То ли свет, то ли тьма Юнусов Рустем

14

Когда проректор ушел и все стали расходиться, завкафедрой рентгенологии не без иронии заметил:

– А я и не знал, что за беременность дают врачебный диплом.

– На тему корреляции умственных способностей и беременности можно, кстати сказать, сделать докторскую, причем на наших студентах. Нужно только придумать заумное название и должным образом тему обыграть. Я бы давно такую работу свои ученикам дал, да это не моя область, – сказал заведующий кафедрой организации здравоохранения.

– Если вы в выводах напишете, что наши студентки при беременности глупеют, то вас никто не поймет, – возразил ему профессор – патофизиолог.

– Можно все сделать по-умному: определить гормональный фон, главное – обыграть статистику и сделать вывод, что умственная активность коррелирует с гормональным фоном. Комар носа не подточит.

– Хорошие студенты, чувствуя ответственность, все делать успевают: болеют, рожают и сдают экзамены на хорошо и отлично. А Лебедева и в прошлом году все никак не могла сдать мне зачет, пока за нее не попросили, – сказала экзаменатор-хирург, но на ее слова никто не обратил внимание.

Возвращаясь к себе в кабинет, проректор по учебной работе думал: «Сегодня, должно быть, сдавали экзамен слабые группы. Завтра оценки должны быть выше. У нас никогда на госэкзаменах не было столько троек. За это не похвалят в министерстве. И, кстати, мы так и не узнали, кто же родители у студентки Лебедевой. Об этом при случае нужно спросить у заместителя декана. В этих вопросах он дока – такую информацию как компьютер держит в голове.

– Завтра урожай на двойки будет с лихвой, – спускаясь по парадной лестнице главного здания, сказал Салават Зарифович, – четвертая, пятая, шестая – очень слабые группы.

– А впереди одиннадцатая и двенадцатая – там вообще половина студентов не знает ничего, – заметил я.

– Ты обратил внимание, как составлены по неотложке наши билеты? – спросил меня Салават.

– Почти в каждом билете: оказание неотложных мероприятий при обмороке и определение пульса, а такие значимые вопросы как астматический статус, показания к имплантации кардиостимулятора, блокады сердца в билеты не включены; кардиогенный шок – только в одном билете, не попали в билеты и другие значимые вопросы.

– Это произошло потому, что шеф поручил составление билетов ассистенту Марине и не удосужился даже их проверить.

Марина у нас на кафедре работает без году неделя. На шестом курсе она не хватала с неба звезд, окончила университет и – сразу в ординатуру, затем в аспирантуру. Через три года она уже кандидат медицинских наук, ассистент, преподает студентам шестого курса терапию.

Она девушка невзрачная: не вышла ни лицом, ни фигурой, к тому же держится очень неуверенно, а когда говорит, то шепелявит, у многих наших студентов и студенток более представительный вид. И нет ничего удивительного в том, что когда ко мне приходит группа от наших молодых преподавателей, то порой в течение двух дней мне приходиться налаживать среди студентов дисциплину.

Но Марина не соответствует должности только на первый взгляд, это соответствие идет у нее по особым, простому глазу не видимым причинам.

– По положению государственный экзамен у студентов должны принимать профессора и доценты, но шеф включил в число экзаменаторов Марину и на это никто не обратил внимания, – заметил я.

– В любом вопросе у шефа своя дипломатия, которую здравым умом не понять, – сказал Салават.

15

На второй день экзаменов вместо Салавата Зарифовича практические навыки у студентов принимала Марина. Конечно же, все двоечники и троечники мечтали попасть к ней.

Молодой преподаватель духовно еще не окреп, у него нет в общении с нерадивыми студентами жесткости и твердости, ему не по силам держать студентов в узде, к тому же он в душе сознает, что сам не достаточно хорошо знает предмет, поэтому он студентов за собой не ведет, а подстраивается под них. Недоумкам с такими преподавателями хорошо. Они без проблем получают у них зачет.

Более того, если среди наших студентов провести анкетирование, то молодые, со школьной скамьи, не имеющие практического опыта преподаватели получат более высокий балл, нежели преподаватели опытные, а главное, требовательные. Это происходит потому, что среди студенчества у нас превалирует посредственность.

