Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя Синицин Игорь

Борец с коррупцией

Одной из волн, которая вынесла Юрия Владимировича Андропова в главный кабинет страны на Старой площади, была принципиальная борьба председателя КГБ с раковой опухолью коррупции, поразившей Систему, особенно верхушку КПСС и государственного аппарата СССР. Брежнев и политбюро не давали Андропову и КГБ ударить по национализму, разъедавшему Союз Советских Социалистических Республик и Систему. Юрию Владимировичу оставалось только сконцентрировать силы комитета и оставшихся порядочными людей в органах партийной и государственной власти, в народе — для борьбы с другой тяжелейшей болезнью Советского государства, которая тесно переплетается с национализмом, — коррупцией. Я полагаю, что эти смертельные для общества болезни — ложь, национализм и коррупция — в конце концов стали тремя источниками и тремя составными частями гибели Системы, которые и обрушили великую державу. Они бурно развивались в брежневские времена, особенно коррупция. К сожалению, нынешняя Россия стоит на тех же трех китах, что и прошлая номенклатурная Система, — на лжи, коррупции и национализме. Поэтому у меня складывается весьма пессимистический прогноз будущего нашей страны.

Конечно, и до Брежнева в те годы, когда страной правили Сталин, а затем и Хрущев, многие партийные и государственные бонзы в центре и партийные князьки на местах не отличались чистотой нравов. Мы уже узнали о грязных руках заместителя Сталина, главы СМЕРШ генерала Абакумова, первого председателя КГБ при СМ СССР Серова и его генералов-холуев, маршала Жукова и его генералов-мародеров. В стране с нищим населением номенклатурные привилегии — «авоськи», столовые, заказы, ателье, поликлиники, машины и дачи — были официальными взятками от Системы тем, кто должен был поддерживать ее, работать ради ее сохранения, оберегать и защищать от врагов внутренних и внешних. Однако какая-то управа на казнокрадов, взяточников и воров иногда имела место. Но начиная с хрущевских времен, когда партийные и государственные чиновники почувствовали безнаказанность, они стали потихоньку погрязать в коррупции, мздоимстве и кумовстве: ведь вся советская Система была построена по принципу: «ты мне, я тебе». Особенно быстро процесс коррупции стал развиваться в союзных республиках.

Я не побоюсь сказать, что Андропов вошел в отечественную историю как один из трех правителей России, который жестко боролся с коррупцией. Петр Великий, Иосиф Сталин и Юрий Андропов стоят в одном ряду первых борцов со взяточничеством, казнокрадством, использованием служебного положения для личного обогащения. К сожалению, ни Петр, ни Сталин, ни Андропов, лишь приступавшие к благородному делу, — не могли выкорчевать это зло в России хотя бы частично.

Еще в конце сталинского периода в СССР начинала действовать теневая экономика. Она базировалась на коррупции и паразитировала на казарменной, госплановской экономике. С ней пытались бороться, но Система партийного лицемерия и закрытости общества приводила к тому, что, когда у дракона теневого бизнеса отрубали одну голову, у него отрастали две новые. При Хрущеве стали вырастать взамен одной сразу три головы. А сколько их плодилось при «добреньком» Брежневе?

Времена общественного и экономического хрущевского сумбурного и бесплодного волюнтаризма, брежневского застоя, в которых страна жила с 1954 по 1982 год, когда генеральным секретарем КПСС стал Андропов, стали периодом особенно бурного расцвета коррупции и взяточничества. При этом почти вся партийная и государственная элита была крайне заинтересована в «кадровой стабильности», которую насаждали Брежнев и его ближайшие соратники. Поэтому растущее число фактов коррупции всячески скрывалось. То есть включался источник краха Системы, которым была ложь. Брежнев покрывал коррупционеров до своих последних дней и никому не давал наводить порядок в партии и стране.

Андропов в аппаратной среде был настоящей белой вороной. Он сам был кристальной чистоты человек, и у него долгие годы, пока его руки были связаны Брежневым и кремлевскими карликами из политбюро, копилась буквально пламенная ненависть к коррупционерам. Владея, благодаря КГБ, почти полной информацией о казнокрадах и взяточниках в особо крупных размерах, Юрий Владимирович смог осторожно приступить к чистке фасада Системы лишь тогда, когда в его руках сконцентрировалось достаточно власти, то есть к самому началу 80-х годов. Но тогда, когда Андропов еще был председателем КГБ и лишь чуть-чуть затронул верхний слой взяточников и воров, близких к клану Брежнева, он едва не вылетел из обоймы политбюро. К счастью для страны, он лишился лишь поста председателя КГБ и занял второстепенный пост секретаря ЦК. Я думаю, что только спустя три-четыре месяца после избрания секретарем ЦК ему удалось стать в партии вторым человеком и уже тогда начать борьбу с коррупцией на самом верху. Реально это произошло незадолго до смерти Брежнева. Андропов смог удержаться в седле и не вылететь из политбюро и ЦК только благодаря мощнейшей поддержке его друга, министра обороны и члена политбюро Дмитрия Федоровича Устинова. Министр обороны СССР, как и Андропов, оставался все десятилетия, которые провел во власти, честнейшим и порядочнейшим человеком. Надо отдать должное и Константину Устиновичу Черненко. Хотя он и боролся за первенство с Юрием Владимировичем, лично он был не очень коррумпированным человеком и отнюдь не поддерживал жуликов типа Щелокова.

У Дмитрия Федоровича Устинова был другой страшный грех перед страной и народом. Как руководитель он сформировался в жестокие сталинские времена и по своим политическим воззрениям и отношению к Западу был настоящим «ястребом». Устинов увлеченно разорял страну, вел ее экономику к краху с помощью Андропова и Громыко, поддаваясь резонам той гонки вооружений, которую целеустремленно навязывали Советскому Союзу Америка и НАТО. Он тратил на оружие и расширение армии, на авантюры по поддержке пестрых национально-освободительных движений и диктаторских режимов, которые на словах объявляли себя социалистами и марксистами, миллиарды рублей в год, а один доллар тогда стоил шестьдесят копеек. Но лично себе Дмитрий Федорович не взял и ломаного гроша. Андропова и Устинова, видимо, объединяла не только взаимная поддержка во власти, но и абсолютная честность. Они оба тогда противостояли Семье, как на современный манер можно было бы назвать коррумпированный клан родственников и ближайших друзей тогдашнего главы государства — Брежнева.

Примеры взяточничества, казнокрадства и спекуляции членов Семьи генсека теперь широко известны. Можно только назвать несколько новых ярких криминальных эпизодов, причем из жизни и других генсеков. К ним надо прибавить еще такое национальное явление, которое в России развивается со времен Ивана Грозного, как щедрость подарков за казенный счет. В кремлевских музеях выставлены дары иноземных государей русским царям — столовое серебро, позолоченные и золотые произведения искусства, которым нет цены. Российские великие князья и самодержцы, в свою очередь, через своих чрезвычайных послов и посольства, также не ударяли в грязь лицом, посылая в виде даров королям и другим монархам связки соболей и другой драгоценной пушнины, серебряную и золотую столовую посуду, богато украшенное золотом и самоцветами оружие…

Однако эпоха щедрости за счет казны в принципе почти во всех европейских государствах закончилась в XIX веке. Везде были приняты законы, ограничивающие стоимость подарков, которые государственный деятель имеет право оставить в своем личном владении. Все, что дарится стоимостью выше лимита, сдается в казну. Лимит этот в цивилизованных странах составляет обычно небольшую сумму, в пределах пятидесяти долларов. Такой порядок был установлен и в Советском Союзе. Однако он начал нарушаться уже во времена Хрущева. Так, например, «дорогой Никита Сергеевич» во время своего государственного визита в Швецию в 1964 году получил в подарок от фирмы «Хассельблад», производящей одни из самых дорогих в мире комплектов фотокамер под пленку широкого формата, шесть на шесть сантиметров, набор ее произведений — сменные фотокамеры, фотообъективы и различные принадлежности, упакованные в специальный кожаный кейс-футляр.

Качество фотоаппаратуры «Хассельблада» настолько эксклюзивно, что американские астронавты работали в космосе только ею. Широко использовалась она учеными и высокооплачиваемыми рекламными фотографами, для которых была орудием производства. В самых дорогих фотомагазинах Стокгольма, где ее можно было приобрести, комплект «Хассельблада», состоящий из двух камер, трех-четырех сменных кассет для широкоформатной фотопленки, пистолетной рукоятки, спусковых тросиков и трех-четырех объективов, стоил в те годы примерно столько же, сколько автомобиль не из дешевых — «бьюик» или «мерседес». Хрущев нарушил закон и не сдал этот подарок в фонд государства. Думаю, что, изгнанный в том же 1964 году своими партийными соратниками на пенсию, Хрущев, имея на руках такую прекрасную дорогую игрушку, совсем не случайно увлекся фотографией…

Полной противоположностью Хрущева и Брежнева были Косыгин, Суслов, Андропов, Устинов. Когда Косыгину в Соединенных Штатах Америки подарили автомобиль «кадиллак», то он отправил его на Горьковский автозавод для того, чтобы советские автомобилестроители могли его разобрать и поучиться у американских коллег уму-разуму.

В этой связи в мои журналистские времена рассказывали забавную историю.

