Самоучитель Игры Синицын Алексей

1

Джозеф Кроуз родился на Востоке и ни разу в жизни не был в Англии. Поэтому он с детства привык к укусам неядовитых змей и скорпионов, его не выворачивало наизнанку от одного вида экзотических китайских блюд, готовящихся прямо на местном рынке, как это частенько происходило с прибывшими в Гонконг европейцами. Утончённая восточная жестокость с детства стала для него обыденностью, чем-то более привычным, чем какая-нибудь примелькавшаяся деталь местного колорита вроде многоярусных пагод или конусообразных солнцезащитных шляп из тростника. Почти каждый месяц с какого-нибудь несговорчивого торговца здесь живьём снимали кожу или отдавали на съедение гигантским красным муравьям. К 10 годам Джозеф Кроуз и сам не хуже любого восточного факира умел прокалывать язык специальной острой спицей и ходить по толчёному стеклу, перемешанному с раскалёнными углями. А уж загнать несколько аптекарских иголок под ногти мальчишке с соседней улицы, покусившемуся на дворовую голубятню — это было вообще в порядке вещей, обычным делом (за кражу бойцовского петуха в тогдашнем Гонконге просто и без раздумий отрубали голову).

Но то, что он увидел, войдя в маленькую комнатку, ещё недавно служившую жилищем Ляо, произвело впечатление даже на него. Девушка сидела на старой вылинявшей циновке в позе Сукхасаны, её голова и плечи чуть завалились вперёд. Несмотря на это на шее переводчицы явно просматривался глубокий зияющий порез, окантованный чёрной запёкшейся кровью. Ляо была в традиционном шёлковом китайском одеянии цвета индиго, залитом на груди ярко-красной кровью.

Рядом с безвольной, начинающей коченеть рукой, на полу, валялся окровавленный причудливой формы нож. Другая рука Ляо покоилась на бёдрах, сжимая в руках… да, да, тот самый веер, который Кроуз подарил ей каких-нибудь несколько дней назад!

Хозяйка дома, у которой Ляо снимала крохотную каморку, показала, что ещё вчера вечером видела девушку живой, но какой-то очень серьёзной и сосредоточенно погружённой в себя. Хозяйка также утверждала, что ночью в комнату девушки никто не входил.

— Почему Вы в этом уверены? — жёстко спросил Кроуз, пристально всматриваясь в пожилую домовладелицу.

— Для того чтобы подняться на второй этаж, нужно пройти мимо моей двери. Пойдёмте, я Вам покажу. Она находится прямо у лестницы, ведущей к мансарде. А я очень чутко сплю, да и ступеньки уже очень старые — скрипят, всё не сподоблюсь заменить на новые, — пожаловалась немолодая леди, — с тех пор, как умер мой муж…

— Я понял, понял, спасибо, мэм, — он кивком головы приказал сержанту Хорну сопроводить женщину на первый этаж.

— Так что будьте уверены, господин офицер, мимо меня ни одна мышь не проскочит! — не унималась хозяйка, мягко увлекаемая Хорном по скрипучей лестнице вниз. — А девушка — хорошая, приличная, скромная, ничего себе такого не позволяла… Я, как увидела, своим глазам не поверила… Да как же такое могло случиться?

Джозеф Кроуз ещё раз оглядел комнату, не смотря на потрясение смертью переводчицы, все его мысли были заняты Самоучителем. Простенькая, даже бедная обстановка жилища Ляо прямо и недвусмысленно свидетельствовала о том, что рукопись здесь спрятать даже при желании было просто негде. С другой стороны, если рассуждать логически, если рукописи здесь нет, значит, либо девушка спрятала её в другом месте, опасаясь чего-то или кого-то, либо… её кто-то похитил прямо отсюда, убив Ляо?

— Кто обнаружил тело? — спросил Кроуз вернувшегося с первого этажа Хорна.

— Я и обнаружил, сэр, — вытянулся Хорн. — Когда вы послали за ней дежурный наряд, мы прибыли по адресу. Спросили хозяйку, дома ли гражданка Ляо Вэнь Лянь. Та ответила, что она сегодня утром ещё не выходила из своей комнаты. Тогда мы начали стучать, а поскольку никто не отзывался, мы открыли дверь запасным ключом, — сержант Хорн достал из кармана и показал Кроузу массивный томпольный ключ.