Неквалифицированный преподаватель не проработает в университете США или Англии и недели – студенты сразу же накатают на него «телегу» и преподавателя заменят. У нас же на кафедре (и не только) все поставлено с ног на голову: я и Салават у шефа – словно в горле кость, а такие преподаватели, как Марина, которые смотрят на него как на икону, в почете. Чтобы преподавать в школе, нужен диплом педагога, а чтобы преподавать в университете, нужна благосклонность шефа. Анна Валентиновна мне как-то рассказывала: «Мы стали проводить аттестацию в очень слабой девятой группе, а студенты нам говорят: вначале вы проаттестуйте своего преподавателя Рафаэля. По кардиологии он знает меньше нашего».

Рафаэль у нас на кафедре – со школьной скамьи, но у шефа он на особом счету. По кардиологии он провел занятия только с тремя группами, а затем из клиники исчез. Говорили, что он где-то осваивает высокие технологии, что шеф ему создал для роста все условия. Следовало ожидать, что года через два он появится, но уже с кандидатской диссертацией, но этого не произошло. В чем-то он не сошелся с шефом и больше не появлялся на кафедре. Бывает и так.

Впрочем, меж кафедральных был разговор, что Рафаэль некоторое время числился у шефа, как у Чичикова, в мертвых душах. Сколько на кафедре ставок, особенно лаборантских, шеф держит в строгом секрете. Он сам заполняет на сотрудников табель рабочего времени и, чтобы никто случайно не заглянул в филькину грамоту, сам относит табель в бухгалтерию. Но шило давно прокололо мешок. К примеру, когда младшая дочь шефа училась еще на четвертом курсе, то, не появляясь на кафедре, числилась лаборанткой. Совмещает она должность старшего лаборанта, хоть и давно защитила диссертация и ходит в доцентах, до сих пор.

В первый день экзаменов у меня студенты получили самые низкие оценки, поэтому, с подачи заместителя декана, во второй день я уже принимаю экзамен не один. Рядом со мною сидит член ГЭК, профессор-патофизиолог Файзуллин. В принципе так и должен приниматься экзамен.

К нам входит, оступившись у порога, студент Товкаев. Он из Чечни. Ему шеф среди прочих погасил несданные зачеты, зачел аттестацию и допустил до госэкзаменов, тогда как его уже с первого курса следовало бы выгнать из университета.

Войдя в экзаменационную комнату, словно в кабинет к следователю, студент встает у двери как вкопанный. Он смотрит куда-то под потолок и, переминаясь с ноги на ногу, не знает, куда деть руки.

– Проходите, пожалуйста, не волнуйтесь, – говорит ему профессор Файзуллин.

Тавкаев приободрился. Меня он по практическим занятиям хорошо знает, поэтому садится напротив профессора и угрюмо молчит.

Челюсти и скулы у студента выдвинуты вперед, лоб узкий, черные лохмы волос местами торчат в разные стороны, глаза недобрые, холодные.

– Ваше имя, отчество? – спрашивает профессор.

– Гали Габдулвалеевич.

– Зачитайте, какой у вас по неотложке вопрос.

– Неотложная помощь при гипертоническом кризе, – уже по тому, как студент произносит слова, как неуверенно держится, видно, что он ничего не знает.

У меня нет никакого желания разговаривать со студентом, и я молчу.

– Пожалуйста, отвечайте, – говорит профессор.

Гали поднял голову, сверкнул на нас, как загнанный зверь, белками глаз и стал смотреть на свои лежащие на коленях руки. Его узловатые пальцы чуть-чуть подрагивают.

– Вам понятен вопрос? – спрашивает профессор, с удивлением и недоверием глядя на студента.

– Понятен.

Профессор Файзуллин посмотрел на меня. На его лице уже недоумение.

– Отвечайте на другие вопросы, что у вас по билету? – говорю я студенту.

– Пальпация почек.

– Где у больного почки?

Губы студента дернулись.

– Пусть пропальпирует, – обращаясь ко мне, произносит профессор и студенту говорит: – Поставьте стул рядом с кушеткой и не тяните время, показывайте.

Гали поставил стул рядом с кушеткой, на которой лежала «больная», и стал тупо смотреть на ее живот.

Как только Гали вошел в экзаменационную комнату, «больная» внимательно за ним наблюдала, и в глазах у нее появился испуг, поскольку ей как-то один студент так сильно надавил на живот, что он у нее не только неделю болел, но и отмечалось нарушение пищеварения. Руки у Гали сильные, как клешни. Она боялась таких рук, а с виду он совсем не был похож на студента. «Встретишь такого ночью в подворотне – с сердцем станет плохо», – мелькнуло у нее в голове.

Третьим вопросом в билете у Гали – диагностические симптомы при болезни Бехтерева.

Что такое болезнь Бехтерева, для него – темный лес.

– Вы свободны, – говорю я студенту. Он, не взглянув на нас, уходит.