В опытном цеху Горьковского автомобильного завода определили сначала на испытательном стенде мощность двигателя дареного «кадиллака». Она достигала у семилитрового V-образного мотора с восемью цилиндрами 345 лошадиных сил. Затем двигатель разобрали, сделали его полный чертеж и по этому чертежу изготовили один к одному новый двигатель. Тщательно собрали его, поставили на стенд и пытались завести. Двигатель не заводился. После этого собрали родной двигатель «кадиллака» и завели его. Но как его ни вертели, ни регулировали, больше 150 лошадиных сил снять с него не могли. Опытные механики, призванные с авиазавода решить эту загадку, сказали, что даже простая сборка требует жесткого выполнения технологических условий, заключающихся, в частности, в том, с каким усилием следует заворачивать ту или иную гайку, на сколько витков ввертывать тот или иной болт или шпильку. Мощность двигателя автомобиля зависит от точного соблюдения технологии производства и квалификации рабочей силы…

С автомобилями, которые дарились Брежневу главами государств, к которым он приезжал с визитами, таких курьезов не происходило, ибо они оставались в личной собственности генерального секретаря. В московском правительственном гараже особого назначения (ГОН) за государственный счет стояли и обслуживались собственные авто Леонида Ильича. Ко времени его кончины их число составляло ровно десять уникальных экземпляров. После смерти генсека его дети и внуки получили из этого числа в наследство четыре автомобиля дорогого представительского класса. Они стали пользоваться этими машинами без уплаты какого-либо налога и платы за аренду места для стоянки и обслуживания в правительственном гараже особого назначения. Остальные шесть машин поделили по-братски Управление делами ЦК КПСС и 9-е управление КГБ, которому и принадлежал ГОН…

Сам Леонид Ильич больше всего любил «мерседес», подаренный ему в Западной Германии канцлером Вилли Брандтом в 1973 году. Он чудом не разбился на нем еще в день вручения этого подарка. Неожиданно для хозяев и специалистов, объяснявших высокому гостю — любителю бешеной скорости назначение приборов, кнопок и рычажков на торпедо, Брежнев уселся за руль, дал газ и помчался по крутой горной дороге, идущей к Рейну с горы Петерсберг, где была его резиденция. Его остановили только две полицейские машины охраны, стоявшие внизу и перегородившие путь на оживленную трассу.

В другой раз он едва не погиб, когда на скорости свыше ста сорока километров в час за рулем помчался из Москвы по Ленинградскому шоссе на этом же «мерседесе» на охоту в Завидово. Его водитель, который сидел рядом с ним, увидел вдруг, что траектория движения автомобиля отклоняется от середины дороги, специально расчищенной для генсека от прочих автомашин службами «девятки» и ГАИ. Опытный шофер сумел чуть вывернуть руль в руках безответственного автолюбителя и вывести машину из неизбежного столкновения со столбом. Когда генсек осознал происшедшее, то извинился. Оказалось, Брежнев просто задумался и на мгновение отключился от дороги. Тогда он еще был способен задумываться…

Как писал в своей книге воспоминаний начальник охраны Леонида Ильича генерал Вадим Медведев, пагубная страсть к дорогим подаркам стала развиваться у генсека с 1974 года. Если до этого он обожал дорогие ружья и автомобили, приносимые в дар главами государств во время обмена визитами, то постепенно совесть руководителя КПСС и социалистического государства стала засыпать, как иногда и его сознание. Он полюбил драгоценные «сувениры», которые стал получать от партийных соратников-подчиненных в союзных республиках, типа золотого перстня с самоцветом или самовара из чистого золота. Эта бесконтрольность, коррупция стали в увеличивающейся прогрессии разлагающе действовать и на его семью, и на подхалимов, занимавших посты первых секретарей республиканских и краевых, областных партийных организаций, других коррумпированных деятелей вроде министра внутренних дел Щелокова.

…После Октябрьского переворота 1917 года было создано Государственное хранилище золота и драгоценностей — Гохран. В его сейфы бурным потоком текли драгоценности и золотые изделия, которые большевики конфисковывали у богатых людей — аристократов, купцов, промышленников, не успевших забрать их из своих хранилищ в частных банках, ибо эти банки были национализированы большевиками и разграблены. Пострадала тогда, судя по семейным легендам, и одна из двоюродных бабок моей жены. В сейфе купеческого банка Москвы богатая купчиха хранила свои семейные драгоценности. Чтобы узнать, где находятся ключ и код к ее ящику с сокровищами, чекисты Дзержинского заперли больную астмой женщину в тесную и душную камеру тюрьмы, где теснилось десятка три человек. Ее держали в духоте до тех пор, пока она не начала умирать от приступа болезни и не сказала пароль хранилища. Ее освободили для того, чтобы купчиха показала тайник в доме, где был спрятан ключ от сейфа. Ювелирные украшения забрали без всякой описи и расписки. И на том спасибо, что хоть не убили!

Много золота, драгоценных камней и ювелирных произведений, часто совершенно уникального характера и ценности, было изъято и во дворцах великих князей, в особняках богатых коллекционеров, в ризницах церквей и монастырей.

Пока правительство Ленина не было уверено в том, что оно удержится у власти, специальные курьеры, подчас родственники видных большевиков, перевозили бриллианты, другие драгоценности, золотые монеты царской чеканки, золотые портсигары с драгоценными камнями чемоданами в банки Швейцарии, Франции и Швеции, создавая личные фонды каждому видному члену коммунистического руководства. Это делалось для того, чтобы в случае краха большевистских вождей, необходимости перехода их на нелегальное положение и бегства из страны они были бы и сами обеспечены материально, и могли бы вновь продолжать финансировать революционные авантюры в других странах [18].

Эти чемоданы набирались в сейфах и шкафах Гохрана. Из таких же ценностей Государственного хранилища при Министерстве финансов СССР делались впоследствии щедрые выдачи деятелям Коммунистического интернационала для стимулирования подрывной деятельности в их странах. Было проще отсыпать чемоданчик драгоценностей, чем возиться с переводом валюты, которую враждебные Советам спецслужбы могли и отследить.

Не всегда кожаные мешочки с бриллиантами доходили до своих новых хозяев. «Честные» курьеры Коминтерна «теряли» их, иногда только ополовинивали в личных целях, иногда этому мешали другие обстоятельства. Так, в начале 30-х годов хозяйственники Кремлевского дворца случайно нашли на складе бывшего коменданта Кремля Малькова в подвале, среди поломанной мебели, старый письменный стол, принадлежавший за десятилетие до этого первому главе Советского государства Якову Михайловичу Свердлову. Одна из тумб этого стола была личным сейфом Свердлова. Ключи от него не были нигде найдены. С 1917 по 1919 год Свердлов был секретарем большевистской партии и Председателем Всероссийского центрального исполнительного комитета, то есть, переводя на современный язык, президентом. Именно он отдавал приказ о расстреле царской семьи в Екатеринбурге в июле 1918 года. В 1919 году Яков Свердлов быстро сгорел во время эпидемии испанки, скосившей тогда десятки тысяч жителей Москвы и Питера. Версия этой смерти изложена выше, в пятой главе. Письменный стол с сейфом из кабинета Свердлова после его смерти отправили на склад мебельного старья.

Когда стол Свердлова спустя почти полтора десятилетия был случайно найден и дверца сейфа взломана, управляющий делами Совета народных комиссаров — правительства СССР, который делал рутинный обход подвала со старой списанной мебелью, немедленно поставил около него часовых и побежал к Сталину с докладом. При вскрытии личного сейфа пламенного революционера и честного главы ВЦИК Свердлова оказалось, он был заполнен золотыми монетами царской чеканки на сумму 108 525 рублей, золотыми изделиями с драгоценными камнями — 705 предметов, семью чистыми бланками царского образца, кредитными царскими билетами на 750 тысяч рублей. Кроме того, в сейфе хранились заграничные паспорта, выписанные на разные фамилии мужского и женского пола, а также замшевые мешочки с бриллиантами во много каратов каждый.

Может быть, это были те самые камни, которые палачи сняли с убитой царицы и ее дочерей? Ведь драгоценности царицы и ее четырех дочерей были зашиты в лифы. Есть свидетельства, что, когда убийцы стреляли в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге по жертвам из револьверов, пули отскакивали от них, как будто от современных бронежилетов.

Все было приготовлено к бегству. Сталин не удивился. Он сам был очень предусмотрительный человек. Вождь распорядился передать все мешочки в Гохран.

В 30-х годах многое из того, что составляло собрание Алмазного фонда, Гохрана, других Аладдиновых россыпей драгоценностей, лежавших в банковских и иных сейфах, продавалось ленинско-сталинским режимом за бесценок за границу. Многие миллионерши Европы и Америки в 20-х и 30-х годах XX века скупали самые роскошные бриллианты, щеголяли в них на балах и приемах, не желая задумываться над тем, что сокровища эти, по сути дела, ворованные и награбленные. Таким образом, светские дамы выступали в пошлой роли скупщиц краденого. На этой почве на Западе до Второй мировой войны даже случались судебные процессы, когда русские эмигрантки узнавали на фото западных светских львиц в журналах и газетах, живописующих балы и другие события из жизни богачей, свои собственные украшения, конфискованные у них большевиками.

«Законное» разбазаривание Гохрана, а иначе это назвать нельзя, продолжалось и при других советских вождях — от Хрущева до Горбачева. В Управлении делами ЦК КПСС, недалеко от кабинета генсека, был особый зал, куда собирали ценные подарки, намечаемые для вручения во время государственных визитов иностранным лидерам и их женам. Были там картины, палехские шкатулки огромных размеров, скульптуры, альбомы с редкими марками, множество изделий из полудрагоценного камня, охотничье оружие с художественной насечкой из серебра и золота.