Всё, что видел перед собой инспектор, внешне очень походило на ритуальное самоубийство. Особый кривой нож, облачение в специальную одежду, никакого шума, никаких видимых следов насилия. Только вот разве простые китаянки совершали ритуальные самоубийства? Он где-то читал о так называемых «самоубийствах благочестивых вдов», добровольно отправлявшихся в мир иной сопровождать своих умерших сановных мужей. А ещё, в северокитайском государстве Вэй существовал жестокий обычай заставлять накладывать на себя руки матерей будущего наследника престола. Но причём здесь девчонка? Она ведь была незамужней и бездетной молодой китаянкой! И потом, веер… Зачем он здесь? Подаренный им веер, лежавший на бёдрах девушки, не давал ему покоя, указывая на что-то такое, что — интуитивно чувствовал он — могло бы вплотную приблизить его к разгадке смерти Ляо.

— А окно, когда вы вошли, окно было открыто?

— Створки были, как бы это сказать, — замялся Хорн, — слегка прикрыты, но потом я распахнул их пошире, на всякий случай… чтобы не было запаха.

— Чтобы не было запаха?! — изумился Кроуз. — Вы что, первый день в полиции, сержант Хорн?! Да вы должны были первым делом лично обнюхать здесь каждый угол до прибытия следствия, ничего при этом не трогая руками! Чтобы не было запаха! — возмущению инспектора не было предела. — Болван! Я вам устрою патрулирование японского квартала до самой пенсии!

— Да мне и обнюхивать специально ничего не нужно. — обиженно себе под нос пробубнил худой долговязый сержант. — У меня, между прочим, с детства особая чувствительность к запахам. Меня даже в школе полиции «Тобби» прозвали, ну то есть, как собаку ищейку. Я мог, например, с улицы, на спор, за сто ярдов определить, что служанка полковника Бэйли готовила ему на ужин. И, между прочим, никогда не ошибался… сэр!

Джозеф Кроуз совершенно не ожидал такого поворота. Так вот оно что, оказывается, этот недотёпа, сержант Хорн, обладал почти собачьим нюхом.

— Ну, и что же вы тут такого учуяли, Хорн? — смягчился Кроуз, заглядывая снизу вверх сержанту в лицо.

— А Вы не чувствуете? — он стал лёгкими движениями ладони подгребать к своему сверхчувствительному носу воздух. — Здесь до сих пор пахнет чёрным мускусом.

— И что это значит? — спросил инспектор, с силой раздувая ноздри вслед за Хорном, и повторяя его движения.

— Обычно чёрным мускусом пользуются довольно состоятельные мужчины для того, чтобы произвести впечатление на дам, — сержант насмешливо хмыкнул.

— И Вы хотите сказать, Хорн, что в комнате девушки этой ночью был неизвестный мужчина?

— Вряд ли сама она стала бы пользоваться чёрным мужским мускусом, женщины обычно используют в качестве ароматических средств либо так называемый белый мускус, либо его растительные разновидности на основе семян гибискуса или корня дягиля, — отрапортовал сержант, явно довольный собой.

— Да Вам, Хорн, не в полиции работать, Вам в пору свою парфюмерную лавку открывать! — саркастически, но уже без злобы заключил Кроуз.

— Ну, во-первых, сэр, мои способности, как можно видеть, и в полиции весьма полезны. А, во-вторых, когда я скоплю немного деньжат и выйду в отставку, — он опять мечтательно затянулся ноздрями, — я непременно последую Вашему совету. Я и сам об этом давно подумываю… сэр — опомнившись, добавить он.

Ещё раз пройдясь по комнате, лейтенант Кроуз поручил одному из дежурных констеблей, прибывших с ним на место происшествия, срочно возвращаться в управление полиции за коллегой Томпсоном. Труп нужно было срочно дактилоскопировать и, если это возможно, снять отпечатки пальцев с предполагаемого орудия убийства. (Томпсон об этом ничего не рассказывал, возможно ли такое. А вдруг, благодаря этому, как его, Френсису Гальтону, в Метрополии уже и такие штуки вытворяют?). Он представил себе недовольное лицо толстяка Томпсона.

После завершения всех необходимых процедур Джозеф Кроуз приказал лично сержанту Хорну доставить труп в полицейский морг для патологоанатомического заключения, отчего тот изобразил на своём лице гримасу непередаваемого страдания.

— Да, и пусть один из констеблей опросит всех жильцов дома!

Итак, следствие продолжалось. Если некто проник ночью в комнату Ляо, то он мог это сделать только через окно, рассуждал инспектор, подходя к распахнутым створкам, отрывающимся в пространство небольшого хозяйского фруктового садика.

— Послушайте, Хорн. А где собственный ключ Ляо?

— Её ключа в дверях не было, иначе бы пришлось ломать дверь, сэр. Но, как я уже сказал, комната была заперта.

Выходит, если её ключа в комнате обнаружить не удастся, то это ещё раз будет свидетельствовать в пользу версии убийства. Только вот зачем убийце уносить с места преступления лишнюю улику против себя? Вернуться сюда вновь? Но зачем, для чего? Почему, например, снова через окно не проникнуть в помещение?