Мы молчим. Мне и профессору перед «больной» стыдно. Но мы не виноваты в том, что такие студенты поступают в наш университет, а потом их тянут за уши, проталкивая с курса на курс.

– Вы что студенту поставили? – спросил меня тихо профессор.

– По нулям. На меня заместитель декана обижается, что я необъективно оцениваю студентов. А что я должен таким вот студентам ставить?

– Надо же! При гипертоническом кризе – он не назвал ни одного препарата! – в сердцах произнес профессор.

– Мне кажется, он похож на наркомана, – сказала «больная», помолчала, а затем продолжила: – Мне кажется, если бы я, далекий от медицины человек, сдавала бы сейчас экзамен, то сдала бы не хуже многих студентов. Очень много в билетах самых простых вопросов: как определить отечность? Да каждая домохозяйка знает, что для этого нужно надавить пальцем на голень. При отечности останется ямка. Как определить тургор кожи? Для этого нужно собрать кожу в складку. Подобные вопросы почти в каждом билете.

– Он не один у нас такой. С прошлого года у нас есть еще Халиков, Гатауллин, Гайнутдинова, и все они госэкзамен сдадут, – сказал я, ни к кому не обращаясь.

16

Мы принимали без перерыва экзамен три часа и утомились. Одно дело принимать экзамен у отличников, когда между студентом и экзаменатором взаимопонимание, и совсем другое – у троечников и двоечников, когда экзаменатора захлестывают отрицательные эмоции, а между студентом и преподавателем противостояние.

– Пора бы и сделать перерыв от этой неблагодарной работы, – высказал мнение профессор.

Мы вышли в вестибюль, где сидели профессора, члены государственной экзаменационной комиссии. Находясь в благодушном настроении, они вели между собой приятный, ни к чему не обязывающий разговор, испытывая от общения удовольствие.

Профессор Файзуллин остановился перед ними, отер платочком лоб и сказал, словно его кто-то дернул за язык:

– Приняли сейчас около дюжины студентов и должен сказать: впечатление тягостное.

– Семья не без урода, – заметил с улыбкой на губах заведующий кафедрой истории России.

– У большинства студентов в голове каша и, главное, низкий уровень интеллекта. Задашь вопрос не по билету, и это сразу ставит многих студентов в тупик. Спрашиваешь, к примеру: вследствие чего у больного на одной руке артериальное давление значительно ниже, чем на другой, и не могут сообразить, вследствие каких причин это может быть. Только один студент сказал об облитерации сосуда атеросклеротической бляшкой. На выживаемость знаний я нескольких студентов спросил о малом и большом круге кровообращения, и все запутались. А ведь эти вопросы им преподают с первого курса, начиная с анатомии.

– Единственное утешение в том, что часть слабых студентов не будут заниматься врачебной деятельностью, – сказал профессор-рентгенолог.

– Но дело-то в том, что плохо отвечают не единичные студенты, – произнес упавшим голосом профессор Файзуллин.

– Какие педагоги, такие и ученики, – с легкой иронической улыбкой на губах заметил заведующий кафедрой истории России, бросая камешек в огород клиницистов. – Помню, еще лет десять назад была у нас одна блатная, но проблемная студентка, которой нужно было поставить положительную оценку. Я декану про нее говорю: она на экзамене хоть бы слово сказала – молчит как рыба, а он мне на полном серьезе: а вы за нее по билету тоже ничего не рассказали!

17

В течение дня мне сдали экзамен по практическим навыкам, как и вчера, восемнадцать студентов; из них четверо получили двойки, троим мы поставили пятерки. Низкие оценки были и у других экзаменаторов. Все говорили, что сегодня сдавали экзамен слабые группы.

– Ну как ваши успехи? – спросил я Марину, которая принимала практические навыки вместо Салавата Зарифовича в соседнем кабинете.

– Вы знаете, я одному студенту чуть не поставила двойку, – с гордостью, словно совершила подвиг, ответила она. Впрочем, ее можно было понять – она еще ни разу в жизни не принимала у студентов экзамен и все двоечники: Халиков, Гатауллин, Гайнутдинова и другие, подобные им, прошли через нее. Видимо, шеф, определяя ее в экзаменаторы, на это и рассчитывал.

Когда же сложили баллы, набранные студентами по терапии, хирургии, акушерству с гинекологией и реанимации, то выяснилось, что четверо студентов не дотянули до тройки.