На время Андропова драгоценные подарки из этого склада были убраны. Но после него ассортимент ценностей не только вернулся, но и стоимость подарочных произведений возросла. Помощник Горбачева Валерий Болдин пишет в своих мемуарах о том, что он в середине 80-х годов обнаружил среди этих очень дорогих художественных ценностей предметы из Гохрана. В частности, антикварный серебряный самовар с чашками и блюдцами из того же металла работы XIX века. Помощник генерального секретаря рекомендовал управляющему делами ЦК Николаю Ефимовичу Кручине, хранителю склада подарков, сдать этот комплект назад в Гохран. Кручина выполнил его просьбу в отношении сервиза. Болдин пишет, что управляющий делами ЦК КПСС был честным человеком, он тщательно хранил все описи и накладные на подведомственные ему ценности, но в Гохране давно следовало бы провести жесткую ревизию, поскольку кое-что из царских подарков и других сокровищ могло прилипать к нечистым рукам прежних «хранителей». Уже в последние годы XX века руководители Гохрана и их покровители в правительстве Российской Федерации выдали международному аферисту Козленку алмазов, бриллиантов и золотых монет царской чеканки для вывоза из России в качестве залога для получения кредита на 180 миллионов долларов. Ценности отправились в США, на фирму Козленка, и исчезли. Доллары в Россию так и не пришли. До сих пор суд не может разобраться, куда делись эти сокровища и кто должен нести уголовную ответственность за кражу драгоценностей, равной которой не знала европейская криминальная история.

Как свидетельствуют очевидцы, не всегда и другие художественные произведения из фондов Гохрана оставались в России. Подобные изделия из золота, серебра, платины, старинные золотые карманные часы с тяжелыми золотыми цепями, другие уникальные произведения ювелирного искусства из этого хранилища, формально отнесенного к Министерству финансов, если их выбирали вожди на подарки во время государственных визитов своим будущим высоким хозяевам или гостям, оформлялись в накладных по цене килограмма лома этих металлов, а золотые старинные часы считались по стоимости в 30–50 рублей за штуку. При этом цены не пересматривались со времен сталинской послевоенной денежной реформы. Тогда десять рублей времен войны менялись на один новый рубль.

Московские коллекционеры художественного серебра Попов и Александрова, которых я интервьюировал для своего журнала в конце 60-х годов, рассказывали, что в одном из крупнейших ювелирных магазинов Москвы, в Столешниковом переулке, в 1945–1947 годах стеллажи огромного подвала в несколько сот квадратных метров буквально ломились под тяжестью уникальных произведений из этого металла, всех мыслимых размеров — от скульптур и фигурок, сервизов, подносов до огромных серебряных чаш и позолоченных блюд. Все это было вывезено в качестве военных трофеев из Германии после 1945 года. Многие вещи имели музейное значение. Каждая вещь, независимо от ее художественной ценности, продавалась по цене лома серебра за килограмм. Этот «лом» стоил 900 дореформенных рублей килограмм, то есть чуть меньше одного старого рубля за один грамм!..

Подарки отбирались из Гохрана не только для вручения их главам государств и их супругам, но и деятелям из их окружения, то есть обычной иностранной челяди. Когда речь шла о поездках генсеков по Советскому Союзу, то со времен Брежнева ценные подарки вручались не только первым лицам в республиках и краях, но и их прихлебателям. Расчет был простой: каждый, кто получил дорогой подарок от московского руководства, в свою очередь отдарит его не менее ценным подношением. И тоже за казенный счет…

Бывший помощник комбайнера Миша Горбачев, верный ленинец и генсек Коммунистической партии, после прихода к власти очень скоро почувствовал вкус к аристократическим подаркам своим новым заграничным друзьям в президентских, премьерских и королевских креслах. Советская первая леди тоже хотела поразить своих коллег за рубежом шиком и роскошью. Болдин пишет, что как-то он, видя, что намечается подарить довольно дорогой подарок, спросил генсека: «А надо ли уж так тщательно отбирать все это? Ведь за рубежом существует практика сдачи подарков». На это Горбачев усмехнулся и сказал, что эта практика касается официальных подарков, а личные — дело другое. Из этой реплики следует, что «великий реформатор» считал все добро Гохрана и кладовой Управления делами ЦК своей личной собственностью.

Привычка к щедрости была у него застарелой и сформировавшейся в брежневские времена. Горбачев много лет был «курортным секретарем», который руководил краем, где концентрировались многочисленные и знаменитые еще с царских времен курорты минеральных вод. Пятигорск, Минеральные Воды, Кисловодск, Железноводск славятся своими целебными источниками на всю Европу. Советские лидеры и их жены очень любили отдыхать во время своего отпуска в прохладе горных лесов и терренкуров, лечиться минеральными водами ото всех болезней. «Хозяин» Ставропольского края, первый секретарь крайкома КПСС Горбачев, обязательно встречал лично каждого из самых высокопоставленных гостей, старался выполнить все их пожелания, развлекал пикниками на лоне природы, провожал, а склонных к дорогим подаркам не отпускал без ценного подношения. Некоторые жены членов политбюро, руководителей правительства заранее прозрачно намекали жене «курортного секретаря» Раисе Максимовне, какой именно подарок они хотели бы получить: дорогой фарфор, серебряную чеканку или что-либо еще. Желаемое дарилось за счет бюджета крайкома партии или советских учреждений…

Именно на Кавказских Минеральных Водах, на правительственной даче в Кисловодске, молодой лысеющий секретарь с отметиной на лбу познакомился с председателем КГБ и членом политбюро Андроповым. Юрий Владимирович в 70-х годах почти каждый сентябрь, хоть на две недели, приезжал в Кисловодск лечить больные почки. Горбачев очень старался понравиться Андропову и несколько преуспел в этом деле. Во всяком случае, именно председатель КГБ устроил в 1978 году его смотрины генсеком и Черненко на станции Минеральные Воды.

Не хочу возвращаться к многократно описанным коррупционным делам дочери Брежнева Галины, его соратников Медунова и других, героев скандалов по «сочинскому делу», делу концерна «Океан» и пр. Хотел бы добавить только два мазка в отвратительную картину коррупции в 70-х и 80-х годах. Они показывают, что на самом верху КПСС стали усиленно претворять в жизнь слова из старой колхозной песни: «Все вокруг народное, все вокруг мое!» Подобный подход к жизни был не только у папы и дочери Брежневых, но и у других членов Семьи.

…Однажды во время отпускного автотура по социалистическим странам мы с женой сняли гостиничный номер в гарнизонном отеле на территории главной советской военной базы Центральной группы войск в городке Миловицы, неподалеку от чехословацкой столицы Праги. Начальник отдела военной контрразведки штаба ЦГВ, который забронировал этот номер по просьбе моих друзей из Москвы, рассказал нам вопиющий факт. Дело было так.

Примерно за месяц до нашего приезда в ЧССР на знаменитый чешский курорт Карлови-Вари прибыла на отдых и лечение по приглашению чехословацкого правительства супруга генерального секретаря ЦК КПСС Виктория Петровна Брежнева. В качестве карманных денег гостеприимные хозяева — Управление делами президента ЧССР Гусака — вручили гостье 30 тысяч крон. В то время курс кроны к рублю составлял 10 к 1. Но покупательная способность 30 тысяч крон в Чехословакии была значительно выше, чем трех тысяч рублей в СССР. Возможно, у Виктории Петровны были с собой еще кроны, обменянные в Советском Союзе. Обычному гражданину разрешалось тогда менять пятьсот рублей на валюту любой социалистической страны.

В один из дней своего отдыха супруга генсека пожелала посетить магазин Военторга в Миловицах для покупки в нем сувениров для всей семьи — детей и внуков. Она знала, что в этом магазине был специальный «генеральский зал», где можно было купить товары, представлявшие собой дефицит даже в богатых по ассортименту пражских магазинах. Чехословацкое внешнеторговое объединение «Экспортскло», поставлявшее в Европу и США все производимые им товары, со своих складов выдавало некоторое количество их для Военторга в Миловицах. В этом зале продавались чешские хрустальные люстры, хрусталь, произведения из знаменитого чешского цветного стекла, фарфор, сделанный на маленьких чешских заводах в бывших немецких землях, где производство сохраняло все формы и приемы XVIII века. Число мастеров на этих заводах оставалось таким же, как и два века назад, — по 200–300 человек. По старинным образцам они выпускали продукцию так же, как и их предки, — только вручную. Это были вазы, декоративные тарелки и сервизы, фарфоровые фигурки. Хитрые чехи продавали почти все их произведения за твердую валюту на Запад, где она шла как антиквариат. В Военторге Миловиц можно было приобрести знаменитую чешскую бижутерию и ювелирные изделия с темно-красным камнем — гранатом, которые тоже редко можно было сыскать в магазинах страны, поскольку они также шли в основном на экспорт. Все это стоило в «генеральском зале» Военторга не дешево, по обычной розничной чешской цене.

И вот супруга советского генсека прибыла в Миловицы на правительственной машине «татра», выделенной из спецгаража для обслуживания высокопоставленной дамы. За «татрой» следовал пустой микроавтобус РАФ. Хоть и не по протоколу, поскольку визит был частный, Викторию Петровну встречал у шлагбаума базы главком Центральной группы войск. Он сопроводил машину «татра» к магазину Военторга, где на ступенях уже ждал начальник этого торгово-воинского подразделения.

Виктория Петровна вышла из машины и очень бодро, с горящими глазами, как всякая женщина в магазин за добычей, отправилась в «генеральский зал» универмага. Это было помещение метров под двести квадратных, заставленное, завешанное, уложенное всеми видами дефицита. Как пелось в старинной детской песенке: «Ленты, кружева, ботинки — что угодно для души!» Первая дама начала спокойно обходить прилавки, вешалки, стенды, полки. В почтительном отдалении следовал главком и начальник Военторга. За Викторией Петровной шли двое солдат. Брежнева показывала пальцем на товары и говорила: «Детское белье? Две дюжины… Дамские колготки? Пять дюжин… Мужские рубашки? Три дюжины, размеры 42, 43, 44… Спортивные тренировочные костюмы? Дюжину разных расцветок… Дамские блузки? Три дюжины разных расцветок, фасонов и тканей… Свитера? Две дюжины разных…» И так далее. Солдаты принимали быстро пакуемые продавщицами тюки и относили их в рафик. Затем настал черед хрусталя, цветного стекла и фарфора. Здесь отбиралось не все подряд, а только самое крупное, яркое, дорогое. И тоже упаковывалось и относилось в РАФ. Несколько коробок с хрустальными люстрами, из самых дорогих образцов, висевших под потолком, также отправились в микроавтобус.

