Сказочник Клименко Анна

– «Неравнодушны» – это еще слабо сказано, – буркнула элеана.

Дар-Теен промолчал.

– Ну, не в этом было дело, – миролюбиво заметил Шеверт, радуясь, что получилось разогнать душную тень молчания, – дело было в том, что один из царей нашего с Топотуном народа задался весьма интересным вопросом: какие сокровища могут храниться у трона Хинкатапи?..

– Воистину, безгранична жадность смертных, а особенно кэльчу, – почти шепотом добавила Андоли и тихонько хихикнула.

У Шеверта как-то посветлело на душе. Значит, рассказывать легенду? Это он умеет! И, вдохнув поглубже, он приступил к повествованию – словно и не убивать Царицу шел, а сидел в кругу навострившей уши детворы.

– Спешно собрали совет старейшин, отрядили самых лучших воинов, одаренных Силой Взгляда. Ну, той самой Силой, которая позволяла кэльчу видеть камни в толще Эртинойса…

– Мы знаем, – обреченно подтвердил Дар-Теен, – что дальше-то приключилось?

– А дальше… – он на миг прикрыл глаза, вспоминая. Легенды кэльчу следовало рассказывать на память, слово в слово, – дальше… они отправились на поиски своего Бога. История умалчивает о том, долго ли они искали трон Покровителя, и каким образом нашли. Один воин, чье имя затерялось в веках, добрался до дворца Хинкатапи и проник в сокровищницу. Видел он там много чудес, но отчего-то пожелал иметь только один изумруд размером с лесной орех. Сунул его в кошель и на цыпочках, чтобы не проснулся Хинкатапи, начал красться прочь из дворца. А бог тем временем дремал, сидя на троне, и с виду был таким же маленьким кэльчу, как и все его дети. Только альтес, пластинки на голове, оказались не костяными, а из превосходно ограненных бриллиантов, отчего вокруг головы Покровителя прыгали и искрились тысячи солнечных зайчиков.  Воин успешно миновал трон, добрался до балкона, под которым шкурой ягненка кучерявились облака... И тут бог проснулся.

– Как ты попал сюда? – спросил он кэльчу.

– Я поднялся по лестнице, – заикаясь, ответил воин. Хинкатапи был веселым богом, но кто знал, как он накажет вора?!!

Испугавшись, кэльчу быстро достал из кошелька изумруд и швырнул его вниз, на Эртинойс – потому как решил, пусть лучше я лишусь драгоценности, но останусь живым.

– Ну так и спускайся обратно, – зевнул Хинкатапи, лукаво прищурившись, – здесь не место смертным, а камень, который ты бросил вниз, слишком велик для твоего кошелька.

Изумруд, падая сквозь небеса, стремительно рос в размерах. Там, где он ударился о твердь мира, образовалось озеро-яма, полное кипятка. Сам камень раскололся на много частей, и осколки разбросало по всему Эртинойсу. Вот вам и получились порталы, древние пути кэльчу.

Шеверт замолчал, переводя дыхание. Затем добавил:

-Только вот конец грустный у этой истории. Записано, что воин не перенес потери изумруда, и выпрыгнул следом. Ну и, конечно же, разбился в лепешку… что тут поделаешь…

На мгновение воцарилась тишина, как будто все сразу подумали о несчастном, погибшем столетия назад.

– Так оно и было, – подытожил Шеверт.

Коридор начал помаленьку расширяться, а кромешный мрак подернулся мятной зеленью – словно очень далеко под землей горело пламя цвета листвы.

– Враки все это, – вдруг задумчиво сказала элеана, – тот кэльчу не бросился с балкона и не разбился.

– Уж ты, конечно, знаешь наверняка, – съязвил Шеверт. Хотя, конечно же, не стоило обижать девчонку сейчас... И он торопливо добавил, пытаясь смягчить впечатление от вылетевших ненароком слов, – если знаешь другой финал, расскажи.

И голосок Андоли зазвенел натянутой струной, стократно отражаясь от стен подземелья:

– Он не разбился, Шеверт. Он остался служить Хинкатапи до конца мира... И теперь, когда ваш Покровитель оставил Эртинойс, бродит по неведомым дорогам, разыскивая путь к своему Господину.