Как быть? И вновь заведующий кафедрой практических навыков побежал на второй этаж к проректору по учебной работе. Он пришел от него через четверть часа и сообщил:

– Экзаменаторы могут быть свободны, а членам ГЭК просьба задержаться. Сейчас из клиники подъедет заместитель декана, и будут выставлены окончательные оценки.

О чем говорили профессора с заместителем декана, знают только они, но всем студентам практические навыки зачли и всех допустили к сдаче экзамена по теоретической части.

На третий день на экзамене по практическим навыкам трое студентов получили двойки, на четвертый – опять же несколько студентов набрали менее семидесяти процентов баллов. Кроме того, в последний день экзаменов был установлен своеобразный «рекорд» – один студент набрал у четырех экзаменаторов всего лишь девять баллов.

Много студентов получили тройки. Это притом, что у нас, по тому, как мы лояльно принимаем экзамен, тройка – сродни двойке.

В последний день экзаменов заведующий кафедрой практических навыков всем сообщил:

– Просьба не расходиться, подъедет из клиники заместитель декана. У него ведомости результатов экзамена у постели больного. Состоится обсуждение.

Заместитель декана себя долго ждать не заставил. Он спешно вошел в вестибюль, неся в левой руке желтый портфель с документами, и стал здороваться со всеми мужчинами за руку, что же до женщин, то кого-то он приветствовал кивком головы, кого-то одарил искусственной, слащавой улыбкой.

Он уже знал, созвонившись по телефону с заведующим кафедрой практических навыков, что опять несколько студентов получили двойки. По выражению его лица, по суетливости движений было видно, что он расстроен.

– В этом году все как-то сразу пошло не с той ноги, – сказал он, когда все расселись. – То в первый день экзаменов в клинике на кафедре госпитальной терапии с утра не могли открыть учебную комнату – пришлось вызывать слесаря, да и у нас на хирургии, раньше за все отвечала Зухра Ибрагимовна, а в этом году она принимает экзамен здесь, в клинике народу на кафедре много, а спросить не с кого.

– Кто воз везет, на того и валят, – подала реплику Зухра Ибрагимовна.

– Ну ладно, это все так, – сказал заместитель декана, не обращая на реплику внимания, и достал из портфеля бумаги. – А вообще-то я хочу сказать: в этом году студенты и в клинике на больных сдавали практические навыки хуже, чем в предыдущие годы. Студент же Дзакаев своим ответом вообще всех удивил. Ему показывают на рентгенологическом снимке контрастированную вену нижней конечности. Он долго думал, что это такое, а затем выдал: аскарида! Откуда такие ассоциации – никто понять не может.

– Это он так ответил потому, – сказал профессор-рентгенолог, – что я на консультации, показывая снимок, образно сравнил контрастированную вену нижней конечности с аскаридой, а студенты, конспективно записывая за мной, все приняли за чистую монету.

– А у нас, когда я присутствовал на экзамене, а спрашивал Салават Зарифович, один студент, – продолжил заведующий кафедрой организации здравоохранения, – на вопрос «Какие имеются при мануальном обследовании симптомы при болезни Бехтерева?» долго думал, а затем сказал: нужно больному надавить на голову так, чтобы захрустело в позвоночнике.

18

Когда экзаменаторы и члены ГЭК настроились на деловой лад, заместитель декана, обращаясь к заведующему кафедрой практических навыков, сказал:

– Давайте сделаем так: вы зачитываете оценку, которую студент получил по практическим навыкам на вашей кафедре, я – оценку, которую студент получил в клинике, и от сложения этих оценок будем выводить итоговую оценку.

– Я готов.

– Тогда поехали. Десятая группа, Абдуллина.

– У нас семьдесят три процента – тройка.

– В клинике – пятерка. Итоговая получается четверка, – глядя в ведомость, сказал заместитель декана и тоном дал всем понять, что никому не следует проявлять инициативу и вмешиваться в обсуждение оценок.

– Ахмадуллина.

– Двойка.

– В клинике – тройка. Общая выходит…

– Четверка, – сострил заведующий кафедрой организации здравоохранения.

По лицам экзаменаторов и членов ГЭК пробежали улыбки. Только у заместителя декана лицо оставалось серьезным.

– У Ахмадуллиной итоговая – удовлетворительно, – не меняя тона, произнес он. – Безруков.

– У нас тройка.

– В клинике – пятерка. – Заместитель декана сделал паузу и задумчиво продолжил: – Этот ведь студент идет на красный диплом. Ну да ладно, по сумме двух оценок мы ему сейчас поставим четверку, а по теоретической части, я думаю, он сдаст на пятерку. Тогда итоговая будет пятерка. Измайлов. В клинике он сдавал экзамен не со своей группой.