Сотрудник генконсульства СССР в Карлови-Вари, также сопровождавший жену генсека и знавший о сумме, выданной чехами первой леди Советского Союза «на булавки», начал постепенно приходить в ужас. Он прикинул, что все, отобранное Викторией Петровной, давно перевалило за 30 тысяч крон. А супруга генерального все показывала и показывала пальчиком на товары, понравившиеся ей. Продавщицы с восторгом смотрели на высокую особу и с удовольствием помогали ей. Как она узнала, что рафик был заполнен под самую крышу, — неизвестно. Но именно в этот момент первая леди мило попрощалась с генералом, с начальником Военторга. Улыбки достались даже продавщицам. Потом Виктория Петровна села в «татру» и укатила в Карлови-Вари лечиться и отдыхать дальше. А главком ЦГВ и начальник Военторга остались почти что в позиции гоголевского городничего из «Ревизора»…

История имела недолгое продолжение. Начальник Военторга подсчитал стоимость взятого Викторией Петровной и выписал счет на огромную сумму, многократно превышавшую «карманные расходы», предусмотренные чехами. С этим счетом главком поехал к советскому послу в Прагу. Тогда им был некий М., друг Брежнева. Генерал вошел в кабинет посла и в деталях поведал о визите первой леди в Военторг Миловиц, последствиях для военной казны ее пребывания там. Он положил на стол послу счет и спросил, что ему делать в этой ситуации. Может быть, у посла есть какие-то суммы на представительские или чрезвычайные расходы, которыми можно было бы покрыть покупку Виктории Петровны? М. ответил категорическим отказом. Он сообщил генералу, что бюджетом посольства такие выплаты не предусмотрены.

— Но что мне делать? — вопрошал главком.

— Пошли этот счет Леониду Ильичу!.. — ехидно ответил посол. — Может быть, он напишет резолюцию, чтобы его оплатили…

Генерал несолоно хлебавши возвратился в Миловицы. Даже военторговские интенданты, составлявшие себе небольшие состояния во время службы в разных зарубежных Группах советских войск, не могли сразу осилить сумму стоимости товаров, забранных супругой генсека как бы при коммунизме, к которому партия, руководимая ее мужем, шла семимильными шагами. Вероятно, недостача была покрыта либо уменьшением пищевого и вещевого довольствия солдат и офицеров на много месяцев вперед, либо еще одним способом, который процветал в Группах советских войск в Германии, Польше, Чехословакии и Венгрии. Некоторые командиры полков и дивизий сдавали своих солдат… внаем в качестве батраков руководителям сельскохозяйственных и промышленных предприятий «братской» страны пребывания. Заработанные солдатами деньги, естественно, не оприходовались, а в лучшем случае становились «черной кассой». В худшем — они просто присваивались отцами-командирами. Может быть, таким батрацким трудом и были заработаны деньги на недостачу в Военторге?

В зарубежных Группах войск практиковался также метод казнокрадства, когда с армейских баз горюче-смазочных материалов бензин по дешевке продавался офицерами и прапорщиками местному населению канистрами, а интендантскими генералами дружественным организациям — бензовозами. Делалось это иногда цинично и коллективно. Военные контрразведчики доносили о таких фактах по службе в 3-е управление КГБ. Но благодаря чуткому руководству Георгия Карповича Цинева, не желавшего обижать генералов, которые знали и покрывали это явление, конкретные факты клались под сукно. Слава богу, что в те времена с военных складов еще не продавались оптом танки, бронетранспортеры, ракеты, стрелковое оружие и боеприпасы. Все это появилось на международном рынке оружия спустя полтора десятилетия, при Павле Грачеве, «самом лучшем министре обороны», как его называл первый президент России Борис Ельцин. Но это была уже следующая Семья…

Рыба воняла с головы. Сильное зловоние распространялось из Москвы по всей стране. Однажды во время отпуска, который я проводил в маленьком доме отдыха на Южном берегу Крыма, рядом со мной оказался известный деятель из Средней Азии. Это был очень умный и обаятельный человек, весьма демократических и прогрессивных взглядов, которые сильно мешали его служебному продвижению в годы застоя. По менталитету он был скорее европейцем, чем азиатом. Мы сблизились с ним. В минуту откровения на пляже, где наши лежаки стояли рядом, он рассказал, как ежегодно к ним в республику приезжал кто-нибудь из женской половины семьи Брежневых. Кроме Виктории Петровны, у доброго папочки были еще сын, дочь и невестка. Сам по себе Юра Брежнев был довольно скромный малый. Его жена значительно лучше мужа, еще со шведских времен, когда Юра был завотделом торгпредства, а Леонид Ильич стоял в толпе царедворцев за спиной Хрущева, уже знала, кто такой Председатель Президиума Верховного Совета СССР Брежнев. Она не сомневалась, что ей позволено больше, чем другим равным в правах гражданам СССР.

В богатой и нищей среднеазиатской республике, о которой шла речь, был установлен своего рода ритуал. Он действовал до самой кончины генерального секретаря. Республика производила на экспорт какой-то особенно драгоценный коричневый каракуль. На Западе в те годы шуба из такого каракуля стоила несколько тысяч долларов. Так вот, ежегодно «посыльная» Семьи увозила по нескольку щедро подаренных ей шуб, сделанных специально в ожидании приезда гостьи для женщин семьи Брежневых, из самых отборных шкурок и самых модных фасонов.

— И зачем им было столько манто?.. — удивлялся мой собеседник. — И куда они девали прошлогодние, позапрошлогодние, позапозапрошлогодние?..

Я не очень удивился рассказу соседа по пляжу, поскольку еще во времена моей учебы в АОН слышал много подобных историй от аспирантов, приехавших получать ученые степени в Москву с путевками своих республиканских ЦК. Почти за каждым из них стоял высокий партийный или государственный руководитель республики, который готовил таким образом «своих» людей и затем пытался как можно выше продвинуть их в Москве или по возвращении в республику в своем ЦК. Молодые партийцы были хорошо осведомлены о взаимосвязях в руководящем звене своих республик, отношениях верхушки с московским аппаратом, о махровой коррупции, расцветавшей на местах. Иногда они делились со мной информацией. Примерно за год до нашей встречи в академии, в августе 1969 года, в Азербайджане прошел Пленум ЦК Компартии, и смрад от этой битвы еще не рассеялся.

Тогда первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана был избран Гейдар Алиевич Алиев. До этого он был председателем КГБ республики, хорошо знал теневую сторону деятельности партийных, государственных и научных организаций, тщательно отбирал наиболее вопиющие факты коррупции и докладывал о них Цвигуну и Андропову.

Семен Кузьмич Цвигун до своего назначения в Москву замом к Андропову был председателем КГБ Азербайджана и лично знал всю глубину болезни не меньше своего тогдашнего зама Алиева. В качестве председателя КГБ Азербайджана после Цвигуна Алиев довольно часто встречался с Андроповым, информировал его о безобразиях, творящихся в закавказской республике. В конце концов, к августу 1969 года Андропов и Цвигун сумели уговорить Брежнева убрать с высшего республиканского партийного поста глубоко коррумпированного Ахундова и избрать на его место Гейдара Алиева.

Новый первый секретарь ЦК АзССР принялся железной кагэбэшной рукой наводить порядок среди партийных и государственных функционеров, в органах внутренних дел республики, которые также были поражены взяточничеством, в высшей школе и научных учреждениях. Мои друзья в 1970 году очень хвалили годовую деятельность Гейдара Алиевича и рассказывали, как ужасно было существовать простому человеку в республике, где продавалось все и вся, где в недели и месяцы взяточники во власти составляли себе состояния, а уровень жизни населения неуклонно падал и был почти в два раза ниже, чем в полунищей Москве. Они рассказывали мне о своеобразном «прейскуранте» цен на различные должности и привилегии в своей республике.

До Алиева весь Азербайджан был поделен верхушкой на сферы влияния, как в феодальные времена. Начнем с того, что вступление в партию и обладание партбилетом, который в некоторых случаях мог служить крепким щитом его обладателю, стоило 3 тысячи рублей. К концу эры Брежнева такие же расценки на партбилет появились и в столице нашей Родины Москве. Многие деятели рядового и среднего звена советской торговли особенно охотно обзаводились членством в партии, словно заблаговременной индульгенцией.

В Азербайджане пост первого секретаря райкома стоил 200 тысяч рублей, должность второго секретаря шла за 100 тысяч. Избрание председателем колхоза стоило 50 тысяч рублей, назначение директором совхоза — 80 тысяч. В промышленности расценки были более дифференцированы ввиду разного уровня прибыльности предприятий — от 10 до 100 тысяч рублей за кресло директора. Продавались и покупались звания академиков республиканской Академии наук — 50 тысяч рублей, директора научно-исследовательского института — 40 тысяч рублей. За кресло директора театра — оперного, драматического, юного зрителя — требовалось выложить соответственно от 30 до 10 тысяч рублей.

Размер взяток за поступление в высшее учебное заведение в республике Азербайджан в 1971 году был следующим: в Бакинский государственный университет — 20–25 тысяч; в Институт народного хозяйства — 30–35 тысяч; в медицинский институт — 30 тысяч; в Институт иностранных языков — 10 тысяч рублей.

Цены на министерские кресла котировались в зависимости от того, сколько взяток можно было собрать на этом месте. Так, когда министра торговли Азербайджана Кафарова сменил Башир-заде, он заплатил первому секретарю ЦК Компартии Азербайджана Ахундову 250 тысяч рублей. Министру коммунального хозяйства Топчиеву его кресло обошлось в 150 тысяч, министру социального обеспечения Сеидмамедовой — «всего» в 120 тысяч.