— Останьтесь пока здесь, Хорн, а я поищу выход на крышу.

Во внутреннем дворике Джозеф Кроуз снова столкнулся с взволнованной хозяйкой.

— Черепица очень хрупкая, того и гляди треснет, а приставная лестница в сарае, а сарай на замке, — заметя его блуждающий поверх окон взгляд, дала исчерпывающие пояснения женщина, угадывая, о чём он морщит лоб. — С тех пор, как 4 года назад умер мой муж…

— Скажите, мэм, а Ляо… то есть, гражданка Ляо Вэнь Лянь обычно на ночь запирала дверь на ключ?

— Так вот, молодой человек, с тех пор, как 4 года назад умер мой муж, — ещё раз начал женщина, — никто в моём доме не запирает двери на ключ. Таковы правила!

На слове «правила» она торжественно указала пальцем в небо.

— Правила? — удивился Кроуз.

— Да, я их ввела сама, — ничуть не смутившись, продолжала хозяйка. — Если бы мой драгоценный Уэйн не заперся тогда на ключ в своём кабинете, то я просто совершенно уверена, его бы можно было спасти. Вы верите в камфару, инспектор? Я ещё совсем девочкой, санитаркой оказывала помощь раненым…

— Так значит, Вы хотите сказать, что двери в комнатах всех постояльцев никогда не заперты?

— Нет, вовсе нет. Я этого не говорила, — хозяйка явно хотела уколоть Кроуза за неверное истолкование её слов и уличить в невнимательности. — Во-первых, на постое у меня жила только Ляо, я сжалилась над бедной девочкой. Кто же знал, что так всё получится? — она снова чуть всхлипнула. — Я сама запирала её дверь, когда она уходила на службу. Она ведь работала у вас, в полиции, верно?

Джозефу показалось, что хозяйка укоризненно покачала головой в его адрес и в его лице укоряла всю Британскую Колониальную полицию Гонконга. Дескать, если её не уберегли, то о чём вообще говорить…

— А ещё, кроме меня в доме живёт садовник и служанка Луиза, но у меня нет никаких оснований не доверять им.

— Послушайте, миссис…

— Хогерти!

— Миссис Хогерти. А что обо всём этом думаете Вы? Ну, кто-то ведь запер её там, в комнате, хотя Вы утверждаете, что никакого ключа у неё не было.

Старая леди чуть не взмыла ввысь фейерверком и едва не разлетелась от возмущения на множество искрящихся огней прямо на старте.

— Молодой человек! — произнесла она как можно более язвительно. — Я никогда не утверждала, что у Ляо не было собственного ключа. Я лишь сказала, что по заведённому мной после смерти моего мужа в доме порядку, никто не смел запираться в комнате на ключ!

— Но зачем ей нужен был второй ключ, которым она всё равно не имела права пользоваться?! — теперь уже вышел из себя Кроуз, которому надоело копаться во всевозможных дурацких причудах престарелой вдовушки.

— Ключ ей не был нужен, ключ у неё просто был!

Произнеся эти слова, хозяйка гордо зашагала прочь по узкой мощёной дорожке, оставив ничего не понимающего Кроуза.

Он решил, что всё-таки не помешает ещё раз внимательно осмотреть весь дом снаружи. Добраться до черепичной крыши без помощи лестницы вряд ли было возможно. К тому же, старая хрупкая черепица наделала бы много шуму. Воспользоваться растущими во внутреннем дворике деревьями с тем, чтобы пролезть в незапертое окно на высоте примерно 12-ти футов над землёй тоже оказывалось делом фантастическим: тонкие ветви персиковых и грушевых деревьев, не выдержали бы веса и средних размеров обезъяны. К тому же, держались они от окон мансарды на почтительном расстоянии в полтора-два ярда. «Что же это получается, — недоумевал Кроуз, — убийца попал в комнату Ляо через дверь? Потом, совершив своё мерзкое злодеяние, запер дверь её ключом, выпрыгнул в окно, прихватив с собой Самоучитель и ключ? А зачем же тогда он заставил её перед смертью облачиться в эти странные одежды? Может быть, Хорн что-то напутал с чёрным мускусом? Ведь никаких других осязаемых следов присутствия убийцы в комнате девушки не имелось». Джозеф Кроуз ещё раз осмотрел траву под окном мансарды и ближайшие деревья — они не источали ничего, кроме флюидов нетронутой невинности.

— Поверьте мне, здесь не обошлось без вмешательства нечистой силы!

Решительно заявила на прощание хозяйка, когда провожала Кроуза до ворот, у которых дежурил один из прибывших с ним констеблей.