– У нас набрал всего девять баллов – двойка.

Заместитель декана посмотрел на заведующего кафедрой практических навыков так, словно хотел сказать: ты видишь, я изворачиваюсь, как прижатый к земле вилами уж, а ты провел экзамен так, словно твоя хата с краю.

– Нет, я не оговорился. По терапии Измайлов получил три нуля, по хирургии по трем вопросам заработал три балла, по акушерству – три балла и по реанимации – три балла.

– В клинике – тройка. Ну и накажем его тройкой, – сказал заместитель декана, не поднимая головы.

– Крепко! – сострил заведующий кафедрой истории России.

– Тройка, как ни крути, – заместитель декана посмотрел на преподавателей, а затем возвел глаза к потолку, словно хотел сказать: не я здесь заказываю музыку, я всего лишь исполнитель, каждый присутствующий при обсуждении преподаватель должен понимать, кто в этом спектакле играет первую скрипку.

Профессора понимали, что за каждым двоечником кто-то стоит. Случайно у нас очень редко что-то бывает. И никто из членов ГЭК заместителю декана даже в мыслях не пытался возразить. Более того, почти каждому из профессоров при каждом удобном случае хотелось пасть перед вышестоящим начальством ниц, без этого они чувствовали себя как будто бы не удовлетворенными, ибо души у них были, как облака – они изменялись, стоило только ветру подуть в ту или иную сторону.

Если же говорить о нашем среднестатистическом профессоре, то это соединение среднего ума, тщеславия, актерства, подчинения, отсутствие самобытности и здравого смысла. Даже по малому счету наш среднестатистический профессор ничего не сделал путного в науке, и невольно вспоминаются, глядя на современного профессора, слова Л. Толстого, которые он записал в дневнике: «Мужик думает своим умом о том, о чем ему нужно думать, интеллигент же думает чужим умом совсем не о том, о чем ему нужно думать».

Уменьем жить наши профессора называют уменье ладить со всеми, чтоб всем было хорошо и самому себе, уметь таить дурное и выставлять, что годится. Все это находится в противоречии с реальным делом. Впрочем, до него мало кому есть дело.

– Терегулов?

– Терапию сдал на двойку, хирургию и реанимацию – на пятерки, акушерство – на четверку.

– В клинике тройка. Что будем ставить? – впервые обратился заместитель декана к членам ГЭК, ибо фамилия Терегулов ему ни о чем не говорила.

– Пятерку. Это ведь сын заведующего отделением функциональной диагностики РКБ, – неуверенно подала голос экзаменатор по хирургии, ибо, делая докторскую, она часто обращалась к функционалистам. Экзаменаторов по акушерству и реанимации она попросила поставить Терегулову высокие оценки, ко мне же она попросить за своего протеже не подходила.

– При сомнениях вопрос должен решаться в пользу студента, – сказал заведующий кафедрой организации здравоохранения.

– По терапии он получил двойку. Мы ему не можем поставить пятерку, ставим четверку. Пусть готовится к экзамену по теоретической части, и общая будет отлично, – сказал заместитель декана, делая вид, что он проявляет принципиальность.

– Петров?

– У нас он набрал всего двенадцать баллов – двойка.

– В клинике четверка, – сказал заместитель декана и посмотрел на членов ГЭК.

– Это ведь сын профессора-патанатома, – негромко произнес кто-то из экзаменаторов.

– Тогда четверка, – сказал то ли в шутку, то ли всерьез профессор-рентгенолог, и все рассмеялись.

– Поставим тройку. У нас еще будет экзамен по теоретической части. Теорию студенты лучше сдают. Кстати, Петров и не претендует, как некоторые подобные ему, на пятерку, – сказал заместитель декана.

19

Через полчаса обсуждения итоговые оценки по практическим навыкам были проставлены всем студентам. Студенты, нахватавшие на кафедре практических навыков нули, в итоге получили положительные оценки.

– Ну, кажется все, – сказал заместитель декана и отер платочком вспотевшее лицо. Видно было, что чувствует он себя ущербно.

«Грехи, грехи, – в очередной раз думал он, – сколько я их беру каждый год на свою душу, а ректор и проректор, и декан – все в стороне. И никто не оценивает меня должным образом как работника. Вот уйду из деканата, буду тихо, спокойно работать на кафедре, тогда вспомнят обо мне».