Третий человек в Азербайджане был председатель Президиума Верховного Совета АзССР. Ежегодно своей властью, как президент, он «дарил» помилование нескольким уголовникам-рецидивистам — кому по старости, кому по болезни. Этот «дар» оплачивался по строгому тарифу: 100 тысяч рублей за свободу…

Уже тогда, за тридцать лет до наших дней, когда платная медицина завоевала в России и на просторах бывшего СНГ в коммерческих клиниках господствующее положение, а врачи государственных медицинских учреждений продолжают прозябать на нищенскую зарплату, жители Азербайджана по полной программе должны были в 60-х и 70-х годах много платить за «обслуживание» в системе государственного здравоохранения советской социалистической республики. Тогда гонорар врачу назывался проще — взятка.

Если, например, больной хотел сделать операцию в клинике какого-либо ведущего медицинского института Азербайджана, то он должен был заплатить азербайджанцу — директору этого учреждения, почтенному доктору медицинских наук, профессору, три тысячи рублей, что составляло стоимость автомобиля «жигули». При этом больные заранее договаривались, чтобы операцию делал не сам «выдающийся» врач республики, который, как правило, купил свои титулы, а хирург из славянской части населения, который по-настоящему учился в медицинских высших учебных заведениях и аспирантурах вне солнечной республики и имел настоящую профессиональную практику. Тогда у больного сохранялось неизмеримо больше шансов остаться в живых, чем если бы его лечил и оперировал сам директор или его азербайджанские выдвиженцы, получавшие ученые звания и зарплаты согласно оплаченной ими графе коррупционного «прейскуранта».

Кстати, очень многие аспиранты моей альма-матер — Академии общественных наук при ЦК КПСС, — прибывшие в Москву из национальных республик, для того чтобы самим не тратить время на написание диссертации для защиты на ученую степень кандидата наук, частенько заказывали ее московским ученым-специалистам в соответствующей отрасли науки — кандидатам и докторам наук. Они получали, конечно, более качественный «товар», чем тот, который могли изготовить сами. Текст такой диссертации, писанный нормальным русским языком, которым хорошо владели не все молодые партийные работники из националов, стоил по «прейскуранту» в 70-х годах три тысячи рублей.

В личном плане Гейдар Алиев, назначенный первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана в 1969 году, был честным и порядочным человеком. Он был кадровым офицером госбезопасности, по своим деловым качествам и ненависти к коррупции весьма близким к Андропову. Он с младых лет служил в КГБ, окончил Высшую школу этого ведомства, которая возведена теперь в ранг академии. По склонностям своим он был международником, работал в резидентурах КГБ в Иране, Турции, Пакистане и Афганистане. Во внешней разведке он дослужился до высокой должности резидента в одной из этих стран. Скромного, серьезного и тонкого разведчика послали на укрепление органов безопасности в Азербайджан, заместителем к председателю КГБ республики Семену Цвигуну. Как только победил заговор партийной верхушки против Хрущева и генсеком стал Брежнев, поток его друзей хлынул в Москву со всей периферии Советского Союза. Семен Цвигун был назначен заместителем председателя КГБ СССР. В этом качестве он патронировал Алиева. Андропов, зная высокие деловые и личные качества Гейдара Алиевича, также помогал ему…

Годы основной чистки, которую Алиев проводил в Азербайджане, совпали со временем моей учебы в академии. Друзья-азербайджанцы, приезжая после каникул в Москву, с горящими глазами рассказывали, как Гейдар Алиевич чистит республиканский аппарат. Сначала он взялся за партийных функционеров сверху донизу. Затем прошелся по наиболее коррумпированным «хлебным» местам — от МВД до Министерства местной промышленности. В общей сложности он заменил более двух тысяч партаппаратчиков и высокопоставленных государственных чиновников. Только высших чинов республиканского Министерства внутренних дел и милиции было уволено около четырех сотен.

Для замены прогнивших насквозь стяжателей и взяточников требовались честные люди. Где взять таких в восточной республике, насквозь коррумпированной? Естественно, что Алиев черпал кадры из единственного контингента советских служащих, затронутого в наименьшей степени коррупцией, — из аппарата республиканского КГБ. А на освобождающиеся вакантные места в спецслужбе он сажает еще не успевших прогнить функционеров молодежной организации — комсомола.

В одном из наших обменов мнениями с Юрием Владимировичем он сказал, что даже чекистская жесткость Алиева за четыре года не смогла дать удовлетворительных плодов: уже в 1973 году Гейдару пришлось исключить из партии и отдать под суд за коррупцию двенадцать новых ответственных работников аппарата, которых он в 1969 году поставил на место прежних. Двое из них — Н. А. Ахмедов и С. Н. Брызгалин — были лично рекомендованы Алиевым в высшие партийные органы республики. Вообще-то процент проштрафившихся из общего «алиевского призыва» невелик — менее одного. Но Гейдар Алиевич признался Андропову, что спустя всего четыре года он может дать гарантии относительной чистоты лишь новому аппарату ЦК АзССР и республиканскому КГБ…

Весь остальной Азербайджан Система продолжала крепко держать в объятиях двух своих китов, на которых стояла, — коррупции и лжи. Андропов в первое десятилетие своего «сидения» на Лубянке, то есть до конца 70-х годов, не набрал еще столько силы, чтобы бороться с верхней частью «вертикали коррупции», которая уходила с мест в высшие эшелоны партийной и советской власти в Москве. Единственное, что он мог делать с помощью всей структуры КГБ, — это собирать информацию и совершать партизанские наскоки на коррупцию по ее средней горизонтали — в руководстве национальных республик, где она расцветала махровыми цветами зла. На нижнюю горизонталь — мелких чиновников, партфункционеров, деятелей теневой экономики — даже у столь мощной спецслужбы, какой стал КГБ под водительством Андропова, не хватало кадров, сил и средств. Тем более что Брежнев постоянно брал под защиту не только своих друзей-взяточников, но и вообще всех партаппаратчиков. Комитету госбезопасности было официально запрещено брать в оперативную разработку любых штатных работников партийных комитетов — от районных до высших, равно как и всех номенклатурных лиц. Тем не менее, когда комитетчики начинали расследовать крупнейшие коррупционные дела, нити от которых или, точнее, денежные потоки тянулись вверх, в партийный и государственный аппарат, сыщики и следователи не останавливались, но продолжали работать. Только становились они более осторожными.

Следующим объектом для удара по горизонтали стала соседняя с Азербайджаном, тоже солнечная республика — Грузия. Здесь на вершине пирамиды коррупции также находился первый секретарь партийной организации Мжаванадзе. Жена тогдашнего грузинского коммуниста номер 1, тезка знаменитой в грузинской истории царицы Тамары, очень любила бриллианты, золото и валюту. Она действовала в паре с другой Тамарой — женой второго секретаря ЦК Компартии Грузии Альберта Чуркина. Жен двух партийных вождей их окружение почтительно называло «царицами Тамарами». Именно они вели всю кадровую политику в Грузии, через посредников, бывших членами бюро ЦК Компартии Грузинской ССР, в том числе и председателя Совета министров республики. На своеобразном аукционе они торговали министерскими и другими высокими постами, типа первого секретаря райкома партии. Цены в прейскуранте их аукциона, поскольку число желающих было больше, чем вакансий, начинались от 100 тысяч рублей за должность министра социального обеспечения и 150–300 тысяч рублей за кресло министра торговли или легкой промышленности.

Руководящие «царицы Тамары» получали свой «бакшиш» с аукционов не в рублях, а драгоценными камнями, ювелирными изделиями, золотом и валютой. Кроме того, жена первого секретаря ЦК КПГ и кандидата в члены политбюро ЦК КПСС Мжаванадзе была связана с жуликами и бандитами, поставлявшими ей драгоценности. Нити от нее вели в Москву, к одному из высших государственных чинов Советского Союза — секретарю Президиума Верховного Совета СССР, тоже грузина по национальности, Георгадзе. Секретарь и руководитель аппарата Президиума Верховного Совета СССР, председатель которого официально считался главой Советского государства, был весьма влиятельной персоной. Он хорошо знал, кому в Москве и какого размера нужно давать взятки не только от себя, но и от своего главного земляка в Тбилиси. Но у него не было прочных корней в Москве. Он опирался только на Мжаванадзе, грузинское землячество и взятки, которые щедро раздавал на своей высокой «горизонтали» коррупции. Андропов его быстро снял, и теперь его имя кануло в Лету.

Примерно в то же время Андропов сумел убедить Брежнева снять и Мжаванадзе. Был назначен вместо него министр внутренних дел республики Эдуард Шеварднадзе. Как и в Азербайджане Алиев, новый первый секретарь республиканской парторганизации был генералом спецслужб. Но он, в отличие от Алиева, был не деятелем, а пустым болтуном и конъюнктурщиком. Юрий Владимирович в разговоре со мной сразу после XXV съезда КПСС издевался над изощренным лакейским подхалимажем Шеварднадзе в адрес Брежнева, выраженным им в речи с трибуны партийного форума. «Своей сладкой слюной он переплюнул всех лизоблюдов», — брезгливо поморщился Андропов… Практически Шеварднадзе ничего с коррупцией в своей республике поделать не мог, хотя, может быть, и хотел. Руководителем он был слабым, а в силу этого особенно коварным. При нем в Грузии начал бурно развиваться национализм. Видимо, не без подначки его жены, активной грузинской националистки Наны, в Тбилиси произошли волнения студентов-грузин, требовавших в многонациональной республике установления статуса грузинского языка как единственного государственного.