– Хорошее завершение, – подал голос Дар-Теен, – это значит, что на самом деле ничего никогда не заканчивается, да?

– Наверное, – голос Андоли упал до шепота, – я не знаю...

– А кто тебе рассказал эту легенду?

Элеана долго молчала, словно размышляя о чем-то, а затем коротко обронила:

– Матушка Эльда.

Шеверт зябко поежился. Матушка Эльда, м-да... И ненароком, очень некстати вспомнился подслушанный разговор между целительницей и элеаной. 

«Передай привет своему повелителю... Проклятье, проклятье!!!»

А света в тоннеле прибавилось; загибаясь, коридор уводил все дальше от солнца, все ближе к мерцающему огню. Последний поворот – и Шеверт остановился на пороге округлой пещеры, своды которой были отполированы до блеска – а у дальней стены, под тяжелой каменной аркой, билось свернутое в тугой кокон изумрудное пламя.

– Ну, помоги нам Хинкатапи, – по старой памяти пробормотал он.

Оглянулся на спутников – ийлур спокойно взирал на открытый Путь, Андоли с непонятной улыбкой на губах разглядывала собственное запястье.

– Идем, – ровно скомандовал Шеверт и двинулся к порталу.

Через несколько мгновений мятное сияние охватило его, приподняло над полом, закружило... И тут же поставило на камни, уже в другой пещере, с выложенными белым известняком стенами.

– Кажется, и здесь все спокойно, – пробормотала появившаяся рядом Андоли.

Сходя с высоких и истертых ступеней, Шеверт прислушивался. Все казалось, что вдруг – да звякнет оружие ненавистных серкт, неведомо как вскрывших тайник кэльчу и поджидающих путешественников... Но нет. Только гулкие шаги и едва слышимое шипение мятного огня за спиной.

– Может быть, нам повезет наконец? – покачал головой Шеверт.

– Хорошо бы,  – Андоли пожала плечами, – скорей бы уже все закончилось.

Город серкт больше всего походил на пологий муравейник, сложенный из желтых кубиков-домов. Чем ближе к центру, тем выше становились сложенные из ракушечника и известняка дома, простые, без резьбы или лепнины. Единственное, чем серкт приукрашали свои жилища, были орнаменты, намалеванные черной краской и, как правило, изображавшие бегущих скорпионов. Чем больше орнаментов опоясывало дом, тем лучше был он защищен темной богиней Селкирет – и потому богатые дома и вовсе напоминали осиное брюшко из-за мерно чередующихся желтых и черных полос.

Восемь главных улиц, словно спицы колеса, тянулись к центру города. А там, на круглой и желтой площади, возвышались три самых громоздких сооружения: храм, дворец и башня Могущества.

Храм богини Селкирет, правильный восьмиугольник с плоской крышей, прорезями окон подозрительно глядел в недра Эртинойса. Облицованный известняковыми плитами и лишенный какой-либо росписи, он издалека напоминал показавшийся из-под земли старый череп, побелевший от времени.

Дворец Царицы, напротив, был воздушен – словно сложенные горкой пожелтевшие кружева. Три ажурных башни по углам соединялись сплошной стеной, надежно защитившей  царицу и двор от любопытных глаз простолюдинов. Там, за стеной, били фонтаны и сочно зеленел многоярусный сад – но по обыкновению было тихо: Царица Териклес не любила шумной суеты, предпочитая веселью благодатную тишину молитвы.

Ансамбль завершал иссиня-черный шип башни Могущества, у подножия окруженный литой оградой. Башня эта выглядела так, словно монолитной черной костью вылезла из глубин мира и устремилась ввысь, прокалывая небесный купол и грозя прорваться за пределы Эртинойса. Возможно, башне в самом деле удалось достичь небес – потому как там, далеко-далеко, ее вершина исчезала в лохмотьях охряных туч. Туч, цвет которых был также чужд Эртинойсу, как и сама башня.

Впрочем, сами серкт не обращали внимания ни на башню, ни на угнездившиеся на ее шпиле тучи. Они делали все, что делает любой другой народ: возделывали землю, разводили свиней, которых привезли с собой, охотились, платили налоги. И точно также не обращали они внимание на то, что твердь Эртинойса под городом изрыта множеством ходов, известных кэльчу как Лабиринт.