2

— Кто-то несомненно был у неё ночью, — Кроуз-старший снова раскуривал любимую ореховую трубку, сидя в своём драгоценном кожаном кресле. — И дело здесь не в чёрном мускусе, а в пропавшем втором ключе и в исчезнувшем Самоучителе.

— Девчонка знала, что переводит рукопись Ся Бо. Она могла назло мне избавиться от Самоучителя. Ты ведь сам видел, как она ловко жонглировала фрагментами. А ключ, ключ можно было просто запустить из окна подальше, закрыв дверь своей комнаты изнутри.

— Ты меня не понял, Джозеф, — с мягким сожалением заключил Эдвард Кроуз. — В комнате переводчицы в момент её смерти был ещё один человек, очень может быть, что это был именно пахнущий чёрным мускусом мужчина. Но он не был убийцей.

— Так какого чёрта он там делал?! — не сдержался Кроуз-младший.

— Возможно, пришёл за Самоучителем, возможно, помогал.

Старый коп насмешливо смотрел на своего недостаточно опытного в таких делах отпрыска.

— Помогал Ляо пререзать себе глотку?

— Ну, ты же сам рассказал мне про веер. Вон там, — он повернулся в сторону дубового книжного шкафа, — найди книгу о ритуалах японских самураев.

«Причём здесь японские самураи? — подумал Джозеф, но нужную книгу довольно быстро отыскал в отцовском книжном шкафу.»

И вскоре убедился, что всё, что произошло с Ляо, было действительно чертовски похоже на то, о чём рассказывалось в книге. Обычно, ритуальное самоубийство (харакири или сэппуку) совершалось путём вспарывания живота особым ритуальным кинжалом — кусунгобу. Но! В некоторых случаях, когда речь шла об особо опасных преступниках, или людях не способных проделать ритуал самостоятельно, в силу каких-либо причин, «самоубийца» использовал ритуальный веер! Которым он делал символическое движение в области своего живота, и тогда специальный помощник (кайсякунин) отсекал самоубийце голову. Ещё чуть дальше Кроуз-младший нашёл информацию о том, что женщины самурайских родов не вспарывали животы, а перерезали ритуальным ножом себе горло.

— Абракадабра какая-то получается! — Джозеф растерянно посмотрел на отца, который так же невозмутимо покуривал свою ореховую трубочку.

— А что тебе непонятно, мой мальчик?

— Во-первых, причём здесь самураи? Во-вторых, если это ритуальное самоубийство с помощником, то у девчонки должна быть отсечена голова.

— Не будь формалистом, — кашлянул Кроуз-старший. — У девчонки на коленях был твой веер, а отрезать голову ножом довольно трудно, да и ни к чему. Ты же читал, бабёнке достаточно просто перерезать горло. Ей просто помог этот твой «мускусный олень».

И Эдвард Кроуз громко с надсадным кашлем захохотал под ошеломлённым взглядом сына, опасающимся за его душевное и физическое здоровье.

— Нет, здесь всё-таки много нестыковок. — Джозеф Кроуз с силой растирал виски руками. — Китаянка совершает самоубийство по японскому самурайскому обряду…

— Это не совсем так…

— Допустим. А ключ? А Самоучитель? — он вдруг бросил лечить свою разболевшуюся голову. — Отец! Этот её помощник пришёл за Самоучителем. А тебе не кажется, что это мог быть сам Ся Бо?!

Эдвард Кроуз на минуту задумался, глядя куда-то в сторону своих распрекрасных бабочек на стене.

— Ключ — формальность. Оставь и не бери в голову. Самоучитель? Если бы за ним пришёл Ся Бо он, возможно, захотел бы наказать таким жестоким образом девчонку, но это вряд ли… Она могла, если уж на то пошло, вообще не догадываться об авторстве рукописи. И легко убедить Ся Бо, что просто честно выполняла свои служебные обязанности. Скорее, Ляо добровольно передала рукопись какому-то другому человеку, тому, которого ты называешь помощником, а я мускусным оленем, — он опять попытался разразиться хохотом, но быстро задохнулся.

— Но зачем? Для чего?

— Для того, чтобы нас с тобой оставить в дураках, и поделом! — сдавленно прохрипел отец.

Кроуз-старший неожиданно побагровел, повернувшись к сыну в своём кожаном кресле, и сжал кулаки так, что Джозефу показалось, отцовская любимая ореховая трубка вот-вот треснет под натиском его иступлённой ярости. Ярости, скопившейся за долгие никчемно прожитые годы, а может быть, за всю свою неудавшуюся жизнь…

3

Сам не зная зачем, вечером Джозеф Кроуз потащился в кантонскую оперу. Нет, на самом деле, он знал. Такие поездки имели целью, как он говорил себе, «прочищение мозгов». Действо кантонской оперы казалось ему настолько нереальным и бессмысленным, что имело свойство рассеивать дурные мысли, а главное, прекращало тягостный внутренний диалог, все эти вопросы, зачем и почему? Да и потом, отец снова накурился опиумом. Ему теперь было хорошо. Снова из правого уголка его рта стекала сладковатая струйка слюны, а на лице застыла блаженная улыбка. Кроуз-старший, оставив своё быстро дряхлеющее тело, парил где-то в нездешних, иных пространствах. А что делать ему, Джозефу? Смотреть на это добровольное безумие ещё не старого, когда-то волевого, целеустремлённого и умного человека?