Одновременно и сам Шеварднадзе тайно поддерживал великогрузинский шовинизм, стремился подавить национальные чувства и языки других народов, живших в своих автономных республиках в границах союзной республики Грузии, — абхазов, аджарцев и южных осетин. В частности, в столице Абхазии Сухуми произошли при его попустительстве массовые беспорядки на почве того, что из столицы Грузии пришли в столицу маленькой Абхазии директивы, предписывающие абхазам вести в средней и высшей школе учебу не на абхазском, а только на грузинском языке. Первыми взбунтовались студенты Сухумского университета. Потребовалось резкое вмешательство Москвы, чтобы занятия в школах и высших учебных заведениях Абхазии продолжались на абхазском языке. Так что война грузин и абхазов началась не в 90-х годах XX века, а на два десятилетия раньше.

Среди среднеазиатских республик самой коррумпированной в СССР была Узбекская. Подавляющее большинство ее населения жило в полной нищете и бесправии, как, впрочем, и в других союзных республиках Средней Азии. У некоторых председателей колхозов в Узбекской республике были даже собственные подземные тюрьмы — зинданы, для наказания непокорных декхан-рабов, работавших на хлопковых полях.

Правил Узбекистаном первый секретарь ЦК компартии республики Шараф Рашидов. Он просидел на своем партийном кресле двадцать четыре года. Рашидов обрел путем подкупа партийных и государственных бонз в Москве такую силу, что ни КГБ, ни председатель КГБ и член политбюро Андропов не могли сковырнуть этого матерого взяточника и казнокрада до того момента, когда Андропов стал генеральным секретарем ЦК. Тогда Рашидов, поняв наконец, что ему не отвертеться от уголовной ответственности за свои преступления и он может получить высшую меру наказания за взяточничество в особо крупных размерах, «скоропостижно скончался» 31 октября 1983 года, по официальной версии. По неофициальным данным, он покончил с собой или его прикончили сообщники, чтобы он не заговорил после ареста. Даже похороны первого секретаря Узбекской компартии были скандальными. Рашидова, как видного члена политбюро КПСС, пламенного коммуниста и атеиста, похоронили в красном гробу с красными гвоздиками и траурными церемониями в центре столицы республики Ташкенте. Однако той же ночью неизвестная группа мусульманских фанатиков перехоронила коммунистического вождя Узбекистана по религиозным обычаям. Труп Рашидова извлекли из красного гроба, закутали в саван и вернули в могилу в сидячем положении и лицом обращенным в сторону Мекки. Так после смерти Рашидова выяснилось, что коммунистом и атеистом он был только на словах и по партбилету, а на самом деле всегда оставался правоверным мусульманином.

Почему же уровень коррупции в Узбекистане был выше, чем в других южных республиках СССР? По словам нашей подруги в АОН, узбечки по прозвищу «Звезда Востока», размеры взяток в Узбекистане, как наиболее богатой «хлопковой» республике Средней Азии, выкачивавшей значительно большие средства из бюджета СССР, были выше, чем в других южных республиках Советского Союза. Так, пост первого секретаря райкома богатого района стоил до одного миллиона рублей. Высшее гражданское почетное звание, которое давалось вместе с орденом Ленина, — Герой Социалистического Труда — ценилось также в один миллион рублей. Оно открывало для его носителя дорогу к выгодной должности директора хлопководческого совхоза или председателя колхоза. Сами по себе эти посты ценились также в один миллион рублей.

Основой экономики Узбекистана был хлопок-сырец. Республика поставляла его на текстильные предприятия Советского Союза. На экспорт он шел только в очень непритязательные страны, поскольку был коротковолокнистым и сильно замусоренным. При этом Рашидов и правительство УзССР приписывали к фактическому урожаю хлопка, поставляемого на предприятия других республик СССР, сотни тысяч тонн. Так, например, в 1977 году официально Узбекистан собрал 5,7 миллиона тонн хлопка и сполна получил за все собранное из бюджета Советского Союза соответствующее количество миллиардов рублей. Но в 1983 году, когда у власти в Москве стоял Андропов, выяснилось, что ежегодно приписывались 600–700 тысяч тонн к урожаю. Сотни миллионов рублей ежегодно переводились в Узбекистан за этот фиктивный хлопок-сырец, то есть за «воздух», из Министерства финансов СССР. Главным распорядителем этих ворованных денег был Рашидов.

Кроме того, все руководители республики, начиная с ее первого секретаря, либо раз в год, либо раз в два года получали высокие государственные награды СССР — звания Героев Социалистического Труда, ордена Ленина, Трудового Красного Знамени и другие ордена и медали, почетные звания. Рашидов, например, каждые два года получал по высшему ордену СССР — Ленина. За свой «тяжелый» труд он успел получить 10 орденов Ленина (!) и две «Золотых Звезды» Героя Социалистического Труда. Решения о всех его наградах, как указы на награждение орденами и медалями остальных высокопоставленных воров в Узбекистане, с удовольствием подписывались Брежневым и утверждались политбюро. Жуликам особенно нравилось носить на груди сделанный целиком из золота с эмалью, с золотым профилем вождя мирового коммунизма знак ордена Ленина.

Когда Андропов начал в 70-х годах через КГБ Узбекистана войну с коррупцией в этой республике, то чуть не лишился главы своей спецслужбы в Ташкенте. У Рашидова были и силы, и средства, чтобы физически уничтожить председателя КГБ УзССР генерала Нордмана. Первому секретарю Компартии Узбекистана подчинялись все в республике: МВД, прокуратура, Верховный суд. Очень просто они могли устроить любую провокацию против генерала КГБ, МВД могло его арестовать, прокуратура — подготовить обвинение, а Верховный суд республики — осудить на многие годы тюрьмы. Кроме того, руки Рашидова тянулись далеко вверх по вертикали — в Москву, в высшие партийные и государственные органы. В Москве, разумеется, нашлись бы деятели, которые через голову Юрия Владимировича санкционировали расправу с неугодным Рашидову Нордманом, — те же Брежнев, Черненко, Щелоков. В самой верхушке аппарата республиканского КГБ сидели люди Рашидова, которые еще в 1977 году получили от него задание замарать грязью героя-партизана и честного чекиста Нордмана. В Москву заведующему отделом административных органов ЦК КПСС Савинкину пошла анонимка. Андропову пришлось спасать своего генерала и срочно эвакуировать его из Узбекистана, переведя на другое место работы. Причем это место работы за рубежом было выбрано не случайно. Внутри СССР Рашидов и его банда коррупционеров с влиянием и миллионами рублей первого секретаря республики, кандидата в члены политбюро, одного из любимцев Брежнева, вполне могли дотянуться до любой точки. Поэтому генерал Нордман был направлен Андроповым в ГДР начальником Управления КГБ СССР. Он проработал в Карлсхорсте близ Берлина, где была штаб-квартира этого управления, с 1978 по 1983 год.

Из сотен миллионов рублей, добывавшихся из фиктивных сотен тысяч тонн хлопка, приписанных к урожаю и якобы переработанных на хлопкоочистительных заводах республики, Рашидов направлял миллионы рублей на взятки партийным и государственным чиновникам в Москву, на приобретение дорогих подарков «нужным» людям в советской столице. В частности, Брежневу на его семидесятилетие глава Узбекистана преподнес самовар, сделанный из чистого золота.

Выше я приводил рассказ моего соседа по пляжу правительственного дома отдыха в Крыму о том, как ежегодно в Ташкенте дарились шубы из драгоценного каракуля женщинам из Семьи генсека. Жена и дочь друга Брежнева, секретаря ЦК и члена политбюро Кириленко, во время поездки в Узбекистан также получили по шубе из особого коричневого каракуля…

Были и другие финансовые ручейки коррупционерам в солнечной республике за «воздух» от сотен тонн несуществующего хлопка, которые текли уже не из бюджета СССР, а прямо от хлопкоперерабатывающих предприятий других регионов Советского Союза. Некоторые хлопкоочистительные фабрики Узбекистана дополняли приписки на бумаге вполне материальными булыжниками в каждой кипе хлопка, которую они отправляли за пределы республики, — для увеличения ее веса. Говорят, в текстильной столице России, городе Иванове, несколько улиц вымощены такими «дарами» узбекских «хлопкоробов»…

Статус второго секретаря ЦК республиканской Компартии, независимо от территории — на западе, юге или востоке СССР, призванного быть контролером положения в партийной организации и в республике, хотя и грозен, но неопределен. Номинально второй секретарь представляет Москву, ему подчинена госбезопасность, декларированы чрезвычайные права. Но на деле стать первым он не может, поскольку в традициях КПСС утверждать первыми секретарями только партийцев из коренного населения. Таким образом, он полностью зависит от первого. Начиная от Хрущева и кончая Горбачевым, любое письмо из республики о нежелании местной элиты иметь вторым секретарем имярек приводило почти автоматически к переводу этого человека в Москву или в другую республику, но без повышения. При вынужденном, льстиво-благосклонном и всепрощающем отношении к местным кадрам роль второго секретаря сводилась к формальной декорации. Поэтому все вторые держали свой рот на замке от Бреста до Владивостока. Они не боролись ни с национализмом, ни с коррупцией.

Единственный государственный орган, который передавал объективную информацию в Москву о действительном положении в республике или крае, был местный Комитет государственной безопасности, который не подчинялся местным властям.

Коррупция и казнокрадство затронули почти всю государственную верхушку Советского Союза, независимо от того, имела она отношение к материальному производству или нет. Я уже писал об одном из председателей правления АПН. Изощренно грабили государство даже некоторые высокопоставленные деятели из Министерства иностранных дел СССР, где, казалось бы, кроме промокашек, и украсть-то было нечего. Но находили.