Никто достоверно не знал, откуда появились глубоко под землей коридоры, словно вырытые гигантским дождевым червем.  Некоторые говорили, что это – последний дар уходящих богов-покровителей, иные – что Лабиринт создал Хинкатапи, чтобы даровать своему народу надежду. Старейшина Кер был уверен в том, что Лабиринт – это дело рук Избранных кэльчу, которые собрались и воззвали к Покровителю, и полученную Силу употребили на постройку Лабиринта. По-прежнему невыясненным оставался вопрос о том, как так сила, даруемая Хинкатапи, могла образовать сложное переплетение коридоров, тогда как единственным даром кэльчу считалась способность видения драгоценностей в толще Эртинойса – но Кер любил повторять, что твари смертной не дано познать Бога, а потому не к чему задавать глупые вопросы.

Сам же Шеверт узнал о Лабиринте лишь тогда, когда, оказавшись на самом дне чрева Дворца, случайно провалился в неглубокий колодец. Израненный и почти умирающий, он полз в неизвестность; ему было безразлично, куда ведет узких лаз – только бы подальше от серкт и их страшных жрецов. Шеверт полз, отвоевывая у смерти каждый вздох, пока не наткнулся на отряд кэльчу.

...– Все, пришли.

Шеверт кивнул на овраг, на дне которого серебрилась нитка ручья. Крутые склоны поросли ежевикой и жимолостью, если осторожно спускаться, доберешься до площадки, на которой с трудом, прижавшись спиной к влажному суглинку, мог разместиться один кэльчу. Ну, а там – рукой подать до входа в Лабиринт. Десять шагов по едва намеченной тропинке, сдвинуть колючую ежевичную завесу и – вот она, сырая нора со свисающими сверху корешками и медлительными червяками. Нора, по которой можно перемещаться только на четвереньках – но которая через несколько часов пути приведет к городу серкт.

Шеверт скептически покосился на Дар-Теена: пролезет или нет? А вдруг застрянет в узком лазе, что тогда? Но затем решил, что если Дар-Теену не заблагорассудится расправлять плечи, то он как-нибудь доберется до Лабиринта.

Ийлур с любопытством оглядывал овраг, ничего не спрашивая – степенно ждал, что скажет командир.

«Хороший парень», – подумалось Шеверту, – «Несмотря на записочку... Кажется, этот не подведет...»

– Что стоим? – как всегда, вмешалась Андоли, – Сказочник, чего мы ждем?

– С мыслями собираюсь, – проворчал кэльчу.

Глаза у элеаны по-прежнему были больными – но в то же время было непохоже, чтобы Андоли проливала слезы по Топотуну. Она молча кивнула и первой начала спуск, уверенно нащупывая опору и цепляясь за колючие плети ежевики.

– Тяжеловат ты, северянин, для таких фокусов, – Шеверт усмехнулся, – но раз пошел с нами, терпи.

Ийлур только плечами пожал, молча натянул перчатки и двинулся вслед за Андоли. Шеверт удивленно моргнул, наблюдая, как двигается северянин: он едва не парил над заросшим колючками склоном, играючи догнал Андоли и ловко стал на площадку.

«Ох, а не прост ты, парень, не прост! Знать бы, кем был раньше...»

Шеверт вздохнул и начал спускаться сам, кряхтя, оскальзываясь и багровея при мысли о том, что сейчас элеана уже добралась до лаза и с насмешкой наблюдает за неуклюжими рывками кэльчу.

Но, уже втискиваясь в темную и сырую нору, Шеверт понял, что никто над ним и не думал смеяться.

– Отдохни, – серьезно сказала Андоли, – запыхался больно...

Она сидела на корточках, аметистовые глазищи загадочно поблескивали в полумраке. Ийлур преспокойно стоял, прижавшись спиной к склону, и почесывал начавшую отрастать бороду.

Шеверт не стал спорить, уселся на край лаза и сунул в рот веточку хибиса – чтобы унять захлебывающееся сердце.

-Ты не торопись, отдышись, – заботливо повторила Андоли, передавая флягу с водой.

Шеверт отхлебнул – вода у элеаны была какой-то особенно вкусной и холодной. А под грудиной снова заворочалось подозрение, и снова вспомнился подслушанный разговор, и последний наказ старейшины Кера... Шеверту вдруг стало стыдно: вот, маленькая элеана без крыльев делится водой, и ее же придется... убить?