Перетащив отца из его любимого кожаного кресла на кровать, сняв с него обувь и укрыв пледом, заботливый сын с некоторой внутренней брезгливостью, с удивлением обнаруженной в себе, поспешил тут же оставить родительский приют.

Можно было развлечься в каком-нибудь небольшом китайском заведении с приватными услугами. Многие его коллеги, в особенности, китайцы и индусы этим не брезговали. Причём делали это на особых правах, считая вполне уместным время от времени получать маленькие дополнительные вознаграждения (маленькие земные радости) за свой опасный и нелёгкий труд. Ну и, конечно же, что может быть на Востоке первостепеннее уважения? Главное — уважение! А если к представителям власти не проявляется какого-то, хоть маломальского уважения, тогда уж, не обессудьте… Но Джозефу Кроузу сейчас было не до бесплатных развлечений, и именно поэтому он направился в нудную и заунывную кантонскую оперу Гонконга.

Это сейчас она находится в новом здании почти в самом центре всемирно известного мегаполиса (иногда представления проходят в так называемом «бамбуковом театре»). А тогда, взяв извозчика в Сохо небольшого колониального городка, он покатил по булыжной мостовой, напоминающей панцирь древнего гигантского бронтозавра в квартал каракатиц, где, в самом деле, под жареных каракатиц и прочую подобную снедь давали всевозможные экзотические представления. (Никакой единой, официальной кантонской оперы Гонконга тогда просто не существовало). Нужно сказать и то, что белые люди вообще в том районе появлялись редко. Но инспектора Джозефа Кроуза в квартале прекрасно знали. Ибо он ещё простым патрульным констеблем начинал там свою службу.

— Проходите, проходите, очень Вам рады, мистер Кроуз. — Приветствовал его хозяин, часто раскланиваясь. — Сегодня очень, очень хорошее, — он сказал, — «зрелище». Император Ляо, побеждающий демонов пустыни.

Кроузу показалось, что он ослышался.

— Как ты сказал? Император Ляо? Его так звали?

— Нет, что Вы, мистер Кроуз, — рассмеялся хозяин, обнажая редкие жёлтые зубы, — Ляо — это одно из великих китайских государств прошлого на северо-востоке. Даже императоры династии Сун какое-то время платили им дань.

Хозяин при этом наставительно погрозил пальцем, то ли Кроузу, то ли давно почившим в бозе сунским императорам и снова учтиво заулыбался.

«Фу ты, чёрт», — подумал Кроуз, проходя в небольшой зал, освещаемый приземистым светом старых газовых фонарей. Но слова хозяина опять натолкнули его на мысли о странной смерти переводчицы. «Она постоянно подавала мне какие-то знаки, — думал он, — сначала эти очевидные нестыковки в переводе, потом веер. Можно было перерезать себе горло и без моего веера. Возможно, исчезновение этого дурацкого ключа, которым она никогда не пользовалась, это тоже какой-то знак?» Вопросы, скапливающиеся в голове Кроуза, верещали, паясничали и гримасничали, как пустынные демоны на сцене бутафорской китайской оперы. А невыносимо протяжные звуки примитивной китайской скрипки чжунху казались ему нелепыми стонами собственного отчаяния и бессилия.

Наконец, когда Джозеф Кроуз уже начал впадать в блаженное безмысленное оцепенение, столь желанное сейчас, до его ушей донёсся какой-то неуместный посторонний звук.

— Мистер Кроуз, у меня, кажется, есть то, что вы ищите.

Мужской гортанный шёпот доносился сзади. Очевидно, говоривший человек сидел прямо за инспектором и чуть наклонялся вперёд. А ещё ему показалось, что оттуда, сзади до его обонятельных рецепторов донёсся едва уловимый мускусный запах.

— Вы имеете в виду себя? — не оборачиваясь, спросил Кроуз, быстро прикидывая свои шансы на успех в этом сомнительном месте и неудобном для себя положении.

— Нееет, — сдавленно засмеялся голос, — Вам я вряд ли буду интересен. Перед законом я чист. Я просто хотел вернуть Вам то, что Вы потеряли.