В коррупции был замешан и сам глава внешнеполитического ведомства, член политбюро ЦК КПСС, суровый и неприступный любимец Сталина Андрей Андреевич Громыко. Он брал «борзыми щенками», как выражался русский сатирик XIX века, от тех, кому покровительствовал в продвижении по службе или в выгодных командировках, но не сам. Вместо него взятки брала его жена Лидия Дмитриевна. Как вспоминал заместитель начальника службы безопасности МИДа полковник Перетрухин, супруга министра «многие десятилетия оказывала серьезное влияние на расстановку дипломатических кадров в министерстве своего мужа. К тому же она была большой любительницей принимать различного рода подношения, особенно при поездках за границу».

Сын перебежчика с самым высоким дипломатическим рангом в СССР — чрезвычайного и полномочного посла, бывшего заместителем генерального секретаря ООН Аркадия Шевченко, — Геннадий, сообщил в газете «Совершенно секретно», что своим назначением в Организацию Объединенных Наций в 1975 году его отец был обязан тому, что жена посла подарила супруге министра А. А. Громыко Лидии Дмитриевне брошь с 56 бриллиантами [19].

Семья Шевченко дружила с семьей министра иностранных дел СССР. Они часто бывали в гостях дома у министра, когда Аркадий, оставаясь самым близким советником Громыко, работал в секретариате министра в паузах между командировками в США, пребывая на Смоленской площади. Шевченки, как свои люди, запросто приезжали на дачу Громыко, устраивали там совместные пиры. Полковник Перетрухин во время следствия по делу Шевченко докладывал Андропову о том, что жена перебежчика Лина, по данным контрразведывательной службы резидентуры КГБ в Нью-Йорке, всегда водила супругу министра, когда она приезжала вместе с Андреем Андреевичем на многодневные сессии Генеральной Ассамблеи ООН, по дорогим магазинам и покупала ей дорогие подарки на деньги своего мужа. В глазах многих высокопоставленных дипломатов Лина считалась подругой Лидии Дмитриевны, несмотря на большую разницу в годах. В те годы Шевченко уже работал на ЦРУ.

В КГБ у Шевченко были какие-то высокопоставленные друзья и покровители, если и не агенты, то сообщники на коррупционной основе. Во всяком случае, когда резидент уже в 1975–1976 годах начал подозревать, что один из трех самых высокопоставленных чиновников СССР в ООН является «кротом», он доложил свои соображения в Центр и прямо назвал фамилию Шевченко. Но из руководимого Крючковым Центра, то есть ПГУ, резидента генерала Дроздова одернули и запретили ему разрабатывать предателя. Резидент наплевал на это указание и продолжал следить за Шевченко. Компрометирующие Шевченко материалы докладывали двум заместителям министра иностранных дел, но они всякий раз вступались за будущего перебежчика. Перед тем как под благовидным предлогом вызвать шифровкой Аркадия Шевченко в Москву, спросили и самого Громыко, кого он подозревает в измене. «Шевченко вне всяких подозрений», — гласил ответ министра. Несмотря на такое заявление, КГБ послал в Нью-Йорк телеграмму заместителю генерального секретаря ООН от СССР, но глупую. В качестве предлога для выезда в Москву в ней называлось совещание, которое не было на самом деле назначено. Шевченко узнал о ложности этого предлога случайно, от одного из прибывших накануне командированных в Нью-Йорк советских дипломатов. Посол запаниковал. В ту же ночь Шевченко бежал из своей квартиры в жилом доме советских дипломатов, и его работа на ЦРУ открылась. Его жену Лину резидентура КГБ быстро вывезла в Советский Союз. Сына, работавшего в Женеве экспертом советской делегации в Комитете по разоружению, под присмотром сотрудника советского представительства, профессионального разведчика, отправили первым же самолетом в Москву, якобы с совершенно секретным пакетом диппочты. Судьба и здесь сыграла злую шутку с Системой. Честного советского парня Геннадия, атташе МИДа, чтобы он не убежал к капиталистам и своему отцу-изменнику, охранял работник ГРУ Резун, который сам вскоре стал перебежчиком…

При Андропове близкие родственники беглецов не подвергались преследованию. Сын и дочь Шевченко не были ни в чем ущемлены. Но жена Лина, доставленная нью-йоркской резидентурой КГБ в Москву, так сильно переживала побег мужа и его алкоголизм в последние месяцы, что покончила с собой, наглотавшись снотворных таблеток.

Много дней ее труп пролежал в глубине большого платяного шкафа размером с гардеробную комнату, буквально забитого меховыми шубами и дубленками, пока его не обнаружил сын. Он вызвал милицию и врачей из кремлевской поликлиники. Шевченко принадлежал к высшей советской номенклатуре и был прикреплен к 4-му Главному управлению при Минздраве, то есть к «кремлевке». В этом контингенте даже умершему необходимо было ставить диагноз и делать вскрытие только кремлевским врачам. Случайно мы с женой узнали об этой трагедии из первых рук. В тот день у Вероники был гипертонический криз, и мы вызвали скорую помощь. Бригада врачей 1-й поликлиники 4-го управления, вскоре после вызова появившаяся у нас, приехала потрясенной. Они прибыли с Фрунзенской набережной, где десять минут назад констатировали смерть Лины Шевченко. Их психика была настолько возбуждена, что, нарушив врачебную тайну, они все-таки рассказали помощнику Андропова о всем том ужасе самоубийства, свидетелями которого они стали. Труп Лины пролежал в шкафу несколько дней. Она в день самоубийства просила свою мать уехать на несколько дней на дачу. Дальний угол гардероба, куда она заползла перед смертным концом, был засыпан, как и все шубы и дубленки, нафталином. Поэтому запах разлагающегося тела долго мешался с нафталиновым. Ко многому привыкшие врачи попросились у нас в ванную комнату, чтобы смыть с лица, волос и рук страшный запах, засевший даже в их привычной к страшным запахам медицинской памяти…

Узнав об измене Шевченко первым, Юрий Владимирович позвонил Андрею Андреевичу и сообщил о побеге его любимого помощника. Громыко растерялся. Он стал отпираться от близкого знакомства с Шевченко и сказал, что не знает его и не помнит такого своего помощника. Только на следующий день, когда оперативники и начальство 2-го главка КГБ, занимавшегося контрразведкой, произвели обыск и выемку документов в московской квартире перебежчика, появились доказательства дружбы семьями министра и его первого советника. Замначальника ВГУ Федор Алексеевич Щербак положил на стол Андропова, среди прочего, выразительные фото совместного поедания шашлыков и других развлечений Андрея Андреевича, Лидии Дмитриевны, Аркадия и Лины на даче у министра иностранных дел.

В те дни, когда начинался этот скандал, потрясший весь МИД, я спросил как-то Юрия Владимировича о том, какие последствия чрезвычайное происшествие будет иметь для Андрея Андреевича.

«В этом деле есть и наша вина… Кое-кто у нас оказался бесхребетным перед авторитетом Громыко и его замов… Вообще-то всех надо было бы выгнать в отставку… Но Андрея Андреевича трогать не будем…» — сказал председатель КГБ.

Немного поразмыслив, я понял, что стоит за «добротой» шефа. Это было чисто политическое решение. Страной в 1978 году уже фактически правил триумвират членов политбюро — Андропов, Громыко, Устинов. Отправлять министра иностранных дел в отставку за измену его ближайшего помощника, как это сделали в ФРГ с канцлером Вилли Брандтом, когда его секретарь Гийом оказался агентом разведки ГДР, Андропов не желал. Ведь в таком случае триумвират мог потерять власть, председатель КГБ — поддержку члена политбюро, министра иностранных дел, пробрежневская группировка в политбюро и секретариате была бы ослаблена. Наконец, усилия Брежнева, Андропова и Громыко в проведении политики разрядки международной напряженности могли быть блокированы консерваторами-сталинистами в верхушке партии.

Вместе с тем коррупционные делишки с подарками ради продвижения по карьерной лестнице и «самообеспечением» за государственный счет в МИДе носили весьма разнообразный характер. Вот, например, одним из чрезвычайных и полномочных послов СССР в Чехословакии в 70-х годах был в течение нескольких лет некий М., друг генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева, бывший министр сельского хозяйства страны. Так же как и Брежнев, он был страстный охотник и даже браконьер. М. был готов стрелять всегда в те живые существа лесов, гор, полей и болот, которые лежат, сидят, идут, бегут или летают, причем не обязательно в законные сроки и соблюдая этику и нормы охоты. Для дорогого гостя и важного представителя главной братской социалистической страны правительство Чехословакии выделило старинные охотничьи угодья, где с XVIII века стоял роскошный охотничий дом и разводились фазаны, благородные олени, косули, кабаны. Охотничий дом стал считаться дачей советского посла, почти что его личной собственностью, как это было принято в СССР.

Ничтоже сумняшеся М. вскоре затеял ремонт этого дома силами хозяйственников советского посольства. В результате этой операции художественные кафельные плитки XVIII века, которыми были облицованы печи и камины старинного коттеджа, и кое-что еще из современной им мебели оказалось на даче М. под Москвой. Чехи узнали об этом только после отъезда посла на Родину. Видимо, история с кафелем заставила чехословацкие власти подсчитать и другой материальный ущерб, который нанес профессиональный советский друг Чехословакии. Служащие охотничьего поместья, егеря, сосчитали, сколько оленей, кабанов, фазанов и другой дичи убил представитель братского государства. Оказалось, что это было какое-то совершенно немыслимое количество: одних оленей было убито несколько сотен штук, чуть ли не по одному на каждый день пребывания этого товарища послом. Было известно, что вырастить каждого оленя в этом охотничьем хозяйстве до оптимального убойного возраста стоило около 30 тысяч крон. Человек, который был прекрасно осведомлен об этой и других историях посла М. и из первых рук сообщал мне о них, сказал, что чехословацкое правительство исчислило стоимость только этих охотничьих трофеев совпосла в сумму около трех миллионов крон. Чехи даже подумывали предъявить соответствующий счет Москве и включить в него дополнительно стоимость пропавших фаянсовых облицовочных печных плиток и мебели XVIII века.