«Крепко ты прирос к деканатскому креслу, – в очередной раз думал я, глядя на него, – а ведь ты уже давно на пенсии, у тебя постоянно артериальное давление под двести, и бывает порой плохо с сердцем. Другой бы на твоем месте плюнул бы давно и слез с кресла, пока его не хватил апоплексический удар. Ан нет же! Что-то держит крепко тебя на этом месте. Под стать ему и декан, но он, в отличие от заместителя, практически не делает ничего – появляется на госэкзаменах на час в последний день, чтобы пожать всем руки да принять, и то не всегда, участие в обсуждении».

Если в первый день экзаменов по практическим навыкам, отвечая на вопросы билетов, некоторые студенты плавали и были в растерянности, и дожидались объявления оценок, то теперь все знали, что в любом случае они получат положительные оценки. Поэтому многие студенты на четвертый день экзаменов, не дожидаясь объявления оценок, разбежались по своим делам.

Заместитель декана в очередной раз пробежал глазами по ведомости и посмотрел на преподавателей. Экзамены закончились, все этим были довольны и, словно студенты, смотрели на него – что скажет «учитель».

– Уважаемые коллеги! – сказал заместитель декана, сделал паузу и подумал: «До чего же у нас в университете хороший коллектив. Случайных людей на кафедрах практически не бывает. Любой вопрос можно решить без волокиты и суеты». – Подобным образом, – продолжил он, – в два этапа, госэкзамены по практическим навыкам у нас проводятся впервые. Я был в клинике и на экзамене у вас не присутствовал, и потому прошу экзаменаторов и членов ГЭК поделиться своими впечатлениями и высказаться о целесообразности проведения экзамена по практическим навыкам здесь, на кафедре практических навыков.

Заместитель декана, конечно же, понимал, что на кафедре практических навыков более объективно выявляются знания студентов, но он желал бы проводить экзамен только в клинике. «От двойного экзамена по практическим навыкам одна только головная боль, – думал он. – И ректор, и проректор сидят высоко на суку и, сами, не понимая того, его подпиливают, не представляя толком, что делается внизу. Впрочем, им нечего опасаться – в любом случае стрелочником буду я. Вон проверяющая комиссия выявила нарушение финансовой дисциплины при работе с иностранными студентами, в итоге ни ректор, ни заведующая коммерческим деканатом не пострадали, а Виталия Сергеевича, декана иностранного факультета, который к деньгам не имел отношения, с должности сняли».

– Если позволите, – произнес завкафедрой истории России.

В доперестроечные времена он был парторгом лечебного факультета, часто в качестве председателя вел собрания и до сих пор сохранил привычку к публичным выступлениям.

Он встал, хотя в этом не было надобности, и, словно перед ним была большая аудитория, поставленным голосом сказал:

– Уважаемые товарищи! Прежде всего, я должен сказать, что руководство нашего института проводит дальновидную политику, направленную на совершенствование педагогического процесса. Примером тому является создание впервые в России кафедры по практическим навыкам. На этой кафедре проводится обучение практическим навыкам студентов, начиная с третьего курса и заканчивая государственным экзаменом. Такой кафедры нет не только в России, но и в странах СНГ. Что же касается целесообразности проведения госэкзаменов на кафедре практических навыков, то это передовой опыт, и в этом, я думаю, все только что убедились. Разумеется, его следует и в дальнейшем продолжить. Если же говорить более конкретно, то прежде всего хочу отметить хорошую организацию экзаменов на этой кафедре. Все было продумано до мелочей. Студенты не толкались. Сдав, скажем, хирургию, сразу же получали направление к акушеру-гинекологу. Все экзаменаторы и члены ГЭК относились к студентам требовательно и в то же время доброжелательно, что способствовало объективному выявлению знаний.

Глядя на лица преподавателей и членов ГЭК, можно было предположить, что никто из них не воспринимал дежурную речь завкафедрой истории России всерьез. Выступающий между тем думал, что он говорит именно то, что и нужно говорить.

Он сделал паузу, почесал затылок, пошарил в полупустой голове, думая, что же еще сказать, и продолжил:

– Непонятно мне вот только одно: студентам создали все условия для занятий, с ними занимались по практическим навыкам опытные преподаватели, а оценки у некоторых студентов не блестящие.

– Не у некоторых, – заметил с места профессор Файзуллин.

– Мы уже прикинули, и получается, что в среднем на кафедре практических навыков оценка более чем на балл ниже, чем в клинике, – сказал заместитель декана.

– Я тоже обратил внимание на ножницы: у трех студентов по практическим навыкам в клинике пятерки, а здесь двойки. Почему это происходит, лично для меня загадка, – сказал профессор-рентгенолог.