— А я, кажется, ничего и не терял, — так же, не оборачиваясь, равнодушно ответил Кроуз, всё больше внутренне напрягаясь. — Ах, нет, знаете, на прошлой неделе где-то оставил свой зонт. А где, припомнить не могу.

«Мускусный» голос опять сдавленно рассмеялся.

— Бумажки Ся Бо у меня, и я готов передать их Вам тотчас. А зонта Вашего, мистер Кроуз, я, извините, не находил, — вежливо пояснил голос, став обычным тихим баритоном.

«Если он убийца и вор, то почему ведёт себя столь уверенно, да ещё предлагает мне возвратить рукопись Ся Бо? — прикидывал Кроуз. — С момента предполагаемого убийства не прошло ещё и суток. Если он был даже только помощником Ляо, то по Британским законам он всё равно считается убийцей. И вообще, откуда ему столько известно о Самоучителе?»

— Кто Вы? — холодно спросил Кроуз.

— Я же говорю, моя личность вряд ли Вас заинтересует, — не унимался вкрадчивый голос, — у меня просто есть то, что, как мне кажется, Вам нужно.

— Ну, заинтересует или не заинтересует — это уж мне решать.

Полицейский, почувствовав, что ему ничто не угрожает, вальяжно повернулся, облокотившись на своё кресло. Немногочисленные зрители в зале, привлечённые их диалогом забегали в темноте огоньками глаз. «Точно тараканы», — подумал Кроуз.

Перед собой он увидел белого человека средних лет с вытянутым лошадиным лицом, на котором жизнь оставила глубокие продольные морщины. Человек имел бакенбарды, большие серые глаза, широкий рот и был чуть залысоват, хотя и носил довольно длинные прямые волосы. «Лошадь, страдающая язвой желудка», — пронеслось в голове у Кроуза. Можно было биться об заклад, что повидал он на Белом Свете немало. Но мог ли убить? Вряд ли… Скорее — мошенник, авантюрист, нечистый на руку бухгалтер, что-то вроде того.

Человек, встретившись взглядом с Кроузом, стал невозмутимо рыться в своём саквояже, что-то бормоча себе под нос.

— Да, вот это — то самое.

Он протянул Кроузу знакомую бухгалтерскую книгу. Полицейский узнал её даже в темном зале кантонской оперы. Это действительно был Самоучитель Игры Ся Бо.

— Откуда, милейший, это у Вас?

Поинтересовался Кроуз, быстро выхватывая Самоучитель из рук незнакомца и пряча его за полой своего партикулярного сюртука. При этом он не отрывал взгляда от собеседника, всем видом давая понять, кто здесь отныне будет задавать вопросы.

— Пересядьте-ка ко мне, — инспектор настоятельным жестом пригласил человека с саквояжем сесть с ним рядом.

В этот момент немногочисленная публика оперы была увлечена сценой соблазнения одним из пустынных демонов юной дочери могущественного императора.

— Я простой коммивояжер, — начал собеседник, как только осторожно и как будто чуть виновато присел на стул, слева от Кроуза, — меня попросила передать это Вам одна девушка, которая…

— Которая была убита сегодня ночью, — закончил за незнакомца Кроуз.

Он с детства хорошо усвоил от отца, учившего его английскому боксу, что лучший удар — это неожиданный удар.

Большие серые глаза мускусного коммивояжера стали ещё больше.

— Но я, я… ничего не знаю об этом… она просто отдала мне эту бухгалтерскую книгу и сказала, чтобы я передал её лейтенанту Джозефу Кроузу лично в руки.

— То есть вы были настолько хорошо знакомы с ней, что она доверила именно Вам передать мне, офицеру полиции, столь важный следственный документ? — Кроуз напирал всё сильнее. — Почему же она не сделала этого сама?

Сыпать вопросами, прижимая к стенке, Кроуз умел, и он с удовлетворением отметил, что этот его профессиональный коповский приём, так же доставшийся ему в наследство от отца, явно поставил бывалого плутишку в тупик.

— Я не знаю, почему она этого не сделала сама. Я, я просто ухаживал за ней, мистер Кроуз, — наконец кое-как вывернулся тот. — У неё никого больше не было в Гонконге. Она ведь была сиротой и, должно быть, поэтому она выбрала в качестве курьера меня, — на последнем слове незнакомец даже гулко стукнул кулаком себя в грудь.

— Вас видели вместе? Кто-то может это подтвердить?

— Я даже не знаю. Мы встречались наедине, гуляли по городу…

Кроуз пропустил его последние слова мимо ушей.

— Да, а главное она сказала, что передать посылку мне нужно, непременно выследив меня в кантонской опере, а не спросив меня в Управлении полиции. Но вот только откуда Вы знаете, как выглядит лейтенант Джозеф Кроуз?