– Спасибо, – он, стараясь не смотреть в глаза Андоли, вернул флягу, – дай-ка я первым пойду, что ли...

И, честно встав на четвереньки, Шеверт двинулся вперед, в сырую и затхлую темень. Одолев с пяток шагов, он обернулся – громоздкая фигура Дар-Теена надежно закупорила выход. Ийлур медленно полз, ругаясь на чем свет стоит и то и дело задаваясь вопросом, отчего нельзя было нору сделать чуть шире и выше.

– Вот и замечательно, – заметил кэльчу, – дальше будет и шире, и выше. Хорошо, что не застрял.

...Темнота не кончалась.

Шеверт, поднимая голову, макушкой упирался в сырую землю – это значило, что до Лабиринта еще ползти и ползти. Дар-Теен скорбно умолк, только тяжело вздыхал да поминал Шейнирово царство, попадая рукой в гнезда слизней. Андоли перемещалась бесшумно, словно призрак, но когда Шеверт оборачивался, ему все мерещился аметистовый блеск во мраке, и от этого становилось как-то неуютно – хотя, конечно же, ничего плохого Андоли в этой норе сделать не могла, даже если и замышляла.

Потом Шеверт вновь поднял голову – и уже не почувствовал давящей тяжести земляного свода. Он остановился, потом сел и, нащупав шнуровку мешка, выудил череп скалозуба. Блеклое пятно света выхватило из тьмы белое лицо Андоли и черный круг оборвавшейся норы.

– Мы в Лабиринте, – счел нужным сообщить Шеверт. Делал он это исключительно для северянина; элеана не первый раз ходила в подземелья.

– Хвала Фэнтару, – ийлур исторг вздох, достойный мученика.

Кое-как вывалившись из лаза, северянин с наслаждением растянулся во весь рост, раскинул руки и улыбнулся.

– Клянусь Молотом Света, так и думал, что не доползу.

– Молодец,  – сдержанно похвалила Андоли, и тут же вопросительно уставилась на Шеверта, – что теперь, Сказочник?

– А что теперь? – он пожал плечами, – давай-ка достанем карты и подумаем.

Вся прелесть Лабиринта заключалась в том, что он пронизал толщу скальной породы под Дворцом, кое-где пересекаясь с подземельями и с тайными ходами самого Дворца. Из Лабиринта можно было попасть и в винные погреба серкт, и в верхние галереи Дворца, и даже в нижние ярусы сада. А если при этом воспользоваться тайными лазейками, предназначенными для самих серкт, то недолго было и до тронного зала добраться – Шеверт отважился на это всего однажды, побродил ночью по полированному до блеска, с золотистой искрой, полу, поглазел на трон, вырезанный из драгоценного розового дерева... Потом, правда, пришлось со всех ног удирать от стражей серкт, чьи угольно-черные панцири глянцево блестели в свете луны. Но главное, что осмелился забраться в святая святых Дворца, смог хотя бы на время задавить липкий, словно паутина, страх перед жрецами серкт – вот что было главное!

А на сей раз им предстояло забраться туда, где билось само сердце народа серкт – в опочивальню царицы, и убить ее, не рожденную женщиной правительницу, чтобы серкт отправились на поиски новых земель. Потому как одна Царица и один мир, иного не дано проклятому народу.

– Та-ак, – протянул Шеверт, разворачивая свитки, – посвети мне, Дар-Теен... Да, вот так. Смотрите, как мы пойдем – сперва по нашему Лабиринту до Дворца, затем – наверх по тайному ходу серкт... Там придется пройти по Дворцу, затем снова в тайник, наш тайник, он здесь крестиком обозначен... Ну, и вот – выход в задней стенке опочивальни, прикрыт зеркалом.

Дар-Теен, склонившись, черкнул ногтем по карте.

– Зеркало, Сказочник. Мы его разобьем?

– Оно бронзовое, – звякнул голосок Андоли, – его можно сдвинуть... Наверное.

– То есть никто не пробовал? – Дар-Теен усмехнулся и покачал головой, – а если не получится, то что?

– Тогда есть и другой путь, – Шеверт заскользил пальцем по пергаменту, – вот здесь, здесь и здесь. Но к опочивальне придется пробиваться с боем.