Но высокопоставленный советский дипломат со связями с Брежневым и другими бонзами-охотниками в высшем партийном эшелоне КПСС не ограничился банальным похищением каких-то кафельных плиток. У него, видимо, был особый вкус к произведениям «золотого» XVIII века. А советское посольство в Праге как раз и располагалось в старинном двухэтажном по фасаду особняке именно этого века. В парадный зал за входными дверями здания спускалась широкая мраморная лестница с коваными золочеными балясинами и узорами под перилами, изготовленными как раз в XVIII столетии.

Посол, любитель барокко, затеял ремонт и этого дворца. И где после этого оказались антикварные украшения лестницы? Вы правильно угадали — на подмосковной даче посла…

Весьма поражает высокий искусствоведческий зуд многих советских послов, которые пришли в дипломатию по призыву партии от сохи и станка. Почти все они в своих мемуарах, как и генералы-мародеры, другие коррумпированные по самую лысину деятели КПСС и Советского государства, в своих автобиографиях обязательно сообщают, что родились в убогой деревне или на далеком полустанке, куда их тянет в отпуск понюхать родной атмосферы, в том числе и живого навоза от любимой коровы. В голодные годы, которые, по-моему, никогда не кончались для народа нашей страны, эта корова, почему-то забытая быть реквизированной комиссарами из продотряда, спасала жизнь многочисленным братьям и сестрам мемуариста. Только после подобного вступления автор продолжает свой рассказ о том, как он с юных лет защищал своей грудью любимую советскую власть… Но материальные и художественные ценности, которые на словах так презирали номенклатурщики, принадлежавшие народу, жившему под этой самой властью, весьма активно ими расхищались.

В 20-х и 30-х годах XX века, когда по миру прокатился вал дипломатического признания СССР и во многих странах стали открываться миссии Советского Союза, для украшения их помещений Народный комиссариат иностранных дел посылал в большом числе картины старых мастеров европейской живописи, фарфор и антикварную мебель. Эти вещи тогда очень легко брались из бывших царских и великокняжеских дворцов, особняков знати и купечества. Авторы полотен принадлежали обычно не к первому ряду художников, чьи творения известны наперечет, выставлены в Эрмитаже или Русском музее, Третьяковке или в Пушкинке. Они относятся ко второму или третьему ряду живописцев, картины которых и теперь хранятся в запасниках первоклассных галерей. Лишь иногда они видят свет на специализированных выставках или одалживаются музеям других городов. Если стоимость первого ряда картин в денежном выражении тогда составляла сотни тысяч или около миллиона долларов, а после Второй мировой войны резко подскочила вверх, то произведения художников второго или третьего ряда стоили на порядок меньше.

Кража ценностей у государства при Сталине могла кончиться расстрелом. Поэтому до наступления эры Хрущева материальные «шалости» высокопоставленных деятелей были исключены, хотя иногда и происходили. Но «оттепель» принесла в хозяйственную базу дипломатии слякоть, грязь и распутицу. Брежневская «осень патриарха» развитого социализма еще добавила грязи. Видимо, тогда в некоторых посольствах Советского Союза и была отработана нехитрая схема казнокрадства. Алчный глава советского дипломатического представительства, услышав от «культурных» гостей на своих приемах похвалы картинам и разговоры об уникальности и высокой стоимости полотен, вывешенных в залах и салонах, созывал из хозяйственных работников и приближенных «комиссию по сломанным и поврежденным предметам обстановки и украшениям представительских помещений». Затем во главе этой комиссии обходил кабинеты, залы и салоны посольства, где висели картины и стояли антикварные предметы. В основном, как более транспортабельные, он заранее отбирал картины и показывал их комиссии. Составлялся список «на списание поврежденных или утративших товарный вид предметов обстановки помещений и украшений».

Вдохновенная рука полуграмотного завхоза выводила в акте примерно следующие формулировки: «Картина живописная на стене курительного салона. Получена из НКИД в 1932 году. Размер 100150 сантиметров. Подпись автора неразборчива или отсутствует. Сверху живопись потемнела и потрескалась. У рамы от времени отвалился кусочек облицовки… Балансовая стоимость — 100 руб… Предложение: списать и снять с баланса…»

Что и говорить! Признаки старой живописи довольно характерные — потемневший красочный слой, кракелюры (трещинки от времени), чуть облупившаяся позолоченная сусальным золотом рама… Но сколько таких полотен в первоклассных музеях и городских сокровищницах под присмотром искусствоведов служат предметом научных исследований ученых и наслаждения экскурсантов. А в посольствах любителями художеств и «искусствоведами» выступали малограмотные завхозы и «шибко грамотные» представители общественности, пришедшие на дипломатическую службу через так называемый «рабочий факультет» от сохи или станка. Предметом же их «научных» выводов являлась широта кармана посла и его покровителей.

Акт о списании и большая часть от числа списанных картин направлялись диппочтой в Москву, на Смоленскую площадь. Начальство благосклонно подписывало этот акт, делило добычу и направляло утвержденный документ назад в посольство. Похоже на то, что не безгрешен в этих делах был и сам министр…

По аналогичному пути пошел и глава советского диппредставительства в Италии в 70-х годах. Резиденция посла СССР в Риме находилась в старинной роскошной вилле под названием «Абамелек». Эта вилла в позапрошлом веке принадлежала владетельному русскому князю и была завещана им Российскому государству. С княжеских времен в залах этого дворца висели полотна выдающихся старых итальянских и русских мастеров. С ведома советского посла и не без намеков кого-то из верхушки МИДа почти все полотна, под предлогом необходимости реставрации художественных ценностей были отправлены в Москву. Чтобы закрыть невыцветшие пятна на шелковых обоях, оставшиеся от украденных произведений искусства, на их место повесили копии. Воровская операция готовилась, видимо, достаточно долго, чтобы изготовить копии, не резавшие глаз итальянских гостей, часто бывавших и до того в стенах «виллы». Подлинники бесценных полотен осели в домах «новомидовских коллекционеров» из верхушки дипломатического ведомства.

Один из моих друзей-дипломатов, с которым я дружил со студенческих времен, как-то рассказал мне, что один из крупнейших номенклатурщиков в Министерстве иностранных дел и бывший в некие времена членом секретариата ЦК КПСС, а затем заместителем министра иностранных дел, утверждая акты на списание, приходившие вместе с картинами из советских посольств, собрал таким образом первоклассную коллекцию, вполне достойную богатого европейского музея. Но он хоть перед смертью проявил некоторую порядочность, завещав свое художественное собрание музею родного города.

Юрий Владимирович знал об этой тотальной системе коррупции и ненавидел ее. Но поскольку формальная власть в стране принадлежала Центральному комитету КПСС и его генсеку Брежневу, которые не желали ничего слышать о взяточниках и лихоимцах, Андропов не мог ничего поделать. Особенно его бесила коррупция в Министерстве внутренних дел, которое возглавлял Николай Анисимович Щелоков.

В принципе Николай Анисимович был хорошим работником. Он очень много сделал для органов внутренних дел, особенно для милиции и Государственной автоинспекции. Он повысил уровень зарплаты офицеров, служащих в кадрах МВД, до соответствующих званиям и должностям офицеров армии и госбезопасности. До Щелокова в милиции и других подразделениях МВД заработная плата по должности, различные добавки вроде выслуги лет и прочие, размеры государственных пенсий были значительно ниже, чем в армии и КГБ. Одно это повышение денежного довольствия было выдающимся делом, поскольку до него сотрудники МВД, от участкового или постового милиционера до заместителей министра и генералов, получали значительно меньшую зарплату и добавки за выслугу лет, чем их коллеги в органах госбезопасности, занятые примерно такой же работой на внутреннем фронте.

До 1966 года, когда Щелоков был назначен министром внутренних дел, он работал вторым секретарем ЦК Компартии Молдавии. Именно в этой солнечной республике он познакомился и подружился с Леонидом Ильичом Брежневым. Он и его жена, одна из первых красавиц Молдавии, сблизились с семьей будущего генсека, а тогда первого секретаря ЦК республики. В отличие от Раисы Максимовны Горбачевой, которая терпеть не могла красивых женщин в обслуживающем персонале и близком окружении Михаила Сергеевича, Виктория Петровна безразлично относилась к внешним данным знакомых женского пола своего мужа.

Назначению в Москву союзным министром внутренних дел Николай Анисимович был обязан целиком Брежневу, и он рьяно отстаивал его интересы на этом посту. Щелоков старался сделать МВД таким же мощным и всевидящим оком, как КГБ. Ему удалось с помощью Брежнева значительно повысить численность кадров и должностной уровень офицеров. Министр внутренних дел интересовался вопросами культуры, гуманитарных и специальных наук. Он создал Академию МВД, расширил сеть милицейских школ и повысил в них уровень образования.

Щелоков любил встречаться с деятелями культуры, науки. Он завел обычай на День милиции, 10 октября, устраивать в Кремле торжественный вечер в честь профессионального праздника. Лучшие и популярнейшие артисты приглашались в этот день на сцену, получали высокие по тем временам гонорары. Щелоков хорошо понимал значение творчества писателей-детективщиков для пропаганды среди общественности милицейской работы и создания положительного имиджа органов внутренних дел, на которые обыватель обычно возлагает все свои неприятности и беды. Он всячески стимулировал в этом направлении творчество писателей. Одним из первых среди министров он создал пресс-службу своего ведомства, которая успешно занималась связями с общественностью. В эту службу были отобраны одаренные литературным талантом офицеры МВД. Они не только снабжали журналистов и писателей интересными оперативными материалами, но и сами занимались литературным творчеством. Я думаю, что пресс-бюро КГБ Андропов создавал по образу и подобию действовавшей уже тогда рекламной пресс-службы МВД.