Полицейский с силой притянул к себе незнакомца, за кургузый галстук и заговорил, сыпля горячими углями прямо в его лошадиное лицо:

— Вас видели у неё сегодня ночью, господин коммивояжер, — при этом Кроуз гневно взглянул на саквояж, прижимаемый незнакомцем чуть ли не к груди, — к тому же, Вы изрядно наследили в комнате девушки, и я, поверьте мне, сумею представить доказательства Вашего пребывания там в ночь убийства суду. А сейчас, прямо сейчас, Вы поедете со мной и всё расскажете начистоту, иначе будет только хуже. Может быть, у Вас найдутся какие-то смягчающие обстоятельства, и это облегчит Вашу участь.

Предъявив своё гневное обвинение, Джозеф Кроуз чуть ли не за воротник потащил несчастного из зала. В темноте снова быстро забегали огоньки удивлённых глаз, и зашелестел зловещий шёпот. Похоже, даже грозный Император Ляо на сцене обратил внимание на происходящее движение в зале и слегка помедлил с ниспровержением коварного демона пустыни Гоби.

Выйдя на улицу, Кроуз показал свой жетон дежурившему у Оперы констеблю и приказал ему немедля свистком вызвать экипаж, что тот и не замедлил исполнить. Запихнув коммивояжера в фаэтон, Джозеф Кроуз направил извозчика прямо к Управлению Британской Колониальной полиции.

«А ведь он не убийца, нет, совсем не убийца», — рассуждал инспектор, трясясь на выбоинах булыжной мостовой, и краем глаза приглядывая за своим жалким арестантом (коммивояжер выглядел подавленным и растерянным). И даже на помощника-кайсякунина в ритуальном самоубийстве он явно не тянет, шут гороховый. Но ведь он определённо знал девчонку и был у неё. Ай да сержант Хорн, с его собачим нюхом! Но тогда, кто он? Вор? Человек, который охотился за Самоучителем? Он знал меня в лицо, знал и то, что рукопись Ся Бо попала ко мне, а через меня каким-то образом вышел на девчонку. Втёрся, сукин сын, к ней в доверие, похитил Самоучитель, но предположить не мог, чем всё это обернётся… Вроде бы всё у Кроуза выходило логично, всё за исключением одного! Какого дьявола этот странный человек вернул ему Самоучитель?» Вот это и предстояло выяснить, продолжая запугивать его тем, что он единственный подозреваемый.

За своими мыслями Кроуз не заметил двух вещей. Первой, что мускусный коммивояжер, пока он был погружён в свои размышления, заснул (вот тебе и убийца!), и теперь его «лошадиная» голова безвольно каталась по груди. И второй, что они приехали, и извозчик терпеливо ждал справедливого вознаграждения.

— Послушай, дружище, гони-ка к «Усталому Дракону», на вот тебе, — инспектор достал из бокового кармана несколько мелких центовых монет и протянул ему на козлы.

— В «Дракон» так в «Дракон», — согласился кэбмен, взвешивая на ладони мелочь.

Инспектор внезапно изменил своё решение допросить своего чудаковатого незнакомца официально в полицейском управлении. «Злой» полицейский странным образом, без боя, уступил место «доброму». А может быть, Кроуз просто почувствовал, что угрозами из коммивояжера он вытянет гораздо меньше, чем тот сам расскажет, если захочет, если повести дело с умом. И так ведь ясно, про обстоятельства смерти Ляо он вряд ли добавит что-то новое, а вот про Самоучитель Игры или про Ся Бо… Он отчётливо почувствовал, что незнакомец, на самом деле, интересует его вовсе не в связи со смертью девушки. Нет. Что-то подсказывало ему, что мускусный коммивояжер может знать кое-что именно о причинах, заставивших столь стремительно исчезнуть загадочного автора Самоучителя. «В конце концов, никуда он не денется», — думал Кроуз, вталкивая своего слегка обескураженного арестанта вместо Управления Британской Колониальной полиции в заведение с, мягко говоря, сомнительной репутацией.

— Сами видите, мистер Кроуз, посетителей совсем мало. С тех пор, как пропал бедный Ся Бо… Кстати, не слышно ли чего о нём? Все до сих пор только о его загадочном исчезновении и говорят. А насчёт азартных игр не беспокойтесь, с этим у меня строго. Я хоть и терплю убытки, но закон уважаю. Ся Бо ведь ни с кого и цента не брал, такой был человек! — тараторил хозяин «Усталого Дракона» — маленький толстопузый китаец, проводя полицейского и его спутника к особому, привилегированному месту в своей небольшой забегаловке.

Полицейский успел заметить, что при упоминании Ся Бо, лицо незнакомца сделалось каким-то тупым и упрямым.