– А сколько чужаков охраняет по ночам Царицу?

– Обычно – два по два стража и один жрец, – отчеканила элеана, – первым нужно убить жреца, обязательно... Увидишь, он будет в черной хламиде до пят. Потому что если не убрать его первым, воинов уже не одолеть.

Ийлур выпрямился, отстраняясь от разостланных карт.

– Мне кажется, вы что-то недоговариваете, – он сердито взглянул на Шеверта, – я ведь не знаю, чем так хороши их жрецы? Мы идем вместе, так не будет ли разумным изложить мне сразу все?

Сказочник ощутил, как к щекам прилила кровь. Вот ведь, и не мальчик уже, а краснеет...

– Извини, северянин. Может, чего и не досказали – но не по злому умыслу, поверь.

– Жрецы серкт могут превращаться в чудовищ, – страшным голосом сказала Андоли, – и жрец может превратить обычных воинов в чудовищ. Сами воины не владеют этим... искусством. Они обычные, ты ведь сам видел, как мы их разделали у входа в портал!

– Угу. Понятно, – ийлур кивнул, – подробности потом. Значит, сперва убить жреца? Я постараюсь запомнить.

На том совещание и закончилось.

Маленький отряд устремился вперед, к победе или к гибели. За истерзанные земли Эртинойса, за погибших кэльчу, за вымерших от непонятного недуга ийлуров и элеанов. За Топотуна, в конце концов, которого по-прежнему в Кар-Холоме ждет старая мать. За всех и за все.

Ненависть снова заглатывала Шеверта, застилая взор пеленой цвета золы. Все уже выгорело –  и жизнь, и боль, и страх. Он, лишившийся памяти кэльчу по прозвищу Сказочник, шел мстить за былое, без надежды на лучшее будущее.

Это только маленькие дети с радостью слушали легенды, для которых Шеверт всегда придумывал свои собственные, добрые окончания. Сам же он точно знал, что правдивый финал всегда трагичен, и что кэльчу, похитивший изумруд из чертогов Покровителя, наверняка разбился насмерть, а вовсе не бродит в поисках Хинкатапи, как сказала старуха Эльда.

Клубок Лабиринта послушно разматывался, словно признавая в Шеверте если не хозяина – то, уж по крайней мере, доброго приятеля. Сколько раз кэльчу вот так шел по темным и пустым коридорам? Не счесть. Словно одержимый, Шеверт участвовал почти в каждом походе в земли серкт, замирал от леденящей душу ненависти, когда мимо проходили жрецы, воображал, как в один прекрасный день стальной клинок легко пригвоздит к постели саму Царицу, а потом, потом... Собственно, о том, что будет дальше, после мести, Шеверт никогда не думал.

...Они без приключений и в полном безмолвии добрались до тупика. Дальше пути не было, коридор обрывался деревянной переборкой, срубленной из толстых и плохо струганных досок. Кучи свежей земли красноречиво говорили о том, что недавно здесь копали – и Шеверт ответил на немой вопрос ийлура:

– Здесь Лабиринт вплотную подобрался к собственным ходам серкт. Мы подрыли еще, кой-чего здесь поменяли... В общем, еще одна крысиная нора во владения чужаков.

Сказочник приложил ухо к сырому и холодному дереву, поднял руку, призывая к молчанию... Тишина. – «Вот и славненько!»

Шеверт нащупал торчащий «особенный» сучок, легонько потянул его, приоткрывая смотровой глазок. Похоже, ни одного серкт не было в тайном переходе – тихо и пусто, только  мутный свет струится сквозь крошечные оконца в потолке.

– Ну, что там? Что? – горячий шепот Андоли обжег щеку.

– Ничего.

Шеверт резко отстранился – то ли от дубовых досок, то ли от элеаны, и установил лже-сучок на место. Затем подналег плечом на доску с пятном облупившейся побелки – она легко поддалась, сдвигаясь и открывая щель. Сказочник счел нужным предупредить:

– Дальше – ни слова. Территория чужаков, помните об этом.

И они гуськом, почти на цыпочках, двинулись дальше – не забыв прикрыть за собой лаз.