– Кто еще хочет высказаться? – спросил заместитель декана и искоса посмотрел на меня.

И для него, и для декана, и для шефа, и для руководства института я заблудшая овца, писатель, на мне клеймо – я не раз выносил из избы мусор. Учтиво говоря, я никого из профессоров в своих произведениях не возвеличиваю. В отместку в клинике РКБ главный врач дал указание: мне больных не показывать – не дай бог я что еще подгляжу и в очередной раз предам гласности. Если раньше заместитель главного врача часто просила меня проконсультировать непонятного, сложного в диагностическом плане или тяжелого больного, то с некоторых пор я не слышу от нее звонка. Какое-то время мне еще давали на рецензию истории болезни, с тем чтобы я выступил как рецензент на патологоанатомической конференции. На патологоанатомическую конференцию у нас в клинике не выносятся завальные случаи. Истории с явными врачебными ошибками сразу же прячутся «под стол». А между тем еще в девятнадцатом веке патриарх нашей медицины Н. И. Пирогов писал: «Каждый ученый (врач), в особенности преподаватель, должен иметь своего рода внутреннюю потребность возможно скорее обнародовать свои ошибки для предупреждения других, менее сведущих». Но и во всех историях без исключения, которые «прошли сквозь сито», я нахожу массу грубых врачебных ошибок. Разумеется, обо всем этом докладывается главному врачу. После очередного моего критического выступления, как в адрес патанатомов, так и клиницистов, мне уже перестали давать на рецензию истории болезни.

Патологоанатомические конференции у нас в клинике проходят по принципу: «Кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит он кукушку».

Многие ждали, что скажу при обсуждении я, и мне, не залезая за словом в карман, пришлось выступить.

– Уважаемые члены ГЭК, экзаменаторы, – сказал я, – то, что студенты на экзаменах здесь получили более низкие оценки, чем в клинике – для многих загадка, однако она имеет простую отгадку. Все дело в том, что в клинике студент получает больного в восемь часов утра. Перед ним стоит задача собрать у больного анамнез и после обследования поставить диагноз. Экзамен начинается в девять и длится около трех часов. Поэтому студенту самое малое на подготовку дается час, а студенты, которые сдают больного в конце экзамена, имеют на подготовку более трех часов. За это время пронырливый студент зайдет в ординаторскую, ознакомится с историей, спишет в тетрадку клинический диагноз и назначенные больному лекарственные препараты, прочитает по учебнику про заболевание, которым страдает его больной, проштудирует, как перкутировать границы сердца, если у него сердечный больной, проконсультируется у товарища – после этого даже самый несмышленый студент, но обладающий даром речи, что-то скажет экзаменатору, а это у нас уже четверка. А задайте ему по его же больному дополнительный вопрос, он сразу – рот на замок. Кроме того, у экзаменаторов и членов ГЭК негласная установка: не ставить на экзаменах двойки. Если кто-то перешагнет этот психологический рубеж, то станет белой вороной. Чтобы объективно выявить у студента знания по практическим навыкам, надо его, как это делается за рубежом, поместить один на один с больным на пятнадцать минут в отдельную комнату и посмотреть, что он будет делать. Иными словами, у нас в клинике имитация экзамена. Здесь же, на кафедре практических навыков, при балльной оценке у некоторых экзаменаторов нет психологического барьера перед двойкой, а у студента ограничена возможность прошпаргалить. Он получает билет и сразу отвечает. Итоговая оценка, полученная им на кафедре практических навыков, в большей степени отражает его знания, хотя и здесь мы завышаем оценки.

– Ну, это несбыточные фантазии. Кто у нас в клинике предоставит во время экзаменов отдельную комнату студенту, да еще с наблюдением. К тому же при этом экзамен затянется до позднего вечера. Да и вообще, нечего разводить лишнюю канитель. Раз студент проучился шесть лет, то по логике должен получить диплом, – сказал заместитель декана.

– Экзамен на кафедре практических навыков показал, – продолжил я, – что мы по самым скромным оценкам выпускаем не менее десяти процентов студентов, которых вообще нельзя допускать к больным даже в качестве фельдшеров и медсестер. Уровень интеллекта у них такой, что их ничему в медицине нельзя обучить, а раз так, то государственная экзаменационная комиссия должна написать ректору университета, как председателю приемной комиссии, петицию о недопустимости приема в университет неспособных к учению абитуриентов. Приемная комиссия – вот где собака зарыта. В медуниверситете вообще не должно быть коммерческих студентов. Мало того, что многие из этих студентов сами не учатся, они расхолаживают других. Ведь на прием к большинству докторов, которые получают у нас диплом, мы сами не пойдем. У нас в лучшем случае в каждой группе обучается два-три студента, из которых получатся хорошие доктора. Не зря же за рубежом не признается наш диплом.