— Ищем, ищем, достопочтенный, — наскоро отговорился инспектор, давая понять хозяину «Дракона», что хотел бы поскорей остаться со своим спутником наедине для важного приватного разговора. — Принеси-ка нам лучше виски. Есть у тебя что-нибудь приличное?

— Обижаете, сэр! Чтобы для Вас и ничего такого не было у старого Ли. Эксклюзивная новинка из Шотландии — «Джонни Уокер». Не сомневаюсь, Вы и Ваш друг останетесь очень довольны. За счёт заведения! — торжественно добавил китаец.

Джозеф Кроуз погрозил старому Ли кулаком, но от бесплатного угощения не отказался.

— Думаю, раз уж мы здесь, не мешает выпить за знакомство, — начал разговор Кроуз поднимая стакан с желтовато-коричневой жидкостью. — Кто я, Вам известно. А вот, что Вы за птица?

Задав вопрос, полицейский губами немного отцедил из стакана и кивнул стоящему за прилавком и наблюдающему за его реакцией хозяину, который не замедлил в ответ расплыться в довольной улыбке и слегка поклониться.

Незнакомец, тоже отхлебнув немного, заговорил:

— На самом деле, меня зовут Лемюэль Смит. Я говорю «на самом деле», мистер Кроуз, потому что, не скрою, в жизни мне приходилось иметь множество самых разных имён. Но, поверьте, я не преступник. Просто так складывалась моя судьба. Родившись в Ирландии, я в 17 лет убежал из дома. Нет-нет. У меня не было какого-нибудь злого отчима или ненавистной мачехи. Так ведь обычно бывает?

Кроуз хмуро промолчал.

— Отец пользовал лошадей на небольшом конезаводе, мать — набожная католичка — вела скромное домашнее хозяйство.

— А Вы мечтали о путешествиях и дальних странствиях, — инспектор ещё немного процедил сквозь зубы виски.

— И опять же нет, мистер Кроуз! — коммивояжер заметно повеселел. — Я убежал из дому с дочерью хозяина конезавода, на которого работал мой отец!

(«И в проклятие за это получил лошадиное лицо», — сострил про себя полицейский).

— И куда же Вы потащили бедную девушку?

— В том-то и дело, что она была не бедной. То есть, мы были не бедными, — поправился он. И это вовсе не я, это она потащила меня, решив, что мы сначала направимся в Лондон, а потом в Париж, — коммивояжер глуповато прыснул. — Представляете, Бетти прихватила с собой всю конезаводческую кассу своего отца!

— Лихо, — оценил Кроуз, — и что же вы намеревались сделать с этими деньгами в Париже?

— Как что? — торопливо отхлебнул из своего стакана Лемюэль Смит. — Конечно же, вести богемную жизнь! Я намеревался сделаться великим художником, а она, естественно, рассчитывала стать блестящей актрисой! Мы хоть и жили в глуши, но до нас тоже доходили кое-какие слухи об эпатажных проделках импрессионистов.

— Забавно. И что же?

— А вот дальше уже всё как обычно. До Парижа мы, конечно, добрались, но наши денежки закончились, как нетрудно догадаться, быстрее, чем я успел стать вторым Эдуардом Мане, а она ровней Саре Бернар. Мы расстались примерно через полтора года. Она ушла от меня к бакалейщику. Какая пошлость, не правда ли? А я остался на парижских улицах без сантима в кармане. Но, может быть, это Вам не очень интересно. Я же должен был только назвать своё имя, — спохватился он.

— Ну, а как же Вы, Лемюэль Смит, узнали о Самоучителе?

Кроуз решил снова упреждающе ударить в самую точку, а не выслушивать всю историю жизни этого шута.

— Интересно, — задумчиво проговорил тот, — а почему Вы решили, что я вообще что-то о нём знаю?

(«Ага, значит, не отрицаешь!»).

— Так это же совсем просто, — приблизился к нему Кроуз, — не Ляо искала Вас, это Вы зачем-то увязались за ней и для чего-то были у неё прошлой ночью.

— Вы не верите, что я могу быть просто случайным человеком во всей этой истории? — уже без всякой надежды спросил коммивояжер.

— Конечно нет, милейший, — расплылся в добродушной улыбке полицейский, не предвещавшей ничего хорошего своему собеседнику. — Ну, вы, допустим, художник, хоть и не состоявшийся. Но я не верю в то, что Ляо для того, чтобы объяснить Вам, кто такой лейтенант Джозеф Кроуз, которому следует передать посылку, нарисовала для Вас мой портрет. К тому же, Вы, несомненно, следили за мной, Смит.

— Ну да, ну да. Всё действительно просто, — с грустью согласился коммивояжер, глядя в окно, за которым быстро сгущались липкие, как дёготь тропические сумерки.