В тайном ходе серкт, пронизавшем толщу дворцовых стен, царили густые сумерки – крошечные круглые оконца в известняковом потолке пропускали дневной свет, но его было так мало, что, казалось, весь коридор прошит тонкими светлыми столбиками. Пахло ароматным дымком, как будто рядом возжигали курильницы, и медом. Кое-где в стенах были просверлены дырочки для наблюдения за происходящим во Дворце; Шеверт не раз подглядывал за серкт, замирая от ненависти к завоевателям и гоняя во рту спасительные веточки хибиса... Тогда, верно, хотелось увидеть нечто мерзкое в жизни Дворца, и это было бы правильным: враги – они и есть враги, жизнь их отвратительна, а сами они этой жизни недостойны. Но, как ни старался Шеверт, найти зло так и не удалось. Серкт вели спокойную, размеренную жизнь: утром – молитва, затем собрание жрецов у Царицы, обеденная молитва, трапеза, предвечерняя молитва, снова собрания жрецов... Скукотища, одним словом, кэльчу жили куда веселее. И вместе с этим Сказочник чувствовал – за этим  упорядоченным покоем кроется нечто важное, сам костяк жизни серкт, недоступный и непонятный.

Коридор, сворачиваясь спиралью, уверенно вел наверх. Остались внизу огромные залы, крытые галереи, чинно прогуливающиеся серкт в белоснежных одеяниях... Шеверт помнил, что жрецы Селкирет отдают предпочтение черному, а белый – цвет высокородных и близких Царице серкт. Очень слишком хорошо все это помнил, и лучше бы забыть – но память раз за разом возвращала его в подземелья, где он нынешний и родился.

Близился вечер, и это было хорошо: пока серкт будут на предночной молитве, их маленький отряд беспрепятственно минует самый опасный отрезок пути, через библиотеку серкт, устроенную прямо во Дворце. С библиотекой этой тоже все было не так просто: как-то Шеверт, любопытства ради, решил полистать книги чужаков. И что же? Оказалось, что зал доверху был набит фолиантами, написанными народами старого Эртинойса – ийлурами, элеанами и синхами. Книг, написанных на языке кэльчу, Шеверт не нашел – но он слишком торопился, чтобы искать более основательно. Все это было любопытно. Зачем чужаки столь тщательно собирали крупицы знаний ими же погубленных народов? Что-то искали в землях Эртинойса – но что? И зачем? Тогда Сказочник решил отложить поиски разгадки напотом, но как-то не сложилось. Да и сейчас, сейчас-то! Они шли, чтобы положить конец могуществу серкт, просто и незамысловато...

«Помоги нам, Отец, если слышишь», – Шеверт мысленно обратился к Хинкатапи, скорее по привычке. – «Но ведь это неплохая привычка, дружище. Вдруг да услышит?»

...Осторожно сдвинув деревянную панель, Сказочник шагнул в биллиотеку. За ним тенью следовала остроглазая элеана, чуть позади – отчаянно хромающий ийлур, делающий героические попытки неслышно передвигаться на цыпочках. –  «Тяжел ты, брат, чересчур».

Шеверт подал знак остановиться. Невзирая на неудачное начало, теперь все шло как по маслу: и жрецы, и аристократы, и даже стража – все они были на предночной молитве Селкирет. Библиотека пустовала; в сумерках нежно мерцали огоньки ламп, расставленных по тяжелым столам, и стеллажи тонули в полумраке, загадочно поблескивая тиснением книжных корешков.

– Шеверт... – элеана позвала неслышно, одними губами, указывая в угол.

Сказочник похолодел: в проходе между столами чернел подол жреческого одеяния. Убереги, Покровитель, и спаси! Жрец... Но ведь... Это было невозможно? Жрец, отказавшийся от царской молитвы?!!

На черном бархате в потемках белела рука серкт, и рука эта была неподвижна.

Шеверт сглотнул вязкую слюну. А затем рванул из ножен меч и медленно, бесшумно пошел к жрецу – который продолжал лежать на полу библиотеки.

...Что-то случилось во Дворце. Раньше Сказочнику ни разу не попадались убитые жрецы – а в том, что этот жрец окончил свои дни именно таким образом, сомневаться уже не приходилось. Значит, размеренный покой разбился?

...Сказочник с хрустом раздавил стекляшку и ругнулся. Оказывается, не доглядел и наступил на осколок зеркальца, который почему-то валялся в двух шагах от убитого серкт.