Конечно же, я сказал далеко не все, что бы мог еще сказать. Я не люблю публично выступать, не получая в ответ отклика.

Воцарилась тишина. Члены госкомиссии – профессора и экзаменаторы – искоса посматривали на меня, словно я сказал что-то неприличное, и никто меня не поддержал, ибо люди у нас, как написал Лев Толстой в «Исповеди», «более возлюбили тьму, нежели свет, потому, что дела их были злы. Ибо всякий, делающий худые дела, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличались дела его». Эту истину Л. Н. Толстой позднее нашел и в Писании.

20

Пока я говорил, заместитель декана слушал меня с гримасой на лице и в очередной раз думал о том, что я в университете, если не заблудшая, не примкнувшая к стаду овца, то – случайный человек. Кстати сказать, у нас в университете время от времени случайные люди появляются, и от них при очередном переизбрании избавляются.

Был лет восемь назад на кафедре рентгенологии доцент Амиров. Он был мужественный человек и неоднократно на открытых ученых советах выступал, даже на ректора руку поднимал, правду-матку искал. Так его на очередном переизбрании и прокатили, хорошо еще, что он устроился работать рентгенологом в тубдиспансер. А со мною сложнее. Я ведь могу про университет роман написать. В этом смысле я в первую очередь очень благодарен шефу и подобным ему, благодарен за то, что он, как никто другой, постоянно своими деяниями питает мое творчество.

Впрочем, если этот мой опус опубликуют, то я не буду работать в университете. Когда настало время моего очередного переизбрания на следующий пятилетний срок, шеф мне сказал: «Ректор не будет на должность доцента, которую ты занимаешь, объявлять конкурс. Будешь работать по приказу». Теперь я каждый год, вот уже несколько лет в сентябре пишу на имя ректора заявление с просьбой принять меня на работу. Иначе говоря, работаю на птичьих правах.

– Я поговорил со студентами, – сказал заместитель декана. – У них к некоторым кафедрам имеются претензии: в частности к кафедре госпитальной терапии. Перед экзаменами студентам дали список вопросов, который разнится с вопросами билетов. В списке нет вопроса про кардиогенный шок, а в одном билете он есть.

– По положению о госэкзаменах студентам вообще не следует давать вопросы билетов. Это нарушение. К тому же этот принципиальный вопрос имеется и на экзаменах по теоретической части и студенты должны его знать, – заметил заведующий кафедрой практических навыков. Тем, как прошли экзамены на его кафедре, он был доволен. Организация экзамена превзошла ожидания. «А уж почему студенты получили плохие оценки – над этим пусть ломают голову клиницисты и начальство», – думал он.

– Кардиогенный шок – этот вопрос мы подробно разбираем на практических занятиях. Кроме того, на эту тему студентам была прочитана на шестом курсе лекция. Вопросы по кардиогенному шоку включены в контрольные тесты, на которые студенты отвечали перед госэкзаменами. Поэтому если студенты не знают ответ на этот вопрос, то коль физиономия крива – кафедра не виновата, – сказал Салават Зарифович.

– В принципе да – кафедра не виновата, – согласился заместитель декана. – Что такое кардиогенный шок, студенты должны знать. Замечания студентов мы не принимаем. Нам же сейчас нужно прийти к единому знаменателю и ответить на вопрос: как мы расцениваем первый опыт проведения госэкзаменов на кафедре практических навыков?

– Как передовой положительный опыт. Это же инициатива руководства института. Тем более что на итоговую оценку этот экзамен практически не повлияет, а студентов подхлестнет, пусть зубрят, – сказал заведующий кафедрой рентгенологии.

С его мнением все согласились, и все были довольны тем, что экзамены не затянулись, можно было еще решить в течение дня личные дела. И никто, по – прежнему, не думал о том, какие из наших выпускников получатся доктора.

21

Один раз в пять лет преподаватели вузов проходят переизбрание по конкурсу. Когда подходит срок, мы пишем отчет по учебной, учебно-методической, научной и воспитательной работе.

На кафедральном совещании при переизбрании преподаватель зачитывает отчет, отвечает на вопросы коллег, затем происходит открытое обсуждение отчета и голосование.

Вот и сегодня у нас в повестке дня кафедрального совещания отчет и переизбрание нескольких преподавателей. Среди них Салават Зарифович.