. Поверьте, она не так глупа, чтобы не уяснить, что Майсгрейв – тайный гонец. Впрочем, она может молчать, считая, что если письмо предназначено отцу, то это не должно касаться Фокенберга. Так или иначе, надо спешить, ибо tempus nemini.[66]

Он поклонился.

Эдуард встал. Казалось, разговор с братом вернул ему уверенность.

– Благослови тебя Бог, Дик, за твое усердие ради блага своего короля.

Ричард склонил голову.

– Что и говорить, Нед, я эту кашу заварил, мне ее и расхлебывать. Я сделаю все, чтобы ваше имя, мой государь, осталось незапятнанным.

Однако вы и сами понимаете – все меняется ежеминутно, и, возможно, действуя, придется менять планы на ходу. Поэтому я прошу указа вашего величества, где говорилось бы, что я действую от вашего имени, а следовательно, располагаю неограниченными полномочиями.

– Ну разумеется, Ричард! Ты можешь делать все, что потребуется.

За последующий час Ричард Глостер успел собраться в дорогу и написать и отправить в Йорк письма с распоряжениями. Он быстро и точно отдавал множество приказаний. Вскоре спящий замок был окончательно разбужен. Замелькали огни, загремели доспехами лучники, конюхи начали выводить из стойл оседланных лошадей.

Этот шум разбудил и герцогиню Йоркскую. Ричард нанес ей краткий визит. Отношения между матерью и сыном были довольно прохладными. Сесилия Невиль, прозванная в молодости за красоту Рейбийской Розой, всегда недоумевала, каким образом среди стольких прекрасных детей ей удалось произвести на свет и этого ни на что не похожего калеку. Поговаривали, что когда маленький горбун еще лежал в колыбельке, к герцогине приходила какая-то ведунья и предрекла ей такое, что леди Сесилия стала избегать это злосчастное дитя. И позднее она всегда оставалась сухой и осторожной с Ричардом, который, с младенчества затаив обиду на мать, так никогда и не стал хорошим сыном.

Все оставалось по-прежнему. Мать и сын обменялись всего лишь несколькими словами. Затем Ричард учтиво простился и, получив от короля необходимые бумаги и королевскую печать, спустился во двор.

Дождь уже кончился, и было видно, как вереница огненных факелов исчезает в сыром сумраке ночи. Стоя у окна, Эдуард Йорк наблюдал за ними. Потом он перекрестился.

– Господи Иисусе! Solve vinola reis, profer lumen caesis…[67]