– Кто ж это его так? – не выдержал ийлур.

– Не знаю, – Шеверт быстро отвернулся и пошел прочь.

Самое главное он уже увидел – то, что жрец был мертв и не мог помешать их маленькому отряду пробиться к цели. Остальное его, Шеверта, уже не касалось... Хотя, несомненно, было интересным: тело серкт выглядело так, словно кто-то  – или что-то – выпило из него всю кровь и сожрало внутренности, оставив пустую, сдувшуюся оболочку и костяк. Покосился на элеану – девчонка была белой, как мел.

«Чем скорее мы покончим с Царицей, тем лучше», – решил Шеверт.

Вслух же он пояснил:

– Мы сейчас пройдем сквозь тайный лаз, подготовленный кэльчу. Я тоже участвовал в его создании...

– А потом – спальня Царицы? – шепотом уточнил ийлур.

– Имен-но.

Шеверт остановился у стены, забранной резными панелями из мореного дуба. Наклонился, пошарил в щели между полом и деревом – а затем жестом балаганного фокусника указал на приоткрывшийся лаз.

...Камера была узкой и низкой. Казалось, даже воздуха в ней скопилось недостаточно для троих – а, может быть, кромешный мрак давил, заставляя испуганно трепыхаться сердце и искать хотя бы ниточку света, означившую выход из каменного мешка.

– Тихо, тихо... Сейчас...

«К чему слова, Шеверт? Они и так молчат, ждут дальнейших распоряжений».

Он вытащил из мешка череп скалозуба – угловатые тени испуганно шарахнулись в стороны и застыли, прилипнув к стенам.

Дар-Теен, упираясь макушкой в потолок тайника, ткнул пальцем в ближайшую к Шеверту стену.

– Это и есть зеркало?

– Сам видишь.

Кэльчу прикоснулся к шершавому и побитому зеленью листу бронзы.

– Его нужно сдвинуть, – шепотом поясняла Андоли, – мы в прошлый раз пытались, оно не должно быть закреплено.

– Кто первый пойдет? – светлые глаза северянина подернулись суровым ледком, – Шеверт, хочешь, я пойду?

– Нет.

«Очень мило, очень. Не хочешь ни с кем делиться своей местью, да?»

Шеверт ощутил, как кровь прилила к щекам.

– Я пойду, – твердо сказал он, – если что пойдет не так, вы успеете скрыться.

– Как скажешь, – проговорила Андоли, – ну так что?

– Ждем.

Шеверт закрыл глаза и прислонился к холодной стене. Не хотелось ни молиться, ни думать, но он то и дело представлял себе, как пронзит тело Царицы мечом, и как потянутся к Радужному морю серкт, чтобы уплыть из Эртинойса... Почему-то Шеверт видел исход серкт именно так: дряхлые старики в рванине, изможденные женщины и мужчины, обессилевшие дети, в конце концов. И все они шли, шли и шли, падая, умирая – смерть, посеянная в Эртинойсе, возвращалась к тем, кто однажды разбросал ее семена.

«Так вам и надо», – он ухмыльнулся, – «вас сюда никто не звал!»

– Сказочник, – позвала шепотом Андоли, – если что-нибудь пойдет не так... Мы же не вернемся в Кар-Холом?

– Даже не думай об этом, – он неохотно оторвался от созерцания уходящих серкт, – Царица должна погибнуть, слышишь?

– Я просто хотела сказать... – элеана запнулась и умолкла.

В каменном мешке воцарилось тягостное молчание.

– Ты береги себя, Шеверт, – наконец закончила Андоли, – дети тебя ждут, помнишь?

Он пожал плечами. Нашла, когда про детишек вспоминать! Женщина, и этим все сказано... Шеверт повернулся к зеркалу и надавил на бронзу ладонью; зеркало неслышно качнулось, сдвинулось – и в камеру просочился едва заметный, узкий лучик золотистого цвета. В опочивальне Царицы горела масляная лампа, наступила ночь, и правительница серкт, по своему обыкновению, уже пребывала в постели.

– Нам пора, – выдохнул Шеверт, – во славу Покровителей!

В тот миг, когда овальное зеркало бесшумно качнулось, выпуская из крысиной норы убийц, Шеверт искренне уверовал в то, что Хинкатапи не ушел и остался со своими детьми.

В круглой опочивальне не было никого, кроме самой Царицы, дверь – плотно закрыта. Повелительница серкт спала на низкой и широкой кровати, и ее грудь мерно вздымалась и опускалась.

Шеверт быстро отер ладонь о штаны: так долго ждал этого часа, а вот поди ж ты – руки вспотели, и лоб весь в каплях пота... Быстро оглянулся – Андоли стояла чуть сзади и во все глаза таращилась на спящую Царицу. Кажется, у элеаны задрожали губы, словно собиралась плакать. А вот Дар-Теен глядел на спящую Царицу с явным интересом – но тут и впрямь было на что посмотреть! Юное гибкое тело, в каждой линии – грация и сила одновременно... И косы, чудесные косы, в руку толщиной каждая, цвета меди – такое редко встретишь под небесами!

Шеверт моргнул.

Что это? Царица уже кажется тебе красивой? Но это же чары серкт, иначе не назовешь...

Он неслышно извлек из ножен меч и шагнул к ложу правительницы. Теперь – скорее, скорее, пока злые чары Териклес, если таковые существуют, не оплели сознание...

У Царицы было неповторимое, совершенное лицо. Чистая кожа, черные брови вразлет, пушистые ресницы, маленький и аккуратный носик, чуть приоткрытые губы.

«Разве может столь совершенное создание сеять горе?» – вдруг подумал Шеверт, – «Наверняка во всем виноваты жрецы... Это они ее заставили, точно они!»

Он впился зубами в нижнюю губу и прокусил ее. По подбородку потекла кровь, но боль отрезвила: Шеверт глубоко вздохнул, еще раз оглянулся на ийлура – тот, похоже, совсем раскис... Но для убийства довольно и одного меча.

Сказочник задержал занесенный клинок – а затем резко опустил его вниз. Вонзая в ничем не защищенную грудь Царицы.

Она успела вскрикнуть, коротко и мучительно. В широко распахнутых черных глазах молнией полыхнула боль, рот открылся – по золотистой щеке потекла черная, густая кровь. Шеверт попятился. Мысли метались под стенками черепа, словно пустившиеся в пляску безумцы – а он все смотрел, смотрел... На тонкие пальцы, судорожно сжавшие белый шелк, на плавный изгиб шеи...

– Ходу! Шеверт, уходим, живо! – голос Андоли неестественно громыхнул, и Шеверт ощутил, как острые ногти элеаны впились в предплечье.

… Но так и не двинулся с места.

Тело Царицы стремительно таяло во мраке опочивальни, растворяясь в темноте как мед в горячей воде. Остались только темные пятна на белых простынях и небольшие углубления там, где она лежала.

– Что... это?.. – кэльчу неожиданно охрип.

– Бежим, бежим, Шеверт! – пискнула Андоли. Она продолжала тянуть его за руку к зеркалу – но вдруг замерла, и испуганно бросилась к Шеверту.

– Всевеликий Фэнтар!..

Сказочник не увидел – услышал, как северянин рванул из ножен верный меч. А Териклес, убитая царица Териклес, медленно шла в глубине четырех бронзовых зеркал. Шла из зазеркалья – в спальню, к своим убийцам, в белых одеждах, с черной диадемой в рыжих волосах. Еще миг – и четыре совершенно одинаковых Териклес грациозно вылились из зеркал, как будто и не бронза это была, а стоячая вода… Четыре Царицы закружились по комнате, сливаясь воедино...

«Да что же это, Отец?» – успел подумать Шеверт, пятясь назад, к ийлуру.

В то время как Андоли, маленькая бескрылая элеана, наоборот рванулась вперед.

– Андоли!!!

«Тебе придется ее убить, Шеверт», – вспомнил кэльчу.

Покровители! Неужели… Неужели элеана все знала, но как ни в чем не бывало шла убивать Царицу?

«Убить предателя… » – мысль эта вспорола сознание, причиняя боль.

И Шеверт схватился за нож – но, конечно же, было поздно.

Девушка распласталась перед Царицей, приникла головой к маленьким ступням повелительницы серкт.

– Ты помнишь меня? Ты помнишь, как я хорошо служила тебе, божественная? Так яви свою милость!